Альма была неглупа, знала, кому служит Лео, и ей показалось, что эти вопросы как-то связаны с давним интересом Вольфа к Анастази. Поэтому она помедлила, подбирая слова, и лишь потом ответила:
– Ваше беспокойство совершенно напрасно и даже чрезмерно. Королева Анастази вполне здорова, однако желает побыть в одиночестве. Будет лучше, если вы не станете ее тревожить и вернетесь в Большой зал, к остальным гостям.
Как бы не так, подумал Лео. Альма молчала и не двигалась с места, ожидая, когда он уйдет, и он сказал:
– Владыка Вальденбурга приказал мне кое-что передать королеве. Если бы я мог увидеть ее…
– Вы можете передать это мне, – спокойно сказала Альма. – И не сомневайтесь, я ничего не утаю от госпожи.
– Послушай…
– Я сейчас вернусь, и вы скажете мне все, что хотели сообщить королеве. Вас ведь не затруднит промедлить еще несколько мгновений, раз уж вы оставили своего сюзерена, вино и угощение ради того, чтобы выполнить поручение моего господина?
Кажется, легкое презрение звучало в ее голосе – намек на то, что он переходит границы дозволенного; ибо, по сути, он такой же слуга, как и она.
– Что ж, Альма, вижу, ты строгая и верная наперсница своей госпоже. Я не посмею тебя ослушаться, так что будь по-твоему.
Лео подождал, пока она скроется за поворотом коридора, тряхнул светлыми кудрями, словно подбадривал сам себя, и приоткрыл дверь.
Каминный зал королевских покоев оказался небольшой уютной комнатой, сейчас погруженной в полумрак. Посередине стол, скамья, покрытая накидкой, два простых кресла без спинок. Стены, балки и даже полукруглый шатер камина побелены и богато расписаны цветами и фигурами – Лео успел разглядеть несколько прогуливающихся пар, бегущую собаку – или волка? – в переплетении темно-зеленых стеблей, сочных листьев, цветков жасмина и гвоздики. Оконная ниша занавешена для защиты от сквозняков, на столе медный канделябр с незажженными свечами, рядом блюдо с зимними яблоками. На лавке забыта детская игрушка…
Именно в этом зале король, королева и их дети собирались, когда им хотелось побыть совсем узким семейным кругом; и вряд ли здесь обрадовались бы вторжению чужака.
Менестрель остановился у огня, повернул к нему ладони, мельком взглянул на закрытую дверь в полуарке напротив – там ли королева? Одна ли?
Но прежде чем он успел решить, что делать дальше, дверь приоткрылась, и в проеме показалась сама Анастази.
– Альма, ну где же ты? Я…
Она оборвала речь на полуслове. Он же, застыв на месте, смотрел на нее, и мог только надеяться, что выглядит не слишком глупо. Так прошло несколько мгновений, а потом менестрель приблизился к королеве, склонился, коснулся ладоней.
– Никакое празднество не имеет для меня смысла, когда рядом нет тебя, моя госпожа.
Она уже успела снять верхнюю накидку, длинную, с широкими рукавами; ее руки были обнажены почти до локтя, и Лео, не удержавшись, погладил кончиками пальцев нежную кожу чуть выше тонких, гибких запястий.
– Ты не должен сюда приходить, Лео. Это… это…
– Недопустимо? – усмехнулся он, крепче сжимая ее руки. – Но разве ты не дала мне понять, что хочешь именно этого, когда покидала зал и оглянулась у самых дверей?
Анастази взглянула на него изумленно. Кажется, у нее и вправду не было никакого умысла, но высказанное предположение ей польстило. Что ж, какой из женщин не чуждо лукавство?..
– Моя королева, Ази, я теряю голову от нежности, когда вижу тебя. Не говори мне, что ты этого не чувствуешь.
– Да ты просто пьян, вот что я чувствую, – Анастази, в свою очередь, постаралась, чтобы он ясно расслышал в ее голосе брезгливость. – Отпусти немедленно. Сюда могут войти.
Ее губы произносили одно, а в глазах он видел совсем иное.
– Альма сто лет будет ходить за водой. Не бойся ничего, Ази.
– Мне-то бояться нечего, – она снова попыталась уязвить его их изначальным неравенством. – Но вот на твоем месте я бы побеспокоилась о том, как будет выглядеть твое присутствие здесь… Лео! Не нужно этого! Опасно, а мы должны быть…
Схватила его за плечи, отталкивая, не давая целовать. Но едва он выпрямился, сама упала ему на грудь.
– Не принуждай меня, прояви терпение и милость. Я иду по краю обрыва…
Менестрель коснулся ее щек, шеи, заставляя поднять лицо.
– Я тоже, моя королева. Но если бы ты уверила меня…
Почувствовал, как она быстро вздергивает подол его недлинной котты, придвигается, сквозь тонкое исподнее охватывает пальцами член, оглаживает нежно и настойчиво.
Лео, сминая губами и языком ее горячие губы, подался ей навстречу, теснее прижимая к расписанной цветами стене. Пусть получит, чего так желает – и отдаст, и насладится сполна.
Петля, о которой он совсем позабыл, качнулась над головой, мазнула тенью по лицу…
За дверью послышался шорох и тонкое, негромкое звяканье, с каким кувшин стукается о поднос; Анастази, мгновенно обретя силы и рассудок, оттолкнула от себя менестреля, кинулась обратно в опочивальню, захлопнув за собой дверь. Лео, лишь мгновением позже понявший, что произошло, стиснул ладонями виски, в которых кровь стучала так громко, что не слышно было больше ничего, и почти рухнул на скамью у стола. Когда Альма вошла в зал, он смотрел на нее почти с ненавистью.
– Вам нельзя здесь находиться, – повторила служанка. – Скажите мне, что нужно передать королеве, и я все исполню. Вам же следует немедленно воротиться к остальным гостям, или я буду вынуждена поставить в известность и вашего господина, и короля Торнхельма… Ну у вас и вид! Вам худо?
– Озяб, пока ждал тебя, а здесь очень душно. И, должно быть, я слишком много выпил. Дай мне воды, – Лео протянул ей навстречу сложенные лодочкой ладони. – Немножко.
Она молча поставила поднос на стол, наклонила кувшин над его руками. Лео плеснул водой себе в лицо, выпрямился, провел влажной ладонью по волосам.
– Спасибо.
Чутье подсказывало ему, что нужно немедля убираться прочь, ибо дальнейшее его присутствие здесь ничем не оправданно. Служанка ему не союзница и не торопится ею становиться; возможно, она не союзница и собственной госпоже.
Когда он снова оказался в полумраке коридора, то услышал шум и голоса на лестнице – король Торнхельм, преданный Удо, не отстающий от него ни на шаг, и еще несколько человек поднимались неспешно, переговаривались, весело смеясь. Лео совсем не нужно было с ними встречаться – попятившись, он отступил на несколько шагов и нырнул в боковой коридор, ведущий в галерею. Пронесся вдоль ряда высоких, закругленных вверху окон, глядевших на восток – темная, смутная тень в безлунном мраке, – выбрался к залу Королей, всегда холодному, несмотря на укрывающие стены шпалеры с изображением сцен охоты и героев древних легенд.
Сейчас, когда любовное возбуждение почти угасло, менестрель осознал, каким сумасбродством было явиться в королевские покои. Преследовать женщину, будто она не супруга государя, а девка-прислужница на постоялом дворе…
Кичливая потаскушка Альма непременно донесет вальденбургскому владыке о том, какие небылицы он плел и как поспешно убрался восвояси. И, воистину, надо вознестись уж слишком высоко даже для короля, чтобы не учуять, в чем тут дело!
Страх продрал по спине, выступил холодным потом меж лопаток, ударил под колени. Лео оглянулся, словно уже ожидал увидеть бегущих по следу гончих королевской своры, но коридор был пуст и темен.
Опомнись, это ничего не значит. Разве не забавляется кошка с мышкой, прежде чем сожрать?
Ум понуждал действовать, защищаться, бежать, однако менестрель не в силах был двинуться с места. Стоял, опустив голову, касаясь рукой стены.
Потребовалось время, чтобы прогнать стылое оцепенение ужаса, унять слабость в ногах и двинуться дальше.
При входе в зал Королей, где тьму едва цеплял трепещущий огонек лучины, ему послышался какой-то шорох; менестрель замер, стараясь понять, что происходит.
– Свен, – шепотом произнес женский голос, и Лео узнал герцогиню Рюттель. – Я так рада твоему возвращению. Если бы ты знал, какие страхи одолевали меня…
Снова шорох, словно герцог обнял ее или ласково погладил по плечам.
– Думается, мы с герцогиней Лините вскоре придем к обоюдному согласию, хотя это непросто – потребовалось заручиться поддержкой короля и даже пойти на… кое-какие хитрости.
– О, Свен, неужели ты уподобился Лео Вагнеру?! В Тевольте он прославился, кроме всего прочего, тем, что устраивал королю тайные свидания с замужними дамами, женами стакезейских купцов…
– Милая герцогиня, какое мне дело до любовных похождений короля Густава, или короля Вольфа, или их обоих? Речь о нас с тобой. Я оставлю сыну Фернбург, но это неважно, потому что есть Алтегарт. Там нам будет не хуже, чем в Вальденбурге, поверь. Ты станешь его полноправной хозяйкой и устроишь все так, как тебе захочется.
– И твоя супруга согласится на это?!
– Между нами никогда не было такой горячей влюбленности, как между моим кузеном и твоей сестрой, так что герцогиня Лините легко сможет утешиться, и я ничуть не склонен этому препятствовать. Юха, она достаточно разумна и рассудительна, чтобы понимать, что я не стану ее больше любить оттого, что она проявит упрямство…
Лео не смог сдержать улыбки, сообразив, что невольно стал свидетелем весьма личного разговора, и порадовался, что появился здесь именно сейчас, а не четвертью часа позже – мало ли, в каком виде ему довелось бы застать влюбленных…
Он нарочито громко шаркнул подошвой сапога по каменному полу, прежде чем сделать еще шаг вперед, явиться из густой тьмы неосвещенной галереи.
– Менестрель? А тебе что здесь понадобилось?
– Герцог, вы разве не знаете, что мое самое любимое занятие – бродить ночами по пустым залам замка Вальденбург? – фыркнул Лео, глядя на Евгению, которая, воспользовавшись тем, что лучина освещает ближайшую шпалеру, внимательно рассматривала ее. – Так что я, можно сказать, занимаюсь обычным своим делом.
– Да, – пренебрежительно произнесла Евгения. – Подсматриваешь и подслушиваешь.
– Меня не слишком интересуют ваши любовные тайны, прекрасная герцогиня. Мне нужно просто пройти от этой двери до другой, если вам будет угодно разрешить мне это.
Евгения услышала неприкрытую зависть в его словах. Должно быть, сейчас он сам хотел бы стоять во мраке пустого зала и сжимать в объятиях любимую женщину.
– Угодно, – сказал Свен. – И сделай это побыстрее.
– С превеликим удовольствием, – сказал Лео, проходя мимо них, и добавил, глядя на Евгению. – Герцогиня, верь мне, я говорю правду. Теперь самое лучшее время, чтобы попытаться обсудить с его величеством столь щекотливую тему. Позже, особенно если переговоры, – полупоклон в сторону герцога. – Не увенчаются успехом, он может и не пожелать вас выслушать…
Евгения не удостоила его ответом. Свен, проводив менестреля взглядом, снова повернулся к своей возлюбленной и задул огонек.
…Нет сомнений, что рано или поздно развод состоится. Чего желают король и герцог, того хочет судьба. Мало ли женщин вроде госпожи Лините оказывались в подобной ситуации и вынуждены были решать, что безопаснее – уступить и сохранить достоинство, или быть обвиненной… в супружеской измене, например, и отправиться в монастырь?
Евгения поймала себя на мысли, что явная несправедливость задуманного Свеном – если он и вправду это задумал, – не слишком ее тревожит. Но разве брак по принуждению, по содействию королевы и короля стоит того, чтобы так отчаянно за него сражаться? Или ты совсем утратила гордость, Евгения Рюттель, дочь Эриха фон Зюдова, и теперь все, что когда-то говорил твоему супругу Вольф, желая оклеветать тебя – правда?..
А еще она внезапно вспомнила незнакомца, шедшего вдоль кромки леса тем свежим, красивым, холодным ноябрьским утром.
У него был взгляд воина, прямой и открытый – и в то же время удивительно доверчивый. И этот чужой человек смотрел на герцогиню так, будто ничто в ее сердце не было для него тайной; и ей показалось, что он чувствовал в ней, Евгении, что-то такое… что-то близкое, то же, что почувствовала в нем она.
И пусть они прошествовали друг мимо друга молча, как и полагается посторонним людям – Евгения бережно хранила это хрупкое, хрустальное воспоминание, и совсем не хотелось верить в то, что, скорее всего, они больше никогда не встретятся.
– А ведь этот наглец прав, – сказала она, отгоняя от себя непрошеные мысли. – Мне следует пересилить свое нежелание, и все-таки попросить аудиенции у Вольфа…
– Я говорил с Торнхельмом. Он, разумеется, не желает впутываться в тевольтские делишки с графством Цеспель. Но я могу кое-что предложить твоему сюзерену…
– В обмен на меня?
– Любовь моя, я не хотел бы, чтобы это звучало так.
Видеть герцога смущенным собственной неловкостью было невыносимо.
Евгения кивнула в знак согласия, дотронулась кончиками пальцев до его губ – только молчи!
Пережитый страх и опасность разоблачения побудили менестреля вести себя осторожней и держаться поближе к своему господину до тех пор, пока Вольф оставался в Вальденбурге. Возможности увидеться с королевой наедине или хотя бы переговорить с ней вдали от свиты тоже пока не представлялось, и потому он прилежно занимался поручаемыми ему делами – благо их было предостаточно, – надеясь, что страшные челюсти Зигера не сомкнутся на его горле.
Но королевские гончие, похоже, пока не мчались по его следу, а значит, Анастази либо придумала весьма убедительное объяснение его появления в королевских покоях, либо открыла служанке хотя бы полуправду, которая на время помогает избежать прямой лжи.
Его собственные слуги также не сидели без дела, и теперь Лео знал, что Альма весьма обязана своей госпоже, устроившей ее брак с Михаэлем, постельничим королевской семьи – ибо король неохотно уступил их сердечным прошениям, вняв просьбе и желанию королевы лишь после долгих уговоров, ласк и прочих милых супружеских хитростей.
Семейный союз, по-видимому, оказался счастливым, в нем родились дети – и, разумеется, Альме следовало хорошенько подумать, прежде чем теперь отвечать королеве низкой неблагодарностью.
…Впрочем, даже зная об их связи, никакой приглядчик не смог бы попенять, что королеву занимает одна лишь любовь – Анастази никогда не забывала о том, что подданные нуждаются в ее справедливости и милосердии. Хотя прошлый год был урожайным, зима выдалась снежной и морозной, и многим требовалась помощь – объезжая вальденбургские угодья, Анастази щедро раздавала милостыню, выслушивала жалобы и просьбы.
Ее всегда сопровождали распорядители – двое, а иной раз и больше. Королева не терпела, если ее приказания выполнялись недостаточно расторопно.
Можно ли было не восхищаться ею, когда она, спокойная и статная, сидела в кресле, установленном на деревянном помосте посреди какой-нибудь деревенской площади, и выслушивала тех, кто приходил к ней с жалобами и просьбами? Крестьяне говорили длинно и путано, или же наоборот, слишком коротко, куце, будто каждое лишнее слово стоило им звонкой монеты. Тогда их речи становились вовсе малопонятными, словно те люди, что пашут землю и те, что живут в замках, сотворены совершенно по-разному.
Но королева никогда не торопила говоривших, не выказывала нетерпения и раздражения. Невозмутимо слушала, лишь изредка улыбаясь, словно бы про себя.
По скромному мнению Лео, которого, впрочем, никто не спрашивал, этим людям было не на что жаловаться – кроме, разумеется, привычных тягот крестьянской жизни, о которых говори не говори, легче они не станут.
– Ваше беспокойство совершенно напрасно и даже чрезмерно. Королева Анастази вполне здорова, однако желает побыть в одиночестве. Будет лучше, если вы не станете ее тревожить и вернетесь в Большой зал, к остальным гостям.
Как бы не так, подумал Лео. Альма молчала и не двигалась с места, ожидая, когда он уйдет, и он сказал:
– Владыка Вальденбурга приказал мне кое-что передать королеве. Если бы я мог увидеть ее…
– Вы можете передать это мне, – спокойно сказала Альма. – И не сомневайтесь, я ничего не утаю от госпожи.
– Послушай…
– Я сейчас вернусь, и вы скажете мне все, что хотели сообщить королеве. Вас ведь не затруднит промедлить еще несколько мгновений, раз уж вы оставили своего сюзерена, вино и угощение ради того, чтобы выполнить поручение моего господина?
Кажется, легкое презрение звучало в ее голосе – намек на то, что он переходит границы дозволенного; ибо, по сути, он такой же слуга, как и она.
– Что ж, Альма, вижу, ты строгая и верная наперсница своей госпоже. Я не посмею тебя ослушаться, так что будь по-твоему.
Лео подождал, пока она скроется за поворотом коридора, тряхнул светлыми кудрями, словно подбадривал сам себя, и приоткрыл дверь.
Каминный зал королевских покоев оказался небольшой уютной комнатой, сейчас погруженной в полумрак. Посередине стол, скамья, покрытая накидкой, два простых кресла без спинок. Стены, балки и даже полукруглый шатер камина побелены и богато расписаны цветами и фигурами – Лео успел разглядеть несколько прогуливающихся пар, бегущую собаку – или волка? – в переплетении темно-зеленых стеблей, сочных листьев, цветков жасмина и гвоздики. Оконная ниша занавешена для защиты от сквозняков, на столе медный канделябр с незажженными свечами, рядом блюдо с зимними яблоками. На лавке забыта детская игрушка…
Именно в этом зале король, королева и их дети собирались, когда им хотелось побыть совсем узким семейным кругом; и вряд ли здесь обрадовались бы вторжению чужака.
Менестрель остановился у огня, повернул к нему ладони, мельком взглянул на закрытую дверь в полуарке напротив – там ли королева? Одна ли?
Но прежде чем он успел решить, что делать дальше, дверь приоткрылась, и в проеме показалась сама Анастази.
– Альма, ну где же ты? Я…
Она оборвала речь на полуслове. Он же, застыв на месте, смотрел на нее, и мог только надеяться, что выглядит не слишком глупо. Так прошло несколько мгновений, а потом менестрель приблизился к королеве, склонился, коснулся ладоней.
– Никакое празднество не имеет для меня смысла, когда рядом нет тебя, моя госпожа.
Она уже успела снять верхнюю накидку, длинную, с широкими рукавами; ее руки были обнажены почти до локтя, и Лео, не удержавшись, погладил кончиками пальцев нежную кожу чуть выше тонких, гибких запястий.
– Ты не должен сюда приходить, Лео. Это… это…
– Недопустимо? – усмехнулся он, крепче сжимая ее руки. – Но разве ты не дала мне понять, что хочешь именно этого, когда покидала зал и оглянулась у самых дверей?
Анастази взглянула на него изумленно. Кажется, у нее и вправду не было никакого умысла, но высказанное предположение ей польстило. Что ж, какой из женщин не чуждо лукавство?..
– Моя королева, Ази, я теряю голову от нежности, когда вижу тебя. Не говори мне, что ты этого не чувствуешь.
– Да ты просто пьян, вот что я чувствую, – Анастази, в свою очередь, постаралась, чтобы он ясно расслышал в ее голосе брезгливость. – Отпусти немедленно. Сюда могут войти.
Ее губы произносили одно, а в глазах он видел совсем иное.
– Альма сто лет будет ходить за водой. Не бойся ничего, Ази.
– Мне-то бояться нечего, – она снова попыталась уязвить его их изначальным неравенством. – Но вот на твоем месте я бы побеспокоилась о том, как будет выглядеть твое присутствие здесь… Лео! Не нужно этого! Опасно, а мы должны быть…
Схватила его за плечи, отталкивая, не давая целовать. Но едва он выпрямился, сама упала ему на грудь.
– Не принуждай меня, прояви терпение и милость. Я иду по краю обрыва…
Менестрель коснулся ее щек, шеи, заставляя поднять лицо.
– Я тоже, моя королева. Но если бы ты уверила меня…
Почувствовал, как она быстро вздергивает подол его недлинной котты, придвигается, сквозь тонкое исподнее охватывает пальцами член, оглаживает нежно и настойчиво.
Лео, сминая губами и языком ее горячие губы, подался ей навстречу, теснее прижимая к расписанной цветами стене. Пусть получит, чего так желает – и отдаст, и насладится сполна.
Петля, о которой он совсем позабыл, качнулась над головой, мазнула тенью по лицу…
За дверью послышался шорох и тонкое, негромкое звяканье, с каким кувшин стукается о поднос; Анастази, мгновенно обретя силы и рассудок, оттолкнула от себя менестреля, кинулась обратно в опочивальню, захлопнув за собой дверь. Лео, лишь мгновением позже понявший, что произошло, стиснул ладонями виски, в которых кровь стучала так громко, что не слышно было больше ничего, и почти рухнул на скамью у стола. Когда Альма вошла в зал, он смотрел на нее почти с ненавистью.
– Вам нельзя здесь находиться, – повторила служанка. – Скажите мне, что нужно передать королеве, и я все исполню. Вам же следует немедленно воротиться к остальным гостям, или я буду вынуждена поставить в известность и вашего господина, и короля Торнхельма… Ну у вас и вид! Вам худо?
– Озяб, пока ждал тебя, а здесь очень душно. И, должно быть, я слишком много выпил. Дай мне воды, – Лео протянул ей навстречу сложенные лодочкой ладони. – Немножко.
Она молча поставила поднос на стол, наклонила кувшин над его руками. Лео плеснул водой себе в лицо, выпрямился, провел влажной ладонью по волосам.
– Спасибо.
Чутье подсказывало ему, что нужно немедля убираться прочь, ибо дальнейшее его присутствие здесь ничем не оправданно. Служанка ему не союзница и не торопится ею становиться; возможно, она не союзница и собственной госпоже.
Когда он снова оказался в полумраке коридора, то услышал шум и голоса на лестнице – король Торнхельм, преданный Удо, не отстающий от него ни на шаг, и еще несколько человек поднимались неспешно, переговаривались, весело смеясь. Лео совсем не нужно было с ними встречаться – попятившись, он отступил на несколько шагов и нырнул в боковой коридор, ведущий в галерею. Пронесся вдоль ряда высоких, закругленных вверху окон, глядевших на восток – темная, смутная тень в безлунном мраке, – выбрался к залу Королей, всегда холодному, несмотря на укрывающие стены шпалеры с изображением сцен охоты и героев древних легенд.
Сейчас, когда любовное возбуждение почти угасло, менестрель осознал, каким сумасбродством было явиться в королевские покои. Преследовать женщину, будто она не супруга государя, а девка-прислужница на постоялом дворе…
Кичливая потаскушка Альма непременно донесет вальденбургскому владыке о том, какие небылицы он плел и как поспешно убрался восвояси. И, воистину, надо вознестись уж слишком высоко даже для короля, чтобы не учуять, в чем тут дело!
Страх продрал по спине, выступил холодным потом меж лопаток, ударил под колени. Лео оглянулся, словно уже ожидал увидеть бегущих по следу гончих королевской своры, но коридор был пуст и темен.
Опомнись, это ничего не значит. Разве не забавляется кошка с мышкой, прежде чем сожрать?
Ум понуждал действовать, защищаться, бежать, однако менестрель не в силах был двинуться с места. Стоял, опустив голову, касаясь рукой стены.
Потребовалось время, чтобы прогнать стылое оцепенение ужаса, унять слабость в ногах и двинуться дальше.
При входе в зал Королей, где тьму едва цеплял трепещущий огонек лучины, ему послышался какой-то шорох; менестрель замер, стараясь понять, что происходит.
– Свен, – шепотом произнес женский голос, и Лео узнал герцогиню Рюттель. – Я так рада твоему возвращению. Если бы ты знал, какие страхи одолевали меня…
Снова шорох, словно герцог обнял ее или ласково погладил по плечам.
– Думается, мы с герцогиней Лините вскоре придем к обоюдному согласию, хотя это непросто – потребовалось заручиться поддержкой короля и даже пойти на… кое-какие хитрости.
– О, Свен, неужели ты уподобился Лео Вагнеру?! В Тевольте он прославился, кроме всего прочего, тем, что устраивал королю тайные свидания с замужними дамами, женами стакезейских купцов…
– Милая герцогиня, какое мне дело до любовных похождений короля Густава, или короля Вольфа, или их обоих? Речь о нас с тобой. Я оставлю сыну Фернбург, но это неважно, потому что есть Алтегарт. Там нам будет не хуже, чем в Вальденбурге, поверь. Ты станешь его полноправной хозяйкой и устроишь все так, как тебе захочется.
– И твоя супруга согласится на это?!
– Между нами никогда не было такой горячей влюбленности, как между моим кузеном и твоей сестрой, так что герцогиня Лините легко сможет утешиться, и я ничуть не склонен этому препятствовать. Юха, она достаточно разумна и рассудительна, чтобы понимать, что я не стану ее больше любить оттого, что она проявит упрямство…
Лео не смог сдержать улыбки, сообразив, что невольно стал свидетелем весьма личного разговора, и порадовался, что появился здесь именно сейчас, а не четвертью часа позже – мало ли, в каком виде ему довелось бы застать влюбленных…
Он нарочито громко шаркнул подошвой сапога по каменному полу, прежде чем сделать еще шаг вперед, явиться из густой тьмы неосвещенной галереи.
– Менестрель? А тебе что здесь понадобилось?
– Герцог, вы разве не знаете, что мое самое любимое занятие – бродить ночами по пустым залам замка Вальденбург? – фыркнул Лео, глядя на Евгению, которая, воспользовавшись тем, что лучина освещает ближайшую шпалеру, внимательно рассматривала ее. – Так что я, можно сказать, занимаюсь обычным своим делом.
– Да, – пренебрежительно произнесла Евгения. – Подсматриваешь и подслушиваешь.
– Меня не слишком интересуют ваши любовные тайны, прекрасная герцогиня. Мне нужно просто пройти от этой двери до другой, если вам будет угодно разрешить мне это.
Евгения услышала неприкрытую зависть в его словах. Должно быть, сейчас он сам хотел бы стоять во мраке пустого зала и сжимать в объятиях любимую женщину.
– Угодно, – сказал Свен. – И сделай это побыстрее.
– С превеликим удовольствием, – сказал Лео, проходя мимо них, и добавил, глядя на Евгению. – Герцогиня, верь мне, я говорю правду. Теперь самое лучшее время, чтобы попытаться обсудить с его величеством столь щекотливую тему. Позже, особенно если переговоры, – полупоклон в сторону герцога. – Не увенчаются успехом, он может и не пожелать вас выслушать…
Евгения не удостоила его ответом. Свен, проводив менестреля взглядом, снова повернулся к своей возлюбленной и задул огонек.
…Нет сомнений, что рано или поздно развод состоится. Чего желают король и герцог, того хочет судьба. Мало ли женщин вроде госпожи Лините оказывались в подобной ситуации и вынуждены были решать, что безопаснее – уступить и сохранить достоинство, или быть обвиненной… в супружеской измене, например, и отправиться в монастырь?
Евгения поймала себя на мысли, что явная несправедливость задуманного Свеном – если он и вправду это задумал, – не слишком ее тревожит. Но разве брак по принуждению, по содействию королевы и короля стоит того, чтобы так отчаянно за него сражаться? Или ты совсем утратила гордость, Евгения Рюттель, дочь Эриха фон Зюдова, и теперь все, что когда-то говорил твоему супругу Вольф, желая оклеветать тебя – правда?..
А еще она внезапно вспомнила незнакомца, шедшего вдоль кромки леса тем свежим, красивым, холодным ноябрьским утром.
У него был взгляд воина, прямой и открытый – и в то же время удивительно доверчивый. И этот чужой человек смотрел на герцогиню так, будто ничто в ее сердце не было для него тайной; и ей показалось, что он чувствовал в ней, Евгении, что-то такое… что-то близкое, то же, что почувствовала в нем она.
И пусть они прошествовали друг мимо друга молча, как и полагается посторонним людям – Евгения бережно хранила это хрупкое, хрустальное воспоминание, и совсем не хотелось верить в то, что, скорее всего, они больше никогда не встретятся.
– А ведь этот наглец прав, – сказала она, отгоняя от себя непрошеные мысли. – Мне следует пересилить свое нежелание, и все-таки попросить аудиенции у Вольфа…
– Я говорил с Торнхельмом. Он, разумеется, не желает впутываться в тевольтские делишки с графством Цеспель. Но я могу кое-что предложить твоему сюзерену…
– В обмен на меня?
– Любовь моя, я не хотел бы, чтобы это звучало так.
Видеть герцога смущенным собственной неловкостью было невыносимо.
Евгения кивнула в знак согласия, дотронулась кончиками пальцев до его губ – только молчи!
ГЛАВА 8
Пережитый страх и опасность разоблачения побудили менестреля вести себя осторожней и держаться поближе к своему господину до тех пор, пока Вольф оставался в Вальденбурге. Возможности увидеться с королевой наедине или хотя бы переговорить с ней вдали от свиты тоже пока не представлялось, и потому он прилежно занимался поручаемыми ему делами – благо их было предостаточно, – надеясь, что страшные челюсти Зигера не сомкнутся на его горле.
Но королевские гончие, похоже, пока не мчались по его следу, а значит, Анастази либо придумала весьма убедительное объяснение его появления в королевских покоях, либо открыла служанке хотя бы полуправду, которая на время помогает избежать прямой лжи.
Его собственные слуги также не сидели без дела, и теперь Лео знал, что Альма весьма обязана своей госпоже, устроившей ее брак с Михаэлем, постельничим королевской семьи – ибо король неохотно уступил их сердечным прошениям, вняв просьбе и желанию королевы лишь после долгих уговоров, ласк и прочих милых супружеских хитростей.
Семейный союз, по-видимому, оказался счастливым, в нем родились дети – и, разумеется, Альме следовало хорошенько подумать, прежде чем теперь отвечать королеве низкой неблагодарностью.
…Впрочем, даже зная об их связи, никакой приглядчик не смог бы попенять, что королеву занимает одна лишь любовь – Анастази никогда не забывала о том, что подданные нуждаются в ее справедливости и милосердии. Хотя прошлый год был урожайным, зима выдалась снежной и морозной, и многим требовалась помощь – объезжая вальденбургские угодья, Анастази щедро раздавала милостыню, выслушивала жалобы и просьбы.
Ее всегда сопровождали распорядители – двое, а иной раз и больше. Королева не терпела, если ее приказания выполнялись недостаточно расторопно.
Можно ли было не восхищаться ею, когда она, спокойная и статная, сидела в кресле, установленном на деревянном помосте посреди какой-нибудь деревенской площади, и выслушивала тех, кто приходил к ней с жалобами и просьбами? Крестьяне говорили длинно и путано, или же наоборот, слишком коротко, куце, будто каждое лишнее слово стоило им звонкой монеты. Тогда их речи становились вовсе малопонятными, словно те люди, что пашут землю и те, что живут в замках, сотворены совершенно по-разному.
Но королева никогда не торопила говоривших, не выказывала нетерпения и раздражения. Невозмутимо слушала, лишь изредка улыбаясь, словно бы про себя.
По скромному мнению Лео, которого, впрочем, никто не спрашивал, этим людям было не на что жаловаться – кроме, разумеется, привычных тягот крестьянской жизни, о которых говори не говори, легче они не станут.
