ГЛАВА 1
***
«…Ибо каждому из вас не следует им верить; лицемерны и сластолюбивы, и идут на всякие ухищрения…
Случилось, что Аполлон полюбил прекрасную дочь царя Флегия. Велика была его любовь; много времени провели они в радостях и неге. Но девица отличалась коварством, как все женщины, и втайне от божественного супруга спозналась со смертным. И, хоть был он сыном земного владыки, имя его немногие вспомнят, ибо славился лишь красотой да глупой удалью.
Узнав о столь подлом предательстве, разгневанный Аполлон убил соперника. Затем отыскал неверную возлюбленную и поразил стрелой; ребенка же своего, которого она носила, взял у нее…»
- Что-то подобное я уже читала… Помнишь? «Не было краше во всей Гемонийской стране Корониды… Любил ее ты, Дельфиец, покамест чистой была, иль верней, незамеченной…». Может, прервемся ненадолго, сестра? Я устала.
С этими словами Анастази аккуратно вложила между страниц закладку – ленту алой парчи, нашитую на кусок толстой кожи, - закрыла лежавшую на поставце книгу.
- Как тебе будет угодно, моя королева.
- Ты, кажется, довольна этим.
- Нет, я люблю слушать тебя. Когда ты увлечена, слова льются легко, точно песня. Но, по правде говоря, с некоторых пор мне не кажутся привлекательными подобные истории, - герцогиня Евгения Рюттель, сидевшая за небольшим столиком агатового стекла, отложила рукоделие и посмотрела на старшую сестру.
- Да, ты права, Евгения. Я поступила опрометчиво. Нужно найти что-нибудь менее напыщенное и нравоучительное.
Королева поднялась и подошла к окну.
- Какие короткие дни! За годы, проведенные в Вальденбурге, я так и не привыкла к этой ранней тьме. Представь, герцогиня, каково путнику, если непогода и ночь застигнут его на пустынной равнине, где нет ни жилья, ни постоялых дворов…
Зима в этом году и вправду выдалась суровой, но королевский замок Вальденбург встречал холодную ночь бесстрашно, как истинный воин. Башня, сложенная из грубо отесанного темного камня, грозно возвышалась над жилыми и хозяйственными постройками, полукруглым внутренним двором и укреплениями, а дальше черным частоколом стояли леса, равно опасные в любое время года – излюбленные охотничьи угодья великого короля Торнхельма и отличное препятствие для любого неприятеля в случае войны.
Сквозь толстые оконные стекла мало что можно было разглядеть, но все же, если королева пожелала бы прижаться вплотную, ладонью и лбом, то увидела бы, что алый с багрянцем зимний закат неспешно угасает, оседая на заснеженных, покатых крышах сторожевых башен. Еще недавно снежная буря скрывала даже крепостную стену, а сейчас небо очистилось, темные облака сгрудились у самого горизонта, словно отступающая армия, обращенная в бегство стужей.
И пусть за стенами мороз сковывал деревья до треска, но в небольшой комнате на втором этаже башни было тепло, пылал огонь в камине, от кубков с подогретым вином шел запах яблок, мускатного ореха и имбиря. Приближался день зимнего солнцестояния, а за ним – Рождество, время надежды и чудес, столь любимое обеими сестрами.
Они отпустили фрейлин и служанок, желая побыть вдвоем, как в юности, в замке отца, когда проводили за рукоделием и неторопливыми беседами прекрасные, безмятежные вечера.
Герцогиня Рюттель ожидала, когда королева вновь заговорит, однако сегодня Анастази была молчалива, словно что-то угнетало ее.
- Ты что-то хочешь мне рассказать, моя королева? Что тебя печалит? Если это из-за меня, то, прошу, Ази, не нужно…
- Не называй меня королевой, я не люблю, когда ты обращаешься ко мне так… церемонно, - рассмеялась Анастази, вернулась к камину, встала рядом с Евгенией, через ее плечо рассматривая вышивку. – Нет, я надеюсь, что довольно быстро заслужу твое прощение, несмотря на неудачный выбор книги для вечернего чтения.
- Речь не обо мне, Ази. Мне и в голову не могло прийти, что ты способна всерьез огорчиться из-за фривольных намеков, нацарапанных рукой какого-то завистливого писца много лет назад.
- Верно, - Анастази помедлила, а потом продолжила, словно делая над собой усилие. – Дело не в этом. Странные мысли порой посещают меня… Юха, как думаешь, многие здесь, в Вальденбурге, считают, что король совершил ошибку, выбрав меня? И что я, выходя за Торнхельма, всего лишь пряталась? Спасалась от трудностей, от мира… от Вольфа, в конце концов…
Герцогиня Рюттель снова отложила вышивание, на сей раз даже отодвинув его от себя, и повернулась к сестре.
- О чем это ты говоришь, позволь поинтересоваться? Не думала, что услышу от тебя столь странные слова. Ты королева, супруг уважает тебя, и никто тебе не хозяин – этого уже достаточно, чтобы ни одна тень не омрачала твоих дней. Или, быть может, кто-то осмелился подвергнуть сомнению правильность королевского выбора? И не устрашиться при этом королевского гнева? Покажи мне этого безумца, сестра – такое нечасто встретишь.
Анастази расхохоталась – на этот раз искренне.
- Что, если этот безумец – я сама, моя милая Юха? Что делать, если королева Анастази уличает себя в своекорыстии?
- Если корысть королевы Анастази выражается в том, что она вышла замуж за сильного и надежного мужчину по взаимному влечению… Так слава такой корысти! Но, по мне, замечательней тут другое – весь род Лините и то, как они относятся к браку. Ты же прекрасно знаешь закон: «Королю пристало вводить в свой дом как жену лишь ту женщину, с которой хочет быть, и делать это один раз и навсегда, дабы примером своим показывать подданным истинную и верную супружескую любовь». Это же музыка, Анастази, это сама любовь! – Евгения ласково взяла сестру за руку. – Нет никаких причин для беспокойства, поверь мне, дорогая Ази. Торнхельма никто не может, не посмеет и не станет осуждать, особенно здесь, в его вотчине. Война давно окончена, Вальденбург процветает, принц и младшие дети здоровы – отменно здоровы, как и их отец. Или Торнхельм обидел тебя чем-нибудь?
Она произнесла последнюю фразу недоверчиво, как обычно произносят чужую сплетню, заведомую ложь, которой отказываются верить.
- Что ты, Евгения! Я себе подобного и представить не могу… Но четыре года назад было очень страшно возвращаться в Вальденбург, особенно после того, что с нами приключилось, дорогая сестра, - говоря это, Анастази внезапно отвела взгляд; беспокойно покрутила на пальце золотое кольцо. – Я не желаю, чтобы Торнхельм обо всем узнал, и боюсь этого. Боюсь его гнева, еще одной разрушительной войны…
Герцогиня никак не могла взять в толк, почему старшую сестру так тревожат события, после которых минуло несколько лет, счастливых и полных любви.
- Бог мой, Ази, о чем ты? Чье неосторожное слово причина столь мрачных мыслей? Прошлое не может держать нас в плену вечно. Про Вольфа давно пора забыть. Король любит тебя, он с тобой счастлив – недаром же он ждал так долго, преодолел столько препятствий…
- Все меняется, Евгения. Наверное, и я тоже, - Анастази присела на скамю, придвинулась ближе к сестре. – Все эти суровые воины, надменные властители так слабы перед самыми обыкновенными соблазнами... порой я удивляюсь, что его величество так же нежен со мной, как и много лет назад, - слабо усмехнувшись, королева взяла со стола кубок, сделала глоток, поставила обратно. – Совсем остыло, невозможно пить.
О чем она опять? Торнхельм не может измениться, думала Евгения, перебирая разноцветные нити, и от досады никак не находя нужную. Он кажется несговорчивым и грубым; и со многими действительно таков. Но, если знать человека чуть ли не с самого детства, привыкаешь ценить его немногословность и простоту. И преданность, словно у лесного зверя, выбравшего тебя своей хозяйкой – молчаливую, требовательную и пылкую.
Да и чего бы не сделал великий король Торнхельм, господин многих и многих земель к югу, северу и востоку отсюда, ради своей прекрасной королевы, ради ее улыбки?
Анастази, должно быть, ждала ее ответа, но Евгения не знала, что ей сказать.
Сестры сидели рядом, на широкой скамье, укрытой волчьей шкурой, обе странно напряженные, растревоженные нелепым, ничего не прояснившим разговором. Анастази как будто злилась на себя то ли за слабость, то ли за чрезмерную откровенность. Королеве не к лицу подобное, даже если она говорит с собственной сестрой.
Нет, Евгению она любила и доверяла ей. Но все чаще казалось, что истинное спокойствие возможно найти – пусть лишь на время, - разве что в тишине и уединении замковой капеллы, а никак не в блистающих королевских чертогах.
Сумерки вползали в комнату почти незаметно, цепляясь за стены. Поленья в камине прогорали. Становилось темно.
- Почитай еще что-нибудь, - прошептала Евгения и положила голову на плечо сестре. – Только не про неверных возлюбленных и благородных мужей – это слишком напоминает мне о том, почему я оказалась здесь…
- Разумеется, я найду что-нибудь другое, - Анастази снова раскрыла книгу, любовно коснулась цветных узоров на полях, кончиками пальцев провела по изгибам синих листьев аканта, меж которыми то там, то тут виднелись фигурки котов, дудящих в пастушьи рожки, и собак в красных кафтанах. Мельком улыбнулась дерзости переписчика, запустившего этих веселых ряженых в такую назидательную историю, но начать чтение не успела. От полуприкрытой двери донесся осторожный шорох, а потом негромкий стук. Сестры обернулись одновременно, но Анастази, казалось, встревожилась больше Евгении – и словно бы обрадовалась беспочвенности своих тревог, увидев, кто перед ней.
- А, это всего лишь ты, Лео…
Лео Вагнер, менестрель тевольтского короля Вольфа, остановившись у самой двери, как того требовали правила при обращении к членам королевской семьи, поклонился, слегка улыбнулся, встретившись взглядом с Анастази.
- Прошу простить меня за то, что осмелился прервать ваши занятия так бесцеремонно… Прекрасные дамы, вас уже ждут в Большом зале. Все собрались, и король готов выйти к подданным. Но без вас даже самый роскошный праздник в этом великолепном замке – всего лишь унылый привал на скучной и долгой дороге…
Он обращался к ним обеим, а сам не сводил взгляда с королевы.
Почему он взялся сообщать нам это, недовольно подумала Евгения. Есть же Альма, Михаэль, да мало ли кто еще, в конце-то концов.
Судя по всему, королева считала так же, ибо смотрела на менестреля почти столь же неприязненно. Тот же, посторонившись, широко распахнул дверь и снова поклонился, приглашая следовать за ним.
От этой настойчивой угодливости, казалось бы, совершенно обычной для человека его положения, Евгении сделалось противно – герцогиня не чувствовала в менестреле ни преданности, ни истинного уважения, и могла только удивляться тому, что король Вольф доверяет этому льстецу.
- Как Вольф мог отпустить к нам так надолго такого преданного слугу, ума не приложу, - иронически сказала Анастази. Лео только снова склонил голову, так, что светлая челка упала ему на глаза:
- Мой господин, король Вольф, очень ценит хорошие отношения с Вальденбургом, прекрасная королева. И если он считает, что я способен достойно представлять его интересы здесь, то я не имею права обмануть его доверие.
Переглянувшись с Евгенией, Анастази первой вышла из комнаты. Широкая лестница была погружена в полумрак, и Лео вынул факел из выкованного в виде головы дракона зажима, закрепленного на стене.
- Разреши, я пойду впереди, королева.
Чуть ниже, на лестничной площадке, их ожидали слуги, и Лео велел одному из них подняться в комнату и вычистить камин. Слуга повиновался, а Анастази с Евгенией снова переглянулись – эта странная привычка распоряжаться в чужом замке их удивила.
- Лео, не забывайся, - сказала Евгения. – Это слуги короля, а не твои.
- Это верно, - сказал Лео. – Но я подумал, что прекрасным дамам незачем утруждать себя, отдавая столь очевидные распоряжения.
- Слуги моего мужа хорошо знают свои обязанности, и не нуждаются в понуканиях. Разве в замке твоего господина дело обстоит иначе?
- Вовсе нет. Но для меня честь быть вам хоть немного полезным, моя королева… герцогиня.
Евгения и Анастази одновременно рассмеялись, ибо вежливость в поведении менестреля удивительным образом сочеталась с наглостью, и Лео улыбнулся, обернувшись к ним.
- Понимаю – мне нужно быть осторожней, ибо каждое мое слово может стать острым клинком, направленным в меня же. Но, клянусь честью, в вашем обществе легко потерять голову – настолько вы очаровательны.
- Так побереги же свою голову… и свое красноречие для тех, кто не так хорошо знает тебя, Лео. Вряд ли мы с герцогиней изменим мнение о тебе, как бы ты нам ни угождал. И, прошу от всего сердца, не бери на себя обязанностей, которые должна исполнять моя служанка – ни король Торнхельм, ни я, боюсь, этого не оценим.
Менестрель ничего не ответил, а Анастази не стала продолжать, хотя могла бы, ибо знала, что поведение его – как, впрочем, и всякого менестреля, - порой достойно весьма грубых шуток. Но великий король Торнхельм вел с Вольфом сложные дела, в которые королева предпочитала не вмешиваться. Следовало радоваться уже тому, что мир между двумя королевствами сохранялся, несмотря на временами возникавшее недопонимание, а то и открытое соперничество.
Делами государства, помимо короля, ведали его кузены, герцоги рода Лините; и их общих усилий было вполне достаточно для того, чтобы Вальденбург ни в чем не знал недостатка. Ее же собственные отношения с королем и королевой тевольтскими были довольно напряженными, и не следовало обострять их еще больше неделикатным вмешательством.
Что ж, в этом нет ничего удивительного или обидного. Мужчинам – войны, походы, великие дела. Удел королевы – почтение и любовь к супругу, милосердие, забота о женщинах и детях, поощрение искусства и тех ремесел, что приносят не только победу или доход, но и эстетическое наслаждение. Куда лучше любоваться строящимся собором или замком, чем выслушивать доносы и сплетни, ибо справедливо сказано, что камень долговечней и прекрасней пустого слова.
Она не питала склонности к интригам и склокам, но любила тешить свое нежное женское тщеславие искусными изделиями леденских ювелиров, носить прекрасные наряды и слушать песни – по ее мнению, это значило ничуть не меньше, чем важные и трудные дела короля; ведь изящное, хоть и бренное, искусство также составляло славу и величие королевского двора.
Лео Вагнер прибыл в Вальденбург недавно, в сопровождении всего нескольких воинов и слуг, словно это был частный визит. Сначала Анастази подумала, что сюзерен, должно быть, отослал его с глаз долой за какую-нибудь провинность, но потом убедилась, что менестрель по-прежнему пользуется безграничным доверием и дружбой своего повелителя. Он занимал при дворе Вольфа то же место, что и при его старшем брате, короле Густаве: развлекал пирующих на королевских трапезах, был устроителем празднеств и развлечений. Очаровательный мотылек, увлеченный музыкой и изящными представлениями, скорый на выдумку и всегда знающий, что может прийтись по душе его родовитым покровителям.
О других, куда менее приглядных сторонах его деятельности, знали немногие, а те, кто знал или догадывался, предпочитали об этом не распространяться.
Все это Анастази помнила еще со слов барона Рихарда Кленце, своего первого мужа, который никогда не жаловал менестреля, презрительно называя его певчей птичкой.
