Черные глаза мага хитро блеснули:
— Не важно. Главное, что девушка достанется мне до последней крошки. И тогда я вспомню все и верну то, что у меня отняли.
Караколь поморщился. Это был тот Мармадюк, которого он знал. Жадный, беспринципный, скрывающий за легкомысленной бесшабашностью хитрый расчет. Он действительно не помнит, или лжет? Не важно. Драгоценная Адель очень скоро украсит мерзавца волшебным браслетом, и тогда Мармадюк будет делать то, что ему велят.
Маг распечатал вторую бутылку:
— Может, не сейчас, не скоро, а через несколько лет, или даже несколько десятков. Для нас с тобой время — ничто, а Моравянка начнет стареть, и сама предложит… Но тогда придется на ней жениться!
От мыслей о женитьбе Мармадюк вздрогнул, чем заставил фахана внутренне усмехнуться:
— Видишь ли, Марек, я направлен в этот мир вышними сферами, чтоб защищать людей. И не позволю тебе причинить вред невинной девушке.
— Невинной? — Волшебник прикоснулся к затылку. — Ты бы не говорил так, получив от нее затрещину. Такой темперамент. Ну ладно, позиции мы с тобой обозначили. Ты не дашь причинить вред, но и не сможешь помешать деве отдаться с потрохами по своему желанию. Поговорим о другом.
— О чем же?
— Ссуда, господин бургомистр. Три тысячи талеров, чтоб исправить ваши жалкие попытки разорить трактир «Золотая сковородка».
— К сожалению, пан Марек, вынужден вам отказать. Не в моих привычках бросать деньги на ветер. Но, если позволите, дам вам небольшой совет.
— Весь внимание.
— Вы можете попробовать заработать. Неподалеку от Лимбурга лесорубы заметили волшебного златорогого оленя. У меня есть основания считать, что это создание — опасный оборотень-людоед. Магистрат сегодня объявит награду за его поимку. Принесите мне голову твари, получите тысячу талеров и попытайтесь с этой суммой подольститься к вашей прекрасной хозяйке.
— Тысячу? — переспросил Мармадюк азартно. — Всего тысячу талеров? А ты потом отчитаешься в вышние сферы и получишь жирный плюсик?
Караколь кивнул:
— Сделка есть сделка. Рано или поздно этих плюсиков станет достаточно, чтоб я смог вернуться туда, где мое место. И учти, за убийство безумного волшебника, пытавшегося сожрать девушку, меня тоже похвалят.
— Договорились.
— Тебе придется очень постараться, объявления о награде уже развешены по всему городу, много охотников немедленно отправятся выслеживать оленя. Мои люди…
— Точно! — Мармадюк хлопнул себя по лбу и пружинно поднялся. — Твоя секретарша. Драгоценная панна Ясна, мой документ готов?
Чародей пересек кабинет, заглянул в соседний, обернулся, помахивая в воздухе бумагой:
— Благодарю вельможного пана Килера за разрешение и за плодотворную беседу. Рад буду видеть вас в своем трактире, всех благ, хорошего дня…
Не переставая говорить и прихватив с собой четыре бутылки вина, Мармадюк вышел в приемную.
— Как его много, — пожаловалась Ясна.
Фахан посмотрел на девушку с улыбкой:
— Ты прекрасно со всем справляешься. Панна Моравянка получила артефакт?
— Нет, господин. Этот… не спускал с нее глаз. Придется действовать хитрее. Я спрячу шкатулку в условленном месте, а вы вечером сообщите Адельке, где ее забрать.
— Так и поступим. И очень скоро наш утомленный охотой за оборотнем жених получит свою награду. А после… Ясна, представь, насколько комфортно и безмятежно можно будет жить с ручным магом. Мы будем приказывать ему сражаться с чудовищами, пополнять нашу копилку добрых дел.
Остренький носик Ясны задрожал, как будто она собиралась заплакать. С ней это случалось всякий раз, когда хозяин вместо «я» говорил «мы».
— Ваше высочество я хорошо разбираюсь в ядах и дурманящих зельях. Одно из них подавит волю панны Моравянки, и она добровольно… — девушка помялась. — Я имею в виду, что вы сможете абсолютно ничем не рискуя получить большую силу.
— Ты еще слишком юна, моя дорогая помощница, — Фахан погладил Ясну по голове, — поэтому не понимаешь моих чувств к Адели. Разумеется, я хочу ее плоти, но еще больше желаю саму девушку. Для меня она особенная. Мы с ней станем супругами, проживем долгую счастливую жизнь и, если у последней черты моя Адель предложит мне силу… Что ж, тогда я не буду отказываться.
Пан бургомистр вернулся к делам, до самого вечера работал с бумагами, принимал посетителей, отдавал распоряжения и не замечал, что всякий раз, когда его секретарша скрывается в своем кабинетике, оттуда доносятся звуки сдавленных рыданий.
По дороге домой я мысленно составляла подробнейший список. Укус, пусть не больно, но он был, объятие, бант два раза, обзывательство бургомистровой секретарши. Нет, это вычеркиваем, за него я уже отомстила. А вот банты… Могла ведь сразу наглеца на место поставить. Или у тебя, Моравянка, своих рук нет? Кому другому живо бы затрещину отвесила и перевязала передник как было. Ну и что, что скандал? Себе хоть признайся, тебе понравилось ощутить себя слабой, обычной панной. Один раз понравилось, слабину дала, вот Марек и воспользовался.
В центре площади у доски объявлений возбужденно переговаривались горожане. Я тоже подошла, узнать новости, прочла приколоченный к доске документ. В нем обещалась награда в тысячу талеров тому, кто принесет в магистрат голову златорого оленя, замеченного у подножья Юнгефрау. Внизу, мелкими буквами, сообщалось, что зверь может быть опасен.
— Какая опасность от оленя быть может? — спрашивал пан с седым бакенбардами. — Это же не волк, даже не кабан дикий.
— Такие деньжищи только за очень опасного зверя…
— А вот, если, к примеру, обычному оленю рога позолотить… — говоривший умолк, видимо, не желая делиться с окружающими прекрасной идеей, и побрел в сторону лавки красильщика.
— Это оборотень, — сказала я. — В Вомбурге пятнадцать лет назад от такого же много народа погибло.
В толпе кто-то негромко объяснял соседу:
— Панна Моравянка, трактирщица. Она в таких всяких штуках разбирается.
Я предупредила, больше сделать ничего не могла. Кто хотел, услышал. Зря все-таки пан Килер награду за перевертыша назначил. Очень зря. Деньги приличные, многие горожане отправятся на охоту. И многие не вернутся.
С другой стороны, с оленем надо до праздника разобраться. Если от золотых рогов пострадает кто-нибудь из приглашенных гостей, репутация Лимбурга пострадает безвозвратно. Вот бургомистр и торопится.
В трактире было полно народу.
— Что за переполох? — поймала я на лестнице Госю.
Девушка попыталась вырваться, не преуспела:
— Хозяин велел столярам…
— Какой еще хозяин? Когда велел?
— Ой! — Госька как будто сейчас меня рассмотрела. — Панночка Моравяночка, вы. Не хозяин, оговорилась. Марек вчера сказал, чтоб мы столяров для ремонта наняли.
— На какие деньги?
— Ну… это… — Девушка перешла на заговорщицкий шепот. — Петрик у пана Мюлера неплохо зарабатывал, я тоже… У каждой ведь незамужней панны кубышечка на свадьбу собрана?
Я кивнула, хотя никакой кубышечки у меня никогда не было.
— Значит, Марек у вас деньги в долг взял? Под проценты? Когда обещал отдать?
— Пусть панна хозяйка о том не тревожится. Марек сказал, сами разберемся, по-свойски.
За распахнутой дверью одной из комнат второго этажа раздался громкий смех, на порог выпорхнула босая девица с подоткнутым подолом, по виду — крестьянка.
— Доброго денечка, госпожа-пани-хозяйка, — поклонилась она, держа на весу два ведра.
— И тебе не хворать…
Девица протопала вниз, скрылась в кухне, видимо отправилась выплескивать на заднем дворе грязную воду.
— А это кто? — повернулась я к Госе.
— Просто какая-то девка деревенская, из Застолбенек, их с десяток помогать пришло. Пан Марек сказал, я сама с уборкой не справлюсь и велел Петрику, когда он с паном Мюлером закончит…
Я решила, что узнала достаточно, не дослушав, поднялась к себе. Вот как он это делает, Марек? А? Почему все его слушаются? И как, песья дрянь, он все успевает?
— Адичка, — метнулась ко мне из тени тетка Рузя. — Какие новости?
— Гражинка где?
— Да неужто она такой переполох пропустит? Внизу где-то наблюдает. Пан наш Спящий! — Обратив внимание на завязку моего передника, Рузя всплеснула ручками. — Бургомистр?
Я выругалась, покачала головой, бросила на пол корзинку и рухнула в кресло:
— Пан чародей права на мою вкусную особу заявил.
Рузя погладила меня по голове, утешая:
— Ну-ну, Адичка… Он тебе совсем не нравится? Гражинка говорит, ладный хлопец, хоть не красавец. Стерпится, слюбится.
— При чем тут любовь, тетечка? Марек просто не желает, чтоб кто-нибудь другой от меня первым откусил, вот соперников таким образом отгоняет. В основном пана Килера. И, главное… — я начинала горячиться, шипела как колбаска на сковороде. — Места для маневра мне не оставляет, по периметру обложил. Трактир в порядок приводит, дело расширяет. Что я могу? Запретить? Поскандалить? И как это будет выглядеть в глазах людей?
Костлявые пальчики Рузи массировали мой затылок, это успокаивало, я прикрыла глаза и откинулась на подголовник:
— А бургомистр наш оказался фаханом, целым принцем.
— И ничего страшного, — решила тетка. — Фахан — тот же чародей, всей разницы, что не из нашего мира. Он-то как на твое обручение среагировал?
— Помочь обещал… Ой! — я села прямо. — Чуть не забыла. У нас в библиотеке, кажется, фолиант был про волшебные артефакты.
— Про какой именно искать?
— Амулет подчинения. Карл… то есть, пан Килер мне один такой одолжит, чтоб я попробовала Марека приструнить.
— Я посмотрю, Адичка. Ты пока ступай отдыхать.
И я отправилась в спальню, ночью предстояло идти к Юнгефрау, несколько часов сна сейчас были бы очень кстати.
Ничего страшного, мы со всем разберемся. И с Мареком и с фаханом.
Тетка раздернула шторы с таким расчетом, чтоб постель заливал яркий дневной свет. Так приблуды не могли ко мне подобраться, солнца они не переносили. А я могла спать при любом освещении. Да что там свет, я, кажется, могла бы заснуть стоя. Даже грохот столярных молотков, от которого сотрясалось здание, мне не мешал.
Проснулась уже в сумерках под еле слышный шепот родственниц.
— …пусть женится, или тот, или другой. Это рано или поздно должно было произойти.
— Но Адель его не любит.
— Еще бы она могла любить после нашего с тобой, Рузька, воспитания. Морава еще постаралась. «Не доверяй никому, любой может врагом оказаться, будь сильной, будь беспощадной…» Когда другие девочки в дочки-матери играли, ко взрослой жизни готовились, наша по кладбищам за умертвиями скакала. Двадцать три года уже воительнице, еще немного и перестарок. Может, оно и к лучшему, красота отцветет, заживем спокойно.
— Отцветет? — костлявые пальчики тетки Рузи провели по моей скуле. — Разве такие цветы вянут? И, Гражинка, неужели наша девочка достойна такого будущего? Ей на балах блистать нужно, с кавалерами в танце кружиться, наряды три раза в день менять.
Я зевнула и села на кровати:
— А на балах со сковородками пляшут?
Тетки переглянулись и захихикали.
— Будешь ей обмахиваться, вместо веера.
— И стучать по голове партнера, если он мне на ногу наступит! — Я вскочила с кровати, изобразила танцевальное па, замах, удар, разворот. — Вот так вот!
Пока я плескалась под душем, а Рузя подбирала одежду, Гражина отчитывалась о делах в трактире.
— Марек час как вернулся, столяры с перекрытиями закончили, деревенские до сих пор хлопочут, прибираются. Адичка, я так поняла, мы теперь с ночевкой гостей принимать будем?
Я пожала плечами:
— Попробуем. Идея не плоха. Действительно второй этаж простаивает без дела.
— Марек Гоську на первый переселил, в каморку у кухни.
— К себе под бок?
— Сам он собирается наверху обосноваться. Слышишь шум в детской? Там деревенские девицы порядок наводят.
Детская, то есть моя бывшая комната, была через стену от ванной. Кроме женских голосов до меня доносился и говорок чернявого.
— Я ему этого не позволю! Тетечка Рузечка, давайте одеваться. Сейчас я такой скандал устрою!
Синяя пышная юбка, блузка и белоснежный передник были разложены на кровати.
— Поскандалишь, сюда возвращайся, — сказала Рузя, — я кое-что об артефактах подчинения нашла.
Гражина пробасила, появляясь в дверях ванной:
— Момент упущен, Марек вниз спустился.
Я прикинула, что бегать за парнем по лестницам будет нелепо, и махнула рукой:
— Пусть пока развлекается, думает, что я овечка кроткая. Давайте про амулет, тетечка?
— Артефакты подчинения во всех мирах чародеям известны, изготовляют их подгорные цверги. — Рузя мерила шагами спальню, как будто учитель вдалбливающий знания нерадивым ученикам. — Действуют просто. Тот, на кого это украшение надели, либо послушен воле хозяина, либо наказан болью. Не просто болью, она все время усиливается, пока носитель не подчинится. Бывали случаи, когда носители от нечеловеческих страданий прощались с жизнью.
— Как надеть? — я с усилием подавила в себе искорку сострадания к Мареку.
— Про это не написано. Надеть, произнести заклинание-привязку. Предположу, что пан Килер это заклинание Адичке сообщит.
— Погодите-погодите…. — Гражина замахала руками. — Я правильно понимаю, что наш чародей станет слушаться только пана бургомистра? Адичка, тогда тебе нужно заранее с Килером договориться, чтоб он Мареку велел тебе вреда не причинять и…
— Разберемся. — Я закончила одеваться и присела к туалетному столику заколоть волосы. — И нацепим на чародея артефакт только после того, как будем абсолютно уверены, что по-другому никак.
Мысленно проигрывая возможное развитие событий, я начинала опасаться. Сейчас Марек с фаханом соперники. Что произойдет, когда они станут играть на одной стороне? Когда объединят усилия?
В трактирную залу я спустилась к открытию. Она пустовала, снаружи доносился шум голосов. Гося стояла на пороге спиной ко мне.
— Что происходит? — спросила я, приблизившись.
— Ой, панна хозяйка, — девушка хихикнула и прикрыла рот руками. — Марек с деревенскими за работу рассчитывается. Такая потеха! Поцелуями!
Я шагнула на крыльцо. Его плотным кольцом окружала толпа горожан. На свободном пространстве гуськом выстроились девицы разного возраста и степеней пригожести. В начале очереди лицом к ней, подбоченясь и лучезарно улыбаясь, стоял чернявый:
— Спасибо, красавицы, за работу. Со всеми расплачусь, никого не обижу.
Он наклонился и приник в первой девушке в жарком поцелуе.
Толпа одобрительно заулюлюкала. Оттолкнув раскрасневшуюся девицу, Марек схватил за печи следующую. Какая гадость!
Фыркнув, я ушла на кухню. Петрик заливался слезами, кромсая ножом очищенные луковицы.
— Зачем столько?
— Марек сказал…
И тут Марек, везде он. Как же его много, псячья дрянь!
— Пусть панна Моравянка не тревожится, мы к вечеру подготовились, четыре пивных бочонка я за стойку откатил, брецелей булочник принес с запасом, посуда блестит, огонь горит…
— Яйца! Петрик, где яйца? — в двери вбежал растрепанный Марек. — Аделька, отодвинься. Держи, взбивать будешь.
Он сунул мне в руки венчик и глиняную миску, посмотрел на белоснежный передник, хмыкнул, перевязал узел справа:
— Мне тоже нужен фартук. Петрик, не спи, брось лук. Хватит, иди Госе в зале помогать. Адель?
— Что? — спрятала я за спину венчик, которым за мгновение до этого собиралась огреть чернявого.
— Дай мне фартук!
Достав из сундука рабочий льняной передник, я протянула его парню:
— Не важно. Главное, что девушка достанется мне до последней крошки. И тогда я вспомню все и верну то, что у меня отняли.
Караколь поморщился. Это был тот Мармадюк, которого он знал. Жадный, беспринципный, скрывающий за легкомысленной бесшабашностью хитрый расчет. Он действительно не помнит, или лжет? Не важно. Драгоценная Адель очень скоро украсит мерзавца волшебным браслетом, и тогда Мармадюк будет делать то, что ему велят.
Маг распечатал вторую бутылку:
— Может, не сейчас, не скоро, а через несколько лет, или даже несколько десятков. Для нас с тобой время — ничто, а Моравянка начнет стареть, и сама предложит… Но тогда придется на ней жениться!
От мыслей о женитьбе Мармадюк вздрогнул, чем заставил фахана внутренне усмехнуться:
— Видишь ли, Марек, я направлен в этот мир вышними сферами, чтоб защищать людей. И не позволю тебе причинить вред невинной девушке.
— Невинной? — Волшебник прикоснулся к затылку. — Ты бы не говорил так, получив от нее затрещину. Такой темперамент. Ну ладно, позиции мы с тобой обозначили. Ты не дашь причинить вред, но и не сможешь помешать деве отдаться с потрохами по своему желанию. Поговорим о другом.
— О чем же?
— Ссуда, господин бургомистр. Три тысячи талеров, чтоб исправить ваши жалкие попытки разорить трактир «Золотая сковородка».
— К сожалению, пан Марек, вынужден вам отказать. Не в моих привычках бросать деньги на ветер. Но, если позволите, дам вам небольшой совет.
— Весь внимание.
— Вы можете попробовать заработать. Неподалеку от Лимбурга лесорубы заметили волшебного златорогого оленя. У меня есть основания считать, что это создание — опасный оборотень-людоед. Магистрат сегодня объявит награду за его поимку. Принесите мне голову твари, получите тысячу талеров и попытайтесь с этой суммой подольститься к вашей прекрасной хозяйке.
— Тысячу? — переспросил Мармадюк азартно. — Всего тысячу талеров? А ты потом отчитаешься в вышние сферы и получишь жирный плюсик?
Караколь кивнул:
— Сделка есть сделка. Рано или поздно этих плюсиков станет достаточно, чтоб я смог вернуться туда, где мое место. И учти, за убийство безумного волшебника, пытавшегося сожрать девушку, меня тоже похвалят.
— Договорились.
— Тебе придется очень постараться, объявления о награде уже развешены по всему городу, много охотников немедленно отправятся выслеживать оленя. Мои люди…
— Точно! — Мармадюк хлопнул себя по лбу и пружинно поднялся. — Твоя секретарша. Драгоценная панна Ясна, мой документ готов?
Чародей пересек кабинет, заглянул в соседний, обернулся, помахивая в воздухе бумагой:
— Благодарю вельможного пана Килера за разрешение и за плодотворную беседу. Рад буду видеть вас в своем трактире, всех благ, хорошего дня…
Не переставая говорить и прихватив с собой четыре бутылки вина, Мармадюк вышел в приемную.
— Как его много, — пожаловалась Ясна.
Фахан посмотрел на девушку с улыбкой:
— Ты прекрасно со всем справляешься. Панна Моравянка получила артефакт?
— Нет, господин. Этот… не спускал с нее глаз. Придется действовать хитрее. Я спрячу шкатулку в условленном месте, а вы вечером сообщите Адельке, где ее забрать.
— Так и поступим. И очень скоро наш утомленный охотой за оборотнем жених получит свою награду. А после… Ясна, представь, насколько комфортно и безмятежно можно будет жить с ручным магом. Мы будем приказывать ему сражаться с чудовищами, пополнять нашу копилку добрых дел.
Остренький носик Ясны задрожал, как будто она собиралась заплакать. С ней это случалось всякий раз, когда хозяин вместо «я» говорил «мы».
— Ваше высочество я хорошо разбираюсь в ядах и дурманящих зельях. Одно из них подавит волю панны Моравянки, и она добровольно… — девушка помялась. — Я имею в виду, что вы сможете абсолютно ничем не рискуя получить большую силу.
— Ты еще слишком юна, моя дорогая помощница, — Фахан погладил Ясну по голове, — поэтому не понимаешь моих чувств к Адели. Разумеется, я хочу ее плоти, но еще больше желаю саму девушку. Для меня она особенная. Мы с ней станем супругами, проживем долгую счастливую жизнь и, если у последней черты моя Адель предложит мне силу… Что ж, тогда я не буду отказываться.
Пан бургомистр вернулся к делам, до самого вечера работал с бумагами, принимал посетителей, отдавал распоряжения и не замечал, что всякий раз, когда его секретарша скрывается в своем кабинетике, оттуда доносятся звуки сдавленных рыданий.
ГЛАВА 3. ЧЕСНОЧНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
По дороге домой я мысленно составляла подробнейший список. Укус, пусть не больно, но он был, объятие, бант два раза, обзывательство бургомистровой секретарши. Нет, это вычеркиваем, за него я уже отомстила. А вот банты… Могла ведь сразу наглеца на место поставить. Или у тебя, Моравянка, своих рук нет? Кому другому живо бы затрещину отвесила и перевязала передник как было. Ну и что, что скандал? Себе хоть признайся, тебе понравилось ощутить себя слабой, обычной панной. Один раз понравилось, слабину дала, вот Марек и воспользовался.
В центре площади у доски объявлений возбужденно переговаривались горожане. Я тоже подошла, узнать новости, прочла приколоченный к доске документ. В нем обещалась награда в тысячу талеров тому, кто принесет в магистрат голову златорого оленя, замеченного у подножья Юнгефрау. Внизу, мелкими буквами, сообщалось, что зверь может быть опасен.
— Какая опасность от оленя быть может? — спрашивал пан с седым бакенбардами. — Это же не волк, даже не кабан дикий.
— Такие деньжищи только за очень опасного зверя…
— А вот, если, к примеру, обычному оленю рога позолотить… — говоривший умолк, видимо, не желая делиться с окружающими прекрасной идеей, и побрел в сторону лавки красильщика.
— Это оборотень, — сказала я. — В Вомбурге пятнадцать лет назад от такого же много народа погибло.
В толпе кто-то негромко объяснял соседу:
— Панна Моравянка, трактирщица. Она в таких всяких штуках разбирается.
Я предупредила, больше сделать ничего не могла. Кто хотел, услышал. Зря все-таки пан Килер награду за перевертыша назначил. Очень зря. Деньги приличные, многие горожане отправятся на охоту. И многие не вернутся.
С другой стороны, с оленем надо до праздника разобраться. Если от золотых рогов пострадает кто-нибудь из приглашенных гостей, репутация Лимбурга пострадает безвозвратно. Вот бургомистр и торопится.
В трактире было полно народу.
— Что за переполох? — поймала я на лестнице Госю.
Девушка попыталась вырваться, не преуспела:
— Хозяин велел столярам…
— Какой еще хозяин? Когда велел?
— Ой! — Госька как будто сейчас меня рассмотрела. — Панночка Моравяночка, вы. Не хозяин, оговорилась. Марек вчера сказал, чтоб мы столяров для ремонта наняли.
— На какие деньги?
— Ну… это… — Девушка перешла на заговорщицкий шепот. — Петрик у пана Мюлера неплохо зарабатывал, я тоже… У каждой ведь незамужней панны кубышечка на свадьбу собрана?
Я кивнула, хотя никакой кубышечки у меня никогда не было.
— Значит, Марек у вас деньги в долг взял? Под проценты? Когда обещал отдать?
— Пусть панна хозяйка о том не тревожится. Марек сказал, сами разберемся, по-свойски.
За распахнутой дверью одной из комнат второго этажа раздался громкий смех, на порог выпорхнула босая девица с подоткнутым подолом, по виду — крестьянка.
— Доброго денечка, госпожа-пани-хозяйка, — поклонилась она, держа на весу два ведра.
— И тебе не хворать…
Девица протопала вниз, скрылась в кухне, видимо отправилась выплескивать на заднем дворе грязную воду.
— А это кто? — повернулась я к Госе.
— Просто какая-то девка деревенская, из Застолбенек, их с десяток помогать пришло. Пан Марек сказал, я сама с уборкой не справлюсь и велел Петрику, когда он с паном Мюлером закончит…
Я решила, что узнала достаточно, не дослушав, поднялась к себе. Вот как он это делает, Марек? А? Почему все его слушаются? И как, песья дрянь, он все успевает?
— Адичка, — метнулась ко мне из тени тетка Рузя. — Какие новости?
— Гражинка где?
— Да неужто она такой переполох пропустит? Внизу где-то наблюдает. Пан наш Спящий! — Обратив внимание на завязку моего передника, Рузя всплеснула ручками. — Бургомистр?
Я выругалась, покачала головой, бросила на пол корзинку и рухнула в кресло:
— Пан чародей права на мою вкусную особу заявил.
Рузя погладила меня по голове, утешая:
— Ну-ну, Адичка… Он тебе совсем не нравится? Гражинка говорит, ладный хлопец, хоть не красавец. Стерпится, слюбится.
— При чем тут любовь, тетечка? Марек просто не желает, чтоб кто-нибудь другой от меня первым откусил, вот соперников таким образом отгоняет. В основном пана Килера. И, главное… — я начинала горячиться, шипела как колбаска на сковороде. — Места для маневра мне не оставляет, по периметру обложил. Трактир в порядок приводит, дело расширяет. Что я могу? Запретить? Поскандалить? И как это будет выглядеть в глазах людей?
Костлявые пальчики Рузи массировали мой затылок, это успокаивало, я прикрыла глаза и откинулась на подголовник:
— А бургомистр наш оказался фаханом, целым принцем.
— И ничего страшного, — решила тетка. — Фахан — тот же чародей, всей разницы, что не из нашего мира. Он-то как на твое обручение среагировал?
— Помочь обещал… Ой! — я села прямо. — Чуть не забыла. У нас в библиотеке, кажется, фолиант был про волшебные артефакты.
— Про какой именно искать?
— Амулет подчинения. Карл… то есть, пан Килер мне один такой одолжит, чтоб я попробовала Марека приструнить.
— Я посмотрю, Адичка. Ты пока ступай отдыхать.
И я отправилась в спальню, ночью предстояло идти к Юнгефрау, несколько часов сна сейчас были бы очень кстати.
Ничего страшного, мы со всем разберемся. И с Мареком и с фаханом.
Тетка раздернула шторы с таким расчетом, чтоб постель заливал яркий дневной свет. Так приблуды не могли ко мне подобраться, солнца они не переносили. А я могла спать при любом освещении. Да что там свет, я, кажется, могла бы заснуть стоя. Даже грохот столярных молотков, от которого сотрясалось здание, мне не мешал.
Проснулась уже в сумерках под еле слышный шепот родственниц.
— …пусть женится, или тот, или другой. Это рано или поздно должно было произойти.
— Но Адель его не любит.
— Еще бы она могла любить после нашего с тобой, Рузька, воспитания. Морава еще постаралась. «Не доверяй никому, любой может врагом оказаться, будь сильной, будь беспощадной…» Когда другие девочки в дочки-матери играли, ко взрослой жизни готовились, наша по кладбищам за умертвиями скакала. Двадцать три года уже воительнице, еще немного и перестарок. Может, оно и к лучшему, красота отцветет, заживем спокойно.
— Отцветет? — костлявые пальчики тетки Рузи провели по моей скуле. — Разве такие цветы вянут? И, Гражинка, неужели наша девочка достойна такого будущего? Ей на балах блистать нужно, с кавалерами в танце кружиться, наряды три раза в день менять.
Я зевнула и села на кровати:
— А на балах со сковородками пляшут?
Тетки переглянулись и захихикали.
— Будешь ей обмахиваться, вместо веера.
— И стучать по голове партнера, если он мне на ногу наступит! — Я вскочила с кровати, изобразила танцевальное па, замах, удар, разворот. — Вот так вот!
Пока я плескалась под душем, а Рузя подбирала одежду, Гражина отчитывалась о делах в трактире.
— Марек час как вернулся, столяры с перекрытиями закончили, деревенские до сих пор хлопочут, прибираются. Адичка, я так поняла, мы теперь с ночевкой гостей принимать будем?
Я пожала плечами:
— Попробуем. Идея не плоха. Действительно второй этаж простаивает без дела.
— Марек Гоську на первый переселил, в каморку у кухни.
— К себе под бок?
— Сам он собирается наверху обосноваться. Слышишь шум в детской? Там деревенские девицы порядок наводят.
Детская, то есть моя бывшая комната, была через стену от ванной. Кроме женских голосов до меня доносился и говорок чернявого.
— Я ему этого не позволю! Тетечка Рузечка, давайте одеваться. Сейчас я такой скандал устрою!
Синяя пышная юбка, блузка и белоснежный передник были разложены на кровати.
— Поскандалишь, сюда возвращайся, — сказала Рузя, — я кое-что об артефактах подчинения нашла.
Гражина пробасила, появляясь в дверях ванной:
— Момент упущен, Марек вниз спустился.
Я прикинула, что бегать за парнем по лестницам будет нелепо, и махнула рукой:
— Пусть пока развлекается, думает, что я овечка кроткая. Давайте про амулет, тетечка?
— Артефакты подчинения во всех мирах чародеям известны, изготовляют их подгорные цверги. — Рузя мерила шагами спальню, как будто учитель вдалбливающий знания нерадивым ученикам. — Действуют просто. Тот, на кого это украшение надели, либо послушен воле хозяина, либо наказан болью. Не просто болью, она все время усиливается, пока носитель не подчинится. Бывали случаи, когда носители от нечеловеческих страданий прощались с жизнью.
— Как надеть? — я с усилием подавила в себе искорку сострадания к Мареку.
— Про это не написано. Надеть, произнести заклинание-привязку. Предположу, что пан Килер это заклинание Адичке сообщит.
— Погодите-погодите…. — Гражина замахала руками. — Я правильно понимаю, что наш чародей станет слушаться только пана бургомистра? Адичка, тогда тебе нужно заранее с Килером договориться, чтоб он Мареку велел тебе вреда не причинять и…
— Разберемся. — Я закончила одеваться и присела к туалетному столику заколоть волосы. — И нацепим на чародея артефакт только после того, как будем абсолютно уверены, что по-другому никак.
Мысленно проигрывая возможное развитие событий, я начинала опасаться. Сейчас Марек с фаханом соперники. Что произойдет, когда они станут играть на одной стороне? Когда объединят усилия?
В трактирную залу я спустилась к открытию. Она пустовала, снаружи доносился шум голосов. Гося стояла на пороге спиной ко мне.
— Что происходит? — спросила я, приблизившись.
— Ой, панна хозяйка, — девушка хихикнула и прикрыла рот руками. — Марек с деревенскими за работу рассчитывается. Такая потеха! Поцелуями!
Я шагнула на крыльцо. Его плотным кольцом окружала толпа горожан. На свободном пространстве гуськом выстроились девицы разного возраста и степеней пригожести. В начале очереди лицом к ней, подбоченясь и лучезарно улыбаясь, стоял чернявый:
— Спасибо, красавицы, за работу. Со всеми расплачусь, никого не обижу.
Он наклонился и приник в первой девушке в жарком поцелуе.
Толпа одобрительно заулюлюкала. Оттолкнув раскрасневшуюся девицу, Марек схватил за печи следующую. Какая гадость!
Фыркнув, я ушла на кухню. Петрик заливался слезами, кромсая ножом очищенные луковицы.
— Зачем столько?
— Марек сказал…
И тут Марек, везде он. Как же его много, псячья дрянь!
— Пусть панна Моравянка не тревожится, мы к вечеру подготовились, четыре пивных бочонка я за стойку откатил, брецелей булочник принес с запасом, посуда блестит, огонь горит…
— Яйца! Петрик, где яйца? — в двери вбежал растрепанный Марек. — Аделька, отодвинься. Держи, взбивать будешь.
Он сунул мне в руки венчик и глиняную миску, посмотрел на белоснежный передник, хмыкнул, перевязал узел справа:
— Мне тоже нужен фартук. Петрик, не спи, брось лук. Хватит, иди Госе в зале помогать. Адель?
— Что? — спрятала я за спину венчик, которым за мгновение до этого собиралась огреть чернявого.
— Дай мне фартук!
Достав из сундука рабочий льняной передник, я протянула его парню:
