В глазах двоится, плывет, поэтому с большим трудом различаю в тени между фонарями какой-то скомканный, неровный объект, который некоторое время лежит неподвижно, а потом, дернувшись, переворачивается.
В темном силуэте почему-то крайне сложно узнать человека – такого же припозднившегося прохожего, как и я, вынужденного под воздействием непонятного феномена теперь бороться за жизнь.
Фонарь надо мной начинает громко потрескивать и мигать. Я поднимаю слезящийся взгляд на него и замечаю, что сверхновая сжимается. Шестое чувство быстрее сознания подсказывает, что сейчас произойдет. Я невольно прижимаюсь как можно ближе к столбу фонаря, цепляюсь за него как за спасительную соломинку.
Но несмотря на то, что к новой вспышке боли я была морально готова, ощущение, что мозг плавится и вытекает через уши, непередаваемо, привыкнуть к такому точно нельзя, а слепота вновь белым светом застилает глаза…
…Сознание, слух и зрение вернулись быстрее, чем при первом приступе, но радоваться нечему. Конечности немеют, холодеют – они уже почти не чувствуются. Кровь начинает течь уже из ушей. Внутри лопаются сосуды и капилляры, моя смерть – лишь вопрос времени. То, что я до сих пор жива, уже чудо!
Машины вновь сигналят, но у части из них ярко вспыхивают фары и гаснут, внутри что-то трещит и взрывается, и сигнализация больше не срабатывает. Где-то далеко, на магистрали, на грани слышимости скрежещут шины, глухо ударяется и сминается металл – звуки автомобильных аварий дрожат и замирают в воздухе.
Надсадный, панический вой собак прерывается жалобным скулением, а после псы замолкают по цепочке, будто кто-то, огромный, невидимый, последовательно щелкает тумблером и отключает звук в динамиках.
А человек впереди громко вскрикивает, скручивается, изворачивается, бьется в агонии, как кошка, чья смерть оказалась предзнаменованием катастрофы. Его стоны, хрипы, задушенное, сипящее, неровное дыхание, что звучит все тише и тише – будто ножом режут меня. В его страданиях я вижу свое ближайшее будущее.
Захожусь в кровяном кашле, дергаюсь, пытаюсь сжать уши. Не хочу слышать, как умирает человек, но тело не слушается – руки висят плетьми. Постепенно собрат по несчастью затихает и больше не шевелится. Из моих глаз текут слезы, смешиваясь с кровью. Я впервые увидела, как в реальности, по-настоящему умер человек.
В половине многоэтажек пропал свет, часть уличных светильников погасла. Но фонарь, в столб которого я безвольно опираюсь лбом, как тряпочная кукла, как марионетка, у которой перерезали нити, все еще держится, громко трещит и мигает.
В голову закрадывается абсолютно безумная, невероятная мысль, а что, если я до сих пор не умерла, как несчастный впереди, то только лишь потому, что флюоресцентный свет от уличного фонаря каким-то образом защищает меня?
Северное сияние полыхает так ярко, что окрашивает в разные цвета стены домов, листья и стволы деревьев, кусты, траву, автомобили, тротуары и бордюры. Вокруг все празднично мерцает, мигает и переливается огнями сотен тысяч гирлянд, словно уже наступил новый год, несмотря на то что на улице стоит жаркое лето.
Новый год – символ нового начала. Как иронично, но сейчас он стал олицетворением конца.
Смертоносная звезда вновь начинает резко пульсировать и скручиваться, уменьшаясь в размере, а я со смесью безнадежности и смирения наблюдаю за ней. Борьба бессмысленна, надежды нет, ведь третью вспышку я уже не переживу…
В этот раз мне удалось заметить, словно на замедленной съемке, как расширилась сверхновая, как гамма-всплеск ударил и вывернул магнитосферу Земли, будто пустой пыльный мешок. Аврора затрепетала, свернулась и развернулась как… как свиток.
«…И небеса свернутся, как свиток книжный…» – В мыслях нежданно мелькает цитата из Библии, а лицо кривит горькая усмешка. И ведь какое точное и красочное описание – от вспышки сверхновой небо действительно сворачивается как свиток.
В голове будто взрывается граната. От невыносимой боли падаю плашмя на асфальт. Тело больше не слушается.
Фонарь странно хрустнул, и я понимаю гаснущим, агонизирующим сознанием, что он в конце концов потух, как и остальные.
Задыхаюсь, бьюсь в судороге, сердце то дергается, то замирает, кровь булькает в горле.
Боль, боль, боль… Боль невозможная… Боль чудовищная.
Дергаюсь в конвульсиях, мечусь в собственной крови, размазывая ее по асфальту.
Хочу жить, жить, несмотря ни на что!
Не умирать, нет… Нет, я должна, я задолжала – я не написала рецензию на роман начальницы, я столько всего не сделала… Почему столько ленилась, почему столько отлынивала? Если бы знала, что конец будет так скоро, то сделала бы больше, торопилась бы везде успеть.
Пожалуйста, спасите! Я хочу жить, жить…
Сознание вспыхивает ярко, мощно. Говорят, перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, а у меня почему-то возникло одно-единственное воспоминание…
…Я маленькая… Приехала в деревню к бабушке и дедушке в гости… Сижу на корточках перед водопроводным краном во дворе, под ним натекла вода, как маленькая лужа, как маленький пруд. И в водоемчике на дне, покачиваясь от движения воды, растут странные красные водоросли или червячки. Я тянусь к ним пальцем, а они прячутся в ил, а потом снова высовываются и качаются от течения воды, как морские полипы…
Агония достигает апофеоза. Воздух больше не заходит в легкие, нос словно накрыли подушкой, а сердце застывает и больше не бьется. Глаза застилает беспросветная тьма…
Боль стихает, а с ней ощущение собственного тела. Сознание искажается, сворачивается, сжимается в точку, куда-то падает, стекает словно через песочные часы.
И последние две мысли, что мелькнули в умирающем мозге, оказались наполнены лишь сожалениями. Ведь я так и не узнала, что были за красные червячки, которые испуганно прятались в иле на дне лужи. А еще... Еще задолжала рецензию боссу на ее скучный и такой нелогичный роман…
— …Я приперся с тобой в ресторан, а теперь, типа, изображаешь, что тебе плохо? Нудела целый день, заставила меня пойти, жируха… А теперь, типа, давишь на жалость? Я никого не жалею. Никогда! — Низкий глухой мужской голос режет уши, сверлит мозг.
Я с протяжным стоном стискиваю голову, к горлу подступает тошнота. В носу нестерпимо щипает от запаха крови, во рту пересохло. От привкуса соли дурнота только усиливается…
И боль… Проклятая боль, почему она так и не прекратилась?! Ведь я уже умерла!
От накативших воспоминаний дергаюсь словно через меня пропустили разряд тока, локтем цепляю что-то холодное. Звенит разбитый бокал. Осколки ранят ногу, но боли от них совсем не чувствую.
— Я… Мне… надо… выйти… — заплетающим языком, с большим трудом выдавливаю я из себя слова и резко вскакиваю. Стул громко падает, но не обращаю на это никакого внимания.
Меня шатает словно от выпитой бутылки вина. Перед глазами окружающее застилают белые пятна, с трудом получается разглядеть хотя бы силуэты. Такое чувство, будто выкрутили экспозицию, и теперь все вокруг засвечено до невозможности.
Я торопливо бреду, сама не понимая куда, наталкиваясь на столики и на людей, которые гневно бурчат что-то себе под нос, когда я механически бормочу извинения, пока со всего размаха не врезаюсь в кого-то и отчаянно не вцепляюсь в него.
— Ох! — Раздается испуганный женский голос. По дрожащему звону бокалов на подносе понимаю, что это официантка.
— Прости..те… где… здесь… туалет? — Выдыхаю я из последних сил, борясь с приступами тошноты. Привкус и запах соли становится нестерпимыми, а перед глазами уже все расплылось – теперь даже контуры силуэтов неразличимы.
— С вами все хорошо? — Но не дождавшись внятного ответа, официантка берет меня за дрожащую руку и ведет куда-то.
Я покорно спешу за ней на заплетающихся ногах. Тепло прикосновения ее ладони неприятно, но выдернуть руку не решаюсь – слишком невежливо, а еще боюсь, что в таком случае точно потеряюсь, ведь разглядеть перед собой уже почти ничего невозможно.
— Вот женский туалет…
Но сказать ей спасибо у меня уже нет сил. Желчь подступила к горлу и грозится низвергнуться наружу. Если открою рот, то меня вырвет или на пол, или прямо на официантку…
Я торопливо врываюсь внутрь, захлопываю дверь. Почти на ощупь нахожу одну из кабинок, а в ней – долгожданный унитаз. Падаю на колени и, схватившись за прохладный фаянс, наклоняюсь…
И меня обильно рвет кровью…
Прихожу в себя, уткнувшись мокрым лбом в унитаз. Ни разу в жизни не была на вписках или вечеринках, а сейчас словно наверстываю упущенное. Вот только причина моего свидания с унитазом куда более пугающая, чем алкоголь.
В голове гудит, в ушах стоит звон, перед глазами мельтешат белые мушки, на теле выступила испарина. Но постепенно, с каждой секундой дурнота отступает. Я, кряхтя как старушка, поднимаюсь на ноги, опираясь на сидушку унитаза.
В приглушенном свете на дне чаши, в воде, вижу свою кровавую рвоту. Тело холодеет, трясется, а в голове мечутся панические мысли: «Сколько крови я потеряла? Много, мало? Или, может, все не так страшно, и, как с месячными, только выглядит ужасно, а по факту там пара миллилитров?»
Несколько раз судорожно нажимаю кнопку слива – как говориться, чего не видно, того нет. С глаз долой – из сердца вон.
Когда затихает громкий шум воды, я еще несколько секунд невидяще смотрю на чистую воду в унитазе. При этом в носу нестерпимо свербит, сводит от соленого запаха моря. От него щиплют глаза. Почему здесь, в туалете, освежитель воздуха настолько омерзительный?
Я вываливаюсь из кабинки и с трудом переступаю негнущимися ногами, как робот. Наверху под потолком тихо гудит вентиляция. Оттуда веет затхлым ветерком, который неприятно холодит и колет иголочками онемевшее лицо.
Осесть бы на пол, а лучше лечь и не вставать.
Чтобы унять дрожь, чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться, я отряхиваюсь, поправляю и разглаживаю складочки черного платья. Оно шерстяное и противно колется, отчего по телу бегут неприятные мурашки, словно снуют туда-сюда сотни муравьев. Платье так похоже на то, что я надевала на похороны дедушки в прошлой жизни… В прошлой?!
Но обдумать эту неожиданную мысль не удается…
— Девушка, вам помощь нужна? — Раздается из-за двери участливый голос. Но прежде, чем я сообразила, что ответить, деревянное дверное полотно с противным скрипом отворяется.
— Ой! — Испуганно вскрикивает уже знакомая мне участливая официантка, та, что помогла найти туалет, и замирает. Она не скрывает ужаса, уставившись на меня так, словно туалет посетил невероятный, ужасающий монстр.
Я невольно кошусь на зеркало, и сама столбенею от шока. Все лицо залито кровью, она течет из носа и капает с подбородка, весь рот перемазан ею, а я даже не заметила этого. Выгляжу как хищник, что глотал мясо и внутренности истерзанной добычи.
Вот и найден ответ на вопрос, что за резкий морской запах стоит в туалете! Это не освежитель воздуха так воняет, а пахнет моя кровь из носа.
— Вам… Вам вызвать скорую? — Отмирает девушка. Ее голос дрожит, звонким эхом отражается от стен, покрытых серой гранитной плиткой, из-за которой санузел становится очень похожим на склеп или мавзолей.
— Нет! Не надо! — Нервно отказываюсь я и судорожно вытираю кровь рукавом платья, но безуспешно, делаю только хуже, так как размазываю ее еще сильнее. — Лучше принесите перекись водорода и… И салфеток побольше. Пожалуйста...
Девушка колеблется, но поймав мой жалобный, умоляющий взгляд, укоризненно качает головой и бесшумно закрывает дверь в туалет.
Я облегченно выдыхаю. Кровь хлюпает в носу, затекает в горло, в желудок. Дурнота вновь поднимается изнутри, из-за чего ноги слабеют, подгибаются, а тело трясет мелкой дрожью…
Теперь сомнения начинают маленькими буравчиками терзать меня. Может, не стоило отказываться от предложения вызвать скорую? Хотя… Не все ли равно! Помру еще раз – не велика беда! Как говорится, не в первый раз замужем…
Стоп! В смысле – помру?!
Подождите, а кто я вообще?
Застываю столбиком посреди туалета в абсолютно глупой и идиотской позе, как сурикат, прижав окровавленные кулачки к груди, и пытаюсь вспомнить имя или что угодно из собственной биографии. Но мозг, как компьютер, будто полностью отформатирован – пустота наипустейшая. Воспоминаний – ноль!
Но я упрямлюсь, не отступаю и еще сильнее напрягаю разум, и голову простреливает такая острая боль, что аж сгибаюсь и опираюсь руками о колени, тяжело дыша. К горлу снова подкатывает ком из желудка.
«Неужели амнезия?» - Возникает шальная, пугающая мысль: «Но откуда, как и, главное, почему? Только не это…»
Желая доказать, что это не так, и успокоить себя, я пару минут невидяще скольжу взглядом по окружающей обстановке и шевелю губами в беззвучном шепоте, перебирая звуки, слоги, любые знакомые женские и даже мужские имена, какие только могу припомнить.
Но собственное имя – оно, как давно позабытое слово, что хитро спряталось где-то в глубине памяти, и которое никак не удается вспомнить, как бы ни старался. Оно где-то чешется, мечется на задворках сознания, и кажется, что вот-вот ты его ухватишь за хвост, как пугливую кошку, выловишь, как шустрого лягушонка из пруда, но никак…
И так со всеми моими воспоминаниями, не только с именем! Они смутные, расплывчатые, раздробленные, искажаются, как тени на стене, и никак не удается собрать их в полноценную картинку. Зато вместо них в сознании против желания снова и снова возникает яркое, леденящее воспоминание – моих предсмертных страданий, моих последних сожалений, моей агонии и моей смерти.
Но я изо всех сил гоню, выталкиваю столь пугающий опыт прочь из памяти, из разума, из сознания.
И делаю все новые и новые попытки вспомнить, ведь я не была бы собой, если отступлю! Поэтому сдаваться не собираюсь. Азарт полностью захватывает все мое существо. На принцип иду! Вспомню, как меня зовут, несмотря ни на что!
Но после особо продолжительного мозгового штурма кровь из носа вновь начинает течь струйками на пол. Поэтому, окончательно перепугавшись, что умру от кровопотери, я зажимаю ноздри пальцами и подскакиваю к умывальнику, а после, открыв кран, пытаюсь отмыть лицо холодной водой.
Кровь из носа постепенно перестает течь, но тошнота продолжает приступами сжимать горло. Устав вытирать лицо полностью промокшим рукавом платья, я в изнеможении опираюсь руками о столешницу и внимательно всматриваюсь в отражение.
Я одновременно узнаю и не узнаю себя в зеркале. На меня глядит бледная, всклокоченная девушка. Внешне неказистая: низкорослая, полноватая – тип фигуры груша, талия есть, но грудь маленькая, что крайне обидно. Лицо невыразительное, несимпатичное, красоты никакой. Есть второй подбородок, небольшой, но все же.
Я разочарованно отвожу взгляд и озадаченно приглаживаю растрепанные, вьющиеся, темно-русые волосы, но тут краем глаза замечаю, что через мое плечо перекинут клатч на цепочке, сверкающий тысячами блесток.
До чего же я рассеянная! Даже не увидела, что у меня есть сумка. В ней могут быть хоть какие-нибудь ответы!
Я поспешно тереблю, дергаю замок сумочки, если так можно назвать этот запретный плод любви косметички и кошелька. И как специально, будто чувствуя мое нетерпение, он заедает – защелка не открывается ни в какую!
В темном силуэте почему-то крайне сложно узнать человека – такого же припозднившегося прохожего, как и я, вынужденного под воздействием непонятного феномена теперь бороться за жизнь.
Фонарь надо мной начинает громко потрескивать и мигать. Я поднимаю слезящийся взгляд на него и замечаю, что сверхновая сжимается. Шестое чувство быстрее сознания подсказывает, что сейчас произойдет. Я невольно прижимаюсь как можно ближе к столбу фонаря, цепляюсь за него как за спасительную соломинку.
Но несмотря на то, что к новой вспышке боли я была морально готова, ощущение, что мозг плавится и вытекает через уши, непередаваемо, привыкнуть к такому точно нельзя, а слепота вновь белым светом застилает глаза…
…Сознание, слух и зрение вернулись быстрее, чем при первом приступе, но радоваться нечему. Конечности немеют, холодеют – они уже почти не чувствуются. Кровь начинает течь уже из ушей. Внутри лопаются сосуды и капилляры, моя смерть – лишь вопрос времени. То, что я до сих пор жива, уже чудо!
Машины вновь сигналят, но у части из них ярко вспыхивают фары и гаснут, внутри что-то трещит и взрывается, и сигнализация больше не срабатывает. Где-то далеко, на магистрали, на грани слышимости скрежещут шины, глухо ударяется и сминается металл – звуки автомобильных аварий дрожат и замирают в воздухе.
Надсадный, панический вой собак прерывается жалобным скулением, а после псы замолкают по цепочке, будто кто-то, огромный, невидимый, последовательно щелкает тумблером и отключает звук в динамиках.
А человек впереди громко вскрикивает, скручивается, изворачивается, бьется в агонии, как кошка, чья смерть оказалась предзнаменованием катастрофы. Его стоны, хрипы, задушенное, сипящее, неровное дыхание, что звучит все тише и тише – будто ножом режут меня. В его страданиях я вижу свое ближайшее будущее.
Захожусь в кровяном кашле, дергаюсь, пытаюсь сжать уши. Не хочу слышать, как умирает человек, но тело не слушается – руки висят плетьми. Постепенно собрат по несчастью затихает и больше не шевелится. Из моих глаз текут слезы, смешиваясь с кровью. Я впервые увидела, как в реальности, по-настоящему умер человек.
В половине многоэтажек пропал свет, часть уличных светильников погасла. Но фонарь, в столб которого я безвольно опираюсь лбом, как тряпочная кукла, как марионетка, у которой перерезали нити, все еще держится, громко трещит и мигает.
В голову закрадывается абсолютно безумная, невероятная мысль, а что, если я до сих пор не умерла, как несчастный впереди, то только лишь потому, что флюоресцентный свет от уличного фонаря каким-то образом защищает меня?
Северное сияние полыхает так ярко, что окрашивает в разные цвета стены домов, листья и стволы деревьев, кусты, траву, автомобили, тротуары и бордюры. Вокруг все празднично мерцает, мигает и переливается огнями сотен тысяч гирлянд, словно уже наступил новый год, несмотря на то что на улице стоит жаркое лето.
Новый год – символ нового начала. Как иронично, но сейчас он стал олицетворением конца.
Смертоносная звезда вновь начинает резко пульсировать и скручиваться, уменьшаясь в размере, а я со смесью безнадежности и смирения наблюдаю за ней. Борьба бессмысленна, надежды нет, ведь третью вспышку я уже не переживу…
В этот раз мне удалось заметить, словно на замедленной съемке, как расширилась сверхновая, как гамма-всплеск ударил и вывернул магнитосферу Земли, будто пустой пыльный мешок. Аврора затрепетала, свернулась и развернулась как… как свиток.
«…И небеса свернутся, как свиток книжный…» – В мыслях нежданно мелькает цитата из Библии, а лицо кривит горькая усмешка. И ведь какое точное и красочное описание – от вспышки сверхновой небо действительно сворачивается как свиток.
В голове будто взрывается граната. От невыносимой боли падаю плашмя на асфальт. Тело больше не слушается.
Фонарь странно хрустнул, и я понимаю гаснущим, агонизирующим сознанием, что он в конце концов потух, как и остальные.
Задыхаюсь, бьюсь в судороге, сердце то дергается, то замирает, кровь булькает в горле.
Боль, боль, боль… Боль невозможная… Боль чудовищная.
Дергаюсь в конвульсиях, мечусь в собственной крови, размазывая ее по асфальту.
Хочу жить, жить, несмотря ни на что!
Не умирать, нет… Нет, я должна, я задолжала – я не написала рецензию на роман начальницы, я столько всего не сделала… Почему столько ленилась, почему столько отлынивала? Если бы знала, что конец будет так скоро, то сделала бы больше, торопилась бы везде успеть.
Пожалуйста, спасите! Я хочу жить, жить…
Сознание вспыхивает ярко, мощно. Говорят, перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, а у меня почему-то возникло одно-единственное воспоминание…
…Я маленькая… Приехала в деревню к бабушке и дедушке в гости… Сижу на корточках перед водопроводным краном во дворе, под ним натекла вода, как маленькая лужа, как маленький пруд. И в водоемчике на дне, покачиваясь от движения воды, растут странные красные водоросли или червячки. Я тянусь к ним пальцем, а они прячутся в ил, а потом снова высовываются и качаются от течения воды, как морские полипы…
Агония достигает апофеоза. Воздух больше не заходит в легкие, нос словно накрыли подушкой, а сердце застывает и больше не бьется. Глаза застилает беспросветная тьма…
Боль стихает, а с ней ощущение собственного тела. Сознание искажается, сворачивается, сжимается в точку, куда-то падает, стекает словно через песочные часы.
И последние две мысли, что мелькнули в умирающем мозге, оказались наполнены лишь сожалениями. Ведь я так и не узнала, что были за красные червячки, которые испуганно прятались в иле на дне лужи. А еще... Еще задолжала рецензию боссу на ее скучный и такой нелогичный роман…
***
— …Я приперся с тобой в ресторан, а теперь, типа, изображаешь, что тебе плохо? Нудела целый день, заставила меня пойти, жируха… А теперь, типа, давишь на жалость? Я никого не жалею. Никогда! — Низкий глухой мужской голос режет уши, сверлит мозг.
Я с протяжным стоном стискиваю голову, к горлу подступает тошнота. В носу нестерпимо щипает от запаха крови, во рту пересохло. От привкуса соли дурнота только усиливается…
И боль… Проклятая боль, почему она так и не прекратилась?! Ведь я уже умерла!
От накативших воспоминаний дергаюсь словно через меня пропустили разряд тока, локтем цепляю что-то холодное. Звенит разбитый бокал. Осколки ранят ногу, но боли от них совсем не чувствую.
— Я… Мне… надо… выйти… — заплетающим языком, с большим трудом выдавливаю я из себя слова и резко вскакиваю. Стул громко падает, но не обращаю на это никакого внимания.
Меня шатает словно от выпитой бутылки вина. Перед глазами окружающее застилают белые пятна, с трудом получается разглядеть хотя бы силуэты. Такое чувство, будто выкрутили экспозицию, и теперь все вокруг засвечено до невозможности.
Я торопливо бреду, сама не понимая куда, наталкиваясь на столики и на людей, которые гневно бурчат что-то себе под нос, когда я механически бормочу извинения, пока со всего размаха не врезаюсь в кого-то и отчаянно не вцепляюсь в него.
— Ох! — Раздается испуганный женский голос. По дрожащему звону бокалов на подносе понимаю, что это официантка.
— Прости..те… где… здесь… туалет? — Выдыхаю я из последних сил, борясь с приступами тошноты. Привкус и запах соли становится нестерпимыми, а перед глазами уже все расплылось – теперь даже контуры силуэтов неразличимы.
— С вами все хорошо? — Но не дождавшись внятного ответа, официантка берет меня за дрожащую руку и ведет куда-то.
Я покорно спешу за ней на заплетающихся ногах. Тепло прикосновения ее ладони неприятно, но выдернуть руку не решаюсь – слишком невежливо, а еще боюсь, что в таком случае точно потеряюсь, ведь разглядеть перед собой уже почти ничего невозможно.
— Вот женский туалет…
Но сказать ей спасибо у меня уже нет сил. Желчь подступила к горлу и грозится низвергнуться наружу. Если открою рот, то меня вырвет или на пол, или прямо на официантку…
Я торопливо врываюсь внутрь, захлопываю дверь. Почти на ощупь нахожу одну из кабинок, а в ней – долгожданный унитаз. Падаю на колени и, схватившись за прохладный фаянс, наклоняюсь…
И меня обильно рвет кровью…
Глава 1
Прихожу в себя, уткнувшись мокрым лбом в унитаз. Ни разу в жизни не была на вписках или вечеринках, а сейчас словно наверстываю упущенное. Вот только причина моего свидания с унитазом куда более пугающая, чем алкоголь.
В голове гудит, в ушах стоит звон, перед глазами мельтешат белые мушки, на теле выступила испарина. Но постепенно, с каждой секундой дурнота отступает. Я, кряхтя как старушка, поднимаюсь на ноги, опираясь на сидушку унитаза.
В приглушенном свете на дне чаши, в воде, вижу свою кровавую рвоту. Тело холодеет, трясется, а в голове мечутся панические мысли: «Сколько крови я потеряла? Много, мало? Или, может, все не так страшно, и, как с месячными, только выглядит ужасно, а по факту там пара миллилитров?»
Несколько раз судорожно нажимаю кнопку слива – как говориться, чего не видно, того нет. С глаз долой – из сердца вон.
Когда затихает громкий шум воды, я еще несколько секунд невидяще смотрю на чистую воду в унитазе. При этом в носу нестерпимо свербит, сводит от соленого запаха моря. От него щиплют глаза. Почему здесь, в туалете, освежитель воздуха настолько омерзительный?
Я вываливаюсь из кабинки и с трудом переступаю негнущимися ногами, как робот. Наверху под потолком тихо гудит вентиляция. Оттуда веет затхлым ветерком, который неприятно холодит и колет иголочками онемевшее лицо.
Осесть бы на пол, а лучше лечь и не вставать.
Чтобы унять дрожь, чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться, я отряхиваюсь, поправляю и разглаживаю складочки черного платья. Оно шерстяное и противно колется, отчего по телу бегут неприятные мурашки, словно снуют туда-сюда сотни муравьев. Платье так похоже на то, что я надевала на похороны дедушки в прошлой жизни… В прошлой?!
Но обдумать эту неожиданную мысль не удается…
— Девушка, вам помощь нужна? — Раздается из-за двери участливый голос. Но прежде, чем я сообразила, что ответить, деревянное дверное полотно с противным скрипом отворяется.
— Ой! — Испуганно вскрикивает уже знакомая мне участливая официантка, та, что помогла найти туалет, и замирает. Она не скрывает ужаса, уставившись на меня так, словно туалет посетил невероятный, ужасающий монстр.
Я невольно кошусь на зеркало, и сама столбенею от шока. Все лицо залито кровью, она течет из носа и капает с подбородка, весь рот перемазан ею, а я даже не заметила этого. Выгляжу как хищник, что глотал мясо и внутренности истерзанной добычи.
Вот и найден ответ на вопрос, что за резкий морской запах стоит в туалете! Это не освежитель воздуха так воняет, а пахнет моя кровь из носа.
— Вам… Вам вызвать скорую? — Отмирает девушка. Ее голос дрожит, звонким эхом отражается от стен, покрытых серой гранитной плиткой, из-за которой санузел становится очень похожим на склеп или мавзолей.
— Нет! Не надо! — Нервно отказываюсь я и судорожно вытираю кровь рукавом платья, но безуспешно, делаю только хуже, так как размазываю ее еще сильнее. — Лучше принесите перекись водорода и… И салфеток побольше. Пожалуйста...
Девушка колеблется, но поймав мой жалобный, умоляющий взгляд, укоризненно качает головой и бесшумно закрывает дверь в туалет.
Я облегченно выдыхаю. Кровь хлюпает в носу, затекает в горло, в желудок. Дурнота вновь поднимается изнутри, из-за чего ноги слабеют, подгибаются, а тело трясет мелкой дрожью…
Теперь сомнения начинают маленькими буравчиками терзать меня. Может, не стоило отказываться от предложения вызвать скорую? Хотя… Не все ли равно! Помру еще раз – не велика беда! Как говорится, не в первый раз замужем…
Стоп! В смысле – помру?!
Подождите, а кто я вообще?
Застываю столбиком посреди туалета в абсолютно глупой и идиотской позе, как сурикат, прижав окровавленные кулачки к груди, и пытаюсь вспомнить имя или что угодно из собственной биографии. Но мозг, как компьютер, будто полностью отформатирован – пустота наипустейшая. Воспоминаний – ноль!
Но я упрямлюсь, не отступаю и еще сильнее напрягаю разум, и голову простреливает такая острая боль, что аж сгибаюсь и опираюсь руками о колени, тяжело дыша. К горлу снова подкатывает ком из желудка.
«Неужели амнезия?» - Возникает шальная, пугающая мысль: «Но откуда, как и, главное, почему? Только не это…»
Желая доказать, что это не так, и успокоить себя, я пару минут невидяще скольжу взглядом по окружающей обстановке и шевелю губами в беззвучном шепоте, перебирая звуки, слоги, любые знакомые женские и даже мужские имена, какие только могу припомнить.
Но собственное имя – оно, как давно позабытое слово, что хитро спряталось где-то в глубине памяти, и которое никак не удается вспомнить, как бы ни старался. Оно где-то чешется, мечется на задворках сознания, и кажется, что вот-вот ты его ухватишь за хвост, как пугливую кошку, выловишь, как шустрого лягушонка из пруда, но никак…
И так со всеми моими воспоминаниями, не только с именем! Они смутные, расплывчатые, раздробленные, искажаются, как тени на стене, и никак не удается собрать их в полноценную картинку. Зато вместо них в сознании против желания снова и снова возникает яркое, леденящее воспоминание – моих предсмертных страданий, моих последних сожалений, моей агонии и моей смерти.
Но я изо всех сил гоню, выталкиваю столь пугающий опыт прочь из памяти, из разума, из сознания.
И делаю все новые и новые попытки вспомнить, ведь я не была бы собой, если отступлю! Поэтому сдаваться не собираюсь. Азарт полностью захватывает все мое существо. На принцип иду! Вспомню, как меня зовут, несмотря ни на что!
Но после особо продолжительного мозгового штурма кровь из носа вновь начинает течь струйками на пол. Поэтому, окончательно перепугавшись, что умру от кровопотери, я зажимаю ноздри пальцами и подскакиваю к умывальнику, а после, открыв кран, пытаюсь отмыть лицо холодной водой.
Кровь из носа постепенно перестает течь, но тошнота продолжает приступами сжимать горло. Устав вытирать лицо полностью промокшим рукавом платья, я в изнеможении опираюсь руками о столешницу и внимательно всматриваюсь в отражение.
Я одновременно узнаю и не узнаю себя в зеркале. На меня глядит бледная, всклокоченная девушка. Внешне неказистая: низкорослая, полноватая – тип фигуры груша, талия есть, но грудь маленькая, что крайне обидно. Лицо невыразительное, несимпатичное, красоты никакой. Есть второй подбородок, небольшой, но все же.
Я разочарованно отвожу взгляд и озадаченно приглаживаю растрепанные, вьющиеся, темно-русые волосы, но тут краем глаза замечаю, что через мое плечо перекинут клатч на цепочке, сверкающий тысячами блесток.
До чего же я рассеянная! Даже не увидела, что у меня есть сумка. В ней могут быть хоть какие-нибудь ответы!
Я поспешно тереблю, дергаю замок сумочки, если так можно назвать этот запретный плод любви косметички и кошелька. И как специально, будто чувствуя мое нетерпение, он заедает – защелка не открывается ни в какую!
