Улица закончилась тупиком. Нет, к счастью, она просто круто повернула. Данила бросился вбок, и увидел бегущего навстречу желтоволосого с лицом, исполненным кровожадного азарта! Окружили! Он развернулся, налетел на низенького, ловко сбил его на землю (зря, что ли, два года айкидо занимался), снова завернул за угол и последнее что увидел – перекошенное лицо деда, опускавшего ему на голову лопату.
Пришел в себя Данила уже на площади. Оба дружка, дед, еще пара каких-то мужиков, радостно переговариваясь, тащили его от тачки к колодцу. Данила обнаружил, что спеленут, поэтому может только извиваться, ругаться и умолять, чтоб его отпустили, но эти люди, будто не слыша отчаянных протестов, деловито подтащили Данилу к колодцу, перевернули вверх ногами и сунули головой в воду. Он продолжил было кричать, выпустил целую гроздь пузырей, и тут понял, что лучше беречь воздух. Данила начал задыхаться.
Он сердился на медсестер, которые где-то прохлаждаются, вместо того, чтоб вколоть ему что-нибудь для облегчения страданий. Позвать он не мог, иначе захлебнулся бы.
Во второй раз он очнулся, лежа на жестком, возможно, даже на операционном столе. Слава богу, бред, вроде, закончился. Вдохнуть, однако, по-прежнему, не удавалось.
- Передержали, идиоты! – проскрипел сверху голос. – Я же говорил!
- А не додержишь – ничего не выйдет.
- Да не, нормально, нормально, - кто-то несильно шлепнул его сперва по одной щеке, потом по другой. – Ща очухается.
- Да переверните же вы его! Он воды наглотался! – раздался жалостливый женский голос
Снова несколько рук перевернули обмякшее тело вверх ногами и потрясли. Теплая вода полилась из носа и рта, он закашлялся, и наконец, сумел глубоко вдохнуть. Как-то по-другому он представлял себе реанимацию.
Вокруг радостно зашумели.
- Ага!
- Живой!
- Очухался!
Его снова уложили на землю.
- Эй, парень! Понимаешь меня? Как звать-то? – Лицо желтоволосого приблизилось. Оно то двоилось, то расплывалось, то вообще туманилось.
- Я же говорил: дольше держать нужно! – бодро сказал дед. – Я этих немтырей, в молодости знаешь, сколько разговорил! В прежние времена они косяком шли. Обязательно надо, чтоб сомлел под водой, а то ничего не выйдет. Ну, а ежели помрет – чего жалеть? Он же немтырь! И без того уж помер! А уж как воды нахлебается, так соображать начнет…
- Шел бы ты, дед отсюдова! – сказал, вздохнув, желтоволосый. – Раз уж все на свете видел.
- И пойду! На хрена мне ваш утопленник сдался! Норита, возьмешь пучок мяушки, что ли? Этот немтырь мне всю зелень передавил – все равно выбрасывать. Да пока я за ним гонялся, добрые люди с тачки половину товара сдернули, ядри их в сосиску…
- Ну, давай, которая поцелее, - как бы нехотя согласилась женщина, в светло-коричневом платье. Голову ее венчал накрахмаленный шатер – язык не поворачивался назвать это сооружение платком.
Откуда-то было понятно, что «мяушка» - это разновидность шпината. Да и окружающие говорили теперь осмысленно, не болботали. Словно, наконец, разобрались с настройками и поставили в фильме нужный язык. Только мысли смешались в кучу.
- Эй! – тихо сказал он, обращаясь к желтоволосому. – Развяжите же меня.
- А бегать не будешь? – спросил тот, становясь рядом на колени и принимаясь теребить узел. – Мы ж к тебе со всей душой. А ты – вон, Мензельца шмякнул, деда обидел…
Зачем понадобилось его ловить – осталось необъясненным.
Желтоволосый дергал то так, то сяк узел на пеленах, даже попытался развязать зубами, потом вынул из ножен на поясе внушительный тесак и пристроил острие к узлу.
-Эй, ты это дело кончай! – возмутился пожилой толстяк в черном балахоне и смешной восьмиугольной шапочке с тремя висюльками. Это он разговаривал скрипучим голосом. - Я тебе полотно зачем давал, чтоб ты его резал?
- Дед от души затянул, потом еще намочили.
- Ну, ладно, режь скорее, и давай полотенце. Ко мне покупатели идут, - сказал толстяк, нервно оглядываясь. По ступенькам к двери с собакой на вывеске поднималась дама в сложнейшем наголовном сооружении, ее сопровождал мальчуган с корзиной.
Путы ослабли, полотенце сорвали в шесть рук, и толстяк в шапочке, на ходу сворачивая ткань, потрусил в загадочную лавку. Впрочем – больше не загадочную. Ясно было, что волк с клистирной трубкой в зубах означает аптеку.
Желтоволосый помог ему встать. Одежда сверху до пояса промокла. Желтоволосый дружески хлопнул по мокрому плечу, выбив брызги.
- Пойдем, парень, выпьем! Тебе это надо, да и с меня весь хмель сошел, от беготни-то! Пошли, Мензелец, моя очередь угощать! Вот дядя Яха не боится покупателей растерять.
Плотный дядечка с лысиной, одетый без затей в бурую рубаху и в серый фартук, осклабился.
Все четверо вошли в кабак, под вывеску с синим драконом. Женщина в белой палатке на голове и пучком мяушки в руке осталась стоять у дверей, заглядывая внутрь.
- Оля всем! – воскликнул желтоволосый, и, сверкнув шальной улыбкой, воздел к потолку руку.
- А деньги-то у тебя есть? Покажи сперва, - пробурчал дядя Яха.
- Все у меня есть! И тебя, Яха, тоже угощаю!
- Я сам себя угощу, ежели приспичит.
- На вот, вот! Держи, невера, - Желтоволосый надорвал ворот, бережно извлек из прорехи что-то малое, и замысловато крутнув рукой, лихо припечатал о прилавок. На деревянной поверхности осталась лежать золотая монетка - ана.
- Ну, ты богач, гляжу!
- Был! С последней расстаюсь! Гуляй, ребята! Пока все не пропьем – с лавок не встанем.
Дядя Яха проворно наполнил три кружки. Светлая пена поднялась над краями.
Желтоволосый перенес посудины на стол у стены, и спросил своего то ли гостя, то ли пленника:
- Ну, звать-то тебя как?
А, в самом деле, как? В мокрой голове было пусто. Искупанный захлопал глазами и выдавил:
- Ни...
- Нильс? – с надеждой подхватил низенький Мензелец.
Он покачал головой.
- Ну-ка еще разок. Смотри: меня зовут Оль. – Желтоволосый хлопнул себя пятерней по груди. – Понимаешь?
С какой-то стати его называли так же, как легкое пиво.
- Шевелюра у меня, что пена. По ней и прозвали. – Оль для наглядности потряс кучерявыми лохмами, подцепил пальцем желтоватую пену из кружки и отправил в рот. Запил добрым глотком и заулыбался. Действительно, волосы его напоминали легкую пену.
- Вот он – Мензелец. – Оль покровительственно опустил руку на плечо коротышки. – Это дядя Яха. У всех должны быть имена, - объяснил он, как несмышленышу.
- Это… да… Я понимаю.
- Откуда ты родом, помнишь?
Он прислушался к себе. Странно: он ничего не помнил, даже имени, хотя и ощущал себя взрослым человеком. Ощущение было, будто его обокрали. Будто он стоит спиной к пропасти, полной серого тумана. Все видит и все понимает, но сзади - пустота.
- С немтырями, говорят, всегда так. Пока лопочут – вроде чего-то помнят, а как заговорят по-нашему – все, считай память, как тряпкой стерли, - заметил трактирщик, подтирая ветошкой пролитый оль. – Чисты, как младенцы.
- Ты дружище, пей. Какой же ты младенец? Вон здоровый какой - еле тебя поймали! Пей! Может, и вспомнишь чего – ведь ты совсем еще свеженький, - суетливо говорил Оль, придвигая кружку поближе к пришельцу.
- Дядя Яха, а закусить-то? – с упреком обернулся он к трактирщику. – Тут, вишь, какой случай! Надо встретить человека по-хорошему – он из какой дали явился! Может, чего и вспомнит.
Трактирщик проворно принес блюдо со всякой травой, маленькими сушеными рыбками и еще одну полную кружку – для себя.
Бывший немтырь взял в руку пучок листьев с белыми сочными комлями, повертел.
- Мяушка, - сказал он. – А это – гарнец.
У гарнеца были мелкие листья, лиловатые цветочки и пряный вкус. Закусывать им оль – легкое почти бесцветное пиво - было приятно.
- Ты в соль макни, - посоветовал Мензелец. – Во, молодец, в закуси уже разобрался. Скоро начнешь объяснять нам: это стол, сюда жратву ставят, а это – лавка, на ней сидят. Ты дурака-то не валяй. Поднапрягись, а? Имя вспомни. Ты ведь звался как-то?
- Да.
Сочетание звуков напомнило что-то, и он пропел, вслушиваясь:
- Дааа…Даааннн.
Звук был родным, и он почти утвердительно повторил:
- Дан. – Но чего-то не хватало.
- Звонарем, что ль был, - предположил дядька Яха, прихлебывая оль. – «Дон-дон, дан-дан, динь-динь».
- Был бы звонарь – был бы глухой, - авторитетно заметил Мензелец.
- Не, там калек нету. Слепые прозревают, горбатые распрямляются, безногие ходят. Вишь, на нем белые тапочки.
- «Тапочки», - хохотнул Мензелец. – Башмаки такие, хоть эльфийскому принцу впору!
- А все же белые! Слышь, приятель, а чего тебе в Рухине-то надо? Зачем ты обратно приперся? Аль выгнали?
- Рухин – это город?
- Ну не деревня же!
- Ладно, - прервал Оль высокоученый диспут, - будешь пока зваться Даном. Нормальное имя, не хуже любого другого. Ну, за Дана!
Они стукнули кружками и, уронив пену на стол, выпили. Дядя Яха пошел за новым кувшином.
Тут на пороге появился аптекарь в шапочке с висюльками, скрипуче поздоровался, сел поодаль, то и дело косясь на Дана. Снаружи, мимо открытой двери трактира, как парусный корабль, проплыла посетительница аптеки с мальчуганом, делая вид, что ее совершенно не интересуют сидящие в кабаке. По мере продвижения мимо дверей ее мальчик все больше выворачивал шею, а под конец и вовсе пошел задом. Пока дядя Яха обслуживал солидного гостя, в дверь проскочил запыхавшийся дед – видимо, пристроил тачку в безопасное место и прибежал. С ним – еще два мужичка, которые делали вид, что зашли просто так, но то и дело находившие повод повернуться.
- Ну, счас сюда половина Рухина припрется. Пора мотать. Слышь, друг! Куртенка у тебя знатная, - Оль пощупал длинными пальцами и цепко ухватил воротник ветровки Дана. – Здесь тебе такую носить нельзя. Все время башкой вниз макать будут. Давай махнемся!
- А я башмачки померяю!
Тут снова зазвучала музыка. Дан встал и, не заметив, как освободился от пальцев Оля, лунатически побрел к выходу.
Слова «эй, ты чо» он еще слышал, а потом мир исчез. Данила не мог даже сказать, шел он или летел – он сам стал музыкой. Теперь он не только слышал, но и видел звуки – в виде радуг, закатных облаков, волн, отражений… Драконов. Впервые в жизни он чувствовал себя на своем месте.
И опять оказался нос к носу с девчонкой, прижавшей костяную флейту к губам. Она резко оборвала музыку. По контрасту реальный мир показался Дану еще гаже, а девчонка - еще противнее. К тому же она успела где-то перемазаться саже1.
- Не работает, - задумчиво сказала девочка, заглянула прищуренным глазом в трубку флейты и постучала ею по ладони, словно хотела добыть мозг из косточки. – Все время этот тип приходит. Странно.
Она показала Дану язык, повернулась и ушла в дом.
Дан чуял, что флейтистка связана с его странным беспамятством. И эта музыка, словно текущая из его сердца…
- Постой! – Дан ринулся следом, и стукнулся лбом о пустоту – аж в голове зазвенело. Он зашарил растопыренными пятернями по невидимой преграде. Девчонка оглянулась в дверях, состроила рожу и расхохоталась, прежде чем уйти в темноту.
Кто-то успокоительно положил руку ему на плечо. Дан оглянулся и увидел Оля.
- Не старайся – не войдешь. Это Замурованный дом. То еще местечко. То дым изнутри валит, то дверь сама собой ходит, будто жует, то осветится все кругом.
- Ух ты!
- Да ведьме одной дом этот принадлежит. То ли живет она тут, то ли просто бывает… А недавно вот это страшидло объявилось. Злющее! Начнешь ее дразнить – орет, кидается. Может, сторожит чего. Болтают, хабара там - навалом. Только дураков нет – с ведьмой связываться. А уйти эта девка не может. Два шага за порог – все!
- Ну и чудеса тут у вас!
- Тю! Разве у нас чудеса? Вот у вас, у немтырей, говорят, чудеса! Народ всякое болтает. – Оль возбудился и заговорил, размахивая руками. - Будто, у вас там повозки без лошадей по улицам носятся. Дома, знаешь, если десяток этих друг на друга взгромоздить – вот такой вышины! А внутри – ткнешь пальцем в стенку – светло делается, как днем, даже самой темной ночью! И вода прямо из стенки бежит, как у ведьм, когда те молоко чужое воруют. Ты помнишь такое, аль брешут? – Он с надеждой заглянул Дану в глаза. - Ты, уж, друг, постарайся вспомнить – уж больно хочется мне про ваши края узнать. Я потому и пристал к тебе. Да и вообще, ты парень вроде ничего, хоть и немтырем был!
- Оль, а почему вы меня немтырем обзывали?
- Ты чо, и этого не помнишь? – вытаращил глаза Оль.
- Ну, вы, ребята, здоровы бегать! – Низенький Мензелец, отдуваясь, подходил к ним. – Музыкантом он был – зуб даю! Пошли к Яхе, на твою ану еще пить и пить!
Но Дан медлил. Он чуял, что как-то связан с чумазой флейтисткой, и не мог уйти, не получив хотя бы намек на то, что с ним произошло.
- Идем, чего встал? – окликнули его приятели.
- Оль, наплюй, он нас догонит! Глотка пересохла, аж шерсть в ней выросла. Дан подтянется: не дурак же он – торчать здесь, когда на столе полная кружка ждет, – канючил низенький, но Дан топтался на месте – единственное, что он желал - это выяснить секрет музыки, и узнать, наконец, кто он такой.
Он понимал, что ничего не добьется от девчонки, кроме кривляния да издевок. Но вдруг он услышит словечко, которое даст ключик, протянет путеводную ниточку! Да вот еще загвоздка - как выманить «страшидло» из дома?! Не сидеть же у невидимой черты вечно!
Его новые приятели уходили, оглядываясь на каждом шагу. Дан решил, что догонит их позже, а вначале расспросит соседей про странную обитательницу Замурованного дома. Ему достаточно малейшего намека. Он поднялся на ступеньки дома напротив, взялся за изъеденное временем кольцо и, перед тем, как постучать, оглянулся. Он здесь чужак, обычаев не знает – нарвется еще на неприятности.
Оль возвращался. Отлично! В случае чего, выручит. Дан стукнул кольцом.
Дверь осветилась оранжевым сполохом. Спину охватил жар. Дану показалось, что волосы вмиг высохли и вот-вот загорятся. Он сиганул с крыльца, поскользнулся на грязной мостовой, упал, перекатился и вскочил, как раз вовремя, чтобы увидеть дракона.
Зверюга был размером с лошадь, но еще и с крыльями. Тесно стоящие дома не позволяли их развернуть для полета, и чудище подпрыгивало, как перепуганная курица, то подлетая, то плюхаясь на землю, при этом палило огнем во все стороны. Чешуйчатый хвост лупил по стенам так, что стекла сыпались.
Дан не мог оторвать глаз от ходящих под чешуей мышц.
Дракон переменил тактику. Подлетев, полез по стене дома, цепляясь когтями и хлопая крыльями. Добрался до крыши, пыхнул огнем и протиснулся на волю сквозь пламя. Лишь дыра осталась, да горящие обломки посыпались вниз.
Дракон улетел, а Дан остался стоять с задранной головой и открытым ртом.
- Горим! – заорал Оль, лупя по стенам подобранным обломком деревяшки. Люди выбегали уже и без его воплей. Улица быстро превращалась в ад. Дракон зажег сразу несколько домов.
Горожане бежали со всех сторон. Дан увидел, как мелькнула и исчезла за поворотом улицы кудлатая голова! Флейтистка!
Расталкивая людей, багры и ведра, он рванул за ней.
За поворотом девчонки не оказалось – исчезла, как морок. Дан заметил темную щель меж домами, и сообразил, что беглянка могла свернуть туда, чтоб не продираться сквозь встречную толпу.
Пришел в себя Данила уже на площади. Оба дружка, дед, еще пара каких-то мужиков, радостно переговариваясь, тащили его от тачки к колодцу. Данила обнаружил, что спеленут, поэтому может только извиваться, ругаться и умолять, чтоб его отпустили, но эти люди, будто не слыша отчаянных протестов, деловито подтащили Данилу к колодцу, перевернули вверх ногами и сунули головой в воду. Он продолжил было кричать, выпустил целую гроздь пузырей, и тут понял, что лучше беречь воздух. Данила начал задыхаться.
Он сердился на медсестер, которые где-то прохлаждаются, вместо того, чтоб вколоть ему что-нибудь для облегчения страданий. Позвать он не мог, иначе захлебнулся бы.
Во второй раз он очнулся, лежа на жестком, возможно, даже на операционном столе. Слава богу, бред, вроде, закончился. Вдохнуть, однако, по-прежнему, не удавалось.
- Передержали, идиоты! – проскрипел сверху голос. – Я же говорил!
- А не додержишь – ничего не выйдет.
- Да не, нормально, нормально, - кто-то несильно шлепнул его сперва по одной щеке, потом по другой. – Ща очухается.
- Да переверните же вы его! Он воды наглотался! – раздался жалостливый женский голос
Снова несколько рук перевернули обмякшее тело вверх ногами и потрясли. Теплая вода полилась из носа и рта, он закашлялся, и наконец, сумел глубоко вдохнуть. Как-то по-другому он представлял себе реанимацию.
Вокруг радостно зашумели.
- Ага!
- Живой!
- Очухался!
Его снова уложили на землю.
- Эй, парень! Понимаешь меня? Как звать-то? – Лицо желтоволосого приблизилось. Оно то двоилось, то расплывалось, то вообще туманилось.
- Я же говорил: дольше держать нужно! – бодро сказал дед. – Я этих немтырей, в молодости знаешь, сколько разговорил! В прежние времена они косяком шли. Обязательно надо, чтоб сомлел под водой, а то ничего не выйдет. Ну, а ежели помрет – чего жалеть? Он же немтырь! И без того уж помер! А уж как воды нахлебается, так соображать начнет…
- Шел бы ты, дед отсюдова! – сказал, вздохнув, желтоволосый. – Раз уж все на свете видел.
- И пойду! На хрена мне ваш утопленник сдался! Норита, возьмешь пучок мяушки, что ли? Этот немтырь мне всю зелень передавил – все равно выбрасывать. Да пока я за ним гонялся, добрые люди с тачки половину товара сдернули, ядри их в сосиску…
- Ну, давай, которая поцелее, - как бы нехотя согласилась женщина, в светло-коричневом платье. Голову ее венчал накрахмаленный шатер – язык не поворачивался назвать это сооружение платком.
Откуда-то было понятно, что «мяушка» - это разновидность шпината. Да и окружающие говорили теперь осмысленно, не болботали. Словно, наконец, разобрались с настройками и поставили в фильме нужный язык. Только мысли смешались в кучу.
- Эй! – тихо сказал он, обращаясь к желтоволосому. – Развяжите же меня.
- А бегать не будешь? – спросил тот, становясь рядом на колени и принимаясь теребить узел. – Мы ж к тебе со всей душой. А ты – вон, Мензельца шмякнул, деда обидел…
Зачем понадобилось его ловить – осталось необъясненным.
Желтоволосый дергал то так, то сяк узел на пеленах, даже попытался развязать зубами, потом вынул из ножен на поясе внушительный тесак и пристроил острие к узлу.
-Эй, ты это дело кончай! – возмутился пожилой толстяк в черном балахоне и смешной восьмиугольной шапочке с тремя висюльками. Это он разговаривал скрипучим голосом. - Я тебе полотно зачем давал, чтоб ты его резал?
- Дед от души затянул, потом еще намочили.
- Ну, ладно, режь скорее, и давай полотенце. Ко мне покупатели идут, - сказал толстяк, нервно оглядываясь. По ступенькам к двери с собакой на вывеске поднималась дама в сложнейшем наголовном сооружении, ее сопровождал мальчуган с корзиной.
Путы ослабли, полотенце сорвали в шесть рук, и толстяк в шапочке, на ходу сворачивая ткань, потрусил в загадочную лавку. Впрочем – больше не загадочную. Ясно было, что волк с клистирной трубкой в зубах означает аптеку.
Желтоволосый помог ему встать. Одежда сверху до пояса промокла. Желтоволосый дружески хлопнул по мокрому плечу, выбив брызги.
- Пойдем, парень, выпьем! Тебе это надо, да и с меня весь хмель сошел, от беготни-то! Пошли, Мензелец, моя очередь угощать! Вот дядя Яха не боится покупателей растерять.
Плотный дядечка с лысиной, одетый без затей в бурую рубаху и в серый фартук, осклабился.
Все четверо вошли в кабак, под вывеску с синим драконом. Женщина в белой палатке на голове и пучком мяушки в руке осталась стоять у дверей, заглядывая внутрь.
- Оля всем! – воскликнул желтоволосый, и, сверкнув шальной улыбкой, воздел к потолку руку.
- А деньги-то у тебя есть? Покажи сперва, - пробурчал дядя Яха.
- Все у меня есть! И тебя, Яха, тоже угощаю!
- Я сам себя угощу, ежели приспичит.
- На вот, вот! Держи, невера, - Желтоволосый надорвал ворот, бережно извлек из прорехи что-то малое, и замысловато крутнув рукой, лихо припечатал о прилавок. На деревянной поверхности осталась лежать золотая монетка - ана.
- Ну, ты богач, гляжу!
- Был! С последней расстаюсь! Гуляй, ребята! Пока все не пропьем – с лавок не встанем.
Дядя Яха проворно наполнил три кружки. Светлая пена поднялась над краями.
Желтоволосый перенес посудины на стол у стены, и спросил своего то ли гостя, то ли пленника:
- Ну, звать-то тебя как?
А, в самом деле, как? В мокрой голове было пусто. Искупанный захлопал глазами и выдавил:
- Ни...
- Нильс? – с надеждой подхватил низенький Мензелец.
Он покачал головой.
- Ну-ка еще разок. Смотри: меня зовут Оль. – Желтоволосый хлопнул себя пятерней по груди. – Понимаешь?
С какой-то стати его называли так же, как легкое пиво.
- Шевелюра у меня, что пена. По ней и прозвали. – Оль для наглядности потряс кучерявыми лохмами, подцепил пальцем желтоватую пену из кружки и отправил в рот. Запил добрым глотком и заулыбался. Действительно, волосы его напоминали легкую пену.
- Вот он – Мензелец. – Оль покровительственно опустил руку на плечо коротышки. – Это дядя Яха. У всех должны быть имена, - объяснил он, как несмышленышу.
- Это… да… Я понимаю.
- Откуда ты родом, помнишь?
Он прислушался к себе. Странно: он ничего не помнил, даже имени, хотя и ощущал себя взрослым человеком. Ощущение было, будто его обокрали. Будто он стоит спиной к пропасти, полной серого тумана. Все видит и все понимает, но сзади - пустота.
- С немтырями, говорят, всегда так. Пока лопочут – вроде чего-то помнят, а как заговорят по-нашему – все, считай память, как тряпкой стерли, - заметил трактирщик, подтирая ветошкой пролитый оль. – Чисты, как младенцы.
- Ты дружище, пей. Какой же ты младенец? Вон здоровый какой - еле тебя поймали! Пей! Может, и вспомнишь чего – ведь ты совсем еще свеженький, - суетливо говорил Оль, придвигая кружку поближе к пришельцу.
- Дядя Яха, а закусить-то? – с упреком обернулся он к трактирщику. – Тут, вишь, какой случай! Надо встретить человека по-хорошему – он из какой дали явился! Может, чего и вспомнит.
Трактирщик проворно принес блюдо со всякой травой, маленькими сушеными рыбками и еще одну полную кружку – для себя.
Бывший немтырь взял в руку пучок листьев с белыми сочными комлями, повертел.
- Мяушка, - сказал он. – А это – гарнец.
У гарнеца были мелкие листья, лиловатые цветочки и пряный вкус. Закусывать им оль – легкое почти бесцветное пиво - было приятно.
- Ты в соль макни, - посоветовал Мензелец. – Во, молодец, в закуси уже разобрался. Скоро начнешь объяснять нам: это стол, сюда жратву ставят, а это – лавка, на ней сидят. Ты дурака-то не валяй. Поднапрягись, а? Имя вспомни. Ты ведь звался как-то?
- Да.
Сочетание звуков напомнило что-то, и он пропел, вслушиваясь:
- Дааа…Даааннн.
Звук был родным, и он почти утвердительно повторил:
- Дан. – Но чего-то не хватало.
- Звонарем, что ль был, - предположил дядька Яха, прихлебывая оль. – «Дон-дон, дан-дан, динь-динь».
- Был бы звонарь – был бы глухой, - авторитетно заметил Мензелец.
- Не, там калек нету. Слепые прозревают, горбатые распрямляются, безногие ходят. Вишь, на нем белые тапочки.
- «Тапочки», - хохотнул Мензелец. – Башмаки такие, хоть эльфийскому принцу впору!
- А все же белые! Слышь, приятель, а чего тебе в Рухине-то надо? Зачем ты обратно приперся? Аль выгнали?
- Рухин – это город?
- Ну не деревня же!
- Ладно, - прервал Оль высокоученый диспут, - будешь пока зваться Даном. Нормальное имя, не хуже любого другого. Ну, за Дана!
Они стукнули кружками и, уронив пену на стол, выпили. Дядя Яха пошел за новым кувшином.
Тут на пороге появился аптекарь в шапочке с висюльками, скрипуче поздоровался, сел поодаль, то и дело косясь на Дана. Снаружи, мимо открытой двери трактира, как парусный корабль, проплыла посетительница аптеки с мальчуганом, делая вид, что ее совершенно не интересуют сидящие в кабаке. По мере продвижения мимо дверей ее мальчик все больше выворачивал шею, а под конец и вовсе пошел задом. Пока дядя Яха обслуживал солидного гостя, в дверь проскочил запыхавшийся дед – видимо, пристроил тачку в безопасное место и прибежал. С ним – еще два мужичка, которые делали вид, что зашли просто так, но то и дело находившие повод повернуться.
- Ну, счас сюда половина Рухина припрется. Пора мотать. Слышь, друг! Куртенка у тебя знатная, - Оль пощупал длинными пальцами и цепко ухватил воротник ветровки Дана. – Здесь тебе такую носить нельзя. Все время башкой вниз макать будут. Давай махнемся!
- А я башмачки померяю!
Тут снова зазвучала музыка. Дан встал и, не заметив, как освободился от пальцев Оля, лунатически побрел к выходу.
Прода от 27.06.22
Слова «эй, ты чо» он еще слышал, а потом мир исчез. Данила не мог даже сказать, шел он или летел – он сам стал музыкой. Теперь он не только слышал, но и видел звуки – в виде радуг, закатных облаков, волн, отражений… Драконов. Впервые в жизни он чувствовал себя на своем месте.
И опять оказался нос к носу с девчонкой, прижавшей костяную флейту к губам. Она резко оборвала музыку. По контрасту реальный мир показался Дану еще гаже, а девчонка - еще противнее. К тому же она успела где-то перемазаться саже1.
- Не работает, - задумчиво сказала девочка, заглянула прищуренным глазом в трубку флейты и постучала ею по ладони, словно хотела добыть мозг из косточки. – Все время этот тип приходит. Странно.
Она показала Дану язык, повернулась и ушла в дом.
Дан чуял, что флейтистка связана с его странным беспамятством. И эта музыка, словно текущая из его сердца…
- Постой! – Дан ринулся следом, и стукнулся лбом о пустоту – аж в голове зазвенело. Он зашарил растопыренными пятернями по невидимой преграде. Девчонка оглянулась в дверях, состроила рожу и расхохоталась, прежде чем уйти в темноту.
Кто-то успокоительно положил руку ему на плечо. Дан оглянулся и увидел Оля.
- Не старайся – не войдешь. Это Замурованный дом. То еще местечко. То дым изнутри валит, то дверь сама собой ходит, будто жует, то осветится все кругом.
- Ух ты!
- Да ведьме одной дом этот принадлежит. То ли живет она тут, то ли просто бывает… А недавно вот это страшидло объявилось. Злющее! Начнешь ее дразнить – орет, кидается. Может, сторожит чего. Болтают, хабара там - навалом. Только дураков нет – с ведьмой связываться. А уйти эта девка не может. Два шага за порог – все!
- Ну и чудеса тут у вас!
- Тю! Разве у нас чудеса? Вот у вас, у немтырей, говорят, чудеса! Народ всякое болтает. – Оль возбудился и заговорил, размахивая руками. - Будто, у вас там повозки без лошадей по улицам носятся. Дома, знаешь, если десяток этих друг на друга взгромоздить – вот такой вышины! А внутри – ткнешь пальцем в стенку – светло делается, как днем, даже самой темной ночью! И вода прямо из стенки бежит, как у ведьм, когда те молоко чужое воруют. Ты помнишь такое, аль брешут? – Он с надеждой заглянул Дану в глаза. - Ты, уж, друг, постарайся вспомнить – уж больно хочется мне про ваши края узнать. Я потому и пристал к тебе. Да и вообще, ты парень вроде ничего, хоть и немтырем был!
- Оль, а почему вы меня немтырем обзывали?
- Ты чо, и этого не помнишь? – вытаращил глаза Оль.
- Ну, вы, ребята, здоровы бегать! – Низенький Мензелец, отдуваясь, подходил к ним. – Музыкантом он был – зуб даю! Пошли к Яхе, на твою ану еще пить и пить!
Но Дан медлил. Он чуял, что как-то связан с чумазой флейтисткой, и не мог уйти, не получив хотя бы намек на то, что с ним произошло.
- Идем, чего встал? – окликнули его приятели.
- Оль, наплюй, он нас догонит! Глотка пересохла, аж шерсть в ней выросла. Дан подтянется: не дурак же он – торчать здесь, когда на столе полная кружка ждет, – канючил низенький, но Дан топтался на месте – единственное, что он желал - это выяснить секрет музыки, и узнать, наконец, кто он такой.
Он понимал, что ничего не добьется от девчонки, кроме кривляния да издевок. Но вдруг он услышит словечко, которое даст ключик, протянет путеводную ниточку! Да вот еще загвоздка - как выманить «страшидло» из дома?! Не сидеть же у невидимой черты вечно!
Его новые приятели уходили, оглядываясь на каждом шагу. Дан решил, что догонит их позже, а вначале расспросит соседей про странную обитательницу Замурованного дома. Ему достаточно малейшего намека. Он поднялся на ступеньки дома напротив, взялся за изъеденное временем кольцо и, перед тем, как постучать, оглянулся. Он здесь чужак, обычаев не знает – нарвется еще на неприятности.
Оль возвращался. Отлично! В случае чего, выручит. Дан стукнул кольцом.
Дверь осветилась оранжевым сполохом. Спину охватил жар. Дану показалось, что волосы вмиг высохли и вот-вот загорятся. Он сиганул с крыльца, поскользнулся на грязной мостовой, упал, перекатился и вскочил, как раз вовремя, чтобы увидеть дракона.
Зверюга был размером с лошадь, но еще и с крыльями. Тесно стоящие дома не позволяли их развернуть для полета, и чудище подпрыгивало, как перепуганная курица, то подлетая, то плюхаясь на землю, при этом палило огнем во все стороны. Чешуйчатый хвост лупил по стенам так, что стекла сыпались.
Дан не мог оторвать глаз от ходящих под чешуей мышц.
Дракон переменил тактику. Подлетев, полез по стене дома, цепляясь когтями и хлопая крыльями. Добрался до крыши, пыхнул огнем и протиснулся на волю сквозь пламя. Лишь дыра осталась, да горящие обломки посыпались вниз.
Дракон улетел, а Дан остался стоять с задранной головой и открытым ртом.
Глава четвертая
- Горим! – заорал Оль, лупя по стенам подобранным обломком деревяшки. Люди выбегали уже и без его воплей. Улица быстро превращалась в ад. Дракон зажег сразу несколько домов.
Горожане бежали со всех сторон. Дан увидел, как мелькнула и исчезла за поворотом улицы кудлатая голова! Флейтистка!
Расталкивая людей, багры и ведра, он рванул за ней.
За поворотом девчонки не оказалось – исчезла, как морок. Дан заметил темную щель меж домами, и сообразил, что беглянка могла свернуть туда, чтоб не продираться сквозь встречную толпу.
