Часть первая
Глава первая.
Лесная ведьма выбирает судьбу для сына
Даже у самой злобной ведьмы в глубине души теплится огонек и таится мечта о счастье.
Перерезая обсидиановым ножом пуповину над животиком новорожденного сына, Мелисента воззвала к Небесным Пряхам, и, дождавшись, когда те, по ее разумению, повернут головы на зов, произнесла четыре слова.
Ровно четыре – ни больше, ни меньше: лишь столько слов согласны принять богини судьбы. Пятое слово будет лишним, разгневанные Пряхи швырнут его на землю, и слово может искалечить, а то и убить новорожденного.
Представления Мелисенты о мире состояли из дикой смеси суеверий, пустых обрядов и подлинных, драгоценных знаний. Она не умела отличить первые от вторых, что, впрочем, не мешало ей лихо колдовать.
Она верила, что слова, сказанные при разделении матери и дитяти, крайне важны, поскольку определяют судьбу входящего в мир человека.
Поняв, что беременна, Мелисента сразу же принялась обдумывать слова, которые скажет в важный момент. Ей хотелось, чтоб жизнь сынишки сложилась лучше ее собственной, чтобы он получил то, чего не досталось матери.
«Ты будешь властелином мира!» - так и просилось на язык. Потом она задумалась: а счастлив ли владеющий миром? Не раб ли он своей доли? Не тяжек ли гнет непомерных забот? Мелисента вела вольную лесную жизнь, власть над миром представилась ей обузой, ядром на ноге пленника, камнем на груди казнимого, и она ужаснулась. Какую тяжелую судьбу чуть не накликала своему мальчику! Нет уж - ее сын будет свободен!
Но пожелание «Ты будешь совершенно свободным» по размышлении грозило обернуться скитанием и бесприютностью.
«Ты всегда будешь счастлив», - вот то, что надо! Мелисента все лето радовалась своей придумке, вертела в уме и разглядывала вроде бы очевидное пожелание со всех сторон и не находила подвоха. Но однажды, придя в деревню помочь обгоревшей на пожаре женщине, встретила на улице дурачка, который воевал со свиньей за горбушку, и, отбив огрызок, сунул в рот вместе с песком и грязью, сияя от счастья.
Ох, какой осторожной надо быть, чтоб не дать повода ревнивым богиням посмеяться над матерью и испортить сыновью жизнь!
Время шло, живот Мелисенты тяжелел. Она придумывала напутствия одно за другим и отвергала их быстрее, чем придумывала.
«Ты будешь самым богатым» она забраковала почти сразу же. Сколько жизней погубило мертвое золото, сколько судеб сломало! Недаром говорят, что не в богатстве счастье.
«Тебя будут любить женщины». Мелисента расхохоталась, едва такое пожелание взбрело ей в голову. Она-то знала цену своей любви! Любовью она считала интерес к человеку, от которого хотела что-либо получить. Хлопотное и суетное, быстротечное и нечистое это дело.
«Ты познаешь тайны мира» было отринуто со вздохом. «Многие знания умножают многие скорби», «меньше знаешь – крепче спишь», «много будешь знать – скоро состаришься» - гласила народная мудрость, которую ведьма уважала - ее искусство опиралось на опыт предков.
Через девять месяцев в измученной голове сложилось: «Люди будут служить тебе». Мелисента повертела неказистую на первый взгляд фразу так и эдак, и впервые не нашла изъяна. Напутствие заключало в себе возможность власти, богатства, любви и счастья.
Может, продлись беременность Мелисенты на пару месяцев подольше, как у кобылы, она придумала бы что-нибудь получше, но нет – время пришло, дитя родилось, пуповина была перерезана, слова - сказаны, услышаны Небесными пряхами и вплетены в судьбу. «Люди будут служить тебе».
- Да будет так, - прошептала Мелисента.
Трехцветная кошка Вейла – любимица и помощница колдуньи, понюхала новорожденного, свернулась на животе роженицы и исцеляюще замурлыкала.
Малыш сосал грудь, словно всегда умел это делать. Бесконечная череда предков: людей, зверей, первых невообразимых тварей – научила его.
Мать лежала, закрыв глаза. Она чувствовала, что хорошо во всех смыслах выполнила свою работу, и счастье медленно входило в нее.
Мелисента назвала сына Киром, что значит «господин» - имя, весьма подходящее для того, кому будут служить люди - еще один залог грядущего сыновьего процветания.
Задремывая под урчание Вейлы, она наполовину мечтала, наполовину грезила во сне - представляла, как Кир вырастет, выучится в Академии и сделается настоящим магом в черной шелковой мантии, а не каким-нибудь деревенским колдунишкой, полупобирушкой- полушарлатаном, таскающимся по ярмаркам и живущем от щедрот праздных зевак. Ее сын будет служить самому королю. «Впрочем, о чем это я? Король ведь тоже человек. Значит, король будет служить Киру! Ах, как здорово я придумала!» и Мелисента сонно засмеялась, колыхая новорожденного, который приоткрыл молочного цвета глазки, и снова поплыла вместе с сыном в дремоте, полной счастливых предчувствий и видений. Просыпаясь, она целовала крохотную головенку и снова задремывала, и сын тоже улыбался, потому что ребенок в начале жизни чувствует то же самое, что и его мать.
Глава вторая
Жизнь в лесу
Лачуга Мелисенты стояла в чаще леса – колдунья черпала силу от деревьев. Мечтая о блестящем будущем сына, она не собиралась следовать за ним – душа ее вросла корнями в здешнюю землю, замшела, сплелась с ветвями, поросла травами. Ее место было в лесу. Она хотела отправить сына в счастливую жизнь, как сосны отправляют пыльцу в лучшие земли. А сосновая пыльца может улететь очень далеко.
Мелисента ненавидела людей. Они рубили деревья. Они убивали зверье. Они терзали лес. Люди были нужны лишь для того, чтобы служить ее сыночку. Вроде как мыши нужны для пропитания филинов, лис и Вейлы.
Хотя, нет! Мышей как раз Мелисента любила! Она любила и понимала всех тварей, начиная от роящихся кусачих мошек (ее-то они не кусали), до сохатых с толстопятыми и великих деревьев, избежавших пока, по причине бездорожья и ее ворожбы, мужицких топоров.
Ведьмина лачуга притулилась к могучему дубу (его ствол, собственно, и составлял четвертую стену домишка). Лесные твари, обитавшие в дубе и на дубе, считали ведьмино жилище своим. Все они участвовали в плетении колдовства. Мелисента не смогла бы внятно объяснить свое умение. Она колдовала, как трава растет, как распускаются бутоны и зреют ягоды, как засыпают, глядя на зиму, деревья, как пробуждаются они весной.
Маленький Кир, еще не научившись садиться, уже сжимал в кулачках дружелюбно настроенных гадюк, а они даже не думали кусать его, лишь щекотали легкими сухими язычками. Вейла умывала его наравне со своими котятами. Пышный пестрый филин, сидя на краю колыбели, одобрительно разглядывал дитя очами-плошками и тихонько гукал ворону, сидящему с другой стороны, на что тот согласно и тихо каркал.
Первое воспоминание Кира было о лжи. Ему было около трех лет, когда он нашел под кустом птенца, выпавшего из гнезда. Бедняга лежал на солнцепеке, поднимая и опуская крохотный голый окорочек, и умирал. Глаза его, размером в полголовы, выпячивались под пленкой. Киру было неприятно видеть такое. По малолетству не понимал, что перед ним страдающий детеныш. Он видел бессильное и поэтому неприятное создание. Дети не умеют сопереживать. Зато он подумал, что это подходящая еда для Вейлы. Он подобрал трепыхавшееся тельце и открыл было рот, чтоб позвать кошку, как над ним нависла Мелисента, огромная, словно ель.
- Ты спасаешь птичку? – спросила она.
Кир имел прямо противоположное намерение, но он почувствовал, что правда не будет одобрена, и сказал:
- Да.
- Правильно! - говоря так, Мелисента бережно забрала птенчика, подержала на ладони, разглядела, как следует, и дунула. Птенчик пушинкой чертополоха поплыл по воздуху и исчез в листве. Но Кир видел, что он больше не шевелится, и в нем нет трудноуловимого особого духа, присущего живым. Более того, в ветвях мелькнула сойка, и стремглав унеслась с добычей в клюве.
- Все, птенчик дома, - сказала Мелисента. Но Кир понимал, что они оба солгали.
На дне его памяти остался солнечный день, умирающий птенец, довольная сойка и две лжи. Вокруг первого воспоминания стали накапливаться другие, и так складывался характер, не совсем такой, о котором мечтала Мелисента.
Лесные твари не собирались служить Киру. Они считали его своим, не церемонились с ним, не боялись, и без нужды не трогали. Единственный, кто пока служил Киру, была сама Мелисента.
Женщина волевая и сильная, она твердой рукой тащила сыночка к счастью, не брезгуя подзатыльниками. Мальчик же при любом удобном случае старался улизнуть от нее в чащу, конечно, безуспешно, потому что Мелисента чувствовала лес, как свое тело, и находила беглеца всюду. Кир полагал, что находится у матери едва ли не в рабстве.
Крестьяне приходили с просьбами в чащобу лишь в крайнем случае, когда разбитная и бойкая деревенская знахарка не умела справиться с бедой. Деревенские знали, что лесная колдунья лечит только детей и женщин, и никогда не помогает мужчинам – губителям леса.
Мелисента, справившись о больной, складывала в торбу запасы трав и амулетов и отправлялась в деревню, где, как правило, помогала страждущей. Сделавшись матерью, она стала брать за лечение дороже. Самой ей деньги нужны не были - она копила для сына.
Разумеется, человек, осмелившейся прийти в сердце леса к самой Мелисенте, кланялся с перепугу на каждом шагу и готов был всячески услужить ведьме, ее сыночку, ее трехцветной кошке, бесстрастно взирающей на пришельца глазами, прозрачными, как вода в роднике с отраженными в нем кронами деревьев. Мелисента ловила эти знаки угодливости и радовалась, что ее напутствие действует.
Мелисента постоянно внушала сыну, что он самый ловкий, самый умный, самый сильный, самый необыкновенный и самый замечательный. Киру не знал сверстников и верил матери. Мама каждый день повторяла, что его ждет великое будущее, и мальчик спокойно жил в ожидании этого времени, как наследный принц ждет получения короны.
При этом, если он пытался помочь матери по хозяйству, та прогоняла его, шлепнув для острастки тряпкой или веселкой, прикрикнув: «Иди отсюда, руки-крЮки.» или «Если бы я сама не родила этого парня, точно подумала бы, что он – сын оленихи. Кир! У тебя копыта вместо пальцев, что ли! Все из них валится! Геть отсюда, помощничек!», «Что за малец! Ничего-то нормально сделать не может, ни на что не годится!»
Кира не удивляло противоречие между нынешней никчемностью и будущим величием. Все, что говорила мать, было верным, а рассуждать он пока не научился. Мелисента тоже не замечала странности – у нее и без того хватало дел. Кроме того, мир Мелисенты был ясным – она не привыкла сомневаться.
Надо сказать, хозяйством Мелисента занималась своеобразно. Она почти не прибиралась в доме, жалея сети, сотканные любимыми ею паучихами, или не сметала сор с пола, чтобы не обидеть жуков и многоножек, живущих там. Со временем на полу образовалось нечто вроде лесной подстилки. Там и грибы выросли бы, если водой полить.
Если ведьме требовалась постирать, она шла к быстрой лесной речушке по имени Жабня, и, формально испросив позволения у водяницы, втыкала в дно палочку. На палочку цеплялась рубаха или другая вещица для постирушки и оставлялась на ночь. Утром – раскладывалась на лужайке у ручья, и к полудню чистую, сухую и даже слегка отбеленную вещь можно было надевать.
Но Киру и «стирать» не позволялось.
- Знаю я тебя – ворчала Мелисента, - воткнешь палку кое-как, а потом лови портки у Тихоструйной.
Мелисента была женщина самостоятельная, и в помощниках, особенно тех, которых надо всему учить, не нуждалась.
Другое дело – заготовки на зиму. Бегая по лесу, открывая для себя все новые и новые места, заводя дружбу со зверями и деревьями, Кир собирал грибы с ягодами и нес их домой. Мать благосклонно принимала находки. Иногда она просила сына набрать лесных трав для хозяйства, не для целительства. Лекарственные травы она собирала всегда сама, знала, в какое время года и суток их брать, нередко постилась перед сбором, и уходила в лес, повесив на пояс серебряный ножик.
Как-то Кир набрал большую корзину желудей, и кое-как, то волоча по траве, то перекатывая, то шагая по очереди правым и левым боком, дотащил до дома. Теперь предстояло вылущить сердцевинки, перемолоть в порошок, смешать с деревенской мукой и печь лепешки. Мелисента задумчиво зачерпнула желуди, покатала на ладони, любуясь, и высыпала в корзину.
- Видишь, какие красивые? Каждый отлично снаряжен для жизни. А дубами станут единицы. Из этой корзины – никто. Много людей рождается на земле, а великих можно перечесть по пальцам! Вот я и забочусь о тебе, Кирли, чтобы ты стал могучим и прекрасным, как наш дуб! Я буду твоей влагой, твоим укрытием, плодородной землей и светом!
Киру порядком надоели материнские разглагольствования о будущем величии. Он стал украдкой глазеть по сторонам и посмотрел вверх. На суку сидела белка, прижимала к грудке желудь и дразнилась. Наверное, стащила из корзины. Старый дуб над хижиной в этом году отдыхал, не плодоносил.
Кир по-своему понял материнские слова. Он забрал горсть желудей из корзины, принес к родничку и натыкал в сырую землю. Может, кому-то из желудевых деток повезет.
Кир и так был самым главным в мире, мать любила его, лес - берег. Он и без того чувствовал себя молодым дубочком.
Глава третья
Чудеса и будни
Однажды летним днем Мелисента спускалась в овраг по тропинке, задевая юбкой кружевные зонтики сныти, а маленький Кир бежал следом. Внезапно ведьма остановилась и прислушалась. Она выругалась сквозь зубы и широко зашагала через подлесок, в сторону от тропинки. Кир едва поспевал за матерью.
В волчий капкан попала лиса. Она смотрела на подходившую Мелисенту горестными, почти человеческими глазами, и слезы катились непрестанно они уже прожгли дорожки в шерстке вдоль носа. Кир ужаснулся. Из перекушенной железными зубцами лапки торчала тоненькая, как у птицы, кость, и трава вокруг покраснела от крови.
Кир не успел разглядеть, как мать разомкнула челюсти капкана. Она взяла в ладони искалеченную лапку, и некоторое время держала ее. Внезапно лисичка вывернулась и отскочила в сторону, перебирая четырьмя целыми ножками.
Тут же, прихрамывая, она вернулась и потерлась носом о руку Мелисенты. Та почесала спасенную меж ушей, и лисичка, припадая на переднюю лапку, скрылась в папоротниках. Мелисента блаженно улыбалась, привалясь к сосновому стволу.
- Мама! – бросился к ней Кир, но Мелисента остановила мальчика выставленной вперед ладонью.
- Не подходи! А то я выпью у тебя силу!
Она посидела еще немного в изнеможении, потом поднялась и обняла сосну.
- Твоя сила сейчас впитается в меня, как вода в сухой песок – пояснила она.
Вскоре Кир с матерью снова шли по кабаньей тропе, срывая раннюю недозрелую землянику и болтая, как птицы.
- Дурочка слишком рано убежала, будет хромать, но недолго - это пройдет. Лапка хорошо срослась.
- Мама! Ты настоящая хозяйка леса!
- Я не хозяйка – я помощница. Скоро наступит солнцестояние, и мы с тобой пойдем к настоящему хозяину.
В светлую полночь Мелисента разбудила сына. Они искупались в воде Жабни, теплой как парное молоко, отражавшей цвета окрашенного близким солнцем неба, и мать повела сына в лес.
Странная это была дорога.
