– Правильно, что не пьешь. Пьяный оборотень, это, знаешь ли… Я, например, про такое даже не слыхивал. А я вот зимой тоскую. Да и озяб. Как звать-то тебя? Запамятовал.
Я сцепил пальцы рук, лежащих на столе, посмотрел на них. Чужие. Даже шрам от долота исчез с безымянного пальца.
- У меня нет имени.
- Мда… Эк тебя, парень. Вот меня, например, всегда зовут Айваром, что бы не случилось.
Только из вежливости я выговорил:
- Когда-то меня звали Ясем, - и усмехнулся. Так нелепо это прозвучало. Я словно помянул забытую детскую сказочку из стародавних времен.
- Ну, за знакомство! – тот, кого всегда звали Айваром, приподнял туесок и отхлебнул своего жуткого пойла. – Ну, чего, друг мой Ясь, совсем твои дела хреновые, а?
- Почему?
- То есть, как «почему»? Живешь зверем, людей губишь. Чего хорошего-то?
- Врагов.
- Чего?
- Врагов. Темнолунные и разбойники всегда враги.
- Так-то оно, конечно, так. Да.
Пожалуй, надо мне было уходить. Незачем объяснять этому чудаку то, что и так яснее ясного. Дело свое я сделал – помог ему. Долг вернул. И все-таки я продолжал сидеть. Не понимая – зачем. Что-то плохо соображалось. Может, не врал колдун: нельзя надолго застревать в зверином обличье?
Айвар допил кружку, налил еще одну, не предлагая.
- Я тебе про себя расскажу, просто так, для затравки разговора.
И, не дождавшись ответа, начал:
- Само собой разумеется, те темнолунные, что разграбили нашу деревню и потешились с моей матерью, тогда совсем еще девчонкой, вот, вроде тебя нынешнего, на наш взгляд, были злодеи. Они-то считали, герои. Хотя, как знать, что они там считали, - он говорил неторопливо, с остановками, словно объяснял сам себе. Мне, с моим внезапно обнаружившимся тугодумием, было легко слушать.
- Ты ведь знаешь, что ребятенка, родившегося от темнолунного, сразу же убивают. Якобы так завещали предки. Такова ненависть между нашими народами.
Я кивнул. Так вот кто такой Айвар! Действительно, крайне редко можно встретить полукровку. Я вспомнил курносого пацана, что подставил меня страже в Жалицах. Других, пожалуй, и не приходилось видеть.
- Бабушка моя не смогла допустить убийства внука. Восстала против обычая. Спрятала мать от деревенских. У нее от мужа в лесу осталась избенка. Дед был знатным охотником. Построил для нужд своих в лесу охотничий балаганчик. К тому-то времени его уж медведь задрал.
Тут Айвар помолчал, светло улыбаясь и вскинув брови домиком, и отхлебнул глоток в память деда.
- Так вот, в той лесной избушке мать меня и родила. Опрометчиво бабушка поступила. Ведь в деревню-то они вернуться с беззаконным младенцем уже не могли. Зато я остался жить. Выходит, я жив по причине двух злодейств: одного насилия и одного попрания закона предков, - пояснил он, опять скорее себе, чем мне. Я сидел неподвижно в углу и слушал его голос, сплетавшийся с другими звуками. Огонь в очаге трещал, как ткань на ветру. Что-то шуршало над крышей. Может, метель поднялась. А может, дух домовничал.
- Вначале мы как-то перебивались, а потом пошли, что называется по городам и весям. Хлебнула бабушка с нами горюшка. Где-то под Вышницами она сумела пристроить мать к вдовцу одинокому. Вроде как замуж. Я толком не знаю. Бабушка-то ее после навещала. Мать нормально жила, только про меня и слышать не хотела. Ненавидела, верно. Разве можно ее в этом винить? Столько бед свалилось на ее плечики. Как на тебя вот.
Для наглядности ткнул туеском в мою сторону и прихлебнул заодно.
- Дальше… Пробовали мы с бабушкой нищенствовать. В работницы-то она уж не годилась по возрасту. Пытались осесть в дедовой избушке, да где там - старая да малый – не осилили. Ушли к болотным людям.
Я вздрогнул.
Айвар удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Пламя очага освещало половину его лица, просвечивало сбоку радужки, заставляя обращенный ко мне глаз мягко светиться.
- Тут вздохнули! Не на горе бабушка спасла меня – на счастье. А когда мне исполнилось вот сколько тебе сейчас, как косой отрезало - вымер болотный народ. От страшной болезни. Тело от нее пухнет, кровь сочится сквозь кожу…А! – он махнул рукой. – Я в то время охотился далеко, в верховьях Вязи. Ты, может, и не знаешь тех мест. Вернулся, они мне даже подойти не дали, погнали за какой-то безделицей аж в Звонцы. Я страшно обиделся тогда и ушел. А когда воротился, понял, почему они так сделали. Похоронил оставшихся в трясине, по нашему обычаю. Их немного осталось. Бабушку они еще раньше схоронили.
- И что, разве больше не осталось болотных людей?
Он покачал головой.
- Сколько ищу - не нашел. Где только не бывал! До сих пор надеюсь. Женщины наши часто ходили в степи, за тамошними травами, вполне могли уцелеть. Охотники тоже могли бы спастись. Нет. Гиблое место, эти болота.
- Зачем же такие мудрые люди там поселились?
- А куда им было деваться, мудрым людям-то? Когда в незапамятные времена наши предки (видишь, сколько у меня «наших», а я – перекати-поле, совсем один, бобыль, ничей). Значит, когда наши предки пришли с западных земель, они оттеснили их на неудобья. Конечно, уважали, почитали как легенду. Еще бы – кудесники! Вон и ты тоже интересуешься. Но одно дело интересоваться и совсем другое – земли делить. Болотные люди очень миролюбивые. На том стояли. А может, просто одряхлели, вышел их срок, вот и они уступили более молодому народу, как мы уступим темнолунным.
Я выпрямился, еле успел поймать соскользнувший с плеч полушубок. До чего человеческое тело неловко!
- Это мы еще посмотрим!
- Конечно, - сказал Айвар, глядя в огонь. Видно было - он просто не хочет со мной спорить. Ему-то что, безродному.
- Что ж, по твоему, темнолунных не трогать? Пускай себе жируют на наших землях?!
- Ты меня спрашиваешь? Я всего-навсего бездомный бродяга. Я один. И очень устал. Как я могу говорить за вашего брата? По мне так, что темнолунные, что зима – все одно. Никуда не денешься.
Ага, вот, значит, так болотные люди и рассуждали, пока не вымерли.
- Однако ты земляночку себе на время холодов неплохую сварганил!
- От холода, конечно, надо спасаться. Только ведь люди и звери спасаются по-разному. Зла и без того слишком много в этом мире, милый дружочек мой Ясь, зачем его умножать.
- Значит, ты считаешь, моя битва – напрасна?
- Твоя битва губит тебя в первую очередь.
Айвар наклонился к огню.
- Может, ты вообще считаешь меня исчадием зла? – неизвестно отчего вдруг взъелся я, даже привстал, – Может ты сам - за темнолунных?
Он только глянул вскользь и ничего не сказал.
Я сел обратно. Сердце бухало в голове. Что это на меня нашло? Винищем надышался? Или человеческая кровь бродит?
Зачем себе врать, тяжко моей душе под пятой Карачуна. Чуть жива душа моя. Я ведь пошел с Айваром в надежде, что он опять укажет мне, заплутавшему, дорогу. А он, похоже, и сам не знает куда идти, сидит в своем болоте и квакает, как довольная жаба. Вот я и бешусь.
Айвар подгребал угли, пристраивал новое полено стоймя, что бы лучше занялось.
- Но ведь зло только злом и победишь! Другого способа нет! И злом идя на зло, я разве не оказываюсь на стороне добра?! – со страстью, удивившей меня самого, попер я на Айвара. Великий Змей, да я оправдывался! Еще утром гордился, что с достойным смирением принял свою судьбу.
- Борьба добра со злом! – фыркнул Айвар, перекладывая полено половчее. Пламя пробилось снизу и охватило деревяшку, как оранжевая трава. – Борьба бобра с козлом! Ай, не надо. Каждый считает, что он-то и есть добро, вот в чем штука. Такая битва за добро идет, что скоро камня на камне не останется. Все отправитесь к болотным людям.
- Значит, по твоему, добро и зло – болтовня? Так повернешь – добро, а так – зло? Слыхивал я уже такие слова от одного человека.
- Что ты! Какая же болтовня? Разве я так говорил? – Айвар повернулся от очага ко мне. – Зло есть. Но люди не там его ищут. Каждый видит его в ближнем своем. А ближний такой же, как и ты! Но невмоготу людям признавать, что зло сидит внутри них, вот они и отделяют его от себя, уводят подальше, имена дают разные, одно другого противнее. Темнолунный, сосед, Карачун - да кто угодно. Только не я! Я-то хороший, а зло – вон оно! Куси! Наказал – ах, каков я молодец! И пошло-поехало! А самим невдомек, что зла-то только больше стало. И чем больше ты бьешься со злом его же оружием, тем больше его становится и вокруг и внутри тебя. Вон ты – совсем одичал.
- Не одичал, - я покусал губы, прикидывая, стоит ли открывать ли Айвару сокровенное, поймет ли он. И решился – Во мне воплотился Карачун.
- Да нет никакого Карачуна! Это люди сами придумали! Мало им соседей!
Я вжал голову в плечи, глянул наверх в полной уверенности, что потолок уже валится на наши нечестивые головы. Но ничего такого не случилось. Только сердито булькало Айварово пойло, лилось в кружку. Он со стуком поставил кувшин на стол. – И никакой ты не слуга Карачуна, просто позволил звериной природе взять верх над человечьей, только и всего. Нечего выдумывать. Придумали сказочное страшидло и валят на него свои грехи! Нет, чтоб самим отвечать!
Я опять посмотрел по сторонам. Потолочные бревна лежали прочно, огонь горел ровно. Как только Карачун терпит такие речи? Может, это я должен покарать нечестивца от его имени? Привычно собрался перед превращением. Прислушался к себе. Чего-то не хотелось. Наоборот, разбирало любопытство, пополам с веселой жутью. Чего там еще наврет этот ненормальный?
- Что ж, может, по-твоему, и Великого Змея нет?
- Конечно, нет.
- Ага! А Копейка? Копейка Великого Змея хранилась в нашей семье. Болотные люди дали ее моей сестре. Откуда же она?
- А! Чешуйка такая! На шее носят. Есть на болотах деревце, вроде большого плауна, очень редко встречается. Смешная такая елка, чешуйчатая, как ящерица. У нас было поверье, что ее чешуйки спасают от болезней. Тоже суеверие, конечно.
Ничего себе!
- Ты не врешь?
Айвар развел руками.
Вот те финт, а мы берегли ее как святыню!
Любопытно было бы послушать, что он наврет про Родичей, только я не стал спрашивать. А то внутри у меня точно потолок обрушится и крыша съедет. Не то, что б я ему поверил, но сделалось весело. Захотелось смеяться по-глупому. Оттого, что кто-то не боится Карачуна. Я словно из пещеры на золотой солнечный свет вылез.
И я засмеялся. Получилось так, будто цепь брякает. Великий Змей, сколько ж я не смеялся!
Айвар тоже посмеялся, спрятав в морщинах и без того узкие глазки.
- Видишь, парень, настоящая-то битва между добром и злом где идет – в душах, а та, что снаружи – вовсе за другое. За земли, за богатство, за гонор свой. Не стоит смешивать.
Давненько я не бывал человеком! Айвар приласкал меня, потрепал за ушами, я и размяк, как перелинявший рак. Пожалел себя, бедненького. Захотелось, что б он еще одно мое горе облегчил. Айвар, конечно, чудной был, но очень добрый.
- Знаешь, если честно, когда я исполнить Долг вышел, то страшно боялся кровника встретить. Мне эта месть вот так поперек горла стояла. Но деваться-то некуда. Надо. А теперь – убить-то его, если найду, ничего не стоит, да ведь я сам такое сделал, что хуже того гада стал. Он-то злодей, а я… - тут я осекся. Выходило точно по Айваровым словам: сосед – плохой, а я... – Я теперь злодей еще хуже. Он-то погубил чужую, а я – поверившую мне, любимую. Ненавидел ее тогда. Ведь не мог не понять, что сделают парни, как узнают, что она с оборотнем гуляет. А я не дал себе труд подумать. Хуже – не захотел. Нарочно. Да. Уж очень был зол на нее. Понимаешь?
По совести, у меня нет права мстить. Айвару-то в этом легко признаться, но как объяснишь Родичам?
- Э, парень, да разве ты один по уши в дерьме? Ты хоть любил свою девочку, а я – так, словно ветку сорвал походя и бросил. Совсем погано. Сколько уж лет прошло, а я все, как вчерашнее помню. Словно с тех пор калекой стал. Как я один остался, с опустевших болот ушел, то пристал к шайке разбойников. Все, кроме них, от моей рожи шарахались, а тяжко человеку одному, сам знаешь. Особенно в горе. Вот, думал, хоть среди этих потрусь, хоть какое-то тепло человеческое, а дальше там видно будет. Вот на одном хуторе остановились мы ночевать. И поблазнилось мне, что девчонка хозяйская со мной заигрывает. Шутки шутками, подкараулил я ее в сарае – хвать! Игривости как ни бывало. Она - бежать, я - ловить, она - наверх , я за ногу дернул, она сорвалась, а там косы у них хранились, железяки всякие. Посыпались … И она сверху. Так глупо. Ай, чего вспоминать!
Он отхлебнул добрый глоток, обнял кружку ладонями и стал смотреть внутрь, будто на воде гадал.
- До сих пор она у меня перед глазами стоит. И крик ее помню. Вышло все так нелепо. И главное, ведь жили они, видать, очень ладно, пока я не напоганил. Место – истинный Ирий. Сад богатый. Дом на отшибе стоит, речка вокруг такой изгиб приметный делает – углом. Все у них путем шло. Дедушка благостный такой – пасечник ( медом еще нас угощал), мамаша молодая с дитем и дочка эта… В ту же ночь я от разбойников ушел. Понял, что нельзя сразу на двух конях ехать.
Он говорил, а я не мог отвести от него глаз.
Дрова давно прогорели, по углям пробегал багровый жар. Света он не давал. Лишь озарял край щеки и плеча Айвара.
Наконец Айвар почувствовал мой взгляд, оторвался от кружки и сразу все понял.
- А ведь ты меня ищешь, парень.
Так я нашел кровника.
Он сидел на низкой лежанке, беззащитно подняв ко мне лицо, открыв горло. Он не думал бежать, отбиваться. Да он и не смог бы.
Я сцепил пальцы рук, лежащих на столе, посмотрел на них. Чужие. Даже шрам от долота исчез с безымянного пальца.
- У меня нет имени.
- Мда… Эк тебя, парень. Вот меня, например, всегда зовут Айваром, что бы не случилось.
Только из вежливости я выговорил:
- Когда-то меня звали Ясем, - и усмехнулся. Так нелепо это прозвучало. Я словно помянул забытую детскую сказочку из стародавних времен.
- Ну, за знакомство! – тот, кого всегда звали Айваром, приподнял туесок и отхлебнул своего жуткого пойла. – Ну, чего, друг мой Ясь, совсем твои дела хреновые, а?
- Почему?
- То есть, как «почему»? Живешь зверем, людей губишь. Чего хорошего-то?
- Врагов.
- Чего?
- Врагов. Темнолунные и разбойники всегда враги.
- Так-то оно, конечно, так. Да.
Пожалуй, надо мне было уходить. Незачем объяснять этому чудаку то, что и так яснее ясного. Дело свое я сделал – помог ему. Долг вернул. И все-таки я продолжал сидеть. Не понимая – зачем. Что-то плохо соображалось. Может, не врал колдун: нельзя надолго застревать в зверином обличье?
Айвар допил кружку, налил еще одну, не предлагая.
- Я тебе про себя расскажу, просто так, для затравки разговора.
И, не дождавшись ответа, начал:
- Само собой разумеется, те темнолунные, что разграбили нашу деревню и потешились с моей матерью, тогда совсем еще девчонкой, вот, вроде тебя нынешнего, на наш взгляд, были злодеи. Они-то считали, герои. Хотя, как знать, что они там считали, - он говорил неторопливо, с остановками, словно объяснял сам себе. Мне, с моим внезапно обнаружившимся тугодумием, было легко слушать.
- Ты ведь знаешь, что ребятенка, родившегося от темнолунного, сразу же убивают. Якобы так завещали предки. Такова ненависть между нашими народами.
Я кивнул. Так вот кто такой Айвар! Действительно, крайне редко можно встретить полукровку. Я вспомнил курносого пацана, что подставил меня страже в Жалицах. Других, пожалуй, и не приходилось видеть.
- Бабушка моя не смогла допустить убийства внука. Восстала против обычая. Спрятала мать от деревенских. У нее от мужа в лесу осталась избенка. Дед был знатным охотником. Построил для нужд своих в лесу охотничий балаганчик. К тому-то времени его уж медведь задрал.
Тут Айвар помолчал, светло улыбаясь и вскинув брови домиком, и отхлебнул глоток в память деда.
- Так вот, в той лесной избушке мать меня и родила. Опрометчиво бабушка поступила. Ведь в деревню-то они вернуться с беззаконным младенцем уже не могли. Зато я остался жить. Выходит, я жив по причине двух злодейств: одного насилия и одного попрания закона предков, - пояснил он, опять скорее себе, чем мне. Я сидел неподвижно в углу и слушал его голос, сплетавшийся с другими звуками. Огонь в очаге трещал, как ткань на ветру. Что-то шуршало над крышей. Может, метель поднялась. А может, дух домовничал.
- Вначале мы как-то перебивались, а потом пошли, что называется по городам и весям. Хлебнула бабушка с нами горюшка. Где-то под Вышницами она сумела пристроить мать к вдовцу одинокому. Вроде как замуж. Я толком не знаю. Бабушка-то ее после навещала. Мать нормально жила, только про меня и слышать не хотела. Ненавидела, верно. Разве можно ее в этом винить? Столько бед свалилось на ее плечики. Как на тебя вот.
Для наглядности ткнул туеском в мою сторону и прихлебнул заодно.
- Дальше… Пробовали мы с бабушкой нищенствовать. В работницы-то она уж не годилась по возрасту. Пытались осесть в дедовой избушке, да где там - старая да малый – не осилили. Ушли к болотным людям.
Я вздрогнул.
Айвар удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Пламя очага освещало половину его лица, просвечивало сбоку радужки, заставляя обращенный ко мне глаз мягко светиться.
- Тут вздохнули! Не на горе бабушка спасла меня – на счастье. А когда мне исполнилось вот сколько тебе сейчас, как косой отрезало - вымер болотный народ. От страшной болезни. Тело от нее пухнет, кровь сочится сквозь кожу…А! – он махнул рукой. – Я в то время охотился далеко, в верховьях Вязи. Ты, может, и не знаешь тех мест. Вернулся, они мне даже подойти не дали, погнали за какой-то безделицей аж в Звонцы. Я страшно обиделся тогда и ушел. А когда воротился, понял, почему они так сделали. Похоронил оставшихся в трясине, по нашему обычаю. Их немного осталось. Бабушку они еще раньше схоронили.
- И что, разве больше не осталось болотных людей?
Он покачал головой.
- Сколько ищу - не нашел. Где только не бывал! До сих пор надеюсь. Женщины наши часто ходили в степи, за тамошними травами, вполне могли уцелеть. Охотники тоже могли бы спастись. Нет. Гиблое место, эти болота.
- Зачем же такие мудрые люди там поселились?
- А куда им было деваться, мудрым людям-то? Когда в незапамятные времена наши предки (видишь, сколько у меня «наших», а я – перекати-поле, совсем один, бобыль, ничей). Значит, когда наши предки пришли с западных земель, они оттеснили их на неудобья. Конечно, уважали, почитали как легенду. Еще бы – кудесники! Вон и ты тоже интересуешься. Но одно дело интересоваться и совсем другое – земли делить. Болотные люди очень миролюбивые. На том стояли. А может, просто одряхлели, вышел их срок, вот и они уступили более молодому народу, как мы уступим темнолунным.
Я выпрямился, еле успел поймать соскользнувший с плеч полушубок. До чего человеческое тело неловко!
- Это мы еще посмотрим!
- Конечно, - сказал Айвар, глядя в огонь. Видно было - он просто не хочет со мной спорить. Ему-то что, безродному.
- Что ж, по твоему, темнолунных не трогать? Пускай себе жируют на наших землях?!
- Ты меня спрашиваешь? Я всего-навсего бездомный бродяга. Я один. И очень устал. Как я могу говорить за вашего брата? По мне так, что темнолунные, что зима – все одно. Никуда не денешься.
Ага, вот, значит, так болотные люди и рассуждали, пока не вымерли.
- Однако ты земляночку себе на время холодов неплохую сварганил!
- От холода, конечно, надо спасаться. Только ведь люди и звери спасаются по-разному. Зла и без того слишком много в этом мире, милый дружочек мой Ясь, зачем его умножать.
- Значит, ты считаешь, моя битва – напрасна?
- Твоя битва губит тебя в первую очередь.
Айвар наклонился к огню.
- Может, ты вообще считаешь меня исчадием зла? – неизвестно отчего вдруг взъелся я, даже привстал, – Может ты сам - за темнолунных?
Он только глянул вскользь и ничего не сказал.
Я сел обратно. Сердце бухало в голове. Что это на меня нашло? Винищем надышался? Или человеческая кровь бродит?
Зачем себе врать, тяжко моей душе под пятой Карачуна. Чуть жива душа моя. Я ведь пошел с Айваром в надежде, что он опять укажет мне, заплутавшему, дорогу. А он, похоже, и сам не знает куда идти, сидит в своем болоте и квакает, как довольная жаба. Вот я и бешусь.
Айвар подгребал угли, пристраивал новое полено стоймя, что бы лучше занялось.
- Но ведь зло только злом и победишь! Другого способа нет! И злом идя на зло, я разве не оказываюсь на стороне добра?! – со страстью, удивившей меня самого, попер я на Айвара. Великий Змей, да я оправдывался! Еще утром гордился, что с достойным смирением принял свою судьбу.
- Борьба добра со злом! – фыркнул Айвар, перекладывая полено половчее. Пламя пробилось снизу и охватило деревяшку, как оранжевая трава. – Борьба бобра с козлом! Ай, не надо. Каждый считает, что он-то и есть добро, вот в чем штука. Такая битва за добро идет, что скоро камня на камне не останется. Все отправитесь к болотным людям.
- Значит, по твоему, добро и зло – болтовня? Так повернешь – добро, а так – зло? Слыхивал я уже такие слова от одного человека.
- Что ты! Какая же болтовня? Разве я так говорил? – Айвар повернулся от очага ко мне. – Зло есть. Но люди не там его ищут. Каждый видит его в ближнем своем. А ближний такой же, как и ты! Но невмоготу людям признавать, что зло сидит внутри них, вот они и отделяют его от себя, уводят подальше, имена дают разные, одно другого противнее. Темнолунный, сосед, Карачун - да кто угодно. Только не я! Я-то хороший, а зло – вон оно! Куси! Наказал – ах, каков я молодец! И пошло-поехало! А самим невдомек, что зла-то только больше стало. И чем больше ты бьешься со злом его же оружием, тем больше его становится и вокруг и внутри тебя. Вон ты – совсем одичал.
- Не одичал, - я покусал губы, прикидывая, стоит ли открывать ли Айвару сокровенное, поймет ли он. И решился – Во мне воплотился Карачун.
- Да нет никакого Карачуна! Это люди сами придумали! Мало им соседей!
Я вжал голову в плечи, глянул наверх в полной уверенности, что потолок уже валится на наши нечестивые головы. Но ничего такого не случилось. Только сердито булькало Айварово пойло, лилось в кружку. Он со стуком поставил кувшин на стол. – И никакой ты не слуга Карачуна, просто позволил звериной природе взять верх над человечьей, только и всего. Нечего выдумывать. Придумали сказочное страшидло и валят на него свои грехи! Нет, чтоб самим отвечать!
Я опять посмотрел по сторонам. Потолочные бревна лежали прочно, огонь горел ровно. Как только Карачун терпит такие речи? Может, это я должен покарать нечестивца от его имени? Привычно собрался перед превращением. Прислушался к себе. Чего-то не хотелось. Наоборот, разбирало любопытство, пополам с веселой жутью. Чего там еще наврет этот ненормальный?
- Что ж, может, по-твоему, и Великого Змея нет?
- Конечно, нет.
- Ага! А Копейка? Копейка Великого Змея хранилась в нашей семье. Болотные люди дали ее моей сестре. Откуда же она?
- А! Чешуйка такая! На шее носят. Есть на болотах деревце, вроде большого плауна, очень редко встречается. Смешная такая елка, чешуйчатая, как ящерица. У нас было поверье, что ее чешуйки спасают от болезней. Тоже суеверие, конечно.
Ничего себе!
- Ты не врешь?
Айвар развел руками.
Вот те финт, а мы берегли ее как святыню!
Любопытно было бы послушать, что он наврет про Родичей, только я не стал спрашивать. А то внутри у меня точно потолок обрушится и крыша съедет. Не то, что б я ему поверил, но сделалось весело. Захотелось смеяться по-глупому. Оттого, что кто-то не боится Карачуна. Я словно из пещеры на золотой солнечный свет вылез.
И я засмеялся. Получилось так, будто цепь брякает. Великий Змей, сколько ж я не смеялся!
Айвар тоже посмеялся, спрятав в морщинах и без того узкие глазки.
- Видишь, парень, настоящая-то битва между добром и злом где идет – в душах, а та, что снаружи – вовсе за другое. За земли, за богатство, за гонор свой. Не стоит смешивать.
Давненько я не бывал человеком! Айвар приласкал меня, потрепал за ушами, я и размяк, как перелинявший рак. Пожалел себя, бедненького. Захотелось, что б он еще одно мое горе облегчил. Айвар, конечно, чудной был, но очень добрый.
- Знаешь, если честно, когда я исполнить Долг вышел, то страшно боялся кровника встретить. Мне эта месть вот так поперек горла стояла. Но деваться-то некуда. Надо. А теперь – убить-то его, если найду, ничего не стоит, да ведь я сам такое сделал, что хуже того гада стал. Он-то злодей, а я… - тут я осекся. Выходило точно по Айваровым словам: сосед – плохой, а я... – Я теперь злодей еще хуже. Он-то погубил чужую, а я – поверившую мне, любимую. Ненавидел ее тогда. Ведь не мог не понять, что сделают парни, как узнают, что она с оборотнем гуляет. А я не дал себе труд подумать. Хуже – не захотел. Нарочно. Да. Уж очень был зол на нее. Понимаешь?
По совести, у меня нет права мстить. Айвару-то в этом легко признаться, но как объяснишь Родичам?
- Э, парень, да разве ты один по уши в дерьме? Ты хоть любил свою девочку, а я – так, словно ветку сорвал походя и бросил. Совсем погано. Сколько уж лет прошло, а я все, как вчерашнее помню. Словно с тех пор калекой стал. Как я один остался, с опустевших болот ушел, то пристал к шайке разбойников. Все, кроме них, от моей рожи шарахались, а тяжко человеку одному, сам знаешь. Особенно в горе. Вот, думал, хоть среди этих потрусь, хоть какое-то тепло человеческое, а дальше там видно будет. Вот на одном хуторе остановились мы ночевать. И поблазнилось мне, что девчонка хозяйская со мной заигрывает. Шутки шутками, подкараулил я ее в сарае – хвать! Игривости как ни бывало. Она - бежать, я - ловить, она - наверх , я за ногу дернул, она сорвалась, а там косы у них хранились, железяки всякие. Посыпались … И она сверху. Так глупо. Ай, чего вспоминать!
Он отхлебнул добрый глоток, обнял кружку ладонями и стал смотреть внутрь, будто на воде гадал.
- До сих пор она у меня перед глазами стоит. И крик ее помню. Вышло все так нелепо. И главное, ведь жили они, видать, очень ладно, пока я не напоганил. Место – истинный Ирий. Сад богатый. Дом на отшибе стоит, речка вокруг такой изгиб приметный делает – углом. Все у них путем шло. Дедушка благостный такой – пасечник ( медом еще нас угощал), мамаша молодая с дитем и дочка эта… В ту же ночь я от разбойников ушел. Понял, что нельзя сразу на двух конях ехать.
Он говорил, а я не мог отвести от него глаз.
Дрова давно прогорели, по углям пробегал багровый жар. Света он не давал. Лишь озарял край щеки и плеча Айвара.
Наконец Айвар почувствовал мой взгляд, оторвался от кружки и сразу все понял.
- А ведь ты меня ищешь, парень.
Так я нашел кровника.
Он сидел на низкой лежанке, беззащитно подняв ко мне лицо, открыв горло. Он не думал бежать, отбиваться. Да он и не смог бы.
