- Михаил, не терзай его. Он ушел, - Паныч остановил меня, – Отдай его матери, - он сочувственно положил руку мне на плечо, отводя меня в сторону.
Женщина, которую я видел здесь вчера, подошла и обратилась к сыну, словно тот уснул:
- Пойдём домой, мой мальчик, холодно здесь под утро. Мы тебя омоем, ты же у меня…
Я отошел подальше.
- Ты видел, как гвозди на досках вывернуло? – спросил я у Фадея Паныча.
- Кто-то силищей немереной, их изнутри, вырвал, - согласился он.
- Сейчас парня унесут. Мужиков собери. Давай, колодец обследуем.
Через пару минут мы стояли у края колодца.
- Опускай лампу ниже! – командовал Волошин.
- Не видно ничего, только тёмная вода.
- Нужно не лампу опускать, а факел, - предложил я, - лампа днищем тень отбрасывает, не видно, что в воде.
- Смотри пятно какое-то, - указал староста вниз, где факел осветил макушку головы и длинные черные волосы, изменяющие форму под водой, словно, их перебирал речной поток. Как я понял, на дне колодца обнаружился ещё один покойник, скорее всего покойница.
- Багром бы зацепить!
- Я крюк из коптильни принесу. Его на палку закрепим.
Паныч принёс большой железный крюк, я привязал его куском бечевки к шесту и опустил в воду.
- Смотри, что творит! – крикнул кто-то из мужиков. Для них было забавой наблюдать как девушка, стоя под водой на дне колодца, отпихивала палку, желтоватой, словно из воска рукой.
- Закопать её там, пусть подыхает! – предложил другой.
- Русалка? Подохнет? Ей земля не повредит!
- Паныч, вы о чём? – ничего не понимая, попросил я подробностей.
- Утопленица из наших видимо. Нынче в Открытую Седмицу вернулась. На родной Земле хотела танцевать. Да почему-то задержалась здесь.
- То есть мёртвая она, сейчас, нам отпор даёт?
- И не так может. Только сунься.
- Это она доски выдрала и парня убила?
- Сомнений быть не может!
- Как же поступить?
- В колодце оставить, сама уйдёт, как срок подойдёт.
- Не дам я ей уйти! – Мать погибшего юноши незаметно для нас вернулась, заговорив, подошла к деревянному краю и посмотрела вниз. Приглядевшись, она кивнула головой, соглашаясь со своими мыслями, и зашептала, быстро проговаривая слова:
- Красный Всадник приди, силу в слове найди.
Кто из Нави пришел тот, на век, будь заключен.
Солнышко - Родушко, помоги мне своим лучом,
Крепче камня земля, гуще крови вода,
Будь здесь тлен, взятый в плен!
- «Зачем звать на помощь солнце, если до рассвета…» - Вопрос до конца не сформировался у меня в голове, как на горизонте, подобно свету далёкого маяка, появилась светящаяся точка. Её свет стремительно усиливался. Разрезая предрассветную темень на две половины, пучок света приближался к нам. Мы замерли без дыхания, когда точка выросла до размеров огненного скакуна, который пронёсся мимо домов и ветхих заборов, освещая их белым, дневным светом, пока не достиг стенок колодца. За миг, что конь застыл перед нами, мы смогли увидеть только вихрь, дополнивший ослепительное видение человеческим силуэтом, как вдруг и конь и наездник рассыпались жидкой светящейся субстанцией, по виду напоминавшей кисель, окружившей нас прозрачной сферой. Мы таращились на друг друга, застывшие с открытыми ртами, притихшие настолько, что казалось можно услышать как кто-то изредка моргнёт.
Мертвенно бледное лицо показалось над водой, сверкая мокрыми бликами, отраженного света на синюшно-восковой коже, оно щерилось в улыбке.
- Отпусти меня-я-я, подру-у-жка! – потребовала утопленница, - Как бы ху-у-у-же не стало. - Она вытянула вверх бескровно-белую ладонь и указала на нас. - Убью-ю-ю. Выбира-а-ай с кого нача-а-ать!
- Знала я, кого увижу. Ты и после смерти, такая же злая и подлая, как была при жизни.
- Я за своим пришла-а-а, - пела мертвячка противным, скрипучим голосом. Она упёрлась обеими руками в края колодца и подтянула ноги, готовая напасть.
- Они не твои. Один мой муж, второй мой сын.
- Я забрала-а-а их у тебя, - хвастливо, выговорила живая покойница, на распев,- ты-ы-ы пользовалась их любовью, временно… Простой поцелуй для каждого и- и-и… теперь они будут со мно-о-о-й. Это прия-я-тно! Это не бо-о-о-льно! - Она улыбалась, шаря безумным взглядом по нашим лицам. Руки опирались о деревянную кладку колодца, как две стальные арматуры на которых тело в серой, мокрой рубахе, начало раскачиваться словно маятник.
- Каждый хочет меня, - хохотала русалка. По паучьи переставляя руки и ноги, упираясь в вертикальные стенки, она в мгновение ока оказалась над верхним краем и, безобразно оскалившись, уверенно процедила: - Заберу-у-у! - показывая пальцем на меня.
- Забери то, что я тебе сама отдам! – Дуня наклонилась ниже, положила руку на внутреннюю поверхность верхнего бревна. Другой рукой, она достала из кармана нож. Как на разделочной доске, одним движением, отсекла себе безымянный палец на правой руке. Вместе с кровью и двумя фалангами пальца в воду полетело необычное, траурно-чёрное обручальное кольцо. Под водой оно не исчезло, я продолжал наблюдать как оно упало и его волшебный метал засверкал, освещая рубленные стенки колодца до самого дна.
Стон травмированной женщины утонул в зверином рёве из колодца. Свет, излучаемый кольцом, становился ярче и достиг ног русалки. Полукруг сияющей сферы уменьшил свой фокус до размеров отверстия колодца. Русалка металась, запертая двумя источниками сжигающих её лучей. Солнечная сфера загоняла её вглубь, а снизу, сияние обручального кольца, обжигало голые ноги, заполняя наше обоняние вонью мертвого тела и гари.
- Я вытащила тебя, Любаша. Там, на озере, я тебя не бросила. Ты пыталась меня утопить - я только отбивалась от тебя. Я не хотела... Ты наказала меня не справедливо, - всхлипывала Дуня, оседая на залитую водой и кровью землю.
Её бывшая подруга быстро меняла облик, трупное разложение горелой плоти происходило прямо у нас на глазах. Глазницы впали, вытекая мутной жидкостью из-под век, обваренная лучами кожа, а за ней и мышцы расползались, как старая мешковина, обнажая скелет. Рука, вытянутая вверх грозила нам бескровными, мокрыми костяшками с ошмётками обваренной плоти, пока, сорвавшись, тело не свалилось в бурлящую колодезную воду.
Свет погас, словно по щелчку тумблера. Мы озирались ослепшие на миг, некоторые из нас потирали лбы и веки. Наконец, в тусклом свете лампы, глаза начали различать присутствующих людей.
- Дуня, пойдём, я тебе помогу. – Паныч позвал и меня, - Михаил, давай со мной. Кровь на руке ручьём льёт.
Я, наспех, перетянул обрубок пальца куском поданной кем-то верёвки. Женщина слабо возражала, когда мы завели её в дом Фадея Паныча. Пришлось обработать самогоном иголку и нитку, наложить пять швов, не стягивая кожу до конца.
- Теперь можно домой, - заботливо поддерживая за плечи, накинув на женщину, что-то типа плаща, Паныч повёл её во двор.
- Прости, сосед, за испорченный колодец!
- О чём ты? Давно хотел новый сделать. В том, брёвна подгнивать почали.
Человечность впервые проступила в поведении мужчин: каждый предлагал помощь, Волошин распределял работу, организуя всё необходимое для завтрашних похорон.
- Копать рядом с дедом будете. Бабка погодит. Пусть живёт - дочке помогает.
- Не знал, что русалки такие страшные. У нас в сказках — это милашки с рыбьими хвостами. Максимум моряков пением заманивают.
- Ну, скорее, это зависит от того, какой девушка была при жизни. Любин нрав всему селу был известен, - рассказал Волошин. - Знаю, что при жизни она мало кого любила. Собственная мать от неё наплакалась. Дуня единственной подругой была...и вот как обернулось. Мы так думали, что она жить не схотела, когда Дуняша Матвея на Поляне нашла.
- Тятя! - крик, раздался издалека. - Тя-тя! – кричали из темноты, уже ближе. К нам бежала дочка Волошиных. В паре шагов она остановилась, собираясь что-то сказать. Девочка открывала и закрывала рот, как рыба, но не смогла выговорить, ни слова.
Мы поняли причину её появления без слов, видя, как заплаканное лицо сводит судорога невысказанного горя.
- Митя? - вздохнул тяжело староста, делая первый шаг навстречу ужасной вести. Девчонку ему пришлось взять на руки. Она начала задыхаться от рыданий.
- Всё, дочка, всё! Я понял. Успокойся! – говорил отец, а сам, спотыкаясь в темноте, спешил домой, готовый сорваться на бег.
?
Я шел рядом с ними, надеясь, что мы не опоздали. Вид ребёнка не оставлял сомнений, она, в одиночку, прибежала за последним шансом на чудо, не думая о том, что его не стоит ждать, даже от спасителя, как они меня все тут называли.
Ноги понесли меня вперёд. Расположение комнат я уже знал, немного обогнав Волошина, вошел в спальню мальчика. В свете от пары свечей рядом с Митиной кроватью в абсолютной тишине стояли несколько человек. Митя лежал на постели рядом со своей мамой.
Я посмотрел на руки, прижимавшие к сердцу ребёнка, потом на её остекленевшие глаза. И ужаснулся. Она застыла, всё её тело, обнимавшее сына, словно окаменело. И никто не решился к ним прикоснуться, кроме мужа. Хотя я уже понял, что она была жива - мёртвые глаза, по-моему, не плачут.
- Не уберегли! - сжимая рот от рыданий, кричала женщина, когда муж с силой разжал её затёкшие руки, стал шепотом успокаивать, настойчиво заставляя что-то вспомнить. Этот надорванный шепот отозвался во мне горьким эхо.
- Помни о Лизе. Помни, что сказано. – Он унёс женщину в соседнюю комнату и остался с ней, тихо утешая и успокаивая в ответ на её стенания.
Тело мальчика оставалось неподвижным, лицо застыло с отчаянным упрямством, казалось, он доволен, так спокойно было ему сегодня в объятьях мамы. Я коснулся его руки. Холодная и твёрдая, как замёршая резина, кисть не гнулась. Мальчик скончался минувшим вечером.
Но почему? Полагая, что вновь применили яд, заглянул под кровать. Пустых стаканов на полу не оказалось. В углу у стены, сжавшись в комок, сидела черная кошка.
- Кис - кис, - позвал я её. Она выгнула спину и зашипела, выпуская когти в дощатый пол.
- Не их животина, - подсказали люди рядом. Одна из женщин попыталась накинуть на неё тряпку и поймать, но кошка была проворней. Метнулась в сторону, проскочила между наших ног, нескольких хватающих воздух рук и, минуя два коридора, выбежала на улицу. Народ ринулся за ней но, только и успели, что проследить взглядом, как она скрылась за забором.
Повторный осмотр, проводили с конкретной целью. Расстегнули ворот и сняли длинную рубаху. Почти сразу обнаружились синяки на шее и несколько глубоких царапин на правом предплечье и кисти.
- Словно кошка выцарапывала, что-то — перешептывались женщины, в страхе и замешательстве.
Я был единственным, кто мог точно знать, что пытались отнять у ребёнка. Я сам дал ему это. Из раскрытой взрослой рукой ладони на пол упал мой бесполезный «оберег»...
На четвёртый день после столкновения с КаМАЗом, я снова шел, не жалея ног. Мне было всё равно куда идти, я уходил подальше от горя. Но оно не отставало, двигалось во мне волнами, отравляя память мерзкими образами двух нелепых смертей.
Мою грудь сдавило под напором тупой злости. Пот лил градом. Я не сбавлял темп, пробираясь через чащу разросшихся кустарников.
- «Вот бы встретить корчебока и пусть рвёт меня на части!» - Мне казалось, что ярость во мне позволит убить любого, самого опасного зверя. Мысли вернулись к маленькому Митьке, - «Кому мешал ребёнок?» - Я вспоминал о синяках от сильных, по паучьи, очень длинных пальцев на худенькой шее. – «Почему его душили руки человека, а монету пыталась добыть чёрная кошка?» - не понимал я, а сам пробирался всё дальше и дальше сквозь густой лес пока не вышел на окраину села. Я был готов смириться с тем, что добрался до очередной «Мрачновки» и никак не ожидал узнать, деревянный помост над озером. Стол опустел, его завсегдатаям было не до праздного хмеля.
- Чтоб тебя! - выругался я и, развернувшись, вошел в чащу, стремясь быть подальше от этого пронизанного безнадёгой места.
Шел я, строго ориентируясь по восходящему солнцу. Если в этом мире оно, как положено, встаёт с востока, то я уже два часа как удалялся на север.
Лес вокруг села был самый обычный, с сухими ветками и поваленными стихией деревьями. Прошлогодняя рыже-ржавая трава, вперемешку с нынешней, покрытые мельчайшими каплями росы, пропитали влагой мои штаны и кроссовки. Они тормозили каждый мой шаг, добавляя десять килограмм дискомфорта и не допуская никаких признаков волшебства, подобных тем, что мы с Палычем видели на Ладушкиной Поляне. Я брёл по пояс в зелени, оставляя в ней примятую колею, не оглядываясь и не думая о том, что мог банально заблудиться и слушать обнадёживающее «Ку-ку», пока комары и мошки не сожрали бы меня окончательно. Кажется, я даже надеялся на это.
- «Кукушка, Кукушка, сколько мне жить осталось?» - Мелкая пернатая бестия куковала, не нарушая интервалов между своими чёткими «Ку-ку», она отсчитывала годы тому, кто спросил её раньше, чем я и боялась сбиться.
Я ответил вместо проигнорировавшей меня кукушки: «Будешь так психовать, будешь тем, кто прибрался в лесу не от голода и зверя, а от инсульта».
В поисках Начала Пути я несколько раз перебредал не глубокие речушки и ручьи... скошенное поле. Стоп! Восемь огромных стогов, показались мне издали гордыми исполинами, будто в насмешку, не готовыми поклоном приветствовать человека, их сложившего.
- Не уйти! – выдохнул я, убегая от вида травяных гигантов, как ошпаренный. Бежал долго, словно спасался от догонявших меня чудовищ. Однако массу усилий я потратил для того, чтобы спустя некоторое время выйти к реке близ ветхих домиков и сараев. Марьинка, как обычно казалась вымершей.
Озноб пробирал меня до костей. Промокшая от росы одежда быстро отдавала тепло утреннему, прохладному ветру. Я встречал солнце на окраине села, сидя привалившись к стволу под ветвистым деревом.
- «Обычная лабораторная крыса фармацевтического концерна, а не врач! Раскис как туалетная бумага. Застрял в неизвестности и терзаюсь от потери контроля над собственной жизнью, доверив её десятку чудовищ и шустрой девчонке». - Вера в то, что я когда-либо вернусь домой, покинула меня. – «Домой…» - приглушенная надежда напомнила о себе.
- Всё зависит от желания каких-то судей, - произнёс я вслух, не надеясь вернуть оптимистические мысли.
- Судьи — справедливы! Они отпустят тебя, - раздался шепот Есении совсем рядом.
Злость накрыла меня очередной волной. Я почувствовал прилив «желчи», не глядя, как источник моих злоключений тихонько примостился на покрывале прибрежной травы.
- Не спас я никого! Зря надеялась! – рыкнул я как цепной пёс. – Думала, меня сюда приведёшь и всё? Проблемы от моего присутствия сами собой рассосутся? - Всё моё самообладание пошло тому же псу под хвост. Несло по руслу ярости, и я кипел, только, что слюной не брызгал: - А может другого нужно было выбрать? Не знаю... Капитана Америка, например. Они, супергерои киношные, всех обязательно спасают!» - я говорил и говорил о том, как она ошиблась, помянул женскую глупость и недальновидность, потом вдруг заявил, что я её подвёл. Она, не проронив ни слова, сидела рядом, слушала и не отводила от меня своих всё понимающих глаз.
- «Девушка, готовая часами молча внимать твоим проблемам», - думал я и, выплеснув накопившееся негодование, наконец, заткнулся, остановив поток несправедливых обвинений.
Женщина, которую я видел здесь вчера, подошла и обратилась к сыну, словно тот уснул:
- Пойдём домой, мой мальчик, холодно здесь под утро. Мы тебя омоем, ты же у меня…
Я отошел подальше.
- Ты видел, как гвозди на досках вывернуло? – спросил я у Фадея Паныча.
- Кто-то силищей немереной, их изнутри, вырвал, - согласился он.
- Сейчас парня унесут. Мужиков собери. Давай, колодец обследуем.
Через пару минут мы стояли у края колодца.
- Опускай лампу ниже! – командовал Волошин.
- Не видно ничего, только тёмная вода.
- Нужно не лампу опускать, а факел, - предложил я, - лампа днищем тень отбрасывает, не видно, что в воде.
- Смотри пятно какое-то, - указал староста вниз, где факел осветил макушку головы и длинные черные волосы, изменяющие форму под водой, словно, их перебирал речной поток. Как я понял, на дне колодца обнаружился ещё один покойник, скорее всего покойница.
- Багром бы зацепить!
- Я крюк из коптильни принесу. Его на палку закрепим.
Паныч принёс большой железный крюк, я привязал его куском бечевки к шесту и опустил в воду.
- Смотри, что творит! – крикнул кто-то из мужиков. Для них было забавой наблюдать как девушка, стоя под водой на дне колодца, отпихивала палку, желтоватой, словно из воска рукой.
- Закопать её там, пусть подыхает! – предложил другой.
- Русалка? Подохнет? Ей земля не повредит!
- Паныч, вы о чём? – ничего не понимая, попросил я подробностей.
- Утопленица из наших видимо. Нынче в Открытую Седмицу вернулась. На родной Земле хотела танцевать. Да почему-то задержалась здесь.
- То есть мёртвая она, сейчас, нам отпор даёт?
- И не так может. Только сунься.
- Это она доски выдрала и парня убила?
- Сомнений быть не может!
- Как же поступить?
- В колодце оставить, сама уйдёт, как срок подойдёт.
- Не дам я ей уйти! – Мать погибшего юноши незаметно для нас вернулась, заговорив, подошла к деревянному краю и посмотрела вниз. Приглядевшись, она кивнула головой, соглашаясь со своими мыслями, и зашептала, быстро проговаривая слова:
- Красный Всадник приди, силу в слове найди.
Кто из Нави пришел тот, на век, будь заключен.
Солнышко - Родушко, помоги мне своим лучом,
Крепче камня земля, гуще крови вода,
Будь здесь тлен, взятый в плен!
- «Зачем звать на помощь солнце, если до рассвета…» - Вопрос до конца не сформировался у меня в голове, как на горизонте, подобно свету далёкого маяка, появилась светящаяся точка. Её свет стремительно усиливался. Разрезая предрассветную темень на две половины, пучок света приближался к нам. Мы замерли без дыхания, когда точка выросла до размеров огненного скакуна, который пронёсся мимо домов и ветхих заборов, освещая их белым, дневным светом, пока не достиг стенок колодца. За миг, что конь застыл перед нами, мы смогли увидеть только вихрь, дополнивший ослепительное видение человеческим силуэтом, как вдруг и конь и наездник рассыпались жидкой светящейся субстанцией, по виду напоминавшей кисель, окружившей нас прозрачной сферой. Мы таращились на друг друга, застывшие с открытыми ртами, притихшие настолько, что казалось можно услышать как кто-то изредка моргнёт.
Мертвенно бледное лицо показалось над водой, сверкая мокрыми бликами, отраженного света на синюшно-восковой коже, оно щерилось в улыбке.
- Отпусти меня-я-я, подру-у-жка! – потребовала утопленница, - Как бы ху-у-у-же не стало. - Она вытянула вверх бескровно-белую ладонь и указала на нас. - Убью-ю-ю. Выбира-а-ай с кого нача-а-ать!
- Знала я, кого увижу. Ты и после смерти, такая же злая и подлая, как была при жизни.
- Я за своим пришла-а-а, - пела мертвячка противным, скрипучим голосом. Она упёрлась обеими руками в края колодца и подтянула ноги, готовая напасть.
- Они не твои. Один мой муж, второй мой сын.
- Я забрала-а-а их у тебя, - хвастливо, выговорила живая покойница, на распев,- ты-ы-ы пользовалась их любовью, временно… Простой поцелуй для каждого и- и-и… теперь они будут со мно-о-о-й. Это прия-я-тно! Это не бо-о-о-льно! - Она улыбалась, шаря безумным взглядом по нашим лицам. Руки опирались о деревянную кладку колодца, как две стальные арматуры на которых тело в серой, мокрой рубахе, начало раскачиваться словно маятник.
- Каждый хочет меня, - хохотала русалка. По паучьи переставляя руки и ноги, упираясь в вертикальные стенки, она в мгновение ока оказалась над верхним краем и, безобразно оскалившись, уверенно процедила: - Заберу-у-у! - показывая пальцем на меня.
- Забери то, что я тебе сама отдам! – Дуня наклонилась ниже, положила руку на внутреннюю поверхность верхнего бревна. Другой рукой, она достала из кармана нож. Как на разделочной доске, одним движением, отсекла себе безымянный палец на правой руке. Вместе с кровью и двумя фалангами пальца в воду полетело необычное, траурно-чёрное обручальное кольцо. Под водой оно не исчезло, я продолжал наблюдать как оно упало и его волшебный метал засверкал, освещая рубленные стенки колодца до самого дна.
Стон травмированной женщины утонул в зверином рёве из колодца. Свет, излучаемый кольцом, становился ярче и достиг ног русалки. Полукруг сияющей сферы уменьшил свой фокус до размеров отверстия колодца. Русалка металась, запертая двумя источниками сжигающих её лучей. Солнечная сфера загоняла её вглубь, а снизу, сияние обручального кольца, обжигало голые ноги, заполняя наше обоняние вонью мертвого тела и гари.
- Я вытащила тебя, Любаша. Там, на озере, я тебя не бросила. Ты пыталась меня утопить - я только отбивалась от тебя. Я не хотела... Ты наказала меня не справедливо, - всхлипывала Дуня, оседая на залитую водой и кровью землю.
Её бывшая подруга быстро меняла облик, трупное разложение горелой плоти происходило прямо у нас на глазах. Глазницы впали, вытекая мутной жидкостью из-под век, обваренная лучами кожа, а за ней и мышцы расползались, как старая мешковина, обнажая скелет. Рука, вытянутая вверх грозила нам бескровными, мокрыми костяшками с ошмётками обваренной плоти, пока, сорвавшись, тело не свалилось в бурлящую колодезную воду.
Свет погас, словно по щелчку тумблера. Мы озирались ослепшие на миг, некоторые из нас потирали лбы и веки. Наконец, в тусклом свете лампы, глаза начали различать присутствующих людей.
- Дуня, пойдём, я тебе помогу. – Паныч позвал и меня, - Михаил, давай со мной. Кровь на руке ручьём льёт.
Я, наспех, перетянул обрубок пальца куском поданной кем-то верёвки. Женщина слабо возражала, когда мы завели её в дом Фадея Паныча. Пришлось обработать самогоном иголку и нитку, наложить пять швов, не стягивая кожу до конца.
- Теперь можно домой, - заботливо поддерживая за плечи, накинув на женщину, что-то типа плаща, Паныч повёл её во двор.
- Прости, сосед, за испорченный колодец!
- О чём ты? Давно хотел новый сделать. В том, брёвна подгнивать почали.
Человечность впервые проступила в поведении мужчин: каждый предлагал помощь, Волошин распределял работу, организуя всё необходимое для завтрашних похорон.
- Копать рядом с дедом будете. Бабка погодит. Пусть живёт - дочке помогает.
- Не знал, что русалки такие страшные. У нас в сказках — это милашки с рыбьими хвостами. Максимум моряков пением заманивают.
- Ну, скорее, это зависит от того, какой девушка была при жизни. Любин нрав всему селу был известен, - рассказал Волошин. - Знаю, что при жизни она мало кого любила. Собственная мать от неё наплакалась. Дуня единственной подругой была...и вот как обернулось. Мы так думали, что она жить не схотела, когда Дуняша Матвея на Поляне нашла.
- Тятя! - крик, раздался издалека. - Тя-тя! – кричали из темноты, уже ближе. К нам бежала дочка Волошиных. В паре шагов она остановилась, собираясь что-то сказать. Девочка открывала и закрывала рот, как рыба, но не смогла выговорить, ни слова.
Мы поняли причину её появления без слов, видя, как заплаканное лицо сводит судорога невысказанного горя.
- Митя? - вздохнул тяжело староста, делая первый шаг навстречу ужасной вести. Девчонку ему пришлось взять на руки. Она начала задыхаться от рыданий.
- Всё, дочка, всё! Я понял. Успокойся! – говорил отец, а сам, спотыкаясь в темноте, спешил домой, готовый сорваться на бег.
?
Глава 7
Я шел рядом с ними, надеясь, что мы не опоздали. Вид ребёнка не оставлял сомнений, она, в одиночку, прибежала за последним шансом на чудо, не думая о том, что его не стоит ждать, даже от спасителя, как они меня все тут называли.
Ноги понесли меня вперёд. Расположение комнат я уже знал, немного обогнав Волошина, вошел в спальню мальчика. В свете от пары свечей рядом с Митиной кроватью в абсолютной тишине стояли несколько человек. Митя лежал на постели рядом со своей мамой.
Я посмотрел на руки, прижимавшие к сердцу ребёнка, потом на её остекленевшие глаза. И ужаснулся. Она застыла, всё её тело, обнимавшее сына, словно окаменело. И никто не решился к ним прикоснуться, кроме мужа. Хотя я уже понял, что она была жива - мёртвые глаза, по-моему, не плачут.
- Не уберегли! - сжимая рот от рыданий, кричала женщина, когда муж с силой разжал её затёкшие руки, стал шепотом успокаивать, настойчиво заставляя что-то вспомнить. Этот надорванный шепот отозвался во мне горьким эхо.
- Помни о Лизе. Помни, что сказано. – Он унёс женщину в соседнюю комнату и остался с ней, тихо утешая и успокаивая в ответ на её стенания.
Тело мальчика оставалось неподвижным, лицо застыло с отчаянным упрямством, казалось, он доволен, так спокойно было ему сегодня в объятьях мамы. Я коснулся его руки. Холодная и твёрдая, как замёршая резина, кисть не гнулась. Мальчик скончался минувшим вечером.
Но почему? Полагая, что вновь применили яд, заглянул под кровать. Пустых стаканов на полу не оказалось. В углу у стены, сжавшись в комок, сидела черная кошка.
- Кис - кис, - позвал я её. Она выгнула спину и зашипела, выпуская когти в дощатый пол.
- Не их животина, - подсказали люди рядом. Одна из женщин попыталась накинуть на неё тряпку и поймать, но кошка была проворней. Метнулась в сторону, проскочила между наших ног, нескольких хватающих воздух рук и, минуя два коридора, выбежала на улицу. Народ ринулся за ней но, только и успели, что проследить взглядом, как она скрылась за забором.
Повторный осмотр, проводили с конкретной целью. Расстегнули ворот и сняли длинную рубаху. Почти сразу обнаружились синяки на шее и несколько глубоких царапин на правом предплечье и кисти.
- Словно кошка выцарапывала, что-то — перешептывались женщины, в страхе и замешательстве.
Я был единственным, кто мог точно знать, что пытались отнять у ребёнка. Я сам дал ему это. Из раскрытой взрослой рукой ладони на пол упал мой бесполезный «оберег»...
***
На четвёртый день после столкновения с КаМАЗом, я снова шел, не жалея ног. Мне было всё равно куда идти, я уходил подальше от горя. Но оно не отставало, двигалось во мне волнами, отравляя память мерзкими образами двух нелепых смертей.
Мою грудь сдавило под напором тупой злости. Пот лил градом. Я не сбавлял темп, пробираясь через чащу разросшихся кустарников.
- «Вот бы встретить корчебока и пусть рвёт меня на части!» - Мне казалось, что ярость во мне позволит убить любого, самого опасного зверя. Мысли вернулись к маленькому Митьке, - «Кому мешал ребёнок?» - Я вспоминал о синяках от сильных, по паучьи, очень длинных пальцев на худенькой шее. – «Почему его душили руки человека, а монету пыталась добыть чёрная кошка?» - не понимал я, а сам пробирался всё дальше и дальше сквозь густой лес пока не вышел на окраину села. Я был готов смириться с тем, что добрался до очередной «Мрачновки» и никак не ожидал узнать, деревянный помост над озером. Стол опустел, его завсегдатаям было не до праздного хмеля.
- Чтоб тебя! - выругался я и, развернувшись, вошел в чащу, стремясь быть подальше от этого пронизанного безнадёгой места.
Шел я, строго ориентируясь по восходящему солнцу. Если в этом мире оно, как положено, встаёт с востока, то я уже два часа как удалялся на север.
Лес вокруг села был самый обычный, с сухими ветками и поваленными стихией деревьями. Прошлогодняя рыже-ржавая трава, вперемешку с нынешней, покрытые мельчайшими каплями росы, пропитали влагой мои штаны и кроссовки. Они тормозили каждый мой шаг, добавляя десять килограмм дискомфорта и не допуская никаких признаков волшебства, подобных тем, что мы с Палычем видели на Ладушкиной Поляне. Я брёл по пояс в зелени, оставляя в ней примятую колею, не оглядываясь и не думая о том, что мог банально заблудиться и слушать обнадёживающее «Ку-ку», пока комары и мошки не сожрали бы меня окончательно. Кажется, я даже надеялся на это.
- «Кукушка, Кукушка, сколько мне жить осталось?» - Мелкая пернатая бестия куковала, не нарушая интервалов между своими чёткими «Ку-ку», она отсчитывала годы тому, кто спросил её раньше, чем я и боялась сбиться.
Я ответил вместо проигнорировавшей меня кукушки: «Будешь так психовать, будешь тем, кто прибрался в лесу не от голода и зверя, а от инсульта».
В поисках Начала Пути я несколько раз перебредал не глубокие речушки и ручьи... скошенное поле. Стоп! Восемь огромных стогов, показались мне издали гордыми исполинами, будто в насмешку, не готовыми поклоном приветствовать человека, их сложившего.
- Не уйти! – выдохнул я, убегая от вида травяных гигантов, как ошпаренный. Бежал долго, словно спасался от догонявших меня чудовищ. Однако массу усилий я потратил для того, чтобы спустя некоторое время выйти к реке близ ветхих домиков и сараев. Марьинка, как обычно казалась вымершей.
Озноб пробирал меня до костей. Промокшая от росы одежда быстро отдавала тепло утреннему, прохладному ветру. Я встречал солнце на окраине села, сидя привалившись к стволу под ветвистым деревом.
- «Обычная лабораторная крыса фармацевтического концерна, а не врач! Раскис как туалетная бумага. Застрял в неизвестности и терзаюсь от потери контроля над собственной жизнью, доверив её десятку чудовищ и шустрой девчонке». - Вера в то, что я когда-либо вернусь домой, покинула меня. – «Домой…» - приглушенная надежда напомнила о себе.
- Всё зависит от желания каких-то судей, - произнёс я вслух, не надеясь вернуть оптимистические мысли.
- Судьи — справедливы! Они отпустят тебя, - раздался шепот Есении совсем рядом.
Злость накрыла меня очередной волной. Я почувствовал прилив «желчи», не глядя, как источник моих злоключений тихонько примостился на покрывале прибрежной травы.
- Не спас я никого! Зря надеялась! – рыкнул я как цепной пёс. – Думала, меня сюда приведёшь и всё? Проблемы от моего присутствия сами собой рассосутся? - Всё моё самообладание пошло тому же псу под хвост. Несло по руслу ярости, и я кипел, только, что слюной не брызгал: - А может другого нужно было выбрать? Не знаю... Капитана Америка, например. Они, супергерои киношные, всех обязательно спасают!» - я говорил и говорил о том, как она ошиблась, помянул женскую глупость и недальновидность, потом вдруг заявил, что я её подвёл. Она, не проронив ни слова, сидела рядом, слушала и не отводила от меня своих всё понимающих глаз.
- «Девушка, готовая часами молча внимать твоим проблемам», - думал я и, выплеснув накопившееся негодование, наконец, заткнулся, остановив поток несправедливых обвинений.
