Раздавшийся в трубке голос теперь звучал в его голове: «это я… это я… это я…». Нет, голос не сбил его столку, не обескуражил и не возбудил, но стал вдруг чем-то материальным, чем-то таким, что можно не только услышать, но и увидеть, потрогать, понюхать, прямо как ту вечность. И лишь когда двери лифта открылись на его этаже и на лестничной клетке раздались знакомые шаги, ему стало страшно и стыдно, как под взглядом любимой девушки.
В смятении, распахнув дверь, он встал на пороге, не собираясь пускать гостя внутрь. Подбоченившись, хотел спросить: «Чего тебе надо?», но, увидев её, не смог.
- Ты замёрзла, - утвердительно заметил он, - проходи.
- А ты – мудак, - ответила Вика, стремительно ворвавшись в коридор.
- Вообще-то меня Дима зовут.
- Это одно и то же. Ты ведь своему другу даже не позвонил ни разу, а он часто о тебе вспоминал.
Вика была взбудоражена. Она тяжело дышала. Проступивший румянец сделал некрасивой её смуглую кожу.
- Ты была у него?
- Я жила с ним, глупый. Разве ты не знал об этом?
- А пришла зачем? – проигнорировал её вопрос Димон.
- Потому что люблю.
- Я спросил – зачем? – ведь я же мудак.
- Лучше мудак, чем зануда, потому и пришла, - ответила Вика, и бросилась ему на шею.
Манипулировать Димоном было просто…
Расставание с Викой далось Тиме легко. Без неё, с первого же вечера, жизнь стала явно проще и, главное, спокойнее, а кроме того: свободнее, тише, экономнее, наполненнее, осмысленнее и, что самое существенное, умнее. Никто так не умеет выбивать мысли из мужской головы, как женщина. И никто так не приспособлен столь рьяно заполнять пустоту собой, как она же. В столь ограниченном мыслительном пространстве жить ему было непросто, а Вике, как и большинству людей – скучно, о чём она постоянно напоминала. Тиму чужая скука напрягала ещё с совсем юных лет. Он довольно рано понял, что человеку, которому есть о чём подумать, скучно не бывает, а если в голове у него пусто, то он явно не настолько умный, каковым себя считает. Дурак никогда не поймёт, что он дурак, лишь потому, что понимание – сложный мыслительный процесс, для дурака несвойственный и непостижимый. Но был в её предательском бегстве и минус: дура, хоть и любимая, сломала мечту прежде, чем он успел в ней разочароваться окончательно. А когда человек лишается мечты, что у него остаётся? Об этом он думал постоянно. Мысль была тяжёлая, и предстояло научиться с ней жить.
Новогодние праздники кончились. Потянулись трудовые будни. Шли дни, тянулись недели. Поздно начавшаяся, но очень короткая зима была настолько снежной, а февраль настолько холодным, что казалось, будто весна не наступит уже никогда. Но Земля, накренясь, продолжала ползти по своей эллиптической орбите, и, видимо, в тот год опережала свой календарный график. В марте снег быстро растаял, так и не принеся с собой столь любимого Тимой запаха весны, наполненного ароматом сырой земли и прошлогодних листьев. По ночам подмораживало. Днями, заставляя улыбаться, слепило солнце, но радости в жизни по-прежнему не было.
Чтобы хоть как-то разнообразить свой досуг, Тима решился таки, наконец, на покупку нарезного оружия. Выбор был непрост: всё хорошее стоило дорого, а дешёвое было на хрен не нужно. Признаваясь себе честно, он прекрасно понимал, что и дорогое ему не нужно точно в той же степени, в коей и дешёвое, но отказываться от задуманного было не в его правилах, а точнее – не в правилах Алисы, чьи заветы он перенял безоговорочно. Объездив все магазины, которые знал, и, обзвонив все остальные, он пришёл к единственно верному для себя решению, и купил СВТ – самозарядную винтовку Токарева, или попросту «Светку», как прозвали её солдаты. Оружие историческое, а потому интересное, оружие отечественное, и потому недорогое. Повезло, и ствол удалось достать новый, с хранения, сорок первого года выпуска, снайперский вариант. Впрочем, по последнему пункту были сомнения – подделок на рынке хватало, но, изрядно переплатив, он тем себя и успокаивал, оставив, к тому же, немалый в магазине залог. И понеслась кутерьма со сбором справок, посещением разрешительного отдела и погоней за неуловимым участковым. А в начале апреля, когда весна окончательно приняла на себя свои же обязанности, долгожданный ствол, на пару с разрешением на хранение и ношение, поселился в двухместном сейфе, составив чудную компанию давно не видавшему смазки ружью.
На следующий день после столь долгожданного события, Тима явился на работу в настроении боевом и приподнятом, что случалось с ним нечасто. Коллектив, однако, встретил его довольно угрюмо.
- Чего кислые-то такие, - улыбаясь, спросил Тима, обращаясь сразу ко всей стайке механиков, собравшихся у курилки возле второго бокса.
Это было странно, ведь обычно, перед началом трудового дня, все собирались у главного входа. Сразу и не предав тому значения, Тима напрягся.
- Васю уволили, - ответил старый карбюраторщик Степан Игнатьич.
- Когда?
- Вчера.
- За что? – удивился Тима. Вася всегда казался ему авторитетом.
- За дело, - недовольно буркнул Степан, сплёвывая на асфальт.
- Да что ты несёшь, Игнатьич, - вспылил Саня, рукожопый болтун и «мастер» на все руки, - вот если б он ему втащил, то – да, за дело, а так…
- Да вы толком объяснить можете? – довольно зло шикнул на них Тима. – Чего случило-то?
- Знаешь, - начал в своей витиеватой манере старый Игнатьич, - если кто-то приехал в театр в кроссовках и нарыгал в буфете – это водитель «Тойоты».
- Да что ты несёшь, Игнатьич, - вмешался Саня, - какой ещё театр? Короче, слушай, Тим. Приехал вчера после обеда какой-то свинорыл на «Камрюхе» в сороковом кузове. Ну, с чего точно началось – неизвестно. Что-то у него там скрипело, стучало, пердело – в общем, всё и сразу, как японскому корыту и положено. Вася подвеску подёргал, движок послушал, постучал, где только можно, и говорит ему: всё в порядке, машина такая, когда что-нибудь отвалится, тогда и приезжай. А этот свинобатька покраснел, развонялся, кричит: да что вы понимаете, да на чём сами ездите… ну, короче, сам таких видел, понимаешь, что к чему. Ну, Вася, ясен хрен, на взводе, плечами пожимает, терпит. А это мудло всё никак не уймётся: зовите, мол, главного, туды-сюды. Тут Вася не выдержал да и послал его в то место, которое его родило.
Слушая этот рассказ, невесть как и откуда прибившийся к этой компании Толик, смущённо улыбался. Вроде и момент для смеха не подходящий, но сдержаться он не мог, уж больно ему нравился простой и весёлый разговорный стиль Санька.
- Во-во, - поддакнул он, добавив подслушанную, очевидно, где-то фразу, - его на пять минут родили, чтобы посмеяться, а он взял и выжил.
- Так бывает, что человек кипятиться-кипятиться, а потом – бац! – и начинает остывать. А всё потому, что лежит на земле холодной с лишней дыркой в организме, - недовольно буркнул Игнатьич, всем давно уже надоевший своими историями из девяностых, когда он угнанные тачки разбирал.
Тима не нашёлся, что сказать. Теперь он понял, что недовольны случившимся все, поэтому и собрались в сторонке, чтобы подальше от начальственных ушей посудачить. А руководство, очевидно, Васю в расход пустило показательно, чтобы и клиента ублажить и другим неповадно было… м-да, так-то Вася в авторитете был, все за него горой, а как сверкнула молния, так хвосты и поприжали.
- М-да, - выдохнул Тима. Больше сказать ему было нечего. Думы напали серьёзные. Одно он знал точно: больше нормальной работы в округе нет, одни лишь гадюшники, но и здесь ему оставаться теперь не с руки.
Вечером того же дня приключилось странное. Возвращаясь с работы, Тима заехал на ужин к маме, где и столкнулся во дворе с Викиным отцом. Событие, прямо сказать, из ряда вон. Они и в прежние-то времена встречались нечасто, отчего Тима каждый раз отмечал, насколько ещё постарел Аркадий Константинович. Удивительно, как живя в одном доме, в одной парадной, можно видеться столь редко; но Аркадий Константинович, гуляющий с собакой – это был нонсенс, ведь ни для кого секретом не было, что эту мелкую визгливую шавку, заведённую по прихоти Вики, он недолюбливал. А вот теперь гулял с ней, курил и был вполне задумчив, что в крайней степени противоречило его привычному облику.
Лицо у Аркадия Константиновича было странное. Такое часто бывает, когда долго знаешь человека, который носит усы, а он их – раз, и сбрил! И сразу другое лицо: чужое и глупое. Вот и у него под носом была странная пустота, куда так и просилась жёсткая щёточка, пахнущая табаком и соплями.
Увидев Тиму, Аркадий Константинович вынырнул из своей прострации. Зная непростой характер своей дочери, он, похоже, был единственным человеком, который Тиме не сочувствовал. Может быть, он даже ему завидовал, сожалея о собственном женатстве.
- Здорово, Тимка, - как-то интригующе произнёс он. – Ну, как поживаешь?
- Не жалуюсь, - пожал плечами Тима. – Вы как?
- Да вроде как тоже. До сегодняшнего дня.
- А что такое?
- Да вот моя тут с твоей мамкой поцапалась, еле унял. Даже как-то стыдно.
Отношения между матерями испортились ещё зимой. Оно и понятно: одна во всём винила Тиму, другая – своего сына отстаивала. Всё, как и должно было быть.
- Чего теперь не поделили? – даже не удивляясь, безо всякого интереса спросил Тима.
- А ты не знаешь ещё?
- О чём?
- Вика с Димоном того, снова пожениться решили.
Новость Тиму не поразила, он уже смирился с тем, что потерял их обоих, и совсем по этому поводу не переживал, хоть и часто об этом думал. В конечном итоге, было ясно, как белый день, что с их-то характерами, да в их-то возрасте, нормальной пары уже не сыскать.
- Так это же хорошо, - сказал Тима, хоть ничего хорошего в его голосе и не слышалось.
- Кому? – удивился Аркадий Константинович.
- Да всем. Ну, сами посудите. Во-первых, ячейка общества восстановлена. Да, гнилого общества, но тут уж какие ячейки, такое и общество. Во-вторых, женщина одумалась, и вернулась к той жизни, к которой стремилась. А в-третьих, я свободен. Ценность свободы понимаете сами. Трудно, конечно, столь часто перекраивать жизнь, менять её уклады, но и особых преград я не наблюдаю. В конце концов, свобода – поле для одного большого манёвра.
- Удивляешь ты меня, Тимка, удивляешь, - протянул Аркадий Константинович. – Никогда по тебе не сказать было, что ты такой решительный.
- Ваша дочь меня многому научила, хоть и не сказала ни единого умного слова, - хохотнул Тима. – Так что, в моей решительности есть и ваша заслуга тоже. А чего это она там делает? – кивнул он на Фиону.
Усердно пыхтя, собачонка, стоя на месте, вздрагивала в высокой траве. Обозвав её неприличным словом, опасаясь, как бы не сожрала тварь чего нехорошего, Аркадий Константинович, рискуя наступить в говно, поперек газона рванул к ней. А Тима, воспользовавшись моментом, поспешил скрыться из виду.
Тем же вечером, но несколькими часами ранее, вернувшись с работы, Димон застал в своей квартире то, чего страстно желал, но ожидать никак не мог. Света в доме не было. Соответственно, не работал домофон, не работал и лифт, и дверной звонок. Открыв дверь своим ключом, он вошёл, шумно выдохнул, возвещая бывшую-будущую жену о том, как сильно устал. Присев на кушетку, начал расшнуровывать ботинки, и замер, увидев незнакомую пару женской обуви. Осмотрелся – на вешалке фиолетовая стёганая куртка, тоже женская, тоже незнакомая. Это было интересно. В квартире стояла тишина.
Нерешительно, но с хозяйски гордым видом, он тихо вошёл в комнату. Никого. Прошёл на кухню и присвистнул. Ага! Вот и благоверная сидит за столом, а напротив Ленка, её подружка с работы. Ленку он однажды уже видел, но давно, на улице не признал бы, но помнил, что тогда она ему понравилась, и, вроде как, даже глазки строила. Девчонки сидели тихо, притаившись. Увидев Димона, синхронно протянули «при-в-е-е-е-т!» и рассмеялись. Димону шутка не понравилась.
- Вот это да, - пошутил он в ответ. – Ушёл из дома – одна женщина, вернулся – две. Может, мне почаще из дому уходить?
Вике его шутка тоже не понравилась, но что ответить, она не нашла.
- Давно не виделись, - нейтрально заметило Лена, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Но Димон в этом не нуждался. С возвращением Вики он почувствовал себя не только хозяином в собственном доме, но и хозяином Вики, и любого положения, сложившегося по её вине.
- Давненько, - лениво ответил он, - я уж даже скучать начал.
Тут уже растерялась и Лена. Решительная и строгая в офисе, в жизни она была мягкой, а потому наблюдательной и сообразительной. Вероятно, это обстоятельство и делало её одинокой, несмотря на довольно яркую внешность. Умным всегда жить сложнее.
- Лен, может, и ночевать останешься? – продолжал гнуть своё Димон. – Ну а что? Думаю, что при тебе она меня бить не станет: ей-то я никогда не рассказывал, но прилюдно признаться могу. Есть у меня мечта – спать с двумя женщинами. Не в смысле трахаться, а в смысле – просто спать, чтобы захрапеть в сладострастном возбуждении, и одна ко мне руки тянула, другая – ноги закидывала, а наутро они поссорились и одна из них ушла. Любая. Навсегда.
- Нет, - смекнув, что дело неладно, ответила Лена, - я уже собиралась собираться. Назавтра ещё дел много.
- По воскресеньям суетиться грешно.
- Так больше ж некогда, – улыбнулась Лена, но получилось не очень-то уверенно.
- Да будет тебе, Лен, оставайся. Расскажешь о себе, мы ведь и в самом деле давно не виделись…
Лена задержалась, но ненадолго. Разговор не шёл – ситуация не располагала – в каком-то напряжении находились собеседники, да и Вика помалкивала.
Когда она ушла, Димон занял её место напротив Вики. Взял в руки недопитую бутылку вина, покрутил её, внимательно изучил заднюю этикетку. Поставив обратно, испытующе уставился на Вику.
- Жрать, как я погляжу, опять нечего? – словно сам к себе обращаясь, спросил он. – Ты же знаешь, что я не терплю в своём доме незваных гостей. Могла предупредить…
- Знаю, - не глядя ему в глаза, ответила Вика.
- Косяк, - утвердил Димон и подтолкнул к ней бутылку. – Пей, продезинфицируй рот, придётся отрабатывать.
Второй круг предстоящей семейной жизни романтизмом не отличался. Манипулировать бывшим-будущим мужем оказалось не так-то просто…
Тем же вечером, но чуть позже, Тима въехал в свой двор. Было достаточно темно, но фонари ещё не зажгли. Из окон домов сочился жёлтый свет, иногда – голубой, мерцающий. На помойке кто-то шуршал в бачках, позвякивал стеклом и звонко плющил алюминиевые банки. Втиснувшись в достаточно узкое, но единственное свободное место, Тима припарковался и, придерживая дверь, чтобы не ударить соседний автомобиль, с трудом выбрался наружу. Отойдя на несколько метров, он осмотрел машину справа и слева, убедился, что другие автомобилисты смогут беспрепятственно покинуть места стоянки, и нажал верхнюю кнопочку брелока. Поставленная на сигнализацию, машина грустно моргнула габаритными огнями.
Не успел он сделать и десяти шагов, по привычке, естественно, не забыв обернуться, как у стоящего впереди, прямо под его окнами, автомобиля зажглись фары.
В смятении, распахнув дверь, он встал на пороге, не собираясь пускать гостя внутрь. Подбоченившись, хотел спросить: «Чего тебе надо?», но, увидев её, не смог.
- Ты замёрзла, - утвердительно заметил он, - проходи.
- А ты – мудак, - ответила Вика, стремительно ворвавшись в коридор.
- Вообще-то меня Дима зовут.
- Это одно и то же. Ты ведь своему другу даже не позвонил ни разу, а он часто о тебе вспоминал.
Вика была взбудоражена. Она тяжело дышала. Проступивший румянец сделал некрасивой её смуглую кожу.
- Ты была у него?
- Я жила с ним, глупый. Разве ты не знал об этом?
- А пришла зачем? – проигнорировал её вопрос Димон.
- Потому что люблю.
- Я спросил – зачем? – ведь я же мудак.
- Лучше мудак, чем зануда, потому и пришла, - ответила Вика, и бросилась ему на шею.
Манипулировать Димоном было просто…
***
Расставание с Викой далось Тиме легко. Без неё, с первого же вечера, жизнь стала явно проще и, главное, спокойнее, а кроме того: свободнее, тише, экономнее, наполненнее, осмысленнее и, что самое существенное, умнее. Никто так не умеет выбивать мысли из мужской головы, как женщина. И никто так не приспособлен столь рьяно заполнять пустоту собой, как она же. В столь ограниченном мыслительном пространстве жить ему было непросто, а Вике, как и большинству людей – скучно, о чём она постоянно напоминала. Тиму чужая скука напрягала ещё с совсем юных лет. Он довольно рано понял, что человеку, которому есть о чём подумать, скучно не бывает, а если в голове у него пусто, то он явно не настолько умный, каковым себя считает. Дурак никогда не поймёт, что он дурак, лишь потому, что понимание – сложный мыслительный процесс, для дурака несвойственный и непостижимый. Но был в её предательском бегстве и минус: дура, хоть и любимая, сломала мечту прежде, чем он успел в ней разочароваться окончательно. А когда человек лишается мечты, что у него остаётся? Об этом он думал постоянно. Мысль была тяжёлая, и предстояло научиться с ней жить.
Новогодние праздники кончились. Потянулись трудовые будни. Шли дни, тянулись недели. Поздно начавшаяся, но очень короткая зима была настолько снежной, а февраль настолько холодным, что казалось, будто весна не наступит уже никогда. Но Земля, накренясь, продолжала ползти по своей эллиптической орбите, и, видимо, в тот год опережала свой календарный график. В марте снег быстро растаял, так и не принеся с собой столь любимого Тимой запаха весны, наполненного ароматом сырой земли и прошлогодних листьев. По ночам подмораживало. Днями, заставляя улыбаться, слепило солнце, но радости в жизни по-прежнему не было.
Чтобы хоть как-то разнообразить свой досуг, Тима решился таки, наконец, на покупку нарезного оружия. Выбор был непрост: всё хорошее стоило дорого, а дешёвое было на хрен не нужно. Признаваясь себе честно, он прекрасно понимал, что и дорогое ему не нужно точно в той же степени, в коей и дешёвое, но отказываться от задуманного было не в его правилах, а точнее – не в правилах Алисы, чьи заветы он перенял безоговорочно. Объездив все магазины, которые знал, и, обзвонив все остальные, он пришёл к единственно верному для себя решению, и купил СВТ – самозарядную винтовку Токарева, или попросту «Светку», как прозвали её солдаты. Оружие историческое, а потому интересное, оружие отечественное, и потому недорогое. Повезло, и ствол удалось достать новый, с хранения, сорок первого года выпуска, снайперский вариант. Впрочем, по последнему пункту были сомнения – подделок на рынке хватало, но, изрядно переплатив, он тем себя и успокаивал, оставив, к тому же, немалый в магазине залог. И понеслась кутерьма со сбором справок, посещением разрешительного отдела и погоней за неуловимым участковым. А в начале апреля, когда весна окончательно приняла на себя свои же обязанности, долгожданный ствол, на пару с разрешением на хранение и ношение, поселился в двухместном сейфе, составив чудную компанию давно не видавшему смазки ружью.
На следующий день после столь долгожданного события, Тима явился на работу в настроении боевом и приподнятом, что случалось с ним нечасто. Коллектив, однако, встретил его довольно угрюмо.
- Чего кислые-то такие, - улыбаясь, спросил Тима, обращаясь сразу ко всей стайке механиков, собравшихся у курилки возле второго бокса.
Это было странно, ведь обычно, перед началом трудового дня, все собирались у главного входа. Сразу и не предав тому значения, Тима напрягся.
- Васю уволили, - ответил старый карбюраторщик Степан Игнатьич.
- Когда?
- Вчера.
- За что? – удивился Тима. Вася всегда казался ему авторитетом.
- За дело, - недовольно буркнул Степан, сплёвывая на асфальт.
- Да что ты несёшь, Игнатьич, - вспылил Саня, рукожопый болтун и «мастер» на все руки, - вот если б он ему втащил, то – да, за дело, а так…
- Да вы толком объяснить можете? – довольно зло шикнул на них Тима. – Чего случило-то?
- Знаешь, - начал в своей витиеватой манере старый Игнатьич, - если кто-то приехал в театр в кроссовках и нарыгал в буфете – это водитель «Тойоты».
- Да что ты несёшь, Игнатьич, - вмешался Саня, - какой ещё театр? Короче, слушай, Тим. Приехал вчера после обеда какой-то свинорыл на «Камрюхе» в сороковом кузове. Ну, с чего точно началось – неизвестно. Что-то у него там скрипело, стучало, пердело – в общем, всё и сразу, как японскому корыту и положено. Вася подвеску подёргал, движок послушал, постучал, где только можно, и говорит ему: всё в порядке, машина такая, когда что-нибудь отвалится, тогда и приезжай. А этот свинобатька покраснел, развонялся, кричит: да что вы понимаете, да на чём сами ездите… ну, короче, сам таких видел, понимаешь, что к чему. Ну, Вася, ясен хрен, на взводе, плечами пожимает, терпит. А это мудло всё никак не уймётся: зовите, мол, главного, туды-сюды. Тут Вася не выдержал да и послал его в то место, которое его родило.
Слушая этот рассказ, невесть как и откуда прибившийся к этой компании Толик, смущённо улыбался. Вроде и момент для смеха не подходящий, но сдержаться он не мог, уж больно ему нравился простой и весёлый разговорный стиль Санька.
- Во-во, - поддакнул он, добавив подслушанную, очевидно, где-то фразу, - его на пять минут родили, чтобы посмеяться, а он взял и выжил.
- Так бывает, что человек кипятиться-кипятиться, а потом – бац! – и начинает остывать. А всё потому, что лежит на земле холодной с лишней дыркой в организме, - недовольно буркнул Игнатьич, всем давно уже надоевший своими историями из девяностых, когда он угнанные тачки разбирал.
Тима не нашёлся, что сказать. Теперь он понял, что недовольны случившимся все, поэтому и собрались в сторонке, чтобы подальше от начальственных ушей посудачить. А руководство, очевидно, Васю в расход пустило показательно, чтобы и клиента ублажить и другим неповадно было… м-да, так-то Вася в авторитете был, все за него горой, а как сверкнула молния, так хвосты и поприжали.
- М-да, - выдохнул Тима. Больше сказать ему было нечего. Думы напали серьёзные. Одно он знал точно: больше нормальной работы в округе нет, одни лишь гадюшники, но и здесь ему оставаться теперь не с руки.
***
Вечером того же дня приключилось странное. Возвращаясь с работы, Тима заехал на ужин к маме, где и столкнулся во дворе с Викиным отцом. Событие, прямо сказать, из ряда вон. Они и в прежние-то времена встречались нечасто, отчего Тима каждый раз отмечал, насколько ещё постарел Аркадий Константинович. Удивительно, как живя в одном доме, в одной парадной, можно видеться столь редко; но Аркадий Константинович, гуляющий с собакой – это был нонсенс, ведь ни для кого секретом не было, что эту мелкую визгливую шавку, заведённую по прихоти Вики, он недолюбливал. А вот теперь гулял с ней, курил и был вполне задумчив, что в крайней степени противоречило его привычному облику.
Лицо у Аркадия Константиновича было странное. Такое часто бывает, когда долго знаешь человека, который носит усы, а он их – раз, и сбрил! И сразу другое лицо: чужое и глупое. Вот и у него под носом была странная пустота, куда так и просилась жёсткая щёточка, пахнущая табаком и соплями.
Увидев Тиму, Аркадий Константинович вынырнул из своей прострации. Зная непростой характер своей дочери, он, похоже, был единственным человеком, который Тиме не сочувствовал. Может быть, он даже ему завидовал, сожалея о собственном женатстве.
- Здорово, Тимка, - как-то интригующе произнёс он. – Ну, как поживаешь?
- Не жалуюсь, - пожал плечами Тима. – Вы как?
- Да вроде как тоже. До сегодняшнего дня.
- А что такое?
- Да вот моя тут с твоей мамкой поцапалась, еле унял. Даже как-то стыдно.
Отношения между матерями испортились ещё зимой. Оно и понятно: одна во всём винила Тиму, другая – своего сына отстаивала. Всё, как и должно было быть.
- Чего теперь не поделили? – даже не удивляясь, безо всякого интереса спросил Тима.
- А ты не знаешь ещё?
- О чём?
- Вика с Димоном того, снова пожениться решили.
Новость Тиму не поразила, он уже смирился с тем, что потерял их обоих, и совсем по этому поводу не переживал, хоть и часто об этом думал. В конечном итоге, было ясно, как белый день, что с их-то характерами, да в их-то возрасте, нормальной пары уже не сыскать.
- Так это же хорошо, - сказал Тима, хоть ничего хорошего в его голосе и не слышалось.
- Кому? – удивился Аркадий Константинович.
- Да всем. Ну, сами посудите. Во-первых, ячейка общества восстановлена. Да, гнилого общества, но тут уж какие ячейки, такое и общество. Во-вторых, женщина одумалась, и вернулась к той жизни, к которой стремилась. А в-третьих, я свободен. Ценность свободы понимаете сами. Трудно, конечно, столь часто перекраивать жизнь, менять её уклады, но и особых преград я не наблюдаю. В конце концов, свобода – поле для одного большого манёвра.
- Удивляешь ты меня, Тимка, удивляешь, - протянул Аркадий Константинович. – Никогда по тебе не сказать было, что ты такой решительный.
- Ваша дочь меня многому научила, хоть и не сказала ни единого умного слова, - хохотнул Тима. – Так что, в моей решительности есть и ваша заслуга тоже. А чего это она там делает? – кивнул он на Фиону.
Усердно пыхтя, собачонка, стоя на месте, вздрагивала в высокой траве. Обозвав её неприличным словом, опасаясь, как бы не сожрала тварь чего нехорошего, Аркадий Константинович, рискуя наступить в говно, поперек газона рванул к ней. А Тима, воспользовавшись моментом, поспешил скрыться из виду.
***
Тем же вечером, но несколькими часами ранее, вернувшись с работы, Димон застал в своей квартире то, чего страстно желал, но ожидать никак не мог. Света в доме не было. Соответственно, не работал домофон, не работал и лифт, и дверной звонок. Открыв дверь своим ключом, он вошёл, шумно выдохнул, возвещая бывшую-будущую жену о том, как сильно устал. Присев на кушетку, начал расшнуровывать ботинки, и замер, увидев незнакомую пару женской обуви. Осмотрелся – на вешалке фиолетовая стёганая куртка, тоже женская, тоже незнакомая. Это было интересно. В квартире стояла тишина.
Нерешительно, но с хозяйски гордым видом, он тихо вошёл в комнату. Никого. Прошёл на кухню и присвистнул. Ага! Вот и благоверная сидит за столом, а напротив Ленка, её подружка с работы. Ленку он однажды уже видел, но давно, на улице не признал бы, но помнил, что тогда она ему понравилась, и, вроде как, даже глазки строила. Девчонки сидели тихо, притаившись. Увидев Димона, синхронно протянули «при-в-е-е-е-т!» и рассмеялись. Димону шутка не понравилась.
- Вот это да, - пошутил он в ответ. – Ушёл из дома – одна женщина, вернулся – две. Может, мне почаще из дому уходить?
Вике его шутка тоже не понравилась, но что ответить, она не нашла.
- Давно не виделись, - нейтрально заметило Лена, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Но Димон в этом не нуждался. С возвращением Вики он почувствовал себя не только хозяином в собственном доме, но и хозяином Вики, и любого положения, сложившегося по её вине.
- Давненько, - лениво ответил он, - я уж даже скучать начал.
Тут уже растерялась и Лена. Решительная и строгая в офисе, в жизни она была мягкой, а потому наблюдательной и сообразительной. Вероятно, это обстоятельство и делало её одинокой, несмотря на довольно яркую внешность. Умным всегда жить сложнее.
- Лен, может, и ночевать останешься? – продолжал гнуть своё Димон. – Ну а что? Думаю, что при тебе она меня бить не станет: ей-то я никогда не рассказывал, но прилюдно признаться могу. Есть у меня мечта – спать с двумя женщинами. Не в смысле трахаться, а в смысле – просто спать, чтобы захрапеть в сладострастном возбуждении, и одна ко мне руки тянула, другая – ноги закидывала, а наутро они поссорились и одна из них ушла. Любая. Навсегда.
- Нет, - смекнув, что дело неладно, ответила Лена, - я уже собиралась собираться. Назавтра ещё дел много.
- По воскресеньям суетиться грешно.
- Так больше ж некогда, – улыбнулась Лена, но получилось не очень-то уверенно.
- Да будет тебе, Лен, оставайся. Расскажешь о себе, мы ведь и в самом деле давно не виделись…
Лена задержалась, но ненадолго. Разговор не шёл – ситуация не располагала – в каком-то напряжении находились собеседники, да и Вика помалкивала.
Когда она ушла, Димон занял её место напротив Вики. Взял в руки недопитую бутылку вина, покрутил её, внимательно изучил заднюю этикетку. Поставив обратно, испытующе уставился на Вику.
- Жрать, как я погляжу, опять нечего? – словно сам к себе обращаясь, спросил он. – Ты же знаешь, что я не терплю в своём доме незваных гостей. Могла предупредить…
- Знаю, - не глядя ему в глаза, ответила Вика.
- Косяк, - утвердил Димон и подтолкнул к ней бутылку. – Пей, продезинфицируй рот, придётся отрабатывать.
Второй круг предстоящей семейной жизни романтизмом не отличался. Манипулировать бывшим-будущим мужем оказалось не так-то просто…
***
Тем же вечером, но чуть позже, Тима въехал в свой двор. Было достаточно темно, но фонари ещё не зажгли. Из окон домов сочился жёлтый свет, иногда – голубой, мерцающий. На помойке кто-то шуршал в бачках, позвякивал стеклом и звонко плющил алюминиевые банки. Втиснувшись в достаточно узкое, но единственное свободное место, Тима припарковался и, придерживая дверь, чтобы не ударить соседний автомобиль, с трудом выбрался наружу. Отойдя на несколько метров, он осмотрел машину справа и слева, убедился, что другие автомобилисты смогут беспрепятственно покинуть места стоянки, и нажал верхнюю кнопочку брелока. Поставленная на сигнализацию, машина грустно моргнула габаритными огнями.
Не успел он сделать и десяти шагов, по привычке, естественно, не забыв обернуться, как у стоящего впереди, прямо под его окнами, автомобиля зажглись фары.
