- Володя, ты очень давно мне нравишься! – Девушка легонько коснулась губами моей соленой от пота и пыли щеки. – А я тебе?
-Ты мой друг. Прошу тебя, не делай того, в чем потом раскаешься!
-У тебя есть девушка? – спросила Лидка.
-И не одна, а целых две! Третью уже некуда, на прицеп не возьмешь, не вагон, - насмешливо произнес я.
-Дурак! – Она отшатнулась от меня и бросилась бежать, продираясь через кусты.
Разумеется, Лидка посчитала мой ответ издевательством, но ведь это была сущая правда. Две такие разные девушки заполнили мое сердце без остатка, я даже не помышлял о новом романе, тем более, с привычной Синюковой. Однако сокурсница унеслась куда-то. Вот глупая! У нее ведь нет опыта хождения по лесу, потеряется! Мне-то не впервой, в свое время мы с ребятами в гарнизоне все окрестные чащи облазили. Попав в незнакомую местность, нипочем не растерялся бы, умея находить тропы животных, которые рано или поздно приводили к реке, а уж следуя по берегу, непременно выйдешь и к человеческому жилью. Я метался по вольере, кричал... Черт возьми, неужели глупышка убежала за пределы зоны обитания крысок?
У западного, самого дальнего ограждения территории, также не обнаружилось никаких следов пропавшей. "Наверное, она вернулась в барак, - решил я, - выпалывать метровой высоты траву – работенка не для Лидки, городской субтильной неженки, а, скорее, для Ани Бешкаревой, крепкой деревенской девушки." Присел на поваленное дерево, отдышался. Под ногами протекала своеобразная жизнь, ондатры сновали туда-сюда, иногда цапая меня за сапоги. Собрался уже возвращаться назад, как вдруг усмотрел в мелькании животных некоторую систему.
Несомненно, пушистые крыски бежали в сторону прудика, вылезая из-под толстой коряги, а, удаляясь от него, ныряли в густые заросли дикой малины. Только так и никак иначе. Упорядоченность их движения показалась достаточно интересной. Я научился различать мордашки питомцев и заметил некую странность: одни зверьки откуда-то возвращались, другие, наоборот, куда-то уходили, то есть путешественники отнюдь не бегали по малому кругу, а шли прицельно и достаточно далеко.
Я поднялся и пошел вдоль крысиной тропки, уводившей от прудика. Достигнув довольно высокого забора, ограничивающего ондатровую свободу, обнаружил сделанные хитрыми зверушками парные подкопы под соседние металлические секции ограждения, плотно прилегавшего к земле и добросовестно присыпанного грунтом. Спрашивается, к чему такие инженерные изыски? Ондатры довольно энергичны по своей природе, но их не заставишь делать пустую работу, это уж точно. Значит, крысок неудержимо тянуло вырваться из своей вольеры, какая-то сверхнасущная необходимость гнала зверьков с обжитого места. Я вскарабкался на дерево, росшее неподалеку от забора, перекинувшись через который, свалился в колючие заросли дикой малины. Пушистые спинки продолжали периодически проскакивать между кустами, шурша в высокой траве.
Не задумываясь, я последовал за ними. Идти пришлось довольно долго, но не потому, что меховые «Сусанины» далеко завели меня, просто никакой тропинки, пригодной для человека, здесь в помине не было, я продирался через почти девственные "джунгли" хвойно-лиственного леса. По причине отсутствия топорика или лопаты прикладывал громадные усилия, упрямо преодолевая сплошную стену молоденьких сосенок и дубков, вперемешку росших на пути. Ондатры пробили себе коридор в густой травище, и мастерски, точно опытные эквилибристы, лавировали между невысокой хвойной и лиственной порослью. Я видел грызунов собственными глазами, когда садился на корточки и аккуратно раздвигал траву, пытаясь определить, не отклонился ли от крысиной тропки. Долго ли, коротко ли, необычный караван протискивался вперед, но, наконец, вышел к искомой цели.
Сначала впереди забрезжил просвет, потом вдруг деревья резко кончились, и я оказался на большой поляне, в центре которой высился огромный и довольно тонкий, как каменная стела, валун, непонятным образом очутившийся в непроходимой чаще, где никаких камней, кроме речной гальки, не встречалось. Мои питомцы, мерно шурша травой, начали обегать неуместный столб по часовой стрелке. Казалось, они водят хоровод. Вновь прибывшие ондатры подстраивались в круг в порядке очереди, образуя кривую, напоминающую спираль Архимеда. Через пару оборотов живая загогулина меняла направление движения на противоположное. В результате реверса зверюшки, достигшие исходной позиции, замирали столбиком, выстроившись в цепочку, пополняемую до тех пор, пока к ней не присоединялись все участники пробежки. Некоторое время спустя стоящие на задних лапках грызуны вдруг оживали и резвыми шариками катились назад по тропе, параллельной той, которой прибыли сюда.
Так вот куда пропадали перед закатом солнца пушистые бестии! А я-то еще недоумевал, почему их днем в вольере кишмя кишит, а к вечеру почти не видно. В норки крысы прятались лишь в период окота и на ночь.
Я невольно улыбнулся, наблюдая за ними, и вдруг ощутил бессознательное, но очень сильное желание повторить их действия, что, не задумываясь, и сделал. Подстроившись в хвост очереди, затрусил к столбу, представляя себя огромной нелепой крысой.
Но скоро стало не до улыбок.
По мере приближения к камню я начинал чувствовать себя как-то не так. Собственно, со мной-то никаких глубоких перемен не происходило, но постепенно менялось мое отношение к окружающему. Словно все органы чувств заработали в невероятно обостренном режиме. Зрение расфокусировалось, расплывая видимые предметы, обоняние и осязание начали постепенно восполнять недостаток зоркости, уплотняя воздух, воспринимая самые незначительные запахи и колебания, чуткий слух улавливал малейшие шорохи. Аромат хвои и вонь крысиного помета, сливаясь, почему-то преобразовались в благоухание ландышей, за атмосферу можно было держаться, уши ласкала тихая музыка предвечернего леса.
Я вошел в состояние, подобное глубокому трансу. Когда достиг эпицентра крысиного хоровода, поляна вдруг исчезла. Как осознал чуть позже, в этот момент цепочка ондатр повернула обратно, но меня уже не волновала собственная дезориентация. Все делалось как-то само собой. Надо заметить, крысиное сообщество бегунов по кругу имело ограниченное число животных, то есть, в конце концов, возле камня никого не оставалось, а когда последняя крыса из центра попадала на периферию и выстаивала столбиком положенное время, движение продолжалось. Тогда-то круг начинался заново из вновь прибывших грызунов. Крысы сами загадочным образом регулировали процесс. Считать я не мог в своем необычном состоянии, но думаю, в перебежках по спирали и обратно принимало участие строго определенное число ондатр. Мое появление несколько перепутало их ряды, но животные сумели быстро скоординироваться и восстановить порядок.
Итак, поляна вдруг исчезла, и я оказался в каком-то фантастическом месте. Здесь все было голубым или фиолетовым: кусты, деревья, трава. Болезненно-оранжевый свет лился с насупившихся небес. Необычайно крупные цветы, яркие птицы, аромат близкий к запаху ландыша, какие-то странные причудливые звери. Сначала я нехотя ступал по ярко-лиловой почве, но остановился, узрев силуэт человеческой особи мужеского полу, двигающийся мне навстречу. Из мглы чернильной непроницаемости выплыла тощая, непомерно длинная, черная фигура. Я ждал, когда покажется обличность обитателя неведомого мира, мглистого, цветистого и какого-то больного, точно отрытая рана. Голова яйцевидной формы, лысая, очки… Борька Зеленский! Я вскрикнул от неожиданности. Вот уж не думал, не гадал!
- Борис! Ты откуда? – спросил первым, опасаясь, что Яркин друг разноется прежде, чем я успею раскрыть рот.
- А ты, Владимир?
- Пришел с подшефными ондатрами, - пояснил я, осознавая нелепость произнесенной фразы. Но Борька ничуть не удивился, понимающе кивнув:
- Крысы – сильнейшие проводники, их слушайся…
- Проводники? Куда? – удивился я.
- Сюда. Володя, ты вроде умный парень, давай соображай, где находишься, - Борька усмехнулся с мудростью пожившего старика.
- Я уже понял, на том свете…
- Не совсем, на том свете только души, темнота и любовь. Там, где смертные – клубок из живой материи, чувств и быстротечности. Здесь - ни то, ни другое, нечто среднее между жизнью и смертью, здесь нет суеты, но нет и незавершенности, мне хорошо среди этого великолепия. Вот только скучаю по твоему брату, - с сожалением и тоской произнес Борька, - Честно говоря, я хотел бы увидеться с Ярославом, а не с тобой. Как он?
- Уехал поступать в Киев в духовную семинарию, думаю, тоже скучает по тебе. Ты его единственный друг, как ни печально.
- У Славы все впереди, а вот для меня он навсегда останется единственным другом, никто так не понимал меня, - грустно ответил Борька.
- А где твоя мама, где Светочка Франценюк, вы ведь умерли почти одновременно?
- Светочка слишком мала, и она ушла насовсем, а вот мама где-то здесь, я чувствую.
- Но вы не видитесь? – поинтересовался я.
- Нет, - Борька покачал головой, - нам не позволено, за чертой очень много зависит от того, как ты жил и как ушел в мир иной. Я ведь самоубийца, а самоубийц наказывают самой страшной карой – отсутствием любви. Меня лишили абсолютно всех привязанностей. Может, потому именно тебе и позволили придти. Но теперь ты уйдешь, тебе пора.
- Борис, право, мне жаль, что так получилось, здесь есть и моя вина. Прости меня, я мог предотвратить болезнь девочки, убийство тети Рены и твою смерть, если бы раньше все рассказал отцу.
Меня давно мучило чувство вины за свой давний грех, и я испытал некоторое облегчение, покаявшись перед Борькой.
- Нет, - умерший очкарик отрицательно покачал головой, - никто не в силах ничего предотвратить, не бери на себя больше положенного. Передай привет Ярославу, обними его крепко. Скажи, я рад безмерно! Слава никогда не пожалеет о своем решении, я его хорошо знаю! Только придумай, как не рассказывать о нашей встрече! Сошлись на вещий сон.
- Он уехал, и я не знаю, когда мы увидимся…
- Когда-нибудь увидитесь! Тебе пора, Володя!
- Борис, подожди, скажи, каково умирать в 15 лет? Тяжко? Страшно? А может легко?
- Не более тяжко и страшно, чем в 33... и не менее легко, - Борис отрешенно пожал плечами, казалось, он потерял ко мне всякий интерес.
- Ты имеешь в виду возраст Христа? – поинтересовался я.
- Кого? Ах, да и его тоже...
Тяжко вздохнув, он стал удаляться от меня по лиловизне своего болезненного мира, и в следующий миг я обнаружил себя в лесу, за пределами круга грызунов, замершим в столбик, подобно медитирующей зверушке. Солнце почти закатилось за верхушки елей, день угас. Как странно! Не переставая думать об увиденном, пробирался я обратно через непроходимую чащу, следуя за пушистыми подругами. Кажется, транс человека длился гораздо дольше ондатрового - вокруг вяло истекали сумерки, и движение крысок к камню прекратилось. Домой шла последняя партия грызунов. Несомненно, покойный Борька знал, когда следует турнуть меня из оранжево-сине-лиловой реальности.
Осенний ранний закат окончательно исчерпал свою силу, покорившись напору ночной тьмы. В лагере царил жуткий переполох: меня искали. Куратор наш метался из одного барака в другой, периодически выбегая на улицу, обходя весь лагерь и оря в темноту: «Володя! Петров!»
Я вышел со стороны вольеры для ондатр, там-то он как раз не искал пропавшего студента, испуганно вздрогнул со словами: «Фу ты, дьявол!», потом накинулся на меня и, держась за сердце, долго отчитывал.
Но мне было как-то все равно, я стоял и, слушая ругань и упреки в свой адрес, все еще находился там, среди темно-синих цветов и оранжевого света с нахмуренных небес. Вернулся в барак, ничего не соображая и ни на что не реагируя. Чутье подсказывало хранить в секрете свое мистическое переживание-приключение. И не только в силу его фантастичности и неправдоподобности. Допустим, родители, Мишаня и мои девушки вряд ли засомневались бы, походя сочтя меня за идиота. И все же... Я не боялся прослыть сказочником или свихнувшимся. Просто увиденное и пережитое в лесу – великая тайна души моей.
Некоторое время я ходил как пристукнутый, мечтая снова попасть на таинственную поляну со столбом. Однако ни времени, ни сил не хватало: работали от темноты до темноты, стараясь успеть сделать работу в положенный срок. Мы абсолютно добровольно пахали, как лошади, втянувшись в трудовой процесс, искренне хотелось помочь престарелым супругам. И, когда прекращалась страда по-настоящему адская, я уже пропускал момент крысиной прогулки к столбу. Бессмысленно было и пытаться пойти туда позже, в потемках гораздо труднее отыскать тропу животных в зарослях; даже с фонариком оставался большой шанс заблудиться. К тому же ближе к ночи волки несказанно наглели, подбираясь к лагерю почти вплотную, завывая и наводя тяжкое уныние. Для защиты от врагов Красной Шапочки потребовалось бы еще и ружье. Почему-то, когда я ходил с крысами к камню, то напрочь забыл о серых хищниках. Теперь же считал нерациональным лезть на рожон.
Пробовал наблюдать за повадками нутрий, нет ли и у них привычки прогуливаться перед закатом солнца. Оказалось, обладатели менее ценного меха тоже на время убегали из вольеры, но занятый работой, я никак не мог засечь место, откуда они удалялись с ареала обитания.
Жизнь в лесу шла своим чередом. Вечерами, отдохнув от трудов тяжких, мы собирались у костра, пели песни под гитару, травили анекдоты, танцевали, включив небольшой переносной магнитофончик на батарейках, привезенный кем-то из ребят. Иногда наш дед, хозяин заимки, присоединялся к нам, вспоминал разные интересные случаи из своей долгой жизни, рассказывал о повадках различных животных. В частности, о крысах он поведал следующее:
- Крыса – животное особенное. Любая. Что наши с вами меховые друзья, что выдра, но и обычные беспородные, так называемые пасюки, ни в чем не уступают своим собратьям. У них громадная интуиция, чутье, интеллект, безошибочное предчувствие опасности. К примеру, если надоедливые грызуны покидают корабль в ближайшем порту, значит, вскоре произойдет крушение, и это не матросская байка, а сущая правда. Крыса нюхом чует смерть, в том числе и свою собственную. Когда я отлавливаю ондатр перед забоем, они всегда точно знают, зачем их помещают в клетки, и прячутся в норы. Вот тогда начинается состязание между нами в интеллекте: кто кого. Выручает прудик: зверькам обязательно нужно повозиться в воде, иначе они заболевают и умирают, так или иначе. Им приходится рисковать. Вот я и ставлю сети и ловушки вдоль бережка.
Тут уж кто кого переиграет. Получается, пока мой интеллект все же выше, но крыса вполне достойный соперник. Жаль, вы не увидите захватывающее зрелище: до вашего отъезда отлов животных производиться не будет. Попав, тем не менее, в ловушку, ондатры сильно волнуются, и я не могу им смотреть в глаза, чувствую себя убийцей. Постепенно животные вводят себя в состояние паралича нервной системы, и к тому времени, когда клетки попадают на фабрику для забоя, они уже готовенькие и дают себя убить безболезненно, находясь в своеобразной коме.
-Ты мой друг. Прошу тебя, не делай того, в чем потом раскаешься!
-У тебя есть девушка? – спросила Лидка.
-И не одна, а целых две! Третью уже некуда, на прицеп не возьмешь, не вагон, - насмешливо произнес я.
-Дурак! – Она отшатнулась от меня и бросилась бежать, продираясь через кусты.
Разумеется, Лидка посчитала мой ответ издевательством, но ведь это была сущая правда. Две такие разные девушки заполнили мое сердце без остатка, я даже не помышлял о новом романе, тем более, с привычной Синюковой. Однако сокурсница унеслась куда-то. Вот глупая! У нее ведь нет опыта хождения по лесу, потеряется! Мне-то не впервой, в свое время мы с ребятами в гарнизоне все окрестные чащи облазили. Попав в незнакомую местность, нипочем не растерялся бы, умея находить тропы животных, которые рано или поздно приводили к реке, а уж следуя по берегу, непременно выйдешь и к человеческому жилью. Я метался по вольере, кричал... Черт возьми, неужели глупышка убежала за пределы зоны обитания крысок?
У западного, самого дальнего ограждения территории, также не обнаружилось никаких следов пропавшей. "Наверное, она вернулась в барак, - решил я, - выпалывать метровой высоты траву – работенка не для Лидки, городской субтильной неженки, а, скорее, для Ани Бешкаревой, крепкой деревенской девушки." Присел на поваленное дерево, отдышался. Под ногами протекала своеобразная жизнь, ондатры сновали туда-сюда, иногда цапая меня за сапоги. Собрался уже возвращаться назад, как вдруг усмотрел в мелькании животных некоторую систему.
Несомненно, пушистые крыски бежали в сторону прудика, вылезая из-под толстой коряги, а, удаляясь от него, ныряли в густые заросли дикой малины. Только так и никак иначе. Упорядоченность их движения показалась достаточно интересной. Я научился различать мордашки питомцев и заметил некую странность: одни зверьки откуда-то возвращались, другие, наоборот, куда-то уходили, то есть путешественники отнюдь не бегали по малому кругу, а шли прицельно и достаточно далеко.
Я поднялся и пошел вдоль крысиной тропки, уводившей от прудика. Достигнув довольно высокого забора, ограничивающего ондатровую свободу, обнаружил сделанные хитрыми зверушками парные подкопы под соседние металлические секции ограждения, плотно прилегавшего к земле и добросовестно присыпанного грунтом. Спрашивается, к чему такие инженерные изыски? Ондатры довольно энергичны по своей природе, но их не заставишь делать пустую работу, это уж точно. Значит, крысок неудержимо тянуло вырваться из своей вольеры, какая-то сверхнасущная необходимость гнала зверьков с обжитого места. Я вскарабкался на дерево, росшее неподалеку от забора, перекинувшись через который, свалился в колючие заросли дикой малины. Пушистые спинки продолжали периодически проскакивать между кустами, шурша в высокой траве.
Не задумываясь, я последовал за ними. Идти пришлось довольно долго, но не потому, что меховые «Сусанины» далеко завели меня, просто никакой тропинки, пригодной для человека, здесь в помине не было, я продирался через почти девственные "джунгли" хвойно-лиственного леса. По причине отсутствия топорика или лопаты прикладывал громадные усилия, упрямо преодолевая сплошную стену молоденьких сосенок и дубков, вперемешку росших на пути. Ондатры пробили себе коридор в густой травище, и мастерски, точно опытные эквилибристы, лавировали между невысокой хвойной и лиственной порослью. Я видел грызунов собственными глазами, когда садился на корточки и аккуратно раздвигал траву, пытаясь определить, не отклонился ли от крысиной тропки. Долго ли, коротко ли, необычный караван протискивался вперед, но, наконец, вышел к искомой цели.
Сначала впереди забрезжил просвет, потом вдруг деревья резко кончились, и я оказался на большой поляне, в центре которой высился огромный и довольно тонкий, как каменная стела, валун, непонятным образом очутившийся в непроходимой чаще, где никаких камней, кроме речной гальки, не встречалось. Мои питомцы, мерно шурша травой, начали обегать неуместный столб по часовой стрелке. Казалось, они водят хоровод. Вновь прибывшие ондатры подстраивались в круг в порядке очереди, образуя кривую, напоминающую спираль Архимеда. Через пару оборотов живая загогулина меняла направление движения на противоположное. В результате реверса зверюшки, достигшие исходной позиции, замирали столбиком, выстроившись в цепочку, пополняемую до тех пор, пока к ней не присоединялись все участники пробежки. Некоторое время спустя стоящие на задних лапках грызуны вдруг оживали и резвыми шариками катились назад по тропе, параллельной той, которой прибыли сюда.
Так вот куда пропадали перед закатом солнца пушистые бестии! А я-то еще недоумевал, почему их днем в вольере кишмя кишит, а к вечеру почти не видно. В норки крысы прятались лишь в период окота и на ночь.
Я невольно улыбнулся, наблюдая за ними, и вдруг ощутил бессознательное, но очень сильное желание повторить их действия, что, не задумываясь, и сделал. Подстроившись в хвост очереди, затрусил к столбу, представляя себя огромной нелепой крысой.
Но скоро стало не до улыбок.
По мере приближения к камню я начинал чувствовать себя как-то не так. Собственно, со мной-то никаких глубоких перемен не происходило, но постепенно менялось мое отношение к окружающему. Словно все органы чувств заработали в невероятно обостренном режиме. Зрение расфокусировалось, расплывая видимые предметы, обоняние и осязание начали постепенно восполнять недостаток зоркости, уплотняя воздух, воспринимая самые незначительные запахи и колебания, чуткий слух улавливал малейшие шорохи. Аромат хвои и вонь крысиного помета, сливаясь, почему-то преобразовались в благоухание ландышей, за атмосферу можно было держаться, уши ласкала тихая музыка предвечернего леса.
Я вошел в состояние, подобное глубокому трансу. Когда достиг эпицентра крысиного хоровода, поляна вдруг исчезла. Как осознал чуть позже, в этот момент цепочка ондатр повернула обратно, но меня уже не волновала собственная дезориентация. Все делалось как-то само собой. Надо заметить, крысиное сообщество бегунов по кругу имело ограниченное число животных, то есть, в конце концов, возле камня никого не оставалось, а когда последняя крыса из центра попадала на периферию и выстаивала столбиком положенное время, движение продолжалось. Тогда-то круг начинался заново из вновь прибывших грызунов. Крысы сами загадочным образом регулировали процесс. Считать я не мог в своем необычном состоянии, но думаю, в перебежках по спирали и обратно принимало участие строго определенное число ондатр. Мое появление несколько перепутало их ряды, но животные сумели быстро скоординироваться и восстановить порядок.
ГЛАВА 18. Странный лиловый мир.
Итак, поляна вдруг исчезла, и я оказался в каком-то фантастическом месте. Здесь все было голубым или фиолетовым: кусты, деревья, трава. Болезненно-оранжевый свет лился с насупившихся небес. Необычайно крупные цветы, яркие птицы, аромат близкий к запаху ландыша, какие-то странные причудливые звери. Сначала я нехотя ступал по ярко-лиловой почве, но остановился, узрев силуэт человеческой особи мужеского полу, двигающийся мне навстречу. Из мглы чернильной непроницаемости выплыла тощая, непомерно длинная, черная фигура. Я ждал, когда покажется обличность обитателя неведомого мира, мглистого, цветистого и какого-то больного, точно отрытая рана. Голова яйцевидной формы, лысая, очки… Борька Зеленский! Я вскрикнул от неожиданности. Вот уж не думал, не гадал!
- Борис! Ты откуда? – спросил первым, опасаясь, что Яркин друг разноется прежде, чем я успею раскрыть рот.
- А ты, Владимир?
- Пришел с подшефными ондатрами, - пояснил я, осознавая нелепость произнесенной фразы. Но Борька ничуть не удивился, понимающе кивнув:
- Крысы – сильнейшие проводники, их слушайся…
- Проводники? Куда? – удивился я.
- Сюда. Володя, ты вроде умный парень, давай соображай, где находишься, - Борька усмехнулся с мудростью пожившего старика.
- Я уже понял, на том свете…
- Не совсем, на том свете только души, темнота и любовь. Там, где смертные – клубок из живой материи, чувств и быстротечности. Здесь - ни то, ни другое, нечто среднее между жизнью и смертью, здесь нет суеты, но нет и незавершенности, мне хорошо среди этого великолепия. Вот только скучаю по твоему брату, - с сожалением и тоской произнес Борька, - Честно говоря, я хотел бы увидеться с Ярославом, а не с тобой. Как он?
- Уехал поступать в Киев в духовную семинарию, думаю, тоже скучает по тебе. Ты его единственный друг, как ни печально.
- У Славы все впереди, а вот для меня он навсегда останется единственным другом, никто так не понимал меня, - грустно ответил Борька.
- А где твоя мама, где Светочка Франценюк, вы ведь умерли почти одновременно?
- Светочка слишком мала, и она ушла насовсем, а вот мама где-то здесь, я чувствую.
- Но вы не видитесь? – поинтересовался я.
- Нет, - Борька покачал головой, - нам не позволено, за чертой очень много зависит от того, как ты жил и как ушел в мир иной. Я ведь самоубийца, а самоубийц наказывают самой страшной карой – отсутствием любви. Меня лишили абсолютно всех привязанностей. Может, потому именно тебе и позволили придти. Но теперь ты уйдешь, тебе пора.
- Борис, право, мне жаль, что так получилось, здесь есть и моя вина. Прости меня, я мог предотвратить болезнь девочки, убийство тети Рены и твою смерть, если бы раньше все рассказал отцу.
Меня давно мучило чувство вины за свой давний грех, и я испытал некоторое облегчение, покаявшись перед Борькой.
- Нет, - умерший очкарик отрицательно покачал головой, - никто не в силах ничего предотвратить, не бери на себя больше положенного. Передай привет Ярославу, обними его крепко. Скажи, я рад безмерно! Слава никогда не пожалеет о своем решении, я его хорошо знаю! Только придумай, как не рассказывать о нашей встрече! Сошлись на вещий сон.
- Он уехал, и я не знаю, когда мы увидимся…
- Когда-нибудь увидитесь! Тебе пора, Володя!
- Борис, подожди, скажи, каково умирать в 15 лет? Тяжко? Страшно? А может легко?
- Не более тяжко и страшно, чем в 33... и не менее легко, - Борис отрешенно пожал плечами, казалось, он потерял ко мне всякий интерес.
- Ты имеешь в виду возраст Христа? – поинтересовался я.
- Кого? Ах, да и его тоже...
Тяжко вздохнув, он стал удаляться от меня по лиловизне своего болезненного мира, и в следующий миг я обнаружил себя в лесу, за пределами круга грызунов, замершим в столбик, подобно медитирующей зверушке. Солнце почти закатилось за верхушки елей, день угас. Как странно! Не переставая думать об увиденном, пробирался я обратно через непроходимую чащу, следуя за пушистыми подругами. Кажется, транс человека длился гораздо дольше ондатрового - вокруг вяло истекали сумерки, и движение крысок к камню прекратилось. Домой шла последняя партия грызунов. Несомненно, покойный Борька знал, когда следует турнуть меня из оранжево-сине-лиловой реальности.
Осенний ранний закат окончательно исчерпал свою силу, покорившись напору ночной тьмы. В лагере царил жуткий переполох: меня искали. Куратор наш метался из одного барака в другой, периодически выбегая на улицу, обходя весь лагерь и оря в темноту: «Володя! Петров!»
Я вышел со стороны вольеры для ондатр, там-то он как раз не искал пропавшего студента, испуганно вздрогнул со словами: «Фу ты, дьявол!», потом накинулся на меня и, держась за сердце, долго отчитывал.
Но мне было как-то все равно, я стоял и, слушая ругань и упреки в свой адрес, все еще находился там, среди темно-синих цветов и оранжевого света с нахмуренных небес. Вернулся в барак, ничего не соображая и ни на что не реагируя. Чутье подсказывало хранить в секрете свое мистическое переживание-приключение. И не только в силу его фантастичности и неправдоподобности. Допустим, родители, Мишаня и мои девушки вряд ли засомневались бы, походя сочтя меня за идиота. И все же... Я не боялся прослыть сказочником или свихнувшимся. Просто увиденное и пережитое в лесу – великая тайна души моей.
Некоторое время я ходил как пристукнутый, мечтая снова попасть на таинственную поляну со столбом. Однако ни времени, ни сил не хватало: работали от темноты до темноты, стараясь успеть сделать работу в положенный срок. Мы абсолютно добровольно пахали, как лошади, втянувшись в трудовой процесс, искренне хотелось помочь престарелым супругам. И, когда прекращалась страда по-настоящему адская, я уже пропускал момент крысиной прогулки к столбу. Бессмысленно было и пытаться пойти туда позже, в потемках гораздо труднее отыскать тропу животных в зарослях; даже с фонариком оставался большой шанс заблудиться. К тому же ближе к ночи волки несказанно наглели, подбираясь к лагерю почти вплотную, завывая и наводя тяжкое уныние. Для защиты от врагов Красной Шапочки потребовалось бы еще и ружье. Почему-то, когда я ходил с крысами к камню, то напрочь забыл о серых хищниках. Теперь же считал нерациональным лезть на рожон.
Пробовал наблюдать за повадками нутрий, нет ли и у них привычки прогуливаться перед закатом солнца. Оказалось, обладатели менее ценного меха тоже на время убегали из вольеры, но занятый работой, я никак не мог засечь место, откуда они удалялись с ареала обитания.
Жизнь в лесу шла своим чередом. Вечерами, отдохнув от трудов тяжких, мы собирались у костра, пели песни под гитару, травили анекдоты, танцевали, включив небольшой переносной магнитофончик на батарейках, привезенный кем-то из ребят. Иногда наш дед, хозяин заимки, присоединялся к нам, вспоминал разные интересные случаи из своей долгой жизни, рассказывал о повадках различных животных. В частности, о крысах он поведал следующее:
- Крыса – животное особенное. Любая. Что наши с вами меховые друзья, что выдра, но и обычные беспородные, так называемые пасюки, ни в чем не уступают своим собратьям. У них громадная интуиция, чутье, интеллект, безошибочное предчувствие опасности. К примеру, если надоедливые грызуны покидают корабль в ближайшем порту, значит, вскоре произойдет крушение, и это не матросская байка, а сущая правда. Крыса нюхом чует смерть, в том числе и свою собственную. Когда я отлавливаю ондатр перед забоем, они всегда точно знают, зачем их помещают в клетки, и прячутся в норы. Вот тогда начинается состязание между нами в интеллекте: кто кого. Выручает прудик: зверькам обязательно нужно повозиться в воде, иначе они заболевают и умирают, так или иначе. Им приходится рисковать. Вот я и ставлю сети и ловушки вдоль бережка.
Тут уж кто кого переиграет. Получается, пока мой интеллект все же выше, но крыса вполне достойный соперник. Жаль, вы не увидите захватывающее зрелище: до вашего отъезда отлов животных производиться не будет. Попав, тем не менее, в ловушку, ондатры сильно волнуются, и я не могу им смотреть в глаза, чувствую себя убийцей. Постепенно животные вводят себя в состояние паралича нервной системы, и к тому времени, когда клетки попадают на фабрику для забоя, они уже готовенькие и дают себя убить безболезненно, находясь в своеобразной коме.
