Поэтому примерно за час до полуночи в постели оказалась абсолютно сытая и счастливая чиновница восьмого класса. И, к слову, в эту ночь мне не снились пауки.
Между другими добродетелями, которые честную даму или девицу украшают и от них требуются, есть смирение, начальнейшая и главнейшая добродетель, которая весьма много в себе содержит. И того не довольно, что токмо в простом одеянии ходить, и главу наклонять, и наружными поступками смиренна себя являть, сладкие слова испущать, сего еще гораздо не довольно, но имеет сердце человеческое бога знать, любить и бояться. По том должно свои собственные слабости, немощи и несовершенство признавать. И для того пред Богом себя смирять, и ближнего своего больше себя почитать. Никого не уничижать, себя ни для какого дарования не возвышать, но каждому в том служить охотну и готову быть…
Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению…
Люди просыпаются по утрам по-разному. Даже один и тот же человек может проснуться или отдохнувшим и полным сил, или с трудом разлепляя глаза, зевая и мечтая, что когда-нибудь настанет тот день, когда идти никуда будет не нужно, а можно будет лежать под одеялом хоть до морковкина заговения. Я открыла глаза счастливой и готовой к новым свершениям. Меня ждала служба и приятные коллеги на оной, и тайна, которую потребно было во что бы то ни стало разгадать. Что еще нужно для счастья чиновнику восьмого класса? Я понежилась в постели, над этим раздумывая. Конечно, для совсем уж полного счастья не помешал бы мне карьерный рост. Седьмой класс звучит лучше восьмого, и жалованья к нему прибавляется, и общественного почета. Интересно, а что полагается талантливой Геле Попович, если она паука-убийцу самолично под стражу возьмет? Я немножко и об этом помечтала, так, самую чуточку, и, наконец, поднялась с кровати - навстречу, так сказать, новому дню. К слову, надо бы словарный запас расширить, а то и мыслить я стала канцелярскими устойчивыми выражениями. Утренняя рутина за пару дней стала мне уже привычной. Отгладить мундир и еще одно простенькое платьице из личных запасов. В обед надо будет переодеться, меня же в гости звали, а по этим гостям в мундирах и не походишь особо.
Лукерья Павловна утренним визитом меня не порадовала, встретились мы с ней мельком, уже на лестнице, тетя Луша вела в свои апартаменты какого-то мужичонку затрапезноговида, по всему мещанина, поэтому поздоровалась со мною с приветливостью, но как бы между делом.
Я вышла на улицу, перехватила поудобнее баул с запасной одеждой, поправила шляпку, очки, ремень самописного чехла и поняла, что изжарюсь заживо, не сходя с этого места. Душная жара накрыла Мокошь-град плотной периной, даже дышалось с трудом, как в натопленной бане. Солнце жарило на тропический манер, поэтому я передвигалась зигзагами — от тенечка к тенечку, сокрушаясь абсолютной непродуваемости суконного мундира. На восьмом зигзаге я заметила слежку, на девятом в ней убедилась. Меня … кхм… пасли, если употреблять терминологию неофициальную, но часто используемую моим учителем Саввой Кузьмичом, вбивавшим основы слежки вольским курсистам.
Вели меня двое — рябой хромоножка в потертом котелке и парень, по виду мастеровой, в картузе, льняной рубахе и сапогах бутылками. Я вздохнула, прикинула, что геройствовать по эдакой жаре — дело глупое, и юркнула в переулок, сразу же отскочив к стене и развернувшись. Через двадцать секунд появился хромоножка. Я бросила под ноги баул и стала в стойку, перекинув самописец за спину. А колечко-то я снять позабыла. Неладно это. Ну, то есть для шпика моего неладно. Потому что после резкого точечного удара на лице преследователя отпечаталась аккуратненькая буква «ять»
- Чего деретесь, ваш бродь?
Сдачи он мне дать даже не попытался, отчего я немало смутилась.
- Следишь за мной зачем?
- По указанию начальства, - ответил шпик и потер щеку.
Его напарник сунулся было к нам, но увидев, к чему дело движется, замялся, замахал руками издали.
- Кто приказал?
За вторым шпиком я приглядывала вполглаза, убедившись, что нападать он не намерен.
- Эльдар Давидович велел смотреть, чтоб с вами ничего не приключилось.
«Знаю, что место плохое… своих людей поставь», - или как-то так говорил Мамаеву Крестовский в том подслушанным мною разговоре.
Я смутилась еще больше. Чего я вообще засады секретные устраивать принялась? Людная же улица, опасности никакой не было. Ну идет кто-то и идет!
- Простите, обозналась!
Я подхватила с земли упавший во время нашей полудраки котелок, отряхнула его и надела на голову пострадавшему.
- Приношу свои глубочайшие извинения.
Мы вышли из переулка вдвоем, я кивнула парню-мастеровому со всей возможной приветливостью и чтоб хоть как-то загладить свою вину, пригласила обоих служак:
- Давайте я вас хотя бы сельтерской водой угощу. Жарко. И работа у вас… нервная.
Оба согласились.
Я кликнула уличного водоноса и заплатила за напитки.
- Вы и ночью меня охраняли?
- А то, - ответил тот, что в котелке. Его звали Пашка и было заметно, что и костюм-тройка, и котелок доставляют ему изрядное неудобство. - Можно сказать, беду от вас, ваш бродь, отвели.
- Как так?
- Да ходят вокруг вас всякие, наблюдают.
После этого многозначительного сообщения ничего толкового Пашка добавить не мог. Подходил кто-то, на окно мое смотрел. Кто, зачем, наблюдатель сказать не мог.
- Ну хоть мужчина или женщина?
- И про то не ведаю. Освещение на вашей Мясоедской аховое, полтора фонаря на весь квартал.
- Так с чего решил, что именно мною тать ночной интересовался? Может, пьянчужка какой просто к стене подходил за неприличной надобностью?
- Так меня увидел и убег, - пояснил служака. - Стало быть, не та надобность была, о которой вы, барышня, тут толкуете.
Перфектно! Значит, не зря мне вчера злой взгляд спиной чувствовался, значит, следил кто-то, и не мои сегодняшние провожатые. Этих-то я и вчера срисовала бы в две секунды.
До присутствия мы дошли втроем. Второго шпика звали Димитрием, Митькой, и я решила, что именем этим мне мирозданием подается некий знак. Дмитрий Уваров, мокошь-градский давитель, никак не шел у меня из головы. Я выдала нищему на углу грошик, отчего калика рассыпался в преувеличенных благодарностях, попрощалась с провожатыми, договорившись, что о любом своем перемещении за пределы приказа по возможности буду их предупреждать, и отправилась служить Отечеству.
В приемной Крестовского ожидало меня целых два сюрприза. Первый — неприятный: невзирая на толстые стены присутствия и бессолнечную сторону, в комнате было еще жарче, чем на улице. А второй сюрприз - я осторожно бросила взгляд в приоткрытую дверь - сидел сейчас в собственом кабинете, потряхивая своей рыжей львиною гривой. Семен Аристархович был на месте и, так же, как и некоторые - я себя имею в виду - из его подчиненных, готовился к новым свершениям на ниве службы берендийскому правопорядку.
- Ольга Петровна? - услыхав мои шебуршания в приемной, громко спросил Крестовский.
- Никак нет, - придавлено, чтоб казалось, что отвечают издалека, пискнула я.
- Попович? Войдите.
Я бросила баул в угол, туда же осторожно поставила самописец, подхватила с лялиного стола планшетик и деловито ринулась исполнять.
Если в приемной Крестовского царило жаркое тропическое лето, то в кабинете наступила осень, минимум жовтень, с температурой, приближенной к нулю. Я быстро стрельнула глазами, осматриваясь. У оконного проема свет волнообразно преломлялся, из чего я заключила, что стены помещения защищены магическими щитами, у двери стоял вместительный ящик со льдом, а под столом - я даже прищурилась, чтоб получше рассмотреть - располагался огромный медный таз, также полный ледяных осколков. Его высокородие с опущенными в этот таз босыми ногами умудрялся сохранять вид величественный и деловой, чему никак не способствовало непрестанное пощелкивание, когда начальство соизволяло меланхолично болтать ногами в сосуде.
А я же только намедни думала, что дешевле будет Семена Аристарховича в присутствии держать. Он мысли мои услышал, что ли? Нет. Тогда бы он возлежал здесь в ванне, выставив на мое обозрение белые плечи. Я покраснела, невзирая на холод.
- Как прошел вчерашний день, Попович? На вас не нападали отравленные лошади? Вы избили кого-нибудь в своих трущобах? Завели еще с десяток неприличных знакомств?
На слове «знакомств» я подняла голову от планшетика. Да, вот такая Геля дура, она за начальником все записывала!
- Спокойно день прошел, - степенно ответствовала я. - С лошадьми не знакомилась, никто на меня не нападал, не дралась… С утречка вот нашему приказному шпику в скулу заехала. Это считается за драку? Только он не сердится уже нисколько. Я и прощения попросила. И он сам виноват, что попался. Кто ж так слежку ведет? Где высокий профессионализм, достойный сотрудника чародейского приказа?
- Зубы целы?
Я осклабилась, запрокинув голову.
- Не у вас, Попович. У пострадавшего.
На красивом лице льва читалось легкое отвращение.
- Синяк у него, - пробормотала я. - В форме буквы «ять»
Левой рукой прижав планшетик к животу, правую я вытянула вперед.
- Это что? Кастет?
- Кольцо, - я даже обиделась на несправедливые подозрения. - Я вчера к младшему Гирштейну ходила, он самописец мне починил. А это — деталь лишняя… а он сказал, что это заговоренное серебро… ну не выбрасывать же… я и подумала… а снять позабыла…
Оттенки отвращения на лице начальства миновали стадию омерзения, приблизившись к гадливости.
- Положите его на стол.
Я сделала два строевых шага. На зеленом сукне колечко выглядело совсем уж неказисто.
- Гм… - Крестовский наклонил голову, рассматривая гнумские рукоделья. - Действительно, заговоренное серебро.
Я заметила, что к кольцу он старается не прикасаться.
- Оставьте здесь. Я посмотрю, что с ним можно сделать.
Я кивнула, пожала плечами, хмыкнула про себя, осталось только переступить ногами и можно уходить. Заданий мне, видимо, давать никто не намерен.
- Так, говорите, сладилось у вас с отпрыском благородной гнумской фамилии?
- Чего?
- Или решили по суфражистской традиции свободные отношения практиковать?
А вот это было уже на самом деле обидно. И что мне отвечать прикажете? У-у-у! Сатрап!
- Мне-то, Попович, до ваших эскапад за пределами приказа дела нет, - выдало начальство уже знакомую мне информацию, - хоть семерых гнумов себе заводите.
- На каждый день недели?
Он не понял ни моей шутки, ни степени моего бешенства.
- Извольте до субботы ни в какие истории больше не влипать, Попович.
- Почему именно до субботы?
- Потому что на приеме в честь юбилея его высокопревосходительства Эльдар Давидович Мамаев сделает вам предложение руки и сердца, вы его примете со всеми положенными дамскими ужимками, а затем…
- Я не хочу!
- Ваше желание мы в расчет принимать не будем. Если хотите продолжать нести службу в моем приказе, вам придется подчиниться.
- Надеюсь, Эльдар Давидович не поддержит ваших домостроевских планов.
- А господин Мамаев сейчас у ювелира, выбирает вам, Попович, колечко, достойное чиновника восьмого класса.
Крестовский говорил все это, будто проворачивая нож в ране, с таким противным удовольствием, что я не выдержала, подскочила к нему, перегнулась через стол. Я не хотела его ударить, я хотела близко-близко посмотреть в эти холодные глаза и сказать парочку слов, которые обычно не использовала, а берегла вот именно для таких пиковых случаев. А он, вместо того, чтоб отшатнуться, испугаться, в конце концов, тоже наклонился вперед. Наши лица сблизились, все заготовленные ругательства из моей головы исчезли, только сердце стучало, почему-то в висках.
Тук...тук...тук…
К слову, это я не грохот своего сердечка озвучивала, а равномерные постукивания в дверь кабинета. Я отскочила назад, заполошно поправляя очки. Перфектно! Что это было? Я собиралась его поцеловать? Нет, невозможно. Тогда к чему этот театр, этот цирк, извините, с конями? Зачем я страстную деву из себя корчить принялась? Ах, вы подлец! Ах, я сейчас к вам максимально придвинусь и докажу, какой вы подлец! Стыдоба, Гелечка! Не делай так больше.
В кабинете появилась Ольга Петровна с запотевшим стаканом на подносике, в стакане поклацывал лед - зря стараешься, Ляля, шеф может наклониться и себе в стакан из тазика зачерпнуть! - и Иван Иванович Зорин, вытирающий со лба пот белоснежным платочком.
- Что за шум, а драки нет? - пробасил Зорин и уселся в кресло для посетителей. - Или мы как раз драке помешали?
- Я еще недостаточно восстановился, чтоб с нашей Попович врукопашную идти, - улыбнулся Крестовский гадостно. - Но она мне точно пообещала…
Что? Что я ему пообещала? Что-то вот так сразу и не упомню.
- Ну вот и славно, - Иван Иванович сладко потянулся, вбирая прохладу всем телом.
Ничего, Ванечка, через четверть часа у тебя зуб на зуб попадать перестанет…
Меня почему-то душила злость на весь белый свет, несправедливая, и оттого неодолимая.
- У Семена Аристарховича в обычай вошло мне физической расправой по любому поводу грозить.
- Дайте мне еще чуть-чуть времени, Попович, чтоб от слов к делу перейти.
- Ну что ты, что ты, Семушка, - примирительно забормотал Зорин. - Евангелина Романовна ошибки свои осознала и никогда их более не повторит.
Шеф с сомнением покачал головой.
- По какому поводу сборище? Ольга Петровна, благодарю, не стоило утруждаться, - он принял у Ляли стакан и отпустил девушку мановением руки.
Я уж было пристроилась отступать в приемную вслед за Лялей, но Зорин говорил вполголоса, и я остановилась на пороге:
- Всю ночь в государевой библиотеке просидел, Семушка. Нет в тамошних фолиантах нашего паука, хоть волком вой.
Я развернулась и многозначительно кашлянула.
- Что еще, Попович? - шеф посмотрел на меня со страданием во взоре.
- Совершенно случайно, - руки не слушались, когда я доставала из кармана смятый рисунок, - вчера у одного отпрыска гнумской фамилии я узнала, что это изображение может обозначать.
Чардеи выслушали меня внимательно, я даже получила от своего бенефиса удовольствие.
- Печать отвержения? - Крестовский делал какие-то быстрые пометки в своем рабочем блокноте. - Кажется, я о чем-то подобном слышал.
- Надо нашего неклюда допросить, Бесник который.
- И его спросим, - согласилось начальство, - да только, скорее всего, нам неклюдский барон понадобится, а не наследник непокорный.
- Эстляндская волость далековато, - сокрушился Зорин. - Туда, обратно… Неделя, не меньше. А если по почте запрос послать? Так не уважают неклюды наши почтовые службы.
- А мы в ближайший к их табору разбойный приказ телеграфируем, - решил шеф. - Бесника ко мне, как только появится. Когда там у вас с ним, Попович, сегодня встреча назначена?
Я пожала плечами.
- Понятно. Что ж, Попович, вы … гм… орлица! Хвалю!
Я раскраснелась уже от удовольствия. Какой же он милый, шеф наш! Так бы и расцеловала!
- А еще я знакомицу встретила, которая в том самом кафе-шантане служит, - закрепить успех мне хотелось чрезвычайно. - Собираюсь сегодня к ней наведаться, осмотр произвести тайный.
- А вот это я вам делать запрещаю, - с той же радостью, что звучала в моем голосе, сообщил шеф. - Ваша задача до субботы без приключений дожить. Поняли?
Глава пятая. В коей наитщательно описаны трудовые будни чиновника чародейского приказа
Между другими добродетелями, которые честную даму или девицу украшают и от них требуются, есть смирение, начальнейшая и главнейшая добродетель, которая весьма много в себе содержит. И того не довольно, что токмо в простом одеянии ходить, и главу наклонять, и наружными поступками смиренна себя являть, сладкие слова испущать, сего еще гораздо не довольно, но имеет сердце человеческое бога знать, любить и бояться. По том должно свои собственные слабости, немощи и несовершенство признавать. И для того пред Богом себя смирять, и ближнего своего больше себя почитать. Никого не уничижать, себя ни для какого дарования не возвышать, но каждому в том служить охотну и готову быть…
Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению…
Люди просыпаются по утрам по-разному. Даже один и тот же человек может проснуться или отдохнувшим и полным сил, или с трудом разлепляя глаза, зевая и мечтая, что когда-нибудь настанет тот день, когда идти никуда будет не нужно, а можно будет лежать под одеялом хоть до морковкина заговения. Я открыла глаза счастливой и готовой к новым свершениям. Меня ждала служба и приятные коллеги на оной, и тайна, которую потребно было во что бы то ни стало разгадать. Что еще нужно для счастья чиновнику восьмого класса? Я понежилась в постели, над этим раздумывая. Конечно, для совсем уж полного счастья не помешал бы мне карьерный рост. Седьмой класс звучит лучше восьмого, и жалованья к нему прибавляется, и общественного почета. Интересно, а что полагается талантливой Геле Попович, если она паука-убийцу самолично под стражу возьмет? Я немножко и об этом помечтала, так, самую чуточку, и, наконец, поднялась с кровати - навстречу, так сказать, новому дню. К слову, надо бы словарный запас расширить, а то и мыслить я стала канцелярскими устойчивыми выражениями. Утренняя рутина за пару дней стала мне уже привычной. Отгладить мундир и еще одно простенькое платьице из личных запасов. В обед надо будет переодеться, меня же в гости звали, а по этим гостям в мундирах и не походишь особо.
Лукерья Павловна утренним визитом меня не порадовала, встретились мы с ней мельком, уже на лестнице, тетя Луша вела в свои апартаменты какого-то мужичонку затрапезноговида, по всему мещанина, поэтому поздоровалась со мною с приветливостью, но как бы между делом.
Я вышла на улицу, перехватила поудобнее баул с запасной одеждой, поправила шляпку, очки, ремень самописного чехла и поняла, что изжарюсь заживо, не сходя с этого места. Душная жара накрыла Мокошь-град плотной периной, даже дышалось с трудом, как в натопленной бане. Солнце жарило на тропический манер, поэтому я передвигалась зигзагами — от тенечка к тенечку, сокрушаясь абсолютной непродуваемости суконного мундира. На восьмом зигзаге я заметила слежку, на девятом в ней убедилась. Меня … кхм… пасли, если употреблять терминологию неофициальную, но часто используемую моим учителем Саввой Кузьмичом, вбивавшим основы слежки вольским курсистам.
Вели меня двое — рябой хромоножка в потертом котелке и парень, по виду мастеровой, в картузе, льняной рубахе и сапогах бутылками. Я вздохнула, прикинула, что геройствовать по эдакой жаре — дело глупое, и юркнула в переулок, сразу же отскочив к стене и развернувшись. Через двадцать секунд появился хромоножка. Я бросила под ноги баул и стала в стойку, перекинув самописец за спину. А колечко-то я снять позабыла. Неладно это. Ну, то есть для шпика моего неладно. Потому что после резкого точечного удара на лице преследователя отпечаталась аккуратненькая буква «ять»
- Чего деретесь, ваш бродь?
Сдачи он мне дать даже не попытался, отчего я немало смутилась.
- Следишь за мной зачем?
- По указанию начальства, - ответил шпик и потер щеку.
Его напарник сунулся было к нам, но увидев, к чему дело движется, замялся, замахал руками издали.
- Кто приказал?
За вторым шпиком я приглядывала вполглаза, убедившись, что нападать он не намерен.
- Эльдар Давидович велел смотреть, чтоб с вами ничего не приключилось.
«Знаю, что место плохое… своих людей поставь», - или как-то так говорил Мамаеву Крестовский в том подслушанным мною разговоре.
Я смутилась еще больше. Чего я вообще засады секретные устраивать принялась? Людная же улица, опасности никакой не было. Ну идет кто-то и идет!
- Простите, обозналась!
Я подхватила с земли упавший во время нашей полудраки котелок, отряхнула его и надела на голову пострадавшему.
- Приношу свои глубочайшие извинения.
Мы вышли из переулка вдвоем, я кивнула парню-мастеровому со всей возможной приветливостью и чтоб хоть как-то загладить свою вину, пригласила обоих служак:
- Давайте я вас хотя бы сельтерской водой угощу. Жарко. И работа у вас… нервная.
Оба согласились.
Я кликнула уличного водоноса и заплатила за напитки.
- Вы и ночью меня охраняли?
- А то, - ответил тот, что в котелке. Его звали Пашка и было заметно, что и костюм-тройка, и котелок доставляют ему изрядное неудобство. - Можно сказать, беду от вас, ваш бродь, отвели.
- Как так?
- Да ходят вокруг вас всякие, наблюдают.
После этого многозначительного сообщения ничего толкового Пашка добавить не мог. Подходил кто-то, на окно мое смотрел. Кто, зачем, наблюдатель сказать не мог.
- Ну хоть мужчина или женщина?
- И про то не ведаю. Освещение на вашей Мясоедской аховое, полтора фонаря на весь квартал.
- Так с чего решил, что именно мною тать ночной интересовался? Может, пьянчужка какой просто к стене подходил за неприличной надобностью?
- Так меня увидел и убег, - пояснил служака. - Стало быть, не та надобность была, о которой вы, барышня, тут толкуете.
Перфектно! Значит, не зря мне вчера злой взгляд спиной чувствовался, значит, следил кто-то, и не мои сегодняшние провожатые. Этих-то я и вчера срисовала бы в две секунды.
До присутствия мы дошли втроем. Второго шпика звали Димитрием, Митькой, и я решила, что именем этим мне мирозданием подается некий знак. Дмитрий Уваров, мокошь-градский давитель, никак не шел у меня из головы. Я выдала нищему на углу грошик, отчего калика рассыпался в преувеличенных благодарностях, попрощалась с провожатыми, договорившись, что о любом своем перемещении за пределы приказа по возможности буду их предупреждать, и отправилась служить Отечеству.
В приемной Крестовского ожидало меня целых два сюрприза. Первый — неприятный: невзирая на толстые стены присутствия и бессолнечную сторону, в комнате было еще жарче, чем на улице. А второй сюрприз - я осторожно бросила взгляд в приоткрытую дверь - сидел сейчас в собственом кабинете, потряхивая своей рыжей львиною гривой. Семен Аристархович был на месте и, так же, как и некоторые - я себя имею в виду - из его подчиненных, готовился к новым свершениям на ниве службы берендийскому правопорядку.
- Ольга Петровна? - услыхав мои шебуршания в приемной, громко спросил Крестовский.
- Никак нет, - придавлено, чтоб казалось, что отвечают издалека, пискнула я.
- Попович? Войдите.
Я бросила баул в угол, туда же осторожно поставила самописец, подхватила с лялиного стола планшетик и деловито ринулась исполнять.
Если в приемной Крестовского царило жаркое тропическое лето, то в кабинете наступила осень, минимум жовтень, с температурой, приближенной к нулю. Я быстро стрельнула глазами, осматриваясь. У оконного проема свет волнообразно преломлялся, из чего я заключила, что стены помещения защищены магическими щитами, у двери стоял вместительный ящик со льдом, а под столом - я даже прищурилась, чтоб получше рассмотреть - располагался огромный медный таз, также полный ледяных осколков. Его высокородие с опущенными в этот таз босыми ногами умудрялся сохранять вид величественный и деловой, чему никак не способствовало непрестанное пощелкивание, когда начальство соизволяло меланхолично болтать ногами в сосуде.
А я же только намедни думала, что дешевле будет Семена Аристарховича в присутствии держать. Он мысли мои услышал, что ли? Нет. Тогда бы он возлежал здесь в ванне, выставив на мое обозрение белые плечи. Я покраснела, невзирая на холод.
- Как прошел вчерашний день, Попович? На вас не нападали отравленные лошади? Вы избили кого-нибудь в своих трущобах? Завели еще с десяток неприличных знакомств?
На слове «знакомств» я подняла голову от планшетика. Да, вот такая Геля дура, она за начальником все записывала!
- Спокойно день прошел, - степенно ответствовала я. - С лошадьми не знакомилась, никто на меня не нападал, не дралась… С утречка вот нашему приказному шпику в скулу заехала. Это считается за драку? Только он не сердится уже нисколько. Я и прощения попросила. И он сам виноват, что попался. Кто ж так слежку ведет? Где высокий профессионализм, достойный сотрудника чародейского приказа?
- Зубы целы?
Я осклабилась, запрокинув голову.
- Не у вас, Попович. У пострадавшего.
На красивом лице льва читалось легкое отвращение.
- Синяк у него, - пробормотала я. - В форме буквы «ять»
Левой рукой прижав планшетик к животу, правую я вытянула вперед.
- Это что? Кастет?
- Кольцо, - я даже обиделась на несправедливые подозрения. - Я вчера к младшему Гирштейну ходила, он самописец мне починил. А это — деталь лишняя… а он сказал, что это заговоренное серебро… ну не выбрасывать же… я и подумала… а снять позабыла…
Оттенки отвращения на лице начальства миновали стадию омерзения, приблизившись к гадливости.
- Положите его на стол.
Я сделала два строевых шага. На зеленом сукне колечко выглядело совсем уж неказисто.
- Гм… - Крестовский наклонил голову, рассматривая гнумские рукоделья. - Действительно, заговоренное серебро.
Я заметила, что к кольцу он старается не прикасаться.
- Оставьте здесь. Я посмотрю, что с ним можно сделать.
Я кивнула, пожала плечами, хмыкнула про себя, осталось только переступить ногами и можно уходить. Заданий мне, видимо, давать никто не намерен.
- Так, говорите, сладилось у вас с отпрыском благородной гнумской фамилии?
- Чего?
- Или решили по суфражистской традиции свободные отношения практиковать?
А вот это было уже на самом деле обидно. И что мне отвечать прикажете? У-у-у! Сатрап!
- Мне-то, Попович, до ваших эскапад за пределами приказа дела нет, - выдало начальство уже знакомую мне информацию, - хоть семерых гнумов себе заводите.
- На каждый день недели?
Он не понял ни моей шутки, ни степени моего бешенства.
- Извольте до субботы ни в какие истории больше не влипать, Попович.
- Почему именно до субботы?
- Потому что на приеме в честь юбилея его высокопревосходительства Эльдар Давидович Мамаев сделает вам предложение руки и сердца, вы его примете со всеми положенными дамскими ужимками, а затем…
- Я не хочу!
- Ваше желание мы в расчет принимать не будем. Если хотите продолжать нести службу в моем приказе, вам придется подчиниться.
- Надеюсь, Эльдар Давидович не поддержит ваших домостроевских планов.
- А господин Мамаев сейчас у ювелира, выбирает вам, Попович, колечко, достойное чиновника восьмого класса.
Крестовский говорил все это, будто проворачивая нож в ране, с таким противным удовольствием, что я не выдержала, подскочила к нему, перегнулась через стол. Я не хотела его ударить, я хотела близко-близко посмотреть в эти холодные глаза и сказать парочку слов, которые обычно не использовала, а берегла вот именно для таких пиковых случаев. А он, вместо того, чтоб отшатнуться, испугаться, в конце концов, тоже наклонился вперед. Наши лица сблизились, все заготовленные ругательства из моей головы исчезли, только сердце стучало, почему-то в висках.
Тук...тук...тук…
К слову, это я не грохот своего сердечка озвучивала, а равномерные постукивания в дверь кабинета. Я отскочила назад, заполошно поправляя очки. Перфектно! Что это было? Я собиралась его поцеловать? Нет, невозможно. Тогда к чему этот театр, этот цирк, извините, с конями? Зачем я страстную деву из себя корчить принялась? Ах, вы подлец! Ах, я сейчас к вам максимально придвинусь и докажу, какой вы подлец! Стыдоба, Гелечка! Не делай так больше.
В кабинете появилась Ольга Петровна с запотевшим стаканом на подносике, в стакане поклацывал лед - зря стараешься, Ляля, шеф может наклониться и себе в стакан из тазика зачерпнуть! - и Иван Иванович Зорин, вытирающий со лба пот белоснежным платочком.
- Что за шум, а драки нет? - пробасил Зорин и уселся в кресло для посетителей. - Или мы как раз драке помешали?
- Я еще недостаточно восстановился, чтоб с нашей Попович врукопашную идти, - улыбнулся Крестовский гадостно. - Но она мне точно пообещала…
Что? Что я ему пообещала? Что-то вот так сразу и не упомню.
- Ну вот и славно, - Иван Иванович сладко потянулся, вбирая прохладу всем телом.
Ничего, Ванечка, через четверть часа у тебя зуб на зуб попадать перестанет…
Меня почему-то душила злость на весь белый свет, несправедливая, и оттого неодолимая.
- У Семена Аристарховича в обычай вошло мне физической расправой по любому поводу грозить.
- Дайте мне еще чуть-чуть времени, Попович, чтоб от слов к делу перейти.
- Ну что ты, что ты, Семушка, - примирительно забормотал Зорин. - Евангелина Романовна ошибки свои осознала и никогда их более не повторит.
Шеф с сомнением покачал головой.
- По какому поводу сборище? Ольга Петровна, благодарю, не стоило утруждаться, - он принял у Ляли стакан и отпустил девушку мановением руки.
Я уж было пристроилась отступать в приемную вслед за Лялей, но Зорин говорил вполголоса, и я остановилась на пороге:
- Всю ночь в государевой библиотеке просидел, Семушка. Нет в тамошних фолиантах нашего паука, хоть волком вой.
Я развернулась и многозначительно кашлянула.
- Что еще, Попович? - шеф посмотрел на меня со страданием во взоре.
- Совершенно случайно, - руки не слушались, когда я доставала из кармана смятый рисунок, - вчера у одного отпрыска гнумской фамилии я узнала, что это изображение может обозначать.
Чардеи выслушали меня внимательно, я даже получила от своего бенефиса удовольствие.
- Печать отвержения? - Крестовский делал какие-то быстрые пометки в своем рабочем блокноте. - Кажется, я о чем-то подобном слышал.
- Надо нашего неклюда допросить, Бесник который.
- И его спросим, - согласилось начальство, - да только, скорее всего, нам неклюдский барон понадобится, а не наследник непокорный.
- Эстляндская волость далековато, - сокрушился Зорин. - Туда, обратно… Неделя, не меньше. А если по почте запрос послать? Так не уважают неклюды наши почтовые службы.
- А мы в ближайший к их табору разбойный приказ телеграфируем, - решил шеф. - Бесника ко мне, как только появится. Когда там у вас с ним, Попович, сегодня встреча назначена?
Я пожала плечами.
- Понятно. Что ж, Попович, вы … гм… орлица! Хвалю!
Я раскраснелась уже от удовольствия. Какой же он милый, шеф наш! Так бы и расцеловала!
- А еще я знакомицу встретила, которая в том самом кафе-шантане служит, - закрепить успех мне хотелось чрезвычайно. - Собираюсь сегодня к ней наведаться, осмотр произвести тайный.
- А вот это я вам делать запрещаю, - с той же радостью, что звучала в моем голосе, сообщил шеф. - Ваша задача до субботы без приключений дожить. Поняли?
