ПРОЛОГ
В те стародавние суровые времена, о коих пойдет речь, не всякий смог бы выжить без меча в руках. А любовь… Любовь считалась чувством недостойным, низким, уделом лишь слабых.
Ничего не изменилось и по прошествии времени. На первое место, правда, теперь вышли деньги, стали непобедимым оружием. И у кого они имелись в избытке, были и власть, и сила. За звонкую монету покупалось и продавалось абсолютно все, и любовь, если хотелось. Привязанность и даже страсть стали обычным товаром. Только зачем чувства сильным мира сего? Не нужны были они в прошлом, а сейчас и подавно, когда деньги правили миром.
В нашем будущем
— Фридрих, Генрих, молчать, — немолодой уже мужчина, генеральный директор корпорации, производящей и продающей одежду и обувь для различных видов спорта начиная от плавания и заканчивая гольфом, грубо прервал спор директоров двух филиалов, Западного и Восточного.
— Если так и дальше пойдет, — продолжил рассердиться он и постучал кулаком по столу, — то ваша финансовая война грозит разорить не только ваши филиалы, но корпорацию в целом. Спрашивается, мне это надо?
Ему действительно ссоры внутри компании были ни к чему. Он как-то незаметно состарился, сидя в своем кресле генерального, а наследником так и не разжился. Все было как-то недосуг. Теперь задумываться об этом поздно, слишком стар — пришло время решать, кто станет его преемником, но ни одной путной идеи в голову не приходило. Лишь поэтому он пригласил обоих директоров своих крупнейших филиалов, чтобы обсудить этот вопрос уже с ними. Но ничего, кроме приступа бешенства, они у него своими бесконечными спорами не вызвали.
Мужчины снова зло глянули друг на друга — их мнения на стратегию развития производства никогда не совпадали. Каждый из них считал, что именно он прав, и средства надо вкладывать только в его проект.
Но директора не посмели спорить с генеральным, ему можно только повиноваться, его слово, в конце концов, всегда являлось определяющим — он мог дать денег на развитие филиала, а мог отобрать и последние.
— Фридрих, — обратился генеральный к директору Западного филиала, — у тебя, кажется, сын имеется?
— Есть сын, — не без гордости ответил мужчина. И было чем гордиться — его пятилетний мальчик уже вовсю не только читал, но и писал. А на следующий год они с супругой готовились отдать его в самый престижный лицей, какой только найдется в их округе. Ребенку надо дать блестящее образование, чтобы со временем тот смог занять кресло отца.
— Генрих, — обратился генеральный ко второму мужчине, — а у тебя дочь недавно родилась. Я прав?
Еще бы он был неправ, когда неделю назад все менеджеры высшего эшелона корпорации с помпой «обмывали» в самом престижном ресторане рождение маленькой дочки директора Восточного филиала. Изысканные вина, свежие устрицы, одним словом, не поскупился молодой отец, на угощение и выпивку, чтобы всем надолго запомнилась его щедрость.
— Насколько я понимаю, — продолжил генеральный после минутного молчания, — вырабатывать единую стратегию развития и объединять капиталы добровольно вы не станете.
Мужчины отрицательно покачали головами. Фридрих даже попытался что-то сказать в свое оправдание, но его попытка объяснить генеральному, почему он этого не желает делать, сразу же была пресечена властной рукой.
— Я принял решение, а вам придется либо согласиться с ним и подчиниться мне, либо расстаться с директорскими креслами. Все же я владею пятьюдесятью двумя процентами акций корпорации, а каждый из вас имеет в своем активе всего лишь по двадцать четыре.
Мужчины напряженно вслушивались в слова, пытаясь понять, куда клонит генеральный, на что намекает и что ему от них надо.
— У меня есть огромное желание прекратить ваши финансовые распри раз и навсегда одним росчерком пера — поэтому предлагаю поженить ваших детей, а в качестве свадебного подарка добавлю каждому из них по два процента акций, — наконец, закончил генеральный свою мысль. — И когда младшая из ваших детей достигнет совершеннолетия, у них в активе на двоих станет ровно пятьдесят два процента. Они смогут править корпорацией вдвоем на правах генеральных директоров.
— Фу-ух, — выдохнули Генрих и Фридрих одновременно.
Подумаешь, поженить. Всего-то. А они подумали худшее, что у них хотят выкупить их акции через подставных лиц.
Поженить, это можно. В их суровое время, когда, только объединившись, можно управлять миром, что реальным, что финансовым — такие браки, основанные на деньгах, становились обычным делом. Без любви, исключительно на деловой основе. Любовь — удел слабых. А до того момента, пока их дети вырастут, чтобы реально самим реально объединить филиалы, капиталы и прочее, их брак будет существовать только на бумаге, а там либо шах, либо осел… В конце концов, это уже будут их дела, сами разберутся.
В далеком прошлом
Генрих, король Восточного королевства, романтик в душе, совершенно искренне полагал, что самые красивые, умные и талантливые дети рождаются только в браках, заключенных исключительно по любви на небесах. Он сам женился после долгих и красивых ухаживаний за своей будущей женой, добивался ее, доказывал, что искренне любит ее и готов дарить чуть ли не каждую ночь звезду с неба.
И сейчас был вынужден нервно расхаживать под дверью комнаты, где его супруга мучилась от предродовых схваток, пытаясь разродиться первенцем, наследником. Король Генрих, мучаясь от переживаний за любимого человека, то запускал руки в волосы, то хватался за сердце, когда до него из комнаты доносились приглушенные всхлипывания.
— Пусть уж лучше дочка родится, — вздохнул он, совершая еще один нервный виток по коридору.
Эта еще не родившаяся девочка должна была явиться залогом мира и спокойствия не только его королевства, но и соседнего, Западного.
Он так мечтал о мальчике, сыне, представлял порой, как будет его учить держать меч в руках, как они станут с ним скакать по вересковым пустошам в предгорьях и стрелять из лука. Но…
После очередной кровавой стычки на границе Восточного и Западного королевств Верховный правитель Объединенных земель вызвал обоих королей этих извечно враждующих государств и потребовал, чтобы те немедленно поженили своих детей сразу, как только у Генриха родится дочь.
— Сколько можно выматывать кровопролитной войной некогда процветающие земли? — сурово спросил он, глядя то на одного короля, то на другого.
— Я с вами абсолютно согласен, — покорно склонил голову Фридрих, король Западного королевства, — объединить королевства давно уже следовало.
Он не переживал за то, кто станет новым правителем объединенного королевства — у него подрастал пятилетний сын. Уже сейчас по всему было видно, что тот достойный сын своего отца, а, повзрослев, сменит Фридриха на троне. В свои пять лет мальчик уже прекрасно держался в седле с мечом в руках, небольшим пока — самые опытные кузнецы королевства выковали специально его для маленького принца.
— Но у меня нет дочери, — попытался возмутиться король Генрих.
— Ничего, — покачал головой Верховный правитель, — я подожду, когда твоя жена разродится именно девочкой. А потом скреплю брак маленьких принца и принцессы магическим словом. А иначе, если будете упорствовать…
Он мог дальше и не продолжать, все знали каким суровым бывал Верховный в гневе, когда его подданные имели неосторожность его ослушаться.
Надо, очень надо, чтобы у короля Генриха первой родилась именно девочка. После ее появления на свет его жена могла в дальнейшем рожать, кого угодно. Понятное дело, ему тоже очень хотелось, чтобы его первенцем стал мальчик, альфа, как у Фридриха, но тогда брак мог не состояться или отложиться на неопределенное время, пока у Генриха не родилась дочка, или же у Фридриха. Им обоим было понятно, что брака и объединения королевств все равно не избежать.
Верховный правитель мог и передумать, если бы они стали упорствовать, и сочетать магическим браком, например, сына Генриха и дочку его соседа. Или, вообще, придумать какой-нибудь кровавый поединок для подросших мальчиков, чтобы один из альф, их с Фридрихом сыновей, был на нем обязательно убит, а второй наследник стал впоследствии королем Объединенного королевства. В любом случае конечной целью было объединение их земель, Западного и Восточного королевств.
А с Верховным правителем не поспоришь.
— Пусть уж лучше дочка родится, — вздохнул король Генрих, останавливаясь под дверью и радостно прислушиваясь к плачу новорожденного.
ГЛАВА 1
В далеком прошлом
Прошло тринадцать лет…
Сильнейший взрыв сотряс старинные стены монастыря, раскатистым эхом прокатившись по горам, у подножия которых он притулился. Несметные стаи птиц с пронзительными криками взметнулись в предрассветное небо, полчища дикие животные постарались глубже забиться в норы и щели, а со снеговых шапок гор сошли лавины.
Мать-настоятельница, немолодая уже женщина, подхватив полы своего длинного подрясника и оголив лодыжки для всеобщего обозрения, помчалась на задний двор, откуда поднимались клубы черного дыма. Накануне в долине прошел сильный дождь, настоящий ливень, и ей приходилось, словно девчонке, перепрыгивать теперь через огромные лужи, оставшиеся после него. Она ненароком поначалу решила даже, что это из уходящей за горизонт последней тучи молния шарахнула со всей дури в задний двор монастыря.
— Анастасия! — заорала мать-настоятельница истошно, когда ее взору отрылась развороченная стена конюшни, испуганно храпящие лошади, мечущиеся по двору, и огромная и глубокая яма, на некогда ровной площадке перед ней.
— Где ты, негодница? — продолжила кричать женщина, скорее от ужаса, чем от гнева. — От твоих взрывов уже не только монастырские куры перестали нестись, козы давать молоко, а лошади шарахаться при твоем появлении, но и в окружающих монастырь деревнях та же самая картина — жители жалуются. А дикие птицы и звери давно ушли за перевал, на ту сторону гор. Скоро охотники останутся без дичи. Выходи немедленно! Не заставляй разыскивать тебя. Все равно ведь отыщу. И всыплю по первое число.
В проломе каменной стены сначала появилась испуганная и перепачканная чем-то черным мордашка девчонки лет тринадцати, а потом и вся она явилась взору матери-настоятельницы.
— Жива, шкодница!
Монахиня сгребла в охапку Анастасию и принялась ощупывать ее руки и ноги на предмет повреждений. К ним со всех сторон бежали и взрослые монахини, и послушники-дети.
— Жива, жива? — раздавалось со всех сторон.
— Вот взять тебя да выдрать розгами на самом деле, чтобы неповадно было, — совершенно не зло выругалась мать-настоятельница на девочку, бережно ставя ее на ноги после того, как убедилась, что с той все более-менее благополучно. Только серого невзрачного цвета подрясник с глухим воротом, подпоясанный скрученным сыромятным ремешком — такую одежду носили все обитатели монастыря Аббонт от мала до велика — был прожжен и продран в нескольких местах. А ведь совсем недавно Анастасии выдали совершенно новую одежду, любовно сшитую руками, так как из предыдущего платья она уже выросла. Пусть теперь сама дырки заштопывает — для невест божьих ходить в латаном не зазорно.
«Да, как же, выдерешь такую, если она наследная принцесса и супруга Рудольфа, наследного принца теперь уже Западного и Восточного королевств одновременно, — тяжело вздохнула мать-настоятельница, ласково проведя ладонью по растрепанным волосам девочки. — Переплести бы надо косички».
Угораздило же мачеху Анастасии отдать девочку на воспитание после гибели ее отца, короля Генриха, именно сюда, в этот женский монастырь. Как будто других нет в округе. Это мать настоятельница просто так ворчала, не по злобе. Куда же отдавать еще девочку, как не под надзор и на воспитание тетке? Если бы Верховный правитель не придумал поженить принцессу Анастасию и принца Рудольфа, то сейчас она стала бы полноправной правительницей Восточного королевства, даже несмотря на то, что она не мужчина и совсем еще ребенок. Назначили бы ей из достойнейших аристократов королевства регента до ее совершеннолетия и правила бы себе девочка, обучаясь всему потихоньку. А сейчас ее мачеха, потеряв всякий стыд и осторожность, так как не было на нее управы, разоряла некогда богатое королевство, погрязнув в развлечениях, похоти и разврате. Можно, конечно, пожаловаться на нее Верховному правителю, чтобы приструнил женщину, но почему-то никто не хотел выглядеть в ее глазах доносчиком. Жалко сиротку. Мать-настоятельница вздохнула снова. Мать девочки умерла при родах, пытаясь разродиться альфочкой, мальчиком, как хотел ее супруг, король Генрих. Они так ждали этого ребенка, но ничего не получилось. В итоге король Генрих потерял и любимую жену, и долгожданного сына. Потом вот и сам погиб. И будущий супруг Анастасии, поговаривают, не блюдет ей верность и не ведет праведный образ жизни, правда, свое королевство, в отличие от мачехи Анастасии, не проматывает — ему хотя бы отец, король Фридрих, не дает. Мать-настоятельница опять вздохнула — грусть-тоска. И пусть принцу Рудольфу только-только исполнилось восемнадцать, но слухи о его разгульной жизни уже достигли и здешних стен, добрались и до удаленного монастыря, спрятанного от соблазнов светской жизни далеко в горах.
— Анастасия, пожалуйста, — попросила девочку в который раз мать-настоятельница. — Я за тебя головой отвечаю. Не дай, Бог, с тобой что-то случится, что я твоему супругу стану говорить?
— Но я же не для себя, для монастыря стараюсь, — попыталась оправдаться та, смиренно сложив руки на животе. — У нас же нет военного отряда. И любой, имеющий оружие и напавший на монастырь, грабит всякий раз его почти до основания. На моем веку…
— На твоем веку… — рассмеялась немолодая монахиня, а с ней вместе и все остальные, кто находился рядом. Но потом посерьезнела — а ведь девочка права. И «на ее веку» всего-то за пять лет монастырь подвергался нападению и разорению трижды. И даже толстые стены не останавливали грабителей. Оружие, действительно, держать было некому — в монастыре проживали одни только монахини и послушники из богатых семей, причем тоже только девочки. Да и иметь свой вооруженный отряд монастырю уставом было запрещено — а нанять можно было, деньги имелись.
Во время таких нападений послушниц от греха подальше, мало ли что может прийти в голову грабителям, благородства от них ждать не приходилось, прятали в подвалах. Оттуда по тайным переходам в случае опасности девочек выводили далеко в горы, и уже там хоронились в пещерах, известных только монахиням, или вообще уводили их за перевал. А ворота просто-напросто распахивали настежь, позволяя забрать все, если на это ложился глаз у грабителей, тогда был шанс у тех, кто оставался в монастыре, что их не тронут.
— У меня уже практически получилось, — снова попыталась оправдаться Анастасия. — Еще понадобится один, ну всего один крошечный взрывчик. Я уже все сделала и все рассчитала, — она округлила живые, как ртуть, глаза, — а потом мне потребуется труба чугунная, толстая. В дальнейшем же обещаю больше не разваливать стену конюшни и не пугать лошадей. Взрывать стану в другом месте.
Она махнула рукой за стену монастыря:
— Там, в поле.
— Будет тебе труба чугунная, — улыбнулась всегда суровая мать-настоятельница: не могла она на Анастасию долго сердиться.
