Да и не рано я с работы вернулась, уже шесть вечера…
Мое лицо искажает досадливая гримаса, но тут же сменяю ее на очередную вымученную, вежливую улыбку.
И да, наконец, я осознала, что меня смущает.
Несмотря на открытую почти нараспашку дверь, я не чувствую никаких ароматов из соседской квартиры, да и сама соседка не пахнет кислым молочным старческим запахом, какой можно было бы ожидать от нее из-за преклонного возраста.
Ко всему прочему из квартиры не доносится никаких звуков – ни бурчания телевизора, ни гудения вентиляции, ни журчания воды – ничего, абсолютная мертвая тишина, которую разбивают лишь звуки наших голосов да шуршание одежды на теле.
Но ответа, что послужило причиной столь необъяснимого физического феномена, нет. Хотя не сказать, что прям совсем запаха от самой соседки нет. От старушки тянет чем-то странным, очень знакомым…
— Я уволилась, — отвечаю кратко, добавляя в голос побольше строгости и всем своим видом демонстрируя, что тема закрыта, подробностей не будет, и что я не намерена обсуждать свой уход с работы ни с кем в принципе.
— Ох, лихонько. Все-таки вынудили, да? — шепотом спрашивает Тамара Петровна сочувственно, участливо. Фальши в ее голосе не слышится, но от слов соседки все равно становится погано на душе. — Вот ведь… Не должны мы нести бремя чужих ошибок, не должны. Это несправедливо, не считаешь?
— Эм, да, вы правы, это несправедливо, — также тихо соглашаюсь я, не понимая, с чем вообще соглашаюсь-то.
— Да, Ликочка, да. Ужасная несправедливость! Такая трагедия… — продолжает сетовать Тамара Петровна, а я невольно сжимаю кулаки, разъярившись.
Да на что все вокруг постоянно намекают?! Задрали! Идите в жопу со всеми своими намеками!
Вспомнить бы, как я застряла в этой помойке: живу здесь, как в высылке, живу затворницей.
Не сказать, что раньше было по-другому… Даже в прошлом мире все мое существование было сосредоточено «работа – дом», но все же…
Я уже думала об этом и не раз! Очевидно, что по своей воле в тараканьем гадюшнике, в квартире, пропахшей мертвецом, я поселиться не могла. Меня кто-то заставил, вынудил, и это точно был не Марат. Ему до меня и дела нет. Если где-то сдохну или исчезну, то только обрадую женишка. Не уверена, что он вообще знает адрес этой квартиры.
Ясное дело, что здесь я очутилась из-за Председателя. Но опять же, что предшествовало этому? Что?!
Насколько же безвыходной ситуация должна быть, чтобы вообще можно было додуматься связаться с местным криминальным авторитетом?! Какое затмение на разум должно найти, чтобы решиться работать на него?
Черт возьми, я же не идиотка! Вполне отдавала себе отчет, что не оставят меня живой после окончания миссии. В свадьбе с Маратом она заключалась или в чем-то другом – плевать! Что бы мне изначально ни поручили, ни приказали сделать – это не имеет значения!
Тут важно другое, я же чувством самосохранения не обделена, однако, намеренно жертвовала собой, но почему?
Что же действительно произошло со мной, с семьей? Что?!
Становится гадко, тошно, паршиво. Как будто соседка намеренно ткнула в открытую рану пальцем, обильно присыпанным солью, и с удовольствием ковыряется в ней, проворачивает его, как я до этого ключ в замке, медленно, с толчками и надсадными щелчками.
Наигранное сочувствие соседки – это последняя капля! Она не первая за сегодня так себя ведет. И бывший начальник, и Таисия с ехидной ужимочкой тоже намекали на что-то нехорошее, что произошло с моей семьей. Поэтому моя и так неглубокая чаша терпения переполняется и грозит залить соседку нецензурщиной.
Как же хочется прекратить этот вымученный разговор и послать участливую старуху туда, куда Макар телят не гонял. Если что и является бременем, то это общение с Тамарой Петровной прямо сейчас.
А вообще, может, пора перестать играть роль покорной дурочки, просто открыть рот и наконец спросить нормальным человеческим языком: «Да на что вы все, черт возьми, намекаете? Говорите прямо! Не увиливайте!».
Но язык явно против, он как отнялся. Не удается выдавить из себя ни одного слова, ни единого звука.
И я, нервничая, вновь начинаю теребить ссадину на шее. Она уже огромных размеров, в отражении экрана телефона выглядит, как кровавое пятно с неровными краями. Кожа справа растерта до мяса, она воспалилась, кровит и печет при прикосновении.
Скоро чип самостоятельно вывалится из раны, если я продолжу так усердствовать и бурить Кольскую скважину в собственном теле. Но боль успокаивает, заставляет чувствовать себя живой, убеждает, что все происходит взаправду и что все вокруг не безумный сон или бред умирающего.
— Извините, но я пойду! Я почти всю ночь не спала, — таки удается найти оправдание, чтобы закончить неприятную беседу, и я отворачиваюсь от слишком любознательной соседки, что уже начала напрягать самим своим существованием, и, подняв ключ с пола, снова пытаюсь открыть дверь, но безуспешно.
— Да-да, конечно, отдыхай, деточка, набирайся сил. Они тебе очень понадобятся, — от ласковых, душевных слов Тамары Петровны меня почему-то снова передергивает.
Простое дежурное пожелание всего хорошего, но не могу избавиться от ощущения фальши.
Я теперь в каждом слове вижу скрытый смысл. Долгий сумбурный разговор с Тасей Кошкой и случайная (но случайная ли?) встреча с неизвестным мужчиной-прохожим, обронившим свой кошелек – они словно сделали брешь в моей памяти.
За границей сознания тянут, копошатся, чешутся позабытые, вытесненные воспоминания, мысли, чувства. Куча тяжелых эмоций удушающим цунами поднимается внутри и грозит затопить все вокруг, уничтожая последние островки здравого смысла.
Когда дверь за Тамарой Петровной затворяется, оставив в темноте, то запоздало понимаю, что соседка наверняка неотступно следила за мной, ожидая, когда я приду домой. Наверное, чуть ли не под дверью целый день терлась.
Хотя нет, глупости! Скорее всего, она просто услышала, как я шумно и долго ковырялась ключом в замке.
А вообще плохо, что с дверью одни проблемы. А если придется бежать от кого-нибудь и срочно прятаться в квартире? Постоянно заедающий и трудно открывающийся замок может меня нехило так подставить.
Надо бы мастера вызвать, починить, смазать или вообще поменять на новый… Но как это сделать, если я опрометчиво пообещала Настасье Вадимовне ни с кем не общаться и никому на глаза не показываться, кроме Тамары Петровны? А к подозрительной старухе я теперь и на пушечный выстрел не подойду!
С кучей опасений и с самыми мрачными мыслями, наполненными сотней пугающий сценариев, красочно описывающих, чем чревато запирать входную дверь на плохо работающий замок, я в темноте шарю по полу и нахожу упавший фикус.
Судя по глухому шуршанию и перекатыванию чего-то мягкого в пакете, вся земля из горшка вывалилась из-за падения. Что ж, за сегодня этот цветок успел испытать буквально все, что только можно. Хоть комнатное растение пока и смогло пережить выпавшие на его долю испытания, но смерть у него не за горами, как и у меня.
Я включаю телефон и подсвечиваю замочную скважину, куда до этого на ощупь уже успела сунуть ключ. Но ничего нового не увидела, поэтому опять начинаю прокручивать его в замке.
Однако, в этот раз ключ проворачивается с необычайной легкостью. Ей-богу, прямо, как бабка пошептала – как та, что скрылась за соседней дверью.
Наконец, замок милостиво сдается – щелкает, и дверь отворяется – пропускает в квартиру, что встречает меня уже ставшим родным запахом дохлятины.
Включив свет, я первым делом проверяю кухню, нахожу там по углам и пауков на паутине, и застывших от испуга тараканов. На месте, родненькие, никуда не делись. А куда им, собственно говоря, деться с этой подводной лодки?
Я водружаю на стол пакет с фикусом бенджамина, снимаю с него слои бумаги и сочувственно изучаю страдальца. Часть веточек у него обломалось, а часть немногочисленных листьев он успел сбросить прямо в пакет, на ветвях у него остались всего два листочка, как в укор мне, решившей сделать доброе дело и угробить офисный цветок окончательно.
Сбросив на пол с плеча тяжелую сумку, в которой что-то нехорошо как-то звякнуло и глухо бумкнуло, я включаю Игровую Систему. Что ж, полоска здоровья растения почти дошла до точки, не сегодня-завтра цветку конец, и ничего ему уже не поможет.
Я старательно делаю несколько запросов Системе, но она выдает ошибку, не желая лечить умирающий промороженный фикус. Видимо, функции лечения попросту не предусмотрено.
Печально вздохнув, я оставляю попытки исправить свою оплошность в отношении ни в чем неповинного органического создания, которому в жизни не повезло попасться мне на глаза. И топаю в ванную, где, не включив света, в полумраке, при слабом освещении из коридора, рассматриваю показатели Системы над своей головой. В темноте лучше всего видно надписи Системы, даже в глазах не двоится, когда на нее смотришь.
Немного подумав и постучав пальцев по зеркальной поверхности, я не отключаю Систему и иду на кухню, забираю оттуда сумку и уже в гостиной вываливаю из нее все. И скривившись, разглядываю сквозь полупрозрачное окно Системы рассыпанное по дивану добро. Несмотря на понятные опасения, пузатая кружка выжила и даже не треснула, а в остальном – тут куча бесполезных вещей!
Откуда у меня столько дряни в ящике стола на работе и в принципе накопилось? Уму непостижимо! Зачем только забирала эту мелочовку? Надо было выкинуть ее или оставить в столе: новый работник сам бы избавился от мусора.
Я вяло перебираю предметы, сортирую по кучкам, пытаясь сообразить, куда их деть, и прекращаю заниматься ерундой, когда ручкой колю себе палец чуть ли не до крови. Открыв один из старых ящиков компьютерного стола, попросту сгребаю туда весь этот храм. Его бы выкинуть, но жалко. А так, с глаз долой – из сердца вон.
Разобравшись по-быстрому с нудным занятием, я с чувством выполненного долга от души захлопываю ящик, а после, вспомнив, что действительно хотела сделать, когда шла в гостиную (ведь сюда заявилась не только за тем, чтобы освободить сумку от хлама), я вытаскиваю из другого ящика красный маркер.
Но не возвращаюсь в ванную, а сперва переодеваюсь и тащу в стирку комок из попахивающей, несвежей одежды, старательно игнорируя грязь в коридоре: засохшую кровь и разводы на стенах. Чего не видно – того нет. Мой принцип лентяйки. Все равно нет ни сил, ни желания возить тряпкой по полу. За любое вознаграждение и даже за деньги – нет.
Когда я закидываю порошок в стиральную машину, то снисходит очередное запоздалое озарение, чем же пахла соседка: тонким ароматом свежести, но не химическим, а таким, как после грозы. Запахом озона, который ни с чем не спутаешь. Интересно, она духами какими-то надушилась или же необычное амбре, исходящее от нее, – это результат использования каких-то бытовых моющих средств?
Так и не придя ни к какому выводу, я выпрямляюсь и, включив старенькую стиралку, что надсадно загудела, начав работать, вновь подхожу к зеркалу, обвожу маркером полоску здоровья над головой, помечаю длинной чертой, сколько у меня здоровья, а оно, наконец, почти полностью восстановилось и, опираясь руками об умывальник, терпеливо жду изменений, слушая, как крутится грязная одежда в дребезжащем барабане стиралки.
Минут через пятнадцать мои чаяния вознаграждаются. Полоска здоровья немного сдвигается вправо, то есть уменьшается, и еще через пятнадцать минут – это становится совершенно заметным. Теперь нет никаких сомнений, что таки да – пассивная активность Игровой Системы действительно отнимает здоровье.
Что ж, стоило и догадаться. Не зря же от простой активации Системы сразу же начинает болеть голова, прямо как сейчас.
Н-да, открытия чудные все продолжаются и продолжаются.
Я отключаю Систему и обессиленно закрываю разгоряченные, пекущие глаза, в роговице которых отпечатались сверкающие полоски. Смотреть незащищенными глазами на яркие светящиеся штуки в полумраке – была не самой лучшей идеей. Но чего только не сделаешь ради научного эксперимента.
Ни с того, ни с сего на меня наваливается нечеловеческая усталость, глаза начинают слипаться.
Хотя чему удивляться, что чувствую себя как выжатый лимон?
Я же – альтернативно одаренный человек, для которого любое социальное взаимодействие является своего рода изощренной пыткой, трудовой повинностью, а сегодня пришлось общаться со всякими людьми слишком много – и намеренно, и спонтанно. Да я в прошлой жизни за месяц столько не разговаривала, как за этот долгий день!
Как же хочется лечь спать и забыть обо всем хотя бы во сне.
Но задушив в зародыше жгучее желание махнуть на все рукой и малодушно завалиться на диван, силой заставляю себя прийти на кухню.
Сперва я неумело перебинтовываю правую ладонь, которая уже не кровит и вполне себе зажила, промываю хлоргексидином расчесанное место на шее – от перекиси водорода я бы волком взвыла, так как рана уж больно мясная, растертая и открытая.
Затем варганю жалкий ужин нищего студента – куцый бутерброд и жиденький, некрепкий чай. Все же на голодный желудок сон – не лучшая затея. Не хватало еще обмазаться кошмарами в квартире, где и так витает дух мертвеца в переносном смысле, а может и в прямом…
Невольное воспоминание об этом продирает до костей, но тут же прерывается спасительной мыслью, что надо бы проверить скрытые камеры в спальне. Только там я Систему не использовала, чтобы их обнаружить.
Перед тем, как выйти из кухни, я на мгновение задерживаю взгляд на фикусе и загадываю совершенно абсурдное желание, что если цветок выживет, то значит судьба к нему благосклонна, а значит благосклонна и ко мне, и я тоже не помру в этом недружелюбном мире романа во славу идиотского сюжета.
Верно, если новый незапланированный питомец, как и все живые существа, что имели несчастье столкнуться со мной и существовать в одной квартире, не завянет, то он и в огне не сгорит, и в воде не утонет, а значит, и я смогу выжить несмотря ни на что.
Конечно, это самый странный обет, какой только я дала себе за всю свою жизнь. Но чем владеем, тем и рады. Даже своеобразной клятвы достаточно, чтобы появилась хоть слабая, призрачная, ничтожная надежда, что все чудом рассосется, и я тихонько, не подохнув в процессе, исчезну из-под пристального, неусыпного взора сюжета.
Перед закрытой дверью в спальню я замираю и собираюсь с духом, как перед нырком в ледяную воду. Затем резко распахиваю дверь и малодушно зажмурив глаза, на ощупь нахожу выключатель.
Свет вспыхивает почему-то с задержкой, отчего сердце испуганно колотится под горлом и в висках. Открывать глаза страшно, но держать их закрытыми еще страшнее, поэтому я без колебаний выбираю первое.
Однако, спальня осталась прежней. Ничего не изменилось. Кровать-диван местоположения не поменял. Страшных символов, или кровавых разводов, или призрачных посланий на стенах и на полу с потолком не появилось.
Хоть и почувствовав парадоксальное разочарование от того, что никаких паранормальных явлений не произошло, я облегченно выдыхаю сквозь зубы и немного расслабляюсь, включаю Систему и прошу показать места скрытых камер.
Их оказалось гораздо меньше, чем в других комнатах. Видимо тот, кто устраивал систему видеонаблюдения, хорошо меня изучил и знал, что сюда, в обитель мертвеца, я заходить без большой надобности не буду.
Мое лицо искажает досадливая гримаса, но тут же сменяю ее на очередную вымученную, вежливую улыбку.
И да, наконец, я осознала, что меня смущает.
Несмотря на открытую почти нараспашку дверь, я не чувствую никаких ароматов из соседской квартиры, да и сама соседка не пахнет кислым молочным старческим запахом, какой можно было бы ожидать от нее из-за преклонного возраста.
Ко всему прочему из квартиры не доносится никаких звуков – ни бурчания телевизора, ни гудения вентиляции, ни журчания воды – ничего, абсолютная мертвая тишина, которую разбивают лишь звуки наших голосов да шуршание одежды на теле.
Но ответа, что послужило причиной столь необъяснимого физического феномена, нет. Хотя не сказать, что прям совсем запаха от самой соседки нет. От старушки тянет чем-то странным, очень знакомым…
— Я уволилась, — отвечаю кратко, добавляя в голос побольше строгости и всем своим видом демонстрируя, что тема закрыта, подробностей не будет, и что я не намерена обсуждать свой уход с работы ни с кем в принципе.
— Ох, лихонько. Все-таки вынудили, да? — шепотом спрашивает Тамара Петровна сочувственно, участливо. Фальши в ее голосе не слышится, но от слов соседки все равно становится погано на душе. — Вот ведь… Не должны мы нести бремя чужих ошибок, не должны. Это несправедливо, не считаешь?
— Эм, да, вы правы, это несправедливо, — также тихо соглашаюсь я, не понимая, с чем вообще соглашаюсь-то.
Глава 22
— Да, Ликочка, да. Ужасная несправедливость! Такая трагедия… — продолжает сетовать Тамара Петровна, а я невольно сжимаю кулаки, разъярившись.
Да на что все вокруг постоянно намекают?! Задрали! Идите в жопу со всеми своими намеками!
Вспомнить бы, как я застряла в этой помойке: живу здесь, как в высылке, живу затворницей.
Не сказать, что раньше было по-другому… Даже в прошлом мире все мое существование было сосредоточено «работа – дом», но все же…
Я уже думала об этом и не раз! Очевидно, что по своей воле в тараканьем гадюшнике, в квартире, пропахшей мертвецом, я поселиться не могла. Меня кто-то заставил, вынудил, и это точно был не Марат. Ему до меня и дела нет. Если где-то сдохну или исчезну, то только обрадую женишка. Не уверена, что он вообще знает адрес этой квартиры.
Ясное дело, что здесь я очутилась из-за Председателя. Но опять же, что предшествовало этому? Что?!
Насколько же безвыходной ситуация должна быть, чтобы вообще можно было додуматься связаться с местным криминальным авторитетом?! Какое затмение на разум должно найти, чтобы решиться работать на него?
Черт возьми, я же не идиотка! Вполне отдавала себе отчет, что не оставят меня живой после окончания миссии. В свадьбе с Маратом она заключалась или в чем-то другом – плевать! Что бы мне изначально ни поручили, ни приказали сделать – это не имеет значения!
Тут важно другое, я же чувством самосохранения не обделена, однако, намеренно жертвовала собой, но почему?
Что же действительно произошло со мной, с семьей? Что?!
Становится гадко, тошно, паршиво. Как будто соседка намеренно ткнула в открытую рану пальцем, обильно присыпанным солью, и с удовольствием ковыряется в ней, проворачивает его, как я до этого ключ в замке, медленно, с толчками и надсадными щелчками.
Наигранное сочувствие соседки – это последняя капля! Она не первая за сегодня так себя ведет. И бывший начальник, и Таисия с ехидной ужимочкой тоже намекали на что-то нехорошее, что произошло с моей семьей. Поэтому моя и так неглубокая чаша терпения переполняется и грозит залить соседку нецензурщиной.
Как же хочется прекратить этот вымученный разговор и послать участливую старуху туда, куда Макар телят не гонял. Если что и является бременем, то это общение с Тамарой Петровной прямо сейчас.
А вообще, может, пора перестать играть роль покорной дурочки, просто открыть рот и наконец спросить нормальным человеческим языком: «Да на что вы все, черт возьми, намекаете? Говорите прямо! Не увиливайте!».
Но язык явно против, он как отнялся. Не удается выдавить из себя ни одного слова, ни единого звука.
И я, нервничая, вновь начинаю теребить ссадину на шее. Она уже огромных размеров, в отражении экрана телефона выглядит, как кровавое пятно с неровными краями. Кожа справа растерта до мяса, она воспалилась, кровит и печет при прикосновении.
Скоро чип самостоятельно вывалится из раны, если я продолжу так усердствовать и бурить Кольскую скважину в собственном теле. Но боль успокаивает, заставляет чувствовать себя живой, убеждает, что все происходит взаправду и что все вокруг не безумный сон или бред умирающего.
— Извините, но я пойду! Я почти всю ночь не спала, — таки удается найти оправдание, чтобы закончить неприятную беседу, и я отворачиваюсь от слишком любознательной соседки, что уже начала напрягать самим своим существованием, и, подняв ключ с пола, снова пытаюсь открыть дверь, но безуспешно.
— Да-да, конечно, отдыхай, деточка, набирайся сил. Они тебе очень понадобятся, — от ласковых, душевных слов Тамары Петровны меня почему-то снова передергивает.
Простое дежурное пожелание всего хорошего, но не могу избавиться от ощущения фальши.
Я теперь в каждом слове вижу скрытый смысл. Долгий сумбурный разговор с Тасей Кошкой и случайная (но случайная ли?) встреча с неизвестным мужчиной-прохожим, обронившим свой кошелек – они словно сделали брешь в моей памяти.
За границей сознания тянут, копошатся, чешутся позабытые, вытесненные воспоминания, мысли, чувства. Куча тяжелых эмоций удушающим цунами поднимается внутри и грозит затопить все вокруг, уничтожая последние островки здравого смысла.
Когда дверь за Тамарой Петровной затворяется, оставив в темноте, то запоздало понимаю, что соседка наверняка неотступно следила за мной, ожидая, когда я приду домой. Наверное, чуть ли не под дверью целый день терлась.
Хотя нет, глупости! Скорее всего, она просто услышала, как я шумно и долго ковырялась ключом в замке.
А вообще плохо, что с дверью одни проблемы. А если придется бежать от кого-нибудь и срочно прятаться в квартире? Постоянно заедающий и трудно открывающийся замок может меня нехило так подставить.
Надо бы мастера вызвать, починить, смазать или вообще поменять на новый… Но как это сделать, если я опрометчиво пообещала Настасье Вадимовне ни с кем не общаться и никому на глаза не показываться, кроме Тамары Петровны? А к подозрительной старухе я теперь и на пушечный выстрел не подойду!
С кучей опасений и с самыми мрачными мыслями, наполненными сотней пугающий сценариев, красочно описывающих, чем чревато запирать входную дверь на плохо работающий замок, я в темноте шарю по полу и нахожу упавший фикус.
Судя по глухому шуршанию и перекатыванию чего-то мягкого в пакете, вся земля из горшка вывалилась из-за падения. Что ж, за сегодня этот цветок успел испытать буквально все, что только можно. Хоть комнатное растение пока и смогло пережить выпавшие на его долю испытания, но смерть у него не за горами, как и у меня.
Я включаю телефон и подсвечиваю замочную скважину, куда до этого на ощупь уже успела сунуть ключ. Но ничего нового не увидела, поэтому опять начинаю прокручивать его в замке.
Однако, в этот раз ключ проворачивается с необычайной легкостью. Ей-богу, прямо, как бабка пошептала – как та, что скрылась за соседней дверью.
Наконец, замок милостиво сдается – щелкает, и дверь отворяется – пропускает в квартиру, что встречает меня уже ставшим родным запахом дохлятины.
Включив свет, я первым делом проверяю кухню, нахожу там по углам и пауков на паутине, и застывших от испуга тараканов. На месте, родненькие, никуда не делись. А куда им, собственно говоря, деться с этой подводной лодки?
Я водружаю на стол пакет с фикусом бенджамина, снимаю с него слои бумаги и сочувственно изучаю страдальца. Часть веточек у него обломалось, а часть немногочисленных листьев он успел сбросить прямо в пакет, на ветвях у него остались всего два листочка, как в укор мне, решившей сделать доброе дело и угробить офисный цветок окончательно.
Сбросив на пол с плеча тяжелую сумку, в которой что-то нехорошо как-то звякнуло и глухо бумкнуло, я включаю Игровую Систему. Что ж, полоска здоровья растения почти дошла до точки, не сегодня-завтра цветку конец, и ничего ему уже не поможет.
Я старательно делаю несколько запросов Системе, но она выдает ошибку, не желая лечить умирающий промороженный фикус. Видимо, функции лечения попросту не предусмотрено.
Печально вздохнув, я оставляю попытки исправить свою оплошность в отношении ни в чем неповинного органического создания, которому в жизни не повезло попасться мне на глаза. И топаю в ванную, где, не включив света, в полумраке, при слабом освещении из коридора, рассматриваю показатели Системы над своей головой. В темноте лучше всего видно надписи Системы, даже в глазах не двоится, когда на нее смотришь.
Немного подумав и постучав пальцев по зеркальной поверхности, я не отключаю Систему и иду на кухню, забираю оттуда сумку и уже в гостиной вываливаю из нее все. И скривившись, разглядываю сквозь полупрозрачное окно Системы рассыпанное по дивану добро. Несмотря на понятные опасения, пузатая кружка выжила и даже не треснула, а в остальном – тут куча бесполезных вещей!
Откуда у меня столько дряни в ящике стола на работе и в принципе накопилось? Уму непостижимо! Зачем только забирала эту мелочовку? Надо было выкинуть ее или оставить в столе: новый работник сам бы избавился от мусора.
Я вяло перебираю предметы, сортирую по кучкам, пытаясь сообразить, куда их деть, и прекращаю заниматься ерундой, когда ручкой колю себе палец чуть ли не до крови. Открыв один из старых ящиков компьютерного стола, попросту сгребаю туда весь этот храм. Его бы выкинуть, но жалко. А так, с глаз долой – из сердца вон.
Разобравшись по-быстрому с нудным занятием, я с чувством выполненного долга от души захлопываю ящик, а после, вспомнив, что действительно хотела сделать, когда шла в гостиную (ведь сюда заявилась не только за тем, чтобы освободить сумку от хлама), я вытаскиваю из другого ящика красный маркер.
Но не возвращаюсь в ванную, а сперва переодеваюсь и тащу в стирку комок из попахивающей, несвежей одежды, старательно игнорируя грязь в коридоре: засохшую кровь и разводы на стенах. Чего не видно – того нет. Мой принцип лентяйки. Все равно нет ни сил, ни желания возить тряпкой по полу. За любое вознаграждение и даже за деньги – нет.
Когда я закидываю порошок в стиральную машину, то снисходит очередное запоздалое озарение, чем же пахла соседка: тонким ароматом свежести, но не химическим, а таким, как после грозы. Запахом озона, который ни с чем не спутаешь. Интересно, она духами какими-то надушилась или же необычное амбре, исходящее от нее, – это результат использования каких-то бытовых моющих средств?
Так и не придя ни к какому выводу, я выпрямляюсь и, включив старенькую стиралку, что надсадно загудела, начав работать, вновь подхожу к зеркалу, обвожу маркером полоску здоровья над головой, помечаю длинной чертой, сколько у меня здоровья, а оно, наконец, почти полностью восстановилось и, опираясь руками об умывальник, терпеливо жду изменений, слушая, как крутится грязная одежда в дребезжащем барабане стиралки.
Минут через пятнадцать мои чаяния вознаграждаются. Полоска здоровья немного сдвигается вправо, то есть уменьшается, и еще через пятнадцать минут – это становится совершенно заметным. Теперь нет никаких сомнений, что таки да – пассивная активность Игровой Системы действительно отнимает здоровье.
Что ж, стоило и догадаться. Не зря же от простой активации Системы сразу же начинает болеть голова, прямо как сейчас.
Н-да, открытия чудные все продолжаются и продолжаются.
Я отключаю Систему и обессиленно закрываю разгоряченные, пекущие глаза, в роговице которых отпечатались сверкающие полоски. Смотреть незащищенными глазами на яркие светящиеся штуки в полумраке – была не самой лучшей идеей. Но чего только не сделаешь ради научного эксперимента.
Ни с того, ни с сего на меня наваливается нечеловеческая усталость, глаза начинают слипаться.
Хотя чему удивляться, что чувствую себя как выжатый лимон?
Я же – альтернативно одаренный человек, для которого любое социальное взаимодействие является своего рода изощренной пыткой, трудовой повинностью, а сегодня пришлось общаться со всякими людьми слишком много – и намеренно, и спонтанно. Да я в прошлой жизни за месяц столько не разговаривала, как за этот долгий день!
Как же хочется лечь спать и забыть обо всем хотя бы во сне.
Но задушив в зародыше жгучее желание махнуть на все рукой и малодушно завалиться на диван, силой заставляю себя прийти на кухню.
Сперва я неумело перебинтовываю правую ладонь, которая уже не кровит и вполне себе зажила, промываю хлоргексидином расчесанное место на шее – от перекиси водорода я бы волком взвыла, так как рана уж больно мясная, растертая и открытая.
Затем варганю жалкий ужин нищего студента – куцый бутерброд и жиденький, некрепкий чай. Все же на голодный желудок сон – не лучшая затея. Не хватало еще обмазаться кошмарами в квартире, где и так витает дух мертвеца в переносном смысле, а может и в прямом…
Невольное воспоминание об этом продирает до костей, но тут же прерывается спасительной мыслью, что надо бы проверить скрытые камеры в спальне. Только там я Систему не использовала, чтобы их обнаружить.
Перед тем, как выйти из кухни, я на мгновение задерживаю взгляд на фикусе и загадываю совершенно абсурдное желание, что если цветок выживет, то значит судьба к нему благосклонна, а значит благосклонна и ко мне, и я тоже не помру в этом недружелюбном мире романа во славу идиотского сюжета.
Верно, если новый незапланированный питомец, как и все живые существа, что имели несчастье столкнуться со мной и существовать в одной квартире, не завянет, то он и в огне не сгорит, и в воде не утонет, а значит, и я смогу выжить несмотря ни на что.
Конечно, это самый странный обет, какой только я дала себе за всю свою жизнь. Но чем владеем, тем и рады. Даже своеобразной клятвы достаточно, чтобы появилась хоть слабая, призрачная, ничтожная надежда, что все чудом рассосется, и я тихонько, не подохнув в процессе, исчезну из-под пристального, неусыпного взора сюжета.
Перед закрытой дверью в спальню я замираю и собираюсь с духом, как перед нырком в ледяную воду. Затем резко распахиваю дверь и малодушно зажмурив глаза, на ощупь нахожу выключатель.
Свет вспыхивает почему-то с задержкой, отчего сердце испуганно колотится под горлом и в висках. Открывать глаза страшно, но держать их закрытыми еще страшнее, поэтому я без колебаний выбираю первое.
Однако, спальня осталась прежней. Ничего не изменилось. Кровать-диван местоположения не поменял. Страшных символов, или кровавых разводов, или призрачных посланий на стенах и на полу с потолком не появилось.
Хоть и почувствовав парадоксальное разочарование от того, что никаких паранормальных явлений не произошло, я облегченно выдыхаю сквозь зубы и немного расслабляюсь, включаю Систему и прошу показать места скрытых камер.
Их оказалось гораздо меньше, чем в других комнатах. Видимо тот, кто устраивал систему видеонаблюдения, хорошо меня изучил и знал, что сюда, в обитель мертвеца, я заходить без большой надобности не буду.
