Но это будет после, когда я буду писать свой «Реквием»…
А потом мы гуляли в парке, пили кофе с круассанами, курили самокрутки, бродили по ночной Пулковской обсерватории. А когда ехали обратно, я отдал ей найденный в машине долг – десять рублей, которые она доплатила за кофе, потому что у меня не было мелочи, а у кассирши сдачи. Я вложил монетку ей в ладонь. Она сопротивлялась, не хотела брать. Тогда я крепко сжал её руку. Мы ехали молча. Не знаю, о чём думала она, а мне было просто приятно – никогда прежде я не ощущал такого нежного тепла и прилива собственных сил. Ситуация перенапряглась и стала неловкой.
Я сказал:
- Если ты хочешь подержаться за ручки - мы можем сделать это без денег…
Если посмотреть на эту фразу под острым углом, то можно разглядеть в ней нотки оскорбления.
Она перестала сопротивляться и убрала монетку в карман. Мы снова ехали молча.
Стоя возле её дома, снова о чём-то болтали. А когда повисла пауза, она сказала:
- Ну, я пошла?
Вопрос, в принципе, провокационный. Для меня – убийственный. Что можно ответить? Скажешь «нет, не уходи», так это будет намёком на продолжение. Да и что дальше? Предложить поехать ко мне? Я лично против такого расклада при первой встрече с приличной девушкой – для этого существуют другие. И я ответил:
- Иди…
Но она из машины не вышла. Вместо этого посмотрела на меня с неподдельным удивлением, и сказала:
- То есть ты вот так вот просто меня отпускаешь?
- Да, - ответил я, твёрдо уверенный в нерушимости своих железобетонных принципов, при этом добавив жуткую чушь. – Мне тебя деть некуда…
- Некуда деть… - промолвила она, и на лице её обозначилась работа мысли. – Забавно звучит…
По всему судя, уходить она по-прежнему не собиралась. Но я не проявлял никаких эмоций, лишь попросил одну сигаретку на утро, сославшись на то, что лень крутить. Она оставила пачку. Чмокнула меня в щёку, и всё-таки вышла.
В пачке ментолового «Вог» было три штучки. С таким наслаждением я ни курил никогда…
Следующее утро выдалось пасмурным, к тому же я ехал на работу. Как и все влюблённые, я был слеп, глух и немного туповат. Это я понял, когда в утреннем отражении увидел свою дурацкую улыбку. Сначала показалось, что зеркало надо мной подшучивает, но нет, я просто от этого отвык.
Плохо помню, как доехал до работы. Совершенно не помню, что делал там. Но всё время думал о ней, что естественно, и к пяти часам не выдержал - отправил сообщение, мол, спасибо за прекрасный вечер, когда увидимся снова, и всё такое. А зря. Действовал стандартно, чтобы ей приятно, а надо было по-другому. Только как? Наверное, надо было быть грубее и решительнее, не спрашивать, а приказывать. Впрочем…
Шли дни. Я дышал воспоминаниями каждой проведённой с ней минуты, и корил себя: ну что же ты как пацан, честное слово? В первый раз, что ли? И каждый раз одёргивал себя: так – в первый.
Никогда и ни с кем я не чувствовал себя так свободно и легко. Никогда моё ликование и радость встречи не были такими эгоистичными и не прятались так глубоко. Не случалось такого, чтобы я был открыт перед незнакомым, в общем-то, человеком. Не было и такого, чтобы я не боялся показать свою слабость. А ведь тогда, в парке, когда она сказала, что устала, я заметил:
- Нелегко на каблучках-то, да по гравию…
- Да, - ответила она, - что-то я не подумала.
«Подумала, подумала, - подумал я, заметив и оценив стремление показать себя, - ещё как подумала». А вслух сказал:
- Хочешь, понесу тебя на руках? Правда, не далеко – упадём оба.
Это была та самая шутка с долей шутки. Риск предсказания действительно был.
Мне даже кажется, что возникни неловкое молчание, оно стало бы самым приятным моментом. Ведь, что может быть дороже, когда рядом человек, с которым хорошо молчать вместе? Но мы болтали, а я такой молчун…
Вскоре стало ясно, что всё пошло не так. Оставалось разобраться только, когда именно, куда и почему. Но и этот момент я прошляпил. На следующие выходные, друзья и дача оказались ей дороже. Наверное, ошибкой стало то, что я впервые унизился – после такого мне бы взять да исчезнуть, как всегда и делал прежде, но я продолжал назойливо требовать встречи. Показал, что зависим - значит, пропал. Это истина известная всем. Но Катю я ставил превыше всего, и с принципами расставался не жалея. Может я и не так слаб, коли впервые намеренно перешагнул через врождённую гордость и осознанно шёл на провал?
Тем не менее, через две недели вторая встреча состоялась…
А что есть в женщине кроме головы и походки?
Прежде всего – манеры. Этот момент острее всех аспектов внешности. Тут важно всё, и сложившегося в начале совместного пути мнения уже ни что не сможет изменить.
Начать можно с того, что и как она говорит. Голос должен быть мягким, чуть тихим, насыщенно-спокойным. Тон разговора – доверительный. Не болтушка. Минимум умных слов и терминологии, лаконичные чёткие высказывая без пространственных суждений, отсутствие пошлостей, только лёгкие и уместные к случаю не матерные ругательства. Сюда же относится и смех. Он может быть разным: заливистым и звонким, сдержанным хихиканьем или отрывистым с придыханием, да много каким ещё. Проще назвать сопровождающие его исключения: лошадиное ржание, широко открытый рот, и глупая мимика, если уж пробрало до слёз. Ну и, конечно же, лучший собеседник – хороший слушатель, который не витает в облаках во время разговора и молчания, а смотрит оппоненту в лицо.
То же самое и с жестами. Они должны случаться только на порыве, на эмоциях. Никаких усилений сказанного или попыток выразить то, для чего не находится слов, не допускается – это прерогатива мужчин.
Если женщина курит, то она обязана делать это элегантно. Затяжки небольшие, редкие, но медленные и глубокие, а выдох ещё более медленный, в сторону и тоненькой струйкой. При этом сигарета должна быть тонкой и удерживаться самыми кончиками пальцев, а растопыренная пятерня должна демонстрировать маникюр.
Кстати, пара слов о нём. Вопреки модным тенденциям и всяческим бабским глупостям, мужчины признают только три варианта: бесцветный лак, нежно-розовые тона, максимально приближенные к естественным, и насыщенно-красный. Длина ногтей – средняя. Всё.
В принципе, это относится ко всем местам и случаям жизни. Особняком стоит только общепит. Женщина не должна есть много – не более одного блюда, за исключением десерта. Маленькими кусочками, если только это не спагетти, снимая пищу с вилки губами, а не зубами, тщательно пережёвывая и незаметно глотая. О многом может сказать и выбор алкогольных напитков. Идеал – сухое вино. Особую душевную радость доставляет, когда она говорит: «Знаешь, я бы выпила ещё бокальчик…». При этом лично я выражаю почтение барышням знакомым с культурой потребления водки, а также с тем, что её не пьют, а кушают. Любительницы смешивать крепкий алкоголь с колой, заедать коньяк лимоном и ароматизированного пива – идут лесом.
Немаловажной деталью являются и позы. По большому счёту ограничение только одно – сидение с широко расставленными ногами. В остальном полная свобода выбора. Не буду нудить про невербалику, но скрещивать ноги вредно. Сидеть развалившись – некрасиво, даже в темноте кинозала. Нельзя подпирать стену плечом, челюсть кулаком, и скрещивать руки на груди тоже воспрещается. А вот положить локти на стол, чуть склонённую голову на скрещенные ладошки и при этом мечтательно улыбаться, смотря своему мужчине в глаза – это поощряется. Чем? Узнаете, когда попробуете.
И всё это опирается на спину. Прямая осанка – сама по себе предмет эстетического наслаждения и гордости, квинтэссенция и показатель женственности, а с прогибом - так и вовсе сексуальности.
И, наверное, последнее – это манера одеваться. Ясно, что по ситуации. Понятно, что всего гардероба не перечислишь. Но следует помнить, что джинсы – вещь утилитарная. Сарафан не смотрится с тоненькими ножками, а платье в обтяжку – с маленькой грудью. Короткие пуховики – табу. Обувь грубого мужского фасона – харам. Дурацкие шляпы и шапки, вычурные шарфы – тоже никак нельзя. Длина пальто обратно пропорциональна высоте сапог, а шуба поддерживается платком на голове. При этом любой образ подкрепляется аксессуарами. Их может быть много, главное чтоб не по-цыгански и уместно. И не следует забывать, что сексуальность не в чрезмерной открытости, а в минимуме правильно показанных частей тела, дающих волю фантазии.
Кажется, в прошлый раз я говорил про идеал?..
Вторая встреча. В субботу. На том же месте, но тремя часами ранее. Также светило солнце, навевая совсем другие мысли. На дворе стоял всё тот же сентябрь – месяц традиционно необузданной любви – только теперь он сбивал весь романтический флёр. А вот людей по бульвару Толстого шло куда как меньше, что заставляло с особо внимательной тоской всматриваться в их серые лица.
Она пришла. Находясь в состоянии очевидно подбитого романтизма, фальшивую унылость её внешности я разглядел сразу. Но промолчал. К чему лишние слова, когда и так ясно, что видеть меня она не особо-то и хочет. Зачем пришла тогда?
Но она пришла и сказала:
- Что-то мне не очень хорошо. Отравилась чем-то, наверное…
- Бывает… - ответил я, и медленно тронул машину с места.
- А куда мы едем?
- Как ни удивительно, но в парк. Но в другой.
- То есть, у тебя есть план? – спросила она, и в голосе её мелькнули нотки одобрительного удивления.
Я уже понял, что моя прошлая попытка угодить ей во всём, ни о чём не спрашивая и ничего не навязывая, произвела впечатление нерешительности и безынициативности.
- Да! – твёрдо ответил я. – Хочу показать тебе место, с которого началась моя журналистская юность…
Мы ехали, говорили обо всём. Так, например, она пожаловалась, что очень устаёт. Когда я спросил «Тебе нравится твоя работа?», она ответила «Да». А на вопрос «Не хочешь ли её сменить?», ответ был тот же. Такова женская логика. Такова женская суть – обманывать всех, только лишь не признаться бы в правде самой себе. Мне это привычно. Я это проигнорировал. Зато отсутствие неприятного разговора «по душам», который я планировал, о чём её и предупредил заранее, влияло явно благотворно – унылость как ветром сдуло, и на её веснушчатом лице заиграла лёгкая небрежная улыбка, которую я так люблю (любил?..), что в очередной раз и сбило меня с пути истинного.
Мы шли по Баболовскому парку. Он неплох, нравится мне своей дикой неухоженностью, но местами не очень-то приятен – там насилуют женщин, сатанисты или просто живодёры расчленяют собак, шатается подвыпившая молодежь. В общем, нечасто, но бывает всякое. И, тем не менее, мы гуляли. Непрестанно контролируя обстановку вокруг, я часто заглядывал ей в глаза, сдувал с её волос отнюдь невыдуманную соринку, подстраивался под её шаг. А у неё, как обычно, зазвонил телефон. «Да, мы уже в парке гуляем, - ответила она невидимому собеседнику, - конечно, потом перезвоню».
- Подруга… - пояснила она мне.
Не врала – слух у меня острый, и женский голос в трубке я расслышал чётко. Это «мы» вкупе с осведомлённостью третьего лица, меня весьма порадовало: значит, обо мне и предстоящих планах подружке было известно заранее. В воздухе запахло успехом.
Я подвёл её к одноэтажным руинам.
- Господи, что это? – спросила она, с презрением глядя на остатки былого великолепия.
- Не поверишь, - говорю, - дворец, Баболовский...
- Странно… столько лет прожила в Царском, и никогда здесь не была…
- Пойдём. Интересное дальше…
С обратной стороны дворца маленький пруд – Серебряный, называется – а на деле так лягушатник ряской и рогозом поросший. Рядом ель. Под ней цветы и камень. На камне табличка: «Здесь похоронен… погибший…».
Я всегда думал о ней хорошо. Но она оказалась ещё умнее, чем может показаться любая женщина. Она спросила:
- Дата гибели странная… и почему он здесь похоронен?
- Умница, правильно подметила. А вот если б я завесу этой тайны не приоткрыл, то кто б меня в журналисты взял?..
В том то и дело, что лишь приоткрыл. Размотав клубок конкретики, так и не докопаться до истины, сделав при этом сенсационное открытие – квинтэссенция мастерства «настоящего» журналиста. Архивные данные прояснили многие моменты жизни и смерти Юлика Чахурского, породив ещё больше вопросов. А главная цель, трепещущая умы краеведов – обнародование его фотографии – так и не была достигнута. Катя же, судя по реакции, осталась к этому рассказу равнодушна – не о смертях сорок первого хотят говорить такие вот девчонки…
Но меня это не задело. Мой план только расправлял плечи.
С другой стороны дворца водоёмчик побольше – заплотиненная река, превратившаяся в озерцо. Чистая прозрачная вода. Среди опавших листьев болтаются на её подёрнутой рябью поверхности жиреющие к зиме утки. А на берегу снова камень. Большой, хитро обтёсанный, лежит он, примкнув к одинокой сосне. Обывателю и в голову не придёт, что это уходящая вглубь веков и песка скамейка. Когда-то, сидя на ней, позировала неизвестному фотографу последняя императрица.
Я убеждён, что любой барышне польстит мужское стремление запечатлеть её на фото. Но Катя отказалась сидеть на холодном. Мне, как убеждённому монархисту, ставящему свою любовь выше царской семьи, было неприятно. И я повёл её дальше.
Аллея серебристых ив. Я никого и никогда не приводил сюда. Мы шли, и я млел от новизны трепещущих ощущений – первый раз, он такой. Я убеждал её в правильности своих исторических и политических взглядов. Она парировала: мол, монархизм не возможен без сословности. «Умная попалась. Чересчур, - думал я, а вслух рассуждал об ужасном бардаке, который происходит в настоящем оттого, что слишком много вольностей и возможностей досталось потомкам рабочих и крестьян, которым чужды такие понятия, как честь, благородство и щедрость». Утверждал, что захваченная плебеями власть породила новую волну хамства, дикой наглости, необузданного нуворишества. Она была не согласна, но молчала.
Баба, таящая слова и не идущая на конфликт, опасна. Я это знал. Но, ослеплённый светлейшими чувствами, этот момент проморгал.
Мы шли, а вслед за нами шаркало дырявыми тапками настырное, столь ненавистное влюблённому человеку время. Я откровенно устал от пешей прогулки – следствие пристрастия к комфортному автомобилю. И не смея в этом признаться, я вёл её обратно к выходу.
От еды она отказалась. От кофе - тоже. Памятуя о любви к красивым видам, я повёз её в Павловск. А там снова река и каменная скамья на крутом берегу. Но теперь она посидеть не отказалась – сама устала, что видно было по ускользающей грации движений. И бесконечно подавал признаки жизни её телефон: он то пищал, то вибрировал – кто-то очень сильно её хотел. При очередном звонке я вновь разобрал рвущийся из динамика голос. Мужской голос. Мысленно она от меня удалялась. А я так и не мог подумать о ней плохо…
Довезя её до дома, я спросил:
- Тебя где-то очень ждут?
- Да, - ответила она, - я могу тебе всё рассказать, но мне кажется, что ты такой человек, которому не нравится, когда его грузят лишней информацией.
А потом мы гуляли в парке, пили кофе с круассанами, курили самокрутки, бродили по ночной Пулковской обсерватории. А когда ехали обратно, я отдал ей найденный в машине долг – десять рублей, которые она доплатила за кофе, потому что у меня не было мелочи, а у кассирши сдачи. Я вложил монетку ей в ладонь. Она сопротивлялась, не хотела брать. Тогда я крепко сжал её руку. Мы ехали молча. Не знаю, о чём думала она, а мне было просто приятно – никогда прежде я не ощущал такого нежного тепла и прилива собственных сил. Ситуация перенапряглась и стала неловкой.
Я сказал:
- Если ты хочешь подержаться за ручки - мы можем сделать это без денег…
Если посмотреть на эту фразу под острым углом, то можно разглядеть в ней нотки оскорбления.
Она перестала сопротивляться и убрала монетку в карман. Мы снова ехали молча.
Стоя возле её дома, снова о чём-то болтали. А когда повисла пауза, она сказала:
- Ну, я пошла?
Вопрос, в принципе, провокационный. Для меня – убийственный. Что можно ответить? Скажешь «нет, не уходи», так это будет намёком на продолжение. Да и что дальше? Предложить поехать ко мне? Я лично против такого расклада при первой встрече с приличной девушкой – для этого существуют другие. И я ответил:
- Иди…
Но она из машины не вышла. Вместо этого посмотрела на меня с неподдельным удивлением, и сказала:
- То есть ты вот так вот просто меня отпускаешь?
- Да, - ответил я, твёрдо уверенный в нерушимости своих железобетонных принципов, при этом добавив жуткую чушь. – Мне тебя деть некуда…
- Некуда деть… - промолвила она, и на лице её обозначилась работа мысли. – Забавно звучит…
По всему судя, уходить она по-прежнему не собиралась. Но я не проявлял никаких эмоций, лишь попросил одну сигаретку на утро, сославшись на то, что лень крутить. Она оставила пачку. Чмокнула меня в щёку, и всё-таки вышла.
В пачке ментолового «Вог» было три штучки. С таким наслаждением я ни курил никогда…
Следующее утро выдалось пасмурным, к тому же я ехал на работу. Как и все влюблённые, я был слеп, глух и немного туповат. Это я понял, когда в утреннем отражении увидел свою дурацкую улыбку. Сначала показалось, что зеркало надо мной подшучивает, но нет, я просто от этого отвык.
Плохо помню, как доехал до работы. Совершенно не помню, что делал там. Но всё время думал о ней, что естественно, и к пяти часам не выдержал - отправил сообщение, мол, спасибо за прекрасный вечер, когда увидимся снова, и всё такое. А зря. Действовал стандартно, чтобы ей приятно, а надо было по-другому. Только как? Наверное, надо было быть грубее и решительнее, не спрашивать, а приказывать. Впрочем…
Шли дни. Я дышал воспоминаниями каждой проведённой с ней минуты, и корил себя: ну что же ты как пацан, честное слово? В первый раз, что ли? И каждый раз одёргивал себя: так – в первый.
Никогда и ни с кем я не чувствовал себя так свободно и легко. Никогда моё ликование и радость встречи не были такими эгоистичными и не прятались так глубоко. Не случалось такого, чтобы я был открыт перед незнакомым, в общем-то, человеком. Не было и такого, чтобы я не боялся показать свою слабость. А ведь тогда, в парке, когда она сказала, что устала, я заметил:
- Нелегко на каблучках-то, да по гравию…
- Да, - ответила она, - что-то я не подумала.
«Подумала, подумала, - подумал я, заметив и оценив стремление показать себя, - ещё как подумала». А вслух сказал:
- Хочешь, понесу тебя на руках? Правда, не далеко – упадём оба.
Это была та самая шутка с долей шутки. Риск предсказания действительно был.
Мне даже кажется, что возникни неловкое молчание, оно стало бы самым приятным моментом. Ведь, что может быть дороже, когда рядом человек, с которым хорошо молчать вместе? Но мы болтали, а я такой молчун…
Вскоре стало ясно, что всё пошло не так. Оставалось разобраться только, когда именно, куда и почему. Но и этот момент я прошляпил. На следующие выходные, друзья и дача оказались ей дороже. Наверное, ошибкой стало то, что я впервые унизился – после такого мне бы взять да исчезнуть, как всегда и делал прежде, но я продолжал назойливо требовать встречи. Показал, что зависим - значит, пропал. Это истина известная всем. Но Катю я ставил превыше всего, и с принципами расставался не жалея. Может я и не так слаб, коли впервые намеренно перешагнул через врождённую гордость и осознанно шёл на провал?
Тем не менее, через две недели вторая встреча состоялась…
***
А что есть в женщине кроме головы и походки?
Прежде всего – манеры. Этот момент острее всех аспектов внешности. Тут важно всё, и сложившегося в начале совместного пути мнения уже ни что не сможет изменить.
Начать можно с того, что и как она говорит. Голос должен быть мягким, чуть тихим, насыщенно-спокойным. Тон разговора – доверительный. Не болтушка. Минимум умных слов и терминологии, лаконичные чёткие высказывая без пространственных суждений, отсутствие пошлостей, только лёгкие и уместные к случаю не матерные ругательства. Сюда же относится и смех. Он может быть разным: заливистым и звонким, сдержанным хихиканьем или отрывистым с придыханием, да много каким ещё. Проще назвать сопровождающие его исключения: лошадиное ржание, широко открытый рот, и глупая мимика, если уж пробрало до слёз. Ну и, конечно же, лучший собеседник – хороший слушатель, который не витает в облаках во время разговора и молчания, а смотрит оппоненту в лицо.
То же самое и с жестами. Они должны случаться только на порыве, на эмоциях. Никаких усилений сказанного или попыток выразить то, для чего не находится слов, не допускается – это прерогатива мужчин.
Если женщина курит, то она обязана делать это элегантно. Затяжки небольшие, редкие, но медленные и глубокие, а выдох ещё более медленный, в сторону и тоненькой струйкой. При этом сигарета должна быть тонкой и удерживаться самыми кончиками пальцев, а растопыренная пятерня должна демонстрировать маникюр.
Кстати, пара слов о нём. Вопреки модным тенденциям и всяческим бабским глупостям, мужчины признают только три варианта: бесцветный лак, нежно-розовые тона, максимально приближенные к естественным, и насыщенно-красный. Длина ногтей – средняя. Всё.
В принципе, это относится ко всем местам и случаям жизни. Особняком стоит только общепит. Женщина не должна есть много – не более одного блюда, за исключением десерта. Маленькими кусочками, если только это не спагетти, снимая пищу с вилки губами, а не зубами, тщательно пережёвывая и незаметно глотая. О многом может сказать и выбор алкогольных напитков. Идеал – сухое вино. Особую душевную радость доставляет, когда она говорит: «Знаешь, я бы выпила ещё бокальчик…». При этом лично я выражаю почтение барышням знакомым с культурой потребления водки, а также с тем, что её не пьют, а кушают. Любительницы смешивать крепкий алкоголь с колой, заедать коньяк лимоном и ароматизированного пива – идут лесом.
Немаловажной деталью являются и позы. По большому счёту ограничение только одно – сидение с широко расставленными ногами. В остальном полная свобода выбора. Не буду нудить про невербалику, но скрещивать ноги вредно. Сидеть развалившись – некрасиво, даже в темноте кинозала. Нельзя подпирать стену плечом, челюсть кулаком, и скрещивать руки на груди тоже воспрещается. А вот положить локти на стол, чуть склонённую голову на скрещенные ладошки и при этом мечтательно улыбаться, смотря своему мужчине в глаза – это поощряется. Чем? Узнаете, когда попробуете.
И всё это опирается на спину. Прямая осанка – сама по себе предмет эстетического наслаждения и гордости, квинтэссенция и показатель женственности, а с прогибом - так и вовсе сексуальности.
И, наверное, последнее – это манера одеваться. Ясно, что по ситуации. Понятно, что всего гардероба не перечислишь. Но следует помнить, что джинсы – вещь утилитарная. Сарафан не смотрится с тоненькими ножками, а платье в обтяжку – с маленькой грудью. Короткие пуховики – табу. Обувь грубого мужского фасона – харам. Дурацкие шляпы и шапки, вычурные шарфы – тоже никак нельзя. Длина пальто обратно пропорциональна высоте сапог, а шуба поддерживается платком на голове. При этом любой образ подкрепляется аксессуарами. Их может быть много, главное чтоб не по-цыгански и уместно. И не следует забывать, что сексуальность не в чрезмерной открытости, а в минимуме правильно показанных частей тела, дающих волю фантазии.
Кажется, в прошлый раз я говорил про идеал?..
Вторая встреча. В субботу. На том же месте, но тремя часами ранее. Также светило солнце, навевая совсем другие мысли. На дворе стоял всё тот же сентябрь – месяц традиционно необузданной любви – только теперь он сбивал весь романтический флёр. А вот людей по бульвару Толстого шло куда как меньше, что заставляло с особо внимательной тоской всматриваться в их серые лица.
Она пришла. Находясь в состоянии очевидно подбитого романтизма, фальшивую унылость её внешности я разглядел сразу. Но промолчал. К чему лишние слова, когда и так ясно, что видеть меня она не особо-то и хочет. Зачем пришла тогда?
Но она пришла и сказала:
- Что-то мне не очень хорошо. Отравилась чем-то, наверное…
- Бывает… - ответил я, и медленно тронул машину с места.
- А куда мы едем?
- Как ни удивительно, но в парк. Но в другой.
- То есть, у тебя есть план? – спросила она, и в голосе её мелькнули нотки одобрительного удивления.
Я уже понял, что моя прошлая попытка угодить ей во всём, ни о чём не спрашивая и ничего не навязывая, произвела впечатление нерешительности и безынициативности.
- Да! – твёрдо ответил я. – Хочу показать тебе место, с которого началась моя журналистская юность…
Мы ехали, говорили обо всём. Так, например, она пожаловалась, что очень устаёт. Когда я спросил «Тебе нравится твоя работа?», она ответила «Да». А на вопрос «Не хочешь ли её сменить?», ответ был тот же. Такова женская логика. Такова женская суть – обманывать всех, только лишь не признаться бы в правде самой себе. Мне это привычно. Я это проигнорировал. Зато отсутствие неприятного разговора «по душам», который я планировал, о чём её и предупредил заранее, влияло явно благотворно – унылость как ветром сдуло, и на её веснушчатом лице заиграла лёгкая небрежная улыбка, которую я так люблю (любил?..), что в очередной раз и сбило меня с пути истинного.
Мы шли по Баболовскому парку. Он неплох, нравится мне своей дикой неухоженностью, но местами не очень-то приятен – там насилуют женщин, сатанисты или просто живодёры расчленяют собак, шатается подвыпившая молодежь. В общем, нечасто, но бывает всякое. И, тем не менее, мы гуляли. Непрестанно контролируя обстановку вокруг, я часто заглядывал ей в глаза, сдувал с её волос отнюдь невыдуманную соринку, подстраивался под её шаг. А у неё, как обычно, зазвонил телефон. «Да, мы уже в парке гуляем, - ответила она невидимому собеседнику, - конечно, потом перезвоню».
- Подруга… - пояснила она мне.
Не врала – слух у меня острый, и женский голос в трубке я расслышал чётко. Это «мы» вкупе с осведомлённостью третьего лица, меня весьма порадовало: значит, обо мне и предстоящих планах подружке было известно заранее. В воздухе запахло успехом.
Я подвёл её к одноэтажным руинам.
- Господи, что это? – спросила она, с презрением глядя на остатки былого великолепия.
- Не поверишь, - говорю, - дворец, Баболовский...
- Странно… столько лет прожила в Царском, и никогда здесь не была…
- Пойдём. Интересное дальше…
С обратной стороны дворца маленький пруд – Серебряный, называется – а на деле так лягушатник ряской и рогозом поросший. Рядом ель. Под ней цветы и камень. На камне табличка: «Здесь похоронен… погибший…».
Я всегда думал о ней хорошо. Но она оказалась ещё умнее, чем может показаться любая женщина. Она спросила:
- Дата гибели странная… и почему он здесь похоронен?
- Умница, правильно подметила. А вот если б я завесу этой тайны не приоткрыл, то кто б меня в журналисты взял?..
В том то и дело, что лишь приоткрыл. Размотав клубок конкретики, так и не докопаться до истины, сделав при этом сенсационное открытие – квинтэссенция мастерства «настоящего» журналиста. Архивные данные прояснили многие моменты жизни и смерти Юлика Чахурского, породив ещё больше вопросов. А главная цель, трепещущая умы краеведов – обнародование его фотографии – так и не была достигнута. Катя же, судя по реакции, осталась к этому рассказу равнодушна – не о смертях сорок первого хотят говорить такие вот девчонки…
Но меня это не задело. Мой план только расправлял плечи.
С другой стороны дворца водоёмчик побольше – заплотиненная река, превратившаяся в озерцо. Чистая прозрачная вода. Среди опавших листьев болтаются на её подёрнутой рябью поверхности жиреющие к зиме утки. А на берегу снова камень. Большой, хитро обтёсанный, лежит он, примкнув к одинокой сосне. Обывателю и в голову не придёт, что это уходящая вглубь веков и песка скамейка. Когда-то, сидя на ней, позировала неизвестному фотографу последняя императрица.
Я убеждён, что любой барышне польстит мужское стремление запечатлеть её на фото. Но Катя отказалась сидеть на холодном. Мне, как убеждённому монархисту, ставящему свою любовь выше царской семьи, было неприятно. И я повёл её дальше.
Аллея серебристых ив. Я никого и никогда не приводил сюда. Мы шли, и я млел от новизны трепещущих ощущений – первый раз, он такой. Я убеждал её в правильности своих исторических и политических взглядов. Она парировала: мол, монархизм не возможен без сословности. «Умная попалась. Чересчур, - думал я, а вслух рассуждал об ужасном бардаке, который происходит в настоящем оттого, что слишком много вольностей и возможностей досталось потомкам рабочих и крестьян, которым чужды такие понятия, как честь, благородство и щедрость». Утверждал, что захваченная плебеями власть породила новую волну хамства, дикой наглости, необузданного нуворишества. Она была не согласна, но молчала.
Баба, таящая слова и не идущая на конфликт, опасна. Я это знал. Но, ослеплённый светлейшими чувствами, этот момент проморгал.
Мы шли, а вслед за нами шаркало дырявыми тапками настырное, столь ненавистное влюблённому человеку время. Я откровенно устал от пешей прогулки – следствие пристрастия к комфортному автомобилю. И не смея в этом признаться, я вёл её обратно к выходу.
От еды она отказалась. От кофе - тоже. Памятуя о любви к красивым видам, я повёз её в Павловск. А там снова река и каменная скамья на крутом берегу. Но теперь она посидеть не отказалась – сама устала, что видно было по ускользающей грации движений. И бесконечно подавал признаки жизни её телефон: он то пищал, то вибрировал – кто-то очень сильно её хотел. При очередном звонке я вновь разобрал рвущийся из динамика голос. Мужской голос. Мысленно она от меня удалялась. А я так и не мог подумать о ней плохо…
Довезя её до дома, я спросил:
- Тебя где-то очень ждут?
- Да, - ответила она, - я могу тебе всё рассказать, но мне кажется, что ты такой человек, которому не нравится, когда его грузят лишней информацией.
