“Ты хороший. Очень сильный, это немного пугает. Но ты не жестокий, добрый, и мыслишь искренне. Ты как лёд, но от тебя… тепло. Я тебе верю”, – птичье тело исказилось, меняя плотность, очертания и форму на женское.
Обнажённая девушка замерла в его объятиях и резковато дёрнула крыльями, пытаясь их спрятать. Непослушное крыло хрустнуло, как веточка, но не спряталось, а повисло. Лицо исказилось от боли. В янтарных глазах блеснули слёзы, но Летта быстро отвернулась. Характер остался прежним. Бойцовским. Она не собиралась показывать слабости и даже эту секундную слабость считала чем-то недостойным.
“Я Падшая?” – феникс побледнела и нахмурилась, потирая виски.
“Не знаю. У нас это понятие означает… женщину, совсем неразборчивую в сексуальных связях. У вас это что-то другое, видимо очень страшное, но вряд ли. Ты просто ранена и потеряла много сил, – Веймар нежно коснулся её крылышка кончиками пальцев. Осторожно, почти невесомо, опасаясь причинить боль. – Ты позволишь?”
Летта неуверенно кивнула, позволяя ему себя касаться и трогать крылья. Даже уложить на живот и трогать между крыльев. В его прикосновениях не было ни угрозы, ни похоти, ни грубости или желания подчинить. Никакого давления или насилия. Только лучистая, хрустальная забота и бархатно-сапфировая нежность. Она ощущала, как тает боль, растворяясь острыми льдинками в тёплом океане его ласковой целительной силы.
“Ты волшебник”, – Летта полностью расслабилась и закрыла глаза. Губы тронула робкая улыбка. Для него это было лучшей наградой и самым волшебным подарком Вселенной.
“Физические раны я исцелил, как мог. Со структурными сложнее, – он и не скрывал, что чувствует вину. – Я всё-таки не целитель, а художник… Бездна! Какой же я идиот”
“Почему?” – не поняла Летта.
“Потому что в стену бился, как сумасшедший или слепой, не замечая, что рядом открыта дверь”, – Веймар бы схватил её в охапку и закружил от нахлынувшего счастья, если бы не опасался ещё сильнее повредить едва подлеченные крылья.
…помни, что Творцу не нужны ни кисти, ни краски, только единство разума и сердца…
Просто кисти и краски привычнее, чтобы творить и изменять реальность. Один раз он уже создал картину-артефакт, которому не было аналогов, перед которым отступила даже смерть. Что мешает создать другой, даже лучше? Он с закрытыми глазами помнил каждую искорку, каждую паутинку и лепесток истинной, целостной сущности Летты. А с привычным инструментом меньше риска ошибиться. Больше у него нет права на ошибку.
“Побудешь моей натурщицей?” – альтерец нежно размял её плечи и поцеловал между крыльев, пуская по телу сладкую дрожь и тёплую волну блаженства.
“Да, – выдохнула Летта. – А сделай так ещё…”
Она сильней расправила крылья и вытянула руки, устраиваясь поудобнее. Рассеянный взгляд зацепился за причудливое переплетение светящихся линий на запястье, так похожих на морозные узоры. Серебристо-снежная паутинка, словно вытканная из инея, аметиста и хрусталя, сверкала и искрилась, рассыпая бриллиантовые блёстки.
Крылышки вздрогнули, а зрачки вытянулись ещё сильнее, резко расширились в капли и учащённо запульсировали. Летта лихорадочно попыталась прочесть знаки, разложить на смыслы. Только не хватило сил, а память предательски молчала. Вязь символов осталась для неё просто узором. Но его смысл был интуитивно понятен даже рахши.
На неё заявили права. И никто иной, как этот, с фиолетовыми глазами.
Из разрозненных осколков памяти, больше похожих на обрывки снов всплыли совсем другие символы, вырезанные ритуальным ножом по всему телу, чтобы связать сущность, сломать волю и превратить живую свободную птицу, почти птенца, в слепое послушное орудие убийства. Крылья, пробитые и перевитые чем-то вроде колючей проволоки, потому что всё остальное она разрывала вместе с оболочкой. Чтобы стереть с себя такое, понадобилось несколько перерождений. Чтобы стереть это из вечной памяти, не хватит Вечности.
У Летты закружилась голова. Тени памяти смазались, наложились и перепутались, поплыли акварельными пятнами, мешая прошлое и настоящее, проблески разных будущих и иных, вовсе запредельных времён в какой-то хаос. Бессвязное нагромождение времяподобных интервалов, лиц, эпох, миров, событий... Обрывочных, монохромных, свинцового цвета. Феникс часто заморгала, снова фокусируя зрачки разбегающиеся зрачки из уголков глаз к центру и сводя четыре кристальных капли янтаря обратно в две. Глубокий вдох. Медленный выдох с концентрацией на плотном теле. Контроль. Такой же естественный, как дыхание, на уровне рефлексов. Отделение эмоций от памяти, отстранение в позицию наблюдателя. Наведение резкости и переключение внимания на настоящее. Дыхание. Сердцебиение. Уютная комната. Тонкий пряный аромат какого-то напитка в пьянящем свежестью горном воздухе. Солнечный зайчик на щеке. Нежные прикосновения мужских рук, в которых хотелось раствориться. Это она хозяйка своих мыслей и памяти, а не наоборот. У неё расколота память, нарушено единство сознания, подсознания и сверхсознания, составляющее целостность ментальной сферы и самосознания. Но инстинкты в порядке, она разумна и всё чувствует. А ещё беременна. Так странно, но…радостно. Будто внутри расцветают сады и зажигаются звёзды.
Самообладание медленно возвращалось. Медленно для неё. Для Веймара всё происходило молниеносно. Естественные для неё процессы противоестественны для него, откуда-то она об этом знала.
“Ничего особенного, страшилки полезли, как ты и говорил. Но я страшнее”, – Летта удовлетворённо улыбнулась. В глазах-кристаллах слабенько заиграли золотые блёстки и рубиновые граны. Ещё не пламя, но и не тусклый листопад.
В фиолетовых глазах напротив, как в зеркале, отразился полный спектр чувств, от непонимания до изумления, восхищения, глубокого сострадания и такой же бездонной, глубинной нежности.
“Моя девочка, птичка моя маленькая, любимая… Не представляю, кто с тобой такое сделал и что там в башке у этой мрази было, но убил бы. Сто раз убил бы, тысячу. – Веймар взял её руку в свою, укрывая своей силой, как пледом. коснулся губами пальцев, центра ладошки, где учащённо пульсировали энергоцентры, тонкого запястья, где переливался символ. – Это просто метка. Предупреждающий знак, что ты моя, связь и защита. Чтоб никто тебя и малышей не обидел и с вами не случилось чего, пока ты сама защититься не можешь. Пока вот такая рокировка и расстановка сил, а что будет потом – Альтерра его знает. Но мы пара, семья, я люблю тебя. В любой форме, любых мирах и обстоятельствах, хоть с печатями, хоть без и хоть на ком. Восстановишься, вернёшь силу и память – поставишь мне свою, опять. Знаешь, как мне его не хватает. В моменты слабости и боли ты была лучом света, наполняющим мою жизнь радостью и надеждой. Твоя любовь и забота сделали меня сильнее. Я никогда не забуду, как ты была рядом на каждом этапе моего… нового рождения. Ты вернула мне семью, о чём я даже мечтать не смел. А главное, ты подарила мне крылья, будущее, вернула надежду, веру в лучшее и в себя.
Веймар осторожно коснулся её сознания своим, окутывая чистотой и свежестью первого снега, с хрустальными переливами нежности и чем-то вроде яблоневого цвета. Жуткие тени корчились, выцветали и таяли, растворяясь в этой шёлковой нежности, как безобидные льдинки в бокале.
… Альтерра, дом Веймара
Семья Веймара в полном составе обнаружилась на кухне, где теперь хозяйничала Инара. Сам глава рода не сомневался, что во дворе и в доме потомки не заблудятся, голодными не останутся и выберут себе комнаты без его участия. Все бытовые знания и навыки он переселенцам вложил, свободу действий дал, пускай обживаются. Немного тревожил только Рэй – Альтерра его знает, как проявится дар мальчонки в новых условиях, на эмоциях и без всяких сдерживающих факторов. Но на серьёзные разрушения ему просто не хватит сил, а мелочи вообще не стоят внимания.
Ещё в коридоре Веймар ощутил божественный аромат выпечки, кайфхэ и чего-то карамельно-ягодного. Такой домашний, тёплый, уютный, будто из раннего детства. Значит, Инара нашла в его запасах варенье на пирог. Старушка, которая уже не вставала и была на краю смерти, снова жила, смеялась и хлопотала на кухне, чтобы порадовать внуков домашними пирогами. У Веймара защемило в груди. Если бы не Летта… об этом даже думать не хотелось. Во всей Вселенной не найдётся таких богатств, чтоб отплатить за то, что она для него сделала. Птичка счастья. Она просто сделала его счастливым.
– Веймар, я тут немного похозяйничала, – Инара, разрезавшая румяный пирог, немного смутилась. – Но ведь обещала… внуку…
Рэй смотрел на предка с опаской и жался к бабушке, но хотя бы не боялся альтерца. Враждебности Веймар тоже не ощутил. Скорее, настороженное любопытство. Зато Иола смотрела на него, как на само воплощение Альтерры. Старик Эдгар только головой покачал.
Веймар устало опустился за стол. Перед ним тут же оказался кусок пирога и чашка дымящегося кайфхэ.
– Благодарю, Инара, – альтерец невольно улыбнулся давно забытой материнской заботе, от которой на сердце стало так тепло.
– А как же ваша хозяюшка, не против, что я тут… пекарню развела? – Инара неловко выставила пирог на стол и разлила по чашкам остатки пряного напитка.
– Нет, совсем не против. Она ранена и спит, ей нужен отдых. Но кусочек пирога ей оставлю, а завтра, думаю, вы с ней познакомитесь, – дипломатично ответил Веймар. – Комнаты себе выбрали, обживаетесь?
– Да, тут рядом, две, с видом на горы, – мечтательно улыбнулась Иола, потягивая кайфхэ.
– А что нам обживаться? Багажа нет, в комнатах чисто. Живы, сыты, и хвала Альтерре, – Инара склонила голову и сложила руки на груди.
– О вещах я, честно, не подумал. Не до них было, – сконфуженно признался Веймар. – Постельное бельё, халаты, полотенца, пледы найдёте в шкафах, стазис снял. Кое-что из одежды тоже найдётся, я одно время увлекался модой и даже был модельером. – Инара с Эдгаром удивились, Рэй ничего не понял, а Иола вспыхнула ещё большим восторгом. – А что не найдётся – скажете, куплю или создам, неважно. Вещи – ерунда. Главное – вы живы и вернулись домой.
Покой Веймара внезапно нарушил сигнал, оповещающий о пересечении границ. Нарушитель и не скрывался. Без разрешения на его закрытую территорию могли пройти разве что Правители, но это была не Элайна и даже не Эйратион. Хотя Веймар предпочёл бы их.
– Нариман.
Крылатый иномирянин маячил во дворе, но в дом деликатно не заходил. Вряд ли из-за природной скромности, скорее защиты сестрички распространялись и на многомерных незваных визитёров. Дом Летта превратила в настоящую крепость, за что Веймар в очередной раз мысленно поблагодарил птичку. Знакомить опасного соседа с семьёй пока совсем не время. Одно эпичное появление Наримана на кухне может их напугать до полусмерти, если не хуже. Хуже – только агрессивный феникс. А причины злиться у него были. Не хватало, чтоб родные пострадали.
– Прошу прощения, возникло срочное дело, – Веймар наложил на потомков лёгкое внушение, чтоб не выходили из дома, прикрыл их щитами и покинул дом. Без спецэффектов, через дверь. Заставлять Наримана ждать, испытывать пределы его терпения было бы совсем глупо.
Альтерец и альвиронец остановились в паре шагов друг от друга, обменявшись хмурыми, недоверчивыми взглядами.
– Ну здравствуй, родственник, – Веймар сдержанно кивнул, приветствуя гостя.
– Печати или браслета сестры на тебе нет, так что тамбовский волк тебе родственник, – так же сдержанно ответил Нариман. – Что с Летти? Она не выходит на телепатическую связь, наше коллективное сознание её почти не фиксирует. Мы встревожены. Молись Альтерре, если снова взялся за старые штучки.
Веймар понятия не имел, что значит тамбовский волк, но смысл телепатически уловил.
– Родственник, Оррест, нравится тебе это или нет. Летта беременна, так что наш брак и браслеты – дело решённое, просто вопрос времени. У нас будет двое детей, а у тебя – значит, племянников. Так что родственная связь – факт. Поздравляю, дядюшка, – церемонно, почти торжественно сообщил Веймар.
– Что? – бровь Наримана изумлённо поползла вверх, а радужки и зрачки забавно удвоились. – Ну вы шустрые. И она, цапля такая, ничего не сообщила! Ещё и в Альянс попёрлась, а я, дурак, эту ненормальную вооружил…
– Если бы ты нас не вооружил, мы бы не вернулись с Сильваны живыми, – Веймар тяжело вздохнул. – Она не знала, что беременна. И я не знал, иначе сам бы не позволил ей тремя жизнями рисковать. Только сегодня узнал, лично от Альтерры. А эту крылатую огненную задницу разве удержишь… проще остановить стихию.
– Если Летти что решила, её и чёрная дыра не удержит, – Нариман устало махнул крылом. – Во что вы, поганцы, альтернативно одарённые, влипли? Вот что я должен сказать родителям?
– Правду. Просмотри мои воспоминания, так будет быстрей и проще, – скрепя сердце, решил Веймар. – И сообщи им, как есть. У Летты обширное повреждение структуры и памяти. Ей нужна помощь. Сам думал тебя позвать, но ты меня опередил.
Нариман едва не выругался. Грязно, совсем неприемлемо в аристократическом обществе, что боевики на полигоне позавидуют. Обложить родственничка и весь его род по демоновой праматери на сотне языков разных рас и миров. Но вспомнил, как сам не уберёг Элиссу. Сколько таких же ошибок кровью прописаны в родовой памяти. И промолчал.
– Показывай свои воспоминания, – обречённо вздохнул Нариман. Любовь к сестре перевесила личную неприязнь к бывшему сопернику, интригану и шантажисту, в которого сестрёнка умудрилась так вляпаться. Осадок от прошлого ещё мешал воспринимать Веймара без подозрительности, настороженности и опаски. Да и сам альтерец отвечал крылатому здоровой взаимностью. Но никто не хотел этим прошлым ещё больше портить и омрачать настоящее, пугать и расстраивать беременную Летту, а главное – испытывать терпение Химеры. Второй раз задушевным разбором полётов, словесным выговором и культурным предупреждением не отделаются оба. А кулаки и карцеры у безопасника крепкие.
Взгляды пересеклись и неохотно сцепились тонкими фиолетовыми лучами. Ни Нариман, ни Веймар не получали удовольствия от ментального контакта, но сочли разумнее несколько секунд потерпеть, чем потратить несколько часов в малоприятном обществе друг друга на бестолковую болтовню. Феникс читал воспоминания альтерца, меняясь в лице.
– Ублюдок! Ир-те-хаар гнида, – всё-таки не сдержался Нариман, разомкнув телепатический раппорт. Двойные фиолетовые радужки-кристаллы потемнели, как грозовое небо, в котором лезвиями сверкали молнии. – Да не ты… ладно, помолись, раз тебе так легче. Сам бы помолился, но мысли пока слишком богохульные. И даже не думай лезть к Джонатану Склайру, искусствовед. Подумай лучше о детях и о том, как хреново будет Летте, если тебя там убьют. Шишками из разведуправления Альянса займётся мать, это её работа.
Веймар поспешно отвёл взгляд, но что толку, если мысли прочитаны даже раньше, чем он сам их осознал.
– Альтерра запретила мне мстить, и вообще покидать планету. Но оставить такое безнаказанным…
– Ты просто не знаешь маму, безнаказанным он не останется, – усмехнулся Нариман, почти по-дружески хлопнув альтерца по плечу.
Обнажённая девушка замерла в его объятиях и резковато дёрнула крыльями, пытаясь их спрятать. Непослушное крыло хрустнуло, как веточка, но не спряталось, а повисло. Лицо исказилось от боли. В янтарных глазах блеснули слёзы, но Летта быстро отвернулась. Характер остался прежним. Бойцовским. Она не собиралась показывать слабости и даже эту секундную слабость считала чем-то недостойным.
“Я Падшая?” – феникс побледнела и нахмурилась, потирая виски.
“Не знаю. У нас это понятие означает… женщину, совсем неразборчивую в сексуальных связях. У вас это что-то другое, видимо очень страшное, но вряд ли. Ты просто ранена и потеряла много сил, – Веймар нежно коснулся её крылышка кончиками пальцев. Осторожно, почти невесомо, опасаясь причинить боль. – Ты позволишь?”
Летта неуверенно кивнула, позволяя ему себя касаться и трогать крылья. Даже уложить на живот и трогать между крыльев. В его прикосновениях не было ни угрозы, ни похоти, ни грубости или желания подчинить. Никакого давления или насилия. Только лучистая, хрустальная забота и бархатно-сапфировая нежность. Она ощущала, как тает боль, растворяясь острыми льдинками в тёплом океане его ласковой целительной силы.
“Ты волшебник”, – Летта полностью расслабилась и закрыла глаза. Губы тронула робкая улыбка. Для него это было лучшей наградой и самым волшебным подарком Вселенной.
“Физические раны я исцелил, как мог. Со структурными сложнее, – он и не скрывал, что чувствует вину. – Я всё-таки не целитель, а художник… Бездна! Какой же я идиот”
“Почему?” – не поняла Летта.
“Потому что в стену бился, как сумасшедший или слепой, не замечая, что рядом открыта дверь”, – Веймар бы схватил её в охапку и закружил от нахлынувшего счастья, если бы не опасался ещё сильнее повредить едва подлеченные крылья.
…помни, что Творцу не нужны ни кисти, ни краски, только единство разума и сердца…
Просто кисти и краски привычнее, чтобы творить и изменять реальность. Один раз он уже создал картину-артефакт, которому не было аналогов, перед которым отступила даже смерть. Что мешает создать другой, даже лучше? Он с закрытыми глазами помнил каждую искорку, каждую паутинку и лепесток истинной, целостной сущности Летты. А с привычным инструментом меньше риска ошибиться. Больше у него нет права на ошибку.
“Побудешь моей натурщицей?” – альтерец нежно размял её плечи и поцеловал между крыльев, пуская по телу сладкую дрожь и тёплую волну блаженства.
“Да, – выдохнула Летта. – А сделай так ещё…”
Она сильней расправила крылья и вытянула руки, устраиваясь поудобнее. Рассеянный взгляд зацепился за причудливое переплетение светящихся линий на запястье, так похожих на морозные узоры. Серебристо-снежная паутинка, словно вытканная из инея, аметиста и хрусталя, сверкала и искрилась, рассыпая бриллиантовые блёстки.
Крылышки вздрогнули, а зрачки вытянулись ещё сильнее, резко расширились в капли и учащённо запульсировали. Летта лихорадочно попыталась прочесть знаки, разложить на смыслы. Только не хватило сил, а память предательски молчала. Вязь символов осталась для неё просто узором. Но его смысл был интуитивно понятен даже рахши.
На неё заявили права. И никто иной, как этот, с фиолетовыми глазами.
Из разрозненных осколков памяти, больше похожих на обрывки снов всплыли совсем другие символы, вырезанные ритуальным ножом по всему телу, чтобы связать сущность, сломать волю и превратить живую свободную птицу, почти птенца, в слепое послушное орудие убийства. Крылья, пробитые и перевитые чем-то вроде колючей проволоки, потому что всё остальное она разрывала вместе с оболочкой. Чтобы стереть с себя такое, понадобилось несколько перерождений. Чтобы стереть это из вечной памяти, не хватит Вечности.
У Летты закружилась голова. Тени памяти смазались, наложились и перепутались, поплыли акварельными пятнами, мешая прошлое и настоящее, проблески разных будущих и иных, вовсе запредельных времён в какой-то хаос. Бессвязное нагромождение времяподобных интервалов, лиц, эпох, миров, событий... Обрывочных, монохромных, свинцового цвета. Феникс часто заморгала, снова фокусируя зрачки разбегающиеся зрачки из уголков глаз к центру и сводя четыре кристальных капли янтаря обратно в две. Глубокий вдох. Медленный выдох с концентрацией на плотном теле. Контроль. Такой же естественный, как дыхание, на уровне рефлексов. Отделение эмоций от памяти, отстранение в позицию наблюдателя. Наведение резкости и переключение внимания на настоящее. Дыхание. Сердцебиение. Уютная комната. Тонкий пряный аромат какого-то напитка в пьянящем свежестью горном воздухе. Солнечный зайчик на щеке. Нежные прикосновения мужских рук, в которых хотелось раствориться. Это она хозяйка своих мыслей и памяти, а не наоборот. У неё расколота память, нарушено единство сознания, подсознания и сверхсознания, составляющее целостность ментальной сферы и самосознания. Но инстинкты в порядке, она разумна и всё чувствует. А ещё беременна. Так странно, но…радостно. Будто внутри расцветают сады и зажигаются звёзды.
Самообладание медленно возвращалось. Медленно для неё. Для Веймара всё происходило молниеносно. Естественные для неё процессы противоестественны для него, откуда-то она об этом знала.
“Ничего особенного, страшилки полезли, как ты и говорил. Но я страшнее”, – Летта удовлетворённо улыбнулась. В глазах-кристаллах слабенько заиграли золотые блёстки и рубиновые граны. Ещё не пламя, но и не тусклый листопад.
В фиолетовых глазах напротив, как в зеркале, отразился полный спектр чувств, от непонимания до изумления, восхищения, глубокого сострадания и такой же бездонной, глубинной нежности.
“Моя девочка, птичка моя маленькая, любимая… Не представляю, кто с тобой такое сделал и что там в башке у этой мрази было, но убил бы. Сто раз убил бы, тысячу. – Веймар взял её руку в свою, укрывая своей силой, как пледом. коснулся губами пальцев, центра ладошки, где учащённо пульсировали энергоцентры, тонкого запястья, где переливался символ. – Это просто метка. Предупреждающий знак, что ты моя, связь и защита. Чтоб никто тебя и малышей не обидел и с вами не случилось чего, пока ты сама защититься не можешь. Пока вот такая рокировка и расстановка сил, а что будет потом – Альтерра его знает. Но мы пара, семья, я люблю тебя. В любой форме, любых мирах и обстоятельствах, хоть с печатями, хоть без и хоть на ком. Восстановишься, вернёшь силу и память – поставишь мне свою, опять. Знаешь, как мне его не хватает. В моменты слабости и боли ты была лучом света, наполняющим мою жизнь радостью и надеждой. Твоя любовь и забота сделали меня сильнее. Я никогда не забуду, как ты была рядом на каждом этапе моего… нового рождения. Ты вернула мне семью, о чём я даже мечтать не смел. А главное, ты подарила мне крылья, будущее, вернула надежду, веру в лучшее и в себя.
Веймар осторожно коснулся её сознания своим, окутывая чистотой и свежестью первого снега, с хрустальными переливами нежности и чем-то вроде яблоневого цвета. Жуткие тени корчились, выцветали и таяли, растворяясь в этой шёлковой нежности, как безобидные льдинки в бокале.
Глава 21. ПОД МОИМ КРЫЛОМ
… Альтерра, дом Веймара
Семья Веймара в полном составе обнаружилась на кухне, где теперь хозяйничала Инара. Сам глава рода не сомневался, что во дворе и в доме потомки не заблудятся, голодными не останутся и выберут себе комнаты без его участия. Все бытовые знания и навыки он переселенцам вложил, свободу действий дал, пускай обживаются. Немного тревожил только Рэй – Альтерра его знает, как проявится дар мальчонки в новых условиях, на эмоциях и без всяких сдерживающих факторов. Но на серьёзные разрушения ему просто не хватит сил, а мелочи вообще не стоят внимания.
Ещё в коридоре Веймар ощутил божественный аромат выпечки, кайфхэ и чего-то карамельно-ягодного. Такой домашний, тёплый, уютный, будто из раннего детства. Значит, Инара нашла в его запасах варенье на пирог. Старушка, которая уже не вставала и была на краю смерти, снова жила, смеялась и хлопотала на кухне, чтобы порадовать внуков домашними пирогами. У Веймара защемило в груди. Если бы не Летта… об этом даже думать не хотелось. Во всей Вселенной не найдётся таких богатств, чтоб отплатить за то, что она для него сделала. Птичка счастья. Она просто сделала его счастливым.
– Веймар, я тут немного похозяйничала, – Инара, разрезавшая румяный пирог, немного смутилась. – Но ведь обещала… внуку…
Рэй смотрел на предка с опаской и жался к бабушке, но хотя бы не боялся альтерца. Враждебности Веймар тоже не ощутил. Скорее, настороженное любопытство. Зато Иола смотрела на него, как на само воплощение Альтерры. Старик Эдгар только головой покачал.
Веймар устало опустился за стол. Перед ним тут же оказался кусок пирога и чашка дымящегося кайфхэ.
– Благодарю, Инара, – альтерец невольно улыбнулся давно забытой материнской заботе, от которой на сердце стало так тепло.
– А как же ваша хозяюшка, не против, что я тут… пекарню развела? – Инара неловко выставила пирог на стол и разлила по чашкам остатки пряного напитка.
– Нет, совсем не против. Она ранена и спит, ей нужен отдых. Но кусочек пирога ей оставлю, а завтра, думаю, вы с ней познакомитесь, – дипломатично ответил Веймар. – Комнаты себе выбрали, обживаетесь?
– Да, тут рядом, две, с видом на горы, – мечтательно улыбнулась Иола, потягивая кайфхэ.
– А что нам обживаться? Багажа нет, в комнатах чисто. Живы, сыты, и хвала Альтерре, – Инара склонила голову и сложила руки на груди.
– О вещах я, честно, не подумал. Не до них было, – сконфуженно признался Веймар. – Постельное бельё, халаты, полотенца, пледы найдёте в шкафах, стазис снял. Кое-что из одежды тоже найдётся, я одно время увлекался модой и даже был модельером. – Инара с Эдгаром удивились, Рэй ничего не понял, а Иола вспыхнула ещё большим восторгом. – А что не найдётся – скажете, куплю или создам, неважно. Вещи – ерунда. Главное – вы живы и вернулись домой.
Покой Веймара внезапно нарушил сигнал, оповещающий о пересечении границ. Нарушитель и не скрывался. Без разрешения на его закрытую территорию могли пройти разве что Правители, но это была не Элайна и даже не Эйратион. Хотя Веймар предпочёл бы их.
– Нариман.
Крылатый иномирянин маячил во дворе, но в дом деликатно не заходил. Вряд ли из-за природной скромности, скорее защиты сестрички распространялись и на многомерных незваных визитёров. Дом Летта превратила в настоящую крепость, за что Веймар в очередной раз мысленно поблагодарил птичку. Знакомить опасного соседа с семьёй пока совсем не время. Одно эпичное появление Наримана на кухне может их напугать до полусмерти, если не хуже. Хуже – только агрессивный феникс. А причины злиться у него были. Не хватало, чтоб родные пострадали.
– Прошу прощения, возникло срочное дело, – Веймар наложил на потомков лёгкое внушение, чтоб не выходили из дома, прикрыл их щитами и покинул дом. Без спецэффектов, через дверь. Заставлять Наримана ждать, испытывать пределы его терпения было бы совсем глупо.
Альтерец и альвиронец остановились в паре шагов друг от друга, обменявшись хмурыми, недоверчивыми взглядами.
– Ну здравствуй, родственник, – Веймар сдержанно кивнул, приветствуя гостя.
– Печати или браслета сестры на тебе нет, так что тамбовский волк тебе родственник, – так же сдержанно ответил Нариман. – Что с Летти? Она не выходит на телепатическую связь, наше коллективное сознание её почти не фиксирует. Мы встревожены. Молись Альтерре, если снова взялся за старые штучки.
Веймар понятия не имел, что значит тамбовский волк, но смысл телепатически уловил.
– Родственник, Оррест, нравится тебе это или нет. Летта беременна, так что наш брак и браслеты – дело решённое, просто вопрос времени. У нас будет двое детей, а у тебя – значит, племянников. Так что родственная связь – факт. Поздравляю, дядюшка, – церемонно, почти торжественно сообщил Веймар.
– Что? – бровь Наримана изумлённо поползла вверх, а радужки и зрачки забавно удвоились. – Ну вы шустрые. И она, цапля такая, ничего не сообщила! Ещё и в Альянс попёрлась, а я, дурак, эту ненормальную вооружил…
– Если бы ты нас не вооружил, мы бы не вернулись с Сильваны живыми, – Веймар тяжело вздохнул. – Она не знала, что беременна. И я не знал, иначе сам бы не позволил ей тремя жизнями рисковать. Только сегодня узнал, лично от Альтерры. А эту крылатую огненную задницу разве удержишь… проще остановить стихию.
– Если Летти что решила, её и чёрная дыра не удержит, – Нариман устало махнул крылом. – Во что вы, поганцы, альтернативно одарённые, влипли? Вот что я должен сказать родителям?
– Правду. Просмотри мои воспоминания, так будет быстрей и проще, – скрепя сердце, решил Веймар. – И сообщи им, как есть. У Летты обширное повреждение структуры и памяти. Ей нужна помощь. Сам думал тебя позвать, но ты меня опередил.
Нариман едва не выругался. Грязно, совсем неприемлемо в аристократическом обществе, что боевики на полигоне позавидуют. Обложить родственничка и весь его род по демоновой праматери на сотне языков разных рас и миров. Но вспомнил, как сам не уберёг Элиссу. Сколько таких же ошибок кровью прописаны в родовой памяти. И промолчал.
– Показывай свои воспоминания, – обречённо вздохнул Нариман. Любовь к сестре перевесила личную неприязнь к бывшему сопернику, интригану и шантажисту, в которого сестрёнка умудрилась так вляпаться. Осадок от прошлого ещё мешал воспринимать Веймара без подозрительности, настороженности и опаски. Да и сам альтерец отвечал крылатому здоровой взаимностью. Но никто не хотел этим прошлым ещё больше портить и омрачать настоящее, пугать и расстраивать беременную Летту, а главное – испытывать терпение Химеры. Второй раз задушевным разбором полётов, словесным выговором и культурным предупреждением не отделаются оба. А кулаки и карцеры у безопасника крепкие.
Взгляды пересеклись и неохотно сцепились тонкими фиолетовыми лучами. Ни Нариман, ни Веймар не получали удовольствия от ментального контакта, но сочли разумнее несколько секунд потерпеть, чем потратить несколько часов в малоприятном обществе друг друга на бестолковую болтовню. Феникс читал воспоминания альтерца, меняясь в лице.
– Ублюдок! Ир-те-хаар гнида, – всё-таки не сдержался Нариман, разомкнув телепатический раппорт. Двойные фиолетовые радужки-кристаллы потемнели, как грозовое небо, в котором лезвиями сверкали молнии. – Да не ты… ладно, помолись, раз тебе так легче. Сам бы помолился, но мысли пока слишком богохульные. И даже не думай лезть к Джонатану Склайру, искусствовед. Подумай лучше о детях и о том, как хреново будет Летте, если тебя там убьют. Шишками из разведуправления Альянса займётся мать, это её работа.
Веймар поспешно отвёл взгляд, но что толку, если мысли прочитаны даже раньше, чем он сам их осознал.
– Альтерра запретила мне мстить, и вообще покидать планету. Но оставить такое безнаказанным…
– Ты просто не знаешь маму, безнаказанным он не останется, – усмехнулся Нариман, почти по-дружески хлопнув альтерца по плечу.
