Уложив дочь в её покоях, я направился в имперский кабинет. Приговор составил быстро, но после этого замер, глядя на позолоченный свиток. Любой другой на моём месте попытался бы молить о прощении или сбежал до представления принцессы ко двору. Императора судили бы по тому же закону, но наказание урезалось втрое. Представил. Усмехнулся и оставил свою размашистую остроугольную подпись.
Отправив свиток Моргане, позвал в кабинет Дармона. Именно ему предстояло отвечать за безопасность завтрашней церемонии. Вампир появился на пороге через пару минут, поклонился нарочито вежливо, а после по-свойски растянулся в кресле напротив.
— Ты как-то излишне бледен, мой друг. Слышал, ты теперь знаешь про Аллаэль. Она чудо. Мой сын уже в неё влюблён, — усмехнулся вампир, явно не предавая этой детской влюблённости много внимания.
— Как и Кармиус Ратер. У них одна судьба, Дар, и это не смешно, — нахмурился я. — Я надеюсь, завтра всё пройдёт без неприятностей. Если вы что-то не успели и мне нужно…
— Не нужно, Анар, я развернул деятельность, по масштабам паранойи достойную тебя. Грешт неплохо помог. Тебе бы отдохнуть. У тебя ещё много дел? — вампир понял, что просто так я бы его звать не стал.
— Хотел убедиться, что ты справляешься, — ответил я, настороженно бросив взгляд на дверь. С каждой минутой внутри сворачивался всё более тугой клубок. И на дне этого страха жило, черт бы его побрал, возбуждение. О моих предпочтениях во всех красках знал только Дармон и Оминранд, приближенные догадывались, но знали наверняка только они. И я бы не очень хотел просвещать в это весь остальной свет. — Ты подготовил цветы?
— В ваших покоях, — Дармон прищурился. Парень был сообразительный, и бегло пробежался взглядом по столу. — Анар?
— Нужен свидетель, — вздохнул я, прикрывая глаза, и упёрся переносицей в сложенные замком пальцы. — Из имперской свиты. Ты подойдёшь.
— Приговор? Это кто-то из своих? Мы не можем отложить на пару дней? — Дармон не желал нарушать уже разложенный порядок действий в предстоящие пару суток.
— Кто-то из своих, — протянул я, не поднимая головы. Дармон ждал. В повисшей тишине я слышал его сердце. — Пятая, противоречия, третий и пятая трав, четвёртый, второй. Пару минут назад я подписал приговор на своё имя, Дар.
— Мы не можем отложить, — сам ответил на свой вопрос вампир. — Но, друг, это… твой максимум закончится на одной из статей, при том не важно какой, ты не вернёшься так быстро. Это неделя на восстановление. Завтра процессия.
Дверь отворилась, и Моргана зашла, сжимая в руках подписанный уже её рукой приговор. На ней была форма Тени, на которую она сменила неудобное платье.
— Я собиралась спросить с него за цепник, в остальном Анар виноват сам. Время действительно не лучшее. Но с диадемой я рисковать не стану. Он чувствует вину за свершенное, и виноват он в том числе передо мной. Если древняя магия сочтет это предательством…, — Моргана замолчала. Продолжать и не стоило, мы понимали. Диадема может не принять меня или попытаться убить. Получится ли это у древней магии, которую мы всё ещё до конца не поняли, проверять Императрице не хотелось никогда. — Анар Митеран, подойди, — приказала императрица, и я поднялся, опустив взгляд. Обогнул стол и подошёл, не спеша, и не нашёл в себе сил взглянуть ей в глаза.
— Ваше величество, я требую поправку на кровь короны, — заявил Дармон. Дурак.
— Дар! — рявкнул я из-за плеча. — Ты не имеешь права. Это оскорбление.
— Зато ты вправе, Анар, — не сдавался друг. И вправду, друг. Хочет как лучше, защитить, даже от той, от кого никогда не стоило бы защищать. Эта преданность стоит дорого, но она же соседствует с безрассудством. — Это слишком, ваше величество. Он ваш лучший маг.
— Прошу простить Дармона, это лишь эмоции, — я склонился на колено, поцеловав кончики пальцев Морганы, что сжимали свиток. Этот дурак хотел пойти за мной следом? Кажется, только мои извинения заставили вампира заткнуться и понять. Мне не нужна защита. Не от неё. Я нарушил закон и ощущал невыносимую вину. Равновесие должно было быть восстановлено. — Я отказываюсь от привилегии заявлять на права крови короны сейчас и впредь, если вы не пожелаете вернуть мне это право своим приказом.
«Анар», прорвалось в мои мысли рычанием мрака. Удивление, сомнение, довольство. Я понимал, как много для Морганы значила её кровь, я знал, что делиться тем, что мрак признавал своим, ненавистно до одури, и это то малое, что я мог подарить своей императрице. Свою уязвимость. Мне никогда не была нужна корона. Мне не нужна даже сила, если такова цена за право быть с ней. Весь мир не нужен.
— Думайте, что требуете, лорд. Каспанарэ, не ожидала от тебя такой… покладистости. Вставайте, главнокомандующий, пора распрощаться с муками совести.
— Благодарю тебя, Мора, — шепнул я, прикрыв глаза, и чуть наклонил голову.
Справедливость была для меня важна. Не та, на которой я вырос, не слепое следование закону, а когда ты не чувствуешь стыда за всё, что свершил. Когда знаешь цену своим словам и действиям. Моргана подарила мне ещё один глубокий взгляд, что пробежался по моему лицу, и замер на губах, которые я невольно тут же облизнул. Она шагнула вперёд быстро, решительно накрыв мои губы своими, целуя жадно, до лёгкой боли, будто отмечая своё безоговорочное право на моё тело. Воздух в лёгких стал горячим, сворачивая внутренности в тугой клубок желания. Я покорно отзывался, следуя за ней. Лишь когда моя спина упёрлась в стену, разум на миг прояснился.
— Кхм… Может я пойду, и черт с ним, с наказанием? — спросил Дармон, и губы Моры растянулись в улыбке, оторвавшись от растерзания моих. Синие омуты потопили меня в который раз. Хищница, что поймала меня. Мой смысл. Моё счастье.
— Идём, — отрезала Моргана, будто ничего не произошло, и пошла вперёд, точно зная — я последую за ней.
Чувство, когда в груди так тепло, когда улыбка просто не сходит с губ, когда весь мир становится таким сладким и нужным. Всё уже было позади. Самые страшные испытания и разлука, что почти убила меня. Последняя грань. Мне осталось лишь сбросить груз прошлого и принять будущее. Счастье. Мог ли я надеяться?
Перед глазами взревел туман, рисуя что-то незнакомое, чуждое, чужое… Улыбка, что краше солнца, руки, что теплее его лучей, запах, такой сладкий, как цветы на снежном склоне… Это была любовь. Бессмертная любовь пролилась в меня, смешалась с моей кровью и осталась там ценными кристаллами памяти.
«И первой ты примешь мою любовь» раздался в голове торжествующий голос древнейшего. Кландан. Я ступил на тропу пробуждения. В темноте ночи он поведал мне когда-то, что именно меня будет ждать, если я оправдаю его ожидания. Крупицы его памяти одна за одной войдут в меня, стирая разницу. Любовь. Преданность. Верность. Тоска. Сила. Смирение. Шесть частиц духа. И ненависть, как главный ключ ко всему, то единственное, что даёт ему вечную жизнь. Семь частиц души древнего ждали меня, и вот, я обрёл первую. Получу последнюю, когда буду готов идти.
С первой плетью я вспомнил каждый приказ, что был мною исполнен. Каждый свой вздох, что я положил на службу справедливости и свободе. И со вторым касанием плети пришла память о том, каким гнилостным иногда бывает слово закона. С третьим я познал имена всех, кто ещё не заплатил за свои грехи.
«Будешь предан их закону, и будешь предан ими. Будешь предан своему долгу, не сможет предать никто».
Пятая касалась кожи обжигающе, будто горела пламенем. Запах собственной крови ударил в ноздри, и я сжал верёвку, что держала мои руки, скрипя зубами. Всю свою жизнь я положил к ногам своего палача. К ногам своей императрицы. И я не мыслю того мира, в котором я бы поступил иначе. В этой жизни и последующих — она мой компас, она мой мир.
Память о не моей жизни болью осела на висках, дав мне ощутить отражение собственных чувств. Кландан молчал. Тут и говорить не было смысла. Его верность своему сердцу и стала началом всего. Его честь. Его вера и сила. Его Верси, которой он был верен всю жизнь.
С десятой плетью с глаз сорвались слезы, а с губ стон боли, который я тут же прервал. Позорная слабость для главнокомандующего Митеран. Тело уже начинала бить мелкая дрожь. Без защиты амулетов, без силы разума, что могла поддержать тело, обнаженный перед этой пыткой я не смел нырнуть в забвение мрака, в его дурман, что спасал в бою от неважной боли и незначительного, в те моменты, чувства опасности. Я был слаб как никогда. И в эту слабость вплелась тоска по всему, что было когда-то. По жарким ночам, что мы крали у судьбы, о разговорах у камина, о сладостной истоме, что несколько дней блуждала по телу. О походах, о науке боя и жизни, о потерянных друзьях. Тоска сплелась с чужой, становясь просто неподъёмной.
«Помни каждого. Запоминай мою жизнь, как собственную, и собственную, как мою. Но прежде всего помни о них. О тех, кого можно не потерять.»
Двадцатая плеть верховному генералу. Двадцать первый удар по кровоточащей коже сильнейшего мага в империи. Двадцать второй укус плетёной кожи по Истребителю Душ. Скольких я одолел, сколько побед одержал, какую силу обрёл. Двадцать шестая вгрызается в ужас страшных сказок. Все считали меня неприкосновенным и выше закона, потому что я сила, потому что я любовник Митеран, потому что я был лицом триимперской войны.
С тридцатым ударом я зарычал, срывая верёвку с рук, разъедая амулетную вязь чистой силой, сгущая эту голодную ночь вокруг себя. Я был сильнейшим, я был неприкосновенным. Я сила. Сила, заточенная в слабую плоть смертной оболочки. Сила осколка вечного духа. Надо мной не могло быть власти и закона.
— Анар?! — обеспокоенный окрик Дармона.
— Каспанарэ? — холодный вопрос Морганы. Сколько силы в этом холоде, сколько спасения в нём. Верно. Я пал на колени перед ней и не желаю подниматься. У её ног так… упоительно.
— Что здесь происходит? — полный непонимания и страха голос Ратера младшего. — Ваше великолепие, что…
— Дармон, подержите его руки, вас атаковать он не станет, — приказала Моргана, и вампир послушно подошёл ко мне, и неуверенно взял за одну руку, возвращая её на место, где ей и полагалась быть. Я подал ему вторую, встретившись с обеспокоенным алым взглядом. — Ещё десять. Анар?
— Магических, — голос прозвучал жалко. Обреченно и… смиренно?
— Ваше величество, чем он заслужил такую жестокость? По праву крови короны…
— Он отказался от этого права, Ратер. За чувство вины за свершение запретных проклятий во благо и за его отсутствие при самовредительстве цепником. Я приступаю.
Руки Дармона едва удержали мои, когда заклятое орудие коснулось меня. Я шипел, впираясь лбом в столб и хотел уползти прочь от следующего, но встретил его на том же месте. Магические потоки разнесли кару по телу волной пламени. С третьим моё дыхание сорвалось в скулёж.
— Если ты без моего позволения ещё раз коснёшься цепника, я рассеку тебя тридцать раз этой плетью. Ты должен это запомнить, — и четвёртый удар был просто невыносим.
Когда Дармон говорил о том, что это будет уже выше моей способности восстановиться, он был бесконечно прав. Нервы полыхали, а мрак трусливо забивался в глубины сознания. Мои пальцы впились в запястья вампира, и я почти слился со столбом.
Какой? Какой это удар, что превращает весь мир в костёр, что сжигает меня с тела мира? Не последний, ведь я слышу свист и проваливаюсь в бездну. Точно. Тот был девятым.
— Удивительный ты всё же дух, Анар. Быть благодарным за такое, — насмешливый голос ветром коснулся лица. Бездна в этот раз казалась мне тёплой и… родной?
«Мне кажется, что никогда не будет достаточно дней,
Чтобы делать вещи, которые тебе хочется, как только ты находишь их.
Я достаточно повидал, чтобы понять:
Ты единственная, с кем я хочу быть, пока я жив.»
Jim Croce — Time in a Bottle
— В сей хмурый и серый день, памятуя о былом… — маг вещал о великой, но такой короткой жизни ушедшего короля. Я слушал это, стоя за спиной у Морганы, и думал только о том, как не свалиться в позорном бессилии. Туго стянутая бинтами спина горела. Горела так, будто я всё ещё стоял на коленях у столба закона, принимая свою судьбу.
Белоснежная шелковая рубашка была чуть распахнута у ворота, ровно настолько, чтобы никто не заметил бинтов на первом мече империи. Онсо и Драмон стояли рядом со мной, хотя протокол предписывал их несколько иное положение, но они опасались за меня. Точнее не так: Дармон был обеспокоен за то, не закровят ли мои раны, а вот Онсо да, тот, дурак, беспокоился именно за меня.
— Да покоиться же его дух в мирных покоях. Да будет его рождение в другой жизни лёгким и благостным. Прощаясь с королём Митерана, с избранным нашей великой крови, нашей императрицы Морганы Митеран, да будут долгими её годы, мы будем помнить вклад Персиваля в наши судьбы. Но, отпуская его дух в чреду иных рождений, сохраняя лишь память о нём, следуя древнему закону Митеран, есть ли среди магически одарённых кто-либо, кто смеет заявить своё право на корону? На пробудившуюся проклятую диадему, что уже несколько поколений не являла нам своей силы.
Ну, конечно, как же не сообщить народу, что главный артефакт Митеран пробудился, а значит, каждый, кто посмеет его надеть, будет либо предан крови Митеран до конца своих дней, либо этот конец наступит куда раньше, чем ожидается.
— А есть ли среди вас те, кто посмеет просить о милости и благосклонности вдовствующей королевы? — подданные империи, и гости на прощальной церемонии с нескрываемым любопытством уставились на Ар-Дронг, что держала в своих руках пять белоснежных лилий. Все знали, что это означает. Кто-то посмеет. Кто-то сейчас возьмёт их в свои руки и падёт на колено перед Митеран.
Я шагнул вперёд, сохраняя на лице холодную маску. Дышать приходилось через раз, но с каждым шагом к церемониальному букету, боль становилась всё более незначительной. Маги, что не верили слухам, да и кто бы в такое поверил, бледнели с каждым моим шагом, Венцы сияли довольными улыбками, ждущих именно этого момента, хищников, а король Нашресса с завистью провожал каждый мой шаг.
— Главнокомандующий, — поклонилась дроу, передавая в мои руки цветы. — Да будет древний к вам благосклонен.
Я кивнул едва заметно и развернулся, подняв взгляд к Моргане. Она стояла у главного входа в замок, и смотрела на меня. Её морские глаза будто волна, врезающаяся в скалу, грызли мою душу. Я направился к ней, услышав краем уха чей-то вздох в повисшей тишине. Услышал и вскрик матушки Митеран, что явилась из дальнего поместья королей на церемонию. В её мыслях было лишь одно. «Чудовище не посмеет». Кажется, с немногочисленными родственниками знакомство будет занимательным. Я улыбнулся, прикрыв глаза, и снова взглянул на Моргану из-под ресниц. Она улыбнулась. Мельком, лишь уголками губ, чтобы никто не заметил.
Казалось, всю мою жизнь я ждал этого дня. И каждый шаг прокатывался по телу набатом.
— Истребитель! — сорвалось у кого-то в толпе.
— Говоры, говорами, но как он смеет, — шептались торговцы.
— Говорят, он пьёт кровь своих любовниц, — шептались магички.
— Я слышал, что Ар-Дронг его любовник! — выпалил кто-то особо бессмертный. Я замедлил шаг, взглянув в сторону этого голоса. Часть толпы, куда упал мой взор, побелела. Кто-то даже упал в обморок.
Отправив свиток Моргане, позвал в кабинет Дармона. Именно ему предстояло отвечать за безопасность завтрашней церемонии. Вампир появился на пороге через пару минут, поклонился нарочито вежливо, а после по-свойски растянулся в кресле напротив.
— Ты как-то излишне бледен, мой друг. Слышал, ты теперь знаешь про Аллаэль. Она чудо. Мой сын уже в неё влюблён, — усмехнулся вампир, явно не предавая этой детской влюблённости много внимания.
— Как и Кармиус Ратер. У них одна судьба, Дар, и это не смешно, — нахмурился я. — Я надеюсь, завтра всё пройдёт без неприятностей. Если вы что-то не успели и мне нужно…
— Не нужно, Анар, я развернул деятельность, по масштабам паранойи достойную тебя. Грешт неплохо помог. Тебе бы отдохнуть. У тебя ещё много дел? — вампир понял, что просто так я бы его звать не стал.
— Хотел убедиться, что ты справляешься, — ответил я, настороженно бросив взгляд на дверь. С каждой минутой внутри сворачивался всё более тугой клубок. И на дне этого страха жило, черт бы его побрал, возбуждение. О моих предпочтениях во всех красках знал только Дармон и Оминранд, приближенные догадывались, но знали наверняка только они. И я бы не очень хотел просвещать в это весь остальной свет. — Ты подготовил цветы?
— В ваших покоях, — Дармон прищурился. Парень был сообразительный, и бегло пробежался взглядом по столу. — Анар?
— Нужен свидетель, — вздохнул я, прикрывая глаза, и упёрся переносицей в сложенные замком пальцы. — Из имперской свиты. Ты подойдёшь.
— Приговор? Это кто-то из своих? Мы не можем отложить на пару дней? — Дармон не желал нарушать уже разложенный порядок действий в предстоящие пару суток.
— Кто-то из своих, — протянул я, не поднимая головы. Дармон ждал. В повисшей тишине я слышал его сердце. — Пятая, противоречия, третий и пятая трав, четвёртый, второй. Пару минут назад я подписал приговор на своё имя, Дар.
— Мы не можем отложить, — сам ответил на свой вопрос вампир. — Но, друг, это… твой максимум закончится на одной из статей, при том не важно какой, ты не вернёшься так быстро. Это неделя на восстановление. Завтра процессия.
Дверь отворилась, и Моргана зашла, сжимая в руках подписанный уже её рукой приговор. На ней была форма Тени, на которую она сменила неудобное платье.
— Я собиралась спросить с него за цепник, в остальном Анар виноват сам. Время действительно не лучшее. Но с диадемой я рисковать не стану. Он чувствует вину за свершенное, и виноват он в том числе передо мной. Если древняя магия сочтет это предательством…, — Моргана замолчала. Продолжать и не стоило, мы понимали. Диадема может не принять меня или попытаться убить. Получится ли это у древней магии, которую мы всё ещё до конца не поняли, проверять Императрице не хотелось никогда. — Анар Митеран, подойди, — приказала императрица, и я поднялся, опустив взгляд. Обогнул стол и подошёл, не спеша, и не нашёл в себе сил взглянуть ей в глаза.
— Ваше величество, я требую поправку на кровь короны, — заявил Дармон. Дурак.
— Дар! — рявкнул я из-за плеча. — Ты не имеешь права. Это оскорбление.
— Зато ты вправе, Анар, — не сдавался друг. И вправду, друг. Хочет как лучше, защитить, даже от той, от кого никогда не стоило бы защищать. Эта преданность стоит дорого, но она же соседствует с безрассудством. — Это слишком, ваше величество. Он ваш лучший маг.
— Прошу простить Дармона, это лишь эмоции, — я склонился на колено, поцеловав кончики пальцев Морганы, что сжимали свиток. Этот дурак хотел пойти за мной следом? Кажется, только мои извинения заставили вампира заткнуться и понять. Мне не нужна защита. Не от неё. Я нарушил закон и ощущал невыносимую вину. Равновесие должно было быть восстановлено. — Я отказываюсь от привилегии заявлять на права крови короны сейчас и впредь, если вы не пожелаете вернуть мне это право своим приказом.
«Анар», прорвалось в мои мысли рычанием мрака. Удивление, сомнение, довольство. Я понимал, как много для Морганы значила её кровь, я знал, что делиться тем, что мрак признавал своим, ненавистно до одури, и это то малое, что я мог подарить своей императрице. Свою уязвимость. Мне никогда не была нужна корона. Мне не нужна даже сила, если такова цена за право быть с ней. Весь мир не нужен.
— Думайте, что требуете, лорд. Каспанарэ, не ожидала от тебя такой… покладистости. Вставайте, главнокомандующий, пора распрощаться с муками совести.
— Благодарю тебя, Мора, — шепнул я, прикрыв глаза, и чуть наклонил голову.
Справедливость была для меня важна. Не та, на которой я вырос, не слепое следование закону, а когда ты не чувствуешь стыда за всё, что свершил. Когда знаешь цену своим словам и действиям. Моргана подарила мне ещё один глубокий взгляд, что пробежался по моему лицу, и замер на губах, которые я невольно тут же облизнул. Она шагнула вперёд быстро, решительно накрыв мои губы своими, целуя жадно, до лёгкой боли, будто отмечая своё безоговорочное право на моё тело. Воздух в лёгких стал горячим, сворачивая внутренности в тугой клубок желания. Я покорно отзывался, следуя за ней. Лишь когда моя спина упёрлась в стену, разум на миг прояснился.
— Кхм… Может я пойду, и черт с ним, с наказанием? — спросил Дармон, и губы Моры растянулись в улыбке, оторвавшись от растерзания моих. Синие омуты потопили меня в который раз. Хищница, что поймала меня. Мой смысл. Моё счастье.
— Идём, — отрезала Моргана, будто ничего не произошло, и пошла вперёд, точно зная — я последую за ней.
Чувство, когда в груди так тепло, когда улыбка просто не сходит с губ, когда весь мир становится таким сладким и нужным. Всё уже было позади. Самые страшные испытания и разлука, что почти убила меня. Последняя грань. Мне осталось лишь сбросить груз прошлого и принять будущее. Счастье. Мог ли я надеяться?
Перед глазами взревел туман, рисуя что-то незнакомое, чуждое, чужое… Улыбка, что краше солнца, руки, что теплее его лучей, запах, такой сладкий, как цветы на снежном склоне… Это была любовь. Бессмертная любовь пролилась в меня, смешалась с моей кровью и осталась там ценными кристаллами памяти.
«И первой ты примешь мою любовь» раздался в голове торжествующий голос древнейшего. Кландан. Я ступил на тропу пробуждения. В темноте ночи он поведал мне когда-то, что именно меня будет ждать, если я оправдаю его ожидания. Крупицы его памяти одна за одной войдут в меня, стирая разницу. Любовь. Преданность. Верность. Тоска. Сила. Смирение. Шесть частиц духа. И ненависть, как главный ключ ко всему, то единственное, что даёт ему вечную жизнь. Семь частиц души древнего ждали меня, и вот, я обрёл первую. Получу последнюю, когда буду готов идти.
С первой плетью я вспомнил каждый приказ, что был мною исполнен. Каждый свой вздох, что я положил на службу справедливости и свободе. И со вторым касанием плети пришла память о том, каким гнилостным иногда бывает слово закона. С третьим я познал имена всех, кто ещё не заплатил за свои грехи.
«Будешь предан их закону, и будешь предан ими. Будешь предан своему долгу, не сможет предать никто».
Пятая касалась кожи обжигающе, будто горела пламенем. Запах собственной крови ударил в ноздри, и я сжал верёвку, что держала мои руки, скрипя зубами. Всю свою жизнь я положил к ногам своего палача. К ногам своей императрицы. И я не мыслю того мира, в котором я бы поступил иначе. В этой жизни и последующих — она мой компас, она мой мир.
Память о не моей жизни болью осела на висках, дав мне ощутить отражение собственных чувств. Кландан молчал. Тут и говорить не было смысла. Его верность своему сердцу и стала началом всего. Его честь. Его вера и сила. Его Верси, которой он был верен всю жизнь.
С десятой плетью с глаз сорвались слезы, а с губ стон боли, который я тут же прервал. Позорная слабость для главнокомандующего Митеран. Тело уже начинала бить мелкая дрожь. Без защиты амулетов, без силы разума, что могла поддержать тело, обнаженный перед этой пыткой я не смел нырнуть в забвение мрака, в его дурман, что спасал в бою от неважной боли и незначительного, в те моменты, чувства опасности. Я был слаб как никогда. И в эту слабость вплелась тоска по всему, что было когда-то. По жарким ночам, что мы крали у судьбы, о разговорах у камина, о сладостной истоме, что несколько дней блуждала по телу. О походах, о науке боя и жизни, о потерянных друзьях. Тоска сплелась с чужой, становясь просто неподъёмной.
«Помни каждого. Запоминай мою жизнь, как собственную, и собственную, как мою. Но прежде всего помни о них. О тех, кого можно не потерять.»
Двадцатая плеть верховному генералу. Двадцать первый удар по кровоточащей коже сильнейшего мага в империи. Двадцать второй укус плетёной кожи по Истребителю Душ. Скольких я одолел, сколько побед одержал, какую силу обрёл. Двадцать шестая вгрызается в ужас страшных сказок. Все считали меня неприкосновенным и выше закона, потому что я сила, потому что я любовник Митеран, потому что я был лицом триимперской войны.
С тридцатым ударом я зарычал, срывая верёвку с рук, разъедая амулетную вязь чистой силой, сгущая эту голодную ночь вокруг себя. Я был сильнейшим, я был неприкосновенным. Я сила. Сила, заточенная в слабую плоть смертной оболочки. Сила осколка вечного духа. Надо мной не могло быть власти и закона.
— Анар?! — обеспокоенный окрик Дармона.
— Каспанарэ? — холодный вопрос Морганы. Сколько силы в этом холоде, сколько спасения в нём. Верно. Я пал на колени перед ней и не желаю подниматься. У её ног так… упоительно.
— Что здесь происходит? — полный непонимания и страха голос Ратера младшего. — Ваше великолепие, что…
— Дармон, подержите его руки, вас атаковать он не станет, — приказала Моргана, и вампир послушно подошёл ко мне, и неуверенно взял за одну руку, возвращая её на место, где ей и полагалась быть. Я подал ему вторую, встретившись с обеспокоенным алым взглядом. — Ещё десять. Анар?
— Магических, — голос прозвучал жалко. Обреченно и… смиренно?
— Ваше величество, чем он заслужил такую жестокость? По праву крови короны…
— Он отказался от этого права, Ратер. За чувство вины за свершение запретных проклятий во благо и за его отсутствие при самовредительстве цепником. Я приступаю.
Руки Дармона едва удержали мои, когда заклятое орудие коснулось меня. Я шипел, впираясь лбом в столб и хотел уползти прочь от следующего, но встретил его на том же месте. Магические потоки разнесли кару по телу волной пламени. С третьим моё дыхание сорвалось в скулёж.
— Если ты без моего позволения ещё раз коснёшься цепника, я рассеку тебя тридцать раз этой плетью. Ты должен это запомнить, — и четвёртый удар был просто невыносим.
Когда Дармон говорил о том, что это будет уже выше моей способности восстановиться, он был бесконечно прав. Нервы полыхали, а мрак трусливо забивался в глубины сознания. Мои пальцы впились в запястья вампира, и я почти слился со столбом.
Какой? Какой это удар, что превращает весь мир в костёр, что сжигает меня с тела мира? Не последний, ведь я слышу свист и проваливаюсь в бездну. Точно. Тот был девятым.
— Удивительный ты всё же дух, Анар. Быть благодарным за такое, — насмешливый голос ветром коснулся лица. Бездна в этот раз казалась мне тёплой и… родной?
Глава двадцать четвёртая.
«Мне кажется, что никогда не будет достаточно дней,
Чтобы делать вещи, которые тебе хочется, как только ты находишь их.
Я достаточно повидал, чтобы понять:
Ты единственная, с кем я хочу быть, пока я жив.»
Jim Croce — Time in a Bottle
— В сей хмурый и серый день, памятуя о былом… — маг вещал о великой, но такой короткой жизни ушедшего короля. Я слушал это, стоя за спиной у Морганы, и думал только о том, как не свалиться в позорном бессилии. Туго стянутая бинтами спина горела. Горела так, будто я всё ещё стоял на коленях у столба закона, принимая свою судьбу.
Белоснежная шелковая рубашка была чуть распахнута у ворота, ровно настолько, чтобы никто не заметил бинтов на первом мече империи. Онсо и Драмон стояли рядом со мной, хотя протокол предписывал их несколько иное положение, но они опасались за меня. Точнее не так: Дармон был обеспокоен за то, не закровят ли мои раны, а вот Онсо да, тот, дурак, беспокоился именно за меня.
— Да покоиться же его дух в мирных покоях. Да будет его рождение в другой жизни лёгким и благостным. Прощаясь с королём Митерана, с избранным нашей великой крови, нашей императрицы Морганы Митеран, да будут долгими её годы, мы будем помнить вклад Персиваля в наши судьбы. Но, отпуская его дух в чреду иных рождений, сохраняя лишь память о нём, следуя древнему закону Митеран, есть ли среди магически одарённых кто-либо, кто смеет заявить своё право на корону? На пробудившуюся проклятую диадему, что уже несколько поколений не являла нам своей силы.
Ну, конечно, как же не сообщить народу, что главный артефакт Митеран пробудился, а значит, каждый, кто посмеет его надеть, будет либо предан крови Митеран до конца своих дней, либо этот конец наступит куда раньше, чем ожидается.
— А есть ли среди вас те, кто посмеет просить о милости и благосклонности вдовствующей королевы? — подданные империи, и гости на прощальной церемонии с нескрываемым любопытством уставились на Ар-Дронг, что держала в своих руках пять белоснежных лилий. Все знали, что это означает. Кто-то посмеет. Кто-то сейчас возьмёт их в свои руки и падёт на колено перед Митеран.
Я шагнул вперёд, сохраняя на лице холодную маску. Дышать приходилось через раз, но с каждым шагом к церемониальному букету, боль становилась всё более незначительной. Маги, что не верили слухам, да и кто бы в такое поверил, бледнели с каждым моим шагом, Венцы сияли довольными улыбками, ждущих именно этого момента, хищников, а король Нашресса с завистью провожал каждый мой шаг.
— Главнокомандующий, — поклонилась дроу, передавая в мои руки цветы. — Да будет древний к вам благосклонен.
Я кивнул едва заметно и развернулся, подняв взгляд к Моргане. Она стояла у главного входа в замок, и смотрела на меня. Её морские глаза будто волна, врезающаяся в скалу, грызли мою душу. Я направился к ней, услышав краем уха чей-то вздох в повисшей тишине. Услышал и вскрик матушки Митеран, что явилась из дальнего поместья королей на церемонию. В её мыслях было лишь одно. «Чудовище не посмеет». Кажется, с немногочисленными родственниками знакомство будет занимательным. Я улыбнулся, прикрыв глаза, и снова взглянул на Моргану из-под ресниц. Она улыбнулась. Мельком, лишь уголками губ, чтобы никто не заметил.
Казалось, всю мою жизнь я ждал этого дня. И каждый шаг прокатывался по телу набатом.
— Истребитель! — сорвалось у кого-то в толпе.
— Говоры, говорами, но как он смеет, — шептались торговцы.
— Говорят, он пьёт кровь своих любовниц, — шептались магички.
— Я слышал, что Ар-Дронг его любовник! — выпалил кто-то особо бессмертный. Я замедлил шаг, взглянув в сторону этого голоса. Часть толпы, куда упал мой взор, побелела. Кто-то даже упал в обморок.
