Люди разобрали багаж и разошлись. Аленка осталась одна на пустой, как и полагается в этот ранний час, станционной площади.
Повсюду лежал снег. Такого она не ожидала.
Снег не входил в ее планы.
Прямо перед ней, за сквером, больше похожим на кусочек дикой природы, спала подо льдом река в серых разводах проталин, а дальше шла сплошная тайга, над которой полого вздымалась гора.
Фантастически красиво, но Аленке от такой красоты было не легче. Она-то представляла, как пойдет по таежным мхам и цветущему брусничнику, а тут… В Москве снег давно сошел. Что же делать? Повернуть назад – в другой раз не получится уйти. Да и сколько дорогих ей людей погибнет и пострадает, пока она будет ждать у леса погоды.
«Потом тебя испугает мошка, потом какой-нибудь весенний гон оленей», - С тех пор как Аленка отправилась в путь, у нее прорезался внутренний голос – эдакая внутренняя наставница. Наверное, такова была реакция на одиночество.
Однако, голос голосом, а Аленка не знала, что делать дальше. В Москве ей казалось, что в тайге всегда найдутся какие-нибудь люди: геологи, лесорубы, охотники, туристы, наконец. Она присоединится к ним, а когда окажется близко к Дереву, пойдет одна. Такой у нее был приблизительный план.
Но эта тайга выглядела такой первозданной, такой дикой, такой равнодушной к ее, Аленкиной, жизни. Такой огромной…
«Отступаешь», - презрительно сощурилась внутренняя наставница. Девочка вынула из рюкзака батончик, откусила половину и покатала языком, стараясь растянуть удовольствие, а остаток спрятала в карман. Утренний холод уже пробрался к ней под одежду. Воздух умопомрачительно пахнул свежим арбузом - из-за тающего снега - и почему-то железнодорожным дымом.
- Весна-то какая нынче ранняя – благодать! – Аленка оглянулась. Сзади к ней приближалась старуха в выгоревшем сатиновом халате поверх куртки и с метлой в руке. Наверное, дворничиха.
– Ты, девонька, часом не в музей? – Аленка спешно попыталась засунуть батончик за щеку, но не смогла, и только отрицательно помотала головой. – А то сегодня выходной. Мы журналистку из города ждем – почему я и спрашиваю. Из Перми. Писать про нас будут.
Дворничиха отошла и принялась шаркать метлой возле урны, видимо, сочтя дальнейшие расспросы неудобными.
- А вы не знаете, - обратилась к ней Аленка, - геологи тут… в тайгу не скоро пойдут? На север?
Несмотря на дурацки прозвучавший вопрос, старуха ответила положительно.
- Первые поехали уже. Лагерь к приезду партии готовить. А тебе-то что? Ты, вроде на геолога не похожа, - наконец, позволила себе проявить любопытство старуха.
- У меня отец там, - начала выдавать Аленка заготовленную (тоже когда-то прочитанную) легенду. - Мне надо срочно его найти.
- Оте-ец! – протянула старуха. – Что же, он ждет тебя?
- Да в том-то и дело, что нет. Он не знает! – вдохновенно врала Аленка. – Они с мамой в разводе. А мама вышла за нового, - девочка скривилась, чтоб сразу стало ясно, каков этот «новый» - вот, я и еду к папе.
- Эх ты, горькая наша доля! – покачала головой старуха. – У всякого человека – своя. Значит, выходит, тебя никто не встретит?
- Нет.
- Ты это, знаешь что… Пойдем-ка, я тебя в музей отведу. Я там тоже убираю. Ты покедова в директорском кабинете посиди, а я с племянником переговорю. Начальником автобазы у меня племянник-то. Может, сегодня кто поедет к геологам. Им там много чего на сезон надо. Пока дорога не раскисла – все возят и возят.
Музей оказался прямо за станционным домом – большая деревянная изба. Идя за своей провожатой, Аленка краем глаза поглядывала на экспонаты: лагеря, заключенные, животный мир. Старинный быт: самовары, колокольчики. Целая витрина ключей и замков. Бр-р! Глаза бы их не видели!
- Вот тут директорский кабинет, отдохни покеда, - старуха ввела ее в комнату, заставленную теснее музейных залов.
- Вот тут чайник, - на подоконнике между тощей геранью и старинной керосиновой лампой – наверное, тоже экспонатом, стоял замызганный электрочайник. – Вот угощенье, - достала из шкафа раскрошенный кекс на картонке. – Заварка тоже где-то в шкафу валялась – вот она! На диване поспать можно. Ложись! В автобусе-то, небось, не выспалась. Только не уходи никуда – дверь открытой оставляю. Звать меня – баба Нюра. Если кто спросит – я пустила. А тебя как звать?
- Катя, - соврала Аленка.
Не успела она насладиться музейным уютом и горячим чаем с кексом, как баба Нюра вернулась.
- Через полчаса на площадь Витюха приедет - сегодня его смена. Он парень неплохой, только бабник. Так что ты с ним будь построже. Я ему озоровать не велела.
Аленка надела на себя всю имеющуюся теплую одежду, отчего рюкзак ее обвис, как горб у голодного верблюда, зато руки и ноги стали плохо сгибаться, и пошла на площадь. Посередине уже стоял здоровенный грузовик с колесами высотой чуть ли не в ее рост. Из открытой двери высунулся белобрысый здоровяк в свитере – шея толщиной с голову.
- Ты, что ль, будешь Катерина?
- Я, - улыбнулась Аленка.
- «Поедем, красотка, кататься! Давно я тебя поджидал!» Да кто ж так залазит! За руку хватайся! – Рука парня оказалась сильной и горячей, и, выпуская Аленкину ладошку, слегка пожала ее.
«Не лучше ли мне сразу вылезти из машины?» - подумала Аленка, когда внутренний голос напомнил: «Ты уже не так давно попадала в подобную ситуацию».
Но инстинкт гнал девочку на север, как перелетную птицу. Остановить ее могло разве что землетрясение. Здравый смысл безмолвствовал. Аленка забилась в угол обширного сиденья. Машина затряслась, пустила дым, затемнивший окна, и рванула с места. Некоторое время они тряслись молча.
- А скажите, эта дорога идет на север?
- А то куда же? Зеки ее строили, а им только один путь и был - на север.
Они еще немного помолчали. Машина прыгала по колдобинам, так что Аленке приходилось упираться в сиденье руками, чтоб не болтаться.
- Я тут лучше всех шоферю, чтоб ты знала.
Тут Витюха так крутанул руль, что Аленка проехала по скользкому дермантину и врезалась в водителя.
- Опа! – воскликнул он, приобняв девушку. – Какая шустрая! Я таких люблю.
Аленка поскорее отползла в свой угол.
- А я знаю, - вдруг сказал Витюха и подмигнул глазом в белесых ресницах, - к кому ты едешь!
- К отцу.
- Ты эту лапшу бабе Нюре на уши вешай! Я-то знаю, что там нет никого, кто бы тебе в отцы годился. К любовнику ты едешь, вот куда. А чего – ребята они молодые, горячие – рады будут!
Тут машина резко остановилась, будто налетев на невидимое препятствие. Витюха схватил Аленку за щеки и прижался ртом к ее губам. От него несло табаком, перегаром, грязным бельем и еще черт-те чем! Аленка замычала, пытаясь оттолкнуться от непрошенного ухажера, но он держал крепко и заваливал ее на спину, бормоча что-то насчет удобного дивана, и «не ломайся» и «не обижу» и «чего тебе жалко, что ли», пока она брыкалась. Наконец, на голову Витюхе свалился рюкзак с полки над сиденьем. Аленка, воспользовавшись его мгновенной растерянностью, выскочила из кабины и бросилась в сугроб с высокой дороги.
- Стой, дура, куда! – заорал сверху из кабины Витька. - Пропадешь!
Но Аленка не слушала, бултыхаясь в снегу, выбралась на твердое место и вначале на четвереньках, а потом перебирая ногами по насту, заскользила прочь.
- Назад, дура! Я тебя не трону! Катька, стой, кому сказал!
Аленка продолжала лететь прочь от страшного человека, который чуть не привез ее к не менее страшным геологам. Сзади неслись хруст и матерные ругательства – Витюха спрыгнул с дороги, и пытался добраться до Аленки, но наст не держал здоровяка, и шансов догнать беглянку у него не было.
- Катька, пропадешь! Вернись, дура! Так тебя, перетак и растак! – Доносилось все глуше, но, понятное дело, такие уговоры действовали на девочку прямо противоположным образом. Она перевалилась через снежный заструг, и съехала на лед небольшой речушки – вполне удачно, лишь слегка замочив штанину в береговой проталине.
- Психическая! На дороге жди! Рюкзак я тебе оставил! Слышь, ненормальная! По дороге иди, говорю! Я скоро назад поеду!
Но за хрустом снега и веток Аленка не разбирала слов – только угрожающие крики.
Она решила идти по руслу замерзшей реки, поскольку слышала, что так должны поступать заблудившиеся в тайге. По берегам всегда живут люди. Рано или поздно она доберется до деревни.
Рюкзак остался в машине. Шапка тоже. Хорошо, что имелись два капюшона: от толстовки и от куртки. Еще в боковом кармане куртки лежала половинка батончика и в потайном - паспорт. «Вот паспорт сейчас тебе прямо необходим», - съехидничал внутренний голос. «На растопку», - огрызнулась Аленка. Но спичек у нее тоже не было.
Возвращаться на дорогу она опасалась. Баба Нюра сказала, что Витька – хороший парень, тогда какой же плохой? Теперь у нее оставалась одна надежда – Дерево. Она его найдет. Такая каша варилась у нее в голове.
Долго девочка брела, шаркая ботинками, по шершавому речному льду. Она смотрела по сторонам в поисках жилища… чукчей? Эскимосов? Кто здесь вообще живет? Нет, эскимосы, пожалуй, в Гренландии. Аленка, опять же из книг, знала о благородстве людей, далеких от цивилизации. Дерсу Узала, Серая сова… На встречу с такими людьми она и надеялась.
Стоило здравому смыслу намекнуть о бедственности положения, она без труда отметала эти мысли. Ее дело – идти к Дереву. Она идет. Но ноги переступали все медленнее, все тянулись справа и слева одинаковые берега в заснеженном буреломе, все дольше она обходила упавшие поперек русла деревья. Девочка устала. Клонило в сон. Она даже не чувствовала голода, хотя по всему должна была бы уже проголодаться.
Неужели всего несколько часов назад она сидела в теплой музейной комнате, пила чай, подбирала крошки и изюм от стандартного кекса, какие, наверное, продаются во всех странах мира?! И вдруг - другая жизнь.
Глупо все получилось. Она детально продумала дорогу до последнего города, а дальше события понеслись неуправляемо и занесли ее куда-то не туда.
Потемнело. Неужели наступает вечер? Нет, это просто собрались тучи, и пошел снег. Медленный, красивый – будто кто-то бесконечно опускал и опускал на лес кружевную шаль.
Аленка боялась сесть, боялась, что ее занесет. Она накинула второй капюшон и продолжала ковылять, пока берега не сомкнулись и русло, по которому она брела, не кончилось. Девочка поняла, что шла по одной из многочисленных стариц, виденных ею на Гугл-картах. По берегам стариц люди не живут. Возможно, здесь вообще болота. Надежда встретить становище или деревню оказалась напрасной. Надо отдохнуть и возвращаться на дорогу.
Она увидела подобие берлоги, образованной кроной упавшей ели, кое-как забралась на берег. Передвигаться по занесенному снегом бурелому оказалось почти невозможно. К тому же силы кончились. Натянув рукава толстовки на ладони, она наломала, сколько смогла, еловых лапок и устроила жиденькую лежанку. Она так устала! Девочка легла на лапник, сжалась в комочек и закрыла глаза. Хорошо бы теперь доесть батончик, но... Попозже. Сейчас она отдохнет и пойдет назад. Ей чудилось, что снежинки касаются снега с тихим хрустом, как если бы с Дерева обламывался лист и падал в реку времени, которая уносила его… Хрусть – и упал… Хрусть и упал…
- Нет, ты только полюбуйся - она уже сдалась! Любой котенок в ее положении полз бы и полз вперед! – раздался знакомый сварливый голос. «Похоже, начался бред» - безразлично подумала Аленка.
- Привет, кот, - прошептала она, не открывая глаз.
- А я думал, ты уже никогда не поздороваешься! Я бросил почти целую дивную колбасу в мусорном ящике и примчался на выручку, а ты на меня даже не взглянешь.
Пришлось разлепить веки. Действительно, кот сидел на торчащем еловом суку, и его рыже-белую шкурку покрывали звезды снежинок.
«Спасибо, но я и сама бы выбралась», - хотела она передразнить кота, но губы не хотели слушаться, и по всему телу разливались тепло и лень.
- Как тебе это нравится? – кот обращался не к ней, а к еловой ветке. Постепенно Аленка разглядела контуры просвечивающего удлиненного зеленоватого овала и живые черные глазки, словно висящие в воздухе. – Ладно, зеленый, дуй за своим парнем! А я с ней побуду, а то эта дурочка, чего доброго, сумеет загнуться, пока вы приедете.
Кот прыгнул к ней, милым кошачьим движением подсунул голову под руку, прижался к груди и замурчал.
Последовавшие события слиплись в Аленкиной памяти, перемешались со снами. Несколько рук извлекали ее из «берлоги», поддерживали, помогая перебраться в сани.
Они ехали в сумерках. Сани тянуло светящееся существо, то ли олень, то ли рогатый великан, склонившийся в лямке до самой земли, то ли еще кто-то, более странный – из-за светового ореола трудно было разглядеть.
Ее кисти и ступни в несколько рук разминали в воде, казавшейся одновременно ледяной и кипящей.
Множество людей и странных полупрозрачных существ толпились в темном тесном пространстве перед ее ложем. Кот ревниво следил, чтобы никто не подходил слишком близко.
Узкоглазый старик в странной шубе, оранжевый в свете костра, стучал в бубен. Все стучал и стучал. Казалось, бубен звучит от начала времен. Аленке хотелось, чтобы неотвязный рокот прекратился – от него хотелось спать, тошнило и все дрожало, как когда-то. И эта картина исчезла во мраке…
Первое ее нормальное воспоминание было таким: старая женщина поит ее из железной кружки жиденьким супом. Аленка полусидит на постели, устроенной прямо на полу. Женщина поддерживает ее худой, но твердой рукой под спину. Пахнет дымом и жиром, и еще какими-то травами. Женщина одета в синий балахон с расшитой бисером грудью. Две тонкие косы болтаются спереди.
- Вот так, - говорит женщина, помогая больной улечься и обтирая тряпицей лоб, - вот так. Раз кушать хочешь – скоро выздоровеешь.
И Аленка проваливается в сон.
Сны теперь ей снились совершенно обыкновенные. Снились мама и Маша. Снился папа, в бороде у которого копошилась маленькая женщина – она там «завелась». Снились лужи с отражением неба меж опавших листьев, через которые она перепрыгивала – нет, перелетала. И Аленка просыпалась счастливой.
Несколько дней спустя она сидела на старых санях на солнцепеке возле чума и старательно зашивала рукавицы. Рукавицам этим, по ее мнению, было самое место на помойке, но старая Нарингай – так звали хозяйку – считала иначе, и поэтому Аленка добросовестно их чинила. Надо же было хоть чем-то отблагодарить за спасение.
Когда она впервые выглянула из чума на вольный воздух, то ахнула: снег почти сошел, теперь он лежал редкими островками в тенистых местах, и растения, торопясь все успеть за короткое грядущее лето, наперегонки лезли из земли: зеленые сердечки, восьмерочки, клычки, завитки, веерочки! Самые шустрые уже зацвели. Никогда прежде она не видела такого буйства жизни. Воздух дрожал от пения птиц. Аленка словно перенеслась в другой мир!
Повсюду лежал снег. Такого она не ожидала.
Снег не входил в ее планы.
Прямо перед ней, за сквером, больше похожим на кусочек дикой природы, спала подо льдом река в серых разводах проталин, а дальше шла сплошная тайга, над которой полого вздымалась гора.
Фантастически красиво, но Аленке от такой красоты было не легче. Она-то представляла, как пойдет по таежным мхам и цветущему брусничнику, а тут… В Москве снег давно сошел. Что же делать? Повернуть назад – в другой раз не получится уйти. Да и сколько дорогих ей людей погибнет и пострадает, пока она будет ждать у леса погоды.
«Потом тебя испугает мошка, потом какой-нибудь весенний гон оленей», - С тех пор как Аленка отправилась в путь, у нее прорезался внутренний голос – эдакая внутренняя наставница. Наверное, такова была реакция на одиночество.
Однако, голос голосом, а Аленка не знала, что делать дальше. В Москве ей казалось, что в тайге всегда найдутся какие-нибудь люди: геологи, лесорубы, охотники, туристы, наконец. Она присоединится к ним, а когда окажется близко к Дереву, пойдет одна. Такой у нее был приблизительный план.
Но эта тайга выглядела такой первозданной, такой дикой, такой равнодушной к ее, Аленкиной, жизни. Такой огромной…
«Отступаешь», - презрительно сощурилась внутренняя наставница. Девочка вынула из рюкзака батончик, откусила половину и покатала языком, стараясь растянуть удовольствие, а остаток спрятала в карман. Утренний холод уже пробрался к ней под одежду. Воздух умопомрачительно пахнул свежим арбузом - из-за тающего снега - и почему-то железнодорожным дымом.
- Весна-то какая нынче ранняя – благодать! – Аленка оглянулась. Сзади к ней приближалась старуха в выгоревшем сатиновом халате поверх куртки и с метлой в руке. Наверное, дворничиха.
– Ты, девонька, часом не в музей? – Аленка спешно попыталась засунуть батончик за щеку, но не смогла, и только отрицательно помотала головой. – А то сегодня выходной. Мы журналистку из города ждем – почему я и спрашиваю. Из Перми. Писать про нас будут.
Дворничиха отошла и принялась шаркать метлой возле урны, видимо, сочтя дальнейшие расспросы неудобными.
- А вы не знаете, - обратилась к ней Аленка, - геологи тут… в тайгу не скоро пойдут? На север?
Несмотря на дурацки прозвучавший вопрос, старуха ответила положительно.
- Первые поехали уже. Лагерь к приезду партии готовить. А тебе-то что? Ты, вроде на геолога не похожа, - наконец, позволила себе проявить любопытство старуха.
- У меня отец там, - начала выдавать Аленка заготовленную (тоже когда-то прочитанную) легенду. - Мне надо срочно его найти.
- Оте-ец! – протянула старуха. – Что же, он ждет тебя?
- Да в том-то и дело, что нет. Он не знает! – вдохновенно врала Аленка. – Они с мамой в разводе. А мама вышла за нового, - девочка скривилась, чтоб сразу стало ясно, каков этот «новый» - вот, я и еду к папе.
- Эх ты, горькая наша доля! – покачала головой старуха. – У всякого человека – своя. Значит, выходит, тебя никто не встретит?
- Нет.
- Ты это, знаешь что… Пойдем-ка, я тебя в музей отведу. Я там тоже убираю. Ты покедова в директорском кабинете посиди, а я с племянником переговорю. Начальником автобазы у меня племянник-то. Может, сегодня кто поедет к геологам. Им там много чего на сезон надо. Пока дорога не раскисла – все возят и возят.
Музей оказался прямо за станционным домом – большая деревянная изба. Идя за своей провожатой, Аленка краем глаза поглядывала на экспонаты: лагеря, заключенные, животный мир. Старинный быт: самовары, колокольчики. Целая витрина ключей и замков. Бр-р! Глаза бы их не видели!
- Вот тут директорский кабинет, отдохни покеда, - старуха ввела ее в комнату, заставленную теснее музейных залов.
- Вот тут чайник, - на подоконнике между тощей геранью и старинной керосиновой лампой – наверное, тоже экспонатом, стоял замызганный электрочайник. – Вот угощенье, - достала из шкафа раскрошенный кекс на картонке. – Заварка тоже где-то в шкафу валялась – вот она! На диване поспать можно. Ложись! В автобусе-то, небось, не выспалась. Только не уходи никуда – дверь открытой оставляю. Звать меня – баба Нюра. Если кто спросит – я пустила. А тебя как звать?
- Катя, - соврала Аленка.
Не успела она насладиться музейным уютом и горячим чаем с кексом, как баба Нюра вернулась.
- Через полчаса на площадь Витюха приедет - сегодня его смена. Он парень неплохой, только бабник. Так что ты с ним будь построже. Я ему озоровать не велела.
Аленка надела на себя всю имеющуюся теплую одежду, отчего рюкзак ее обвис, как горб у голодного верблюда, зато руки и ноги стали плохо сгибаться, и пошла на площадь. Посередине уже стоял здоровенный грузовик с колесами высотой чуть ли не в ее рост. Из открытой двери высунулся белобрысый здоровяк в свитере – шея толщиной с голову.
- Ты, что ль, будешь Катерина?
- Я, - улыбнулась Аленка.
- «Поедем, красотка, кататься! Давно я тебя поджидал!» Да кто ж так залазит! За руку хватайся! – Рука парня оказалась сильной и горячей, и, выпуская Аленкину ладошку, слегка пожала ее.
«Не лучше ли мне сразу вылезти из машины?» - подумала Аленка, когда внутренний голос напомнил: «Ты уже не так давно попадала в подобную ситуацию».
Но инстинкт гнал девочку на север, как перелетную птицу. Остановить ее могло разве что землетрясение. Здравый смысл безмолвствовал. Аленка забилась в угол обширного сиденья. Машина затряслась, пустила дым, затемнивший окна, и рванула с места. Некоторое время они тряслись молча.
- А скажите, эта дорога идет на север?
- А то куда же? Зеки ее строили, а им только один путь и был - на север.
Они еще немного помолчали. Машина прыгала по колдобинам, так что Аленке приходилось упираться в сиденье руками, чтоб не болтаться.
- Я тут лучше всех шоферю, чтоб ты знала.
Тут Витюха так крутанул руль, что Аленка проехала по скользкому дермантину и врезалась в водителя.
- Опа! – воскликнул он, приобняв девушку. – Какая шустрая! Я таких люблю.
Аленка поскорее отползла в свой угол.
- А я знаю, - вдруг сказал Витюха и подмигнул глазом в белесых ресницах, - к кому ты едешь!
- К отцу.
- Ты эту лапшу бабе Нюре на уши вешай! Я-то знаю, что там нет никого, кто бы тебе в отцы годился. К любовнику ты едешь, вот куда. А чего – ребята они молодые, горячие – рады будут!
Тут машина резко остановилась, будто налетев на невидимое препятствие. Витюха схватил Аленку за щеки и прижался ртом к ее губам. От него несло табаком, перегаром, грязным бельем и еще черт-те чем! Аленка замычала, пытаясь оттолкнуться от непрошенного ухажера, но он держал крепко и заваливал ее на спину, бормоча что-то насчет удобного дивана, и «не ломайся» и «не обижу» и «чего тебе жалко, что ли», пока она брыкалась. Наконец, на голову Витюхе свалился рюкзак с полки над сиденьем. Аленка, воспользовавшись его мгновенной растерянностью, выскочила из кабины и бросилась в сугроб с высокой дороги.
- Стой, дура, куда! – заорал сверху из кабины Витька. - Пропадешь!
Но Аленка не слушала, бултыхаясь в снегу, выбралась на твердое место и вначале на четвереньках, а потом перебирая ногами по насту, заскользила прочь.
- Назад, дура! Я тебя не трону! Катька, стой, кому сказал!
Аленка продолжала лететь прочь от страшного человека, который чуть не привез ее к не менее страшным геологам. Сзади неслись хруст и матерные ругательства – Витюха спрыгнул с дороги, и пытался добраться до Аленки, но наст не держал здоровяка, и шансов догнать беглянку у него не было.
- Катька, пропадешь! Вернись, дура! Так тебя, перетак и растак! – Доносилось все глуше, но, понятное дело, такие уговоры действовали на девочку прямо противоположным образом. Она перевалилась через снежный заструг, и съехала на лед небольшой речушки – вполне удачно, лишь слегка замочив штанину в береговой проталине.
- Психическая! На дороге жди! Рюкзак я тебе оставил! Слышь, ненормальная! По дороге иди, говорю! Я скоро назад поеду!
Но за хрустом снега и веток Аленка не разбирала слов – только угрожающие крики.
Прода от 18 ноября 2019
Она решила идти по руслу замерзшей реки, поскольку слышала, что так должны поступать заблудившиеся в тайге. По берегам всегда живут люди. Рано или поздно она доберется до деревни.
Рюкзак остался в машине. Шапка тоже. Хорошо, что имелись два капюшона: от толстовки и от куртки. Еще в боковом кармане куртки лежала половинка батончика и в потайном - паспорт. «Вот паспорт сейчас тебе прямо необходим», - съехидничал внутренний голос. «На растопку», - огрызнулась Аленка. Но спичек у нее тоже не было.
Возвращаться на дорогу она опасалась. Баба Нюра сказала, что Витька – хороший парень, тогда какой же плохой? Теперь у нее оставалась одна надежда – Дерево. Она его найдет. Такая каша варилась у нее в голове.
Долго девочка брела, шаркая ботинками, по шершавому речному льду. Она смотрела по сторонам в поисках жилища… чукчей? Эскимосов? Кто здесь вообще живет? Нет, эскимосы, пожалуй, в Гренландии. Аленка, опять же из книг, знала о благородстве людей, далеких от цивилизации. Дерсу Узала, Серая сова… На встречу с такими людьми она и надеялась.
Стоило здравому смыслу намекнуть о бедственности положения, она без труда отметала эти мысли. Ее дело – идти к Дереву. Она идет. Но ноги переступали все медленнее, все тянулись справа и слева одинаковые берега в заснеженном буреломе, все дольше она обходила упавшие поперек русла деревья. Девочка устала. Клонило в сон. Она даже не чувствовала голода, хотя по всему должна была бы уже проголодаться.
Неужели всего несколько часов назад она сидела в теплой музейной комнате, пила чай, подбирала крошки и изюм от стандартного кекса, какие, наверное, продаются во всех странах мира?! И вдруг - другая жизнь.
Глупо все получилось. Она детально продумала дорогу до последнего города, а дальше события понеслись неуправляемо и занесли ее куда-то не туда.
Потемнело. Неужели наступает вечер? Нет, это просто собрались тучи, и пошел снег. Медленный, красивый – будто кто-то бесконечно опускал и опускал на лес кружевную шаль.
Аленка боялась сесть, боялась, что ее занесет. Она накинула второй капюшон и продолжала ковылять, пока берега не сомкнулись и русло, по которому она брела, не кончилось. Девочка поняла, что шла по одной из многочисленных стариц, виденных ею на Гугл-картах. По берегам стариц люди не живут. Возможно, здесь вообще болота. Надежда встретить становище или деревню оказалась напрасной. Надо отдохнуть и возвращаться на дорогу.
Она увидела подобие берлоги, образованной кроной упавшей ели, кое-как забралась на берег. Передвигаться по занесенному снегом бурелому оказалось почти невозможно. К тому же силы кончились. Натянув рукава толстовки на ладони, она наломала, сколько смогла, еловых лапок и устроила жиденькую лежанку. Она так устала! Девочка легла на лапник, сжалась в комочек и закрыла глаза. Хорошо бы теперь доесть батончик, но... Попозже. Сейчас она отдохнет и пойдет назад. Ей чудилось, что снежинки касаются снега с тихим хрустом, как если бы с Дерева обламывался лист и падал в реку времени, которая уносила его… Хрусть – и упал… Хрусть и упал…
- Нет, ты только полюбуйся - она уже сдалась! Любой котенок в ее положении полз бы и полз вперед! – раздался знакомый сварливый голос. «Похоже, начался бред» - безразлично подумала Аленка.
- Привет, кот, - прошептала она, не открывая глаз.
- А я думал, ты уже никогда не поздороваешься! Я бросил почти целую дивную колбасу в мусорном ящике и примчался на выручку, а ты на меня даже не взглянешь.
Пришлось разлепить веки. Действительно, кот сидел на торчащем еловом суку, и его рыже-белую шкурку покрывали звезды снежинок.
«Спасибо, но я и сама бы выбралась», - хотела она передразнить кота, но губы не хотели слушаться, и по всему телу разливались тепло и лень.
- Как тебе это нравится? – кот обращался не к ней, а к еловой ветке. Постепенно Аленка разглядела контуры просвечивающего удлиненного зеленоватого овала и живые черные глазки, словно висящие в воздухе. – Ладно, зеленый, дуй за своим парнем! А я с ней побуду, а то эта дурочка, чего доброго, сумеет загнуться, пока вы приедете.
Кот прыгнул к ней, милым кошачьим движением подсунул голову под руку, прижался к груди и замурчал.
Последовавшие события слиплись в Аленкиной памяти, перемешались со снами. Несколько рук извлекали ее из «берлоги», поддерживали, помогая перебраться в сани.
Они ехали в сумерках. Сани тянуло светящееся существо, то ли олень, то ли рогатый великан, склонившийся в лямке до самой земли, то ли еще кто-то, более странный – из-за светового ореола трудно было разглядеть.
Ее кисти и ступни в несколько рук разминали в воде, казавшейся одновременно ледяной и кипящей.
Множество людей и странных полупрозрачных существ толпились в темном тесном пространстве перед ее ложем. Кот ревниво следил, чтобы никто не подходил слишком близко.
Узкоглазый старик в странной шубе, оранжевый в свете костра, стучал в бубен. Все стучал и стучал. Казалось, бубен звучит от начала времен. Аленке хотелось, чтобы неотвязный рокот прекратился – от него хотелось спать, тошнило и все дрожало, как когда-то. И эта картина исчезла во мраке…
Первое ее нормальное воспоминание было таким: старая женщина поит ее из железной кружки жиденьким супом. Аленка полусидит на постели, устроенной прямо на полу. Женщина поддерживает ее худой, но твердой рукой под спину. Пахнет дымом и жиром, и еще какими-то травами. Женщина одета в синий балахон с расшитой бисером грудью. Две тонкие косы болтаются спереди.
- Вот так, - говорит женщина, помогая больной улечься и обтирая тряпицей лоб, - вот так. Раз кушать хочешь – скоро выздоровеешь.
И Аленка проваливается в сон.
Сны теперь ей снились совершенно обыкновенные. Снились мама и Маша. Снился папа, в бороде у которого копошилась маленькая женщина – она там «завелась». Снились лужи с отражением неба меж опавших листьев, через которые она перепрыгивала – нет, перелетала. И Аленка просыпалась счастливой.
Несколько дней спустя она сидела на старых санях на солнцепеке возле чума и старательно зашивала рукавицы. Рукавицам этим, по ее мнению, было самое место на помойке, но старая Нарингай – так звали хозяйку – считала иначе, и поэтому Аленка добросовестно их чинила. Надо же было хоть чем-то отблагодарить за спасение.
Когда она впервые выглянула из чума на вольный воздух, то ахнула: снег почти сошел, теперь он лежал редкими островками в тенистых местах, и растения, торопясь все успеть за короткое грядущее лето, наперегонки лезли из земли: зеленые сердечки, восьмерочки, клычки, завитки, веерочки! Самые шустрые уже зацвели. Никогда прежде она не видела такого буйства жизни. Воздух дрожал от пения птиц. Аленка словно перенеслась в другой мир!
