- Не курю, - не останавливаясь и не оборачиваясь, ответил он.
- А время не подскажете?
Голос показался ему знакомым; за секунды между вопросами он явно приблизился, нагоняя его и обходя слева.
- Девять девятнадцать, - глядя на часы, буркнул Ромка, чуть скосил глаза, но никого за плечом не увидел.
В то же мгновение его словно ветром обдало со спины, он не услышал даже, скорее, почувствовал какой-то шорох, дёрнулся вперёд, стремясь разорвать дистанцию и развернуться, но его удержали, выкручивая руку, и правую ногу пронзила острая боль. В глазах потемнело. Он снова дёрнулся, но его уже отпустили, и потерявший равновесие Ромка, едва не совершив кульбит, упал в траву. Смягчить падение ничто не могло, он гулко ударился спиной о твёрдую землю, чем поднял с неё облако пыли. Тут же, перевернувшись на левый бок, попытался вскочить – не получилось, не выдержала перебитая нога, но в стремительно удаляющейся фигуре он успел ещё разглядеть выбивающиеся из-под кепки кучерявые волосы.
Лёжа в траве, Ромка издавал странные отрывистые звуки, похожие на смех отчаяния и стоны отступающей боли. Ощупав правое бедро, он выругался: ладонь прилипала к чему-то тёплому, чей аромат ощутимо примешивался к запаху травы и сгущал его. Во рту пересохло и засолонело. Эти симптомы были ему знакомы, не успели ещё забыться, померкнуть. Взглянув на окровавленную ладонь, он снова ругнулся, но теперь уже от досады: «Твою мать! Это ж только недавно хромать перестал, и вот опять!»...
Женщина чужой мечты
Звук выстрела прозвучал сухо и хлёстко, и если бы не бумажные затычки, в левом ухе непременно зазвенело. Беруши он, как всегда, забыл дома. Пришлось импровизировать, если можно, конечно, назвать импровизацией то, что уже проделывал десятки раз прежде: разорвал квадратик туалетной бумаги (которая у каждого бывалого человека всегда с собой), свернул из половинок плотные трубочки и круговым движением завинтил их в уши. Вид у стрелка был комичный, но тому, кто научил его этому нехитрому фокусу, было не до смеха. Четвёртая пуля последней серии опять ушла вверх и вправо, размазав неплохую кучку.
- И когда ты уже прекратишь левый глаз закрывать? – по-стариковски пробурчал Емельяныч.
- Не раньше, чем ты прекратишь меня этим понукать, - отрываясь от прицела, ответил Тима.
Старый Емельяныч прекрасно знал, что Тима – правша с ведущим левым глазом. Это не плохо для пистолетчика, и настоящая катастрофа для снайпера. Стреляя по мушке и целику, ведомый глаз достаточно прищурить, но чтобы глядеть в оптику – этого недостаточно: не можешь сфокусироваться, дёргаешь головой, постоянно ловишь «луны».
Тима давно уже не брал в руки винтовку. Всё как-то не до того было – погряз в делах. Но когда он случайно узнал, что его первый и единственный инструктор (мастер спорта СССР, между прочим) подвизался в новом стрелковом клубе, то при первой же возможности вырвался пострелять. Они давно не виделись, и Тима даже не знал, чего хочет больше: повидаться с Емельянычем или вновь ощутить упругие толчки в плечо – не Ромкины дружеские похлопывания, а мощь боевого калибра. Прихватив все оставшиеся с былых времён самокрутные патроны, он отправился в клуб.
- И вынь «бананы» из ушей, - продолжал Емельяныч, - не те нынче времена. У нас приличное заведение, и наушники раздают всем желающим бесплатно.
- Какой же ты нудный, Емельяныч.
- Нудный, - гнусаво передразнил его старик. – Я-то, может, и нудный, зато стреляю получше некоторых, которые чему научились за первые три тренировки, так на том уровне и остались.
- И не старайся меня задеть, в моём огороде уже столько камней, что японский сад устроить можно.
- Сад камней – удел пошлых романтиков, а нормальные люди из них мастерство складывают.
- Ага, - поддакнул Тима, - или лестницу к пьедесталу собственного величия.
- Учишь тебя, учишь, - снова завёл свою шарманку Емельяныч, - а ты…
- Жизнь продлевает смех, старый, а не меткие выстрелы.
- Я, например, чем дольше живу, тем меньше у меня поводов для смеха.
- Да я не в том смысле, - поспешил исправиться Тима, - не смеёшься, потому что живёшь долго, а наоборот, смеёшься больше – живёшь дольше.
- Так и я об этом. Вот научишься мысли формулировать кратко и высказывать их метко, может, и попадать начнёшь куда следует.
- Ну и я о том же: меткие выстрелы жизнь сокращают, если попадёшь в кого не надо.
Емельянычу эта шутка не понравилась…
Когда он возвращался домой, был уже поздний вечер. С Емельянычем они расстались на дружеской ноте, но чуть позже, уже в пути, на Тиму навалилось вдруг мерзкое чувство безысходности. Инструктор за прошедшие годы сдал: взгляд его потух, руки заметно одрябли и утратили былую цепкость. При рукопожатии это было особо заметно. «Наверное, он уже и винтовку держать может с трудом, - подумал Тима, остановившись на светофоре у «полуциркуля», где два изогнутых дугой дома в «клещи» захватывали Т-образный перекрёсток».
Светофор был долгий. Поначалу Тима смотрел только вперёд, на цифры обратного отсчёта, и не придавал значения парочке, что стояла на тротуаре слева, как вдруг там пошло движение. Он резко повернул голову. Трудно сказать, что там произошло, но видимо девушка почему-то оттолкнула своего кавалера. В её руках белело что-то большое и мягкое, похожее на шкурку от гигантского банана («и вынь «бананы» из ушей», - промелькнули в сознании слова Емельяныча), и девушка со злостью бросила этот замысловатый предмет на газон. Парень, похоже, разозлился; он схватил девчонку за шиворот и толкнул туда, куда она швырнула «шкурку». Подгибаясь в коленях, она сделала три или четыре быстрых неуверенных шага, и, казалось, вот-вот упадёт, но устояла, подобрала брошенное, подошла к парню и тоже сильно его толкнула. Парень всплеснул руками, выронив стеклянную бутылку (она, конечно, с сочным звуком разлетелась на множество осколков), попятился, но тоже устоял на ногах. Она бросилась бежать, он – за ней. Тима повернулся влево, насколько смог, и порадовался за девчонку, уверенно уходящую в отрыв. Дальше он следил за ними в зеркало. Но тут девчонка зачем-то решила перебежать дорогу. Раздался гудок, скрип тормозов… Сбили? Нет! В салонное зеркало он ещё успел увидеть, что погоня продолжается. Тут же светофор залился жёлтым светом, он начал движение и услышал жуткий протяжный крик: «А-а-а!!!». Вертеть головой стало некогда, а другая девушка, медленно подходившая к переходу и наблюдавшая ту же сцену, схватилась ладонью за разинутый рот… «Убил? - подумал Тима, - нет, вряд ли. А если и да, то так сразу это проясниться не могло».
Сгорая от дешёвого любопытства, он хотел было развернуться, но передумал. Зачем? По вечерам в этом городе и не такое случается…
- Ты что, правда, ждал меня всё это время? – спросила она, едва не улыбаясь.
Пожав плечами, он промолчал.
- Это было глупо. Ты же понимаешь…
- Конечно.
Что «конечно», он не уточнил: то ли глупо, то ли понимает.
- У меня теперь всё по-другому, - теперь она уже не скрывала своей улыбки.
- Ты счастлива?
Вопрос был глупый. Это он действительно понимал, но не спросить не мог. Для него это было действительно важно.
- Абсолютно, - ответила она и вмиг стала серьёзной. – А ты как живёшь?
- Главное – живу. Хотя, до такой крайности могло и не дойти.
- Ты что, опять за старое взялся?
- Я и не бросал. Я вообще никого и ничего никогда не бросал.
- Упрёк?
- Ни в коем разе.
- А я уж подумала…
- Не надо думать. Беременным это вредно, - ухмыльнувшись, не в силах сдерживать бессильную, невесть откуда подкатившую злобу, ответил он.
Её всегда задевала его дёшево завуалированная язвительность. Она свыклась с ней, когда любила, и привычки своей не забыла.
- Ромка как? Не женился ещё?
- Дождёшься от него. Новую себе завёл, то ли восемнадцатую, не то двадцать пятую. Аманда, студентка-негритянка.
В наигранном недоумении, только глаза не закатывая, она покачала головой и спросила:
- А ты не собираешься? Или…
- Или, - не дал он договорить ей. – Или как только, так сразу.
- Ну, тогда не тяни с этим, - она улыбнулась по-прежнему. – А то выглядишь неважно как-то.
Едва кивнув, он ответил ей её же улыбкой. Это он научил её быть жестокой на словах.
- Знаешь, мне пора. В консультацию ещё надо, - сказала она и погладила его по руке. – Мы же ещё увидимся?
- Непременно. Если захочешь.
- А ты не хочешь?
Гордый, он ничего не ответил, считая, что и так сказал уже слишком многое…
Они расстались на парковке магазина «Raps». Сев в белый «Хёндэ», она поспешила уехать. Отойдя метров на пятнадцать, он обернулся, чтобы запомнить номер, но автомобиль был уже далеко.
«Вика, - думал он, - Вика. Глупая, жестокая. Зачем? Ведь со мной так нельзя, ты же знаешь». Он шёл вверх по Кузьминскому шоссе. Ветер холодного июля трепал его отросшие волосы. Он очень не любил стричься. Ведь это невыносимо, когда незнакомая баба, посторонняя совершенно, полчаса трогает твою голову. Вика всегда упрекала его за эту дикость. Шелестя по асфальту, шлёпая шинами на стыках заплаток латанной-перелатанной дороги, мимо проносились автомобили. Дождь закончился два часа назад. Обдуваемая воздушными потоками проезжая часть обсыхала, а тротуар всё ещё оставался влажным. От воды он стал совсем чёрным и приятно пах. К этому чудесному запаху подмешивался аромат скошенной утром травы и цветущих в соседних полях неизвестных жёлтых цветов. С северо-запада, с Пулковских высот, на окраину Царского Села надвигался очередной грозовой фронт. Едва просветлевшее небо заволакивала сизая мгла. Это было дождливое лето. Таким же летом, когда-то давно…
«Вика-Вика, - повторял он и не мог забыть её нагло улыбающееся лицо. - Теперь ей тридцать один, она замужем, счастлива, беременна. А тогда всё было иначе».
Прорезав атмосферу, сверкнула молния. Он машинально начал отсчитывать секунды. Тут же вспомнил, как тем летом, тоже в июле, объяснял ей эти простые истины. Почему мы сначала видим электрический разряд, и только потом слышим гром? Всё просто. Дело исключительно в разности скоростей света и звука. Первая величина не важна вовсе, а вторая – триста сорок три метра в секунду. Зная это, можно легко высчитать расстояние до грозы.
Досчитав до восьми, он тяжело вздохнул. Ливень был ещё далеко, мог и стороной пройти. Но он любил дождь. Он родился в дождь. А Вика…
Ей было всё равно. Дождь ли, снег, мороз или солнце – всё одно, лишь бы не поздняя осень. Осенью она всегда болела, тяжело и долго, с осложнениями. Но выздоровев, становилась другим человеком. Менялась лицом в лучшую сторону, а характером – в худшую. Но ненадолго.
Через несколько минут он вошёл в здание автосервиса. «ТТ.РУ-моторс» - его детище. Его и Ромки. Название им никогда не нравилось, но ничего путного они придумать не смогли. Решили не мудрствовать – назвали по именам и фамилиям. Тимофей Тобольский и Роман Уваров. Сразу дело не заладилось – мешало обилие конкурентных мультибрендовых сервисов. А в новый, скромного размера, никому неизвестный, заезжали лишь всякие марамои на побитых жизнью вёдрах. Потребности их были скромны и убоги, а финансовый выхлоп от их обращений стремился к отрицательным величинам. Решили ударить по специфике. Начали с выхлопных систем. Не пошло – слишком малый спрос. Едва не закрылись. Пришлось влезть в кредиты. Ударились в ремонт и тюнинг тормозных систем. Уже лучше, но очередного кредита избежать не удалось. Взялись и за тонировку. На этом их знания, навыки и материально-техническая база исчерпались. Снова думали закрываться, но дождливым июльским утром всё изменилось.
Приехал мужик на УАЗе. У него подклинивал передний правый суппорт. Когда он вкатил в ремзону, запах от подгоревших колодок стоял такой, что сразу стало ясно: дело – труба. Но за работу взялись сразу. С отечественной механикой дела они до сих пор имели мало, и прикончили суппорт окончательно. Мужик не расстроился. Развели его на замену агрегата, и даже новую запчасть достать вызвались сами. К обеду всё было готово. Так и родилась новая идея специализированного автосервиса. Работников, худо-бедно соображавших в теме, пусть и не сразу, нашли. Дело закрутилось. От других автомобилей, разумеется, тоже не отказывались. Начали расширяться…
Клиентов не было. На ресепшене сидел Вася Зимин. Мастер-приёмщик, спец высочайшего уровня. Отобедав, запрокинув голову, он развалился на стуле. Глаза его вращались, как радары. Он следил за барражировавшей под потолком мухой. Васе пятьдесят. Лучшие тридцать из них – он женат. В прошлом году стал дедом, но в коллективе его почему-то стали называть дядей. Так и прижилось – дядя Вася. Высокий, худой, мускулистый. Лицо волевое. Многие его побаивались, клиенты в том числе. Конфликтные ситуации он разрешал с удивительной лёгкостью, отчего и был незаменим.
Ничего не сказав дяде Васе, он прошёл мимо него, свернул направо и протиснулся в приоткрытую зелёную дверь. Распахнуть дверь на полную не представлялось возможным – за ней стояли коробки с архивными документами. Они сильно мешали уже не первый год, но убрать их было лень.
Матюгнувшись, он миновал узкий тамбур, и вошёл в их с Ромкой кабинет.
Кабинет был большой и светлый, но обустроить в нём уют они так и не сумели. Всё вокруг было заставлено. Повсюду друг на друге громоздились коробки с запчастями. Стол завален договорами и заказ-нарядами текущей недели. На подоконниках, среди кактусов и фикусов, торчали канистры с маслами и пустые бутылки от шампанского. Один лишь псевдокожаный диванчик, стоящий у большого окна, был девственно чист, если можно, конечно, так сказать о диване, на котором каждую пятницу валяются голые женские тела. Это было святое Ромкино место. Почти тотемное.
- Что-то вы с лица сбледнувши, Тимофей, - с вялой насмешкой заметил Ромка. – Выглядите неважно. Злой. Вам что, опять кассирша нахамила?
- Хуже.
- Что может быть хуже? Только если б вам шампанское не продали, спросив паспорт, который вы никогда с собой не носите.
Как и Ромке, и Вике Куприной, Тиме был тридцать один год. Выглядел он моложе, и жутко загонялся на теме своего возраста. Тима страстно не желал стареть, и всё делал для того, чтобы продлить видимость молодости. Он пил зелёный чай и красное сухое вино, ел морские водоросли, брынзу и парное мясо, много ходил пешком, долго спал и ограничивал контакты с женщинами. Такова была его персонально и самолично разработанная метода. И она работала. По крайней мере, так ему казалось. В то же время, как урождённому интеллигенту и полагается, он много страдал. От кажущейся молодости в том числе. Сохраняя свежесть лица, он всегда носил щетину. И от неё тоже страдал: трёхдневная густая красавица на четвёртые сутки превращала его в запойного профессора математики. Тогда он укорачивал её, насколько это было возможно, и обращался в небритого гормонального школьника. Действенных способов всегда поддерживать лицевую растительность в идеальном состоянии авторская методика не предусматривала.
- Говорю же тебе – хуже.
- Что? Разбил?! – взволновался Ромка.
- А время не подскажете?
Голос показался ему знакомым; за секунды между вопросами он явно приблизился, нагоняя его и обходя слева.
- Девять девятнадцать, - глядя на часы, буркнул Ромка, чуть скосил глаза, но никого за плечом не увидел.
В то же мгновение его словно ветром обдало со спины, он не услышал даже, скорее, почувствовал какой-то шорох, дёрнулся вперёд, стремясь разорвать дистанцию и развернуться, но его удержали, выкручивая руку, и правую ногу пронзила острая боль. В глазах потемнело. Он снова дёрнулся, но его уже отпустили, и потерявший равновесие Ромка, едва не совершив кульбит, упал в траву. Смягчить падение ничто не могло, он гулко ударился спиной о твёрдую землю, чем поднял с неё облако пыли. Тут же, перевернувшись на левый бок, попытался вскочить – не получилось, не выдержала перебитая нога, но в стремительно удаляющейся фигуре он успел ещё разглядеть выбивающиеся из-под кепки кучерявые волосы.
Лёжа в траве, Ромка издавал странные отрывистые звуки, похожие на смех отчаяния и стоны отступающей боли. Ощупав правое бедро, он выругался: ладонь прилипала к чему-то тёплому, чей аромат ощутимо примешивался к запаху травы и сгущал его. Во рту пересохло и засолонело. Эти симптомы были ему знакомы, не успели ещё забыться, померкнуть. Взглянув на окровавленную ладонь, он снова ругнулся, но теперь уже от досады: «Твою мать! Это ж только недавно хромать перестал, и вот опять!»...
Часть 4
Женщина чужой мечты
***
Звук выстрела прозвучал сухо и хлёстко, и если бы не бумажные затычки, в левом ухе непременно зазвенело. Беруши он, как всегда, забыл дома. Пришлось импровизировать, если можно, конечно, назвать импровизацией то, что уже проделывал десятки раз прежде: разорвал квадратик туалетной бумаги (которая у каждого бывалого человека всегда с собой), свернул из половинок плотные трубочки и круговым движением завинтил их в уши. Вид у стрелка был комичный, но тому, кто научил его этому нехитрому фокусу, было не до смеха. Четвёртая пуля последней серии опять ушла вверх и вправо, размазав неплохую кучку.
- И когда ты уже прекратишь левый глаз закрывать? – по-стариковски пробурчал Емельяныч.
- Не раньше, чем ты прекратишь меня этим понукать, - отрываясь от прицела, ответил Тима.
Старый Емельяныч прекрасно знал, что Тима – правша с ведущим левым глазом. Это не плохо для пистолетчика, и настоящая катастрофа для снайпера. Стреляя по мушке и целику, ведомый глаз достаточно прищурить, но чтобы глядеть в оптику – этого недостаточно: не можешь сфокусироваться, дёргаешь головой, постоянно ловишь «луны».
Тима давно уже не брал в руки винтовку. Всё как-то не до того было – погряз в делах. Но когда он случайно узнал, что его первый и единственный инструктор (мастер спорта СССР, между прочим) подвизался в новом стрелковом клубе, то при первой же возможности вырвался пострелять. Они давно не виделись, и Тима даже не знал, чего хочет больше: повидаться с Емельянычем или вновь ощутить упругие толчки в плечо – не Ромкины дружеские похлопывания, а мощь боевого калибра. Прихватив все оставшиеся с былых времён самокрутные патроны, он отправился в клуб.
- И вынь «бананы» из ушей, - продолжал Емельяныч, - не те нынче времена. У нас приличное заведение, и наушники раздают всем желающим бесплатно.
- Какой же ты нудный, Емельяныч.
- Нудный, - гнусаво передразнил его старик. – Я-то, может, и нудный, зато стреляю получше некоторых, которые чему научились за первые три тренировки, так на том уровне и остались.
- И не старайся меня задеть, в моём огороде уже столько камней, что японский сад устроить можно.
- Сад камней – удел пошлых романтиков, а нормальные люди из них мастерство складывают.
- Ага, - поддакнул Тима, - или лестницу к пьедесталу собственного величия.
- Учишь тебя, учишь, - снова завёл свою шарманку Емельяныч, - а ты…
- Жизнь продлевает смех, старый, а не меткие выстрелы.
- Я, например, чем дольше живу, тем меньше у меня поводов для смеха.
- Да я не в том смысле, - поспешил исправиться Тима, - не смеёшься, потому что живёшь долго, а наоборот, смеёшься больше – живёшь дольше.
- Так и я об этом. Вот научишься мысли формулировать кратко и высказывать их метко, может, и попадать начнёшь куда следует.
- Ну и я о том же: меткие выстрелы жизнь сокращают, если попадёшь в кого не надо.
Емельянычу эта шутка не понравилась…
Когда он возвращался домой, был уже поздний вечер. С Емельянычем они расстались на дружеской ноте, но чуть позже, уже в пути, на Тиму навалилось вдруг мерзкое чувство безысходности. Инструктор за прошедшие годы сдал: взгляд его потух, руки заметно одрябли и утратили былую цепкость. При рукопожатии это было особо заметно. «Наверное, он уже и винтовку держать может с трудом, - подумал Тима, остановившись на светофоре у «полуциркуля», где два изогнутых дугой дома в «клещи» захватывали Т-образный перекрёсток».
Светофор был долгий. Поначалу Тима смотрел только вперёд, на цифры обратного отсчёта, и не придавал значения парочке, что стояла на тротуаре слева, как вдруг там пошло движение. Он резко повернул голову. Трудно сказать, что там произошло, но видимо девушка почему-то оттолкнула своего кавалера. В её руках белело что-то большое и мягкое, похожее на шкурку от гигантского банана («и вынь «бананы» из ушей», - промелькнули в сознании слова Емельяныча), и девушка со злостью бросила этот замысловатый предмет на газон. Парень, похоже, разозлился; он схватил девчонку за шиворот и толкнул туда, куда она швырнула «шкурку». Подгибаясь в коленях, она сделала три или четыре быстрых неуверенных шага, и, казалось, вот-вот упадёт, но устояла, подобрала брошенное, подошла к парню и тоже сильно его толкнула. Парень всплеснул руками, выронив стеклянную бутылку (она, конечно, с сочным звуком разлетелась на множество осколков), попятился, но тоже устоял на ногах. Она бросилась бежать, он – за ней. Тима повернулся влево, насколько смог, и порадовался за девчонку, уверенно уходящую в отрыв. Дальше он следил за ними в зеркало. Но тут девчонка зачем-то решила перебежать дорогу. Раздался гудок, скрип тормозов… Сбили? Нет! В салонное зеркало он ещё успел увидеть, что погоня продолжается. Тут же светофор залился жёлтым светом, он начал движение и услышал жуткий протяжный крик: «А-а-а!!!». Вертеть головой стало некогда, а другая девушка, медленно подходившая к переходу и наблюдавшая ту же сцену, схватилась ладонью за разинутый рот… «Убил? - подумал Тима, - нет, вряд ли. А если и да, то так сразу это проясниться не могло».
Сгорая от дешёвого любопытства, он хотел было развернуться, но передумал. Зачем? По вечерам в этом городе и не такое случается…
***
- Ты что, правда, ждал меня всё это время? – спросила она, едва не улыбаясь.
Пожав плечами, он промолчал.
- Это было глупо. Ты же понимаешь…
- Конечно.
Что «конечно», он не уточнил: то ли глупо, то ли понимает.
- У меня теперь всё по-другому, - теперь она уже не скрывала своей улыбки.
- Ты счастлива?
Вопрос был глупый. Это он действительно понимал, но не спросить не мог. Для него это было действительно важно.
- Абсолютно, - ответила она и вмиг стала серьёзной. – А ты как живёшь?
- Главное – живу. Хотя, до такой крайности могло и не дойти.
- Ты что, опять за старое взялся?
- Я и не бросал. Я вообще никого и ничего никогда не бросал.
- Упрёк?
- Ни в коем разе.
- А я уж подумала…
- Не надо думать. Беременным это вредно, - ухмыльнувшись, не в силах сдерживать бессильную, невесть откуда подкатившую злобу, ответил он.
Её всегда задевала его дёшево завуалированная язвительность. Она свыклась с ней, когда любила, и привычки своей не забыла.
- Ромка как? Не женился ещё?
- Дождёшься от него. Новую себе завёл, то ли восемнадцатую, не то двадцать пятую. Аманда, студентка-негритянка.
В наигранном недоумении, только глаза не закатывая, она покачала головой и спросила:
- А ты не собираешься? Или…
- Или, - не дал он договорить ей. – Или как только, так сразу.
- Ну, тогда не тяни с этим, - она улыбнулась по-прежнему. – А то выглядишь неважно как-то.
Едва кивнув, он ответил ей её же улыбкой. Это он научил её быть жестокой на словах.
- Знаешь, мне пора. В консультацию ещё надо, - сказала она и погладила его по руке. – Мы же ещё увидимся?
- Непременно. Если захочешь.
- А ты не хочешь?
Гордый, он ничего не ответил, считая, что и так сказал уже слишком многое…
Они расстались на парковке магазина «Raps». Сев в белый «Хёндэ», она поспешила уехать. Отойдя метров на пятнадцать, он обернулся, чтобы запомнить номер, но автомобиль был уже далеко.
«Вика, - думал он, - Вика. Глупая, жестокая. Зачем? Ведь со мной так нельзя, ты же знаешь». Он шёл вверх по Кузьминскому шоссе. Ветер холодного июля трепал его отросшие волосы. Он очень не любил стричься. Ведь это невыносимо, когда незнакомая баба, посторонняя совершенно, полчаса трогает твою голову. Вика всегда упрекала его за эту дикость. Шелестя по асфальту, шлёпая шинами на стыках заплаток латанной-перелатанной дороги, мимо проносились автомобили. Дождь закончился два часа назад. Обдуваемая воздушными потоками проезжая часть обсыхала, а тротуар всё ещё оставался влажным. От воды он стал совсем чёрным и приятно пах. К этому чудесному запаху подмешивался аромат скошенной утром травы и цветущих в соседних полях неизвестных жёлтых цветов. С северо-запада, с Пулковских высот, на окраину Царского Села надвигался очередной грозовой фронт. Едва просветлевшее небо заволакивала сизая мгла. Это было дождливое лето. Таким же летом, когда-то давно…
«Вика-Вика, - повторял он и не мог забыть её нагло улыбающееся лицо. - Теперь ей тридцать один, она замужем, счастлива, беременна. А тогда всё было иначе».
Прорезав атмосферу, сверкнула молния. Он машинально начал отсчитывать секунды. Тут же вспомнил, как тем летом, тоже в июле, объяснял ей эти простые истины. Почему мы сначала видим электрический разряд, и только потом слышим гром? Всё просто. Дело исключительно в разности скоростей света и звука. Первая величина не важна вовсе, а вторая – триста сорок три метра в секунду. Зная это, можно легко высчитать расстояние до грозы.
Досчитав до восьми, он тяжело вздохнул. Ливень был ещё далеко, мог и стороной пройти. Но он любил дождь. Он родился в дождь. А Вика…
Ей было всё равно. Дождь ли, снег, мороз или солнце – всё одно, лишь бы не поздняя осень. Осенью она всегда болела, тяжело и долго, с осложнениями. Но выздоровев, становилась другим человеком. Менялась лицом в лучшую сторону, а характером – в худшую. Но ненадолго.
Через несколько минут он вошёл в здание автосервиса. «ТТ.РУ-моторс» - его детище. Его и Ромки. Название им никогда не нравилось, но ничего путного они придумать не смогли. Решили не мудрствовать – назвали по именам и фамилиям. Тимофей Тобольский и Роман Уваров. Сразу дело не заладилось – мешало обилие конкурентных мультибрендовых сервисов. А в новый, скромного размера, никому неизвестный, заезжали лишь всякие марамои на побитых жизнью вёдрах. Потребности их были скромны и убоги, а финансовый выхлоп от их обращений стремился к отрицательным величинам. Решили ударить по специфике. Начали с выхлопных систем. Не пошло – слишком малый спрос. Едва не закрылись. Пришлось влезть в кредиты. Ударились в ремонт и тюнинг тормозных систем. Уже лучше, но очередного кредита избежать не удалось. Взялись и за тонировку. На этом их знания, навыки и материально-техническая база исчерпались. Снова думали закрываться, но дождливым июльским утром всё изменилось.
Приехал мужик на УАЗе. У него подклинивал передний правый суппорт. Когда он вкатил в ремзону, запах от подгоревших колодок стоял такой, что сразу стало ясно: дело – труба. Но за работу взялись сразу. С отечественной механикой дела они до сих пор имели мало, и прикончили суппорт окончательно. Мужик не расстроился. Развели его на замену агрегата, и даже новую запчасть достать вызвались сами. К обеду всё было готово. Так и родилась новая идея специализированного автосервиса. Работников, худо-бедно соображавших в теме, пусть и не сразу, нашли. Дело закрутилось. От других автомобилей, разумеется, тоже не отказывались. Начали расширяться…
Клиентов не было. На ресепшене сидел Вася Зимин. Мастер-приёмщик, спец высочайшего уровня. Отобедав, запрокинув голову, он развалился на стуле. Глаза его вращались, как радары. Он следил за барражировавшей под потолком мухой. Васе пятьдесят. Лучшие тридцать из них – он женат. В прошлом году стал дедом, но в коллективе его почему-то стали называть дядей. Так и прижилось – дядя Вася. Высокий, худой, мускулистый. Лицо волевое. Многие его побаивались, клиенты в том числе. Конфликтные ситуации он разрешал с удивительной лёгкостью, отчего и был незаменим.
Ничего не сказав дяде Васе, он прошёл мимо него, свернул направо и протиснулся в приоткрытую зелёную дверь. Распахнуть дверь на полную не представлялось возможным – за ней стояли коробки с архивными документами. Они сильно мешали уже не первый год, но убрать их было лень.
Матюгнувшись, он миновал узкий тамбур, и вошёл в их с Ромкой кабинет.
Кабинет был большой и светлый, но обустроить в нём уют они так и не сумели. Всё вокруг было заставлено. Повсюду друг на друге громоздились коробки с запчастями. Стол завален договорами и заказ-нарядами текущей недели. На подоконниках, среди кактусов и фикусов, торчали канистры с маслами и пустые бутылки от шампанского. Один лишь псевдокожаный диванчик, стоящий у большого окна, был девственно чист, если можно, конечно, так сказать о диване, на котором каждую пятницу валяются голые женские тела. Это было святое Ромкино место. Почти тотемное.
- Что-то вы с лица сбледнувши, Тимофей, - с вялой насмешкой заметил Ромка. – Выглядите неважно. Злой. Вам что, опять кассирша нахамила?
- Хуже.
- Что может быть хуже? Только если б вам шампанское не продали, спросив паспорт, который вы никогда с собой не носите.
Как и Ромке, и Вике Куприной, Тиме был тридцать один год. Выглядел он моложе, и жутко загонялся на теме своего возраста. Тима страстно не желал стареть, и всё делал для того, чтобы продлить видимость молодости. Он пил зелёный чай и красное сухое вино, ел морские водоросли, брынзу и парное мясо, много ходил пешком, долго спал и ограничивал контакты с женщинами. Такова была его персонально и самолично разработанная метода. И она работала. По крайней мере, так ему казалось. В то же время, как урождённому интеллигенту и полагается, он много страдал. От кажущейся молодости в том числе. Сохраняя свежесть лица, он всегда носил щетину. И от неё тоже страдал: трёхдневная густая красавица на четвёртые сутки превращала его в запойного профессора математики. Тогда он укорачивал её, насколько это было возможно, и обращался в небритого гормонального школьника. Действенных способов всегда поддерживать лицевую растительность в идеальном состоянии авторская методика не предусматривала.
- Говорю же тебе – хуже.
- Что? Разбил?! – взволновался Ромка.
