Я заметила, что пара воспитателей также поспешила загнать воспитанников обратно в соседний корпус. Джипы военного образца – излюбленный транспорт патрульной полиции Райстаха, – остановились на единственной узкой асфальтированной дороге, ведущей к административному корпусу. Моторы рычали, как голодные звери. Пугающие фигуры в темно-серой униформе принялись лениво, я бы даже сказала, небрежно выбираться из джипов. У всех табельное оружие демонстративно сидело в кобуре на поясе, некоторые перекинули через плечо автоматы.
«Все будет хорошо».
Да ни черта оно не будет, Бернар!
Патрульные не спешили приближаться, они топтались у машин с видом путешественников, остановившихся для привала. О чем-то звонко и беззаботно переговаривались.
Обменявшись взглядами с одной из старших воспитательниц, замершей у выхода из другого корпуса, я нервно сжала кулаки и кивнула. Получив схожий ответ, с глубоким вздохом направилась к незваным гостям, отчаянно натягивая дружелюбную улыбку.
– Господа, – обратилась я к мужчинам дрогнувшим голосом. – Могу я чем-то помочь?
Вот они, гончие ищейки Райстаха. Все как на подбор с гордо вздернутым носом, широкими плечами и хищным взглядом. В их присутствии я ощущала себя крохотной бабочкой, у которой в любой миг могли выдрать крылья. Интересно, Бернар, сказал бы ты с былой уверенностью, что защитил бы меня?
– Господа, – мне страшно обращаться к ним повторно, но еще ужаснее терпеть игнорирование.
И, похоже, один из полицейских снизошел, чтобы отметить мое присутствие. От его изучающего взгляда мой затылок покрылся холодным потом, сердце забилось в нехорошем предчувствии. Что я смогу сделать, если все пойдет не так? Я, едва ли не вчерашняя выпускница приюта.
– Простите за столь грубое обращение с вашим… имуществом, – бросив насмешливый взгляд к воротам, отметил собеседник, – но мы торопились.
– Понимаю, – криво изобразив улыбку, кивнула я. – Чем… могу помочь?
– Кто здесь главный? – С неожиданной резкостью уточнил мужчина, перестав играть спектакль, отчего я растерялась. Не успела и слово сказать, как он властно добавил: – Выведите всех людей на улицу.
– И детей?
От его взгляда мне хотелось провалиться сквозь землю, пасть на колени и молить о прощении за лишнее уточнение.
– Что не понятного в слове «всех»?
Перекинувшись с воспитательницей беглыми взглядами, мы побежали к своим корпусам, да так быстро, что промокшая обувь от шлепков по лужам меня интересовала в последнюю очередь.
Едва ворвавшись в полумрак коридора, я с испугом подпрыгнула, заметив на себе десятки встревоженных взглядов. Присутствие детей, жавшихся друг к другу плечом, поразила меня до глубины души. Кто-то сжимал тряпичные игрушки, совсем маленькие едва сдерживали всхлипы, и каждый смотрел на меня так, словно я могла спасти их. Ужас обуял мной еще сильнее, чем при виде вооруженного патруля, ребята стреляли в меня надеждой, оправдать которую я была не в силах.
– Всем нужно выйти на улицу. Немедля.
Услышав волну беспокойных вздохов и перешептываний, я едва не схватилась за голову. Покусывая пухлые губы, пытаясь болью унять вспыхнувшее в груди раздражение не только от собственного бессилия, но и от надвигающейся паники, я не выдержала и громко воскликнула:
– Все на улицу, живо!
На мгновение дети позабыли о страхе и удивленно округлили глаза. Я никогда не позволяла себе кричать на них. Никогда.
«Все будет хорошо», – твердил Бернар, а вслед за голосом голову сотрясали отголоски вчерашней грозы. Бом-бом-бом.
Дети затрусили на улицу, подталкиваемые старшими воспитанниками, обходя меня, как вода обтекает камень. Дождавшись, когда коридор опустеет, я глубоко вздохнула и смахнула с ресниц капли слез.
«…это гарантировал Кукловод», «все будет хорошо».
Сжав кулаки, я побежала проверять этажи, выискивая возможных трусишек, спрятавшихся под кроватью или в шкафу. Как бы и мне хотелось натянуть на голову одеяло и притвориться пустотой. Проходя мимо окна, я заметила, что наше скромное население приюта уводят на площадку перед административным зданием. Как на расстрел. Нет, нельзя позволять себе такие мысли. Нас не за что наказывать, не за что. Никто ни о чем не знает. Почти.
Уткнувшись лбом в стену, я в сотый раз вспоминаю, как с облегчением думала, что беда обойдт нас стороной. О том, что лагерь используется в качестве убежища сепаратистов, знали пара-тройка человек, да и то их численность была бы меньше, если бы не мое любопытство. Три года назад, за три месяца до выпуска, я помогала руководству на правах старшего воспитанника. Удивилась, почему свет в администрации горит в поздний час ночи, и, как мотылек, полетела на огонь. В тот день добродушный и всеми обожаемый мэр Бернар Лоо обрел иную роль.
Зачем ты так с нами, Бернар? Зачем ты так со мной?
Задерживаться не имело смысла, поэтому вскоре я подоспела к площадке, и мое присутствие значительно успокоило детей. Маленькие ручки потянулись ко мне, от звонких голосов завибрировала тишина, которую секундой позже безжалостно уничтожил оглушительный выстрел.
– А ну замолчали!
Дети съежились, заскулили, отвернувшись от полицейских, и в этот момент мне захотелось броситься на обидчиков.
«Все будет хорошо», – шептала надежда приятным и столь родным голосом, в то время как инстинкт самосохранения рассмеялся мнимой уверенности.
– Нам доложили, что в этом месте могут скрываться члены сепаратистского движения, – обведя присутствующих долгим взглядом, мужчина, сделавший выстрел, спросил: – Кто здесь главный?
Директор приюта, сутулый пожилой человек с влажными глазами, сделал нерешительный шаг вперед. Мне стало его жаль, поскольку он не имел ни малейшего понятия, о чем говорил полицейский. Я быстро посмотрела на коменданта, который не оставил меня без внимания. Наши взгляды пересекись, сцепились, словно дворовые кошки, обнажая страх.
– Прошу вас, господин, мы ничем подобным не занимались. И никаких сепаратистов здесь… это абсурд! – Захлебываясь негодованием, возмутился старик. – Прошу вас, вы только пугаете детей. Если бы здесь кто-то был, я бы об этом знал.
К счастью, Бернар не привез вчера никого из сепаратистов, позволяя перевести дух и укрыться на время. Эти люди старались не выходить из подвального помещения, но дети все равно могли что-то видеть. Помимо коробок с припасами.
– Это уже мне решать. – Отмахнувшись от слов старика, небрежно бросил полицейский. – Прочесать территорию! Возьмите взрослых, пусть открывают двери. Дети останутся здесь.
Время тянулось бесконечно долго, я думала, что каждый шаг станет последним, и все же неимоверным усилием воли удавалось стоять на ногах и наблюдать, как эти выродки наполняют хаосом родной дом. Потроша матрасы, опрокидывая шкафы, они словно ищейки исследовали каждый миллиметр. Казалось, это доставляло им удовольствие, и вместо того, чтобы прекратить беспредел, я смиренно топталась в дверях, вонзая ногти в ладонь.
Они указывали на дверь, я безропотно открывала и отступала. Раз за разом, раз за разом. Я знала каждый уголок приюта, однако утробный страх не пропадал, нашептывая о прячущихся за стенами тайнах. Бернар не доверял мне секреты, в отличие от нашего коменданта, а директор ничего будто и не замечал, или не хотел.
Выйдя под открытое небо, покинув корпус, я испытала невероятное облегчение в отличие от ищеек. Они не скрывали разочарования, и только мне хотелось улыбнуться, как я заметила возню на площадке. Полицейские выносили из администрации ящики, в которых я узнала вчерашний груз. Холод обжог спину, на мгновение я остановилась, и одному из сопровождающих пришлось толкнуть меня вперед.
«Все будет хорошо».
Подойдя ближе, я заметила, как командир группы открывает снятую с гвоздей крышку деревянного ящика. Все заворожено пытались заглянуть внутрь, и я тоже не удержалась от любопытства, обнаружив…
– Да, это они, – удовлетворенно кивнул полицейский на ряд стеклянных медицинских бутылочек, в которых обычно перевозили физраствор. А затем испытывающе посмотрел на директора. – Так, говорите, к вам никто не наведывался?
– Прошу вас, вчера…
– Послушайте, это какая-то ошибка, – внезапно подключился к разговору комендант. По сравнению с пожилым мужчиной, он выглядел куда более достойным оппонентом словесной схватки. Но что-то мне подсказывало – это не спасет ситуацию. – Да, это ящики со вчерашней партии припасов, которые обычно привозят нам, чтобы накормить детей.
– Хм, – резкий смешок обжог слух, показался слегка истеричным и пугающим. – Вы меня что, за идиота держите? – Достав одну из бутылок, звеня стеклом, уточнил незваный гость.
– Конечно, нет! Но вы…
– Хватит, потом будете оправдываться. Мое дело – найти, а не разбираться, кто прав, а кто – виноват. Взять его.
– Что?! Нет. Послушайте! Я не…
– Не трогайте его! – Отпугнул на мгновение полицейских мальчонка, выскочивший перед комендантом, словно сторожевой пес, готовый вцепиться в агрессора.
У меня все похолодело от ужаса, страх оплел вокруг меня кокон, прочный и липкий. Я понятия не имела, что делать, хрупкий мир рушился, словно карточный домик. Полицейские схватили мальчика и отшвырнули, словно тряпичную куклу, спровоцировав пару других детей кинуться в атаку. К счастью, мужчины не восприняли их всерьез, отмахнулись, как от назойливых насекомых, и столь небрежное обращение обожгло меня злостью.
– Не трогайте детей! – Крик вырвался из горла, словно нож, разрезающий сухую ткань.
От вида, как, прижав к земле, скручивают сопротивляющегося коменданта, как дети жалобно плачут или в тщетных попытках мешают неприятелям, у меня закружилась голова. Бросившись вперед, я хотела увести ребят, но мой жест командир воспринял по-своему. Я не сразу сообразила, что произошло: бежала, а затем лежала в луже, слыша звон стекла. Перед глазами потемнело, детские голоса пробивались сквозь пелену тумана, медленно заволакивающего сознание. Прикоснувшись ко лбу, я нащупала теплую влагу крови, в рот стекали горькие капли – я ощущала на языке не привкус алой жидкости, а что-то другое: то ли брызги из лужи, то ли жидкость из разбитой о мою голову бутылки.
Послышался выстрел, и еще один. Я хотела подняться, но тело казалось невероятно тяжелым.
«Все будет хорошо», – говорил мне голос в голове. Увы, Бернар, увы. Теперь ничего хорошего в этой жизни не осталось.
Первое, что запомнилось мне в этот день — резкий запах пота, от которого голова пошла кругом. Я задыхалась от душного воздуха, застоявшегося в глотке, подобно гнилой фруктовой мякоти. Хотелось выплюнуть этот отвратительный смрад вместе с криком ужасом и плачем. Но мне оставалось только мирно сидеть, шептать слова молитвы Богу, которому вряд ли интересны мои проблемы. Бог наш не милосердный, иначе не позволил бы Райстаху окутать Фильска, мою любимую родную страну, отчаянием и цепями рабства. Именно рабства, и ничем другим.
Грузовик ехал так долго, что мне начинало казаться, будто полицейские увозят меня на край света, а точнее к холодным берегам залива – острым скалам, о которые разбиваются солёные волны. Сбросить меня туда, а также трупы...
Звук выстрела. Крик детей
«Все будет хорошо».
Я едва сдержала жалобный вой, рвущийся из груди. Мне так отчаянно хотелось закричать, позволить страху вырваться наружу. Но только я начала скулить, как сильная рука опустилась мне на голову кулаком. Ругань провалилась в острой боли и черном тумане забытья – пленители не сильно беспокоились о моём ранении.
Так и проходили часы неизвестности. Страх. Тряска в кузове. Закрытые глаза. Замкнутый кляпом рот.
Я не была для них человеком. Эти люди - завоеватели, оккупанты, гордо вздергивают нос и смеются в лица тех, кто не одной с ними крови.
Меня мутило, от тошноты драло желудок. Что случилось с детьми? Как же они без нас, взрослых, кто о них позаботится? Бернар, Бернар, если бы ты знал, к чему все приведёт, то посмел бы нарушать хрупкую идиллию приюта, обречь всех нас на неизвестность?
Мы, наконец, остановились. Этот путь казался бесконечным, утомительным и невыносимым. Хотелось бы знать наверняка, какая судьба меня ожидает. Или нет? Чтобы не страдать от красок фантазии, убивающей мою психику минуту за минутой.
– Посадите её.
Сильные руки тащили меня по коридору, об узком пространстве которого я догадалась только по шумному эху. Глубокий вдох, шумный выдох. Да только кляп не позволял чувствовать себя комфортно. Слюна стекала по подбородку, от слёз намокла повязка.
Надзиратели жёстко опустили меня на стул, ножки которого жалобно скрипнули о бетонный пол. Кто-то грубо сорвал повязку с глаз, выдрал, будто с корнем, кляп, вынудив лихорадочно опираться по сторонам и шумно дышать. Одежда липла к коже от горячего пота, хотя в этом каземате без окон царил колючий холод. Волосы спутались, превратились в пакли, падающие на лицо соломенными прядями. Хотелось пить. Мочевой пузырь неприятно щекотало. Как я оказалась в этом кошмаре? Как выбраться отсюда?
Успеть бы собраться с духом, приготовиться к тому, что последует, но как к подобному можно быть готовым - я не представляю, и не представляла в момент, когда с грохотом распахнулась единственная дверь, ударив сталью о соседнюю стену. Болты противно скрипнули, словно ножом резанули по душе отвратительным звуком. Я вздрогнула, подпрыгнула на стуле, ощутив, как сильно веревки натерли руки, убранные за спиной.
Из облака света во тьму быстро зашло несколько незнакомцев в темно-серой униформе. Они напоминали безликих каменных стражей, как из тех сказок, которые я так часто рассказывала детям на ночь. Но облик благородных стражей сменился ужасом реальности. Мужчины едва удостоили меня взглядом, словно букашку, пустое место. А я вслушивалась, с замиранием сердца терпела приближение чьих-то голосов: мужского и женского.
На пороге остановилась пара. Они тут же замолчали, оказавшись под покровом полумрака. Секунду спустя незнакомец что-то шепнул бывшей собеседнице и скрылся, и мне оставалось с замиранием сердца наблюдать за оставшейся персоной. Признаться, в первый миг я испытала облегчение, поскольку помутненный рассудок показал мне облик прекрасного ангела, посланного во спасение Богом. Белоснежный брючный костюм, туфли с острыми носами. Волосы, отливающие янтарем при тусклом свете, убраны в идеальную прическу на затылке. Бледная кожа обтягивала острые скулы, напоминая бархат, на котором выделялись чувственные алые губы и бриллианты-глаза. Глубоко посаженные, холодные, бесчувственные – они лишили меня последней надежды встретить спасение, и прекрасный ангел обернулся посланником дьявола.
– Это она? – Женщина остановилась в паре шагах от меня, одарив скептическим взглядом. Мне бы хотелось заверить ее, что произошла ошибка, и я ни в чем не виновата.
– Она одна из тех, кто был в том приюте. Взрослых, – подтвердил один из стражей. – Она точно что-то знает! Не могли же…
Я удивилась тому, как быстро замолчал мужчина, едва заметив руку, мягко поднявшуюся в останавливающем жесте. Меня передернуло от ужаса, как, вероятно, и полицейского. Столько власти было в этом легком движении, столько силы. И когда незнакомка приблизилась на шаг вперед, неспешно опустившись на корточки, чтобы рассмотреть мое перепуганное лицо, я невольно подметила, что она старше, чем казалась.
«Все будет хорошо».
Да ни черта оно не будет, Бернар!
Патрульные не спешили приближаться, они топтались у машин с видом путешественников, остановившихся для привала. О чем-то звонко и беззаботно переговаривались.
Обменявшись взглядами с одной из старших воспитательниц, замершей у выхода из другого корпуса, я нервно сжала кулаки и кивнула. Получив схожий ответ, с глубоким вздохом направилась к незваным гостям, отчаянно натягивая дружелюбную улыбку.
– Господа, – обратилась я к мужчинам дрогнувшим голосом. – Могу я чем-то помочь?
Вот они, гончие ищейки Райстаха. Все как на подбор с гордо вздернутым носом, широкими плечами и хищным взглядом. В их присутствии я ощущала себя крохотной бабочкой, у которой в любой миг могли выдрать крылья. Интересно, Бернар, сказал бы ты с былой уверенностью, что защитил бы меня?
– Господа, – мне страшно обращаться к ним повторно, но еще ужаснее терпеть игнорирование.
И, похоже, один из полицейских снизошел, чтобы отметить мое присутствие. От его изучающего взгляда мой затылок покрылся холодным потом, сердце забилось в нехорошем предчувствии. Что я смогу сделать, если все пойдет не так? Я, едва ли не вчерашняя выпускница приюта.
– Простите за столь грубое обращение с вашим… имуществом, – бросив насмешливый взгляд к воротам, отметил собеседник, – но мы торопились.
– Понимаю, – криво изобразив улыбку, кивнула я. – Чем… могу помочь?
– Кто здесь главный? – С неожиданной резкостью уточнил мужчина, перестав играть спектакль, отчего я растерялась. Не успела и слово сказать, как он властно добавил: – Выведите всех людей на улицу.
– И детей?
От его взгляда мне хотелось провалиться сквозь землю, пасть на колени и молить о прощении за лишнее уточнение.
– Что не понятного в слове «всех»?
Перекинувшись с воспитательницей беглыми взглядами, мы побежали к своим корпусам, да так быстро, что промокшая обувь от шлепков по лужам меня интересовала в последнюю очередь.
Едва ворвавшись в полумрак коридора, я с испугом подпрыгнула, заметив на себе десятки встревоженных взглядов. Присутствие детей, жавшихся друг к другу плечом, поразила меня до глубины души. Кто-то сжимал тряпичные игрушки, совсем маленькие едва сдерживали всхлипы, и каждый смотрел на меня так, словно я могла спасти их. Ужас обуял мной еще сильнее, чем при виде вооруженного патруля, ребята стреляли в меня надеждой, оправдать которую я была не в силах.
– Всем нужно выйти на улицу. Немедля.
Услышав волну беспокойных вздохов и перешептываний, я едва не схватилась за голову. Покусывая пухлые губы, пытаясь болью унять вспыхнувшее в груди раздражение не только от собственного бессилия, но и от надвигающейся паники, я не выдержала и громко воскликнула:
– Все на улицу, живо!
На мгновение дети позабыли о страхе и удивленно округлили глаза. Я никогда не позволяла себе кричать на них. Никогда.
«Все будет хорошо», – твердил Бернар, а вслед за голосом голову сотрясали отголоски вчерашней грозы. Бом-бом-бом.
Дети затрусили на улицу, подталкиваемые старшими воспитанниками, обходя меня, как вода обтекает камень. Дождавшись, когда коридор опустеет, я глубоко вздохнула и смахнула с ресниц капли слез.
«…это гарантировал Кукловод», «все будет хорошо».
Сжав кулаки, я побежала проверять этажи, выискивая возможных трусишек, спрятавшихся под кроватью или в шкафу. Как бы и мне хотелось натянуть на голову одеяло и притвориться пустотой. Проходя мимо окна, я заметила, что наше скромное население приюта уводят на площадку перед административным зданием. Как на расстрел. Нет, нельзя позволять себе такие мысли. Нас не за что наказывать, не за что. Никто ни о чем не знает. Почти.
Уткнувшись лбом в стену, я в сотый раз вспоминаю, как с облегчением думала, что беда обойдт нас стороной. О том, что лагерь используется в качестве убежища сепаратистов, знали пара-тройка человек, да и то их численность была бы меньше, если бы не мое любопытство. Три года назад, за три месяца до выпуска, я помогала руководству на правах старшего воспитанника. Удивилась, почему свет в администрации горит в поздний час ночи, и, как мотылек, полетела на огонь. В тот день добродушный и всеми обожаемый мэр Бернар Лоо обрел иную роль.
Зачем ты так с нами, Бернар? Зачем ты так со мной?
Задерживаться не имело смысла, поэтому вскоре я подоспела к площадке, и мое присутствие значительно успокоило детей. Маленькие ручки потянулись ко мне, от звонких голосов завибрировала тишина, которую секундой позже безжалостно уничтожил оглушительный выстрел.
– А ну замолчали!
Дети съежились, заскулили, отвернувшись от полицейских, и в этот момент мне захотелось броситься на обидчиков.
«Все будет хорошо», – шептала надежда приятным и столь родным голосом, в то время как инстинкт самосохранения рассмеялся мнимой уверенности.
– Нам доложили, что в этом месте могут скрываться члены сепаратистского движения, – обведя присутствующих долгим взглядом, мужчина, сделавший выстрел, спросил: – Кто здесь главный?
Директор приюта, сутулый пожилой человек с влажными глазами, сделал нерешительный шаг вперед. Мне стало его жаль, поскольку он не имел ни малейшего понятия, о чем говорил полицейский. Я быстро посмотрела на коменданта, который не оставил меня без внимания. Наши взгляды пересекись, сцепились, словно дворовые кошки, обнажая страх.
– Прошу вас, господин, мы ничем подобным не занимались. И никаких сепаратистов здесь… это абсурд! – Захлебываясь негодованием, возмутился старик. – Прошу вас, вы только пугаете детей. Если бы здесь кто-то был, я бы об этом знал.
К счастью, Бернар не привез вчера никого из сепаратистов, позволяя перевести дух и укрыться на время. Эти люди старались не выходить из подвального помещения, но дети все равно могли что-то видеть. Помимо коробок с припасами.
– Это уже мне решать. – Отмахнувшись от слов старика, небрежно бросил полицейский. – Прочесать территорию! Возьмите взрослых, пусть открывают двери. Дети останутся здесь.
Время тянулось бесконечно долго, я думала, что каждый шаг станет последним, и все же неимоверным усилием воли удавалось стоять на ногах и наблюдать, как эти выродки наполняют хаосом родной дом. Потроша матрасы, опрокидывая шкафы, они словно ищейки исследовали каждый миллиметр. Казалось, это доставляло им удовольствие, и вместо того, чтобы прекратить беспредел, я смиренно топталась в дверях, вонзая ногти в ладонь.
Они указывали на дверь, я безропотно открывала и отступала. Раз за разом, раз за разом. Я знала каждый уголок приюта, однако утробный страх не пропадал, нашептывая о прячущихся за стенами тайнах. Бернар не доверял мне секреты, в отличие от нашего коменданта, а директор ничего будто и не замечал, или не хотел.
Выйдя под открытое небо, покинув корпус, я испытала невероятное облегчение в отличие от ищеек. Они не скрывали разочарования, и только мне хотелось улыбнуться, как я заметила возню на площадке. Полицейские выносили из администрации ящики, в которых я узнала вчерашний груз. Холод обжог спину, на мгновение я остановилась, и одному из сопровождающих пришлось толкнуть меня вперед.
«Все будет хорошо».
Подойдя ближе, я заметила, как командир группы открывает снятую с гвоздей крышку деревянного ящика. Все заворожено пытались заглянуть внутрь, и я тоже не удержалась от любопытства, обнаружив…
– Да, это они, – удовлетворенно кивнул полицейский на ряд стеклянных медицинских бутылочек, в которых обычно перевозили физраствор. А затем испытывающе посмотрел на директора. – Так, говорите, к вам никто не наведывался?
– Прошу вас, вчера…
– Послушайте, это какая-то ошибка, – внезапно подключился к разговору комендант. По сравнению с пожилым мужчиной, он выглядел куда более достойным оппонентом словесной схватки. Но что-то мне подсказывало – это не спасет ситуацию. – Да, это ящики со вчерашней партии припасов, которые обычно привозят нам, чтобы накормить детей.
– Хм, – резкий смешок обжог слух, показался слегка истеричным и пугающим. – Вы меня что, за идиота держите? – Достав одну из бутылок, звеня стеклом, уточнил незваный гость.
– Конечно, нет! Но вы…
– Хватит, потом будете оправдываться. Мое дело – найти, а не разбираться, кто прав, а кто – виноват. Взять его.
– Что?! Нет. Послушайте! Я не…
– Не трогайте его! – Отпугнул на мгновение полицейских мальчонка, выскочивший перед комендантом, словно сторожевой пес, готовый вцепиться в агрессора.
У меня все похолодело от ужаса, страх оплел вокруг меня кокон, прочный и липкий. Я понятия не имела, что делать, хрупкий мир рушился, словно карточный домик. Полицейские схватили мальчика и отшвырнули, словно тряпичную куклу, спровоцировав пару других детей кинуться в атаку. К счастью, мужчины не восприняли их всерьез, отмахнулись, как от назойливых насекомых, и столь небрежное обращение обожгло меня злостью.
– Не трогайте детей! – Крик вырвался из горла, словно нож, разрезающий сухую ткань.
От вида, как, прижав к земле, скручивают сопротивляющегося коменданта, как дети жалобно плачут или в тщетных попытках мешают неприятелям, у меня закружилась голова. Бросившись вперед, я хотела увести ребят, но мой жест командир воспринял по-своему. Я не сразу сообразила, что произошло: бежала, а затем лежала в луже, слыша звон стекла. Перед глазами потемнело, детские голоса пробивались сквозь пелену тумана, медленно заволакивающего сознание. Прикоснувшись ко лбу, я нащупала теплую влагу крови, в рот стекали горькие капли – я ощущала на языке не привкус алой жидкости, а что-то другое: то ли брызги из лужи, то ли жидкость из разбитой о мою голову бутылки.
Послышался выстрел, и еще один. Я хотела подняться, но тело казалось невероятно тяжелым.
«Все будет хорошо», – говорил мне голос в голове. Увы, Бернар, увы. Теперь ничего хорошего в этой жизни не осталось.
Глава 1. ЧЕРНЫЙ ВОЛК...знает
Первое, что запомнилось мне в этот день — резкий запах пота, от которого голова пошла кругом. Я задыхалась от душного воздуха, застоявшегося в глотке, подобно гнилой фруктовой мякоти. Хотелось выплюнуть этот отвратительный смрад вместе с криком ужасом и плачем. Но мне оставалось только мирно сидеть, шептать слова молитвы Богу, которому вряд ли интересны мои проблемы. Бог наш не милосердный, иначе не позволил бы Райстаху окутать Фильска, мою любимую родную страну, отчаянием и цепями рабства. Именно рабства, и ничем другим.
Грузовик ехал так долго, что мне начинало казаться, будто полицейские увозят меня на край света, а точнее к холодным берегам залива – острым скалам, о которые разбиваются солёные волны. Сбросить меня туда, а также трупы...
Звук выстрела. Крик детей
«Все будет хорошо».
Я едва сдержала жалобный вой, рвущийся из груди. Мне так отчаянно хотелось закричать, позволить страху вырваться наружу. Но только я начала скулить, как сильная рука опустилась мне на голову кулаком. Ругань провалилась в острой боли и черном тумане забытья – пленители не сильно беспокоились о моём ранении.
Так и проходили часы неизвестности. Страх. Тряска в кузове. Закрытые глаза. Замкнутый кляпом рот.
Я не была для них человеком. Эти люди - завоеватели, оккупанты, гордо вздергивают нос и смеются в лица тех, кто не одной с ними крови.
Меня мутило, от тошноты драло желудок. Что случилось с детьми? Как же они без нас, взрослых, кто о них позаботится? Бернар, Бернар, если бы ты знал, к чему все приведёт, то посмел бы нарушать хрупкую идиллию приюта, обречь всех нас на неизвестность?
Мы, наконец, остановились. Этот путь казался бесконечным, утомительным и невыносимым. Хотелось бы знать наверняка, какая судьба меня ожидает. Или нет? Чтобы не страдать от красок фантазии, убивающей мою психику минуту за минутой.
– Посадите её.
Сильные руки тащили меня по коридору, об узком пространстве которого я догадалась только по шумному эху. Глубокий вдох, шумный выдох. Да только кляп не позволял чувствовать себя комфортно. Слюна стекала по подбородку, от слёз намокла повязка.
Надзиратели жёстко опустили меня на стул, ножки которого жалобно скрипнули о бетонный пол. Кто-то грубо сорвал повязку с глаз, выдрал, будто с корнем, кляп, вынудив лихорадочно опираться по сторонам и шумно дышать. Одежда липла к коже от горячего пота, хотя в этом каземате без окон царил колючий холод. Волосы спутались, превратились в пакли, падающие на лицо соломенными прядями. Хотелось пить. Мочевой пузырь неприятно щекотало. Как я оказалась в этом кошмаре? Как выбраться отсюда?
Успеть бы собраться с духом, приготовиться к тому, что последует, но как к подобному можно быть готовым - я не представляю, и не представляла в момент, когда с грохотом распахнулась единственная дверь, ударив сталью о соседнюю стену. Болты противно скрипнули, словно ножом резанули по душе отвратительным звуком. Я вздрогнула, подпрыгнула на стуле, ощутив, как сильно веревки натерли руки, убранные за спиной.
Из облака света во тьму быстро зашло несколько незнакомцев в темно-серой униформе. Они напоминали безликих каменных стражей, как из тех сказок, которые я так часто рассказывала детям на ночь. Но облик благородных стражей сменился ужасом реальности. Мужчины едва удостоили меня взглядом, словно букашку, пустое место. А я вслушивалась, с замиранием сердца терпела приближение чьих-то голосов: мужского и женского.
На пороге остановилась пара. Они тут же замолчали, оказавшись под покровом полумрака. Секунду спустя незнакомец что-то шепнул бывшей собеседнице и скрылся, и мне оставалось с замиранием сердца наблюдать за оставшейся персоной. Признаться, в первый миг я испытала облегчение, поскольку помутненный рассудок показал мне облик прекрасного ангела, посланного во спасение Богом. Белоснежный брючный костюм, туфли с острыми носами. Волосы, отливающие янтарем при тусклом свете, убраны в идеальную прическу на затылке. Бледная кожа обтягивала острые скулы, напоминая бархат, на котором выделялись чувственные алые губы и бриллианты-глаза. Глубоко посаженные, холодные, бесчувственные – они лишили меня последней надежды встретить спасение, и прекрасный ангел обернулся посланником дьявола.
– Это она? – Женщина остановилась в паре шагах от меня, одарив скептическим взглядом. Мне бы хотелось заверить ее, что произошла ошибка, и я ни в чем не виновата.
– Она одна из тех, кто был в том приюте. Взрослых, – подтвердил один из стражей. – Она точно что-то знает! Не могли же…
Я удивилась тому, как быстро замолчал мужчина, едва заметив руку, мягко поднявшуюся в останавливающем жесте. Меня передернуло от ужаса, как, вероятно, и полицейского. Столько власти было в этом легком движении, столько силы. И когда незнакомка приблизилась на шаг вперед, неспешно опустившись на корточки, чтобы рассмотреть мое перепуганное лицо, я невольно подметила, что она старше, чем казалась.
