Но мне всё это было понятно и неинтересно. Чтобы разведать ситуацию в редакции, я задал Дашке добрый десяток вопросов, избегая спрашивать о том, как она туда попала. Оказалось, главный редактор штат корреспондентов переукомплектовал почти в полном составе. Меня это не удивило. Новая метла и метёт по-новому. Прочитай я газету целиком, то и сам бы это заметил. Мало того, половину бывших коллег разогнал бы собственноручно, была б такая возможность. Также Дашка поведала о новом, - втором, - учредителе газеты. Этот факт тоже не был удивительным. Эти шлюхи ещё в моё время запускали свои нетрудовые ручонки в трусы администрации района. Выходит, ублажили, добились своего. Остальные ответы меня по-прежнему не радовали. Люди меняются, а болото остаётся прежним. Стабильность – это хорошо.
О знакомстве с главредом и своих планах на него, я умолчал. Пусть, думаю, будет для Дашки сюрприз, если дело выгорит. Она страсть как нежданчики любит.
Привезли пиццу. Разложив возле дивана стол и уставив его вкусно пахнущими коробками, ребята ушли на кухню. В комнате слышно было, как гремит бокалами Дашка, как Никитос ругается на «неправильный» штопор и как сочно чпокает вытащенная из бутылки пробка.
С полным боекомплектом вернулись они в комнату. Дашка села рядом со мной на диван, а Никитос притараканил табуретку и поставил её с другой стороны стола. Он разлил вино по пузатым бокалам, затем выпрямился и принялся говорить тост. Вид у него был важный и ужасно официозный. Немного помолчав, очевидно, в раздумьях, он помотал шеей, издал несколько горловых звуков, и заявил:
- Ну, за возвращение.
- На Родину, - добавила Дашка.
- Просто – за Родину, - поправил я. - Она у нас одна, и остаётся с нами независимо от того, возвращаемся мы или нет.
Взявши наизготовку по-офицерски, - выставив локоть параллельно полу, - я чокнулся с ними по очереди и осушил бокал до дна. Ребята последовали моему примеру.
- Манерно, - заметил Волковищев.
- Ты где такому позёрству научился? – спросила Дашка.
- Не помню где, но помню у кого. И пока я вдали от Родины отдыхал, его в чуть меньшей дали убили. На этом тему предлагаю закрыть. К тому же у меня тоже есть тост. Наливай, - обратился я к Никитосу, поставив бокал на стол. Он разлил остатки, поставил пустую бутылку на пол и уставился на меня. – За друзей!
Мы снова выпили и расселись по местам. Дашка вздохнула. Повисла пауза. Переглянувшись, все молча посмотрели на еду. «Налетай!», - скомандовал я, и мы налетели. Каждый взял по куску, но каждый из разной коробки. Не знаю почему, но меня всегда коробило, если люди, сидящие за одним столом, пьют разные напитки. Теперь это впервые коснулось еды. С полным ртом «пепперони» я хотел что-то сказать, но, поймав себя на этой мысли, промолчал.
- М-м-м, - промычал Никитос, - обожаю тонкое подпечённое тесто.
- Ты вообще обжора, - сказала Дашка. – Только не в коня корм. Жрёт и худеет, - пояснила она мне.
- Каждый день только это и слышу: надо меньше жрать, надо меньше жрать. А у самой щёки как у хомяка шевелятся, вы только посмотрите, - едва не давясь, он сам захохотал над своей шуткой.
- Не знаю, - ответил я и потрепал Дашку за щеку, - мне хомячки всегда нравились, - в ответ она боднула меня в плечо, и мы засмеялись все вместе.
Пицца была вкусна, но не настолько хороша, насколько бывает. «Мафия» - лучшая пицца в Питере. Но мы были в Царском Селе, и Дашка, конечно, заказала что-то из местных творений.
Когда первый приступ голода был сбит, все расселись поудобнее: мы с Дашкой откинулись на спинку дивана, Волковищев облокотился на стол.
- Чем дальше жить планируете, - спросил я, точно зная, что если спрошу «как?», то Никитос ответит «вместе».
- Мы планируем поднакопить немного денег, ещё чуть занять у родителей, взять небольшой кредит и осуществить нашу мечту, - ответил он. Мне очень не понравились эти «мы» и «нашу». В ответ на мой вопросительный взгляд они с Дашкой переглянулись, и он с гордостью пояснил. – Меня к земле тянет, ты понимаешь. А она развивает свой блог о загородном строительстве, ландшафтном дизайне и прелестях деревенской жизни. Кроме того, у нас хороший знакомый появился, у него два гектара под Сологубовкой, маленький домик и барашки. Он зовёт нас присоединиться. Планы большие: конюшня, козы, молочное производство - экоферма, короче.
- Здорово, - ответил я, - только раньше тебя тянуло вниз, к центру Земли, а теперь – вширь. Здорово.
- А ты чем заниматься думаешь? – спросила Дашка.
- Сексом, - ответил я, - если повезёт. Но сначала – жить и мстить.
- Кому?
- Как ни странно, но людям. Животные мне ничего плохого не сделали.
- М-да, - протянул Волковищев и почесал репу. – Жаль, что наши пути расходятся.
- А я думаю, что они сходятся, - улыбаясь, ответил я. Улыбаться было нечему, но разговор невольно приобретал злобно-противоречивый характер, и это надо было исправлять. – Вам нужны деньги. Их есть у нас, вернее – будут, если мы сумеем помочь друг другу. Мне нужна ваша помощь.
- Но мы никому мстить не хотим, - запротестовала Дашка.
- Да, - поддакнул её будущий муж.
- Оставьте это мне, а вы будете просто работать. За деньги, которые вам так нужны. Оплата труда, может, и не самая великая будет, но выше рынка по любому.
Всерьёз задумавшись, ребята переглянулись. Самые прочные и дружелюбные отношения – денежные. Они же – самые опасные. Цена есть у каждого гражданина и почти что у любого человека, и очень страшно узнать свою. Но я и не думал купить этих доверчивых добряков. Они продались сами. Это я прочёл в их глазах.
Уходя от них, я был удовлетворён и разбит одновременно. Дело сделано, люди куплены. Но какой ценой? Странно, но они продались, хотя никаких сумм озвучено так и не было. Удивительно.
Уходя, я думал о другом: «а знает ли Никитос, что у нас с Дашкой кое-что было?».
В редакцию я припёрся рано, где-то немногим после обеда.
Добрался легко и непринуждённо, если не считать двух увиденных трупов. Первый лежал прямо возле моего дома. Раскинув руки, будто смотря в блёклое небо, он в расслабленной позе лежал на тротуаре, головой уткнувшись в низкие кусты, покрытые маленькими чёрными ягодками. Рядом стоял человек в синей некрасивой форме с нашивкой «полиция» на спине. Тело было накрыто белой тряпочкой. Тряпочка была мала, из-под неё торчали ноги в красных кроссовках с белой галочкой на бортах.
Второго гражданина смерть настигла тремя кварталами выше. На нерегулируемом перекрёстке столкнулись «Митсубиси» и «Ауди». «Митсубиси» получила мощный хук, её развернуло, она вылетела на обочину и намоталась на фонарный столб. Не выдержав удара, столб пошатнулся, накренился и хрустнул метрах в трёх над землёй, но не обломился и не упал. Очевидно, «аутист» нёсся, игнорируя помеху справа. Здесь такое часто бывает. На месте происшествия, моргая проблесковыми маячками, скопились, казалось, все, кроме Горгаза. Водителя «Митсубиси» выпиливали из салона спасатели. О том, что он мёртв, я узнал от толпящихся обывателей. А белая «Ауди», развернувшись поперёк дороги, застыла на переходе. Передок её был смят. Она истекала всевозможными техническими жидкостями.
Никаких особых эмоций данные инциденты у меня не вызвали, я лишь мельком проклянул очередного водятла белого авто.
В кабинет главного редактора я ввалился небрежно и шумно, но со стуком, но, не дожидаясь разрешения войти. Хотя, подойдя к двери и прислушавшись, слышал, что там происходит оживлённый разговор, а вернее – монолог. За время моего отсутствия обстановка в кабинете не изменилась, если не считать за предмет интерьера самого Гриню, конечно. Теперь он гордо сидел на «главном» стуле, а на стуле в углу, то есть в месте для молитв и унижений, сидела девушка, совсем ещё молоденькая, хрупкая, как тростиночка, и беззвучно плакала. Голову склонила, губы сжаты, смотрит в пол, на кончик носа стекла очередная слезинка и вот-вот сорвётся.
- У меня две новости, шеф, одна другой кровожаднее, - с порога выпалил я.
С моим появлением Гриня стал милостив.
- Вот так, Авдеева, - сказал он, подмигнув мне. – Работать надо весело, на кураже. Верить в себя надо, «энтуазизму» треба. А ты что заладила? Не могу, не получается, не успеваю. У меня материалы горят, а ты не успеваешь. Вот последний шанс тебе даю до завтра исправиться. Не сможешь – извини. Мне такие не нужны, как, впрочем, не нужны они нигде. Всё. Можешь идти.
Совсем по-мужски девушка кулаком утерла нос, промямлила вялое «до свидания» и вышла, аккуратно притворив за собой дверь.
- Суров, батенька, суров, - сказал я, присаживаясь рядом. – За что?
- По личным мотивам, - уклончиво ответил Гриня, нервно поправив какие-то бумаги на столе.
- И какие у тебя мотивы? Ей, похоже, лет шестнадцать…
- Ну, шестнадцать, ну и что с того? Имею я право передавать мастерство или нет? В нашем Доме Молодёжи есть, как тебе известно, кружок журналистики, а в СПбГУ – целый факультет. И там и там у меня свои люди. Что характерно, у одного фамилия Моргунов, а у другого – Немигайло. Они ко мне практиканток и направляют. Так вот школьницам практика нужна, хоть какая, а студенточкам пора уже портфолио составлять. Ну а я их заданиями гружу: умных – глупыми, глупых – трудными, способных – скучными, чтоб потенциал раскрылся, если имеется. Или не раскрылся. Ну, и отчитываю соответствующе, за неподобающий материал, а за хороший – хвалю.
- Это как-то неспортивно, Григорий, - заметил я и состроил ему глазки.
- Зато честно. Спецом присылают блядовитых, проверенных.
- А Авдеева, она как, способная?
- Да, красиво пишет, но скучно. Хочу ей протекцию оказать в поступлении.
- Но сначала отчитать и всё такое…
- Это само собой, - развёл ладонями Гриня. Он встал и протянул мне руку. – Ну, здорово, что ли?
- Здравствуй, здравствуй, друг мой ситный, - я тоже встал, и не без удивления отметил, что рукопожатие его весьма окрепло. - Смотрю, большим человеком стал. Куда дальше расти думаешь?
- Дальше видно будет. А пока не жалуюсь, нас и тут неплохо кормят. Как сам?
- Могло быть лучше, но бывало и хуже. Значит, предстоит ещё помучиться.
Очевидно, Гриня не был мне рад. Держался он сухо, сдержано, будто ожидая подвоха и желая побыстрее от меня отделаться. И мне не нравилось всё, что тут происходило. Власть портит людей, даже самая маленькая. И превосходство над другими, за счёт их зависимости от тебя, тоже портит. И деньги. Конечно, деньги. Но их, разумеется, у Грини нет, разве что новые учредители подачку какую подкинут. А девочки – дело другое. Девочки хорошие, молодые, умные, амбициозные бляди, копии своих матерей - блядей бездарно жизнь растративших, глупых и старых. Этим грешно не воспользоваться, коли всю юность только с фотоаппаратом и общался.
- Ты сказал, что у тебя две новости, - опомнился Гриня.
- Да ерунда – пара трупов и ничего святого. Это я так, перед малолеткой выпендрился. У меня к тебе дело поважнее будет.
- Чего-то такого я и ожидал, - он расслабился и улыбнулся своей странной улыбкой. – Кто-то опять пропал?
- Нет.
- Но он жив?
- Пока – да.
- Что значит «пока»?
- С твоей помощью мы кое-кого по миру пустим, а там пусть вешаются себе на здоровье. У тебя выпить есть?
- За их здоровье?
- За их удачу. Мы же не такие твари, чтобы желать людям зла. Мы их просто утопим. В нашей победе я не сомневаюсь, ибо сил у нас немерено. Одного опасаюсь – говно всплывает.
- Вижу, кто-то сильно тебе насолил, - ответил Гриня. Он открыл ящик стола и вытащил оттуда бутылку «White horse». – Стаканов, извини, нет.
Пить виски мне совсем не хотелось.
- Неужели и ты подсел на эту дрянь?
- Подарили, - пожал плечами Гриня, резким движением сорвал крышку, отхлебнул, поставил бутылку на стол и пододвинул её ко мне. – Я тебя внимательно.
- Я тебе подробно, но сначала предупрежу, что независимо от твоего решения я уведу одну из твоих сотрудниц.
- Кого?
- Игнатенко.
- Хорошая девочка. Но странная и не даёт. У тебя с ней было?
Мне очень не нравился его игривый тон.
- У меня было, а у тебя не будет. Забудь о ней.
- Хорошо.
- Вот и ладно. А дело такое…
Цепнов был самым ненадёжным из тех на кого я мог рассчитывать, и по этой причине я с самого начала не возлагал на нашу встречу больших надежд. Но он меня удивил – согласился быстро, даже не дослушав историю до конца. Я так и не понял, что именно им двигало. Были большие перспективы, но туманные – это минус. Были деньги, но они напрямую зависели от туманных перспектив. Была и должность, но она не давала столько свободы действий и девчонок, какие были у него сейчас. А что ещё оставалось?
Размышляя над этим вопросом, я вышел из здания администрации и направился в центр. Выпив виски, мне вдруг стало очевидно, как надоели эти вонючие сигареты, и я решил навестить табачную лавку, в которую когда-то регулярно захаживал. Пройдя вверх по улице Оранжерейной, мимо Гостиного двора, я свернул во второй проезд во двор. Там, с угла дома, в подвальном помещении располагался магазин разливного пива и табачных изделий. В былые времена в нём работали две девушки: у одной было злое лицо и приятный голос, а у другой сексуальные щёки, но она всегда молчала. Щекастая была крашеной блондинкой, к тому же моложе своей коллеги. Она мне нравилась, но в присутствии «злой» заговорить с ней я не решался. С тех пор прошло много времени, и рассчитывать на приятную встречу было глупо. Но мне повезло.
Розлив пива – процесс небыстрый. В магазине скопилась небольшая очередь. Я встал четвёртым, и искренне надеялся, что больше покупателей не прибавится. Переминаясь с ноги на ногу, я разглядывал обстановку. Ничего не изменилось, и даже глупая надпись «водка людей ссорит, а пиво – объединяет» осталась на своём месте.
Взяв по баклахе тёмного и светлого, первый пассажир отвалился. Вид у него был невзрачный: среднего возраста, нос широкий, жиденькая поросль на подбородке, наползающая со лба лысина и мешки под глазами – такие граждане пиво любят и неплохо в нём разбираются. Даже странно, что мало взял; впрочем, если на одного…
Очередь подвинулась вперёд, к прилавку. Второй покупатель долго и нудно выспрашивал у девушки её предпочтения по нефильтрованному «крафту». Она отвечала ему теми же вялыми фразами, какими, очевидно, отвечала всем. Мне сразу стало ясно, что сама она пива не пьёт. Поняв, что разговора не выйдет, гражданин насупился и уставился на доску, где мелом были выведены названия и цены. Немного подумав, он взял литр «чего-то там», расплатился, вздохнул, и отчалил.
Мелкими шажками, как заключённые в кандалах, мы с третьим покупашкой придвинулись ещё ближе к девушке. Высокий и широкоплечий, своей могучей спиной, облачённой в чёрную кожаную куртку, он производил на меня гнетущее впечатление. Ещё сильнее это впечатление начало воздействовать на меня, когда он заговорил. По тону голоса и манере разговора было ясно, что его наглость возвышается даже над его же самоуверенностью. Ох, и не нравятся же мне такие типы! Зато они нравятся многим женщинам. Помня об этом, я внимательно наблюдал за девушкой.
О знакомстве с главредом и своих планах на него, я умолчал. Пусть, думаю, будет для Дашки сюрприз, если дело выгорит. Она страсть как нежданчики любит.
Привезли пиццу. Разложив возле дивана стол и уставив его вкусно пахнущими коробками, ребята ушли на кухню. В комнате слышно было, как гремит бокалами Дашка, как Никитос ругается на «неправильный» штопор и как сочно чпокает вытащенная из бутылки пробка.
С полным боекомплектом вернулись они в комнату. Дашка села рядом со мной на диван, а Никитос притараканил табуретку и поставил её с другой стороны стола. Он разлил вино по пузатым бокалам, затем выпрямился и принялся говорить тост. Вид у него был важный и ужасно официозный. Немного помолчав, очевидно, в раздумьях, он помотал шеей, издал несколько горловых звуков, и заявил:
- Ну, за возвращение.
- На Родину, - добавила Дашка.
- Просто – за Родину, - поправил я. - Она у нас одна, и остаётся с нами независимо от того, возвращаемся мы или нет.
Взявши наизготовку по-офицерски, - выставив локоть параллельно полу, - я чокнулся с ними по очереди и осушил бокал до дна. Ребята последовали моему примеру.
- Манерно, - заметил Волковищев.
- Ты где такому позёрству научился? – спросила Дашка.
- Не помню где, но помню у кого. И пока я вдали от Родины отдыхал, его в чуть меньшей дали убили. На этом тему предлагаю закрыть. К тому же у меня тоже есть тост. Наливай, - обратился я к Никитосу, поставив бокал на стол. Он разлил остатки, поставил пустую бутылку на пол и уставился на меня. – За друзей!
Мы снова выпили и расселись по местам. Дашка вздохнула. Повисла пауза. Переглянувшись, все молча посмотрели на еду. «Налетай!», - скомандовал я, и мы налетели. Каждый взял по куску, но каждый из разной коробки. Не знаю почему, но меня всегда коробило, если люди, сидящие за одним столом, пьют разные напитки. Теперь это впервые коснулось еды. С полным ртом «пепперони» я хотел что-то сказать, но, поймав себя на этой мысли, промолчал.
- М-м-м, - промычал Никитос, - обожаю тонкое подпечённое тесто.
- Ты вообще обжора, - сказала Дашка. – Только не в коня корм. Жрёт и худеет, - пояснила она мне.
- Каждый день только это и слышу: надо меньше жрать, надо меньше жрать. А у самой щёки как у хомяка шевелятся, вы только посмотрите, - едва не давясь, он сам захохотал над своей шуткой.
- Не знаю, - ответил я и потрепал Дашку за щеку, - мне хомячки всегда нравились, - в ответ она боднула меня в плечо, и мы засмеялись все вместе.
Пицца была вкусна, но не настолько хороша, насколько бывает. «Мафия» - лучшая пицца в Питере. Но мы были в Царском Селе, и Дашка, конечно, заказала что-то из местных творений.
Когда первый приступ голода был сбит, все расселись поудобнее: мы с Дашкой откинулись на спинку дивана, Волковищев облокотился на стол.
- Чем дальше жить планируете, - спросил я, точно зная, что если спрошу «как?», то Никитос ответит «вместе».
- Мы планируем поднакопить немного денег, ещё чуть занять у родителей, взять небольшой кредит и осуществить нашу мечту, - ответил он. Мне очень не понравились эти «мы» и «нашу». В ответ на мой вопросительный взгляд они с Дашкой переглянулись, и он с гордостью пояснил. – Меня к земле тянет, ты понимаешь. А она развивает свой блог о загородном строительстве, ландшафтном дизайне и прелестях деревенской жизни. Кроме того, у нас хороший знакомый появился, у него два гектара под Сологубовкой, маленький домик и барашки. Он зовёт нас присоединиться. Планы большие: конюшня, козы, молочное производство - экоферма, короче.
- Здорово, - ответил я, - только раньше тебя тянуло вниз, к центру Земли, а теперь – вширь. Здорово.
- А ты чем заниматься думаешь? – спросила Дашка.
- Сексом, - ответил я, - если повезёт. Но сначала – жить и мстить.
- Кому?
- Как ни странно, но людям. Животные мне ничего плохого не сделали.
- М-да, - протянул Волковищев и почесал репу. – Жаль, что наши пути расходятся.
- А я думаю, что они сходятся, - улыбаясь, ответил я. Улыбаться было нечему, но разговор невольно приобретал злобно-противоречивый характер, и это надо было исправлять. – Вам нужны деньги. Их есть у нас, вернее – будут, если мы сумеем помочь друг другу. Мне нужна ваша помощь.
- Но мы никому мстить не хотим, - запротестовала Дашка.
- Да, - поддакнул её будущий муж.
- Оставьте это мне, а вы будете просто работать. За деньги, которые вам так нужны. Оплата труда, может, и не самая великая будет, но выше рынка по любому.
Всерьёз задумавшись, ребята переглянулись. Самые прочные и дружелюбные отношения – денежные. Они же – самые опасные. Цена есть у каждого гражданина и почти что у любого человека, и очень страшно узнать свою. Но я и не думал купить этих доверчивых добряков. Они продались сами. Это я прочёл в их глазах.
Уходя от них, я был удовлетворён и разбит одновременно. Дело сделано, люди куплены. Но какой ценой? Странно, но они продались, хотя никаких сумм озвучено так и не было. Удивительно.
Уходя, я думал о другом: «а знает ли Никитос, что у нас с Дашкой кое-что было?».
***
В редакцию я припёрся рано, где-то немногим после обеда.
Добрался легко и непринуждённо, если не считать двух увиденных трупов. Первый лежал прямо возле моего дома. Раскинув руки, будто смотря в блёклое небо, он в расслабленной позе лежал на тротуаре, головой уткнувшись в низкие кусты, покрытые маленькими чёрными ягодками. Рядом стоял человек в синей некрасивой форме с нашивкой «полиция» на спине. Тело было накрыто белой тряпочкой. Тряпочка была мала, из-под неё торчали ноги в красных кроссовках с белой галочкой на бортах.
Второго гражданина смерть настигла тремя кварталами выше. На нерегулируемом перекрёстке столкнулись «Митсубиси» и «Ауди». «Митсубиси» получила мощный хук, её развернуло, она вылетела на обочину и намоталась на фонарный столб. Не выдержав удара, столб пошатнулся, накренился и хрустнул метрах в трёх над землёй, но не обломился и не упал. Очевидно, «аутист» нёсся, игнорируя помеху справа. Здесь такое часто бывает. На месте происшествия, моргая проблесковыми маячками, скопились, казалось, все, кроме Горгаза. Водителя «Митсубиси» выпиливали из салона спасатели. О том, что он мёртв, я узнал от толпящихся обывателей. А белая «Ауди», развернувшись поперёк дороги, застыла на переходе. Передок её был смят. Она истекала всевозможными техническими жидкостями.
Никаких особых эмоций данные инциденты у меня не вызвали, я лишь мельком проклянул очередного водятла белого авто.
В кабинет главного редактора я ввалился небрежно и шумно, но со стуком, но, не дожидаясь разрешения войти. Хотя, подойдя к двери и прислушавшись, слышал, что там происходит оживлённый разговор, а вернее – монолог. За время моего отсутствия обстановка в кабинете не изменилась, если не считать за предмет интерьера самого Гриню, конечно. Теперь он гордо сидел на «главном» стуле, а на стуле в углу, то есть в месте для молитв и унижений, сидела девушка, совсем ещё молоденькая, хрупкая, как тростиночка, и беззвучно плакала. Голову склонила, губы сжаты, смотрит в пол, на кончик носа стекла очередная слезинка и вот-вот сорвётся.
- У меня две новости, шеф, одна другой кровожаднее, - с порога выпалил я.
С моим появлением Гриня стал милостив.
- Вот так, Авдеева, - сказал он, подмигнув мне. – Работать надо весело, на кураже. Верить в себя надо, «энтуазизму» треба. А ты что заладила? Не могу, не получается, не успеваю. У меня материалы горят, а ты не успеваешь. Вот последний шанс тебе даю до завтра исправиться. Не сможешь – извини. Мне такие не нужны, как, впрочем, не нужны они нигде. Всё. Можешь идти.
Совсем по-мужски девушка кулаком утерла нос, промямлила вялое «до свидания» и вышла, аккуратно притворив за собой дверь.
- Суров, батенька, суров, - сказал я, присаживаясь рядом. – За что?
- По личным мотивам, - уклончиво ответил Гриня, нервно поправив какие-то бумаги на столе.
- И какие у тебя мотивы? Ей, похоже, лет шестнадцать…
- Ну, шестнадцать, ну и что с того? Имею я право передавать мастерство или нет? В нашем Доме Молодёжи есть, как тебе известно, кружок журналистики, а в СПбГУ – целый факультет. И там и там у меня свои люди. Что характерно, у одного фамилия Моргунов, а у другого – Немигайло. Они ко мне практиканток и направляют. Так вот школьницам практика нужна, хоть какая, а студенточкам пора уже портфолио составлять. Ну а я их заданиями гружу: умных – глупыми, глупых – трудными, способных – скучными, чтоб потенциал раскрылся, если имеется. Или не раскрылся. Ну, и отчитываю соответствующе, за неподобающий материал, а за хороший – хвалю.
- Это как-то неспортивно, Григорий, - заметил я и состроил ему глазки.
- Зато честно. Спецом присылают блядовитых, проверенных.
- А Авдеева, она как, способная?
- Да, красиво пишет, но скучно. Хочу ей протекцию оказать в поступлении.
- Но сначала отчитать и всё такое…
- Это само собой, - развёл ладонями Гриня. Он встал и протянул мне руку. – Ну, здорово, что ли?
- Здравствуй, здравствуй, друг мой ситный, - я тоже встал, и не без удивления отметил, что рукопожатие его весьма окрепло. - Смотрю, большим человеком стал. Куда дальше расти думаешь?
- Дальше видно будет. А пока не жалуюсь, нас и тут неплохо кормят. Как сам?
- Могло быть лучше, но бывало и хуже. Значит, предстоит ещё помучиться.
Очевидно, Гриня не был мне рад. Держался он сухо, сдержано, будто ожидая подвоха и желая побыстрее от меня отделаться. И мне не нравилось всё, что тут происходило. Власть портит людей, даже самая маленькая. И превосходство над другими, за счёт их зависимости от тебя, тоже портит. И деньги. Конечно, деньги. Но их, разумеется, у Грини нет, разве что новые учредители подачку какую подкинут. А девочки – дело другое. Девочки хорошие, молодые, умные, амбициозные бляди, копии своих матерей - блядей бездарно жизнь растративших, глупых и старых. Этим грешно не воспользоваться, коли всю юность только с фотоаппаратом и общался.
- Ты сказал, что у тебя две новости, - опомнился Гриня.
- Да ерунда – пара трупов и ничего святого. Это я так, перед малолеткой выпендрился. У меня к тебе дело поважнее будет.
- Чего-то такого я и ожидал, - он расслабился и улыбнулся своей странной улыбкой. – Кто-то опять пропал?
- Нет.
- Но он жив?
- Пока – да.
- Что значит «пока»?
- С твоей помощью мы кое-кого по миру пустим, а там пусть вешаются себе на здоровье. У тебя выпить есть?
- За их здоровье?
- За их удачу. Мы же не такие твари, чтобы желать людям зла. Мы их просто утопим. В нашей победе я не сомневаюсь, ибо сил у нас немерено. Одного опасаюсь – говно всплывает.
- Вижу, кто-то сильно тебе насолил, - ответил Гриня. Он открыл ящик стола и вытащил оттуда бутылку «White horse». – Стаканов, извини, нет.
Пить виски мне совсем не хотелось.
- Неужели и ты подсел на эту дрянь?
- Подарили, - пожал плечами Гриня, резким движением сорвал крышку, отхлебнул, поставил бутылку на стол и пододвинул её ко мне. – Я тебя внимательно.
- Я тебе подробно, но сначала предупрежу, что независимо от твоего решения я уведу одну из твоих сотрудниц.
- Кого?
- Игнатенко.
- Хорошая девочка. Но странная и не даёт. У тебя с ней было?
Мне очень не нравился его игривый тон.
- У меня было, а у тебя не будет. Забудь о ней.
- Хорошо.
- Вот и ладно. А дело такое…
Цепнов был самым ненадёжным из тех на кого я мог рассчитывать, и по этой причине я с самого начала не возлагал на нашу встречу больших надежд. Но он меня удивил – согласился быстро, даже не дослушав историю до конца. Я так и не понял, что именно им двигало. Были большие перспективы, но туманные – это минус. Были деньги, но они напрямую зависели от туманных перспектив. Была и должность, но она не давала столько свободы действий и девчонок, какие были у него сейчас. А что ещё оставалось?
Размышляя над этим вопросом, я вышел из здания администрации и направился в центр. Выпив виски, мне вдруг стало очевидно, как надоели эти вонючие сигареты, и я решил навестить табачную лавку, в которую когда-то регулярно захаживал. Пройдя вверх по улице Оранжерейной, мимо Гостиного двора, я свернул во второй проезд во двор. Там, с угла дома, в подвальном помещении располагался магазин разливного пива и табачных изделий. В былые времена в нём работали две девушки: у одной было злое лицо и приятный голос, а у другой сексуальные щёки, но она всегда молчала. Щекастая была крашеной блондинкой, к тому же моложе своей коллеги. Она мне нравилась, но в присутствии «злой» заговорить с ней я не решался. С тех пор прошло много времени, и рассчитывать на приятную встречу было глупо. Но мне повезло.
Розлив пива – процесс небыстрый. В магазине скопилась небольшая очередь. Я встал четвёртым, и искренне надеялся, что больше покупателей не прибавится. Переминаясь с ноги на ногу, я разглядывал обстановку. Ничего не изменилось, и даже глупая надпись «водка людей ссорит, а пиво – объединяет» осталась на своём месте.
Взяв по баклахе тёмного и светлого, первый пассажир отвалился. Вид у него был невзрачный: среднего возраста, нос широкий, жиденькая поросль на подбородке, наползающая со лба лысина и мешки под глазами – такие граждане пиво любят и неплохо в нём разбираются. Даже странно, что мало взял; впрочем, если на одного…
Очередь подвинулась вперёд, к прилавку. Второй покупатель долго и нудно выспрашивал у девушки её предпочтения по нефильтрованному «крафту». Она отвечала ему теми же вялыми фразами, какими, очевидно, отвечала всем. Мне сразу стало ясно, что сама она пива не пьёт. Поняв, что разговора не выйдет, гражданин насупился и уставился на доску, где мелом были выведены названия и цены. Немного подумав, он взял литр «чего-то там», расплатился, вздохнул, и отчалил.
Мелкими шажками, как заключённые в кандалах, мы с третьим покупашкой придвинулись ещё ближе к девушке. Высокий и широкоплечий, своей могучей спиной, облачённой в чёрную кожаную куртку, он производил на меня гнетущее впечатление. Ещё сильнее это впечатление начало воздействовать на меня, когда он заговорил. По тону голоса и манере разговора было ясно, что его наглость возвышается даже над его же самоуверенностью. Ох, и не нравятся же мне такие типы! Зато они нравятся многим женщинам. Помня об этом, я внимательно наблюдал за девушкой.