Они все вместе посмеялись над этой историей, но Свен уловил, что герцогиня скорее хочет казаться веселой, чем действительно радуется, и, когда подали гипокрас, вновь заговорил с ней:
– Клянусь, ты не пожалеешь о том, что мне придется отсутствовать, Евгения, я делаю это ради нас обоих, иначе ни за что бы не поехал в Ферн… Я говорю это теперь, ибо завтра, может статься, нам не удастся попрощаться. Я хочу выехать рано, на утренней заре, чтобы добраться до Гюнтталя засветло. В противном же случае нам придется ночевать в поле, к немалому удовольствию волков, а я предпочел бы не вводить их в такое искушение. Мне слишком многое нужно сделать.
Он говорил с улыбкой, его взгляд был полон искренней радости, но на светлое, нежное лицо Евгении все же набежала тень.
– Неужели и вправду нужно покидать Вальденбург сейчас, когда зима особенно сурова? Что гонит тебя, герцог? Или от чего ты… убегаешь?
– Я надеюсь вернуться с хорошими для нас обоих новостями, – Свен взглянул ей прямо в глаза. – Верь мне, Евгения, и ничего не опасайся. Я оставляю тебя в богатом, укрепленном замке, рядом с людьми, которым безраздельно предан и столь же безраздельно доверяю. Постарайся не скучать, и тогда наша разлука не покажется тебе слишком долгой.
– Что ж, как ни тяжело мне расставаться с тобой, я понимаю, что, пожалуй, по-другому ты поступить не можешь. Поезжай спокойно, но возвращайся как можно скорей. А я буду ждать тебя с любовью и нетерпением, – ответила герцогиня и подала ему руку, которую Свен с нежностью поцеловал. Затем подошел к королеве, склонился к ее руке, и Анастази, подавшись вперед, глядя поверх его головы на мужа, быстрым шепотом произнесла:
– Когда приедешь в Ферн, герцог… не будь прижимистым, словно старый леденский ростовщик. Ты хорошо знаешь свою супругу. Обещай ей больше, чем способно возжелать ее воображение. Помни, вальденбургская королева делает щедрые подарки своим родным, особенно на свадьбу.
Герцог Лините покинул королевский замок, и для Евгении Рюттель жизнь словно замерла. Зимняя скука, хоть и понятная, и привычная, затягивала в себя хуже трясины.
Если бы солнце соизволило разорвать тучи и явить себя земле, можно было бы кататься по льду огибающей замковый холм Теглы; а если бы наконец потеплело – играть в снежки, смотреть, как дети строят снежную крепость…
Но природа скупилась и на тепло, и на солнечный свет, и потому обитатели редко оставляли замок, предпочитая собираться у огня. Галерея по соседству с книгохранилищем перестала быть местом для приятного времяпрепровождения – от больших окон веяло стужей, стекла покрылись ледяными узорами. На замковом мосту гулял холодный, пронизывающий ветер, и даже дозорные старались как можно реже выходить на открытое пространство. Вокруг стен намело снега. Ни гостей, ни врагов не ждали – да и кто в такую погоду отважится на путешествие? А если и решится, то, скорее всего, безвестно сгинет в пустых, враждебных лесах.
Ночами осмелевшие волки покидали лес и в поисках еды подходили совсем близко к стенам, оставляя на белом снегу путаные цепочки следов. Евгения просыпалась от их заунывного пения, в котором порой отчетливо различала слова неведомого языка. Страшно – между королевским замком и Ферном десятки миль пустых полей, чащоб и буреломов, и люди хуже лесного зверя…
И пусть сияние свечей разгоняло холодную тьму, пусть песни звучали одна затейливей другой, жонглеры были необычайно ловки, а пажи весьма искусно разыгрывали сценки королевской охоты или прибытия торжественной процессии в заморскую страну, к властителю в причудливой одежде – на сердце у Евгении было неспокойно, словно она предчувствовала, что ее счастью нескоро суждено сбыться.
Она, впрочем, уже приучила себя к этому состоянию, и не тратила силы на напрасную борьбу. Сожаление о разлуке с дочерью прежде тоже было куда острее, и герцогиня совестилась признаться себе, что, кажется, свыклась и с ним. Застыла, замерзла вместе со всей природой, и мысли текли неспешно, ленивые, серые, несуетные…
О чем там пел Лео вчера, когда настала его очередь? Ланселот и Гвиневра, страстью своей чуть не сгубившие целое королевство? Ах, Анастази порой смотрит на него слишком ласково, нужно обязательно сказать ей, пока не заметил кто-то еще…
Успокоенная теплом камина, герцогиня ждала сестру – которая, по обыкновению, не торопилась, – и почти успела заснуть. В противовес мрачным ночным мыслям, ее нынешняя греза была удивительно светлой. Неожиданно ей припомнился человек, которого она встретила в ту пору поздней осени, когда пастухи возвращают скот с пастбищ и идет первый снег, а на юге, где снега не знают, принято пробовать молодое вино.
Он был высок и статен. Одежда выдавала в нем человека благородного происхождения, но, самое главное – он не просто понравился герцогине, но показался знакомым и близким, и чтобы это понять, хватило всего лишь одного недолгого взгляда.
У самой дороги на Леден, там, где через рощицу бежит ручей, они встретились и разминулись. Незнакомец спустился к воде, чтобы напоить коня, герцогиня же, в сопровождении камеристок и небольшой охраны, направлялась на ярмарку в Гюнттале и торопилась – низкие тучи грозили непогодой.
Разумеется, не было сказано ни слова, но герцогине показалось, что яркое зимнее солнце вдруг озарило ее жизнь, казавшуюся до того серой и пустой.
Вернувшись в Вальденбург на следующий день, она, вопреки обыкновению, ничего не рассказала сестре. Это была только ее, очень личная тайна, и Евгения оказалась не готова открыться – чувство было так пленительно и волшебно-необъяснимо, что хотелось наслаждаться им в одиночестве.
…Звук шагов и шум у самой двери заставили Евгению встрепенуться. Королеве пора было уже появиться. Но вместо Анастази вошел Торнхельм, заполнил собой маленький зал – так высок ростом и широк в плечах, что не человеком казался, а глыбой, героем легенды. Следом за ним показался и Удо, почтительно принял у короля плащ и перчатки, а затем отступил в сторону. Должно быть, юноша сильно озяб – Евгения заметила, как отойдя в сторону, он постарался встать поближе к огню.
Вместе с королем в помещение ворвался прохладный воздух лестничного перехода и легкий запах шалфея.
Евгения поднялась и поклонилась. Собственные страхи сразу же показались нелепыми и мелкими – да и как можно бояться чего-то, когда рядом вальденбургский владыка? Какой волк не признает его своим вожаком?
В ответ на ее поклон Торнхельм только улыбнулся – от глаз лучиками разошлись тонкие морщинки. На его седеющих волосах поблескивали капли воды, и король стряхнул их ладонью. Взял кресло, передвинул от середины стола ближе к камину, чтобы удобнее было беседовать с герцогиней.
Незаметно появившаяся служанка принесла гипокрас и сладости, ловко расставила посуду на столе, придвинула ближе светильник. Евгения не слишком жаловала вино, и всегда пила его сильно разбавленным – над чем посмеивалась даже ее сестра, – но гипокрас был исключением. Смешанный аромат мускатного ореха, корицы и гвоздики наполнил зал, будто согревая его своим пряным жаром – как в далеких, неведомых странах, полных несметных богатств.
Служанка, опустив перед собой сцепленные в замок руки, молча ожидала, когда его величеству будет угодно высказать еще какие-нибудь пожелания. Торнхельму было приятно смотреть на нее – прелестная девушка, такая нежная кожа и красивые, очень ясные глаза.
Он взял с подноса яблоко, подбросил, покрутил в руке, оглядел, перебросил юному пажу. Удо ловко поймал его, поклонился, дотронулся рукой до левой стороны груди в знак признательности. Король заметил, как служанка несмело улыбнулась.
Ее улыбка тоже ему понравилась – веселая, бесхитростная.
– Ступай. Здесь есть все, чего я мог бы желать.
– Так-так, – сказала Евгения, когда девушка вышла. – Весной преобразится год! Возможно, мои глаза обманывают меня… или и в самом деле красота и скромность юной Элке пришлись по сердцу великому королю Торнхельму?
– Я всего лишь подумал о том, что моя жена выбирает себе в служанки до того красивых девиц, что мои же воины могут запросто свернуть себе шеи, разглядывая их… Кроме того, она здесь недавно, – пожал плечами Торнхельм и хотел добавить что-то еще, но передумал, жестом предложил герцогине угощаться. Евгения взяла кубок и сделала глоток.
Торнхельм тоже взял кубок. Посмотрел в окно: кажется, немного потеплело, сыпал мелкий снег, и небо опустилось низко-низко, стараясь жемчужно-серым брюхом придавить замок к земле.
– А где же Ази? Я полагал, что застану ее здесь. Вы разве не вместе гуляли?
– Нет, – сказала Евгения и обхватила ладонями теплые бока кубка. – Я была в саду – правда, совсем недолго, – а она хотела поехать к реке, и, наверное, осуществила свое намерение, раз до сих пор не появилась…
– Одна? Сколько раз я ей говорил, чтобы она не выезжала одна зимой! Мало ли что...
– Ну нет, разумеется, не одна, – Евгения посмотрела на Удо, который в это мгновение как раз откусил от яблока довольно большой кусок, но не смел его жевать, пока герцогиня не отвернется. – Я полагала, что королева взяла с собой любимого пажа, однако вижу, что это не так… Впрочем, он довольно замерз, обходя вместе с тобой дозорные башни. Думаю, это можно приравнять поездке к реке или куда угодно, а в Вальденбурге достаточно придворных, которые, несомненно, составят достойную свиту моей сестре. Для беспокойства нет никаких оснований.
О том, что Анастази, скорее всего, сопровождает Лео Вагнер, следовало умалчивать, что герцогиня и делала.
Интересно, замечает ли Торнхельм сближение королевы и менестреля, подумала она, и ответила сама себе – скорее всего, нет, ибо тогда Лео уже не было бы в Вальденбурге, невзирая ни на какие договоренности с Вольфом.
– Вот смотри, герцогиня, – с некоторым раздражением произнес Торнхельм. – Моя супруга отправилась на прогулку, даже не предупредив меня…
– Потому что прекрасно знает, что ты бы отсоветовал ей это, милый Торнхельм.
– Разумеется. И вот я, король Вальденбурга, пью гипокрас, приготовленный служанкой, хотя королеве, да и всему двору, прекрасно известно, что я предпочитаю получать удовольствие от напитка, приготовленного руками моей жены.
– Ты же знаешь Ази, – мягко произнесла Евгения. – Она порой безрассудна, и ее теперешнее отсутствие – лишь порыв, взбалмошность, свойственная красивым женщинам. Но за что я точно могу поручиться, так это за то, что она никогда не станет умышлять ничего тебе наперекор, как поступают иные чересчур властолюбивые жены…
Торнхельм только покачал головой:
– И потому считает возможным оставить замок, не предупредив… Ну ничего. Это пока погода тихая. Едва начнется время забав и песен, которые вы так любите – будете сидеть в четырех стенах. Снежные бури не дадут вам и носа на улицу высунуть. Рихард Кленце, помнится, прочувствовал это на себе…
– Но это его не остановило, – сказала Евгения.
– Именно, – согласился Торнхельм, поднимаясь из-за стола, и в голосе его прозвучали одновременно прежняя ревность и своеобразное уважение. – Таких смельчаков мало.
Разговор прервался. Со стуком поставив пустой кубок на стол, Торнхельм направился к выходу из зала, Удо поспешил за ним, на ходу засовывая недоеденное яблоко в небольшой кошель у пояса. Евгения в одиночестве допивала гипокрас, ставший совершенно безвкусным.
Его предположения полностью оправдались. Вскоре завьюжило так, что в окно не было видно леса, окружающего замок. Холода не отступали, гонцов из Тевольта – как, впрочем, и из любых других мест, – не было, и обитатели замка каждый вечер собирались в Большом зале, чтобы послушать арфу Лео или развлечься игрой в лису и гусей и «домик счастья». Камины в замке топились круглосуточно, и столь же неустанно сквозняки уносили тепло.
Однако Анастази, несмотря на непогоду, не отказывала себе в удовольствии ненадолго удрать из замка, едва к тому представлялась возможность. В дороге было хорошо думать, или, наоборот, не думать ни о чем, разглядывая окрестности, заезжая в деревни, или даже добраться до Штокхама, посмотреть, как веселятся люди на зимней ярмарке, а может, и самой принять участие в беззаботных и простых забавах…
Ей редко удавалось совершать подобные вылазки одной, но к постоянному присутствию небольшой свиты она давно привыкла, и мало обращала внимания на слуг, фрейлин и королевских вельмож. О Штокхаме, конечно, нечего и думать – слишком далеко, опасно, но проехать по окружающим Вальденбург лесистым холмам, или до реки, по заснеженной леденской дороге…
…– Вот бы прояснилось, – сказал Лео. Королева, с утра почти не отходившая от окна, наблюдала, как ветер взметает снег с верхушек громадных елей вблизи одного из бастионов. Лео стоял у нее за спиной и, должно быть, тоже смотрел на этот серый день, ничем не отличающийся от вечера.
– И что было бы? – спросила Анастази, не оборачиваясь.
– Я знаю одно очень красивое место, там, за лесом, к северо-востоку отсюда. Совершенно необычайный вид... Особенно в ясную погоду…
– Откуда тебе так хорошо знакомы окрестности? – после паузы спросила Анастази, которая так и не смогла припомнить, какую местность он мог бы иметь в виду. Услышала, как он усмехнулся.
– О, королева, мне не раз приходилось бывать в этих местах, причем такой же вьюжной зимой. Я знаю эти леса как свои пять пальцев.
– А, ну разумеется, – язвительно сказала Анастази. – Помнится, вам с Вольфом даже как-то раз пришлось улепетывать отсюда во весь дух…
– Зато мы увезли отсюда самое ценное сокровище, – все с той же отчетливо различимой в голосе усмешкой ответил Лео. – Моя память сохранила тот день в мельчайших подробностях. И алое платье вальденбургской королевы, и прикосновение ее рук к моему плечу. Только ради этого стоило сюда ехать.
– Не выдавай желаемое за действительное, Лео. Ты приезжал к стенам Вальденбурга не за этим.
– Тогда – нет, – выразительно сказал он, но Анастази предпочла не вдумываться в смысл его слов. Ей сейчас очень хотелось покинуть замок и мчаться по равнине, вдыхать свежий, морозный ветер и улыбаться миру – она уже почти забыла, что такое беззаботная радость, а что может быть лучше нее!
– Так мне распорядиться, чтобы седлали коней, моя королева?
Анастази резко обернулась и посмотрела на него.
Лео одного роста с ней. Сложен хорошо, и темная одежда особенно выгодно подчеркивает красоту твердых, чуть покатых плеч, стройность талии и бедер. Торнхельм, ее возлюбленный супруг, есть воплощение несокрушимой мощи и силы, а этот похож на ясеневую ветвь, упругую и гибкую. Так почему она, королева Вальденбурга, вновь чувствует себя перед ним такой беззащитной?
Менестрель не сводил с нее взгляда, словно требовал немедленного ответа, и губы его были сжаты капризно и упрямо.
– Да, – сказала она, чувствуя, как ей передаются его решительность и сдерживаемый напор, снова удивляясь – но уже отстраненно, без гнева, – тому, что он присвоил право раздавать указания королевским слугам. – Да, пожалуй, нужно немного прогуляться. А то я словно невольница в своем же доме.
Она сама не ожидала, что выскажется столь резко, и, чтобы отвлечь менестреля, подала ему левую руку – как в воду окунулась.
Лео, прежде чем поцеловать, тихо произнес:
– Позволь мне быть твоим паладином, моя госпожа…
– Клянусь, ты не пожалеешь о том, что мне придется отсутствовать, Евгения, я делаю это ради нас обоих, иначе ни за что бы не поехал в Ферн… Я говорю это теперь, ибо завтра, может статься, нам не удастся попрощаться. Я хочу выехать рано, на утренней заре, чтобы добраться до Гюнтталя засветло. В противном же случае нам придется ночевать в поле, к немалому удовольствию волков, а я предпочел бы не вводить их в такое искушение. Мне слишком многое нужно сделать.
Он говорил с улыбкой, его взгляд был полон искренней радости, но на светлое, нежное лицо Евгении все же набежала тень.
– Неужели и вправду нужно покидать Вальденбург сейчас, когда зима особенно сурова? Что гонит тебя, герцог? Или от чего ты… убегаешь?
– Я надеюсь вернуться с хорошими для нас обоих новостями, – Свен взглянул ей прямо в глаза. – Верь мне, Евгения, и ничего не опасайся. Я оставляю тебя в богатом, укрепленном замке, рядом с людьми, которым безраздельно предан и столь же безраздельно доверяю. Постарайся не скучать, и тогда наша разлука не покажется тебе слишком долгой.
– Что ж, как ни тяжело мне расставаться с тобой, я понимаю, что, пожалуй, по-другому ты поступить не можешь. Поезжай спокойно, но возвращайся как можно скорей. А я буду ждать тебя с любовью и нетерпением, – ответила герцогиня и подала ему руку, которую Свен с нежностью поцеловал. Затем подошел к королеве, склонился к ее руке, и Анастази, подавшись вперед, глядя поверх его головы на мужа, быстрым шепотом произнесла:
– Когда приедешь в Ферн, герцог… не будь прижимистым, словно старый леденский ростовщик. Ты хорошо знаешь свою супругу. Обещай ей больше, чем способно возжелать ее воображение. Помни, вальденбургская королева делает щедрые подарки своим родным, особенно на свадьбу.
ГЛАВА 5
Герцог Лините покинул королевский замок, и для Евгении Рюттель жизнь словно замерла. Зимняя скука, хоть и понятная, и привычная, затягивала в себя хуже трясины.
Если бы солнце соизволило разорвать тучи и явить себя земле, можно было бы кататься по льду огибающей замковый холм Теглы; а если бы наконец потеплело – играть в снежки, смотреть, как дети строят снежную крепость…
Но природа скупилась и на тепло, и на солнечный свет, и потому обитатели редко оставляли замок, предпочитая собираться у огня. Галерея по соседству с книгохранилищем перестала быть местом для приятного времяпрепровождения – от больших окон веяло стужей, стекла покрылись ледяными узорами. На замковом мосту гулял холодный, пронизывающий ветер, и даже дозорные старались как можно реже выходить на открытое пространство. Вокруг стен намело снега. Ни гостей, ни врагов не ждали – да и кто в такую погоду отважится на путешествие? А если и решится, то, скорее всего, безвестно сгинет в пустых, враждебных лесах.
Ночами осмелевшие волки покидали лес и в поисках еды подходили совсем близко к стенам, оставляя на белом снегу путаные цепочки следов. Евгения просыпалась от их заунывного пения, в котором порой отчетливо различала слова неведомого языка. Страшно – между королевским замком и Ферном десятки миль пустых полей, чащоб и буреломов, и люди хуже лесного зверя…
И пусть сияние свечей разгоняло холодную тьму, пусть песни звучали одна затейливей другой, жонглеры были необычайно ловки, а пажи весьма искусно разыгрывали сценки королевской охоты или прибытия торжественной процессии в заморскую страну, к властителю в причудливой одежде – на сердце у Евгении было неспокойно, словно она предчувствовала, что ее счастью нескоро суждено сбыться.
Она, впрочем, уже приучила себя к этому состоянию, и не тратила силы на напрасную борьбу. Сожаление о разлуке с дочерью прежде тоже было куда острее, и герцогиня совестилась признаться себе, что, кажется, свыклась и с ним. Застыла, замерзла вместе со всей природой, и мысли текли неспешно, ленивые, серые, несуетные…
О чем там пел Лео вчера, когда настала его очередь? Ланселот и Гвиневра, страстью своей чуть не сгубившие целое королевство? Ах, Анастази порой смотрит на него слишком ласково, нужно обязательно сказать ей, пока не заметил кто-то еще…
Успокоенная теплом камина, герцогиня ждала сестру – которая, по обыкновению, не торопилась, – и почти успела заснуть. В противовес мрачным ночным мыслям, ее нынешняя греза была удивительно светлой. Неожиданно ей припомнился человек, которого она встретила в ту пору поздней осени, когда пастухи возвращают скот с пастбищ и идет первый снег, а на юге, где снега не знают, принято пробовать молодое вино.
Он был высок и статен. Одежда выдавала в нем человека благородного происхождения, но, самое главное – он не просто понравился герцогине, но показался знакомым и близким, и чтобы это понять, хватило всего лишь одного недолгого взгляда.
У самой дороги на Леден, там, где через рощицу бежит ручей, они встретились и разминулись. Незнакомец спустился к воде, чтобы напоить коня, герцогиня же, в сопровождении камеристок и небольшой охраны, направлялась на ярмарку в Гюнттале и торопилась – низкие тучи грозили непогодой.
Разумеется, не было сказано ни слова, но герцогине показалось, что яркое зимнее солнце вдруг озарило ее жизнь, казавшуюся до того серой и пустой.
Вернувшись в Вальденбург на следующий день, она, вопреки обыкновению, ничего не рассказала сестре. Это была только ее, очень личная тайна, и Евгения оказалась не готова открыться – чувство было так пленительно и волшебно-необъяснимо, что хотелось наслаждаться им в одиночестве.
…Звук шагов и шум у самой двери заставили Евгению встрепенуться. Королеве пора было уже появиться. Но вместо Анастази вошел Торнхельм, заполнил собой маленький зал – так высок ростом и широк в плечах, что не человеком казался, а глыбой, героем легенды. Следом за ним показался и Удо, почтительно принял у короля плащ и перчатки, а затем отступил в сторону. Должно быть, юноша сильно озяб – Евгения заметила, как отойдя в сторону, он постарался встать поближе к огню.
Вместе с королем в помещение ворвался прохладный воздух лестничного перехода и легкий запах шалфея.
Евгения поднялась и поклонилась. Собственные страхи сразу же показались нелепыми и мелкими – да и как можно бояться чего-то, когда рядом вальденбургский владыка? Какой волк не признает его своим вожаком?
В ответ на ее поклон Торнхельм только улыбнулся – от глаз лучиками разошлись тонкие морщинки. На его седеющих волосах поблескивали капли воды, и король стряхнул их ладонью. Взял кресло, передвинул от середины стола ближе к камину, чтобы удобнее было беседовать с герцогиней.
Незаметно появившаяся служанка принесла гипокрас и сладости, ловко расставила посуду на столе, придвинула ближе светильник. Евгения не слишком жаловала вино, и всегда пила его сильно разбавленным – над чем посмеивалась даже ее сестра, – но гипокрас был исключением. Смешанный аромат мускатного ореха, корицы и гвоздики наполнил зал, будто согревая его своим пряным жаром – как в далеких, неведомых странах, полных несметных богатств.
Служанка, опустив перед собой сцепленные в замок руки, молча ожидала, когда его величеству будет угодно высказать еще какие-нибудь пожелания. Торнхельму было приятно смотреть на нее – прелестная девушка, такая нежная кожа и красивые, очень ясные глаза.
Он взял с подноса яблоко, подбросил, покрутил в руке, оглядел, перебросил юному пажу. Удо ловко поймал его, поклонился, дотронулся рукой до левой стороны груди в знак признательности. Король заметил, как служанка несмело улыбнулась.
Ее улыбка тоже ему понравилась – веселая, бесхитростная.
– Ступай. Здесь есть все, чего я мог бы желать.
– Так-так, – сказала Евгения, когда девушка вышла. – Весной преобразится год! Возможно, мои глаза обманывают меня… или и в самом деле красота и скромность юной Элке пришлись по сердцу великому королю Торнхельму?
– Я всего лишь подумал о том, что моя жена выбирает себе в служанки до того красивых девиц, что мои же воины могут запросто свернуть себе шеи, разглядывая их… Кроме того, она здесь недавно, – пожал плечами Торнхельм и хотел добавить что-то еще, но передумал, жестом предложил герцогине угощаться. Евгения взяла кубок и сделала глоток.
Торнхельм тоже взял кубок. Посмотрел в окно: кажется, немного потеплело, сыпал мелкий снег, и небо опустилось низко-низко, стараясь жемчужно-серым брюхом придавить замок к земле.
– А где же Ази? Я полагал, что застану ее здесь. Вы разве не вместе гуляли?
– Нет, – сказала Евгения и обхватила ладонями теплые бока кубка. – Я была в саду – правда, совсем недолго, – а она хотела поехать к реке, и, наверное, осуществила свое намерение, раз до сих пор не появилась…
– Одна? Сколько раз я ей говорил, чтобы она не выезжала одна зимой! Мало ли что...
– Ну нет, разумеется, не одна, – Евгения посмотрела на Удо, который в это мгновение как раз откусил от яблока довольно большой кусок, но не смел его жевать, пока герцогиня не отвернется. – Я полагала, что королева взяла с собой любимого пажа, однако вижу, что это не так… Впрочем, он довольно замерз, обходя вместе с тобой дозорные башни. Думаю, это можно приравнять поездке к реке или куда угодно, а в Вальденбурге достаточно придворных, которые, несомненно, составят достойную свиту моей сестре. Для беспокойства нет никаких оснований.
О том, что Анастази, скорее всего, сопровождает Лео Вагнер, следовало умалчивать, что герцогиня и делала.
Интересно, замечает ли Торнхельм сближение королевы и менестреля, подумала она, и ответила сама себе – скорее всего, нет, ибо тогда Лео уже не было бы в Вальденбурге, невзирая ни на какие договоренности с Вольфом.
– Вот смотри, герцогиня, – с некоторым раздражением произнес Торнхельм. – Моя супруга отправилась на прогулку, даже не предупредив меня…
– Потому что прекрасно знает, что ты бы отсоветовал ей это, милый Торнхельм.
– Разумеется. И вот я, король Вальденбурга, пью гипокрас, приготовленный служанкой, хотя королеве, да и всему двору, прекрасно известно, что я предпочитаю получать удовольствие от напитка, приготовленного руками моей жены.
– Ты же знаешь Ази, – мягко произнесла Евгения. – Она порой безрассудна, и ее теперешнее отсутствие – лишь порыв, взбалмошность, свойственная красивым женщинам. Но за что я точно могу поручиться, так это за то, что она никогда не станет умышлять ничего тебе наперекор, как поступают иные чересчур властолюбивые жены…
Торнхельм только покачал головой:
– И потому считает возможным оставить замок, не предупредив… Ну ничего. Это пока погода тихая. Едва начнется время забав и песен, которые вы так любите – будете сидеть в четырех стенах. Снежные бури не дадут вам и носа на улицу высунуть. Рихард Кленце, помнится, прочувствовал это на себе…
– Но это его не остановило, – сказала Евгения.
– Именно, – согласился Торнхельм, поднимаясь из-за стола, и в голосе его прозвучали одновременно прежняя ревность и своеобразное уважение. – Таких смельчаков мало.
Разговор прервался. Со стуком поставив пустой кубок на стол, Торнхельм направился к выходу из зала, Удо поспешил за ним, на ходу засовывая недоеденное яблоко в небольшой кошель у пояса. Евгения в одиночестве допивала гипокрас, ставший совершенно безвкусным.
Его предположения полностью оправдались. Вскоре завьюжило так, что в окно не было видно леса, окружающего замок. Холода не отступали, гонцов из Тевольта – как, впрочем, и из любых других мест, – не было, и обитатели замка каждый вечер собирались в Большом зале, чтобы послушать арфу Лео или развлечься игрой в лису и гусей и «домик счастья». Камины в замке топились круглосуточно, и столь же неустанно сквозняки уносили тепло.
Однако Анастази, несмотря на непогоду, не отказывала себе в удовольствии ненадолго удрать из замка, едва к тому представлялась возможность. В дороге было хорошо думать, или, наоборот, не думать ни о чем, разглядывая окрестности, заезжая в деревни, или даже добраться до Штокхама, посмотреть, как веселятся люди на зимней ярмарке, а может, и самой принять участие в беззаботных и простых забавах…
Ей редко удавалось совершать подобные вылазки одной, но к постоянному присутствию небольшой свиты она давно привыкла, и мало обращала внимания на слуг, фрейлин и королевских вельмож. О Штокхаме, конечно, нечего и думать – слишком далеко, опасно, но проехать по окружающим Вальденбург лесистым холмам, или до реки, по заснеженной леденской дороге…
…– Вот бы прояснилось, – сказал Лео. Королева, с утра почти не отходившая от окна, наблюдала, как ветер взметает снег с верхушек громадных елей вблизи одного из бастионов. Лео стоял у нее за спиной и, должно быть, тоже смотрел на этот серый день, ничем не отличающийся от вечера.
– И что было бы? – спросила Анастази, не оборачиваясь.
– Я знаю одно очень красивое место, там, за лесом, к северо-востоку отсюда. Совершенно необычайный вид... Особенно в ясную погоду…
– Откуда тебе так хорошо знакомы окрестности? – после паузы спросила Анастази, которая так и не смогла припомнить, какую местность он мог бы иметь в виду. Услышала, как он усмехнулся.
– О, королева, мне не раз приходилось бывать в этих местах, причем такой же вьюжной зимой. Я знаю эти леса как свои пять пальцев.
– А, ну разумеется, – язвительно сказала Анастази. – Помнится, вам с Вольфом даже как-то раз пришлось улепетывать отсюда во весь дух…
– Зато мы увезли отсюда самое ценное сокровище, – все с той же отчетливо различимой в голосе усмешкой ответил Лео. – Моя память сохранила тот день в мельчайших подробностях. И алое платье вальденбургской королевы, и прикосновение ее рук к моему плечу. Только ради этого стоило сюда ехать.
– Не выдавай желаемое за действительное, Лео. Ты приезжал к стенам Вальденбурга не за этим.
– Тогда – нет, – выразительно сказал он, но Анастази предпочла не вдумываться в смысл его слов. Ей сейчас очень хотелось покинуть замок и мчаться по равнине, вдыхать свежий, морозный ветер и улыбаться миру – она уже почти забыла, что такое беззаботная радость, а что может быть лучше нее!
– Так мне распорядиться, чтобы седлали коней, моя королева?
Анастази резко обернулась и посмотрела на него.
Лео одного роста с ней. Сложен хорошо, и темная одежда особенно выгодно подчеркивает красоту твердых, чуть покатых плеч, стройность талии и бедер. Торнхельм, ее возлюбленный супруг, есть воплощение несокрушимой мощи и силы, а этот похож на ясеневую ветвь, упругую и гибкую. Так почему она, королева Вальденбурга, вновь чувствует себя перед ним такой беззащитной?
Менестрель не сводил с нее взгляда, словно требовал немедленного ответа, и губы его были сжаты капризно и упрямо.
– Да, – сказала она, чувствуя, как ей передаются его решительность и сдерживаемый напор, снова удивляясь – но уже отстраненно, без гнева, – тому, что он присвоил право раздавать указания королевским слугам. – Да, пожалуй, нужно немного прогуляться. А то я словно невольница в своем же доме.
Она сама не ожидала, что выскажется столь резко, и, чтобы отвлечь менестреля, подала ему левую руку – как в воду окунулась.
Лео, прежде чем поцеловать, тихо произнес:
– Позволь мне быть твоим паладином, моя госпожа…
