Лишь вынырнув из-под ветвей, осмотревшись, Камарен перевел дух.
Верный Пулан бдительно прогуливался неподалеку, все было тихо.
- Господин, я бы двести раз подумал, чем предоставлять ему убежище.
- Я подумал. И не двести, а больше. Во всяком случае, мою воздушную почту он никому не выдал. А может, позволь я ему уйти.
- Так проще убить его прямо сейчас! Безопаснее…
- Вот уж нет. Придумал тоже! Лучший способ сорвать все сделанное к полночной бабушке. Не ворчи. Он знает столько, сколько нам и не снилось...
- Чего он там знает! Вы же не верите в эти байки про особый дар!
- Верю я или нет, неважно, и дар тут не знаю при чем - но советником генерала он был. В двадцать-то лет, или сколько ему там...
- Такому, как генерал, нетрудно советовать! Но я бы все же поостерегся насчет Энори. Тут шпионы за каждым камнем, узнают - и придется возвращаться в Риэсту! Ладно, если еще при своей голове.
Пулан недоумевал, возмущался - и Тэйлар Камарен прекрасно его понимал. Тот, кто всегда был мерилом осторожности, совершал глупость за глупостью! Но чутье подсказывало - прими этого парня, как бы ни вопил о безрассудстве здравый смысл. Чутью посол привык верить.
Тем временем лазутчики доносили – Мэнго ухитрился завербовать в свое войско тихих Людей Ракушек, живущих в речной пойме на северо-западной границе рухэй. Тихими-то они были, это верно, только неурожай и мороз сделал их еще и сговорчивыми, и они поставили несколько тысяч воинов из молодежи, которой надоело бродить по илу и терпеть притеснения. Рассудили – лучше будем сражаться за своих обидчиков, зато потом жить станем намного лучше.
Эта новость совпала с письмом Кэраи от помощника министра финансов: не иначе как по указанию начальника он сообщал по секрету, что в Столице уже подбирают людей, которым передадут власть над провинцией.
Ясно было, что зимой никого сюда не пришлют, и зимой война не начнется, как и ранней весной. Так что еще пару-тройку месяцев можно было прожить спокойно. Например, самостоятельно удалиться от дел.
Тагари готовился к большому призыву, чтобы, как в старину, выступить всей провинцией. Но Кэраи видел, что крестьяне сражаться совсем не хотят; в отличие от Людей Ракушек, наводнение, погубившее урожай, плохо сказалось на их боевом духе.
Возможность была получить военную помощь от соседей, но в одной из граничащих с Хинаи провинций, Окаэре уже сидел столичный ставленник, второй же, Мелен, управлял давний недруг Тагари. Он пока самостоятельность сохранил, был человек колеблющийся и жадный. Очень жадный, и тоже пострадавший от неурожая. Вот если не вооружать слабых духом крестьян, а заручиться поддержкой настоящего войска…
Это предстояло еще хорошенько обдумать.
Что до случая в конюшне, Кэраи уже почти полностью был уверен – ошибся. Его, вероятно, убивать не хотели, а вот напугать… Так же, как и с сонным отваром. Только здесь просчитались, он не потеряет голову, увидев якобы призрака.
А племяннику стало получше – верно, сказался уход туманов. Воздух теперь был холоднее, но суше.
Под неодобрение всех домочадцев – и его, и Тагари - он отослал монаха, щедро наградив за труды. Но сил уже не было оставлять ребенка в постоянном дыму курений под неусыпное бормотание. Он вновь перевез мальчика в собственный дом. Здесь Тайрену во всяком случае не прислушивался к любому скрипу или шагам, ожидая, что вдруг вернется его воспитатель. Да и дышалось намного легче.
Щебечущих женский смех раздавался и тут, и там, и также повсюду горели фонарики – оранжевые, желтые, бледно-зеленые. Покачивались вверх-вниз, и в стороны. Словно очень, очень большие светляки, висящие в воздухе… Казалось, от этого света и смеха теплее на улице. Праздник бумажных цветов, таких же радостных и фальшивых, как фонари-светляки; старшие разошлись по домам или праздновать под чужую крышу, а молодежь никак не хотела покинуть сады Квартала. То в прятки играли, то в снежки, то обменивались бумажными бутонами и устраивали «угадайку».
Ни одной девушки из почтенных семейств не было тут, хоть много богато одетых. Но черный и красный почти не мелькали, обычай не предписывал, каким должен быть теплый зимний наряд. Значит, можно почти что угодно, были бы деньги, не обязателен даже хороший вкус. Но весело, да…
Лайэнэ давно бы ушла – по чести сказать, замерзла, прогуливаясь по дорожкам. Бегать, заливисто хохоча, ей было уже не по возрасту, не по рангу. Ей надарили охапку самых разных бумажных цветов: хризантем, лилий, гербер; с трудом удерживала сразу все стебли, не рассыпая. Больше, чем у любой другой здесь; уже стало хорошим тоном засвидетельствовать ей свое восхищение. Так и до почтения недалеко.
Ушла бы – но Кайто Аэмара велел быть здесь, и она не решилась ослушаться. Уловки уловками, но впрямую отталкивать было опасно. А он, кажется, понял, что она намеренно ускользает… На очередные слова о покровителе, который вряд ли одобрит, и нужно лишь время ответил довольно жестко – достаточно лишь слова отцу, и найдется, что ей предъявить.
Что она может против главы судей провинции?
- О, покровителей у тебя предостаточно, но я не дурак, знаю, о ком ты думаешь, - говорил Кайто, до боли сжимая ее руку. Синяки же останутся, думала Лайэнэ с тоской. Улыбалась. – А знаешь ли, что его почти обвинили в измене? И если б не смерть, помешавшая ответить сполна, он бы слетел со своего высокого места и тебя бы утянул за собой? Скажи спасибо, что после всего на тебя еще кто-то смотрит!
- Он не был изменником…
- Брось, мой-то отец знает достаточно! Просто молчит, раз все решилось и так.
- Что же едва не принял его в свой дом? – не сдержалась Лайэнэ. Кайто от неожиданности выпустил ее руку, запнулся, но быстро нашелся:
- А это была ловушка.
К счастью, он не спросил, откуда знает она сама… Хотя с нее взятки гладки – Энори рассказал.
Но вот Кайто… не ожидала такого упорства от слабохарактерного мальчишки.
Уже пару недель как она пыталась увлечь его новенькой в Кварталах, молоденькой красавицей со снежно-фарфоровой кожей и манерами девочки-скромницы. Поначалу Лайэнэ даже казалось, что успешно – у нее самой Кайто появляться перестал, а девочка вцепилась в него со всем пылом, потрясенная собственным везением.
И вот блестящий ее план провалился.
По счастью, Кайто не дал ей замерзнуть, и они пришли в любимый «бутон» Лайэнэ раньше, чем та превратилась в ледышку. Смотрители уже поставили жаровню, тепло было, ароматное, фиалковое, и почти все равно, кто спутник, лишь бы укрыться от холода.
Если бы не ее любимый «бутон»… тут бывали многие, но, как назло, напоминает все об одном. И Кайто, похоже, чует что-то такое, никак не уймется. И помогая ей снять длинную верхнюю иссу, отороченную лисой, все болтает.
Забрал охапку бумажных цветов, небрежно положенную на столик, сунул в пустую напольную вазу. За такой букет меня бы наставница этой вазой, мелькнуло в голове у молодой женщины. Красные, желтые, голубые, лиловые… нет белых. Еще недавно, поздним летом этот цвет вызывал только ненависть…
Кайто будто прочел ее мысли. Хохотнул:
- Говорили, он не совсем человек. Будто матерью его была тери-тае. Как, призраком не являлся? Говорят, его уже видели несколько раз.
Лайэнэ делано засмеялась. Что-то стукнуло по окну, верно, упала небольшая ветка. Говорят, на юге, за проливом, мастера сумели изготовить диковинку – прозрачное большое стекло, и вставить его в оконную раму. Страшно было бы ночами смотреть на него…
- Не выпьете ли со мной? – спросила она.
Жидкость в голубоватом флаконе, чуть вяжущая на вкус, но вино перебьет его. Лайэнэ не составило труда влить в чашу несколько капель незаметно для Кайто. А он был доволен и весел, сейчас не заметил бы, проделай она это три раза подряд не таясь.
- Долго пришлось добиваться твоей благосклонности, но я-то знал, что ты просто кокетничаешь, - говорил он, отпивая глоток за глотком. А она сидела на подушке, брошенной на пол, смотрела на гостя снизу, поигрывала концом его золотого пояса и улыбалась призывно.
Только когда он завалился вбок, не выпуская чаши из руки, улыбка стала медленно сходить с губ Лайэнэ.
Все подобные ей знали секрет. Несколько капель в вино, и человек почти сразу уснет, проснется счастливым и ничего не вспомнит. Этим же зельем порой пользовались женщины, чтобы ограбить доверчивую жертву. За это грозили суровые кары…
Но и без цели поживиться чужим добром такое делали порой и красавицы Квартала, и Лайэнэ считала, что это непростительно. Нечестно. И небезопасно. Может быть, на сей раз это ей сойдет с рук, но больше нельзя пользоваться силой зелья. Каким бы недалеким ни был Кайто, он не дурак.
Лайэнэ смотрела на спящего. У многих лица во сне менялись, но чтобы так, ей видеть не доводилось. Наследник, самодовольный баловень судьбы… домашний котенок-подросток, такой же беспомощный и безвредный! И без того молодое лицо совсем разгладилось, улыбка из хвастливой стала какой-то счастливо-растерянной.
Эх…
Говорят, выпившим зелье снится то, с мыслью о чем они заснули. Значит, сейчас он видит ее во сне, и, может быть, поутру будет уверен, что ночь не пропала даром. Может, оставит ее в покое? Ой, вряд ли. Скорее наоборот.
Она могла бы уйти к себе домой, никто не обязывал оставаться тут до утра, но пропало желание бродить по темноте. Да и согреться никак не могла до конца. Заснуть Лайэнэ не сумела бы тоже, и, подобрав юбки, устроилась на кушетке, разглядывая некогда оставленный тут подарок очередного поклонника – свиток старинных сказок, украшенный причудливыми рисунками.
Страшными были сказки, но иных душа не просила. Отвлекали зато хорошо.
Перевалило за полночь, значки начали расплываться перед глазами – полночь не срок, нередко до рассвета не спала, но, видно, устала за последние дни, а то и недели. Только вот книга от мыслей о Кайто, от чувства вины отвлекла, а взамен пригнала другие мысли, совсем неуютные. Поскрипывание деревьев за окном, тягучее поскуливание ветра – в одиночестве и в светлое время неуютно будет, если один. А уж ночью…
Недавние страхи снова проснулись в душе, и на сей раз Лайэнэ поняла, что не успокоится, прежде чем не развеет их или не утвердится в их обоснованности. Вспомнила слова Лиани о нежити. Не поверила парню тогда, а ведь могла бы узнать куда больше. Почему, когда не надо, человек бывает настолько слеп… И где теперь отыскать Лиани?
Светлый силуэт у озера, и слова товарки, и пропавшая флейта…
Стал ли Энори после смерти обычным призраком? Но те, хоть могут убить, не способны забрать предмет. И мелькнувшая у окна черная птица, которой тут не место зимой…
Лийэнэ лихорадочно залистала страницы, ища, как защититься от нечисти. Разные были названы способы, даже от кровожадных тори-ай можно было спастись, если плеснуть им в глаза горячим вином. Только от Забирающих души, проклятия горных троп, не находилось защиты.
Их жертвы – путники в ущельях, среди мрачных кедровых лесов, где не смолкает туманное эхо…
Молодая женщина, вздрогнув, решительно отложила книгу.
Если не считать раннего детства, Лайэнэ, выросшая в Веселом Квартале, почти не слышала историй и сказок, на которых растут деревенские. Ее обучали не заговорам против нечисти, а красивым движениям и танцам. Добрые и недобрые, но равно нечеловеческие существа жили для нее лишь на театральных подмостках, или в представлениях, которые устраивали они с подругами.
Слухи о призраках, злых чарах или сбывшихся приметах, порой будоражившие город, оставались чем-то внешним, хоть и бродящим бок о бок с красавицей Лайэнэ.
А теперь неведомое коснулось ее.
Посол разместил неожиданного гостя в одной из своих комнат — самой меньшей, предназначенной для неразлучного с ним Ангета Пулана. Посторонние не имели права заходить в эти покои без позволения хозяев, даже верные спутники, прибывшие с севера.
Провести Энори в дом оказалось легко – отвлечь здешних слуг небольшим пожаром. И сам Камарен не видел, как гостю удалось проскользнуть в комнаты. Он-то намеренно не помогал.
Энори, оказавшись внутри, оглядывал помещение равнодушным взглядом, будто ему было все равно, роскошное это жилище или сырой подвал. Но после оба северянина, заглядывая к нему, заставали юношу то около стены, то возле ажурной, прикрытой пологом двери – он медленно двигался, проводя рукой по дереву или камню, будто изучая их узор.
- Мне кажется, он пытается что-то вспомнить,- говорил Ангет Пулан.
Гость оставлял всю еду нетронутой, только питье исчезало.
«Я так могу какое-то время», - сказал, отвечая посланнику. Еще сказал, что пока ему лучше не прикасаться к пище, травяные настои, молоко, даже вода содержат все нужное. Растение какое-то, не человек.
Так и не удалось выяснить, кто же впустил его в дом. Вроде за всеми следили... Неудача была досадной, но мало значащей. Успеется еще.
Камарен сомневался, что Энори удастся оставаться невидимым для слуг - но так и произошло. Был он беззвучней тени, только иногда слух тревожили странные звуки флейты, будто кто-то брал чистые ноты, но не мог связать их в мелодию.
Люди что-то подозревали, перешептывались - в доме завелась нечисть, но правды никто не угадал. Кроме того, конечно, кто знал обо всем, но он сам оставался неведомым.
Северянин, хоть тревожился постоянно, все же посмеивался - сплетни о нечисти - великолепно! Не будут лишний раз бродить по комнатам и коридорам, побоятся. Хотя… если начнутся разговоры, что посланник связался с темными силами, тоже некстати.
Немного огорчало и то, что соколица стала беспокойной и злой, подумывал уже выпустить ее – нет смысла такую держать в доме.
Энори сказал тогда, возле ивы – надо, чтобы кто-нибудь говорил со мной. А сам отвечал редко-редко. Птицу-пересмешника бы ему завести, пусть болтает, не умолкая, все равно что – раз ему только слушать удобней.
Смеркалось уже, у себя в комнате северянин велел лампы зажечь, а неподалеку была еще одна комнатка, неосвещенная, и заходить туда с каждым разом не хотелось все больше. Там почти всегда тишина, и лишь иногда раздается музыка. Да оттуда ли эти звуки несутся? Может, из подпола или с крыши? Нет, не хочется заходить. А надо, не бросишь все плыть по течению.
Сделал десяток шагов, взялся за створку.
Будто в ночь шагнул. Привыкли глаза – нет, только сумерки, там, снаружи, еще не погасла полоска заката, была бы видна в окне, но занавеска от нее отгораживает.
Всегда опускает занавесь, дымчато-сизую кисею… Сам попросил ее на окно, единственная просьба в этом доме.
Он сидел боком к двери, неподвижно, белое широкое полотно окутывало фигуру, голова была склонена, а на спину лился смоляной водопад волос.
У Камарена мороз прошел по коже — не знай, кто это, решил бы, что появился в комнате призрак некой красавицы, из тех, что не могут успокоиться и после смерти и являются людям, чтобы забрать их жизнь. Почудилось — сейчас существо в белом повернется, поднимет голову, а на месте глаз будут черные провалы в подземный мир.
Очень хотелось заставить гостя раскрыться, но порой, как сейчас, посол сомневался в возможности этого. Не на тонкую игру похоже, а на сумасшествие.
Но кто-то же отворил ему дверь, или хотя бы окно…
Верный Пулан бдительно прогуливался неподалеку, все было тихо.
- Господин, я бы двести раз подумал, чем предоставлять ему убежище.
- Я подумал. И не двести, а больше. Во всяком случае, мою воздушную почту он никому не выдал. А может, позволь я ему уйти.
- Так проще убить его прямо сейчас! Безопаснее…
- Вот уж нет. Придумал тоже! Лучший способ сорвать все сделанное к полночной бабушке. Не ворчи. Он знает столько, сколько нам и не снилось...
- Чего он там знает! Вы же не верите в эти байки про особый дар!
- Верю я или нет, неважно, и дар тут не знаю при чем - но советником генерала он был. В двадцать-то лет, или сколько ему там...
- Такому, как генерал, нетрудно советовать! Но я бы все же поостерегся насчет Энори. Тут шпионы за каждым камнем, узнают - и придется возвращаться в Риэсту! Ладно, если еще при своей голове.
Пулан недоумевал, возмущался - и Тэйлар Камарен прекрасно его понимал. Тот, кто всегда был мерилом осторожности, совершал глупость за глупостью! Но чутье подсказывало - прими этого парня, как бы ни вопил о безрассудстве здравый смысл. Чутью посол привык верить.
***
Тем временем лазутчики доносили – Мэнго ухитрился завербовать в свое войско тихих Людей Ракушек, живущих в речной пойме на северо-западной границе рухэй. Тихими-то они были, это верно, только неурожай и мороз сделал их еще и сговорчивыми, и они поставили несколько тысяч воинов из молодежи, которой надоело бродить по илу и терпеть притеснения. Рассудили – лучше будем сражаться за своих обидчиков, зато потом жить станем намного лучше.
Эта новость совпала с письмом Кэраи от помощника министра финансов: не иначе как по указанию начальника он сообщал по секрету, что в Столице уже подбирают людей, которым передадут власть над провинцией.
Ясно было, что зимой никого сюда не пришлют, и зимой война не начнется, как и ранней весной. Так что еще пару-тройку месяцев можно было прожить спокойно. Например, самостоятельно удалиться от дел.
Тагари готовился к большому призыву, чтобы, как в старину, выступить всей провинцией. Но Кэраи видел, что крестьяне сражаться совсем не хотят; в отличие от Людей Ракушек, наводнение, погубившее урожай, плохо сказалось на их боевом духе.
Возможность была получить военную помощь от соседей, но в одной из граничащих с Хинаи провинций, Окаэре уже сидел столичный ставленник, второй же, Мелен, управлял давний недруг Тагари. Он пока самостоятельность сохранил, был человек колеблющийся и жадный. Очень жадный, и тоже пострадавший от неурожая. Вот если не вооружать слабых духом крестьян, а заручиться поддержкой настоящего войска…
Это предстояло еще хорошенько обдумать.
Что до случая в конюшне, Кэраи уже почти полностью был уверен – ошибся. Его, вероятно, убивать не хотели, а вот напугать… Так же, как и с сонным отваром. Только здесь просчитались, он не потеряет голову, увидев якобы призрака.
А племяннику стало получше – верно, сказался уход туманов. Воздух теперь был холоднее, но суше.
Под неодобрение всех домочадцев – и его, и Тагари - он отослал монаха, щедро наградив за труды. Но сил уже не было оставлять ребенка в постоянном дыму курений под неусыпное бормотание. Он вновь перевез мальчика в собственный дом. Здесь Тайрену во всяком случае не прислушивался к любому скрипу или шагам, ожидая, что вдруг вернется его воспитатель. Да и дышалось намного легче.
***
Щебечущих женский смех раздавался и тут, и там, и также повсюду горели фонарики – оранжевые, желтые, бледно-зеленые. Покачивались вверх-вниз, и в стороны. Словно очень, очень большие светляки, висящие в воздухе… Казалось, от этого света и смеха теплее на улице. Праздник бумажных цветов, таких же радостных и фальшивых, как фонари-светляки; старшие разошлись по домам или праздновать под чужую крышу, а молодежь никак не хотела покинуть сады Квартала. То в прятки играли, то в снежки, то обменивались бумажными бутонами и устраивали «угадайку».
Ни одной девушки из почтенных семейств не было тут, хоть много богато одетых. Но черный и красный почти не мелькали, обычай не предписывал, каким должен быть теплый зимний наряд. Значит, можно почти что угодно, были бы деньги, не обязателен даже хороший вкус. Но весело, да…
Лайэнэ давно бы ушла – по чести сказать, замерзла, прогуливаясь по дорожкам. Бегать, заливисто хохоча, ей было уже не по возрасту, не по рангу. Ей надарили охапку самых разных бумажных цветов: хризантем, лилий, гербер; с трудом удерживала сразу все стебли, не рассыпая. Больше, чем у любой другой здесь; уже стало хорошим тоном засвидетельствовать ей свое восхищение. Так и до почтения недалеко.
Ушла бы – но Кайто Аэмара велел быть здесь, и она не решилась ослушаться. Уловки уловками, но впрямую отталкивать было опасно. А он, кажется, понял, что она намеренно ускользает… На очередные слова о покровителе, который вряд ли одобрит, и нужно лишь время ответил довольно жестко – достаточно лишь слова отцу, и найдется, что ей предъявить.
Что она может против главы судей провинции?
- О, покровителей у тебя предостаточно, но я не дурак, знаю, о ком ты думаешь, - говорил Кайто, до боли сжимая ее руку. Синяки же останутся, думала Лайэнэ с тоской. Улыбалась. – А знаешь ли, что его почти обвинили в измене? И если б не смерть, помешавшая ответить сполна, он бы слетел со своего высокого места и тебя бы утянул за собой? Скажи спасибо, что после всего на тебя еще кто-то смотрит!
- Он не был изменником…
- Брось, мой-то отец знает достаточно! Просто молчит, раз все решилось и так.
- Что же едва не принял его в свой дом? – не сдержалась Лайэнэ. Кайто от неожиданности выпустил ее руку, запнулся, но быстро нашелся:
- А это была ловушка.
К счастью, он не спросил, откуда знает она сама… Хотя с нее взятки гладки – Энори рассказал.
Но вот Кайто… не ожидала такого упорства от слабохарактерного мальчишки.
Уже пару недель как она пыталась увлечь его новенькой в Кварталах, молоденькой красавицей со снежно-фарфоровой кожей и манерами девочки-скромницы. Поначалу Лайэнэ даже казалось, что успешно – у нее самой Кайто появляться перестал, а девочка вцепилась в него со всем пылом, потрясенная собственным везением.
И вот блестящий ее план провалился.
По счастью, Кайто не дал ей замерзнуть, и они пришли в любимый «бутон» Лайэнэ раньше, чем та превратилась в ледышку. Смотрители уже поставили жаровню, тепло было, ароматное, фиалковое, и почти все равно, кто спутник, лишь бы укрыться от холода.
Если бы не ее любимый «бутон»… тут бывали многие, но, как назло, напоминает все об одном. И Кайто, похоже, чует что-то такое, никак не уймется. И помогая ей снять длинную верхнюю иссу, отороченную лисой, все болтает.
Забрал охапку бумажных цветов, небрежно положенную на столик, сунул в пустую напольную вазу. За такой букет меня бы наставница этой вазой, мелькнуло в голове у молодой женщины. Красные, желтые, голубые, лиловые… нет белых. Еще недавно, поздним летом этот цвет вызывал только ненависть…
Кайто будто прочел ее мысли. Хохотнул:
- Говорили, он не совсем человек. Будто матерью его была тери-тае. Как, призраком не являлся? Говорят, его уже видели несколько раз.
Лайэнэ делано засмеялась. Что-то стукнуло по окну, верно, упала небольшая ветка. Говорят, на юге, за проливом, мастера сумели изготовить диковинку – прозрачное большое стекло, и вставить его в оконную раму. Страшно было бы ночами смотреть на него…
- Не выпьете ли со мной? – спросила она.
Жидкость в голубоватом флаконе, чуть вяжущая на вкус, но вино перебьет его. Лайэнэ не составило труда влить в чашу несколько капель незаметно для Кайто. А он был доволен и весел, сейчас не заметил бы, проделай она это три раза подряд не таясь.
- Долго пришлось добиваться твоей благосклонности, но я-то знал, что ты просто кокетничаешь, - говорил он, отпивая глоток за глотком. А она сидела на подушке, брошенной на пол, смотрела на гостя снизу, поигрывала концом его золотого пояса и улыбалась призывно.
Только когда он завалился вбок, не выпуская чаши из руки, улыбка стала медленно сходить с губ Лайэнэ.
Все подобные ей знали секрет. Несколько капель в вино, и человек почти сразу уснет, проснется счастливым и ничего не вспомнит. Этим же зельем порой пользовались женщины, чтобы ограбить доверчивую жертву. За это грозили суровые кары…
Но и без цели поживиться чужим добром такое делали порой и красавицы Квартала, и Лайэнэ считала, что это непростительно. Нечестно. И небезопасно. Может быть, на сей раз это ей сойдет с рук, но больше нельзя пользоваться силой зелья. Каким бы недалеким ни был Кайто, он не дурак.
Лайэнэ смотрела на спящего. У многих лица во сне менялись, но чтобы так, ей видеть не доводилось. Наследник, самодовольный баловень судьбы… домашний котенок-подросток, такой же беспомощный и безвредный! И без того молодое лицо совсем разгладилось, улыбка из хвастливой стала какой-то счастливо-растерянной.
Эх…
Говорят, выпившим зелье снится то, с мыслью о чем они заснули. Значит, сейчас он видит ее во сне, и, может быть, поутру будет уверен, что ночь не пропала даром. Может, оставит ее в покое? Ой, вряд ли. Скорее наоборот.
Она могла бы уйти к себе домой, никто не обязывал оставаться тут до утра, но пропало желание бродить по темноте. Да и согреться никак не могла до конца. Заснуть Лайэнэ не сумела бы тоже, и, подобрав юбки, устроилась на кушетке, разглядывая некогда оставленный тут подарок очередного поклонника – свиток старинных сказок, украшенный причудливыми рисунками.
Страшными были сказки, но иных душа не просила. Отвлекали зато хорошо.
Перевалило за полночь, значки начали расплываться перед глазами – полночь не срок, нередко до рассвета не спала, но, видно, устала за последние дни, а то и недели. Только вот книга от мыслей о Кайто, от чувства вины отвлекла, а взамен пригнала другие мысли, совсем неуютные. Поскрипывание деревьев за окном, тягучее поскуливание ветра – в одиночестве и в светлое время неуютно будет, если один. А уж ночью…
Недавние страхи снова проснулись в душе, и на сей раз Лайэнэ поняла, что не успокоится, прежде чем не развеет их или не утвердится в их обоснованности. Вспомнила слова Лиани о нежити. Не поверила парню тогда, а ведь могла бы узнать куда больше. Почему, когда не надо, человек бывает настолько слеп… И где теперь отыскать Лиани?
Светлый силуэт у озера, и слова товарки, и пропавшая флейта…
Стал ли Энори после смерти обычным призраком? Но те, хоть могут убить, не способны забрать предмет. И мелькнувшая у окна черная птица, которой тут не место зимой…
Лийэнэ лихорадочно залистала страницы, ища, как защититься от нечисти. Разные были названы способы, даже от кровожадных тори-ай можно было спастись, если плеснуть им в глаза горячим вином. Только от Забирающих души, проклятия горных троп, не находилось защиты.
Их жертвы – путники в ущельях, среди мрачных кедровых лесов, где не смолкает туманное эхо…
Молодая женщина, вздрогнув, решительно отложила книгу.
Если не считать раннего детства, Лайэнэ, выросшая в Веселом Квартале, почти не слышала историй и сказок, на которых растут деревенские. Ее обучали не заговорам против нечисти, а красивым движениям и танцам. Добрые и недобрые, но равно нечеловеческие существа жили для нее лишь на театральных подмостках, или в представлениях, которые устраивали они с подругами.
Слухи о призраках, злых чарах или сбывшихся приметах, порой будоражившие город, оставались чем-то внешним, хоть и бродящим бок о бок с красавицей Лайэнэ.
А теперь неведомое коснулось ее.
Глава 12
Посол разместил неожиданного гостя в одной из своих комнат — самой меньшей, предназначенной для неразлучного с ним Ангета Пулана. Посторонние не имели права заходить в эти покои без позволения хозяев, даже верные спутники, прибывшие с севера.
Провести Энори в дом оказалось легко – отвлечь здешних слуг небольшим пожаром. И сам Камарен не видел, как гостю удалось проскользнуть в комнаты. Он-то намеренно не помогал.
Энори, оказавшись внутри, оглядывал помещение равнодушным взглядом, будто ему было все равно, роскошное это жилище или сырой подвал. Но после оба северянина, заглядывая к нему, заставали юношу то около стены, то возле ажурной, прикрытой пологом двери – он медленно двигался, проводя рукой по дереву или камню, будто изучая их узор.
- Мне кажется, он пытается что-то вспомнить,- говорил Ангет Пулан.
Гость оставлял всю еду нетронутой, только питье исчезало.
«Я так могу какое-то время», - сказал, отвечая посланнику. Еще сказал, что пока ему лучше не прикасаться к пище, травяные настои, молоко, даже вода содержат все нужное. Растение какое-то, не человек.
Так и не удалось выяснить, кто же впустил его в дом. Вроде за всеми следили... Неудача была досадной, но мало значащей. Успеется еще.
Камарен сомневался, что Энори удастся оставаться невидимым для слуг - но так и произошло. Был он беззвучней тени, только иногда слух тревожили странные звуки флейты, будто кто-то брал чистые ноты, но не мог связать их в мелодию.
Люди что-то подозревали, перешептывались - в доме завелась нечисть, но правды никто не угадал. Кроме того, конечно, кто знал обо всем, но он сам оставался неведомым.
Северянин, хоть тревожился постоянно, все же посмеивался - сплетни о нечисти - великолепно! Не будут лишний раз бродить по комнатам и коридорам, побоятся. Хотя… если начнутся разговоры, что посланник связался с темными силами, тоже некстати.
Немного огорчало и то, что соколица стала беспокойной и злой, подумывал уже выпустить ее – нет смысла такую держать в доме.
Энори сказал тогда, возле ивы – надо, чтобы кто-нибудь говорил со мной. А сам отвечал редко-редко. Птицу-пересмешника бы ему завести, пусть болтает, не умолкая, все равно что – раз ему только слушать удобней.
Смеркалось уже, у себя в комнате северянин велел лампы зажечь, а неподалеку была еще одна комнатка, неосвещенная, и заходить туда с каждым разом не хотелось все больше. Там почти всегда тишина, и лишь иногда раздается музыка. Да оттуда ли эти звуки несутся? Может, из подпола или с крыши? Нет, не хочется заходить. А надо, не бросишь все плыть по течению.
Сделал десяток шагов, взялся за створку.
Будто в ночь шагнул. Привыкли глаза – нет, только сумерки, там, снаружи, еще не погасла полоска заката, была бы видна в окне, но занавеска от нее отгораживает.
Всегда опускает занавесь, дымчато-сизую кисею… Сам попросил ее на окно, единственная просьба в этом доме.
Он сидел боком к двери, неподвижно, белое широкое полотно окутывало фигуру, голова была склонена, а на спину лился смоляной водопад волос.
У Камарена мороз прошел по коже — не знай, кто это, решил бы, что появился в комнате призрак некой красавицы, из тех, что не могут успокоиться и после смерти и являются людям, чтобы забрать их жизнь. Почудилось — сейчас существо в белом повернется, поднимет голову, а на месте глаз будут черные провалы в подземный мир.
Очень хотелось заставить гостя раскрыться, но порой, как сейчас, посол сомневался в возможности этого. Не на тонкую игру похоже, а на сумасшествие.
Но кто-то же отворил ему дверь, или хотя бы окно…
