Повинуясь внутреннему порыву, я тотчас окликнула его, но уже в следующую секунду меня кольнула вся неправильность ситуации. Нет, педантизм Хопкинса ни за что не вынес бы такого разгрома, и уж никак не навеял бы философский настрой. Уже не просто предчувствуя, а зная: случилось нечто ужасное, я переступила порог комнаты.
Лицо! Я должна его увидеть... должна понять... Внутренняя пружина тревоги и ожидания натянулась до предела, воздух внезапно сгустился, и мне даже показалось, что я вязну, застываю в нем словно мошка в янтарной смоле. Но я все же заставила себя сделать несколько шагов и подойти к Хопкинсу.
Бледная, с легкой желтизной кожа, как и бумага в старинных книгах из его коллекции, а глаза... заглянуть в них оказалось страшнее всего. Они были открыты, но взгляд… Боже мой, такой неподвижный и тусклый! В нем не было ничего! Даже самой жизни! А потом я заметила то маленькое аккуратное пятнышко на его виске, от которого тянулось несколько кровавых дорожек прямо к шее и терялось где-то за воротом рубашки.
Неужели… Передо мной в одночасье будто разверзлась пропасть, и только единственный шаг еще отделял от нее: глупая, иррациональная надежда, что это всего лишь ошибка и он все еще жив.
Я потянулась к запястью Хопкинса. Его рука показалась такой холодной, что меня пробрала дрожь. Да где же этот чертов пульс?! Пальцы все еще пытались его отыскать, но где-то глубоко внутри я уже знала правду: биение жизни в этом теле давно остановилось.
Как только последняя призрачная надежда развеялась дымкой, мир словно раскололся на части. Голова закружилась, будто я и в самом деле сейчас падала, а мое сердце в тот момент так кричало и корчилось от боли, что хотелось вырвать его из груди. Не знаю, сколько я так простояла. Почему-то страшно было отвести взгляд от Хопкинса, но и смотреть в его восковое лицо казалось в высшей степени мучительным. И все же мне удалось в конце концов взять себя в руки.
Так... наверное, сенатор пил чай, когда это случилось. На мгновение в серебристом заварочном чайнике и таком же начищенном до блеска подносе отразилось мое чересчур вытянутое, как в кривом зеркале, лицо. Глаза казались выпученными и круглыми, а приоткрытый рот, наоборот растягивался в какой-то гротескной ухмылке.
Я прикоснулась к собственному лицу, словно все еще сомневаясь в том, что вижу именно себя. Настолько сейчас весь мир казалась чем-то неправильным и нереальным. Пальцы скользнули по идеально гладкой коже и запутались в прядях волос. «Цвет вороного крыла. Именно так про них говорил Питер Хопкинс», – мелькнуло краткое, словно вспышка, воспоминание.
Я снова невольно взглянула на сенатора. Какая-то часть меня все еще отказывалась верить в происходящее, но другая – уже осознала потерю, и это именно она сейчас безутешно рыдала, прощаясь с близким человеком.
Я снова будто выпала из реальности на какое-то время и очнулась только благодаря сообщению САУ: «Леди Александра, напоминаю: время пребывания на частной посадочной площадке без разрешения владельца строго ограничено».
Я вздрогнула от неожиданности. Черт! Как не вовремя! Но смерть одного человека действительно не останавливает течения жизни остальных миллионов. В последний раз я оглянулась на сенатора, уже стоя на пороге комнаты.
Теперь передо мной была снова та же картина, которая навсегда запечатлелась в затухающем сознании моего друга: большое панорамное окно и город, светящийся миллионами огней. На секунду мне показалось, что это не я сейчас смотрю на него, а сам город заглядывает в комнату, огромный и непостижимый в своем величии. А ведь, возможно, именно сейчас где-то там среди бесконечных небоскребов и воздушных трасс прячется убийца. Эта мысль кольнула иглой и заставила замереть на месте. Как же я ненавидела его, того незнакомого, но уже принесшего горе и в этот дом, и в мою жизнь. Я не знала, как он выглядел, но уверенность в его чудовищности изнутри не вызывала никаких сомнений. Ведь он посмел украсть у меня тысячи спокойных тихих вечеров и задушевных разговоров, миллионы радостных и грустных мгновений, потому что отнял и самого Хопкинса.
Я взглянула на фигуру Питера, застывшую в кресле. Тени в полумраке всегда казались мне какими-то таинственными, но теперь они производили гнетущее впечатление. Тьма словно медленно поглощала эту комнату вместе с тем, что в ней находилось. Конечно же, я понимала: это всего лишь плод моего воображения, но избавиться от неприятного ощущения уже не могла.
Нет, нет! Не хочу помнить Хопкинса таким! Пусть лучше в воспоминаниях останется его всегда такой проницательный взгляд и нечастая, а от того особенно ценная улыбка.
Только когда я вышла из комнаты, почувствовала некоторое облегчение и смогла мыслить более здраво. То, что следовало сообщить о случившемся в полицию, не вызывало никаких сомнений. Однако и во всеуслышание заявить, что была в такой час в квартире сенатора я тоже не могла. Слухи слухами, но до сих пор они оставались полностью бездоказательными. И мне не хотелось, чтобы это изменилось. Нет-нет, я не желала лишний раз марать в грязи имя достойного человека. Тем более, что я ничем не могла помочь следствию, ведь ни о личности преступника, ни о причинах, побудивших его пойти на убийство, ничего не знала.
«Камеры наблюдения скорей всего отключены так же, как и роботы», –¬ предположила я. Но проверить это все-таки стоило! А поскольку все коды доступа Питер Хопкинс выдал мне еще в начале нашего знакомства, легко подключилась через вирт к системе охраны квартиры. Да уж… кто-то в ней поработал на славу, действительно отключив и роботов, и камеры. Таинственный преступник заранее подготовился к нападению на Хопкинса. Его действия совсем не выглядели спонтанными. Вот черт, и кому мой друг мог настолько помешать? Впрочем, у сенатора действительно могли быть враги, о которых я не имела ни малейшего понятия.
Я отключила вирт от охранной системы и зашагала по знакомому коридору, стремясь поскорее покинуть квартиру, но у кабинета снова невольно приостановилась. От вида беспорядка, оставленного в нем убийцей, мои пальцы сжались в кулаки.
«Леди Александра, – послышался голос из встроенного в ухо динамика, – через несколько минут должно прийти уведомление о штрафе «за несанкционированную парковку». Голос САУ прозвучал по-механически холодно и бездушно, у меня же внутри сейчас полыхал вулкан из ненависти и боли. «Да к дьяволу все эти штрафы!» – чуть не выкрикнула я, но разум все-таки возобладал над чувствами. Попадать в регистратор нарушений было нельзя, иначе никакого инкогнито мне бы уже не светило.
На улице я внимательно огляделась по сторонам. Но соседние посадочные площадки оказались пусты. Так что я, больше не колеблясь ни секунды, прошла от двери квартиры до своей машины.
На запрос вирта САУ ответила мгновенно. Дверца машины отъехала в сторону, и я забралась в салон. «Только не вздумай сломаться», – мысленно взмолилась при этом. Излишнее промедление или поломка теперь могли стоить неприятных разбирательств сначала с полицией, а потом и с журналистами, которые раздули бы факт моего присутствия в доме сенатора глубокой ночью до невероятных масштабов. Нет, Питер Хопкинс не заслуживал общественного порицания.
Я прикоснулась к панели управления и только теперь заметила, как у меня дрожат пальцы. В таком состоянии и до аварии недалеко! «Так, соберись, Алекс», – мысленно приказала я, а затем, с трудом сконцентрировав внимание на вирте, переключила машину на автоуправление. Теперь за мою жизнь полностью отвечала САУ, и, несмотря на все свои сбои, она казалась в данный момент гораздо надежней, чем собственные руки.
Корпус машины почти неощутимо завибрировал и плавно поднялся в воздух, а мой взгляд в последний раз скользнул по темным проемам знакомых окон. На долю секунды мне показалось, будто в одном из них как-то странно покачнулась тень. Неужели в квартире кто-то есть? Убийца?! И моментально внутри все похолодело от этой мысли. Но возможно ли, чтобы он все это время находился на месте преступления? И я тут же отрицательно покачала головой. Нет-нет, все комнаты проверены. А тень… возможно, просто показалось или это всего лишь штора всколыхнулась, когда заработала система подачи воздуха? Впрочем, ни опровергнуть, ни наоборот подтвердить никакое из этих предположений я уже не могла. Оставалось только вызвать полицию.
Я дала команду вирту подключить функцию «Аноним» и вышла в общую сеть.
«Это она…» «Та самая?» «Не может быть…»
Все тот же знакомый шепот за спиной…
Я глубоко вздохнула, платье на груди всколыхнулось легкой бирюзовой волной. Успокойся, Алекс, ты еще и не с таким справлялась! Я расправила плечи, и гордо подняла голову. Да, знаю, сплетни порой бывают опасней змеиного яда, но у меня, похоже, уже начал вырабатываться иммунитет. Так что пусть сборище местных толстосумов и фальшивых моралистов бьется в припадке, пусть с упоением перетряхивает чужое белье в надежде отыскать еще одно пятнышко грязи и раздуть его до размеров океана, теперь я понимаю: это лишь пустое злословие…
Я мысленно усмехнулась, рассматривая разряженную толпу. Как же… все – сплошь цвет Лондонского общества! Казалось бы, ну и какое ему дело до начинающей художницы Александры Беннет? И тут, увы, вступало в силу первое «но»: принадлежность к одному из тех древних знатных семейств, корни которых уходили еще ко временам Тюдоров.
Да, такими как мы всегда гордилась старая добрая Англия и вдруг… любовница сенатора, что тоже, казалось бы, само по себе не страшно. Однако дальше появлялось уже второе «но»: та самая нижняя палата, которая беззвучно и тем не менее во всеуслышание заявляла об отсутствии титула и родословной… Да, мой так называемый «любовник» безроден, что для местной аристократии как бельмо на глазу!
Я отсалютовала бокалом очередному знакомому. Чувствую, еще немного – и маска благопристойности слетит с моего лица, как осенние пожухлые листья от порыва ветра. Ох, как же я ненавижу этот дешевый спектакль! Да будь моя воля, давно бы наплевала на этот прием и вернулась домой, однако жить-то на что-то нужно потомку славного и… давно обнищавшего рода.
Я вздохнула, думая о том небольшом аукционе, который и завершит этот долгий вечер. Там у меня хотя бы будет шанс продать что-нибудь из своих работ. Ведь обычно организаторы таких мероприятий стараются выставлять картины не только именитых мастеров, но и начинающих художников.
Да… аукционы – единственное, что важно на таких приемах! Всегда интересно смотреть, как под натиском чужих фантазий реальный мир на время исчезает, уступая место голографической иллюзии. Это благодаря ее действию обычные стены превращаются в бесконечные зеленые равнины, след которых давно стерся с лица земли, или в густые леса, остатки которых исчезли около века назад. Да, в последнее время такие пейзажи с нотками nostalgy за безвозвратно ушедшим прошлым Земли снова вошли в моду. И какой-нибудь богатей с радостью платил за них большие деньги, чтобы потом в узком кругу семьи и друзей полюбоваться чужим мастерством и силой воображения.
К сожалению, последнего в моих работах было с избытком, а это не всегда принимали окружающие. Увы, но мои картины покупали нечасто. А между тем апартаменты в центре города требовали немалых расходов. Но, черт возьми, разве я могла их продать? Разве могла проститься с квартирой, с которой связано столько воспоминаний?
Мои пальцы невольно сжались на ручке сумки. Нет, я из кожи вон вылезу, только чтобы не растерять то, что у меня еще осталось! И плевать на все эти глупые разговоры, которые ходят в высшем свете. Пусть плетут кружево лжи, пусть развлекаются за чужой счет, главное, чтобы в моем распоряжении оставались их кошельки.
В тот вечер я едва дождалась аукциона, на котором даже продали одну из моих картин. Пожалуй, это стало единственным неоспоримым плюсом, а вот минусов…
Я забралась в машину и, откинувшись на спинку кресла, устало прикрыла глаза. Только вот после таких вечеринок почему-то всегда так гадко на душе и хочется поскорее в душ. Ну ничего, сейчас посижу еще пару минут в машине, немного приду в себя, и домой... мои губы невольно расползлись в блаженной улыбке.
Но стоило музыкальной трели из динамика разорвать тишину салона, как мое состояние «я почти в нирване» испарилось без следа. Господи, ну кому понадобилось звонить в такой час? Наверняка ведь номер набрал какой-нибудь сильно выпивший «центр вселенной» из местной тусовки, которому срочно понадобилось вынести кому-нибудь мозг. Не стану отвечать! Кому должна, всем прощаю. Но я все же заставила себя взглянуть на экран, светившийся на автомобильной панели управления, и тотчас все былое раздражение развеялось без следа.
Всего на долю секунды я замерла в удивлении. Нет, сам по себе звонок от этого человека не вызвал бы у меня такой реакции, но по общей линии… да еще и глубокой ночью... Для такого поступка он всегда был слишком тактичен и старомоден. Мой Питер Хопкинс ни за что не стал бы тревожить меня в такое время без веской на то причины. И как бы я ни устала, как бы в данный момент ни ненавидела всех людей на этой чертовой Земле и ее колониях, но не ответить тому, кто с некоторых пор значил для меня слишком многое, не могла.
Рука сама потянулась к экрану, и я приняла вызов. Крохотное окошко засветилось бледно-голубым светом, и над ним возникла трехмерная голограмма сенатора Питера Хопкинаса. В реальной жизни высокий и довольно крупный мужчина теперь выглядел настоящим лилипутом и мог уместиться на ладони. Его пронзительные голубые глаза... Сначала мне показалось, они смотрят прямо на меня, но вскоре стало ясно: это всего лишь запись.
«Алекс, прости, что беспокою тебя в такое время…» – его голос прозвучал как всегда спокойно и уверенно, однако я сразу уловила в интонации какие-то тревожные нотки.
«… но я бы хотел увидеться с тобой прямо сейчас, – на несколько секунд Хопкинс замялся, словно не решаясь договорить фразу до конца, но затем все же продолжил: – Мне нужна твоя помощь. Приезжай, как только сможешь…» Я невольно взглянула на циферблат: светящиеся в полумраке цифры на панели управления показывали давно за полночь.
«Даже если будет очень поздно, я все равно буду ждать», – словно читая мои мысли договорил сенатор.
Голограмма подернулась легкой рябью, и, напоследок мигнув, исчезла. А я все сидела в кресле, но в отличие от неподвижного тела в голове сейчас проносились сотни мыслей. Кажется, за все время нашего знакомства Питер Хопкинс впервые обратился ко мне за помощью. Так что же могло произойти?! Почему ему вдруг так срочно понадобилось со мной увидеться? Впрочем, все эти вопросы совсем не помешали принять мгновенное решение. Я склонилась над небольшим виртом, закрепленным у меня на запястье, и быстро задала автомобилю новые координаты. Мотор тотчас взревел, а через несколько секунд машина оторвалась от посадочной площадки и понеслась по привычной паутине воздушных трасс.
Но следить за дорогой в таком тревожном состоянии я вряд ли могла, поэтому пришлось включить автоуправление. И теперь уже без страха угодить в аварию я уставилась в окно, но мысли… мысли в этот момент неслись вскачь.
Странное сообщение просто не выходило у меня из головы, а перед глазами все еще стаяло лицо сенатора.
Лицо! Я должна его увидеть... должна понять... Внутренняя пружина тревоги и ожидания натянулась до предела, воздух внезапно сгустился, и мне даже показалось, что я вязну, застываю в нем словно мошка в янтарной смоле. Но я все же заставила себя сделать несколько шагов и подойти к Хопкинсу.
Бледная, с легкой желтизной кожа, как и бумага в старинных книгах из его коллекции, а глаза... заглянуть в них оказалось страшнее всего. Они были открыты, но взгляд… Боже мой, такой неподвижный и тусклый! В нем не было ничего! Даже самой жизни! А потом я заметила то маленькое аккуратное пятнышко на его виске, от которого тянулось несколько кровавых дорожек прямо к шее и терялось где-то за воротом рубашки.
Неужели… Передо мной в одночасье будто разверзлась пропасть, и только единственный шаг еще отделял от нее: глупая, иррациональная надежда, что это всего лишь ошибка и он все еще жив.
Я потянулась к запястью Хопкинса. Его рука показалась такой холодной, что меня пробрала дрожь. Да где же этот чертов пульс?! Пальцы все еще пытались его отыскать, но где-то глубоко внутри я уже знала правду: биение жизни в этом теле давно остановилось.
Как только последняя призрачная надежда развеялась дымкой, мир словно раскололся на части. Голова закружилась, будто я и в самом деле сейчас падала, а мое сердце в тот момент так кричало и корчилось от боли, что хотелось вырвать его из груди. Не знаю, сколько я так простояла. Почему-то страшно было отвести взгляд от Хопкинса, но и смотреть в его восковое лицо казалось в высшей степени мучительным. И все же мне удалось в конце концов взять себя в руки.
Так... наверное, сенатор пил чай, когда это случилось. На мгновение в серебристом заварочном чайнике и таком же начищенном до блеска подносе отразилось мое чересчур вытянутое, как в кривом зеркале, лицо. Глаза казались выпученными и круглыми, а приоткрытый рот, наоборот растягивался в какой-то гротескной ухмылке.
Я прикоснулась к собственному лицу, словно все еще сомневаясь в том, что вижу именно себя. Настолько сейчас весь мир казалась чем-то неправильным и нереальным. Пальцы скользнули по идеально гладкой коже и запутались в прядях волос. «Цвет вороного крыла. Именно так про них говорил Питер Хопкинс», – мелькнуло краткое, словно вспышка, воспоминание.
Я снова невольно взглянула на сенатора. Какая-то часть меня все еще отказывалась верить в происходящее, но другая – уже осознала потерю, и это именно она сейчас безутешно рыдала, прощаясь с близким человеком.
Я снова будто выпала из реальности на какое-то время и очнулась только благодаря сообщению САУ: «Леди Александра, напоминаю: время пребывания на частной посадочной площадке без разрешения владельца строго ограничено».
Я вздрогнула от неожиданности. Черт! Как не вовремя! Но смерть одного человека действительно не останавливает течения жизни остальных миллионов. В последний раз я оглянулась на сенатора, уже стоя на пороге комнаты.
Теперь передо мной была снова та же картина, которая навсегда запечатлелась в затухающем сознании моего друга: большое панорамное окно и город, светящийся миллионами огней. На секунду мне показалось, что это не я сейчас смотрю на него, а сам город заглядывает в комнату, огромный и непостижимый в своем величии. А ведь, возможно, именно сейчас где-то там среди бесконечных небоскребов и воздушных трасс прячется убийца. Эта мысль кольнула иглой и заставила замереть на месте. Как же я ненавидела его, того незнакомого, но уже принесшего горе и в этот дом, и в мою жизнь. Я не знала, как он выглядел, но уверенность в его чудовищности изнутри не вызывала никаких сомнений. Ведь он посмел украсть у меня тысячи спокойных тихих вечеров и задушевных разговоров, миллионы радостных и грустных мгновений, потому что отнял и самого Хопкинса.
Я взглянула на фигуру Питера, застывшую в кресле. Тени в полумраке всегда казались мне какими-то таинственными, но теперь они производили гнетущее впечатление. Тьма словно медленно поглощала эту комнату вместе с тем, что в ней находилось. Конечно же, я понимала: это всего лишь плод моего воображения, но избавиться от неприятного ощущения уже не могла.
Нет, нет! Не хочу помнить Хопкинса таким! Пусть лучше в воспоминаниях останется его всегда такой проницательный взгляд и нечастая, а от того особенно ценная улыбка.
Только когда я вышла из комнаты, почувствовала некоторое облегчение и смогла мыслить более здраво. То, что следовало сообщить о случившемся в полицию, не вызывало никаких сомнений. Однако и во всеуслышание заявить, что была в такой час в квартире сенатора я тоже не могла. Слухи слухами, но до сих пор они оставались полностью бездоказательными. И мне не хотелось, чтобы это изменилось. Нет-нет, я не желала лишний раз марать в грязи имя достойного человека. Тем более, что я ничем не могла помочь следствию, ведь ни о личности преступника, ни о причинах, побудивших его пойти на убийство, ничего не знала.
«Камеры наблюдения скорей всего отключены так же, как и роботы», –¬ предположила я. Но проверить это все-таки стоило! А поскольку все коды доступа Питер Хопкинс выдал мне еще в начале нашего знакомства, легко подключилась через вирт к системе охраны квартиры. Да уж… кто-то в ней поработал на славу, действительно отключив и роботов, и камеры. Таинственный преступник заранее подготовился к нападению на Хопкинса. Его действия совсем не выглядели спонтанными. Вот черт, и кому мой друг мог настолько помешать? Впрочем, у сенатора действительно могли быть враги, о которых я не имела ни малейшего понятия.
Я отключила вирт от охранной системы и зашагала по знакомому коридору, стремясь поскорее покинуть квартиру, но у кабинета снова невольно приостановилась. От вида беспорядка, оставленного в нем убийцей, мои пальцы сжались в кулаки.
«Леди Александра, – послышался голос из встроенного в ухо динамика, – через несколько минут должно прийти уведомление о штрафе «за несанкционированную парковку». Голос САУ прозвучал по-механически холодно и бездушно, у меня же внутри сейчас полыхал вулкан из ненависти и боли. «Да к дьяволу все эти штрафы!» – чуть не выкрикнула я, но разум все-таки возобладал над чувствами. Попадать в регистратор нарушений было нельзя, иначе никакого инкогнито мне бы уже не светило.
На улице я внимательно огляделась по сторонам. Но соседние посадочные площадки оказались пусты. Так что я, больше не колеблясь ни секунды, прошла от двери квартиры до своей машины.
На запрос вирта САУ ответила мгновенно. Дверца машины отъехала в сторону, и я забралась в салон. «Только не вздумай сломаться», – мысленно взмолилась при этом. Излишнее промедление или поломка теперь могли стоить неприятных разбирательств сначала с полицией, а потом и с журналистами, которые раздули бы факт моего присутствия в доме сенатора глубокой ночью до невероятных масштабов. Нет, Питер Хопкинс не заслуживал общественного порицания.
Я прикоснулась к панели управления и только теперь заметила, как у меня дрожат пальцы. В таком состоянии и до аварии недалеко! «Так, соберись, Алекс», – мысленно приказала я, а затем, с трудом сконцентрировав внимание на вирте, переключила машину на автоуправление. Теперь за мою жизнь полностью отвечала САУ, и, несмотря на все свои сбои, она казалась в данный момент гораздо надежней, чем собственные руки.
Корпус машины почти неощутимо завибрировал и плавно поднялся в воздух, а мой взгляд в последний раз скользнул по темным проемам знакомых окон. На долю секунды мне показалось, будто в одном из них как-то странно покачнулась тень. Неужели в квартире кто-то есть? Убийца?! И моментально внутри все похолодело от этой мысли. Но возможно ли, чтобы он все это время находился на месте преступления? И я тут же отрицательно покачала головой. Нет-нет, все комнаты проверены. А тень… возможно, просто показалось или это всего лишь штора всколыхнулась, когда заработала система подачи воздуха? Впрочем, ни опровергнуть, ни наоборот подтвердить никакое из этих предположений я уже не могла. Оставалось только вызвать полицию.
Я дала команду вирту подключить функцию «Аноним» и вышла в общую сеть.
Глава 2
«Это она…» «Та самая?» «Не может быть…»
Все тот же знакомый шепот за спиной…
Я глубоко вздохнула, платье на груди всколыхнулось легкой бирюзовой волной. Успокойся, Алекс, ты еще и не с таким справлялась! Я расправила плечи, и гордо подняла голову. Да, знаю, сплетни порой бывают опасней змеиного яда, но у меня, похоже, уже начал вырабатываться иммунитет. Так что пусть сборище местных толстосумов и фальшивых моралистов бьется в припадке, пусть с упоением перетряхивает чужое белье в надежде отыскать еще одно пятнышко грязи и раздуть его до размеров океана, теперь я понимаю: это лишь пустое злословие…
Я мысленно усмехнулась, рассматривая разряженную толпу. Как же… все – сплошь цвет Лондонского общества! Казалось бы, ну и какое ему дело до начинающей художницы Александры Беннет? И тут, увы, вступало в силу первое «но»: принадлежность к одному из тех древних знатных семейств, корни которых уходили еще ко временам Тюдоров.
Да, такими как мы всегда гордилась старая добрая Англия и вдруг… любовница сенатора, что тоже, казалось бы, само по себе не страшно. Однако дальше появлялось уже второе «но»: та самая нижняя палата, которая беззвучно и тем не менее во всеуслышание заявляла об отсутствии титула и родословной… Да, мой так называемый «любовник» безроден, что для местной аристократии как бельмо на глазу!
Я отсалютовала бокалом очередному знакомому. Чувствую, еще немного – и маска благопристойности слетит с моего лица, как осенние пожухлые листья от порыва ветра. Ох, как же я ненавижу этот дешевый спектакль! Да будь моя воля, давно бы наплевала на этот прием и вернулась домой, однако жить-то на что-то нужно потомку славного и… давно обнищавшего рода.
Я вздохнула, думая о том небольшом аукционе, который и завершит этот долгий вечер. Там у меня хотя бы будет шанс продать что-нибудь из своих работ. Ведь обычно организаторы таких мероприятий стараются выставлять картины не только именитых мастеров, но и начинающих художников.
Да… аукционы – единственное, что важно на таких приемах! Всегда интересно смотреть, как под натиском чужих фантазий реальный мир на время исчезает, уступая место голографической иллюзии. Это благодаря ее действию обычные стены превращаются в бесконечные зеленые равнины, след которых давно стерся с лица земли, или в густые леса, остатки которых исчезли около века назад. Да, в последнее время такие пейзажи с нотками nostalgy за безвозвратно ушедшим прошлым Земли снова вошли в моду. И какой-нибудь богатей с радостью платил за них большие деньги, чтобы потом в узком кругу семьи и друзей полюбоваться чужим мастерством и силой воображения.
К сожалению, последнего в моих работах было с избытком, а это не всегда принимали окружающие. Увы, но мои картины покупали нечасто. А между тем апартаменты в центре города требовали немалых расходов. Но, черт возьми, разве я могла их продать? Разве могла проститься с квартирой, с которой связано столько воспоминаний?
Мои пальцы невольно сжались на ручке сумки. Нет, я из кожи вон вылезу, только чтобы не растерять то, что у меня еще осталось! И плевать на все эти глупые разговоры, которые ходят в высшем свете. Пусть плетут кружево лжи, пусть развлекаются за чужой счет, главное, чтобы в моем распоряжении оставались их кошельки.
В тот вечер я едва дождалась аукциона, на котором даже продали одну из моих картин. Пожалуй, это стало единственным неоспоримым плюсом, а вот минусов…
Я забралась в машину и, откинувшись на спинку кресла, устало прикрыла глаза. Только вот после таких вечеринок почему-то всегда так гадко на душе и хочется поскорее в душ. Ну ничего, сейчас посижу еще пару минут в машине, немного приду в себя, и домой... мои губы невольно расползлись в блаженной улыбке.
Но стоило музыкальной трели из динамика разорвать тишину салона, как мое состояние «я почти в нирване» испарилось без следа. Господи, ну кому понадобилось звонить в такой час? Наверняка ведь номер набрал какой-нибудь сильно выпивший «центр вселенной» из местной тусовки, которому срочно понадобилось вынести кому-нибудь мозг. Не стану отвечать! Кому должна, всем прощаю. Но я все же заставила себя взглянуть на экран, светившийся на автомобильной панели управления, и тотчас все былое раздражение развеялось без следа.
Всего на долю секунды я замерла в удивлении. Нет, сам по себе звонок от этого человека не вызвал бы у меня такой реакции, но по общей линии… да еще и глубокой ночью... Для такого поступка он всегда был слишком тактичен и старомоден. Мой Питер Хопкинс ни за что не стал бы тревожить меня в такое время без веской на то причины. И как бы я ни устала, как бы в данный момент ни ненавидела всех людей на этой чертовой Земле и ее колониях, но не ответить тому, кто с некоторых пор значил для меня слишком многое, не могла.
Рука сама потянулась к экрану, и я приняла вызов. Крохотное окошко засветилось бледно-голубым светом, и над ним возникла трехмерная голограмма сенатора Питера Хопкинаса. В реальной жизни высокий и довольно крупный мужчина теперь выглядел настоящим лилипутом и мог уместиться на ладони. Его пронзительные голубые глаза... Сначала мне показалось, они смотрят прямо на меня, но вскоре стало ясно: это всего лишь запись.
«Алекс, прости, что беспокою тебя в такое время…» – его голос прозвучал как всегда спокойно и уверенно, однако я сразу уловила в интонации какие-то тревожные нотки.
«… но я бы хотел увидеться с тобой прямо сейчас, – на несколько секунд Хопкинс замялся, словно не решаясь договорить фразу до конца, но затем все же продолжил: – Мне нужна твоя помощь. Приезжай, как только сможешь…» Я невольно взглянула на циферблат: светящиеся в полумраке цифры на панели управления показывали давно за полночь.
«Даже если будет очень поздно, я все равно буду ждать», – словно читая мои мысли договорил сенатор.
Голограмма подернулась легкой рябью, и, напоследок мигнув, исчезла. А я все сидела в кресле, но в отличие от неподвижного тела в голове сейчас проносились сотни мыслей. Кажется, за все время нашего знакомства Питер Хопкинс впервые обратился ко мне за помощью. Так что же могло произойти?! Почему ему вдруг так срочно понадобилось со мной увидеться? Впрочем, все эти вопросы совсем не помешали принять мгновенное решение. Я склонилась над небольшим виртом, закрепленным у меня на запястье, и быстро задала автомобилю новые координаты. Мотор тотчас взревел, а через несколько секунд машина оторвалась от посадочной площадки и понеслась по привычной паутине воздушных трасс.
Но следить за дорогой в таком тревожном состоянии я вряд ли могла, поэтому пришлось включить автоуправление. И теперь уже без страха угодить в аварию я уставилась в окно, но мысли… мысли в этот момент неслись вскачь.
Странное сообщение просто не выходило у меня из головы, а перед глазами все еще стаяло лицо сенатора.
