— Подожди до выпускного в июле, — произнёс Ильинский. — Тогда все смогут максимум плюнуть мне в спину.
— Я ждала почти четыре года, — с обидой возразила Лия. — С того самого момента, как сдавала тебе латынь. — Она прикусила язык и покраснела. Ведь никому и никогда не рассказывала, какое чувство самозародилось без ведома её сердца, пока Ильинский выставлял в журнале плюсы за сданные листы с названиями животных края.
— А я с того момента, как увидел тебя в первый раз. — Ильинский смотрел на Лию, и заснеженные пряди падали на его высокий лоб. — Я пошёл. Маша попросила поработать в жюри.
«Маша, значит». — В груди заворочалась обида. Лия всеми силами постаралась затолкать её подальше.
— Иди. Я подожду, — скрепя сердце, отозвалась Лия. — Ты приходи потом.
Кивнув и выбросив окурок вонючего «Вестерна», Ильинский вернулся в здание ОблСЮНа. Лия рассеянно стряхнула снег с еловых веток. На макушке у целых шишек прыгали пухляки и московки. Вдалеке стучал дятел.
Идти и слушать про зимующих птиц Шахтeрского Бора не хотелось. Вернулись мысли о початой настойке маральего корня. Надо же было так умудриться — профукать доверенный подарок в первый же день!
А ещё эта Оляпкова... Лия не стала спрашивать у Ильинского ничего про неё. Хватит. И так Лия наделала глупостей, когда приревновала Вадима Борисовича к Лизоньке. Но там было, за что. А здесь... Да и здесь есть.
От обиды захотелось курить. Совсем как летом в «Тайге», когда Лия, неудачно выйдя на крыльцо, увидела Лизоньку в неглиже. Которая тогда сидела со своим профессором и Ильинским. Профессор их обоих подпоил, да и сам тяпнул... Всё прошло, но воспоминания до сих пор ранили.
Лия пожалела, что оставила дома дежурную пачку сигарет, которую возила с собой летом на практику. Теперь уже не будет практики. Лия училась последний курс. Быть может, просто так она приедет летом: так часто делали выпускники. Потому что остаться на целый полевой сезон без Ильинского — смерти подобно. А вообще можно поступить в аспирантуру!
Решив для себя всё, Лия уже собралась прокрасться обратно в ОблСЮН, даже сделала пару шагов, как вдруг заметила за поворотом следы. Всё время шёл снег, но плоские широкие следы уггов были свежими. Плохо понимая, что и зачем делает, Лия прошла по следам и обнаружила за углом Олесю. Та стояла и курила айкос. А когда к ней вышла Лия, ойкнула и подняла на неё взгляд серых глаз. У Олеси было всё на лице написано.
У Лии сердце ушло в пятки. Олеся всё видела.
— Я буду нема, как рыба. Хвощевая, — первой заговорила Олеся, отведя взгляд.
— Спасибо, — отозвалась Лия, даже растерявшись от неожиданности. На душе вдруг стало странно спокойно. Когда-то это должно было произойти. Всё уже случилось.
— Я ж не стукачка. — Олеся выпустила дым из ноздрей в ставший морозным воздух. Солнце падало за сосны, голубые тени становились длинней и гуще. — Вы бы это, аккуратнее были бы. А то слухи по вытяжкам быстро разносятся.
— И что говорят? — Лии было, в общем-то, плевать, но послушать факультетские басни всегда интересно.
— Да ничего особенного, — махнула рукой с айкосом Олеся. — Что вы с Борисычем спите. Что вы давно спите. Что ты приревновала Борисыча к Лизе Баклановой и хотела набить ей морду. Что Борисыча давно не могут поймать за руку, хотя со студентками он мутит с молодости.
— А ты сама что думаешь? — Лия испытующе поглядела на Олесю.
— Да ничего я не думаю. — Олеся засунула выкуренный стик обратно в пачку. — Я не понимаю, какая радость втирать людям какую-то дичь. Лизка всё переживала, что ты её отметелишь. Жаловалась об этом генетикам на четвёртом этаже. Про то, что ты спишь с Борисычем, кстати тоже оттуда спустилось.
— С Лизиной подачи? — невесело поинтересовалась Лия. Она так и знала, что присутствие профессорской девочки на стационаре ещё аукнется.
— Её трёп привязали к "показаниям", — Олеся изобразила пальцами кавычки, — студентов-генетиков, которые приезжали в "Тайгу" в сентябре. Типа они видели, как ты уходила ночевать к Борисычу. Так слово за слово насобирали на целый роман для самиздата.
— Пипец. — Лия накинула капюшон. Похолодало. — Почему ты раньше не рассказала?
— Ага, щас! Я бы полезла к тебе с каким-то стрёмным трёпом, — покачала головой Олеся. — И блин, это как бы не моё дело, с кем у тебя отношения. Я не понимаю, даже представлять не хочу, как это — отношения с Борисычем. Но моё ценное мнение в этом вопросе никому нахрен не сдалось. Поэтому пошли пожрём напоследок юннатские харчи и домой. — Олеся взяла Лию за руку и потащила в ОблСЮН.
Что думать, Лия не знала, но была безмерно благодарна подруге за понимание. И в сердце разрасталось тепло, потому что мальчики сохранили её тайну. А Лизоньку и так уже жизнь наказала.
Лия и Олеся успели как раз к последним презентациям. Ильинский, как всегда, валил народ вопросами, а Оляпкова шёпотом просила его не придираться, ведь эти выступления — понарошку.
"Может, и наши отношения для Вадима Борисовича — понарошку", — мелькнула ядовитой змеёй крамольная мысль. Лия сжала кулаки так, что ногти до боли врезались в ладони. Это слегка отрезвило.
Не могло все эти годы всё быть не по-настоящему. Никогда. Особенно в тот миг, когда Лия пошла сдавать Ильинскому латынь.
— О нет, обе Бутенки заболели! — На лице Олеси читался настоящий лавкрафтовский ужас. — А кроме них практики ведёт только Ильинский!
— И что? — Лия посмотрела на подругу. — Сдай ему латынь, вот проблема.
— Я не сдам! — воскликнула Олеся. — Он принимает не по листикам, а сразу страницу! Старшаки говорят, что ему никто с первого раза сдать не может! И что он придирается, типа задаёт вопросы по словообразованию, а я в этом хлебушек! Я названия по созвучным ассоциациям запоминаю! Щегла знаешь, как запомнила? Карл вдул Элис!
— Кардуелис кардуелис! — засмеялась Лия. — Леся, попробуй.
— Нет! — замотала головой Олеся, отчего её красные волосы заметались огнём. — У меня тогда вообще ничего сдано не будет. У Бутенок есть шанс, здесь ловить нечего.
— Но мне тоже надо сдать латынь, — возразила Лия. — Я пойду.
— Камикадзе, — выдохнула Олеся. — Хризантем купить?
— Ну, пока ничего тотально непоправимого не произошло, — пожала плечами Лия, поправляя блузку. — Я уверена, всё не так страшно.
— Да ты не сдашь!
— Сдам! Сейчас пойду к Ильинскому и с первого раза сдам ему птиц! — улыбнулась Лия.
Её начал разбирать азарт. Пусть Олеся боится и слушает старшаков в студклубе. Она, Лия Лазарева, сейчас пойдёт и всё сдаст, и ничего ей за это не будет.
— Иди, иди. — Олеся подтолкнула Лию к кафедре. — Я на гисту. Место тебе зашибу. — Лия только усмехнулась и вошла в постоянно открытую дверь аудитории, смежной с кафедрой зоологии позвоночных.
Раньше Лия ни разу не заходила на саму кафедру. Анна и Ксения Максимовны — доценты-близнецы — всегда принимали зоологический минимум в аудитории, где проводили практики. Сама же кафедра в первый миг показалась Лии лабиринтом. Стеллажи с книгами перегораживали просторный кабинет с большим окном, заставленным фикусами, лимонными деревьями и традесканциями. С книгами соседствовали черепа крупных хищников, лосиные рога и аквариум с притаившимся у дна многопeром. Все преподаватели были на занятиях, рабочие места пустовали, и только за последним стеллажом Лия обнаружила сидевшего к ней спиной Ильинского.
Мгновение она гипнотизировала его чeрный пиджак. Их лектор не был особо дружелюбным человеком, но придираться зазря скорее всего не станет. Поэтому Лия, собравшись с духом, произнесла:
— Здравствуйте, Вадим Борисович. Можно латынь сдать?
— Можно. — Ильинский повернулся к ней вполоборота. — Давайте листы. И фамилию скажите. — Он открыл журнал с колонкой «Латынь». У Лии и рыбы, и амфибии с рептилиями к апрелю были уже сданы. Олеся считала её зоологической маньячкой, а Лии просто было интересно.
— Лазарева. — Лия протянула Ильинскому распечатки.
Она не разглядывала его на лекциях, стралаясь успеть записать тонну информации. А сейчас вдруг поняла, что у него простое, приятное лицо с лeгкими росчерками морщин и опрятная борода. А в молодости он был рыжим.
Из зависания Лию вывел голос Ильинского:
— Цианистес церулеус?
— Обыкновенная лазоревка, — слегка опешила Лия. Вот же выбор!
— Пеночка-теньковка? — произнeс Ильинский, не отрываясь от листа.
— Филлоскопус колибита, — отозвалась Лия. И где обещанная Олесей экзекуция?
— Знаете, почему именно Филлоскопус? — Ильинский впервые за время её присутствия на кафедре поглядел на Лию краем глаза. А они у него, оказывается, серо-голубые...
— Э... Нет. — Лия с интересом и легкой опаской поглядела на Ильинского. В переводе с латинского она была не сильна. Хоть некоторые слова и были до смешного очевидными и встречавшимися едва ли не в повседневной жизни.
— Фолиум на латинском «лист», — вздохнув принялся объяснять Ильинский. — А скопус?
— А... Ну... Как телескоп или перископ... — Лия шла по охеренно тонкому льду. Она растерялась и ловила ниточки разумных мыслей, которые подавали перепуганные тараканы. — Через них смотрят... Смотреть?
— Смотрящая сквозь листву. — Ильинский чуть улыбнулся. И принялся спрашивать дальше.
Лия пережила историю зимородка, не сумевшего быть с любимой и превратившегося в птичку, особо не запиналась при переводе названий туда-обратно. Ей показалось, что Ильинский продержал её с листками вечность, а опаздывать на гисту не хотелось.
Наконец, когда Лия ждала, что сейчас Ильинский пойдёт по второму кругу, он произнёс:
— Всё, идите. Зачтено.
— Ура! — не сдержалась Лия. Она точно мешки таскала, так запарилась и взмокла. — Спасибо.
— Мне-то за что спасибо? — отозвался Ильинский, выцарапывая плюсик в поле «Птицы, часть 1».
— Ну, я же сдала, — малость стушевалась Лия. — Говорят, вам трудно сдать.
— Вам было трудно? — усмехнулся Ильинский.
— Нормально. — Лия с интересом поглядела на него. — Про откуда взялись названия любопытно. В этом есть смысл. До свидания, Вадим Борисович.
— До свидания. — Ильинский отвернулся к компьютеру, а Лия, смахнув со стола листы с латынью, выскользнула в коридор. Немного отошла и тихо рассмеялась.
Было что-то забавное в этой сдаче. Прошла куча времени, но Лия не жалела.
Ильинский не вёл пары у её группы, на лекциях отвечать на вопросы и вступать в дискуссию Лия пока боялась. Быть может, зря. Надо бы попробовать.
Она вдруг вспомнила, как столкнулась с Ильинским после самой первой лекции. Он вышел из аудитории, а она почему-то не отправилась на следующую пару. То ли ждала мальчиков и Олесю, сдававших латынь Бутенкам, то ли ещё что-то забыла. И оказалась нос к носу с Ильинским. Так неловко и по-дурацки, что даже дыхание перехватило. Хватило только на извинения. Тогда Ильинский сказал «до свидания». И вот сейчас — тоже. Странный человек.
И кто бы знал, что летом Лия влюбится в него без памяти. А через три года получит на этой же кафедре поцелуй и серебряный ключ.
— На столэ должно стоять несколько свэчэй. Одна — дэкоративная, другая — рабочая, чтобы эё можно было мэнять, пэрэставлять, чистить. — Ярослава Ростиславовна сменила шаманское облачение на тeмно-синее платье в пол и распустила длинные жeсткие чeрные волосы, вплела в них бусины и перья на кожаных шнурках. Для тепла шорская шаманка надела овчинную жилетку в коричневую клетку на костяных пуговицах.
По контуру меловой доски на стене шла мишура, на сдвинутых партах поверх скатерти стояли новогодние композиции из шариков, позолоченных шишек и бус. На преподавательском столе ждали своего часа бутылки с вином, коньяком, беленькой и шорской самогонкой.
Ильинского и его студентов пригласили на корпоратив КГУшные зоологи. Теперь Вадим Борисович, Илья Николаевич, Андрей и энтомолог из жюри сидели на кафедре, по иронии тоже смежной с аудиторией, и играли в преферанс.
Это была самая маленькая и заставленная кафедра, которую до сих пор видела Лия. Четыре стола едва умещались наравне со шкафом, в маленьком аквариуме обитали инфузории, амeбы и улитки, но никак не рыбы. Из микроволновки пахло мясными пирогами, в шкафу висели шубы. Свободный стол был завален спичечными коробками с этикетками, в которых хранились черепа пойманных за полевой сезон землероек.
Лия и Олеся хотели помочь с приготовлениями, но зав.кафедрой, ещё парочка преподавательниц и Ярослава Ростиславовна отправили гостий отдыхать. Олеся ушла покурить, а Эдик и Лия остались следить за игрой.
Ильинскому откровенно не везло. Сначала он выигрывал, потом неудачно мизернулся и улетел в минус. Сейчас на руках у него были валет, дама и десятки. Ни туда, ни сюда.
— Спасибо, Андрей, — произнес Вадим Борисович, проиграв всем. — Раздал так раздал. Колоду пора сжечь.
— Не везёт в картах — повезёт в любви, — усмехнулся в спутанную пегую бороду Илья Николаевич. — Машка моя вон тоже всегда проигрывала, карты считать не умела. А вышла замуж после первого курса!
Лия встрепенулась, отвлекаясь от размытых грёз. Причём тут Оляпкова. Перед глазами встал план секции. Оляпкова Мария Ильинична...
— Где Маша? — Ильинский откинулся на спинку стула. — Помню её ещё совсем маленькой...
— Даньку-внука не с кем оставить, — отозвался Илья Николаевич. — Так бы пришла.
— Матвея тоже не будет? — с сожалением спросил Ильинский. — Он останавливался у меня, когда приезжал на конференции, помнишь?
— Матюха на вахте в Приполярье. Он же у меня геологоразведчик. Рудознатец. — В голосе Ильи Николаевича проскользнула гордость.
— Совсем выпить не с кем, — нарочито понурил голову Ильинский.
— Я для тебя Каргину позвал!
— Археологи — это единоутробные братья геологов. Такие же алкоголики...
Лия не стала слушать дальнейшие весeлые препирательства под сарказм Андрея и молодецкий хохот энтомолога. Она отвернулась, ощущая, как горят щёки, а сердце заполошенно бьётся.
Ревнивая дура. Лия чувствовала себя последней дурой. С чего она взяла, что все должны влюбляться в Ильинского с первого взгляда? Только потому, что с ней самой произошло то же самое? И что только она видела его таким, в которого можно влюбиться. Другие же — обычные люди — видели немолодого эрудита-зоолога с характером-качелями и парочкой вредных привычек.
Сгорая от стыда, Лия вошла в аудиторию, где зажигала свечи Ярослава Ростиславовна. При виде шаманки стало радостно и неловко. Признаться бы насчёт настойки, но не успела Лия раскрыть рот, чтобы сказать хоть что-то, как Ярослава Ростиславовна улыбалась ей и заговорщицки произнесла:
— Вот Илъя Николаэвич балагурит, Вадим Борисович эму вторит. Оба учэников своих в глаза ругают. А за глаза — хвалят.
— Это кого же? — удивилась Лия. Она не помнила, чтобы за неполные четыре года Ильинский хоть кого-то хвалил.
— Я ждала почти четыре года, — с обидой возразила Лия. — С того самого момента, как сдавала тебе латынь. — Она прикусила язык и покраснела. Ведь никому и никогда не рассказывала, какое чувство самозародилось без ведома её сердца, пока Ильинский выставлял в журнале плюсы за сданные листы с названиями животных края.
— А я с того момента, как увидел тебя в первый раз. — Ильинский смотрел на Лию, и заснеженные пряди падали на его высокий лоб. — Я пошёл. Маша попросила поработать в жюри.
«Маша, значит». — В груди заворочалась обида. Лия всеми силами постаралась затолкать её подальше.
— Иди. Я подожду, — скрепя сердце, отозвалась Лия. — Ты приходи потом.
Кивнув и выбросив окурок вонючего «Вестерна», Ильинский вернулся в здание ОблСЮНа. Лия рассеянно стряхнула снег с еловых веток. На макушке у целых шишек прыгали пухляки и московки. Вдалеке стучал дятел.
Идти и слушать про зимующих птиц Шахтeрского Бора не хотелось. Вернулись мысли о початой настойке маральего корня. Надо же было так умудриться — профукать доверенный подарок в первый же день!
А ещё эта Оляпкова... Лия не стала спрашивать у Ильинского ничего про неё. Хватит. И так Лия наделала глупостей, когда приревновала Вадима Борисовича к Лизоньке. Но там было, за что. А здесь... Да и здесь есть.
От обиды захотелось курить. Совсем как летом в «Тайге», когда Лия, неудачно выйдя на крыльцо, увидела Лизоньку в неглиже. Которая тогда сидела со своим профессором и Ильинским. Профессор их обоих подпоил, да и сам тяпнул... Всё прошло, но воспоминания до сих пор ранили.
Лия пожалела, что оставила дома дежурную пачку сигарет, которую возила с собой летом на практику. Теперь уже не будет практики. Лия училась последний курс. Быть может, просто так она приедет летом: так часто делали выпускники. Потому что остаться на целый полевой сезон без Ильинского — смерти подобно. А вообще можно поступить в аспирантуру!
Решив для себя всё, Лия уже собралась прокрасться обратно в ОблСЮН, даже сделала пару шагов, как вдруг заметила за поворотом следы. Всё время шёл снег, но плоские широкие следы уггов были свежими. Плохо понимая, что и зачем делает, Лия прошла по следам и обнаружила за углом Олесю. Та стояла и курила айкос. А когда к ней вышла Лия, ойкнула и подняла на неё взгляд серых глаз. У Олеси было всё на лице написано.
У Лии сердце ушло в пятки. Олеся всё видела.
Глава 8. Слухи
— Я буду нема, как рыба. Хвощевая, — первой заговорила Олеся, отведя взгляд.
— Спасибо, — отозвалась Лия, даже растерявшись от неожиданности. На душе вдруг стало странно спокойно. Когда-то это должно было произойти. Всё уже случилось.
— Я ж не стукачка. — Олеся выпустила дым из ноздрей в ставший морозным воздух. Солнце падало за сосны, голубые тени становились длинней и гуще. — Вы бы это, аккуратнее были бы. А то слухи по вытяжкам быстро разносятся.
— И что говорят? — Лии было, в общем-то, плевать, но послушать факультетские басни всегда интересно.
— Да ничего особенного, — махнула рукой с айкосом Олеся. — Что вы с Борисычем спите. Что вы давно спите. Что ты приревновала Борисыча к Лизе Баклановой и хотела набить ей морду. Что Борисыча давно не могут поймать за руку, хотя со студентками он мутит с молодости.
— А ты сама что думаешь? — Лия испытующе поглядела на Олесю.
— Да ничего я не думаю. — Олеся засунула выкуренный стик обратно в пачку. — Я не понимаю, какая радость втирать людям какую-то дичь. Лизка всё переживала, что ты её отметелишь. Жаловалась об этом генетикам на четвёртом этаже. Про то, что ты спишь с Борисычем, кстати тоже оттуда спустилось.
— С Лизиной подачи? — невесело поинтересовалась Лия. Она так и знала, что присутствие профессорской девочки на стационаре ещё аукнется.
— Её трёп привязали к "показаниям", — Олеся изобразила пальцами кавычки, — студентов-генетиков, которые приезжали в "Тайгу" в сентябре. Типа они видели, как ты уходила ночевать к Борисычу. Так слово за слово насобирали на целый роман для самиздата.
— Пипец. — Лия накинула капюшон. Похолодало. — Почему ты раньше не рассказала?
— Ага, щас! Я бы полезла к тебе с каким-то стрёмным трёпом, — покачала головой Олеся. — И блин, это как бы не моё дело, с кем у тебя отношения. Я не понимаю, даже представлять не хочу, как это — отношения с Борисычем. Но моё ценное мнение в этом вопросе никому нахрен не сдалось. Поэтому пошли пожрём напоследок юннатские харчи и домой. — Олеся взяла Лию за руку и потащила в ОблСЮН.
Что думать, Лия не знала, но была безмерно благодарна подруге за понимание. И в сердце разрасталось тепло, потому что мальчики сохранили её тайну. А Лизоньку и так уже жизнь наказала.
Лия и Олеся успели как раз к последним презентациям. Ильинский, как всегда, валил народ вопросами, а Оляпкова шёпотом просила его не придираться, ведь эти выступления — понарошку.
"Может, и наши отношения для Вадима Борисовича — понарошку", — мелькнула ядовитой змеёй крамольная мысль. Лия сжала кулаки так, что ногти до боли врезались в ладони. Это слегка отрезвило.
Не могло все эти годы всё быть не по-настоящему. Никогда. Особенно в тот миг, когда Лия пошла сдавать Ильинскому латынь.
Глава 9. Латынь
— О нет, обе Бутенки заболели! — На лице Олеси читался настоящий лавкрафтовский ужас. — А кроме них практики ведёт только Ильинский!
— И что? — Лия посмотрела на подругу. — Сдай ему латынь, вот проблема.
— Я не сдам! — воскликнула Олеся. — Он принимает не по листикам, а сразу страницу! Старшаки говорят, что ему никто с первого раза сдать не может! И что он придирается, типа задаёт вопросы по словообразованию, а я в этом хлебушек! Я названия по созвучным ассоциациям запоминаю! Щегла знаешь, как запомнила? Карл вдул Элис!
— Кардуелис кардуелис! — засмеялась Лия. — Леся, попробуй.
— Нет! — замотала головой Олеся, отчего её красные волосы заметались огнём. — У меня тогда вообще ничего сдано не будет. У Бутенок есть шанс, здесь ловить нечего.
— Но мне тоже надо сдать латынь, — возразила Лия. — Я пойду.
— Камикадзе, — выдохнула Олеся. — Хризантем купить?
— Ну, пока ничего тотально непоправимого не произошло, — пожала плечами Лия, поправляя блузку. — Я уверена, всё не так страшно.
— Да ты не сдашь!
— Сдам! Сейчас пойду к Ильинскому и с первого раза сдам ему птиц! — улыбнулась Лия.
Её начал разбирать азарт. Пусть Олеся боится и слушает старшаков в студклубе. Она, Лия Лазарева, сейчас пойдёт и всё сдаст, и ничего ей за это не будет.
— Иди, иди. — Олеся подтолкнула Лию к кафедре. — Я на гисту. Место тебе зашибу. — Лия только усмехнулась и вошла в постоянно открытую дверь аудитории, смежной с кафедрой зоологии позвоночных.
Раньше Лия ни разу не заходила на саму кафедру. Анна и Ксения Максимовны — доценты-близнецы — всегда принимали зоологический минимум в аудитории, где проводили практики. Сама же кафедра в первый миг показалась Лии лабиринтом. Стеллажи с книгами перегораживали просторный кабинет с большим окном, заставленным фикусами, лимонными деревьями и традесканциями. С книгами соседствовали черепа крупных хищников, лосиные рога и аквариум с притаившимся у дна многопeром. Все преподаватели были на занятиях, рабочие места пустовали, и только за последним стеллажом Лия обнаружила сидевшего к ней спиной Ильинского.
Мгновение она гипнотизировала его чeрный пиджак. Их лектор не был особо дружелюбным человеком, но придираться зазря скорее всего не станет. Поэтому Лия, собравшись с духом, произнесла:
— Здравствуйте, Вадим Борисович. Можно латынь сдать?
— Можно. — Ильинский повернулся к ней вполоборота. — Давайте листы. И фамилию скажите. — Он открыл журнал с колонкой «Латынь». У Лии и рыбы, и амфибии с рептилиями к апрелю были уже сданы. Олеся считала её зоологической маньячкой, а Лии просто было интересно.
— Лазарева. — Лия протянула Ильинскому распечатки.
Она не разглядывала его на лекциях, стралаясь успеть записать тонну информации. А сейчас вдруг поняла, что у него простое, приятное лицо с лeгкими росчерками морщин и опрятная борода. А в молодости он был рыжим.
Из зависания Лию вывел голос Ильинского:
— Цианистес церулеус?
— Обыкновенная лазоревка, — слегка опешила Лия. Вот же выбор!
— Пеночка-теньковка? — произнeс Ильинский, не отрываясь от листа.
— Филлоскопус колибита, — отозвалась Лия. И где обещанная Олесей экзекуция?
— Знаете, почему именно Филлоскопус? — Ильинский впервые за время её присутствия на кафедре поглядел на Лию краем глаза. А они у него, оказывается, серо-голубые...
— Э... Нет. — Лия с интересом и легкой опаской поглядела на Ильинского. В переводе с латинского она была не сильна. Хоть некоторые слова и были до смешного очевидными и встречавшимися едва ли не в повседневной жизни.
— Фолиум на латинском «лист», — вздохнув принялся объяснять Ильинский. — А скопус?
— А... Ну... Как телескоп или перископ... — Лия шла по охеренно тонкому льду. Она растерялась и ловила ниточки разумных мыслей, которые подавали перепуганные тараканы. — Через них смотрят... Смотреть?
— Смотрящая сквозь листву. — Ильинский чуть улыбнулся. И принялся спрашивать дальше.
Лия пережила историю зимородка, не сумевшего быть с любимой и превратившегося в птичку, особо не запиналась при переводе названий туда-обратно. Ей показалось, что Ильинский продержал её с листками вечность, а опаздывать на гисту не хотелось.
Наконец, когда Лия ждала, что сейчас Ильинский пойдёт по второму кругу, он произнёс:
— Всё, идите. Зачтено.
— Ура! — не сдержалась Лия. Она точно мешки таскала, так запарилась и взмокла. — Спасибо.
— Мне-то за что спасибо? — отозвался Ильинский, выцарапывая плюсик в поле «Птицы, часть 1».
— Ну, я же сдала, — малость стушевалась Лия. — Говорят, вам трудно сдать.
— Вам было трудно? — усмехнулся Ильинский.
— Нормально. — Лия с интересом поглядела на него. — Про откуда взялись названия любопытно. В этом есть смысл. До свидания, Вадим Борисович.
— До свидания. — Ильинский отвернулся к компьютеру, а Лия, смахнув со стола листы с латынью, выскользнула в коридор. Немного отошла и тихо рассмеялась.
Было что-то забавное в этой сдаче. Прошла куча времени, но Лия не жалела.
Ильинский не вёл пары у её группы, на лекциях отвечать на вопросы и вступать в дискуссию Лия пока боялась. Быть может, зря. Надо бы попробовать.
Она вдруг вспомнила, как столкнулась с Ильинским после самой первой лекции. Он вышел из аудитории, а она почему-то не отправилась на следующую пару. То ли ждала мальчиков и Олесю, сдававших латынь Бутенкам, то ли ещё что-то забыла. И оказалась нос к носу с Ильинским. Так неловко и по-дурацки, что даже дыхание перехватило. Хватило только на извинения. Тогда Ильинский сказал «до свидания». И вот сейчас — тоже. Странный человек.
И кто бы знал, что летом Лия влюбится в него без памяти. А через три года получит на этой же кафедре поцелуй и серебряный ключ.
Глава 10. Разговор со счастьем
— На столэ должно стоять несколько свэчэй. Одна — дэкоративная, другая — рабочая, чтобы эё можно было мэнять, пэрэставлять, чистить. — Ярослава Ростиславовна сменила шаманское облачение на тeмно-синее платье в пол и распустила длинные жeсткие чeрные волосы, вплела в них бусины и перья на кожаных шнурках. Для тепла шорская шаманка надела овчинную жилетку в коричневую клетку на костяных пуговицах.
По контуру меловой доски на стене шла мишура, на сдвинутых партах поверх скатерти стояли новогодние композиции из шариков, позолоченных шишек и бус. На преподавательском столе ждали своего часа бутылки с вином, коньяком, беленькой и шорской самогонкой.
Ильинского и его студентов пригласили на корпоратив КГУшные зоологи. Теперь Вадим Борисович, Илья Николаевич, Андрей и энтомолог из жюри сидели на кафедре, по иронии тоже смежной с аудиторией, и играли в преферанс.
Это была самая маленькая и заставленная кафедра, которую до сих пор видела Лия. Четыре стола едва умещались наравне со шкафом, в маленьком аквариуме обитали инфузории, амeбы и улитки, но никак не рыбы. Из микроволновки пахло мясными пирогами, в шкафу висели шубы. Свободный стол был завален спичечными коробками с этикетками, в которых хранились черепа пойманных за полевой сезон землероек.
Лия и Олеся хотели помочь с приготовлениями, но зав.кафедрой, ещё парочка преподавательниц и Ярослава Ростиславовна отправили гостий отдыхать. Олеся ушла покурить, а Эдик и Лия остались следить за игрой.
Ильинскому откровенно не везло. Сначала он выигрывал, потом неудачно мизернулся и улетел в минус. Сейчас на руках у него были валет, дама и десятки. Ни туда, ни сюда.
— Спасибо, Андрей, — произнес Вадим Борисович, проиграв всем. — Раздал так раздал. Колоду пора сжечь.
— Не везёт в картах — повезёт в любви, — усмехнулся в спутанную пегую бороду Илья Николаевич. — Машка моя вон тоже всегда проигрывала, карты считать не умела. А вышла замуж после первого курса!
Лия встрепенулась, отвлекаясь от размытых грёз. Причём тут Оляпкова. Перед глазами встал план секции. Оляпкова Мария Ильинична...
— Где Маша? — Ильинский откинулся на спинку стула. — Помню её ещё совсем маленькой...
— Даньку-внука не с кем оставить, — отозвался Илья Николаевич. — Так бы пришла.
— Матвея тоже не будет? — с сожалением спросил Ильинский. — Он останавливался у меня, когда приезжал на конференции, помнишь?
— Матюха на вахте в Приполярье. Он же у меня геологоразведчик. Рудознатец. — В голосе Ильи Николаевича проскользнула гордость.
— Совсем выпить не с кем, — нарочито понурил голову Ильинский.
— Я для тебя Каргину позвал!
— Археологи — это единоутробные братья геологов. Такие же алкоголики...
Лия не стала слушать дальнейшие весeлые препирательства под сарказм Андрея и молодецкий хохот энтомолога. Она отвернулась, ощущая, как горят щёки, а сердце заполошенно бьётся.
Ревнивая дура. Лия чувствовала себя последней дурой. С чего она взяла, что все должны влюбляться в Ильинского с первого взгляда? Только потому, что с ней самой произошло то же самое? И что только она видела его таким, в которого можно влюбиться. Другие же — обычные люди — видели немолодого эрудита-зоолога с характером-качелями и парочкой вредных привычек.
Сгорая от стыда, Лия вошла в аудиторию, где зажигала свечи Ярослава Ростиславовна. При виде шаманки стало радостно и неловко. Признаться бы насчёт настойки, но не успела Лия раскрыть рот, чтобы сказать хоть что-то, как Ярослава Ростиславовна улыбалась ей и заговорщицки произнесла:
— Вот Илъя Николаэвич балагурит, Вадим Борисович эму вторит. Оба учэников своих в глаза ругают. А за глаза — хвалят.
— Это кого же? — удивилась Лия. Она не помнила, чтобы за неполные четыре года Ильинский хоть кого-то хвалил.
