По сути, он выполнял ту же работу, что на Альтерре – адаптация существ в новом для них мире, ментальная коррекция, реабилитация пострадавших, только с другими вводными и более совершенными инструментами. Но пару раз попадались и правонарушители, между наложением психокода и изгнанием в другой мир выбравшие первое. Безработный мошенник и религиозный фанатик деструктивного культа не набрали баллов на квантование, но подлежали штрафу в единицах Силы и выселению за пределы Альвирона. Либо магическая блокировка и искоренение преступных наклонностей, как альтернатива. Для лечения таких пороков сферы сознания тоже имелись свои протоколы, схемы и стандарты.
Веймар отработал скан, наложил психокоды и погрузил праведников в такой же праведный сон.
«Отличная работа», – телепатически проверила результат Летта.
«Удивительно, сначало бегут сюда от преступности, войны и дикости, потому что там, откуда они вылезли, нормальной жизни нет. Оказались в другой реальности, где есть мир, порядок и нормальная жизнь. Но пытаются устроить здесь то же самое, от чего убежали. Где логика, здравый смысл?» – вздохнул Веймар.
«Риторический вопрос. Дефекты сферы сознания, сам видел», – перед мысленным взором замелькали сканы.
Отдельные навыки Летта для лучшего усвоения вписывала во сне или под гипнозом, жёстко контролируя нагрузку по своим соображениям и опыту. Веймар не прекословил. После передачи инфопакетов такой ёмкости, плотности и насыщенности, его и так мотыляло, клонило в сон и болела голова. Летта снимала боль, хотя он и не помышлял жаловаться. Ради такого волшебного массажа головы он бы вытерпел что угодно.
Всё свободное время, насколько слоистую пластичную хроноплоскость гиперкуба можно так назвать, Веймар самозабвенно рисовал. На чём и чем придётся, в разных местах и состояниях, пытаясь по наитию нащупать границы своего дара, научиться чувствовать свою особую силу, понимать и найти с ней контакт. Впервые за последние лет триста, ему было сингулярно на результат, получится ли шедевр или каракули на мятой салфетке. Он растворялся в процессе.
Для вдохновения и полного погружения, Летта создавала ему разные квази-реальности, так же эффектно и буднично, как он варил утренний кайфхэ на двоих. Веймар никогда не знал, во что в очередной раз превратится его мастерская – космические просторы или океанские глубины, облачный рай или заброшенный храм неведомых богов, размазанный во времени по перекрёстку миров, древний замок с гулкими коридорами, величественными залами, полуистлевшими гобеленами и блуждающими призраками, или сверкающий космопорт самого футуристического вида, золотую рощицу странных белых деревьев с черными полосками или цветущий сад в утренней росе, горизонтальный небоскрёб без всяких опор или парящие в воздухе острова. А может, и вовсе вертикальное озеро, похожее на тончайшую плёнку, уходящую глубиной в четвёртое измерение, или неведомый мир из расплавленного зеленоватого стекла. В памяти Летты эту планету расплавила чудовищная термоядерная вспышка на её солнце. В памяти Летты чего только не было, каждая квази-реальность была просто проекцией её воли и памяти.
Веймар не сомневался, что при желании она могла создать самый изощрённый кошмар, любые бездны и кромешный ад. А теперь и понимал, как именно. Это тоже было, по сути, их встроенным ментальным оружием. Чтобы напрочь деморализовать противника и довести до инфаркта, достаточно пары минут нахождения в глубоком космосе, четырехмерном пространстве, перевёрнутом океане или том же вертикальном озере. Даже иллюзорном. Но для него птичка создавала только добрые чудеса, незабываемые впечатления и красивые, яркие моменты. Это были их личные микромиры, ещё одна общая маленькая тайна. Там никогда не бывало никого, кроме них двоих. А значит, можно всё и даже больше.
Кипа набросков, зарисовок, небольших картин неуклонно росла. Некоторые из них выходили в разной степени живыми, пара пейзажей и спонтанное изображение уютного зимнего городка получились портальными. А один этюд с деревенским домиком и вовсе оказался срезом новорождённой, прежде не существовавшей карманной реальности.
Компактное вложенное измерение находилось на территории мастерской, только в другом слое пространства и на боковом стриммере во времени. Летта вычислила, что «отпочковавшийся» стриммер смещён по фазе относительно активной линии, вне векторов темпоры и даны, и лежит в комплексных координатах. Веймару это ни о чём не говорило. Эта картина за неполный квази-час вымотала его, прожевала и выплюнула, не меньше тренировки с Химерой по ножевому бою. Но бревенчатый домик с резными наличниками, увитый виноградом, глициниями и подобием вьющих роз, будто отлитых из живого льдистого стекла, оказался чудесным и вполне реальным. Чтобы оказаться внутри картины, достаточно было погрузить в неё руку, захотеть и сделать шаг с временной линии. Изнутри окна домика смотрели в мастерскую, и возврат обратно происходил так же. Летте и вовсе было достаточно намерения, энергоформа спокойно перетекала туда-сюда и находилась в разных местах одновременно. Веймар к этому почти привык, как к четырём цифрам на хронометре, ментальным коррекциям, геометрическим извращениям солнца, движущимся паутинчатым звёздам и небу в градиент.
Но больше всего ему нравилось писать Летту. Разумеется, с натуры. Особенно – обнажённой. А феникс с удовольствием ему позировала, хоть в гуманоидной форме, хоть в энерго. Эти моменты, когда она позировала, а он творил, казались особенно интимными.
Труднее всего было не трогать натурщицу руками, держать в них себя и оставаться приличным художником, когда Летта принимала соблазнительные позы, образы и облики. Иначе не нарисовал бы и снежинки из трёх чёрточек. Но после творческого поиска ничто не мешало предаваться любви. Они и предавались, во всех плоскостях, пока сама ткань реальности не начинала плыть и трещать, расползаясь по швам. И сладко засыпали в объятиях друг друга, иногда ленясь даже разъединиться.
С огромного мольберта на эту идиллическую картину смотрело янтарными кристаллами другое полотно, с каждым днём обретающее краски, мощь и жизнь.
… Альвирон - Альтерра
Утро наступило неожиданно, застав Веймара врасплох. На влажное, ещё поблескивающее свежими красками полотно упал яркий утренний луч, слепя художника и выбивая из транса.
Как он туда вошёл, Веймар не помнил. Оказалось, он работал над картиной всю ночь, и даже не заметил этого. Он бы не заметил и землетрясения… куботрясения… или что тут у них трясётся.
Движущиеся линии и многогранники ниточных звёзд сменились двумя перехлёстнутыми солнцами, перечеркнувшими сиреневый градиент небесного полотна тонкими бело-золотистыми паутинками. Нити с каждой квази-минутой разгорались всё ярче и разворачивались лепестками фрактальных узоров. Если бы Веймар и Летта ночью так не увлеклись, что забыли затонировать прозрачную стену, альтерец бы и вовсе не заметил рассвета. Теперь безумие страсти, полёт вдохновения, невиданный кураж и чувство всемогущества сошли, растаяли вместе с ночью. Осталось только опустошение и мёртвое безразличие.
Кисть выскользнула из пальцев куда-то под ноги и утонула в ковровом покрытии. Альтерец зажмурился и потёр глаза трясущимися руками, возвращая себя в реальность. Его мутило, знобило, голова кружилась, как с жесточайшего похмелья. Реальность накрыла, как бетонная плита, обрушилась кошмарной головной болью, бесконечной усталостью и спутанным сознанием. Мысли едва ворочались, никак не желая оформляться. Его пошатывало, глаза нещадно слезились, желудок подкатывал к горлу, а в голове будто бомбы разрывались. Уже теряя сознание, Веймар сполз по стене, не в силах сделать трёх шагов до постели, где свесив крыло, безмятежно спала птичка.
Впрочем, уже не спала. А от безмятежности не осталось и следа. В отличие от альтерца, Летта осозналась мгновенно. А переместилась ещё быстрей, подмяв Веймара под себя и прижав его руки к полу. От нестерпимого жара в ладонях и по позвоночнику альтерец конвульсивно дёрнулся всем телом и попытался сбросить с себя феникса. Но огненная сеть плотно пригвоздила к полу, не шелохнуться.
“Потерпи пару квази-секунд, родной мой, любимый, – шепнула плазма сквозь мрак, туман и какой-то первобытный ужас. – Утечки латать неприятно, но необходимо”
Мутное сознание Веймара рывками выплывало из чёрного провала. Смысл протекал сквозь него, как песок. Или Сила сквозь их с Леттой переплетённые пальцы. Но главное он понял – это не сожжение заживо, а первая помощь.
”Ты как-то умудрился растратить всю жизненную энергию, уронить потенциал почти в ноль, ещё и каналы себе разорвал. Я тоже хороша, слишком расслабилась и упустила контроль, беспечная крылатая задница, вся в отца. Это какая перегрузка, конечно будет плохо. Любой магией тебя сейчас коснись – и болевой шок. Я обезболю, помогу, но для этого сначала нужно коснуться и проникнуть в нервную систему. Доверься мне, от страха и сопротивления больнее нам обоим”
Сознание Летты сияло, как маяк, проясняя его собственное. Жар ещё пульсировал во всём теле, покалывал под кожей и растекался по позвоночнику, но уже не причинял дискомфорта. Наоборот, медленно таял вместе с болью и этим жутким похмельным состоянием. Веймар уже осмысленно открыл глаза. Перед лицом слегка расплывались жемчужно-опаловые всполохи, восхитительная женская грудь и встревоженный взгляд четырёх расширенных пульсирующих зрачков в каплях янтаря.
– Осознался? Ты что творишь, дурболай? – Летте явно захотелось его встряхнуть, как нашкодившего рахши. Но она лишь сильнее стиснула пальцы и сверкнула глазами.
Веймар сам не понимал, что сотворил, пока она не увидела разорванные энергоканалы, деформированную энергетику и сильнейшее магическое истощение. Только скосил взгляд на готовое полотно, в которое вложился… или выложился… до последней капли Силы. Летта, не оборачиваясь, направила пару сенсоров туда же, и изумлённо застыла, как в стазисе.
Веймар не просто написал её портрет, в полный рост и размах крыльев – он создал артефакт, подобного которому феникс никогда не видела и даже не представляла. Полотно уходило вглубь и вне пространства, куда-то в синий бархат, прошитый люрексом ниточных звёзд… звёздную бесконечность. Похоже, в эту бездну снеговичок и слил весь потенциал. Портрет выглядел настолько живым, что реальная Летта вздрогнула и передёрнула крыльями.
Двойник на портрете неуловимо улыбнулся и подмигнул ей, сверкнув четырьмя зрачками-дуплексами в двойных каплях янтаря. Золотые паутинки, едва прикрывающие тело двойника и больше подчёркивающие, чем скрывающие, мягко светились каким-то запредельным светом. Пёрышки на нарисованных крыльях мерцали и чуть шевелились, будто от ветра, испуская золотистое сияние и россыпи тающих рубиновых искр. В центре груди медленно распускался огненный цветок, трепетно раскрывающий тончайшие, почти хрустальные лепестки живой плазмы. Сотни, тысячи лепестков живого пламени, перламутра и опалового света, с тычинками-протуберанцами в сердцевине и росинками фокусов восприятия, в прозрачной пелене двумерно-пиксельного времени. Веймар изобразил не просто оттиск её Силы, а саму сущность и суть, искру Изначального Пламени в витках бесконечной Спирали и циклах метаморфоз. Картина впечатляла до мурашек и фонила Силой похлеще любого накопителя. Невообразимой Силой и бесконечной любовью. Судя по спектру, больше всего это напоминало оберег. Только неизвестного принципа действия и невиданной мощи. Но таких оберегов просто не существует. Или не существовало до этого квази-дня.
– Веймар, что это? – севшим голосом выдавила Летта, разглядывая магическим зрением неведомый и невиданный, беспрецедентный артефакт.
Ничего и близко подобного не нашлось ни в её личном опыте, и глубинной вечной памяти в том числе, ни в пластах знаний матриарха, ни в бесчисленных кластерах и ячейках родовой памяти. Она знала, что существуют магические портреты, через которые можно влиять, связываться и общаться, исцелять, защитить и проклясть, заточить в зазеркалье, подпространстве или инореальности, уничтожить на расстоянии, общаться с теми, кого больше нет, даже останавливать и замедлять время, чтобы отсрочить старость, подольше оставаясь молодой и красивой. Женщины последнее особенно ценили и многое бы отдали за такой портрет. Но настолько гениальных хрономагов, которые были бы вдобавок талантливыми художниками, в миллиарды раз меньше, чем желающих продлить молодость. Летта встречала в разных мирах и портальные картины, через которые можно перемещаться в пределах мира или между мирами, картины-лабиринты и эвакуационные выходы. У отца в домашнем кабинете такая есть, связывающая миров шесть или восемь, мама настояла. Летта и сама такими пользовалась. Для создания подобного артефакта, художник обязан быть ещё и сильным магом-пространственником, а чтобы связать картиной разные миры – надмирового уровня, рангом не ниже экзарха. Разумеется, таких гениев, даже среди миров – раз два и обчёлся. Она повидала полотна, охраняющие пространство от пожаров, воров и других угроз, полотна-Источники и накопители энергии, картины, в которых можно отдыхать, лечиться или жить, переждать опасность или дождаться помощи, поговорить и обнять ушедших близких. Кто-то рисует мечты, которые сбываются. Это сочетание таланта художника с паранормой вариатора реальности. Но ничего подобного своему портрету феникс не встречала никогда и нигде. Коллективное и системное сознание тоже молчали, значит и Старшая ветвь Ивер Оррест никогда с подобным не сталкивалась.
– Честно, понятия не имею, что это. Я был в трансе, – Веймар был потрясён, изумлён и растерян не меньше своей пары. Он только начинал осознавать, что эта картина его за малым не убила. Если бы не Летта… Похоже, он жить не может без долгов жизни перед птичкой.
– Как есть, дурболай, – Летта вздохнула и устало улеглась на него грелкой во всё тело, прижавшись щекой к его груди и окутав крыльями. – Ладно, разберёмся. Больше глаз не спущу, и Альтерре сообщу. Имела я такой транс в Бездне во всех позах, под надзором рисуй.
– Хорошо, – безропотно согласился Веймар. – А… что такое дурболай?
– Условно разумное существо, которое творит всякую дичь из-за недостатка жизненного опыта. Обычно, дурболаями бывают подростки, ты скорее сивояй. Почему, сам догадаешься, на пятой сотне лет. Мне как-то не до таких нюансов было, – беззлобно проворчала Летта.
У неё самой упал потенциал, будто не альтерца подпитала, а сложила десяток размазанных тетранов. Одновременно. Даже шевелиться толком не осталось сил, а мысли с трудом скрипели по жалким четырём параллельным ментальным линиям. Веймару нужен мощный накопитель, и чтоб носил, не снимая. Хотя бы до тех пор, пока не научится осознавать и дозировать свои энергозатраты. Иначе и сам угробится, и истощит всё, что подвернётся: её, свой корабль, пространство, месторождение. Но как подобрать что-то подходящее ему по спектру, где взять настолько мощный артефакт стихии Льда, или хотя бы чистой, нейтральной Силы?
Негасимая Искра, как любой артефакт Изначального Пламени, не подходит ему по полярности, альцион – по мощности и энергоёмкости, фомальгаут – по мерности.
Веймар отработал скан, наложил психокоды и погрузил праведников в такой же праведный сон.
«Отличная работа», – телепатически проверила результат Летта.
«Удивительно, сначало бегут сюда от преступности, войны и дикости, потому что там, откуда они вылезли, нормальной жизни нет. Оказались в другой реальности, где есть мир, порядок и нормальная жизнь. Но пытаются устроить здесь то же самое, от чего убежали. Где логика, здравый смысл?» – вздохнул Веймар.
«Риторический вопрос. Дефекты сферы сознания, сам видел», – перед мысленным взором замелькали сканы.
Отдельные навыки Летта для лучшего усвоения вписывала во сне или под гипнозом, жёстко контролируя нагрузку по своим соображениям и опыту. Веймар не прекословил. После передачи инфопакетов такой ёмкости, плотности и насыщенности, его и так мотыляло, клонило в сон и болела голова. Летта снимала боль, хотя он и не помышлял жаловаться. Ради такого волшебного массажа головы он бы вытерпел что угодно.
Всё свободное время, насколько слоистую пластичную хроноплоскость гиперкуба можно так назвать, Веймар самозабвенно рисовал. На чём и чем придётся, в разных местах и состояниях, пытаясь по наитию нащупать границы своего дара, научиться чувствовать свою особую силу, понимать и найти с ней контакт. Впервые за последние лет триста, ему было сингулярно на результат, получится ли шедевр или каракули на мятой салфетке. Он растворялся в процессе.
Для вдохновения и полного погружения, Летта создавала ему разные квази-реальности, так же эффектно и буднично, как он варил утренний кайфхэ на двоих. Веймар никогда не знал, во что в очередной раз превратится его мастерская – космические просторы или океанские глубины, облачный рай или заброшенный храм неведомых богов, размазанный во времени по перекрёстку миров, древний замок с гулкими коридорами, величественными залами, полуистлевшими гобеленами и блуждающими призраками, или сверкающий космопорт самого футуристического вида, золотую рощицу странных белых деревьев с черными полосками или цветущий сад в утренней росе, горизонтальный небоскрёб без всяких опор или парящие в воздухе острова. А может, и вовсе вертикальное озеро, похожее на тончайшую плёнку, уходящую глубиной в четвёртое измерение, или неведомый мир из расплавленного зеленоватого стекла. В памяти Летты эту планету расплавила чудовищная термоядерная вспышка на её солнце. В памяти Летты чего только не было, каждая квази-реальность была просто проекцией её воли и памяти.
Веймар не сомневался, что при желании она могла создать самый изощрённый кошмар, любые бездны и кромешный ад. А теперь и понимал, как именно. Это тоже было, по сути, их встроенным ментальным оружием. Чтобы напрочь деморализовать противника и довести до инфаркта, достаточно пары минут нахождения в глубоком космосе, четырехмерном пространстве, перевёрнутом океане или том же вертикальном озере. Даже иллюзорном. Но для него птичка создавала только добрые чудеса, незабываемые впечатления и красивые, яркие моменты. Это были их личные микромиры, ещё одна общая маленькая тайна. Там никогда не бывало никого, кроме них двоих. А значит, можно всё и даже больше.
Кипа набросков, зарисовок, небольших картин неуклонно росла. Некоторые из них выходили в разной степени живыми, пара пейзажей и спонтанное изображение уютного зимнего городка получились портальными. А один этюд с деревенским домиком и вовсе оказался срезом новорождённой, прежде не существовавшей карманной реальности.
Компактное вложенное измерение находилось на территории мастерской, только в другом слое пространства и на боковом стриммере во времени. Летта вычислила, что «отпочковавшийся» стриммер смещён по фазе относительно активной линии, вне векторов темпоры и даны, и лежит в комплексных координатах. Веймару это ни о чём не говорило. Эта картина за неполный квази-час вымотала его, прожевала и выплюнула, не меньше тренировки с Химерой по ножевому бою. Но бревенчатый домик с резными наличниками, увитый виноградом, глициниями и подобием вьющих роз, будто отлитых из живого льдистого стекла, оказался чудесным и вполне реальным. Чтобы оказаться внутри картины, достаточно было погрузить в неё руку, захотеть и сделать шаг с временной линии. Изнутри окна домика смотрели в мастерскую, и возврат обратно происходил так же. Летте и вовсе было достаточно намерения, энергоформа спокойно перетекала туда-сюда и находилась в разных местах одновременно. Веймар к этому почти привык, как к четырём цифрам на хронометре, ментальным коррекциям, геометрическим извращениям солнца, движущимся паутинчатым звёздам и небу в градиент.
Но больше всего ему нравилось писать Летту. Разумеется, с натуры. Особенно – обнажённой. А феникс с удовольствием ему позировала, хоть в гуманоидной форме, хоть в энерго. Эти моменты, когда она позировала, а он творил, казались особенно интимными.
Труднее всего было не трогать натурщицу руками, держать в них себя и оставаться приличным художником, когда Летта принимала соблазнительные позы, образы и облики. Иначе не нарисовал бы и снежинки из трёх чёрточек. Но после творческого поиска ничто не мешало предаваться любви. Они и предавались, во всех плоскостях, пока сама ткань реальности не начинала плыть и трещать, расползаясь по швам. И сладко засыпали в объятиях друг друга, иногда ленясь даже разъединиться.
С огромного мольберта на эту идиллическую картину смотрело янтарными кристаллами другое полотно, с каждым днём обретающее краски, мощь и жизнь.
Глава 18. БОЛЬШЕ ЧЕМ ЖИЗНЬ
… Альвирон - Альтерра
Утро наступило неожиданно, застав Веймара врасплох. На влажное, ещё поблескивающее свежими красками полотно упал яркий утренний луч, слепя художника и выбивая из транса.
Как он туда вошёл, Веймар не помнил. Оказалось, он работал над картиной всю ночь, и даже не заметил этого. Он бы не заметил и землетрясения… куботрясения… или что тут у них трясётся.
Движущиеся линии и многогранники ниточных звёзд сменились двумя перехлёстнутыми солнцами, перечеркнувшими сиреневый градиент небесного полотна тонкими бело-золотистыми паутинками. Нити с каждой квази-минутой разгорались всё ярче и разворачивались лепестками фрактальных узоров. Если бы Веймар и Летта ночью так не увлеклись, что забыли затонировать прозрачную стену, альтерец бы и вовсе не заметил рассвета. Теперь безумие страсти, полёт вдохновения, невиданный кураж и чувство всемогущества сошли, растаяли вместе с ночью. Осталось только опустошение и мёртвое безразличие.
Кисть выскользнула из пальцев куда-то под ноги и утонула в ковровом покрытии. Альтерец зажмурился и потёр глаза трясущимися руками, возвращая себя в реальность. Его мутило, знобило, голова кружилась, как с жесточайшего похмелья. Реальность накрыла, как бетонная плита, обрушилась кошмарной головной болью, бесконечной усталостью и спутанным сознанием. Мысли едва ворочались, никак не желая оформляться. Его пошатывало, глаза нещадно слезились, желудок подкатывал к горлу, а в голове будто бомбы разрывались. Уже теряя сознание, Веймар сполз по стене, не в силах сделать трёх шагов до постели, где свесив крыло, безмятежно спала птичка.
Впрочем, уже не спала. А от безмятежности не осталось и следа. В отличие от альтерца, Летта осозналась мгновенно. А переместилась ещё быстрей, подмяв Веймара под себя и прижав его руки к полу. От нестерпимого жара в ладонях и по позвоночнику альтерец конвульсивно дёрнулся всем телом и попытался сбросить с себя феникса. Но огненная сеть плотно пригвоздила к полу, не шелохнуться.
“Потерпи пару квази-секунд, родной мой, любимый, – шепнула плазма сквозь мрак, туман и какой-то первобытный ужас. – Утечки латать неприятно, но необходимо”
Мутное сознание Веймара рывками выплывало из чёрного провала. Смысл протекал сквозь него, как песок. Или Сила сквозь их с Леттой переплетённые пальцы. Но главное он понял – это не сожжение заживо, а первая помощь.
”Ты как-то умудрился растратить всю жизненную энергию, уронить потенциал почти в ноль, ещё и каналы себе разорвал. Я тоже хороша, слишком расслабилась и упустила контроль, беспечная крылатая задница, вся в отца. Это какая перегрузка, конечно будет плохо. Любой магией тебя сейчас коснись – и болевой шок. Я обезболю, помогу, но для этого сначала нужно коснуться и проникнуть в нервную систему. Доверься мне, от страха и сопротивления больнее нам обоим”
Сознание Летты сияло, как маяк, проясняя его собственное. Жар ещё пульсировал во всём теле, покалывал под кожей и растекался по позвоночнику, но уже не причинял дискомфорта. Наоборот, медленно таял вместе с болью и этим жутким похмельным состоянием. Веймар уже осмысленно открыл глаза. Перед лицом слегка расплывались жемчужно-опаловые всполохи, восхитительная женская грудь и встревоженный взгляд четырёх расширенных пульсирующих зрачков в каплях янтаря.
– Осознался? Ты что творишь, дурболай? – Летте явно захотелось его встряхнуть, как нашкодившего рахши. Но она лишь сильнее стиснула пальцы и сверкнула глазами.
Веймар сам не понимал, что сотворил, пока она не увидела разорванные энергоканалы, деформированную энергетику и сильнейшее магическое истощение. Только скосил взгляд на готовое полотно, в которое вложился… или выложился… до последней капли Силы. Летта, не оборачиваясь, направила пару сенсоров туда же, и изумлённо застыла, как в стазисе.
Веймар не просто написал её портрет, в полный рост и размах крыльев – он создал артефакт, подобного которому феникс никогда не видела и даже не представляла. Полотно уходило вглубь и вне пространства, куда-то в синий бархат, прошитый люрексом ниточных звёзд… звёздную бесконечность. Похоже, в эту бездну снеговичок и слил весь потенциал. Портрет выглядел настолько живым, что реальная Летта вздрогнула и передёрнула крыльями.
Двойник на портрете неуловимо улыбнулся и подмигнул ей, сверкнув четырьмя зрачками-дуплексами в двойных каплях янтаря. Золотые паутинки, едва прикрывающие тело двойника и больше подчёркивающие, чем скрывающие, мягко светились каким-то запредельным светом. Пёрышки на нарисованных крыльях мерцали и чуть шевелились, будто от ветра, испуская золотистое сияние и россыпи тающих рубиновых искр. В центре груди медленно распускался огненный цветок, трепетно раскрывающий тончайшие, почти хрустальные лепестки живой плазмы. Сотни, тысячи лепестков живого пламени, перламутра и опалового света, с тычинками-протуберанцами в сердцевине и росинками фокусов восприятия, в прозрачной пелене двумерно-пиксельного времени. Веймар изобразил не просто оттиск её Силы, а саму сущность и суть, искру Изначального Пламени в витках бесконечной Спирали и циклах метаморфоз. Картина впечатляла до мурашек и фонила Силой похлеще любого накопителя. Невообразимой Силой и бесконечной любовью. Судя по спектру, больше всего это напоминало оберег. Только неизвестного принципа действия и невиданной мощи. Но таких оберегов просто не существует. Или не существовало до этого квази-дня.
– Веймар, что это? – севшим голосом выдавила Летта, разглядывая магическим зрением неведомый и невиданный, беспрецедентный артефакт.
Ничего и близко подобного не нашлось ни в её личном опыте, и глубинной вечной памяти в том числе, ни в пластах знаний матриарха, ни в бесчисленных кластерах и ячейках родовой памяти. Она знала, что существуют магические портреты, через которые можно влиять, связываться и общаться, исцелять, защитить и проклясть, заточить в зазеркалье, подпространстве или инореальности, уничтожить на расстоянии, общаться с теми, кого больше нет, даже останавливать и замедлять время, чтобы отсрочить старость, подольше оставаясь молодой и красивой. Женщины последнее особенно ценили и многое бы отдали за такой портрет. Но настолько гениальных хрономагов, которые были бы вдобавок талантливыми художниками, в миллиарды раз меньше, чем желающих продлить молодость. Летта встречала в разных мирах и портальные картины, через которые можно перемещаться в пределах мира или между мирами, картины-лабиринты и эвакуационные выходы. У отца в домашнем кабинете такая есть, связывающая миров шесть или восемь, мама настояла. Летта и сама такими пользовалась. Для создания подобного артефакта, художник обязан быть ещё и сильным магом-пространственником, а чтобы связать картиной разные миры – надмирового уровня, рангом не ниже экзарха. Разумеется, таких гениев, даже среди миров – раз два и обчёлся. Она повидала полотна, охраняющие пространство от пожаров, воров и других угроз, полотна-Источники и накопители энергии, картины, в которых можно отдыхать, лечиться или жить, переждать опасность или дождаться помощи, поговорить и обнять ушедших близких. Кто-то рисует мечты, которые сбываются. Это сочетание таланта художника с паранормой вариатора реальности. Но ничего подобного своему портрету феникс не встречала никогда и нигде. Коллективное и системное сознание тоже молчали, значит и Старшая ветвь Ивер Оррест никогда с подобным не сталкивалась.
– Честно, понятия не имею, что это. Я был в трансе, – Веймар был потрясён, изумлён и растерян не меньше своей пары. Он только начинал осознавать, что эта картина его за малым не убила. Если бы не Летта… Похоже, он жить не может без долгов жизни перед птичкой.
– Как есть, дурболай, – Летта вздохнула и устало улеглась на него грелкой во всё тело, прижавшись щекой к его груди и окутав крыльями. – Ладно, разберёмся. Больше глаз не спущу, и Альтерре сообщу. Имела я такой транс в Бездне во всех позах, под надзором рисуй.
– Хорошо, – безропотно согласился Веймар. – А… что такое дурболай?
– Условно разумное существо, которое творит всякую дичь из-за недостатка жизненного опыта. Обычно, дурболаями бывают подростки, ты скорее сивояй. Почему, сам догадаешься, на пятой сотне лет. Мне как-то не до таких нюансов было, – беззлобно проворчала Летта.
У неё самой упал потенциал, будто не альтерца подпитала, а сложила десяток размазанных тетранов. Одновременно. Даже шевелиться толком не осталось сил, а мысли с трудом скрипели по жалким четырём параллельным ментальным линиям. Веймару нужен мощный накопитель, и чтоб носил, не снимая. Хотя бы до тех пор, пока не научится осознавать и дозировать свои энергозатраты. Иначе и сам угробится, и истощит всё, что подвернётся: её, свой корабль, пространство, месторождение. Но как подобрать что-то подходящее ему по спектру, где взять настолько мощный артефакт стихии Льда, или хотя бы чистой, нейтральной Силы?
Негасимая Искра, как любой артефакт Изначального Пламени, не подходит ему по полярности, альцион – по мощности и энергоёмкости, фомальгаут – по мерности.
