Да что там: простая аккуратность Сергею Андреевичу давалась с трудом. Он осознавал особенности своего характера, даже старался контролировать ситуацию, но слишком увлекался творческим процессом, предпочитая больше конечную идею, чем конечный результат.
Сегодня с раннего утра ему не терпелось доделать подоконник. Чтобы снизить неминуемую энтропию, Сергей Андреевич тщательно подобрал необходимый инструмент, разложил его и материалы в удобном порядке, сделал точные замеры и чертёж на отдельном листе бумаги. И что с того? Подоконник поставлен добротно, но с обычным качеством на «четвёрочку».
Мастер осмотрелся и вздохнул: «Плетью обух не перешибёшь. Горбатого…так сказать... Хаос! Хлев! Всюду опилки, обрезки, инструмент разбросан под ногами. Где рулетка? Где карандаш? Ведь специально клал на видное место. Куда подевалось-то всё?»
Мелкий инструмент, а особенно строительный карандаш, имел обыкновение пропадать. Вот был только что и нет его. Нигде. Навсегда. И никакими мантрами его не удаётся вернуть, разве что иногда сам захочет появиться в любое время в любом месте.
Серей Андреевич знал это свойство, но для очистки совести всё-таки поискал пропавшие карандаш и рулетку, за что и был вознаграждён находкой оной. Рулетка мирно покоилась в траве под окном второго этажа, но карандаш-злодей исчез.
Горе-мастер вернулся на второй этаж. Сильное раздражение сменилось глубокой апатией, усталость навалилась на руки и ноги, захотелось сесть прямо на пол, спиной прислониться к нагретому солнцем столбу, смотреть в голубой прямоугольник окна на высокое небо и забыть про необходимость что-то строить, что-то искать, что-то анализировать. Просто вдохнуть солнечный свет и ощутить его свежесть. Аромат озона, аромат детства.
Пожилой мужчина так и сделал.
2
До чего же трудна жизнь у человека в пять лет! Правда, юбилейный день рождения я отметил всего лишь на прошлой неделе, но успел уже испытать первое разочарование. Ещё бы! Я справедливо ожидал получить в подарок инопланетный вездеход на батарейках и пультом управления с длинным проводом, однако родители ограничились железным самосвалом размером с «чешку» и глупыми поцелуями. Оставалась надежда на московскую тётю, которую я никогда не видел; но я считался её любимым племянником, и игрушки в почтовых посылках присылались из столицы регулярно. На этот раз пришла пухлая бандероль из коричневой бумаги. В ней оказался свитер. Я не оценил юмор и разревелся, хотя мама довольным тоном сказала: «Импортный! У нас таких не делают».
Вот он, свитер, лежит на табуретке вместе с остальными вещами возле кровати, в которой я лежу, ворочаюсь и не могу заснуть. Ибо и кровать не моя, и табуретка не моя, и комната не моя. Это второе крупное разочарование, постигшее меня за последние дни. Скорее всего, начало чёрной полосы в жизни положено.
Решение отправить меня в зимний санаторий для лечения и реабилитации органов дыхания, было принято ещё осенью, после проведения пренеприятной операции на моём горле вруном-хирургом, обещавшим, если я буду смелым мальчиком, неограниченное количество эскимо. Мне казалось, что я выполнил условие, но мороженного так и не увидел. Категорически воспротивившись поездке куда-то в лес, в незнакомую компанию, зимой, когда столько интересных игр с ребятами из нашего двора, я демонстративно дерзил и хулиганил, после чего отстаивал положенное время в углу.
Не помогло. Вчера вечером, проведя полтора часа в холодном вагоне поезда и пропитавшись паровозным дымом, моя мама и я сошли на станции Сиверская. Я всё ещё надеялся на чудо и готов был снова терпеть тяготы дороги, лишь бы оказаться дома. Ясно же, что с этой утонувшей в снегу станции, как с края света, некуда ехать дальше. Можно только вернуться. Тем не менее, события развивались иначе: сани, лошадь в сосульках, ёлки, ёлки, ёлки, высокие колючие звёзды, низкий бревенчатый корпус санатория, нянечки и потерянность в шумном коллективе.
Я трудно завожу новых друзей, и несмотря на то, что не испытывал никакой дискриминации на свой счёт в общей комнате для игр, не мог дождаться момента, когда нас уложат спать. Моё личное пространство изнывало и трещало по швам. Единственное место для уединения в этом дурдоме ? это кровать.
Мне досталась кровать скрипучая, со слегка провисшими пружинами, на колёсиках, с блестящими шариками на прутках изголовья. К счастью, она оказалась по-домашнему уютной, мягкой, убаюкивающей. Но общее благоприятное впечатление портили казённые чернильные штампы на постельном белье.
Свет в спальне был погашен. Нянечка, ушла на звук популярной песни «Главное, ребята, сердцем не стареть», плотно притворив за собой дверь. Наступила долгожданная тишина.
Уже готовый провалиться в спасительный сон, я почувствовал, как с меня сползает одеяло.
? Эй, новенький!
Стало понятно, что засну я позже, а сейчас надо весомо ответить.
? Меня зовут Серёжа.
Голос из темноты продолжал, но не с агрессией, а скорее, таинственно:
? Я ? Ваня. Слушай, Серёга, ты страшные истории знаешь?
Поворот на эту тему заинтересовал меня и одновременно успокоил: кто же их не знает. Прекрасное средство для налаживания новых или пошатнувшихся отношений. Но я решил не торопить события.
? Вспомню, расскажу.
? Ну, добро! Тогда я.
В спальне разом заскрипели пружины, послышался тихий одобрительный гомон. Никто не собирался спать, более того, кое-кто из мальчиков полулежал, подперев рукой голову и подушку, кое-кто сидел по-турецки или вообще повис на хромированной душке кровати. Только девочки заранее начинали бояться и натягивали одеяла до самых испуганных глаз. Свет дворового фонаря, маячившего в оконце, позволял мне детально рассмотреть всеобщее предвкушение запретного плода.
? Я расскажу про чёрный автомобиль.
В целом, история произвела на меня должное впечатление. Я уже слышал её от городских друзей, и она отличалась лишь в деталях. Например, в нашем варианте гроб возит грузовик, что бесспорно удобнее «Волги». Различия лишь подтверждали правдивость, а убеждённость рассказчика доказывала наличие этого автомобиля в здешних лесах. Где-то совсем рядом.
Под вой ветра и под защитой тёплого одеяла от близкой опасности я крепко уснул.
Сегодня день выдался ярким, солнечным, морозным. Ночной ветер выгладил снежное покрывало, но набросал на него несметное число еловых шишек. Подобраться к ним и набрать для поделок, и речи не было. Я самовольно попробовал этот трюк на прогулке, так едва не утонул. Следующие неприятности и странности моего первого дня в санатории не заставили себя ждать.
На прогулку нас вывели после завтрака и медосмотра. Детская площадка содрогнулась от рева восторга сквозь замотанные шарфы горластой ватаги, которая мгновенно извалялась в снегу, снежками закидала старого дворника, широкой лопатой закрывавшего красное лицо. Я, потерпев неудачу набрать шишек, выбрал горку в виде бетонного слонёнка, и после первого же спуска обнаружил отсутствие галоши на валенке. Вот на левом галоша есть, а на правом её нет. От обиды слёзы смешались с соплями. Я подошёл к воспитательнице. Та торопливо прикрыла папироску вязанной варежкой и, кажется, подпалила шерсть.
? Чего тебе?
? Я галошу потерял.
И в доказательство показал оголённый правый валенок.
? Ищи.
Выручил меня дворник, он же сторож, он же конюх. Перед самым обедом, когда мы выстроились парами для шествия к отдельно стоящему пищеблоку, ко мне подошли огромные валенки, чуть ли не с меня ростом. Я задрал голову, увидел стеганные ватные штаны, телогрейку, бороду и армейскую шапку-ушанку без звезды.
? На вот, надень. Негоже с мокрыми ногами то.
? Это не моя. Моя чёрная, а эта зелёная и большая.
? Надевай, прыщ! Я газетку подложил.
Так и ходил ковровым клоуном целый день в разных галошах. Хотя настроение было так себе, к вечеру стало ещё хуже. После пятичасовых дрожжей, которые нам разлили в кружки на полдник в главном корпусе санатория, предстояло идти на ужин в темноте, по узкой тропинке между сугробами, через лес. Совсем не весело, учитывая промышлявшую поблизости чёрную машину и самого невезучего человека, то есть меня.
И вот настал час испытаний. Я, само собой, согласно росту в последней паре с девочкой. Где-то впереди, за руку с воспитательницей идёт Иван. Он старше всех нас, он здесь на каникулах, он сын этой воспитательницы. Ему-то наплевать на эту машину, на гроб и гнусные намерения. А у меня от напряжения платочек под шапкой взмок, зубы стучат так, что снег осыпается с ёлкиных веток. А тени, тени крестами лежат на нетронутой целине, и сзади кто-то крадётся. Это же сколько раз мне терпеть такое? Мама говорила, десять дней пролетят как один, и не заметишь, тогда и домой. Ещё не скоро. А пока только первый на исходе, но охота на меня уже началась.
Вот-с. Поужинали мы значит, и бодрее стало как-то. Обратно без приключений, страх сменила легкая встревоженность. Возможно от того, что я был втянут в разговоры с девочкой, которую занимали куда более серьёзные вещи, чем «дурацкая машина». Давно замечено, что общение с девочками хорошо сказывается на настроении. Свойство у них такое есть особенное. Скажу по секрету, я уже целовался с одной. Ничего так.
Развесили мы свои шубки, шапки, шаровары по вешалкам на просушку в специально жарко натопленном помещении, а валенки на полки нянька аж до потолка расставила, и пошли играть. В детском саду, там, в городе, похожие условия: ковёр на полу, стульчики и столики, игрушки для девочек и мальчиков, книжки, краски, альбомы для рисования и катастрофическая нехватка карандашей, кисточек, баночек для воды. Последнее меня сильно огорчает, потому что рисовать я люблю.
Я провозился с вдеванием резинки в дырочку на варежке, саморучно мною проверченную, потому как резинка оторвалась, а просить пришить её не хотелось. Соответственно, я вошёл в игровую последним, когда остальные дети уже поделили все премиальные развлечения. Оставшиеся кубики меня не волновали, сдутый мяч тоже, грязноватый заяц с надорванным ухом вызвал у меня сочувствие, но проявлять такое... как это слово?... интинное чувство при всех я не стал. А-а, вот коробка цветных карандашей... В ней лежал только жёлтый, поэтому и не востребованный. Многие с интересом смотрели на мою затруднительную ситуацию. А я взял жёлтый, подтянул сползшие чулочки и гордо направился к окну, приметив на широком подоконнике лист бумаги.
Рама окна была двойная. Наружное стекло сплошь покрылось причудливыми узорами, на какие горазд русский мороз; отблеск уличного фонаря играл на гранях отдельных завитков и снежинок всеми цветами радуги, создавал поистине волшебный вид. Смотреть можно бесконечно долго, но я только пригубил эту красоту для вдохновения и принялся рисовать.
Лист бумаги оказался не вырванным из альбома, а просто лист, к сожалению, испорченный чьими-то каракулями, но обратная сторона, к счастью, чистая. Там я и стал рисовать предмет моих последних изобразительных предпочтений ? башню Кремля, которую часто видел на поздравительных открытках, в газетах, в киножурналах перед фильмом, да и в самих фильмах тоже. Мне сильно нравились её зубчатые стены, огромные часы, высокий шпиль со звездой. Но сейчас жёлтый цвет совсем не годился для стен, часов и звезды. Работа над рисунком протекала вяло.
Не знаю, что меня заставило посмотреть в сторону чахлого цветка в горшке на тарелке, который притулился в самом углу окна. Ничего, кроме жалости к растению и к скрюченной мухе рядом с ним, этот натюрморт вызвать не мог. Вот если только красненькое пятнышко на подоконнике между тарелкой и рамой. Интересно, интересно... О, кто-то из детей забросил туда карандаш, вернее сказать, огрызок карандаша. Совсем тупой, но... не красный, а простой карандаш ? самый желанный для того, кто что-то понимает в рисовании.
Сейчас мы его заточим, и дело пойдёт.
Я спрыгнул со стула, на котором всё время стоял на коленках, упираясь животом в тёплый чугун батареи, и понёс карандаш на заточку к воспитательнице. Обычная точилка, найденная мной на ковре, не подошла.
Весь взрослый состав сосредоточился в соседней комнате у экрана телевизора. У нас дома был телевизор, но с экраном побольше. Правда, ручка переключения каналов отломилась, так что на мою любимую передачу с медвежатами Тяпой и Ляпой и с хулиганистой обезьянкой Жаконей приходилось перещёлкиваться с помощью плоскогубцев, а также нескольких бранных слов в исполнении мамы в адрес отца. Тот это проделывал молча.
На экране копошились маленькие человечки, слышался смех, который подхватывали женщины у телевизора. Веселье было в самом разгаре. Я понял, что зашёл не вовремя, так как показывали КВН, а это не терпит внешних раздражителей. Но мой юный возраст и служебные обязанности воспитательского состава давали шанс. Пока приходилось лицезреть спины.
? Обожаю Альбертика!
? А ты ему пошли смешной вопрос.
? Какой?
? Какой, какой... Какой длины... Ты что, Сорокин?
Ко мне повернулись. Я протянул огрызок карандаша.
? Ну, так возьми точилку. Не маленький.
? Пробовал. Не лезет.
? Чего там у тебя не лезет? М-да... Ладно. Люсь, дай «Неву».
С остро отточенным карандашом я вернулся... Нет, ещё я... Я взял одинокого зайца и посадил рядом с собой на подоконник, а уже потом вернулся к своему рисунку. Башня вышла на загляденье, даже стрелки на часах были видны. В небе кружили наши самолёты. А на них без объявления войны напали самолёты с крестами. Тогда я начал их сбивать. Как? А просто так: ставишь карандаш на кончик грифеля, целишься и чиркаешь по бумаге. Потом снова ставишь карандаш в конце росчерка, целишься и… И до тех пор, пока не попадёшь во вражеский самолёт, танк или пушку. Славный бой! Я их, гадов, всех уничтожил. Правда, с последним выстрелом карандаш укатился обратно за цветок. И я даже, кажется, нащупывал его кончиками пальцев... Но достать не успел.
? Так, быстро все на процедуру лечебного загара. Сорокин, тебя долго ждать?
Час от часу не легче. Что это? А всё просто: мы разделись до трусов, зашли в комнатку без окон, встали в кружок вокруг табуретки, на которой вертикально стояла стеклянная трубка. Докторша велела всем надеть странные очки. Я похожие у сварщика видел, когда мы без воды сидели, а он трубу варил, но эти поменьше будут. Сквозь синие стёкла мало что различалось, как вдруг всё изменилось. Стеклянная трубка засветилась ярко, словно инопланетное Солнце. Оно облило нас синими лучами, и все полуголые дети в консервообразных очках предстали неземными существами. Воздух приобрёл особую свежесть, защекотал ноздри кисло-сладким запахом, заставлял дышать ровно и глубоко.
? А теперь все повернулись спиной.
Наши резкие тени упали на цветочные обои комнатушки, но так и хочется сказать, каменную пещеру облюбовало племя дикарей. Кто-то кривлялся, кто-то руками показывал лающих собак и летающих орлов, а кто-то фигу.
? Я всё вижу... Ладно, достаточно. Всем мыться и спать.
Всё движется по кругу, всё повторяется. Только мы почему-то не остаёмся прежними. Закончился очередной день, снова пришла ночь. Едва за нянечкой закрылась дверь, настало время для жизни спальной палаты после отбоя. Я уже не думал о сне и вместе с другими ждал волнующих историй о страшном и страшно увлекательном, чего полно вокруг нас, во что верят все дети и что считают глупостями большинство взрослых.
Сегодня с раннего утра ему не терпелось доделать подоконник. Чтобы снизить неминуемую энтропию, Сергей Андреевич тщательно подобрал необходимый инструмент, разложил его и материалы в удобном порядке, сделал точные замеры и чертёж на отдельном листе бумаги. И что с того? Подоконник поставлен добротно, но с обычным качеством на «четвёрочку».
Мастер осмотрелся и вздохнул: «Плетью обух не перешибёшь. Горбатого…так сказать... Хаос! Хлев! Всюду опилки, обрезки, инструмент разбросан под ногами. Где рулетка? Где карандаш? Ведь специально клал на видное место. Куда подевалось-то всё?»
Мелкий инструмент, а особенно строительный карандаш, имел обыкновение пропадать. Вот был только что и нет его. Нигде. Навсегда. И никакими мантрами его не удаётся вернуть, разве что иногда сам захочет появиться в любое время в любом месте.
Серей Андреевич знал это свойство, но для очистки совести всё-таки поискал пропавшие карандаш и рулетку, за что и был вознаграждён находкой оной. Рулетка мирно покоилась в траве под окном второго этажа, но карандаш-злодей исчез.
Горе-мастер вернулся на второй этаж. Сильное раздражение сменилось глубокой апатией, усталость навалилась на руки и ноги, захотелось сесть прямо на пол, спиной прислониться к нагретому солнцем столбу, смотреть в голубой прямоугольник окна на высокое небо и забыть про необходимость что-то строить, что-то искать, что-то анализировать. Просто вдохнуть солнечный свет и ощутить его свежесть. Аромат озона, аромат детства.
Пожилой мужчина так и сделал.
2
До чего же трудна жизнь у человека в пять лет! Правда, юбилейный день рождения я отметил всего лишь на прошлой неделе, но успел уже испытать первое разочарование. Ещё бы! Я справедливо ожидал получить в подарок инопланетный вездеход на батарейках и пультом управления с длинным проводом, однако родители ограничились железным самосвалом размером с «чешку» и глупыми поцелуями. Оставалась надежда на московскую тётю, которую я никогда не видел; но я считался её любимым племянником, и игрушки в почтовых посылках присылались из столицы регулярно. На этот раз пришла пухлая бандероль из коричневой бумаги. В ней оказался свитер. Я не оценил юмор и разревелся, хотя мама довольным тоном сказала: «Импортный! У нас таких не делают».
Вот он, свитер, лежит на табуретке вместе с остальными вещами возле кровати, в которой я лежу, ворочаюсь и не могу заснуть. Ибо и кровать не моя, и табуретка не моя, и комната не моя. Это второе крупное разочарование, постигшее меня за последние дни. Скорее всего, начало чёрной полосы в жизни положено.
Решение отправить меня в зимний санаторий для лечения и реабилитации органов дыхания, было принято ещё осенью, после проведения пренеприятной операции на моём горле вруном-хирургом, обещавшим, если я буду смелым мальчиком, неограниченное количество эскимо. Мне казалось, что я выполнил условие, но мороженного так и не увидел. Категорически воспротивившись поездке куда-то в лес, в незнакомую компанию, зимой, когда столько интересных игр с ребятами из нашего двора, я демонстративно дерзил и хулиганил, после чего отстаивал положенное время в углу.
Не помогло. Вчера вечером, проведя полтора часа в холодном вагоне поезда и пропитавшись паровозным дымом, моя мама и я сошли на станции Сиверская. Я всё ещё надеялся на чудо и готов был снова терпеть тяготы дороги, лишь бы оказаться дома. Ясно же, что с этой утонувшей в снегу станции, как с края света, некуда ехать дальше. Можно только вернуться. Тем не менее, события развивались иначе: сани, лошадь в сосульках, ёлки, ёлки, ёлки, высокие колючие звёзды, низкий бревенчатый корпус санатория, нянечки и потерянность в шумном коллективе.
Я трудно завожу новых друзей, и несмотря на то, что не испытывал никакой дискриминации на свой счёт в общей комнате для игр, не мог дождаться момента, когда нас уложат спать. Моё личное пространство изнывало и трещало по швам. Единственное место для уединения в этом дурдоме ? это кровать.
Мне досталась кровать скрипучая, со слегка провисшими пружинами, на колёсиках, с блестящими шариками на прутках изголовья. К счастью, она оказалась по-домашнему уютной, мягкой, убаюкивающей. Но общее благоприятное впечатление портили казённые чернильные штампы на постельном белье.
Свет в спальне был погашен. Нянечка, ушла на звук популярной песни «Главное, ребята, сердцем не стареть», плотно притворив за собой дверь. Наступила долгожданная тишина.
Уже готовый провалиться в спасительный сон, я почувствовал, как с меня сползает одеяло.
? Эй, новенький!
Стало понятно, что засну я позже, а сейчас надо весомо ответить.
? Меня зовут Серёжа.
Голос из темноты продолжал, но не с агрессией, а скорее, таинственно:
? Я ? Ваня. Слушай, Серёга, ты страшные истории знаешь?
Поворот на эту тему заинтересовал меня и одновременно успокоил: кто же их не знает. Прекрасное средство для налаживания новых или пошатнувшихся отношений. Но я решил не торопить события.
? Вспомню, расскажу.
? Ну, добро! Тогда я.
В спальне разом заскрипели пружины, послышался тихий одобрительный гомон. Никто не собирался спать, более того, кое-кто из мальчиков полулежал, подперев рукой голову и подушку, кое-кто сидел по-турецки или вообще повис на хромированной душке кровати. Только девочки заранее начинали бояться и натягивали одеяла до самых испуганных глаз. Свет дворового фонаря, маячившего в оконце, позволял мне детально рассмотреть всеобщее предвкушение запретного плода.
? Я расскажу про чёрный автомобиль.
В целом, история произвела на меня должное впечатление. Я уже слышал её от городских друзей, и она отличалась лишь в деталях. Например, в нашем варианте гроб возит грузовик, что бесспорно удобнее «Волги». Различия лишь подтверждали правдивость, а убеждённость рассказчика доказывала наличие этого автомобиля в здешних лесах. Где-то совсем рядом.
Под вой ветра и под защитой тёплого одеяла от близкой опасности я крепко уснул.
Сегодня день выдался ярким, солнечным, морозным. Ночной ветер выгладил снежное покрывало, но набросал на него несметное число еловых шишек. Подобраться к ним и набрать для поделок, и речи не было. Я самовольно попробовал этот трюк на прогулке, так едва не утонул. Следующие неприятности и странности моего первого дня в санатории не заставили себя ждать.
На прогулку нас вывели после завтрака и медосмотра. Детская площадка содрогнулась от рева восторга сквозь замотанные шарфы горластой ватаги, которая мгновенно извалялась в снегу, снежками закидала старого дворника, широкой лопатой закрывавшего красное лицо. Я, потерпев неудачу набрать шишек, выбрал горку в виде бетонного слонёнка, и после первого же спуска обнаружил отсутствие галоши на валенке. Вот на левом галоша есть, а на правом её нет. От обиды слёзы смешались с соплями. Я подошёл к воспитательнице. Та торопливо прикрыла папироску вязанной варежкой и, кажется, подпалила шерсть.
? Чего тебе?
? Я галошу потерял.
И в доказательство показал оголённый правый валенок.
? Ищи.
Выручил меня дворник, он же сторож, он же конюх. Перед самым обедом, когда мы выстроились парами для шествия к отдельно стоящему пищеблоку, ко мне подошли огромные валенки, чуть ли не с меня ростом. Я задрал голову, увидел стеганные ватные штаны, телогрейку, бороду и армейскую шапку-ушанку без звезды.
? На вот, надень. Негоже с мокрыми ногами то.
? Это не моя. Моя чёрная, а эта зелёная и большая.
? Надевай, прыщ! Я газетку подложил.
Так и ходил ковровым клоуном целый день в разных галошах. Хотя настроение было так себе, к вечеру стало ещё хуже. После пятичасовых дрожжей, которые нам разлили в кружки на полдник в главном корпусе санатория, предстояло идти на ужин в темноте, по узкой тропинке между сугробами, через лес. Совсем не весело, учитывая промышлявшую поблизости чёрную машину и самого невезучего человека, то есть меня.
И вот настал час испытаний. Я, само собой, согласно росту в последней паре с девочкой. Где-то впереди, за руку с воспитательницей идёт Иван. Он старше всех нас, он здесь на каникулах, он сын этой воспитательницы. Ему-то наплевать на эту машину, на гроб и гнусные намерения. А у меня от напряжения платочек под шапкой взмок, зубы стучат так, что снег осыпается с ёлкиных веток. А тени, тени крестами лежат на нетронутой целине, и сзади кто-то крадётся. Это же сколько раз мне терпеть такое? Мама говорила, десять дней пролетят как один, и не заметишь, тогда и домой. Ещё не скоро. А пока только первый на исходе, но охота на меня уже началась.
Вот-с. Поужинали мы значит, и бодрее стало как-то. Обратно без приключений, страх сменила легкая встревоженность. Возможно от того, что я был втянут в разговоры с девочкой, которую занимали куда более серьёзные вещи, чем «дурацкая машина». Давно замечено, что общение с девочками хорошо сказывается на настроении. Свойство у них такое есть особенное. Скажу по секрету, я уже целовался с одной. Ничего так.
Развесили мы свои шубки, шапки, шаровары по вешалкам на просушку в специально жарко натопленном помещении, а валенки на полки нянька аж до потолка расставила, и пошли играть. В детском саду, там, в городе, похожие условия: ковёр на полу, стульчики и столики, игрушки для девочек и мальчиков, книжки, краски, альбомы для рисования и катастрофическая нехватка карандашей, кисточек, баночек для воды. Последнее меня сильно огорчает, потому что рисовать я люблю.
Я провозился с вдеванием резинки в дырочку на варежке, саморучно мною проверченную, потому как резинка оторвалась, а просить пришить её не хотелось. Соответственно, я вошёл в игровую последним, когда остальные дети уже поделили все премиальные развлечения. Оставшиеся кубики меня не волновали, сдутый мяч тоже, грязноватый заяц с надорванным ухом вызвал у меня сочувствие, но проявлять такое... как это слово?... интинное чувство при всех я не стал. А-а, вот коробка цветных карандашей... В ней лежал только жёлтый, поэтому и не востребованный. Многие с интересом смотрели на мою затруднительную ситуацию. А я взял жёлтый, подтянул сползшие чулочки и гордо направился к окну, приметив на широком подоконнике лист бумаги.
Рама окна была двойная. Наружное стекло сплошь покрылось причудливыми узорами, на какие горазд русский мороз; отблеск уличного фонаря играл на гранях отдельных завитков и снежинок всеми цветами радуги, создавал поистине волшебный вид. Смотреть можно бесконечно долго, но я только пригубил эту красоту для вдохновения и принялся рисовать.
Лист бумаги оказался не вырванным из альбома, а просто лист, к сожалению, испорченный чьими-то каракулями, но обратная сторона, к счастью, чистая. Там я и стал рисовать предмет моих последних изобразительных предпочтений ? башню Кремля, которую часто видел на поздравительных открытках, в газетах, в киножурналах перед фильмом, да и в самих фильмах тоже. Мне сильно нравились её зубчатые стены, огромные часы, высокий шпиль со звездой. Но сейчас жёлтый цвет совсем не годился для стен, часов и звезды. Работа над рисунком протекала вяло.
Не знаю, что меня заставило посмотреть в сторону чахлого цветка в горшке на тарелке, который притулился в самом углу окна. Ничего, кроме жалости к растению и к скрюченной мухе рядом с ним, этот натюрморт вызвать не мог. Вот если только красненькое пятнышко на подоконнике между тарелкой и рамой. Интересно, интересно... О, кто-то из детей забросил туда карандаш, вернее сказать, огрызок карандаша. Совсем тупой, но... не красный, а простой карандаш ? самый желанный для того, кто что-то понимает в рисовании.
Сейчас мы его заточим, и дело пойдёт.
Я спрыгнул со стула, на котором всё время стоял на коленках, упираясь животом в тёплый чугун батареи, и понёс карандаш на заточку к воспитательнице. Обычная точилка, найденная мной на ковре, не подошла.
Весь взрослый состав сосредоточился в соседней комнате у экрана телевизора. У нас дома был телевизор, но с экраном побольше. Правда, ручка переключения каналов отломилась, так что на мою любимую передачу с медвежатами Тяпой и Ляпой и с хулиганистой обезьянкой Жаконей приходилось перещёлкиваться с помощью плоскогубцев, а также нескольких бранных слов в исполнении мамы в адрес отца. Тот это проделывал молча.
На экране копошились маленькие человечки, слышался смех, который подхватывали женщины у телевизора. Веселье было в самом разгаре. Я понял, что зашёл не вовремя, так как показывали КВН, а это не терпит внешних раздражителей. Но мой юный возраст и служебные обязанности воспитательского состава давали шанс. Пока приходилось лицезреть спины.
? Обожаю Альбертика!
? А ты ему пошли смешной вопрос.
? Какой?
? Какой, какой... Какой длины... Ты что, Сорокин?
Ко мне повернулись. Я протянул огрызок карандаша.
? Ну, так возьми точилку. Не маленький.
? Пробовал. Не лезет.
? Чего там у тебя не лезет? М-да... Ладно. Люсь, дай «Неву».
С остро отточенным карандашом я вернулся... Нет, ещё я... Я взял одинокого зайца и посадил рядом с собой на подоконник, а уже потом вернулся к своему рисунку. Башня вышла на загляденье, даже стрелки на часах были видны. В небе кружили наши самолёты. А на них без объявления войны напали самолёты с крестами. Тогда я начал их сбивать. Как? А просто так: ставишь карандаш на кончик грифеля, целишься и чиркаешь по бумаге. Потом снова ставишь карандаш в конце росчерка, целишься и… И до тех пор, пока не попадёшь во вражеский самолёт, танк или пушку. Славный бой! Я их, гадов, всех уничтожил. Правда, с последним выстрелом карандаш укатился обратно за цветок. И я даже, кажется, нащупывал его кончиками пальцев... Но достать не успел.
? Так, быстро все на процедуру лечебного загара. Сорокин, тебя долго ждать?
Час от часу не легче. Что это? А всё просто: мы разделись до трусов, зашли в комнатку без окон, встали в кружок вокруг табуретки, на которой вертикально стояла стеклянная трубка. Докторша велела всем надеть странные очки. Я похожие у сварщика видел, когда мы без воды сидели, а он трубу варил, но эти поменьше будут. Сквозь синие стёкла мало что различалось, как вдруг всё изменилось. Стеклянная трубка засветилась ярко, словно инопланетное Солнце. Оно облило нас синими лучами, и все полуголые дети в консервообразных очках предстали неземными существами. Воздух приобрёл особую свежесть, защекотал ноздри кисло-сладким запахом, заставлял дышать ровно и глубоко.
? А теперь все повернулись спиной.
Наши резкие тени упали на цветочные обои комнатушки, но так и хочется сказать, каменную пещеру облюбовало племя дикарей. Кто-то кривлялся, кто-то руками показывал лающих собак и летающих орлов, а кто-то фигу.
? Я всё вижу... Ладно, достаточно. Всем мыться и спать.
Всё движется по кругу, всё повторяется. Только мы почему-то не остаёмся прежними. Закончился очередной день, снова пришла ночь. Едва за нянечкой закрылась дверь, настало время для жизни спальной палаты после отбоя. Я уже не думал о сне и вместе с другими ждал волнующих историй о страшном и страшно увлекательном, чего полно вокруг нас, во что верят все дети и что считают глупостями большинство взрослых.
