Меня, профессорскую внучку! Вот так раз за разом я и разочаровывалась в мужском поле и решила, все, хватит: больше никаких любовей, никаких пустых желаний, тихая спокойная жизнь самодостаточной старой девы! И тут Екатерина Егоровна привела тебя! Посмотрела в твои глаза и сразу обомлела: вот он, мужчина моей мечты!!! Ты казался таким юным рядом со мной, и я слово себе дала не совращать тебя! Но не смогла сдержаться: женское начало победило!!! Прости...
- О чем ты, Леночка!? – воскликнул я.
-Отнеси меня в спальню... – она умела обходить лишние словоблудия, как никто другой.
Конечно же, я удовлетворил ее просьбу...
Елена оказалась просто кладом, она знала все о взаимоотношениях полов, сексе и женской психологии. Общаясь со своими сверстницами, я не узнал бы многое из того, о чем рассказывала прелестная училка. Вообразите себе, читатель: начало восьмидесятых прошлого века! Повальный дефицит не только продуктов, мебели, одежды, бакалеи, но и информации. Сейчас в газетах пишут обо всем нужном и ненужном: как правильно материться, как по науке любить женщину, как ухаживать за бородой, как защититься от заразы, как жарить яичницу, не разбив яйца. Книг полно, каких угодно, на любые темы!
А тогда... Фантастику читали в библиотеках, произведения скандальных писателей передавали из рук в руки, проглатывая ночами при свете фонарика под одеялом, ловили нужные издания на черных книжных рынках, покупая втридорога. А уж с половым воспитанием – вовсе беда, почти никакой литературы! О высоких чувствах писали много, но о сермяжных проблемах любящей пары - ни слова! Не зря в годы перестройки юмористы полоскали фразочку: "у нас в стране секса нет!" Лена считалась по тем временам особой прогрессивной, поездила по заграницам, пожила в "разлагающемся капиталистическом обществе". Скажем, американские мужики имели счастье лицезреть знойную русскую красавицу целых три месяца!
Как ни крути, а именно «англичанке» я обязан своей репутацией настоящего мужчины! Елена Прекрасная подняла меня до своего уровня, дав хорошую путевку в большую сексуальную жизнь. Нам обоим нравилось, когда я о чем-нибудь спрашивал, а моя очаровательная любовница, досконально знакомая с сутью предмета, обстоятельно и умнО все раскладывала по полочкам, не оставляя белых пятен в понимании интересующего вопроса. Обычно мы так разговаривали после сексуальных упражнений на кухне за чаем, и беседы наши обычно заканчивались спальней по второму кругу. В то время даже советские стратегические презервативы попали в разряд дефицита, а сейчас, когда в аптеках есть все, число абортов ничуть не уменьшается!
Выходит, не так много на свете мужиков, которых заботит безопасность партнерши!
В то время я жил в страсти с головой, ощущая себя смутно, словно в тумане. Противоречие, в котором оказался волею судеб, отравляло мой мозг, но странным образом подпитывало организм, превратив его в секс-машину. Вечная и неделимая любовь грубо разорвалась на две части, душа отделилась от тела. В день, когда впервые переспал с Еленой, пришел домой пьяный от пережитого, свалился на диван, как подкошенный, и впал в глубокую задумчивость.
Ярослав, не оставивший бредовую затею поступать в Киевскую духовную семинарию, несмотря на уговоры родителей, подозрительно посмотрел на меня и язвительно осведомился:
- Ты никак флакон духов на себя вылил? Дышать нечем!
- Наверное, в аудитории девчонки в шутку спрыснули!
- Ну да, рассказывай! На тебе длинный светлый волос! - Славка наклонился надо мной с брезгливой миной.
- Возможно, кто-то в автобусе прислонился, не заметил, - беспечно отозвался я, прекрасно зная: бдительный брат мне не верит ни на грош.
Мое состояние не могло укрыться от проницательного Яркиного взора. Уезжать он собирался только в конце месяца - экзамены в духовную семинарию принимались аж в начале сентября, и Славка отсвечивал дома, почитывая свои забубенные книги. Ему тоже предстояло сдавать четыре предмета, но я ничуть не сомневался, брат обязательно поступит.
- Смотри, доиграешься, вот сообщу Рае о твоих похождениях! - пригрозил Славка.
- Попробуй только! Кастрирую гада! - вскочив, я прошипел прямо ему в лицо. - Тебе все равно яйца ни к чему, раз в монахи идешь!
- А ты-то как можешь? - вскричал Ярик, ничуть не испугавшись. - Для чего ты отнял ее у меня?! Вот для этого? - вопил он, тыкая пальцем в воротничок моей белой рубашки, на котором остался едва заметный след розовой губной помады.
- Не твое дело! Не лезь в мою жизнь!
- На тебя мне плевать, о ней думаю! Если бы ты любил ее, не поступал бы так!
- Много ты понимаешь, ханжа! Отстань от нас с Раей, лучше о себе подумай и поскорее найди какую-нибудь бабёнку, пока твои попы не завязали тебя на узел!
- Я люблю Раю, а ты надругаешься над моими чувствами, плюешь на меня, ладно! Но ей-то за какие грехи подобная мерзость?!
- Она тебя не любит; святоша, настрочишь ты или нет о своих измышлениях, ничего не изменится! Только ей сделаешь больно! Клянись сейчас же больше никогда не писАть моей девчонке! Ну? Или в морду получишь! - Я сильно тряхнул брата за грудки.
- Ударить хочешь? Валяй! - прохрипел он сдавленно.
Неизвестно, чем бы кончилась наша ссора, но в комнату вошел отец. Я отпустил Ярку, который, уничтожающе посмотрев на меня, выбежал вон.
- Опять сцепились? - с досадой спросил отец. - Когда же это кончится?
- Не опять, а снова! - ответил я. - Не волнуйся, пап, скоро мы разъедемся и надеюсь, на сей раз навсегда!
- Вовка-Вовка! Просил я тебя проявлять великодушие, а ты... - расстроенный отец удалился, так и не закончив фразу.
А я вернулся в своих размышлениях к той точке, откуда меня оторвал несносный Ярослав. Конечно, в тот момент вспоминал Раечку, но уже по-другому руслу катились мысли мои. Побывав в женщине, я испытал к далекой подруге особую трепетную нежность, уже хорошо представляя, что могло произойти между нами, если бы мы не выдержали и согрешили. Еленино тело, словно родник с водой, способно сполна утолить мою жажду, зато теперь мне известно, как обращаться с невинной девочкой, с ее влажной теплой глубиной, с ее милыми грудками, шелковыми губками и стройными бёдрышками, как любить, не причиняя боли, лелеять и защищать прозрачную Мадонну от мужской ненасытности!
Вся моя наука призвана гореть одним пламенем вместе с единственной женщиной - Раей Ковалевой. Но мне жутко нравился сам процесс обучения! Первая любовь осталась недосягаемой мечтой, она далеко. Я ни о чем не жалел, кроме одного: Ярка заподозрил меня. Пусть только попробует гадкий братец сунуться к ненаглядной "сектантке", получит! Подозрения Ярослава вскоре укрепились, когда мама сказала при нем буквально следующее:
- Знаешь, Володя, мне показалось, у Елены Петровны появился мужчина, она выглядит такой счастливой! Я рада за нее, мне очень нравится наша «англичанка»!
- Она хороший человек! – кивнул я в знак подтверждения.
Поймав понимающе-насмешливый взгляд брата, я незаметно для родителей показал ему под столом кулак.
Обстановка дома в то время невыносимо накалилась. Мама каждый день уговаривала Славку поступать куда угодно, только не в жуткую и непонятную семинарию, пыталась напугать его спартанскими условиями, по слухам поджидавшими там изнеженного сыночка. Грозила, просила, умоляла. Но тщетно. Я слышал, как она ночами плакала, теребила отца, заставляя повлиять на "младшенького". Отец даже попытался оказать на брата моральное давление, чего отродясь не делал, в педагогических целях внушая упрямому наследнику, будто им с мамой стыдно за подавшегося в попы сына, и они не смогут гордиться идейно нестойким отпрыском. На все выпады Славка отвечал, мол, он не в претензии, если родители не станут ИМ гордиться:
- У вас и без меня есть, кем хвастаться и восхищаться! - высокомерно заявлял он. - Первенец-журналюга оправдает родительские надежды!
- Не смей так говорить о своем брате! – вспыхивал отец.
- Мне все равно! - бросал Славка, разворачивался и уходил, гордый собой, по обыкновению доведя собеседника до белого каления и лишив его возможности достойного ответить. Будущее духовное лицо любило завести человека и смыться с глаз долой.
Я знал, Славка, в быту аристократ и неженка, не уступит в чем-то серьезном. Здесь он уродился весь в меня - кремень. Или я – в него!
Всю жизнь брат скрывался за моей широкой спиной, ему не приходилось меситься на кулаках за право называться человеком, Ярка всегда боялся попортить красивую мордашку, не размазывал кровь по лицу, не получал металлической трубой по башке... Теперь же я, несмотря на взаимную неприязнь, гордился им: с выбранного пути наш святоша не свернет ни за какие коврижки!
- Теперь, когда отец Зиновий написал рекомендательное письмо в Киев - у него там духовные друзья - вы хотите разрушить мою жизнь! Поймите, в служении Богу вижу я свое назначение! Сейчас люди отдалились от Церкви, но скоро все изменится! - заявлял он.
Отец Зиновий служил в единственном действующем соборе города. Насколько я догадывался, священник полюбил Славку и решил сделать своим преемником.
- Придет время, люди повернутся к Господу лицом, вот тогда вы станете МНОЙ гордиться! - убеждал он родителей.
Те бессильно разводили руками и, наконец, смирились с выбором "младшенького". Перипетии с Яриком жутко меня нервировали, я старался как можно меньше находиться дома, пропадая у друзей или у Елены. Мы с Мишкой продолжали делать свои репортажи, мечтая о том времени, когда попадем в одну газету и станем напарниками. Пока же нам хотелось как можно быстрей уехать в колхоз со своим первым курсом.
Раечка поступила в мединститут, написав сочинение на пятерку, и тоже отправилась в подшефное хозяйство. Мы вступили каждый на свой собственный путь, страдая от разлуки и ничего не в силах изменить.
Мы, вчерашние школьники, попали на работу в питомник лесничества подшефного хозяйства. Здесь выращивали нутрий и ондатр для местной фабрики, изготавливающей воротники, шапки и шубы. В лесной глуши стояло несколько бараков без удобств и две природные вольеры для каждого вышеозначенного вида. Причем, условия обитания грызунов ничем не отличались от естественных. Считалось, шкурки животных, выращенных в неволе, гораздо хуже по своим свойствам и менее блестящие и долговечные, нежели "одежка" их диких собратьев. В центре каждой суперклетки находилось по небольшому прудику, окруженному зарослями камыша. Остальная территория густо щетинилась деревьями, кустами и высочайшей травой. В метровых папоротниках, подлежащих безжалостной выкорчевке, гуртом сновали забавные меховые крыски.
Наша работа состояла в том, чтобы примерно за три недели очистить ареал их жизнедеятельности, который за год основательно загаживался, заиливался и зарастал. У местных хозяйственников руки до него не доходили. Непосредственно в лесу жило только два человека - ветврач пенсионного возраста и его жена, едва успевавшие подкормить животных витаминами, отделить молодняк от взрослых особей, окольцевать и полечить своих питомцев. Каждый год колхоз запрашивал в помощь студенческие группы. Раз в неделю в питомник завозились продукты и медикаменты. Иногда старики вместе или порознь ездили в ближайшее село на повозке, запряженной старой смирной лошадкой приобрести одежду или утварь. Но такое случалось редко. Престарелые супруги в основном не нуждались в достижениях цивилизованного мира, воду брали из родника, носили фуфайки и валенки и ели из побитых алюминиевых мисок.
Нашу группу – 25 человек – поместили в глухое местечко согласно жеребьевке, проведенной в правлении колхоза. Девчонки (да и некоторые из ребят) пережили шок, увидев подобное средневековье, а, определив фронт предстоящих работ, и вовсе выпали в осадок. Девочкам надлежало готовить еду, убирать в бараках и выпалывать от травы участки, на которых располагались входы в норки животных, а ребятам – отчерпывать лопатами крысиный навоз в ведра и выносить за пределы вольеры, складывая в специальные предварительно вырытые ямы. Кроме того, на совесть студентов легла очистка обоих прудиков от ила, для чего предстояло сперва вытаскать грязную воду, утрамбовать дно, затем снова заполнить водоемчик чистой водой из речки, протекавшей неподалеку. Работенка попалась ещё та, и основная часть студентов пала духом. Многих ребят и девочек из нашей группы мы с Мишкой знали ещё со школы юного журналиста. У остальных тоже имелись печатные работы, но отсутствовала такая выучка, как у нас, прошедших юнкоровскую подготовку и сумасшедший прессинг нашего взбалмошного преподавателя Кирилла Мефодьевича.
В питомнике, где почти все одногруппники чувствовали себя как загнанные в угол рабы, я искренне наслаждался окружающей обстановкой. Даже адская работа не тяготила, а неповторимый запах хвои забивал невыносимую вонь крысиного помета. Непроходимый лес вокруг, сарайчик с лошадью, три кошки, пять собак, куры, свинюшка, престарелые и предобрые лесовики – все это напоминало мое гарнизонное детство, казалось родным и близким. Я вкалывал с самозабвением, не обращая внимания на рыжих злющих комаров, жалящих нещадно - с детства привык к маленьким кровососам. Немного раздражала необходимость надевать кирзовые сапоги для работы в вольере: нутрии и ондатры могли запросто тяпнуть за ногу своими острыми зубками. Мишка Петров, то и дело шлепая себя по лицу, рукам, шее, прогоняя жалящих бестий, изнывал от пота и тоски.
-Володь, не перестаю тебе удивляться, ты просто неприлично вынослив! Из железа сделан, что ли? А, друг? Ничем тебя не проймешь: ни кулаками, ни жарой, ни гнусом! И откуда только силы берешь? – вопрошал он, вовсе не ожидая ответа, - гляди, вон Лидка Синюкова рухнула!
Я посмотрел в направлении его руки. Метрах в десяти от нас девушка в брезентовом комбинезоне и фланелевой рубашке, кирзовых сапогах, выданных колхозным завскладом, перчатках и повязанном по-деревенски платке лежала, вытянувшись на поваленном дереве, без каких-либо признаков жизни. Видимо, смертельно устала, маменькина дочка! Я воткнул в землю лопату и бросил Мишке:
-Пойду посмотрю! - Глаза девушки были закрыты, лицо бледное, как бумага.
-Лидок! Тебе плохо? - Я осторожно потряс Лидку.
Бравая работница на крысином фронте по-прежнему не шевелилась.
- Мишаня, беги за куратором! – в качестве старшОго с нами приехал в питомник один из преподавателей. – И принеси питьевой воды!
Отогнав назойливых комаров от лица девушки, я принялся осторожно нащупывать на нежной белой шейке трепетание артерии: не нравилась мне ее неподвижность. Как бы не обморок! Нашел нестройно пульсирующую под пальцами жилку и немного успокоился. Присел под сосну на пенек, ожидая Мишку и куратора. Вдруг почувствовал, как теплая ручка обвилась вокруг шеи, а щека Лидки прижалась к моей. Я бесстрастно покосился на нее:
- Лид, не надо так, пожалеешь!
- Неужто ударишь? – прошептала она мне на ухо, обожгла горячим дыханием.
Все ясно! Еще в школе юного журналиста умненькая нежная Синюкова уделяла мне некие знаки внимания. Тоже мне, нашла время спектакли устраивать!
- Лидок, за кого ты меня принимаешь? Женщин не бью!
- О чем ты, Леночка!? – воскликнул я.
-Отнеси меня в спальню... – она умела обходить лишние словоблудия, как никто другой.
Конечно же, я удовлетворил ее просьбу...
Елена оказалась просто кладом, она знала все о взаимоотношениях полов, сексе и женской психологии. Общаясь со своими сверстницами, я не узнал бы многое из того, о чем рассказывала прелестная училка. Вообразите себе, читатель: начало восьмидесятых прошлого века! Повальный дефицит не только продуктов, мебели, одежды, бакалеи, но и информации. Сейчас в газетах пишут обо всем нужном и ненужном: как правильно материться, как по науке любить женщину, как ухаживать за бородой, как защититься от заразы, как жарить яичницу, не разбив яйца. Книг полно, каких угодно, на любые темы!
А тогда... Фантастику читали в библиотеках, произведения скандальных писателей передавали из рук в руки, проглатывая ночами при свете фонарика под одеялом, ловили нужные издания на черных книжных рынках, покупая втридорога. А уж с половым воспитанием – вовсе беда, почти никакой литературы! О высоких чувствах писали много, но о сермяжных проблемах любящей пары - ни слова! Не зря в годы перестройки юмористы полоскали фразочку: "у нас в стране секса нет!" Лена считалась по тем временам особой прогрессивной, поездила по заграницам, пожила в "разлагающемся капиталистическом обществе". Скажем, американские мужики имели счастье лицезреть знойную русскую красавицу целых три месяца!
Как ни крути, а именно «англичанке» я обязан своей репутацией настоящего мужчины! Елена Прекрасная подняла меня до своего уровня, дав хорошую путевку в большую сексуальную жизнь. Нам обоим нравилось, когда я о чем-нибудь спрашивал, а моя очаровательная любовница, досконально знакомая с сутью предмета, обстоятельно и умнО все раскладывала по полочкам, не оставляя белых пятен в понимании интересующего вопроса. Обычно мы так разговаривали после сексуальных упражнений на кухне за чаем, и беседы наши обычно заканчивались спальней по второму кругу. В то время даже советские стратегические презервативы попали в разряд дефицита, а сейчас, когда в аптеках есть все, число абортов ничуть не уменьшается!
Выходит, не так много на свете мужиков, которых заботит безопасность партнерши!
В то время я жил в страсти с головой, ощущая себя смутно, словно в тумане. Противоречие, в котором оказался волею судеб, отравляло мой мозг, но странным образом подпитывало организм, превратив его в секс-машину. Вечная и неделимая любовь грубо разорвалась на две части, душа отделилась от тела. В день, когда впервые переспал с Еленой, пришел домой пьяный от пережитого, свалился на диван, как подкошенный, и впал в глубокую задумчивость.
ГЛАВА 16. Славкино призвание.
Ярослав, не оставивший бредовую затею поступать в Киевскую духовную семинарию, несмотря на уговоры родителей, подозрительно посмотрел на меня и язвительно осведомился:
- Ты никак флакон духов на себя вылил? Дышать нечем!
- Наверное, в аудитории девчонки в шутку спрыснули!
- Ну да, рассказывай! На тебе длинный светлый волос! - Славка наклонился надо мной с брезгливой миной.
- Возможно, кто-то в автобусе прислонился, не заметил, - беспечно отозвался я, прекрасно зная: бдительный брат мне не верит ни на грош.
Мое состояние не могло укрыться от проницательного Яркиного взора. Уезжать он собирался только в конце месяца - экзамены в духовную семинарию принимались аж в начале сентября, и Славка отсвечивал дома, почитывая свои забубенные книги. Ему тоже предстояло сдавать четыре предмета, но я ничуть не сомневался, брат обязательно поступит.
- Смотри, доиграешься, вот сообщу Рае о твоих похождениях! - пригрозил Славка.
- Попробуй только! Кастрирую гада! - вскочив, я прошипел прямо ему в лицо. - Тебе все равно яйца ни к чему, раз в монахи идешь!
- А ты-то как можешь? - вскричал Ярик, ничуть не испугавшись. - Для чего ты отнял ее у меня?! Вот для этого? - вопил он, тыкая пальцем в воротничок моей белой рубашки, на котором остался едва заметный след розовой губной помады.
- Не твое дело! Не лезь в мою жизнь!
- На тебя мне плевать, о ней думаю! Если бы ты любил ее, не поступал бы так!
- Много ты понимаешь, ханжа! Отстань от нас с Раей, лучше о себе подумай и поскорее найди какую-нибудь бабёнку, пока твои попы не завязали тебя на узел!
- Я люблю Раю, а ты надругаешься над моими чувствами, плюешь на меня, ладно! Но ей-то за какие грехи подобная мерзость?!
- Она тебя не любит; святоша, настрочишь ты или нет о своих измышлениях, ничего не изменится! Только ей сделаешь больно! Клянись сейчас же больше никогда не писАть моей девчонке! Ну? Или в морду получишь! - Я сильно тряхнул брата за грудки.
- Ударить хочешь? Валяй! - прохрипел он сдавленно.
Неизвестно, чем бы кончилась наша ссора, но в комнату вошел отец. Я отпустил Ярку, который, уничтожающе посмотрев на меня, выбежал вон.
- Опять сцепились? - с досадой спросил отец. - Когда же это кончится?
- Не опять, а снова! - ответил я. - Не волнуйся, пап, скоро мы разъедемся и надеюсь, на сей раз навсегда!
- Вовка-Вовка! Просил я тебя проявлять великодушие, а ты... - расстроенный отец удалился, так и не закончив фразу.
А я вернулся в своих размышлениях к той точке, откуда меня оторвал несносный Ярослав. Конечно, в тот момент вспоминал Раечку, но уже по-другому руслу катились мысли мои. Побывав в женщине, я испытал к далекой подруге особую трепетную нежность, уже хорошо представляя, что могло произойти между нами, если бы мы не выдержали и согрешили. Еленино тело, словно родник с водой, способно сполна утолить мою жажду, зато теперь мне известно, как обращаться с невинной девочкой, с ее влажной теплой глубиной, с ее милыми грудками, шелковыми губками и стройными бёдрышками, как любить, не причиняя боли, лелеять и защищать прозрачную Мадонну от мужской ненасытности!
Вся моя наука призвана гореть одним пламенем вместе с единственной женщиной - Раей Ковалевой. Но мне жутко нравился сам процесс обучения! Первая любовь осталась недосягаемой мечтой, она далеко. Я ни о чем не жалел, кроме одного: Ярка заподозрил меня. Пусть только попробует гадкий братец сунуться к ненаглядной "сектантке", получит! Подозрения Ярослава вскоре укрепились, когда мама сказала при нем буквально следующее:
- Знаешь, Володя, мне показалось, у Елены Петровны появился мужчина, она выглядит такой счастливой! Я рада за нее, мне очень нравится наша «англичанка»!
- Она хороший человек! – кивнул я в знак подтверждения.
Поймав понимающе-насмешливый взгляд брата, я незаметно для родителей показал ему под столом кулак.
Обстановка дома в то время невыносимо накалилась. Мама каждый день уговаривала Славку поступать куда угодно, только не в жуткую и непонятную семинарию, пыталась напугать его спартанскими условиями, по слухам поджидавшими там изнеженного сыночка. Грозила, просила, умоляла. Но тщетно. Я слышал, как она ночами плакала, теребила отца, заставляя повлиять на "младшенького". Отец даже попытался оказать на брата моральное давление, чего отродясь не делал, в педагогических целях внушая упрямому наследнику, будто им с мамой стыдно за подавшегося в попы сына, и они не смогут гордиться идейно нестойким отпрыском. На все выпады Славка отвечал, мол, он не в претензии, если родители не станут ИМ гордиться:
- У вас и без меня есть, кем хвастаться и восхищаться! - высокомерно заявлял он. - Первенец-журналюга оправдает родительские надежды!
- Не смей так говорить о своем брате! – вспыхивал отец.
- Мне все равно! - бросал Славка, разворачивался и уходил, гордый собой, по обыкновению доведя собеседника до белого каления и лишив его возможности достойного ответить. Будущее духовное лицо любило завести человека и смыться с глаз долой.
Я знал, Славка, в быту аристократ и неженка, не уступит в чем-то серьезном. Здесь он уродился весь в меня - кремень. Или я – в него!
Всю жизнь брат скрывался за моей широкой спиной, ему не приходилось меситься на кулаках за право называться человеком, Ярка всегда боялся попортить красивую мордашку, не размазывал кровь по лицу, не получал металлической трубой по башке... Теперь же я, несмотря на взаимную неприязнь, гордился им: с выбранного пути наш святоша не свернет ни за какие коврижки!
- Теперь, когда отец Зиновий написал рекомендательное письмо в Киев - у него там духовные друзья - вы хотите разрушить мою жизнь! Поймите, в служении Богу вижу я свое назначение! Сейчас люди отдалились от Церкви, но скоро все изменится! - заявлял он.
Отец Зиновий служил в единственном действующем соборе города. Насколько я догадывался, священник полюбил Славку и решил сделать своим преемником.
- Придет время, люди повернутся к Господу лицом, вот тогда вы станете МНОЙ гордиться! - убеждал он родителей.
Те бессильно разводили руками и, наконец, смирились с выбором "младшенького". Перипетии с Яриком жутко меня нервировали, я старался как можно меньше находиться дома, пропадая у друзей или у Елены. Мы с Мишкой продолжали делать свои репортажи, мечтая о том времени, когда попадем в одну газету и станем напарниками. Пока же нам хотелось как можно быстрей уехать в колхоз со своим первым курсом.
Раечка поступила в мединститут, написав сочинение на пятерку, и тоже отправилась в подшефное хозяйство. Мы вступили каждый на свой собственный путь, страдая от разлуки и ничего не в силах изменить.
ГЛАВА 17. Странные крысы.
Мы, вчерашние школьники, попали на работу в питомник лесничества подшефного хозяйства. Здесь выращивали нутрий и ондатр для местной фабрики, изготавливающей воротники, шапки и шубы. В лесной глуши стояло несколько бараков без удобств и две природные вольеры для каждого вышеозначенного вида. Причем, условия обитания грызунов ничем не отличались от естественных. Считалось, шкурки животных, выращенных в неволе, гораздо хуже по своим свойствам и менее блестящие и долговечные, нежели "одежка" их диких собратьев. В центре каждой суперклетки находилось по небольшому прудику, окруженному зарослями камыша. Остальная территория густо щетинилась деревьями, кустами и высочайшей травой. В метровых папоротниках, подлежащих безжалостной выкорчевке, гуртом сновали забавные меховые крыски.
Наша работа состояла в том, чтобы примерно за три недели очистить ареал их жизнедеятельности, который за год основательно загаживался, заиливался и зарастал. У местных хозяйственников руки до него не доходили. Непосредственно в лесу жило только два человека - ветврач пенсионного возраста и его жена, едва успевавшие подкормить животных витаминами, отделить молодняк от взрослых особей, окольцевать и полечить своих питомцев. Каждый год колхоз запрашивал в помощь студенческие группы. Раз в неделю в питомник завозились продукты и медикаменты. Иногда старики вместе или порознь ездили в ближайшее село на повозке, запряженной старой смирной лошадкой приобрести одежду или утварь. Но такое случалось редко. Престарелые супруги в основном не нуждались в достижениях цивилизованного мира, воду брали из родника, носили фуфайки и валенки и ели из побитых алюминиевых мисок.
Нашу группу – 25 человек – поместили в глухое местечко согласно жеребьевке, проведенной в правлении колхоза. Девчонки (да и некоторые из ребят) пережили шок, увидев подобное средневековье, а, определив фронт предстоящих работ, и вовсе выпали в осадок. Девочкам надлежало готовить еду, убирать в бараках и выпалывать от травы участки, на которых располагались входы в норки животных, а ребятам – отчерпывать лопатами крысиный навоз в ведра и выносить за пределы вольеры, складывая в специальные предварительно вырытые ямы. Кроме того, на совесть студентов легла очистка обоих прудиков от ила, для чего предстояло сперва вытаскать грязную воду, утрамбовать дно, затем снова заполнить водоемчик чистой водой из речки, протекавшей неподалеку. Работенка попалась ещё та, и основная часть студентов пала духом. Многих ребят и девочек из нашей группы мы с Мишкой знали ещё со школы юного журналиста. У остальных тоже имелись печатные работы, но отсутствовала такая выучка, как у нас, прошедших юнкоровскую подготовку и сумасшедший прессинг нашего взбалмошного преподавателя Кирилла Мефодьевича.
В питомнике, где почти все одногруппники чувствовали себя как загнанные в угол рабы, я искренне наслаждался окружающей обстановкой. Даже адская работа не тяготила, а неповторимый запах хвои забивал невыносимую вонь крысиного помета. Непроходимый лес вокруг, сарайчик с лошадью, три кошки, пять собак, куры, свинюшка, престарелые и предобрые лесовики – все это напоминало мое гарнизонное детство, казалось родным и близким. Я вкалывал с самозабвением, не обращая внимания на рыжих злющих комаров, жалящих нещадно - с детства привык к маленьким кровососам. Немного раздражала необходимость надевать кирзовые сапоги для работы в вольере: нутрии и ондатры могли запросто тяпнуть за ногу своими острыми зубками. Мишка Петров, то и дело шлепая себя по лицу, рукам, шее, прогоняя жалящих бестий, изнывал от пота и тоски.
-Володь, не перестаю тебе удивляться, ты просто неприлично вынослив! Из железа сделан, что ли? А, друг? Ничем тебя не проймешь: ни кулаками, ни жарой, ни гнусом! И откуда только силы берешь? – вопрошал он, вовсе не ожидая ответа, - гляди, вон Лидка Синюкова рухнула!
Я посмотрел в направлении его руки. Метрах в десяти от нас девушка в брезентовом комбинезоне и фланелевой рубашке, кирзовых сапогах, выданных колхозным завскладом, перчатках и повязанном по-деревенски платке лежала, вытянувшись на поваленном дереве, без каких-либо признаков жизни. Видимо, смертельно устала, маменькина дочка! Я воткнул в землю лопату и бросил Мишке:
-Пойду посмотрю! - Глаза девушки были закрыты, лицо бледное, как бумага.
-Лидок! Тебе плохо? - Я осторожно потряс Лидку.
Бравая работница на крысином фронте по-прежнему не шевелилась.
- Мишаня, беги за куратором! – в качестве старшОго с нами приехал в питомник один из преподавателей. – И принеси питьевой воды!
Отогнав назойливых комаров от лица девушки, я принялся осторожно нащупывать на нежной белой шейке трепетание артерии: не нравилась мне ее неподвижность. Как бы не обморок! Нашел нестройно пульсирующую под пальцами жилку и немного успокоился. Присел под сосну на пенек, ожидая Мишку и куратора. Вдруг почувствовал, как теплая ручка обвилась вокруг шеи, а щека Лидки прижалась к моей. Я бесстрастно покосился на нее:
- Лид, не надо так, пожалеешь!
- Неужто ударишь? – прошептала она мне на ухо, обожгла горячим дыханием.
Все ясно! Еще в школе юного журналиста умненькая нежная Синюкова уделяла мне некие знаки внимания. Тоже мне, нашла время спектакли устраивать!
- Лидок, за кого ты меня принимаешь? Женщин не бью!
