– А если путник пожелает еще чего-нибудь, не только насытить брюхо, а еще и сердце взвеселить?.. – крикнул один из воинов, и трактирщик подмигнул ему.
– Если гостю надобно, найдется и для сердца забава. Однако сие будет стоить еще монету…
– Мой господин! – осмелился просить Энно. – Темнеет! Разумно ли продолжать поиски ночью? Мы сами заплутаем, а наши кони переломают ноги в лесном буреломе…
– Некогда, некогда! – Лео швырнул монету трактирщику, тот ловко поймал ее на лету. – Смотри! Узнаю, что обманул – все здесь пожгу!
Опасаясь, что король Торнхельм все же вышлет отряд на поиски королевы, во весь опор помчались дальше. Однако на следующем постоялом дворе дама со служанкой не появлялась – ни в сопровождении старого Эделара, ни без оного.
На сей раз Лео испугался не на шутку – а если Анастази и Альму нашли раньше него? Или провожатый привел их прямиком в логово лесных разбойников?.. Если она и вовсе не покидала Вальденбург?
Когда под утро тьма сделалась совсем непроглядной, они все же были вынуждены остановиться, чтобы дать отдых и себе, и лошадям. Развели костер в стороне от дороги. Кое-кто даже ухитрился уснуть, завернувшись в плащ, однако едва забрезжил рассвет, менестрель велел своим спутникам седлать коней.
– Пошевеливайтесь, вы!.. На прогулку отправились, что ли?
Заря всползала на небо неохотно, будто не хотела указывать менестрелю путь к королеве.
…– Кто это? – тревожно прошептала Анастази; она первой услышала дробный топот копыт. На исходе ночи беглянки и их проводник покинули маленькую лесную деревушку, где нашли приют, и теперь были на дороге совсем одни. – Я заплачу тебе вдвое, если сумеешь их спровадить!
Но было уже поздно. Показались всадники – четверо, за ними еще трое.
– Эй, не ты ли Эделар из Лиме? – крикнул тот, что ехал первым. Старик откликнулся, не торопясь кланяться:
– А кому он занадобился?..
– Ты-то нам без надобности, старик! Но женщины, которые доверились тебе, нуждаются в покое и защите! За этим мы здесь. Не стой на пути.
Старый Эделар не успел ответить. Услышав знакомый голос, Анастази улыбнулась, откинула капюшон.
– О, менестрель, как же я рада тебя видеть!
Лео подъехал к ней. Улыбаясь, прижал к сердцу правую ладонь.
– Опасно передвигаться по лесным дорогам со столь малой свитой, моя госпожа. Позволь, мы будем рядом.
Она смотрела внимательно и ласково, словно они не расстались два дня назад, а провели в разлуке несколько месяцев, потом с приветливой улыбкой протянула ему руку.
– Я буду рада, если ты и твои люди станут сопровождать нас.
Он тоже никак не мог отвести от нее взгляда. На щеках легкий румянец, будто она только что умылась ключевой водой, серые глаза чуть прищурены – вот-вот рассмеется; темные волосы аккуратно заплетены в две косы, оставляя открытым чистый лоб. А легкость жестов, а непринужденность, с какой она держится в седле!.. Королева во всем! И простой шерстяной плащ, наброшенный на плечи, может обмануть разве что грубого и неискушенного пастуха…
Лео снова поцеловал ей руку. На душе сделалось тепло и спокойно, словно он приехал туда, куда стремился, и больше не было нужды торопиться.
– Скажи мне, менестрель… – обратилась к нему Анастази спустя некоторое время. Воины поотстали; Энно, ехавший рядом с Альмой, расточал ей любезности, она же казалась весьма недовольной. – Ты оставил Вальденбург в спешке, как и я?
– Да, моя госпожа, ибо таково было веление моего сюзерена.
Анастази усмехнулась.
– Твой господин слишком добр ко мне. Опасаюсь, нечем будет отплатить ему за участие… И что же говорят в Вальденбурге о моем отъезде?
– Что королеве привиделся непонятный сон, и она поспешила в Керн, дабы поговорить с госпожой Агнессой Менк и успокоить душу. Во всяком случае, твой супруг желает, чтобы все думали так.
– О, это похоже на него, – вполголоса произнесла она, скорее сама себе, чем Лео. – Но, возможно, это самое правильное из всего, что он мог и должен был сказать…
– У меня для тебя дурная новость, о прекрасная королева, – понизив голос, добавил Лео.
– В чем на сей раз дело?
– Несчастье с герцогом Лините.
– И ты молчишь!.. Он жив?
– Да, моя госпожа, но очень плох.
– Что произошло? – холодея, спросила Анастази.
– Никто в точности не знает, ибо свидетелей тому не было, но нынче днем слуги нашли герцога лежащим на полу в беспамятстве. Полагают, что он оступился и упал…
– Боже мой, как страшно! – прошептала королева, качая головой. – Сколько горя! Бедный герцог…
– Как ты знаешь, он последнее время злоупотреблял вином. А его слуга, этот мальчишка – о, свет не видывал этакого дурака!..
– Неужели он повинен в этой беде?
– Подробности еще предстоит выяснить, но уже то, что его господин остался без присмотра… – Лео помолчал. – Полагаю, герцог, очнувшись, чувствовал себя дурно и стал требовать вина, которое мальчишка ему и принес. Господин пожелал еще, но в том ему отказали, ссылаясь на вред для здоровья. Тогда он сам отправился на поиски желаемого… Они привели его в вальденбургские винные погреба, где…
– Довольно. Я поняла.
Анастази отвернулась, потом снова набросила капюшон, так, чтобы никто не мог видеть ее лица. Она была подавлена, и Лео пожалел о своем многословии.
…Герцог Лините, прогнав от себя пажа, и обругав его последними словами – так не ругают и скотину, – направлялся к лестнице, ведущей с жилого этажа вниз, в подвалы и кладовые. Повинуясь скорее чутью, чем разуму, Лео шел за ним, держась на значительном расстоянии.
Вслед за герцогом Лините он оставил по левую руку замковую кухню, на которой, как обычно, царила суета. Так некоторое время назад самого менестреля вела Анастази, вздумавшая пошутить…
Если его застанут за этим занятием, он погиб. Но если представится удобный случай… Тогда один удар, одно верно рассчитанное движение возвратят все на свои места, и не придется трястись от страха в ожидании, когда вальденбургские палачи поволокут мерзкого прелюбодея в пыточную камеру.
Менестрель таился у поворотов и выступов, стараясь не попадаться никому на глаза и производить как можно меньше шума; герцог же спотыкался, бранился, разговаривал сам с собой. Возле первой из бесчисленных замковых кладовых молодой слуга, несший бочонок с элем, почтительно приветствовал господина – тот ответил невнятным бормотаньем.
Лео, отступив во тьму бокового коридора, ждал, пока юноша скроется из виду.
Свену оставалось перешагнуть высокий порог одной из кладовых, когда он, то ли наступив на полу плаща, то ли попросту зацепившись ногой за ногу, нелепо покачнулся, взмахнул руками и рухнул на каменный пол. Светильник выпал из его рук, дребезжа, покатился по полу, лучина погасла; света от укрепленного на стене факела хватало, чтобы разглядеть две широкие ступени, ведущие вниз, в глубину кладовой, и пространство возле распахнутой двери.
Герцог лежал, не двигаясь. Лео спустился к нему, склонился, пытаясь понять, жив ли тот. Позвал, сначала тихо, потом громче – герцог не откликался; то ли был без сознания, то ли…
Менестрель опустился на колени, придерживая полу плаща, чтобы не испачкаться в крови, если окажется, что несчастный разбил голову; попытался расслышать дыхание – безуспешно, ибо собственное сердце грохотало как кузнечный молот.
Лео отпрянул, опасаясь быть застигнутым в столь двусмысленном положении. Вышел, стряхнул пыль с одежды, огляделся, притворил дверь. Потом, попятившись, повернулся и бросился прочь.
По настоянию королевы они остановившись на краткий отдых в Версенском аббатстве, и провели немало времени в церкви с низкими сводами, скупо украшенными резьбой, и полукруглыми, точно крепостные бойницы, окнами; Анастази долго оставалась коленопреклоненной возле украшенного цветами алтаря; Альма была рядом с ней и тоже молилась о чем-то своем.
Потом до самого вечера ехали скорой рысью, торопясь добраться до следующего постоялого двора засветло. К раскрытым воротам подъехали на закате, когда от солнца остались лишь широкие алые полосы на горизонте, над равниной, сменившей лес.
Одноэтажный дом был мал и выглядел неприветливо. Путники – в основном небогатые торговцы да странствующие монахи, – обыкновенно ночевали, укладываясь спать на лавках или на полу; если же гость хотел уединения и мог за него заплатить, хозяин предлагал ему занять каморку на чердаке. Туда вела узкая деревянная лестница, делавшая резкий поворот – что, впрочем, понравилось Лео, ибо в случае, если возможные преследователи пожелали бы подняться наверх, то даже один опытный воин мог бы надолго задержать их. Свет в каморку проникал сквозь маленькое окно. Посередине стоял небольшой стол, у одной из стен – грубо сколоченная деревянная лежанка; у другой валялась большая охапка соломы, ложе для слуг или оруженосцев. Где-то под скатом крыши ворковали голуби.
Королева не пожелала спускаться в общий зал; Лео нашел это разумным – мало ли отребья сбредается к ночи в такие вот придорожные дома, к огню и дешевому пиву, да еще и с тайной надеждой обобрать зазевавшихся путников?
– Отнеси госпоже ужин, – велел он трактирной служанке, рослой девице с крупными, крепкими руками. – И вина… Есть у твоего хозяина приличное вино, достойное благородной дамы?
Служанка, обрадовавшись возможности услужить богатой госпоже, а не толкаться внизу, в тесноте и жаре, ретиво взялась за дело. Поставила на стол масляную лампу – освещенная золотисто-рыжим светом, даже эта каморка казалась довольно уютной. Помогла Альме разгородить помещение, протянув веревку и повесив на нее наподобие занавеси большой кусок некрашеного полотна. Принесла шитье – подлатать одежду, если требуется…
Когда Альма протянула ей нижнюю тунику королевы, тотчас же по приезду пожелавшей переодеться, только восхищенно ахнула, рассматривая на свет тонкую ткань:
– Лучшие мои нитки не сгодятся для самой дешевой из ваших рубашек, госпожа…
Потом подала густую похлебку, приправленную специями, яичницу со свежей зеленью, хлеб, сыр и немного меда – самые простые блюда, но вполне исправно приготовленные; Анастази почему-то подумалось, что эта трапеза пришлась бы по душе королю Торнхельму.
Альма по привычке расспрашивала девицу о жизни вблизи от вечно веселящегося Штокхама – дорог ли хлеб и не притесняет ли местных крестьян королевский судья; королева же, казалось, вовсе не слушала. Стояла у маленького оконца, смотрела в кромешную тьму, перебирала четки.
…Наконец девица оставила их, весьма довольная тем, как провела время и вознаграждением, которое получила. Альма, утомленная долгой дорогой, вскоре уснула, и не слышала, как в дверь тихонько постучали – вернее, царапнули перстнем, тихо, но настойчиво. Понимая, кто это может быть, Анастази поднялась с постели, отворила. Приложила палец к губам.
– Тише. Не разбуди ее.
Снова выглянула в окно, точно чего-то ждала; повернулась к менестрелю.
– Как думаешь, они не найдут нас здесь?..
– Суди сама, моя королева – король, твой супруг, пожелал скрыть твое бегство. Не думаю, что его егеря станут искать тебя так уж рьяно… К тому же он наверняка догадывается, куда ты направляешься.
– Никогда не думала, что смогу оставить Вальденбург вот так…
– Ты поступила разумно, – Лео сел на кровать, откинулся к стене; потом полулег, внимательно глядя на Анастази. – Не тревожься. Разве здесь не лучше, чем в какой-нибудь горной крепости?
В окно врывались звуки ночи, шелест листьев, щелканье, какие-то дальние шорохи, – и ароматы ночных цветов приятно и таинственно кружили голову. Где-то в деревянных перекрытиях застрекотал сверчок. Лео потянулся к столу, задул огонь.
– Здесь постель застелена соломой… Под покрывалом солома, как на сеновале, – прошептала Анастази, опускаясь рядом с ним.
– Чем проще ложе, тем любовь слаще, моя королева, – ответил Лео, и она увидела в полутьме, как поблескивают его глаза.
– Может, ты хочешь сказать, что мне и того достаточно? – Анастази придвинулась ближе, принялась расстегивать его пояс; тугая застежка поддалась не сразу. Менестрель рассмеялся.
– Я хочу лишь сказать, что сделаю все, чтобы ты не почувствовала, что спишь сегодня на такой простой постели, Ази.
Уже под утро ему послышался волчий вой, а потом забрехали собаки – и Лео пробудился, приподнялся на локте. Анастази крепко спала, прижавшись лбом к его плечу, держа обеими руками за руку, и, кажется, улыбалась во сне. Менестрель несколько раз шепотом позвал Альму, но ему никто не ответил – служанка, должно быть, поднялась затемно.
Лео повернулся к Анастази и поцеловал ее. Она, просыпаясь, мягко обняла его за шею, нежась, наслаждаясь тем, что можно не замечать времени. Но тотчас же ему почудилась в ее взгляде какая-то грусть – может, воспоминание о близких, а может, тревога за будущее, – и менестрель еле сумел отогнать от себя мысль, что не так уж далеко то несчастливое время, когда эта связь, такая необходимая и естественная ныне, станет тяготить их обоих.
– У тебя новое кольцо? – ее тонкие пальцы, едва касаясь, скользили вдоль его запястья, легли в ладонь. Казалось, она внимательно рассматривает, изучает его руки.
Лео кивнул.
– Посмотри, какое.
Снял кольцо и подал ей; на пальце остался странный отпечаток, напоминающий букву «А». Анастази посмотрела на внутреннюю сторону кольца, и увидела там выступающие обводы точно такого же начертания.
– О, Лео… – протянула она, сознавая, что совсем отвыкла от затейливых любовных игр и многозначительных намеков, которые так ценились в Тевольте и к которым был совершенно равнодушен вальденбургский король.
Лео усмехнулся и взял ее за руку. Поцеловал раскрытую ладонь.
– У меня есть для тебя подарок, Ази. Я хотел отдать его тебе сразу после турнира, чтобы ты чаще вспоминала меня, когда я уеду, но…
– Этого не нужно, – сказала она, но он все равно надел ей на палец золотое кольцо с разноцветным эмалевым узором из переплетенных цветов. Анастази не приходилось раньше встречать такие – в кольце скрывалось сложное устройство, и, приведя его в действие, можно было видеть, как золотые пластинки сдвигаются, а под ними обнаруживается вставка с написанным на ней нежным признанием.
Посланием Лео к Анастази была баллада про обольстительницу-лису.
– Влюбленные должны одаривать друг друга, Ази. Но там, в Вальденбурге, это было слишком рискованно…
Анастази обняла его, потянула к себе. В маленькой комнате было душно, и солнечный луч неторопливо путешествовал по стене.
Здесь же они распростились с Эделаром – королева проявила щедрость и заплатила ему почти вдвое больше того, о чем изначально был уговор. Проводник не уставал благодарить ее; она же лишь улыбнулась, дозволяя поцеловать подол своего платья:
– Вспоминай меня, старик. А если хочешь отблагодарить, помолись как-нибудь в версенской церкви. Знаю, ты часто бываешь там.
На следующую ночь, преодолев уже больше половины пути до переправы, они заночевали в Тергау, и Лео вновь разбудил волчий вой – на самой окраине деревни, совсем недалеко. Менестрель осторожно, боясь разбудить Анастази, поднялся с постели, подошел к окну, приоткрыл ставни и долго вглядывался во тьму.
…Волк объявился на четвертый день их путешествия. Они только-только въехали в лес. Росшие вперемешку ели и липы заслоняли свет, а кусты лещины под ними сплетались ветвями, цеплялись за плащи. Внимательному Лео почудилось, что позади мелькнула смутная тень, а потом появилась слева, на уходящем вверх пологом склоне…
– Если гостю надобно, найдется и для сердца забава. Однако сие будет стоить еще монету…
– Мой господин! – осмелился просить Энно. – Темнеет! Разумно ли продолжать поиски ночью? Мы сами заплутаем, а наши кони переломают ноги в лесном буреломе…
– Некогда, некогда! – Лео швырнул монету трактирщику, тот ловко поймал ее на лету. – Смотри! Узнаю, что обманул – все здесь пожгу!
Опасаясь, что король Торнхельм все же вышлет отряд на поиски королевы, во весь опор помчались дальше. Однако на следующем постоялом дворе дама со служанкой не появлялась – ни в сопровождении старого Эделара, ни без оного.
На сей раз Лео испугался не на шутку – а если Анастази и Альму нашли раньше него? Или провожатый привел их прямиком в логово лесных разбойников?.. Если она и вовсе не покидала Вальденбург?
Когда под утро тьма сделалась совсем непроглядной, они все же были вынуждены остановиться, чтобы дать отдых и себе, и лошадям. Развели костер в стороне от дороги. Кое-кто даже ухитрился уснуть, завернувшись в плащ, однако едва забрезжил рассвет, менестрель велел своим спутникам седлать коней.
– Пошевеливайтесь, вы!.. На прогулку отправились, что ли?
Заря всползала на небо неохотно, будто не хотела указывать менестрелю путь к королеве.
…– Кто это? – тревожно прошептала Анастази; она первой услышала дробный топот копыт. На исходе ночи беглянки и их проводник покинули маленькую лесную деревушку, где нашли приют, и теперь были на дороге совсем одни. – Я заплачу тебе вдвое, если сумеешь их спровадить!
Но было уже поздно. Показались всадники – четверо, за ними еще трое.
– Эй, не ты ли Эделар из Лиме? – крикнул тот, что ехал первым. Старик откликнулся, не торопясь кланяться:
– А кому он занадобился?..
– Ты-то нам без надобности, старик! Но женщины, которые доверились тебе, нуждаются в покое и защите! За этим мы здесь. Не стой на пути.
Старый Эделар не успел ответить. Услышав знакомый голос, Анастази улыбнулась, откинула капюшон.
– О, менестрель, как же я рада тебя видеть!
Лео подъехал к ней. Улыбаясь, прижал к сердцу правую ладонь.
– Опасно передвигаться по лесным дорогам со столь малой свитой, моя госпожа. Позволь, мы будем рядом.
Она смотрела внимательно и ласково, словно они не расстались два дня назад, а провели в разлуке несколько месяцев, потом с приветливой улыбкой протянула ему руку.
– Я буду рада, если ты и твои люди станут сопровождать нас.
Он тоже никак не мог отвести от нее взгляда. На щеках легкий румянец, будто она только что умылась ключевой водой, серые глаза чуть прищурены – вот-вот рассмеется; темные волосы аккуратно заплетены в две косы, оставляя открытым чистый лоб. А легкость жестов, а непринужденность, с какой она держится в седле!.. Королева во всем! И простой шерстяной плащ, наброшенный на плечи, может обмануть разве что грубого и неискушенного пастуха…
Лео снова поцеловал ей руку. На душе сделалось тепло и спокойно, словно он приехал туда, куда стремился, и больше не было нужды торопиться.
– Скажи мне, менестрель… – обратилась к нему Анастази спустя некоторое время. Воины поотстали; Энно, ехавший рядом с Альмой, расточал ей любезности, она же казалась весьма недовольной. – Ты оставил Вальденбург в спешке, как и я?
– Да, моя госпожа, ибо таково было веление моего сюзерена.
Анастази усмехнулась.
– Твой господин слишком добр ко мне. Опасаюсь, нечем будет отплатить ему за участие… И что же говорят в Вальденбурге о моем отъезде?
– Что королеве привиделся непонятный сон, и она поспешила в Керн, дабы поговорить с госпожой Агнессой Менк и успокоить душу. Во всяком случае, твой супруг желает, чтобы все думали так.
– О, это похоже на него, – вполголоса произнесла она, скорее сама себе, чем Лео. – Но, возможно, это самое правильное из всего, что он мог и должен был сказать…
– У меня для тебя дурная новость, о прекрасная королева, – понизив голос, добавил Лео.
– В чем на сей раз дело?
– Несчастье с герцогом Лините.
– И ты молчишь!.. Он жив?
– Да, моя госпожа, но очень плох.
– Что произошло? – холодея, спросила Анастази.
– Никто в точности не знает, ибо свидетелей тому не было, но нынче днем слуги нашли герцога лежащим на полу в беспамятстве. Полагают, что он оступился и упал…
– Боже мой, как страшно! – прошептала королева, качая головой. – Сколько горя! Бедный герцог…
– Как ты знаешь, он последнее время злоупотреблял вином. А его слуга, этот мальчишка – о, свет не видывал этакого дурака!..
– Неужели он повинен в этой беде?
– Подробности еще предстоит выяснить, но уже то, что его господин остался без присмотра… – Лео помолчал. – Полагаю, герцог, очнувшись, чувствовал себя дурно и стал требовать вина, которое мальчишка ему и принес. Господин пожелал еще, но в том ему отказали, ссылаясь на вред для здоровья. Тогда он сам отправился на поиски желаемого… Они привели его в вальденбургские винные погреба, где…
– Довольно. Я поняла.
Анастази отвернулась, потом снова набросила капюшон, так, чтобы никто не мог видеть ее лица. Она была подавлена, и Лео пожалел о своем многословии.
…Герцог Лините, прогнав от себя пажа, и обругав его последними словами – так не ругают и скотину, – направлялся к лестнице, ведущей с жилого этажа вниз, в подвалы и кладовые. Повинуясь скорее чутью, чем разуму, Лео шел за ним, держась на значительном расстоянии.
Вслед за герцогом Лините он оставил по левую руку замковую кухню, на которой, как обычно, царила суета. Так некоторое время назад самого менестреля вела Анастази, вздумавшая пошутить…
Если его застанут за этим занятием, он погиб. Но если представится удобный случай… Тогда один удар, одно верно рассчитанное движение возвратят все на свои места, и не придется трястись от страха в ожидании, когда вальденбургские палачи поволокут мерзкого прелюбодея в пыточную камеру.
Менестрель таился у поворотов и выступов, стараясь не попадаться никому на глаза и производить как можно меньше шума; герцог же спотыкался, бранился, разговаривал сам с собой. Возле первой из бесчисленных замковых кладовых молодой слуга, несший бочонок с элем, почтительно приветствовал господина – тот ответил невнятным бормотаньем.
Лео, отступив во тьму бокового коридора, ждал, пока юноша скроется из виду.
Свену оставалось перешагнуть высокий порог одной из кладовых, когда он, то ли наступив на полу плаща, то ли попросту зацепившись ногой за ногу, нелепо покачнулся, взмахнул руками и рухнул на каменный пол. Светильник выпал из его рук, дребезжа, покатился по полу, лучина погасла; света от укрепленного на стене факела хватало, чтобы разглядеть две широкие ступени, ведущие вниз, в глубину кладовой, и пространство возле распахнутой двери.
Герцог лежал, не двигаясь. Лео спустился к нему, склонился, пытаясь понять, жив ли тот. Позвал, сначала тихо, потом громче – герцог не откликался; то ли был без сознания, то ли…
Менестрель опустился на колени, придерживая полу плаща, чтобы не испачкаться в крови, если окажется, что несчастный разбил голову; попытался расслышать дыхание – безуспешно, ибо собственное сердце грохотало как кузнечный молот.
Лео отпрянул, опасаясь быть застигнутым в столь двусмысленном положении. Вышел, стряхнул пыль с одежды, огляделся, притворил дверь. Потом, попятившись, повернулся и бросился прочь.
По настоянию королевы они остановившись на краткий отдых в Версенском аббатстве, и провели немало времени в церкви с низкими сводами, скупо украшенными резьбой, и полукруглыми, точно крепостные бойницы, окнами; Анастази долго оставалась коленопреклоненной возле украшенного цветами алтаря; Альма была рядом с ней и тоже молилась о чем-то своем.
Потом до самого вечера ехали скорой рысью, торопясь добраться до следующего постоялого двора засветло. К раскрытым воротам подъехали на закате, когда от солнца остались лишь широкие алые полосы на горизонте, над равниной, сменившей лес.
Одноэтажный дом был мал и выглядел неприветливо. Путники – в основном небогатые торговцы да странствующие монахи, – обыкновенно ночевали, укладываясь спать на лавках или на полу; если же гость хотел уединения и мог за него заплатить, хозяин предлагал ему занять каморку на чердаке. Туда вела узкая деревянная лестница, делавшая резкий поворот – что, впрочем, понравилось Лео, ибо в случае, если возможные преследователи пожелали бы подняться наверх, то даже один опытный воин мог бы надолго задержать их. Свет в каморку проникал сквозь маленькое окно. Посередине стоял небольшой стол, у одной из стен – грубо сколоченная деревянная лежанка; у другой валялась большая охапка соломы, ложе для слуг или оруженосцев. Где-то под скатом крыши ворковали голуби.
Королева не пожелала спускаться в общий зал; Лео нашел это разумным – мало ли отребья сбредается к ночи в такие вот придорожные дома, к огню и дешевому пиву, да еще и с тайной надеждой обобрать зазевавшихся путников?
– Отнеси госпоже ужин, – велел он трактирной служанке, рослой девице с крупными, крепкими руками. – И вина… Есть у твоего хозяина приличное вино, достойное благородной дамы?
Служанка, обрадовавшись возможности услужить богатой госпоже, а не толкаться внизу, в тесноте и жаре, ретиво взялась за дело. Поставила на стол масляную лампу – освещенная золотисто-рыжим светом, даже эта каморка казалась довольно уютной. Помогла Альме разгородить помещение, протянув веревку и повесив на нее наподобие занавеси большой кусок некрашеного полотна. Принесла шитье – подлатать одежду, если требуется…
Когда Альма протянула ей нижнюю тунику королевы, тотчас же по приезду пожелавшей переодеться, только восхищенно ахнула, рассматривая на свет тонкую ткань:
– Лучшие мои нитки не сгодятся для самой дешевой из ваших рубашек, госпожа…
Потом подала густую похлебку, приправленную специями, яичницу со свежей зеленью, хлеб, сыр и немного меда – самые простые блюда, но вполне исправно приготовленные; Анастази почему-то подумалось, что эта трапеза пришлась бы по душе королю Торнхельму.
Альма по привычке расспрашивала девицу о жизни вблизи от вечно веселящегося Штокхама – дорог ли хлеб и не притесняет ли местных крестьян королевский судья; королева же, казалось, вовсе не слушала. Стояла у маленького оконца, смотрела в кромешную тьму, перебирала четки.
…Наконец девица оставила их, весьма довольная тем, как провела время и вознаграждением, которое получила. Альма, утомленная долгой дорогой, вскоре уснула, и не слышала, как в дверь тихонько постучали – вернее, царапнули перстнем, тихо, но настойчиво. Понимая, кто это может быть, Анастази поднялась с постели, отворила. Приложила палец к губам.
– Тише. Не разбуди ее.
Снова выглянула в окно, точно чего-то ждала; повернулась к менестрелю.
– Как думаешь, они не найдут нас здесь?..
– Суди сама, моя королева – король, твой супруг, пожелал скрыть твое бегство. Не думаю, что его егеря станут искать тебя так уж рьяно… К тому же он наверняка догадывается, куда ты направляешься.
– Никогда не думала, что смогу оставить Вальденбург вот так…
– Ты поступила разумно, – Лео сел на кровать, откинулся к стене; потом полулег, внимательно глядя на Анастази. – Не тревожься. Разве здесь не лучше, чем в какой-нибудь горной крепости?
В окно врывались звуки ночи, шелест листьев, щелканье, какие-то дальние шорохи, – и ароматы ночных цветов приятно и таинственно кружили голову. Где-то в деревянных перекрытиях застрекотал сверчок. Лео потянулся к столу, задул огонь.
– Здесь постель застелена соломой… Под покрывалом солома, как на сеновале, – прошептала Анастази, опускаясь рядом с ним.
– Чем проще ложе, тем любовь слаще, моя королева, – ответил Лео, и она увидела в полутьме, как поблескивают его глаза.
– Может, ты хочешь сказать, что мне и того достаточно? – Анастази придвинулась ближе, принялась расстегивать его пояс; тугая застежка поддалась не сразу. Менестрель рассмеялся.
– Я хочу лишь сказать, что сделаю все, чтобы ты не почувствовала, что спишь сегодня на такой простой постели, Ази.
Уже под утро ему послышался волчий вой, а потом забрехали собаки – и Лео пробудился, приподнялся на локте. Анастази крепко спала, прижавшись лбом к его плечу, держа обеими руками за руку, и, кажется, улыбалась во сне. Менестрель несколько раз шепотом позвал Альму, но ему никто не ответил – служанка, должно быть, поднялась затемно.
Лео повернулся к Анастази и поцеловал ее. Она, просыпаясь, мягко обняла его за шею, нежась, наслаждаясь тем, что можно не замечать времени. Но тотчас же ему почудилась в ее взгляде какая-то грусть – может, воспоминание о близких, а может, тревога за будущее, – и менестрель еле сумел отогнать от себя мысль, что не так уж далеко то несчастливое время, когда эта связь, такая необходимая и естественная ныне, станет тяготить их обоих.
– У тебя новое кольцо? – ее тонкие пальцы, едва касаясь, скользили вдоль его запястья, легли в ладонь. Казалось, она внимательно рассматривает, изучает его руки.
Лео кивнул.
– Посмотри, какое.
Снял кольцо и подал ей; на пальце остался странный отпечаток, напоминающий букву «А». Анастази посмотрела на внутреннюю сторону кольца, и увидела там выступающие обводы точно такого же начертания.
– О, Лео… – протянула она, сознавая, что совсем отвыкла от затейливых любовных игр и многозначительных намеков, которые так ценились в Тевольте и к которым был совершенно равнодушен вальденбургский король.
Лео усмехнулся и взял ее за руку. Поцеловал раскрытую ладонь.
– У меня есть для тебя подарок, Ази. Я хотел отдать его тебе сразу после турнира, чтобы ты чаще вспоминала меня, когда я уеду, но…
– Этого не нужно, – сказала она, но он все равно надел ей на палец золотое кольцо с разноцветным эмалевым узором из переплетенных цветов. Анастази не приходилось раньше встречать такие – в кольце скрывалось сложное устройство, и, приведя его в действие, можно было видеть, как золотые пластинки сдвигаются, а под ними обнаруживается вставка с написанным на ней нежным признанием.
Посланием Лео к Анастази была баллада про обольстительницу-лису.
– Влюбленные должны одаривать друг друга, Ази. Но там, в Вальденбурге, это было слишком рискованно…
Анастази обняла его, потянула к себе. В маленькой комнате было душно, и солнечный луч неторопливо путешествовал по стене.
Здесь же они распростились с Эделаром – королева проявила щедрость и заплатила ему почти вдвое больше того, о чем изначально был уговор. Проводник не уставал благодарить ее; она же лишь улыбнулась, дозволяя поцеловать подол своего платья:
– Вспоминай меня, старик. А если хочешь отблагодарить, помолись как-нибудь в версенской церкви. Знаю, ты часто бываешь там.
На следующую ночь, преодолев уже больше половины пути до переправы, они заночевали в Тергау, и Лео вновь разбудил волчий вой – на самой окраине деревни, совсем недалеко. Менестрель осторожно, боясь разбудить Анастази, поднялся с постели, подошел к окну, приоткрыл ставни и долго вглядывался во тьму.
…Волк объявился на четвертый день их путешествия. Они только-только въехали в лес. Росшие вперемешку ели и липы заслоняли свет, а кусты лещины под ними сплетались ветвями, цеплялись за плащи. Внимательному Лео почудилось, что позади мелькнула смутная тень, а потом появилась слева, на уходящем вверх пологом склоне…
