Если въ основанiи знакомства лежитъ какой-нибудь интересъ, и
если взаимное представленiе произошло по просьб?
заинтересованной стороны, то это уже не св?тскiя отношенiя:
высшему лицу д?лаютъ визитъ, но оно не обязано ни отплатить
его, ни оставить свою карточку.
Деловыя отношенiя не требуютъ никакихъ личныхъ
любезностей. Вн? кабинета, конторы или магазина, знакомство
прекращается, каково бы ни было положенiе въ обществе.
Жизнь в свете, дома и при дворе. Правила этикета,
предназначенные для высших слоев России.
1890г, Санкт-Петербург
Наутро Попович со всей деловитостью отчитывалась Зорину о прошедшем вечере. Барышня Абызова телефонировала в приказ за три четверти часа до конца присутственного времени, надворный советник, памятуя, что дело подменной няньки поручено ей, сразу же отправилась в костюмерную.
— Я подумала, что называться чужим именем не стану. В прессе уже писали про сыскную чиновницу, так что его сиятельству те заметки вполне могли на глаза попадаться. Поэтому решила представиться собою, только… поаппетитнее.
Иван Иванович, накануне аппетитность сию оценивший самолично, кивнул.
— Задача стояла следующая — втереться в доверие князю Кошкину, чтоб мое присутствие в дальнейшем при его невесте казалось само собою разумеющимся.
— Втерлась?
Геля пожала плечами:
— Прочь никто не гнал, и слава богу. Серафима подыграла перфектно, будто действительно задушевную подругу во мне видит.Отвезли нас к речной резиденции, но внутрь не пригласили, развлекали прямо на берегу. Столы с постными закусками, горячие вино и пиво. Когда Серафима заявила, что мы с нею хмельное не пьем, организовали чай. Каток небольшой, прямо на Мокоши с пол версты от снега очистили. Из публики — князева свита, в основном вояки, кое кто с женами либо сестрами. То есть, понятно, приличное общество ради невесты его сиятельство собрал. А, еще неклюдский ансамбль был. Но это уже мои капризы удовлетворяли. Катались до десяти где-то. Серафима на коньках хороша, не то что я. Уж ей, бедняжке, со мной помучиться пришлось. Ни минуты с Анатолем побыть не смогла, все меня за руку водила, что ослицу в поводу. После адъютант нас на Голубую улицу сопроводил. Все, пожалуй.
— Немного.
Евангелина улыбнулась:
— Это на будущее задел. В столицах, знаешь ли, у девушек свобод не в пример меньше, чем на курортах новомодных. Барышне Абызовой дуэнья надобна, а няньке своей она довериться не может. Мне бы, Иван Иванович, распоряжением для костюмеров разжиться на ближайшую декаду.
— Напишу, — пообещал Зорин.
— Серафима вчера все князя к приглашению подталкивала, желает его основную резиденцию обыскать. До идеи с телом-исходником она и без нас додумалась, хочет к княжеским слугам присмотреться.
— И чем же у нее князь подозрения вызывает?
— Князь — ничем, — Геля сморщила носик, передразнив гримасу отвращения подруги. — Она его ничтожеством считает, и в расчет не берет. Но, мне кажется, зря.
Зорин его сиятельство слабым противником не мнил, но у него на то веские причины имелись: подслушанный разговор князя с адъютантом, поэтому заинтересованно переспросил Гелю:
— Почему зря?
— Мутный он, — ответила девушка с готовностью. — Лицедей первостатейный, такой, знаешь ли, развеселый повеса, а у самого в глазах вся скорбь мира. И Серафимой, кажется, увлечен не на шутку, как синяк ее рассмотрел, в лице переменился.
— Какой еще синяк?
Попович одарила коллегу удивленным взглядом:
— На скуле. Ты разве не заметил ничего? Барышня Абызова таким слоем белил его скрыть пыталась…
— Кто посмел?
— Так Бобынин! Иван! Они же подрались перед обедом, Аркадий Наумович руки распустил, Серафима его огнем на сдачу шарахнула. Запах гари в гостиной стоял первостатейный.
Иван Иванович до боли сжал челюсти. Болван! Вместо того, чтоб о подробностях саму Серафиму расспросить, объяснениями Натальи удовлетворился. А белила вообще на желание привлечь князя списал. Ревнивый дурак!
Зорин медленно поднялся из-за стола:
— Прогуляюсь я, Гелюшка.
Дверь кабинета распахнулась.
— Катастрофа! — Мамаев в мундире морского ведомства стоял на пороге. — Бобынин убит.
Вызвать себе в помощь надворного советника Попович было великолепным решением. Я поняла это сразу же, как Геля появилась в доме Бобыниных. Она умела то, чего никогда не удавалось мне — играть роль с куражом и удовольствием. Она даже к выбору наряда подошла с выдумкой. Лисица! Геля — лисица рыжая, и будь ее шуба тоже рыжей, маскарад стал бы излишне явным. Какую чудесную дурочку она разыграла перед Анатолем! Не вульгарную, но веселую, оставшись в рамках благопристойности, но всячески намекая, что может за эти рамки перейти. Не удивительно, что князь ею очаровался. Задача, которую я успела обрисовать, телефонируя в приказ, была нечеткой. Кошкин примется за мною ухаживать, то есть докучать своим обществом каждый божий день. Мне необходим был буфер между мною и женихом, отвлекающий маневр. В лице Евангелины Романовны я получила дуэнью и наперсницу, партнершу в проказах и блюстительницу приличий.
— Гаврюшу с собой не берешь? — Спросила она, прижавшись к плечу, когда мы оказались уже в санях.
— Дом оставила сторожить.
— От того разбойника, что скулу тебе разукрасил?
Я кивнула. А ведь вроде так удачно синяк замазала. У моей фальшивой Маняши такое обилие дамских штучек обнаружилось, что во всем доме побелку можно было подновить. Я находкой воспользовалась бесстыдно, но, как оказалось, не особо удачно.
Поглядывая на сиятельного возницу, я рассказала Геле о драке, и о том, каким монстром оказался близкий родственник.
— Кошмар, — решила подруга. — Ты права абсолютно, такие типы без укорота быстро человеческий облик теряют, а законной управы на них не сыщется.
На выезде из квартала к нам присоединилась группа верховых, ротмистр Сухов, молодцевато гарцующий на вороном скакуне, приветствовал нас криками, секретничать дальше не получалось.
В зимних берендийских гуляниях раньше принимать участия мне не доводилось. На коньках, разумеется, каталась, но вдвоем с Маняшей, на самолично залитой ледянке во дворе. Поэтому размах, с которым подошел к делу князь Кошкин, меня немало впечатлил. Адъютант на вытянутых руках поднес мне ларец, а князь самолично помог обуть лежащие в нем «снегурки».
— Весь Мокошь-град обыскал, моя огненная, чтоб на вашу крошечную ножку подошло.
Переобувание получилось излишне интимным, и меня не порадовало. Прикосновения Анатоля не нравились мне и тогда, когда как бы нравился он сам, теперь же и вовсе вызывали отвращение. Я поморщилась, когда его пальцы обхватили мою щиколотку.
— Больно?
— Потерплю.
— Мне бы не хотелось, чтоб вы меня лишь терпели.
Надев привычную жеманную маску, я проворковала нечто комплиментарное и сообщила Сухову, пытающегося поднести мне исходящую пряным паром чарку горячего вина, что мы с Евангелиной Романовной хмельного не употребляем по причине молодости и приличного воспитания.
Его сиятельство потребовал чаю барышням и сам руководил установкой огромного десятиведерного самовара прямо на речном берегу.
— Догадываюсь, что наедине с женихом ты оставаться не желаешь? — Геля смотрела на свои ноги в коньках с сомнением.
— Мои желания вразрез с необходимостью идут. Нам бы приглашение в дом получить.
Быстро, сбиваясь и торопясь, сообщила я свои планы.
— Перфектно, — сказала Евангелина. — Единственная твоя проблема, барышня Абызова, что ты спрашивать не приучена, все тихой сапой разузнать пытаешься.
— Да будь я сновидицей…
— А я чародейкой? Отставить причитания! Работаем с тем, что есть. Сейчас мы в это болотце палочкой тыкнем.
И она принялась за работу. Прилипла к ротмистру, хлопотавшему с самоваром, и беседовала с ним, пока я знакомилась с присутствующими на гулянии дамами. Публика угощалась у столов, многие уже успели обуть коньки, от того покачивались, нетвердо стоя на ногах. Анатоль постоянно был рядом, придерживал под локоть, предлагал закуски и чай. Лицо его на морозе раскраснелось, он будто помолодел, сбросив с десяток лет.
Духовой оркестр, что развлекал нас вальсами с дощатых мостков, установленных неподалеку, вдруг умолк. По расчищенным меж сугробов тропинок на берег высыпал неклюдский ансамбль.
— Благодарю, ваше сиятельство! — Воскликнула Попович. — Давайте кататься!
Моим партнером в катаниях, по умолчанию, стал князь, гелиным, соответственно, адъютант Сухов. Тому можно было лишь посочувствовать. Пара его, не отличаясь ловкостью, демонстрировала преувеличенное желание эту ловкость показать. Мы с князем обогнули каток дважды, ротмистр за это время успел дважды упасть и получить удар лезвием конька партнерши в сгиб ноги.
— Простите! — Сокрушалась Евангелина. — Великодушно простите! Серафимочка, подруга моя драгоценная, спасай меня!
Ротмистр похромал прочь, а наша с его сиятельством пара превратилась в трио. Комплименты, коими меня одаривали до сих пор, иссякли, зато завязалась беседа. Геля била не наверняка, будто пристреливаясь. Сначала восхитилась княжей оранжереей, в коей, как она слышала, произрастают какие-то особенные пальмы, после — коллекцией картин и оружия.
— Ах, какое было бы блаженство, увидать все эти чудеса воочию! — Закатывала она зеленые глазищи. — Правда, Серафимочка?
Разумеется, его сиятельство пообещал нам это блаженство доставить.
Получив приглашение, интерес к гулянию я полностью утратила. Забавно, но князь, кажется, решил, что причина моего настроения кроется в ревности. В какой-то момент он даже оставил меня на кого-то из своих клевретов, укатив с Попович вдвоем. Я усмехнулась, наблюдая, каких усилий стоит ему удерживать вертикально путающуюся в ногах партнершу.
Еще немного покатавшись, я вернулась на берег к столу:
— Грустите, Серафима Карповна? — развязно спросил адъютант, возникнув рядом.
В который раз меня поразила способность окружающих делать вид, что на Руяне ничего необычного либо скандального не произошло. Будто не пытались учинить надо мною насилие, не вели против воли к алтарю, не претерпевали от огня, не пугались появлению Артемидора.
— Павел Андреевич, — протянула я карамельно. — Помнится, на Руяне в вашей резиденции новая горничная появилась.
— Простите?
Уж не знаю, чего он ждал, но явно не такой перемены темы.
— Лулу, — твердо продолжила я. — Востроглазая кудрявая барышня ненашего происхождения. Припоминаете?
— Вы знакомы с сей девицей?
— Немного. Ровно настолько, чтоб полюбопытствовать, где она нынче обретается.
— На вилле осталась, на острове, — любезно ответил адъютант. — Простите, Серафима Карповна, мне необходимо кое о чем немедленно распорядиться.
И он отошел. Лжец! Никого они там не оставили, двери-окна досками заколочены, пустота и тишина.
Распоряжения, которые должен был отдать Сухов, касались фейерверка. Он гаркнул команду служивым, и в ночном небе громыхнуло, рассыпались гроздья разноцветных огоньков. Их яркое мельтешение осветило далекие фигурки князя Кошкина и Евангелины, забредших почти на середину реки.
— О чем беседовали? — Спросила я чиновницу уже на пути домой.
— О том, как его сиятельство тебя обожает, — ответила та с девчачьей ядовитостью, преувеличенно явной, и от того забавной. — Пришлось даже обиду показать эдаким небрежением.
Мы похихикали, а после Геля сказала серьезно:
— А еще про скулу твою извазюканную и кузена-мерзавца.
— Это зачем еще?
— Его сиятельство очень желает в лучшем виде пред тобою показаться, сокрушается, что ошибок немало совершил, исправить их хочет.
Мы синхронно посмотрели в спину ротмистра Сухова, исполняющего роль возницы. Геля мне подмигнула:
— Счастливица ты, Серафима.
У крыльца она велела адъютанту подождать:
— Завтра зайду, без меня из дома ни шагу.
— А с тобой?
Геля вздохнула:
— Со мною тоже полной свободы не получишь. Завтра концерт, послезавтра — театр, после-после… — визит к сиятельной княгине. Вот тут закавыка, меня туда могут попросту не взять…
— Вы что-ли с Анатолем все время расписали?
— Ну да, — она подняла брови домиком. — Его сиятельство не собирается соперникам за сердце Серафимы ни единого шанса дать. А вот уже после бабушкиных пирожков, тебя в резиденцию допустят.
Пока я возмущенно дышала, Евангелина Романовна шевелила губами и загибала пальчики в перчатках:
— Значит, три, четвертый — княгиня, спирит, опять театр, после — новогодие, тут уж придется Наталье Наумовне семейный постный ужин организовывать, первого сеченя — свобода до второго, а вечером…
— Оставь, — сказала я, отдышавшись. — После визита в резиденцию, я ваших планов придерживаться не намерена.
— Для того, чтоб их не придерживаться, их надо знать. — Зеленые глаза полыхнули яростью. — Я понимаю, любезная барышня Абызова, что для тебя все происходящее, не более чем игрушки, а для меня, опаснейшая авантюра. Думаешь, мне в вашей аристократической возне поучаствовать охота?
— Ну так и ступай с богом! — Негромко, с той же яростью, предложила я. — Сама справлюсь!
— Не справишься. Именно потому, что под это не заточена. Ты умная, хитрая, сильная, но… — Она наклонилась, обняв меня за плечи и приблизив лицо. — Иван велел мне Неелову твою отыскать, и я эту задачу исполню.
— Твой Иван…
— Князь его изничтожит, — перебила Попович, — сил у него достанет. Наш приказ и без того по тонкому льду ходит, шажок в строну, и полынья.
— Брют не позволит, он клятву мне дал.
— А ты ему что в клювике за это поднесешь?
Ротмистр, зябнущий в санях, поинтересовался, когда барышни наконец нашепчутся на прощание.
— Обождите, Павел Андреевич, еще минуточку! — Пропела Евангелина громко и продолжила бормотать. — Канцлер велел тебе к Анатолю присмотреться. Не дергайся. Конечно, подслушивала, не хватало еще такой момент упускать. Наипервейший сыскарский талант — вовремя подслушать. Так вот и присматривайся! Если Юлий Францевич что-то почуял, присмотреться там есть к чему.
Сухов терял терпение, Геля быстро поцеловала меня в щеку:
— Сдюжим, Серафима, не бойся. Хотя бы потому справимся, что нас, женщин, мало кто за серьезных соперников считает.
Марта-толстушка зевала, впуская меня в дом:
— Почивают все уже, барышня. Давайте я вас ко сну подготовлю.
Справилась она споро. Сытый и бодрый Гаврюша сидел огромной копилкой у балконной двери.
— Ступай погулять, хороший мальчик, — отпустила я его в ночь и закуталась в одеяло.
Марта оставила мне ночник и, пробормотав сарматскую молитву, отправилась к себе.
А ведь Евангелина во всем права, канцлерову милость мне отработать придется. Вместо того, чтоб князя презрением одаривать, надо его вниманием окружить. Что там с ним неладно? Обычный, знакомый Анатоль, не в злобной, а в умилительной своей ипостаси.
Вспомнив, с каким остервенением князь пытался убить мелкого тогда Гавра, я поморщилась. Такой же мерзавец, как и Аркадий. Родственные души. Недаром Натали меня про Кошкина пыталась предупредить. Кстати, о чем именно? Что у них эдакого могло приключиться? И когда?
Раздумывая так и эдак, я уже почти погрузилась в черноту, заменяющую мне сон, когда дверь смежной комнаты скрипнула.
— Дитятко…
Низкий гортанный, почти не похожий на маняшин, голос и тяжелый звук шагов. Топ, топ…
— Ты спишь, дитятко?
Шелковая сорочка сползла с поджарых плеч, открывая торчащие ключицы, волосы по сторонам бледного лица всклокоченные, неопрятные.
если взаимное представленiе произошло по просьб?
заинтересованной стороны, то это уже не св?тскiя отношенiя:
высшему лицу д?лаютъ визитъ, но оно не обязано ни отплатить
его, ни оставить свою карточку.
Деловыя отношенiя не требуютъ никакихъ личныхъ
любезностей. Вн? кабинета, конторы или магазина, знакомство
прекращается, каково бы ни было положенiе въ обществе.
Жизнь в свете, дома и при дворе. Правила этикета,
предназначенные для высших слоев России.
1890г, Санкт-Петербург
Наутро Попович со всей деловитостью отчитывалась Зорину о прошедшем вечере. Барышня Абызова телефонировала в приказ за три четверти часа до конца присутственного времени, надворный советник, памятуя, что дело подменной няньки поручено ей, сразу же отправилась в костюмерную.
— Я подумала, что называться чужим именем не стану. В прессе уже писали про сыскную чиновницу, так что его сиятельству те заметки вполне могли на глаза попадаться. Поэтому решила представиться собою, только… поаппетитнее.
Иван Иванович, накануне аппетитность сию оценивший самолично, кивнул.
— Задача стояла следующая — втереться в доверие князю Кошкину, чтоб мое присутствие в дальнейшем при его невесте казалось само собою разумеющимся.
— Втерлась?
Геля пожала плечами:
— Прочь никто не гнал, и слава богу. Серафима подыграла перфектно, будто действительно задушевную подругу во мне видит.Отвезли нас к речной резиденции, но внутрь не пригласили, развлекали прямо на берегу. Столы с постными закусками, горячие вино и пиво. Когда Серафима заявила, что мы с нею хмельное не пьем, организовали чай. Каток небольшой, прямо на Мокоши с пол версты от снега очистили. Из публики — князева свита, в основном вояки, кое кто с женами либо сестрами. То есть, понятно, приличное общество ради невесты его сиятельство собрал. А, еще неклюдский ансамбль был. Но это уже мои капризы удовлетворяли. Катались до десяти где-то. Серафима на коньках хороша, не то что я. Уж ей, бедняжке, со мной помучиться пришлось. Ни минуты с Анатолем побыть не смогла, все меня за руку водила, что ослицу в поводу. После адъютант нас на Голубую улицу сопроводил. Все, пожалуй.
— Немного.
Евангелина улыбнулась:
— Это на будущее задел. В столицах, знаешь ли, у девушек свобод не в пример меньше, чем на курортах новомодных. Барышне Абызовой дуэнья надобна, а няньке своей она довериться не может. Мне бы, Иван Иванович, распоряжением для костюмеров разжиться на ближайшую декаду.
— Напишу, — пообещал Зорин.
— Серафима вчера все князя к приглашению подталкивала, желает его основную резиденцию обыскать. До идеи с телом-исходником она и без нас додумалась, хочет к княжеским слугам присмотреться.
— И чем же у нее князь подозрения вызывает?
— Князь — ничем, — Геля сморщила носик, передразнив гримасу отвращения подруги. — Она его ничтожеством считает, и в расчет не берет. Но, мне кажется, зря.
Зорин его сиятельство слабым противником не мнил, но у него на то веские причины имелись: подслушанный разговор князя с адъютантом, поэтому заинтересованно переспросил Гелю:
— Почему зря?
— Мутный он, — ответила девушка с готовностью. — Лицедей первостатейный, такой, знаешь ли, развеселый повеса, а у самого в глазах вся скорбь мира. И Серафимой, кажется, увлечен не на шутку, как синяк ее рассмотрел, в лице переменился.
— Какой еще синяк?
Попович одарила коллегу удивленным взглядом:
— На скуле. Ты разве не заметил ничего? Барышня Абызова таким слоем белил его скрыть пыталась…
— Кто посмел?
— Так Бобынин! Иван! Они же подрались перед обедом, Аркадий Наумович руки распустил, Серафима его огнем на сдачу шарахнула. Запах гари в гостиной стоял первостатейный.
Иван Иванович до боли сжал челюсти. Болван! Вместо того, чтоб о подробностях саму Серафиму расспросить, объяснениями Натальи удовлетворился. А белила вообще на желание привлечь князя списал. Ревнивый дурак!
Зорин медленно поднялся из-за стола:
— Прогуляюсь я, Гелюшка.
Дверь кабинета распахнулась.
— Катастрофа! — Мамаев в мундире морского ведомства стоял на пороге. — Бобынин убит.
Вызвать себе в помощь надворного советника Попович было великолепным решением. Я поняла это сразу же, как Геля появилась в доме Бобыниных. Она умела то, чего никогда не удавалось мне — играть роль с куражом и удовольствием. Она даже к выбору наряда подошла с выдумкой. Лисица! Геля — лисица рыжая, и будь ее шуба тоже рыжей, маскарад стал бы излишне явным. Какую чудесную дурочку она разыграла перед Анатолем! Не вульгарную, но веселую, оставшись в рамках благопристойности, но всячески намекая, что может за эти рамки перейти. Не удивительно, что князь ею очаровался. Задача, которую я успела обрисовать, телефонируя в приказ, была нечеткой. Кошкин примется за мною ухаживать, то есть докучать своим обществом каждый божий день. Мне необходим был буфер между мною и женихом, отвлекающий маневр. В лице Евангелины Романовны я получила дуэнью и наперсницу, партнершу в проказах и блюстительницу приличий.
— Гаврюшу с собой не берешь? — Спросила она, прижавшись к плечу, когда мы оказались уже в санях.
— Дом оставила сторожить.
— От того разбойника, что скулу тебе разукрасил?
Я кивнула. А ведь вроде так удачно синяк замазала. У моей фальшивой Маняши такое обилие дамских штучек обнаружилось, что во всем доме побелку можно было подновить. Я находкой воспользовалась бесстыдно, но, как оказалось, не особо удачно.
Поглядывая на сиятельного возницу, я рассказала Геле о драке, и о том, каким монстром оказался близкий родственник.
— Кошмар, — решила подруга. — Ты права абсолютно, такие типы без укорота быстро человеческий облик теряют, а законной управы на них не сыщется.
На выезде из квартала к нам присоединилась группа верховых, ротмистр Сухов, молодцевато гарцующий на вороном скакуне, приветствовал нас криками, секретничать дальше не получалось.
В зимних берендийских гуляниях раньше принимать участия мне не доводилось. На коньках, разумеется, каталась, но вдвоем с Маняшей, на самолично залитой ледянке во дворе. Поэтому размах, с которым подошел к делу князь Кошкин, меня немало впечатлил. Адъютант на вытянутых руках поднес мне ларец, а князь самолично помог обуть лежащие в нем «снегурки».
— Весь Мокошь-град обыскал, моя огненная, чтоб на вашу крошечную ножку подошло.
Переобувание получилось излишне интимным, и меня не порадовало. Прикосновения Анатоля не нравились мне и тогда, когда как бы нравился он сам, теперь же и вовсе вызывали отвращение. Я поморщилась, когда его пальцы обхватили мою щиколотку.
— Больно?
— Потерплю.
— Мне бы не хотелось, чтоб вы меня лишь терпели.
Надев привычную жеманную маску, я проворковала нечто комплиментарное и сообщила Сухову, пытающегося поднести мне исходящую пряным паром чарку горячего вина, что мы с Евангелиной Романовной хмельного не употребляем по причине молодости и приличного воспитания.
Его сиятельство потребовал чаю барышням и сам руководил установкой огромного десятиведерного самовара прямо на речном берегу.
— Догадываюсь, что наедине с женихом ты оставаться не желаешь? — Геля смотрела на свои ноги в коньках с сомнением.
— Мои желания вразрез с необходимостью идут. Нам бы приглашение в дом получить.
Быстро, сбиваясь и торопясь, сообщила я свои планы.
— Перфектно, — сказала Евангелина. — Единственная твоя проблема, барышня Абызова, что ты спрашивать не приучена, все тихой сапой разузнать пытаешься.
— Да будь я сновидицей…
— А я чародейкой? Отставить причитания! Работаем с тем, что есть. Сейчас мы в это болотце палочкой тыкнем.
И она принялась за работу. Прилипла к ротмистру, хлопотавшему с самоваром, и беседовала с ним, пока я знакомилась с присутствующими на гулянии дамами. Публика угощалась у столов, многие уже успели обуть коньки, от того покачивались, нетвердо стоя на ногах. Анатоль постоянно был рядом, придерживал под локоть, предлагал закуски и чай. Лицо его на морозе раскраснелось, он будто помолодел, сбросив с десяток лет.
Духовой оркестр, что развлекал нас вальсами с дощатых мостков, установленных неподалеку, вдруг умолк. По расчищенным меж сугробов тропинок на берег высыпал неклюдский ансамбль.
— Благодарю, ваше сиятельство! — Воскликнула Попович. — Давайте кататься!
Моим партнером в катаниях, по умолчанию, стал князь, гелиным, соответственно, адъютант Сухов. Тому можно было лишь посочувствовать. Пара его, не отличаясь ловкостью, демонстрировала преувеличенное желание эту ловкость показать. Мы с князем обогнули каток дважды, ротмистр за это время успел дважды упасть и получить удар лезвием конька партнерши в сгиб ноги.
— Простите! — Сокрушалась Евангелина. — Великодушно простите! Серафимочка, подруга моя драгоценная, спасай меня!
Ротмистр похромал прочь, а наша с его сиятельством пара превратилась в трио. Комплименты, коими меня одаривали до сих пор, иссякли, зато завязалась беседа. Геля била не наверняка, будто пристреливаясь. Сначала восхитилась княжей оранжереей, в коей, как она слышала, произрастают какие-то особенные пальмы, после — коллекцией картин и оружия.
— Ах, какое было бы блаженство, увидать все эти чудеса воочию! — Закатывала она зеленые глазищи. — Правда, Серафимочка?
Разумеется, его сиятельство пообещал нам это блаженство доставить.
Получив приглашение, интерес к гулянию я полностью утратила. Забавно, но князь, кажется, решил, что причина моего настроения кроется в ревности. В какой-то момент он даже оставил меня на кого-то из своих клевретов, укатив с Попович вдвоем. Я усмехнулась, наблюдая, каких усилий стоит ему удерживать вертикально путающуюся в ногах партнершу.
Еще немного покатавшись, я вернулась на берег к столу:
— Грустите, Серафима Карповна? — развязно спросил адъютант, возникнув рядом.
В который раз меня поразила способность окружающих делать вид, что на Руяне ничего необычного либо скандального не произошло. Будто не пытались учинить надо мною насилие, не вели против воли к алтарю, не претерпевали от огня, не пугались появлению Артемидора.
— Павел Андреевич, — протянула я карамельно. — Помнится, на Руяне в вашей резиденции новая горничная появилась.
— Простите?
Уж не знаю, чего он ждал, но явно не такой перемены темы.
— Лулу, — твердо продолжила я. — Востроглазая кудрявая барышня ненашего происхождения. Припоминаете?
— Вы знакомы с сей девицей?
— Немного. Ровно настолько, чтоб полюбопытствовать, где она нынче обретается.
— На вилле осталась, на острове, — любезно ответил адъютант. — Простите, Серафима Карповна, мне необходимо кое о чем немедленно распорядиться.
И он отошел. Лжец! Никого они там не оставили, двери-окна досками заколочены, пустота и тишина.
Распоряжения, которые должен был отдать Сухов, касались фейерверка. Он гаркнул команду служивым, и в ночном небе громыхнуло, рассыпались гроздья разноцветных огоньков. Их яркое мельтешение осветило далекие фигурки князя Кошкина и Евангелины, забредших почти на середину реки.
— О чем беседовали? — Спросила я чиновницу уже на пути домой.
— О том, как его сиятельство тебя обожает, — ответила та с девчачьей ядовитостью, преувеличенно явной, и от того забавной. — Пришлось даже обиду показать эдаким небрежением.
Мы похихикали, а после Геля сказала серьезно:
— А еще про скулу твою извазюканную и кузена-мерзавца.
— Это зачем еще?
— Его сиятельство очень желает в лучшем виде пред тобою показаться, сокрушается, что ошибок немало совершил, исправить их хочет.
Мы синхронно посмотрели в спину ротмистра Сухова, исполняющего роль возницы. Геля мне подмигнула:
— Счастливица ты, Серафима.
У крыльца она велела адъютанту подождать:
— Завтра зайду, без меня из дома ни шагу.
— А с тобой?
Геля вздохнула:
— Со мною тоже полной свободы не получишь. Завтра концерт, послезавтра — театр, после-после… — визит к сиятельной княгине. Вот тут закавыка, меня туда могут попросту не взять…
— Вы что-ли с Анатолем все время расписали?
— Ну да, — она подняла брови домиком. — Его сиятельство не собирается соперникам за сердце Серафимы ни единого шанса дать. А вот уже после бабушкиных пирожков, тебя в резиденцию допустят.
Пока я возмущенно дышала, Евангелина Романовна шевелила губами и загибала пальчики в перчатках:
— Значит, три, четвертый — княгиня, спирит, опять театр, после — новогодие, тут уж придется Наталье Наумовне семейный постный ужин организовывать, первого сеченя — свобода до второго, а вечером…
— Оставь, — сказала я, отдышавшись. — После визита в резиденцию, я ваших планов придерживаться не намерена.
— Для того, чтоб их не придерживаться, их надо знать. — Зеленые глаза полыхнули яростью. — Я понимаю, любезная барышня Абызова, что для тебя все происходящее, не более чем игрушки, а для меня, опаснейшая авантюра. Думаешь, мне в вашей аристократической возне поучаствовать охота?
— Ну так и ступай с богом! — Негромко, с той же яростью, предложила я. — Сама справлюсь!
— Не справишься. Именно потому, что под это не заточена. Ты умная, хитрая, сильная, но… — Она наклонилась, обняв меня за плечи и приблизив лицо. — Иван велел мне Неелову твою отыскать, и я эту задачу исполню.
— Твой Иван…
— Князь его изничтожит, — перебила Попович, — сил у него достанет. Наш приказ и без того по тонкому льду ходит, шажок в строну, и полынья.
— Брют не позволит, он клятву мне дал.
— А ты ему что в клювике за это поднесешь?
Ротмистр, зябнущий в санях, поинтересовался, когда барышни наконец нашепчутся на прощание.
— Обождите, Павел Андреевич, еще минуточку! — Пропела Евангелина громко и продолжила бормотать. — Канцлер велел тебе к Анатолю присмотреться. Не дергайся. Конечно, подслушивала, не хватало еще такой момент упускать. Наипервейший сыскарский талант — вовремя подслушать. Так вот и присматривайся! Если Юлий Францевич что-то почуял, присмотреться там есть к чему.
Сухов терял терпение, Геля быстро поцеловала меня в щеку:
— Сдюжим, Серафима, не бойся. Хотя бы потому справимся, что нас, женщин, мало кто за серьезных соперников считает.
Марта-толстушка зевала, впуская меня в дом:
— Почивают все уже, барышня. Давайте я вас ко сну подготовлю.
Справилась она споро. Сытый и бодрый Гаврюша сидел огромной копилкой у балконной двери.
— Ступай погулять, хороший мальчик, — отпустила я его в ночь и закуталась в одеяло.
Марта оставила мне ночник и, пробормотав сарматскую молитву, отправилась к себе.
А ведь Евангелина во всем права, канцлерову милость мне отработать придется. Вместо того, чтоб князя презрением одаривать, надо его вниманием окружить. Что там с ним неладно? Обычный, знакомый Анатоль, не в злобной, а в умилительной своей ипостаси.
Вспомнив, с каким остервенением князь пытался убить мелкого тогда Гавра, я поморщилась. Такой же мерзавец, как и Аркадий. Родственные души. Недаром Натали меня про Кошкина пыталась предупредить. Кстати, о чем именно? Что у них эдакого могло приключиться? И когда?
Раздумывая так и эдак, я уже почти погрузилась в черноту, заменяющую мне сон, когда дверь смежной комнаты скрипнула.
— Дитятко…
Низкий гортанный, почти не похожий на маняшин, голос и тяжелый звук шагов. Топ, топ…
— Ты спишь, дитятко?
Шелковая сорочка сползла с поджарых плеч, открывая торчащие ключицы, волосы по сторонам бледного лица всклокоченные, неопрятные.
