Возопила тут Марица от боли и страха, с отчаянием и скорбью по горькой судьбе своей. А щуп всё больнее сжимается и вот, уже ступню под жижу болотную утянул. Хватается Марица за кочки, за травинки, а вытянуть себя не может. А ноги уже по колено в воде холодной и склизкой. Уж ногти все сорвала до крови и пальцами в землю впивается, а щуп её по пояс в болото затянул. Что за судьба-злодейка - спаслась девица от барина-охальника и зверей голодных, а в грязной топи помереть придётся. Уж и не ожидала Марица услышать на прощание голос человеческий:
- Хватайся, Синеручка.
Подняла Марица глаза зарёванные, а перед ней кузнец Фарко стоит и клещи ей под руки протягивает. Схватилась она со всей мочи и клещи не выпускает. Тут дёрнул Фарко инструмент на себя, да слишком тягучая топь, чтоб девицу так просто отпустить. Долго упирался Фарко, насилу подтянул Марицу ближе и за стан обхватил. Вот уж и ноги из болота показались, да всё сжимает одну из них щуп. Вынул кузнец из-за пояса серп, да подсёк им щуп и отрезал. Освободилась Марица от оков болотных. Смотрит на небо, а луна зелёная ядовитым светом мерцает, и нет уж солнца, укатилось за поле, лишь одно светило на небе осталось.
Еле живая стоит Марица на кочке, за Фарко схватилась и отпустить боится. А он из рук её высвободился, и к ногам её опустился. Как стал он обрубок щупа от Марицы отдирать, так вскрикнула девица от боли нестерпимой и без чувств упала.
Как открыла Марица глаза, видит, звезды в небе тёмном сияют и отчего-то холодно и мокро ей. Прислушалась, а это река плещется, и плывёт Марица на спине, да только не вниз по течению, а поперёк речки. Дёрнула она ногой со страху, а тут голос за спиной, будто из воды доносится:
- Да тихо ты. Чего резвая такая стала? Вот сейчас доплывём до берега, хоть сама на своих двоих до дома и иди.
Вздрогнула Марица, ничего понять не может. А тут глянула вперёд, и точно - обхватила её рука чужая вокруг стана, а другая в воде машет, гребёт. Тут и сообразила она, что это кузнец Фарко её через реку переправляет.
Как доплыли они до берега, как вытащил он её из воды, поспешила Марица на ноги встать, да тут же вскрикнула от боли жгучей и наземь рухнула. Подтягивает Марица к себе ногу щупом раненую, а кузнец и говорит:
- Что, Синеручка, больно тебе? Это ничего, лишь бы щуп своими шипами под кожу тебе яду не впрыснул.
- А если впрыснул?
- А если впрыснул... Может и без ноги останешься, а может и жизни лишишься. Дай поглядеть.
Послушалась Марица, вытянула раненую ногу, а кузнец поглядел на то, как ступня распухла и ещё больше нахмурился.
- Не, - говорит, - темно уже, ничего толком и не видать. Пошли до дома, Синеручка, там поглядим.
- Не Синеручка я, а Марица, - обиделась было она.
- Да? А чего ладони-то до сих пор синие?
Посмотрела невольно Марица на свои руки, про горюн-цвет вспомнила, про нити, что бережно выкрасила, про станок, на котором синее полотно ткала, да не доткёт уже... Всплакнула она ещё раз, попыталась снова на ноги встать, да ничего не вышло.
- Ладно, - говорит кузнец, - с болота вынес так и до дома донесу.
Подхватил он Марицу на руки, к себе прижал, да понёс в сторону рощи. А она на руках его лежит и чего делать, не знает. Спросила только:
- А чего это ты в поздний час далече от дома ходишь?
Усмехнулся тут кузнец, да ответил:
- Сначала визг свиней в роще услыхал, потом твой на болотах.
Ничего больше Фарко не сказал, да Марица больше спрашивать не решилась. Подумалось ей, что кузнец, которого все злыднем называют, один ей на выручку пришёл. И вроде доброе дело ей сделал, а говорит, как издевается.
Как вошли они в рощу, так увидала Марица на траве куски мяса разбросанные, кости вывернутые и кишки по кустам висящие. А как узрела она копыто свиное под пеньком, так и слёз не сдержала.
- Что, - спросил кузнец, - знамо за тобой барин послал волкодавов своих?
- За мной, - всхлипнула девица.
- И чего ж ты такого натворила?
Всплакнула тут Марица, да тихо прошептала:
- Снасильничать себя не дала.
Долго молчал Фарко после слов её, так ничего не сказал, пока из рощи они не вышли. Как завидела Марица кузню, так и воскликнула:
- Нет, нельзя мне к тебе в дом! Что люди потом скажут!?
Насупился Фарко, вздохнул шумно, да ответил ей:
- Так что мне, к барину тебя отнести или сразу к космачам, а то они свининкой-то одной не наелись.
Сникла Марица, что делать не знает. Не для того Лина её честь спасала, чтобы Марица от барина к кузнецу бежала. И ведь прав он, раз барин космачей за Марицей послал, стало быть, одной смерти он ей желает. Как же тут в родительский дом, господами на ночь отнятый, возвращаться?
А Фарко уже Марицу к самой кузнице поднёс. Не успела она рта открыть, как сбыл он её с рук и на завалинку усадил, а сам дальше пошёл.
- Вот посиди тут и покумекай, что тебе дороже.
Вошёл кузнец в дом и дверь-то за собой закрыл. А Марица сидит и думает, что же ей дороже, честь али жизнь? Ведь не отведёт её Фарко посреди ночи в деревню, а сама она туда ну никак не дойдёт. Глянула тут Марица на ногу свою израненную, да вскрикнула в ужасе - совсем ступня распухла, того и гляди, лопнет. Вскочила она на здоровую ногу да прыжками к двери поскакала, помощи искать, да у двери самой так и застыла.
Ведь всякий в деревне знает, что живёт в кузнице вражной полуночник, незнать поганая, до человеческого мяса охочая. А что если не просто так кузнец Марицу с болота унёс? Что если для полуночника одного её от смерти спас, чтоб на погибель страшную обречь? Как подумала об этом Марица, так скорее прочь от двери отскакала, да не далеко, ведь на землю повалилась. Лежит она и не знает, что теперь делать: и от кузнеца ноги не унесут, и у барина пощады не выпросить. А может, правду говорила Хела, не злой Фарко, а просто обидчивый. Может, нет у него в доме никакого полуночника, и один он по наковальне каждую ночь отстукивает? А как же бычок, клещами разодранный? Ведь теми самыми клещами кузнец Марицу из болота и вытянул. А может сказки всё это, и зря Хуба-куролес напраслину на кузнеца Фарко своими россказнями наводит?
Была не была, поднялась Марица и снова к двери поскакала. Раз постучала, два, а не открывает кузнец. В третий раз стукнула, а дверь сама-то и отворилась.
- Чего стучишь? - услышала она недовольный голос кузнеца. - Сама заходи. А то скажешь потом, что я тебя в дом затащил.
- Не скажу, Фарко, никому не скажу, да и ты не говори.
Проскакала Марица на голос, а там у печи Фарко стоит, в лохани что-то варит, а запахи травяные по комнате разносятся. Пригляделась Марица, а комната как комната, ничего в ней страшного нет, и полуночник, вроде, нигде не затаился.
- Чего стоишь, ложись уже.
- Куда? - не поняла Марица.
- На кровать, куда же ещё.
Как услышала это Марица, так сердце её сразу и сжалось. Видно ошиблась она в Фарко, ничем он барина не лучше. А кузнец от печи к ней подошёл, заглянул в глаза внимательно и молвил:
- Вот что скажу тебе. Ужалил тебя щуп знатно. Видишь, как ступня распухла? Если прождёшь до утра, так вся нога до колена такой будет. Её только отсекать...
- Не надо! - воскликнула Марица и к ногам его припала, - только не отрезай!
Снова вздохнул кузнец тяжко, недовольно на Марицу глянул, да поднял её с пола и на кровать уложил:
- Вот и я думаю, что надобно волдырь на ступне вскрыть пока не поздно, и яд весь выпустить.
- Выпусти! Пожалуйста, выпусти!
- Больно будет.
- Я не буду кричать, правда.
Усмехнулся кузнец, а сам к печи пошёл лохань с огня снимать.
- Знаю я, кричишь ты знатно, на всю округу слышно. Вот и выпей сон-травы, чтоб не больно-то мучиться.
Перелил он отвар из лохани в кружку и Марице отпить дал, а сам другую лохань, с водой, к кровати принёс, а вместе с ней и нож. Как стал Фарко лезвие над лучиной прокаливать, так Марица едва кружку из рук не выронила. Смотрит она на кузнеца и слово против сказать боится. А он уже нож к ноге её подносит и горячим лезвием к нарыву больному прикладывает. Смотрит Марица, а перед глазами всё мутнеет, в голове словно тяжесть разливается. Сквозь ресницы увидала она, как кровь из под ножа во все стороны брызнула и поняла - отрезал ей ногу кузнец, чтоб полуночнику своему скормить. Так с той мыслью в забытье и провалилась.
Как открыла Марица глаза, видит, темно кругом, лишь зелёная луна в окошке сияет. Хотела она приподняться да на остатки своей ноги глянуть, да тут услышала голос из темноты:
- Лежи уже. В деревне твоей сейчас весело, не на шутку барин разгулялся. Как уедет, тогда и отвезу тебя домой.
Так с тем Марица в сон и провалилась. А как проснулась, было уж утро, а может и день в самом разгаре. Осторожно подтянула к себе Марица одеяльце, чтоб ногу обнажить, да увидала, что на месте ступня, только тряпицей вся перемотана. Обрадовалась она несказанно, что цела нога, попробовала подняться, да до того нога раненая разболелась, что снова Марица на кровать рухнула. А тут и Фарко со двора в дом зашёл:
- Ну всё, уехал барин с дикой охотой от твоей деревне к другой, дальше людей разорять будет.
- Так что же, мне вернуться домой можно?
Усмехнулся кузнец её словам:
- А ты что, уже и остаться тут не против? - да не дал он раскрасневшейся Марице с ответом найтись, сказал, - Поедем в деревню, а то родители твои, небось, заждались тебя.
Снова взял он Марицу на руки и из дома вынес. Думала она, гадала, на чём же Фарко её вести собирается, а тут видит телегу и бычка рогатого в неё запряжённого. Посадил кузнец Марицу в телегу, а сам взял бычка за верёвку и по дороге повёл.
Лежит Марица в телеге и думает: так ведь это тот самый бычок, что мужички деревенские кузнецу за ось мельничью выменяли. Живой он, никто его сердце клещами не вытягивал и о наковальню не разбивал. Ой, и дурак Хуба-куролес, ой дурак! Это ж надо такое сочинить и напраслину на человека возвести! Даже стыдно Марице стало, оттого что раньше верила она в такие россказни дикие.
- Ты прости меня, - молвила девица кузнецу, - что тогда с поляны от тебя убежала. И что цветы повыдёргивала, тоже прости. Они ведь тебе для дела нужны.
- Так ведь и тебе для дела, - отозвался Фарко.
- Кончилось моё дело, - с грустью произнесла Марица, - барские слуги порвали.
- Ничего, новое соткёшь. Будет ещё у тебя синее полотно к приданому.
Как услыхала Марица, что кузнец-бобыль ей про приданое говорит, зарделась вся. Хорошо, что он её такую не видит, а бычка вперёд тянет.
Как доехали они до деревни, попросил кузнец Марицу двор нужный указать. Едут они по большаку, Марица по сторонам оглядывается, видит, как во дворах бабы да ребятишки шныряют туда-сюда, после барского разгула порядок наводят. Да только чуть ли не из каждого двора рёв заунывный доносится. Вот и в её дворе матушка сидит и горько плачет. Как увидал она кузнеца, так вся с лица спала, словно смерть увидела.
- Забирайте дитятко своё, - сказал он ей, - уж вышел мне срок с ней нянькаться.
Как завидела матушка Марицу, так со всех ног к телеге кинулась, да давай дочь обнимать и целовать:
- Жива, Марица моя, жива! Радость-то какая! А мы уж свиные косточки думали за место тебя хоронить.
Помогла она Марице с телеги слезть, за руку придерживая в дом повела, да на полдороге опомнилась и к кузнецу обратилась:
- Благодарствую тебе, мил человек. Скажи хоть, где ты Марицу повстречал?
- На болоте нашёл. Всю ночь там пробегала, щуп себе на ногу намотала.
С тем и уехал кузнец прочь, а Марица до последнего ему вслед глядела, пока не завела её мать в дом. А там... Кавардак такой, что и ноге ступить некуда: всё в мусоре и нечистотах. Повела мать Марицу в постель укладывать, а отец с Вазулем уже по кроватям лежат и охают.
Тут и узнала Марица, как барин с гостями давеча повеселился. Как послал он космачей за Марицей, долго ещё их обратно ждал, а как вернулись они из рощи, все кровью перемазанные, увидел барин, что один кобель мордой крутит и поскуливает. Пригляделся, а космач-то раненый, будто его кто железной прутиной по морде огрел.
Догадалась Марица, что то клещи кузнечные были, да ничего матушке не сказала. А она и продолжает рассказ, говорит, что осерчал барин, ведь то его любимый кобель был, самый лучший охотник. И за то, что хворает животина, приказал он кучерам всех псарей высечь. Один под плетьми так и помер. Как звать его, никто в деревне не знает, ведь при дворе барском он жил, да всё равно будут завтра его хоронить в кургане деревенском, страдальца безвинного.
А мужички деревенские, как только космачей, кровью перемазанных, увидали, так сразу смекнули, что в роще те натворили. Вот и пошли мужички к барину испрашивать плату иль отсрочку от барщины за погубленных свиней. А он как услышит это, как разорётся, что его здесь земля и свиньи все его, а мужички сами виноваты, что космачи свиней в роще погрызли и убыток барину от того сделался. Так и приказал барин всех мужиков в деревне в назидание высечь. Вот и лежат они все по своим койкам - никто сегодня в поле не вышел. Да и что идти-то туда? Барин со своей дикой охотой зайца в поле загнал, так космачи с конями столько всходов повытоптали...
Весь день провертелась Марица в постели, места себе не находя, да дождалась, когда мать из дома выйдет и Вазуль заснёт. Сказала она слёзно отцу:
- Батюшка, повиниться перед тобой хочу. Это ведь из-за меня тебе с Вазулем и всеми остальным спины-то рассекли.
- Это с чего-то вдруг? - проохал родитель.
- Если б я от барина бегством не спасалась, не пустил бы он за мной космачей. А не побеги я в рощу, не передавили бы они там всех свиней, и вас бы не выпороли.
- Тише ты, нашла в чём виниться. Оглоеды эти мохнатые бы и без тебя свиней нашли. Не ты, а барин с охотой своей дикой виноват, вот кто. А мы что? Мы люди простые, господам нас всегда обижать можно, ведь сам король им такое право даровал, владея нами. Да, не думай, не слушай про то, чего изменить нельзя. А что от барина убежала и честь свою спасла, так тому гордиться должна. Ведь сколько девок и жёнок этой ночью перепортили... иные теперь и жить с позором таким не хотят, вон, по всем дворам воют, честь свою оплакивают. А тебя барин-то мёртвой считает. Пусть и думает так, иначе не будет тебе жизни. Ты только скажи, дочь, что кузнец-то, не обидел как тебя?
- Что ты батюшка! Это ж он меня от верной смерти из болота вытащил, да яд вместе с кровью из ноги выпустил. Уж ходить я сейчас не могу не по злобе его, а по милости. А если б он мне ногу не порезал, так померла б я в корчах.
- Эх, не про ту обиду я спрашивал, да ладно, понял я, что всё с тобой ладно. А нога заживёт скоро. И спина моя тоже.
Шли дни, сменяли их ночи, а Марица всё в постели лежала, да изредка по дому и двору ходила, ногу больную, тряпицей замотанную, еле переставляя. Ждала она, что навестит её кто из подруг, да одна лишь Хела к Марице и пришла.
- А с Дорикой-то что? - спрашивала её Марица.
- Плохо всё, - опустила глаза Хела. - Намедни мать её в сарае нашла, а она уж петлю связала, через балку перекинула - давиться собиралась. Насилу мать её из петли вытащила. Да если б одна такая Дорика была. Вон, две сестрицы, Нумика и Габика, за руки взявшись к реке пошли, так и утопились, что и не нашли их, видно течением далеко унесло. А всё оттого, что ждали они женихов своих, которым посватаны уж были, а те сказали, что не надо им товара порченого, оттого сёстры и утопиться пожелали.
- Хватайся, Синеручка.
Подняла Марица глаза зарёванные, а перед ней кузнец Фарко стоит и клещи ей под руки протягивает. Схватилась она со всей мочи и клещи не выпускает. Тут дёрнул Фарко инструмент на себя, да слишком тягучая топь, чтоб девицу так просто отпустить. Долго упирался Фарко, насилу подтянул Марицу ближе и за стан обхватил. Вот уж и ноги из болота показались, да всё сжимает одну из них щуп. Вынул кузнец из-за пояса серп, да подсёк им щуп и отрезал. Освободилась Марица от оков болотных. Смотрит на небо, а луна зелёная ядовитым светом мерцает, и нет уж солнца, укатилось за поле, лишь одно светило на небе осталось.
Еле живая стоит Марица на кочке, за Фарко схватилась и отпустить боится. А он из рук её высвободился, и к ногам её опустился. Как стал он обрубок щупа от Марицы отдирать, так вскрикнула девица от боли нестерпимой и без чувств упала.
Как открыла Марица глаза, видит, звезды в небе тёмном сияют и отчего-то холодно и мокро ей. Прислушалась, а это река плещется, и плывёт Марица на спине, да только не вниз по течению, а поперёк речки. Дёрнула она ногой со страху, а тут голос за спиной, будто из воды доносится:
- Да тихо ты. Чего резвая такая стала? Вот сейчас доплывём до берега, хоть сама на своих двоих до дома и иди.
Вздрогнула Марица, ничего понять не может. А тут глянула вперёд, и точно - обхватила её рука чужая вокруг стана, а другая в воде машет, гребёт. Тут и сообразила она, что это кузнец Фарко её через реку переправляет.
Как доплыли они до берега, как вытащил он её из воды, поспешила Марица на ноги встать, да тут же вскрикнула от боли жгучей и наземь рухнула. Подтягивает Марица к себе ногу щупом раненую, а кузнец и говорит:
- Что, Синеручка, больно тебе? Это ничего, лишь бы щуп своими шипами под кожу тебе яду не впрыснул.
- А если впрыснул?
- А если впрыснул... Может и без ноги останешься, а может и жизни лишишься. Дай поглядеть.
Послушалась Марица, вытянула раненую ногу, а кузнец поглядел на то, как ступня распухла и ещё больше нахмурился.
- Не, - говорит, - темно уже, ничего толком и не видать. Пошли до дома, Синеручка, там поглядим.
- Не Синеручка я, а Марица, - обиделась было она.
- Да? А чего ладони-то до сих пор синие?
Посмотрела невольно Марица на свои руки, про горюн-цвет вспомнила, про нити, что бережно выкрасила, про станок, на котором синее полотно ткала, да не доткёт уже... Всплакнула она ещё раз, попыталась снова на ноги встать, да ничего не вышло.
- Ладно, - говорит кузнец, - с болота вынес так и до дома донесу.
Подхватил он Марицу на руки, к себе прижал, да понёс в сторону рощи. А она на руках его лежит и чего делать, не знает. Спросила только:
- А чего это ты в поздний час далече от дома ходишь?
Усмехнулся тут кузнец, да ответил:
- Сначала визг свиней в роще услыхал, потом твой на болотах.
Ничего больше Фарко не сказал, да Марица больше спрашивать не решилась. Подумалось ей, что кузнец, которого все злыднем называют, один ей на выручку пришёл. И вроде доброе дело ей сделал, а говорит, как издевается.
Как вошли они в рощу, так увидала Марица на траве куски мяса разбросанные, кости вывернутые и кишки по кустам висящие. А как узрела она копыто свиное под пеньком, так и слёз не сдержала.
- Что, - спросил кузнец, - знамо за тобой барин послал волкодавов своих?
- За мной, - всхлипнула девица.
- И чего ж ты такого натворила?
Всплакнула тут Марица, да тихо прошептала:
- Снасильничать себя не дала.
Долго молчал Фарко после слов её, так ничего не сказал, пока из рощи они не вышли. Как завидела Марица кузню, так и воскликнула:
- Нет, нельзя мне к тебе в дом! Что люди потом скажут!?
Насупился Фарко, вздохнул шумно, да ответил ей:
- Так что мне, к барину тебя отнести или сразу к космачам, а то они свининкой-то одной не наелись.
Сникла Марица, что делать не знает. Не для того Лина её честь спасала, чтобы Марица от барина к кузнецу бежала. И ведь прав он, раз барин космачей за Марицей послал, стало быть, одной смерти он ей желает. Как же тут в родительский дом, господами на ночь отнятый, возвращаться?
А Фарко уже Марицу к самой кузнице поднёс. Не успела она рта открыть, как сбыл он её с рук и на завалинку усадил, а сам дальше пошёл.
- Вот посиди тут и покумекай, что тебе дороже.
Вошёл кузнец в дом и дверь-то за собой закрыл. А Марица сидит и думает, что же ей дороже, честь али жизнь? Ведь не отведёт её Фарко посреди ночи в деревню, а сама она туда ну никак не дойдёт. Глянула тут Марица на ногу свою израненную, да вскрикнула в ужасе - совсем ступня распухла, того и гляди, лопнет. Вскочила она на здоровую ногу да прыжками к двери поскакала, помощи искать, да у двери самой так и застыла.
Ведь всякий в деревне знает, что живёт в кузнице вражной полуночник, незнать поганая, до человеческого мяса охочая. А что если не просто так кузнец Марицу с болота унёс? Что если для полуночника одного её от смерти спас, чтоб на погибель страшную обречь? Как подумала об этом Марица, так скорее прочь от двери отскакала, да не далеко, ведь на землю повалилась. Лежит она и не знает, что теперь делать: и от кузнеца ноги не унесут, и у барина пощады не выпросить. А может, правду говорила Хела, не злой Фарко, а просто обидчивый. Может, нет у него в доме никакого полуночника, и один он по наковальне каждую ночь отстукивает? А как же бычок, клещами разодранный? Ведь теми самыми клещами кузнец Марицу из болота и вытянул. А может сказки всё это, и зря Хуба-куролес напраслину на кузнеца Фарко своими россказнями наводит?
Была не была, поднялась Марица и снова к двери поскакала. Раз постучала, два, а не открывает кузнец. В третий раз стукнула, а дверь сама-то и отворилась.
- Чего стучишь? - услышала она недовольный голос кузнеца. - Сама заходи. А то скажешь потом, что я тебя в дом затащил.
- Не скажу, Фарко, никому не скажу, да и ты не говори.
Проскакала Марица на голос, а там у печи Фарко стоит, в лохани что-то варит, а запахи травяные по комнате разносятся. Пригляделась Марица, а комната как комната, ничего в ней страшного нет, и полуночник, вроде, нигде не затаился.
- Чего стоишь, ложись уже.
- Куда? - не поняла Марица.
- На кровать, куда же ещё.
Как услышала это Марица, так сердце её сразу и сжалось. Видно ошиблась она в Фарко, ничем он барина не лучше. А кузнец от печи к ней подошёл, заглянул в глаза внимательно и молвил:
- Вот что скажу тебе. Ужалил тебя щуп знатно. Видишь, как ступня распухла? Если прождёшь до утра, так вся нога до колена такой будет. Её только отсекать...
- Не надо! - воскликнула Марица и к ногам его припала, - только не отрезай!
Снова вздохнул кузнец тяжко, недовольно на Марицу глянул, да поднял её с пола и на кровать уложил:
- Вот и я думаю, что надобно волдырь на ступне вскрыть пока не поздно, и яд весь выпустить.
- Выпусти! Пожалуйста, выпусти!
- Больно будет.
- Я не буду кричать, правда.
Усмехнулся кузнец, а сам к печи пошёл лохань с огня снимать.
- Знаю я, кричишь ты знатно, на всю округу слышно. Вот и выпей сон-травы, чтоб не больно-то мучиться.
Перелил он отвар из лохани в кружку и Марице отпить дал, а сам другую лохань, с водой, к кровати принёс, а вместе с ней и нож. Как стал Фарко лезвие над лучиной прокаливать, так Марица едва кружку из рук не выронила. Смотрит она на кузнеца и слово против сказать боится. А он уже нож к ноге её подносит и горячим лезвием к нарыву больному прикладывает. Смотрит Марица, а перед глазами всё мутнеет, в голове словно тяжесть разливается. Сквозь ресницы увидала она, как кровь из под ножа во все стороны брызнула и поняла - отрезал ей ногу кузнец, чтоб полуночнику своему скормить. Так с той мыслью в забытье и провалилась.
Как открыла Марица глаза, видит, темно кругом, лишь зелёная луна в окошке сияет. Хотела она приподняться да на остатки своей ноги глянуть, да тут услышала голос из темноты:
- Лежи уже. В деревне твоей сейчас весело, не на шутку барин разгулялся. Как уедет, тогда и отвезу тебя домой.
Так с тем Марица в сон и провалилась. А как проснулась, было уж утро, а может и день в самом разгаре. Осторожно подтянула к себе Марица одеяльце, чтоб ногу обнажить, да увидала, что на месте ступня, только тряпицей вся перемотана. Обрадовалась она несказанно, что цела нога, попробовала подняться, да до того нога раненая разболелась, что снова Марица на кровать рухнула. А тут и Фарко со двора в дом зашёл:
- Ну всё, уехал барин с дикой охотой от твоей деревне к другой, дальше людей разорять будет.
- Так что же, мне вернуться домой можно?
Усмехнулся кузнец её словам:
- А ты что, уже и остаться тут не против? - да не дал он раскрасневшейся Марице с ответом найтись, сказал, - Поедем в деревню, а то родители твои, небось, заждались тебя.
Снова взял он Марицу на руки и из дома вынес. Думала она, гадала, на чём же Фарко её вести собирается, а тут видит телегу и бычка рогатого в неё запряжённого. Посадил кузнец Марицу в телегу, а сам взял бычка за верёвку и по дороге повёл.
Лежит Марица в телеге и думает: так ведь это тот самый бычок, что мужички деревенские кузнецу за ось мельничью выменяли. Живой он, никто его сердце клещами не вытягивал и о наковальню не разбивал. Ой, и дурак Хуба-куролес, ой дурак! Это ж надо такое сочинить и напраслину на человека возвести! Даже стыдно Марице стало, оттого что раньше верила она в такие россказни дикие.
- Ты прости меня, - молвила девица кузнецу, - что тогда с поляны от тебя убежала. И что цветы повыдёргивала, тоже прости. Они ведь тебе для дела нужны.
- Так ведь и тебе для дела, - отозвался Фарко.
- Кончилось моё дело, - с грустью произнесла Марица, - барские слуги порвали.
- Ничего, новое соткёшь. Будет ещё у тебя синее полотно к приданому.
Как услыхала Марица, что кузнец-бобыль ей про приданое говорит, зарделась вся. Хорошо, что он её такую не видит, а бычка вперёд тянет.
Как доехали они до деревни, попросил кузнец Марицу двор нужный указать. Едут они по большаку, Марица по сторонам оглядывается, видит, как во дворах бабы да ребятишки шныряют туда-сюда, после барского разгула порядок наводят. Да только чуть ли не из каждого двора рёв заунывный доносится. Вот и в её дворе матушка сидит и горько плачет. Как увидал она кузнеца, так вся с лица спала, словно смерть увидела.
- Забирайте дитятко своё, - сказал он ей, - уж вышел мне срок с ней нянькаться.
Как завидела матушка Марицу, так со всех ног к телеге кинулась, да давай дочь обнимать и целовать:
- Жива, Марица моя, жива! Радость-то какая! А мы уж свиные косточки думали за место тебя хоронить.
Помогла она Марице с телеги слезть, за руку придерживая в дом повела, да на полдороге опомнилась и к кузнецу обратилась:
- Благодарствую тебе, мил человек. Скажи хоть, где ты Марицу повстречал?
- На болоте нашёл. Всю ночь там пробегала, щуп себе на ногу намотала.
С тем и уехал кузнец прочь, а Марица до последнего ему вслед глядела, пока не завела её мать в дом. А там... Кавардак такой, что и ноге ступить некуда: всё в мусоре и нечистотах. Повела мать Марицу в постель укладывать, а отец с Вазулем уже по кроватям лежат и охают.
Тут и узнала Марица, как барин с гостями давеча повеселился. Как послал он космачей за Марицей, долго ещё их обратно ждал, а как вернулись они из рощи, все кровью перемазанные, увидел барин, что один кобель мордой крутит и поскуливает. Пригляделся, а космач-то раненый, будто его кто железной прутиной по морде огрел.
Догадалась Марица, что то клещи кузнечные были, да ничего матушке не сказала. А она и продолжает рассказ, говорит, что осерчал барин, ведь то его любимый кобель был, самый лучший охотник. И за то, что хворает животина, приказал он кучерам всех псарей высечь. Один под плетьми так и помер. Как звать его, никто в деревне не знает, ведь при дворе барском он жил, да всё равно будут завтра его хоронить в кургане деревенском, страдальца безвинного.
А мужички деревенские, как только космачей, кровью перемазанных, увидали, так сразу смекнули, что в роще те натворили. Вот и пошли мужички к барину испрашивать плату иль отсрочку от барщины за погубленных свиней. А он как услышит это, как разорётся, что его здесь земля и свиньи все его, а мужички сами виноваты, что космачи свиней в роще погрызли и убыток барину от того сделался. Так и приказал барин всех мужиков в деревне в назидание высечь. Вот и лежат они все по своим койкам - никто сегодня в поле не вышел. Да и что идти-то туда? Барин со своей дикой охотой зайца в поле загнал, так космачи с конями столько всходов повытоптали...
Весь день провертелась Марица в постели, места себе не находя, да дождалась, когда мать из дома выйдет и Вазуль заснёт. Сказала она слёзно отцу:
- Батюшка, повиниться перед тобой хочу. Это ведь из-за меня тебе с Вазулем и всеми остальным спины-то рассекли.
- Это с чего-то вдруг? - проохал родитель.
- Если б я от барина бегством не спасалась, не пустил бы он за мной космачей. А не побеги я в рощу, не передавили бы они там всех свиней, и вас бы не выпороли.
- Тише ты, нашла в чём виниться. Оглоеды эти мохнатые бы и без тебя свиней нашли. Не ты, а барин с охотой своей дикой виноват, вот кто. А мы что? Мы люди простые, господам нас всегда обижать можно, ведь сам король им такое право даровал, владея нами. Да, не думай, не слушай про то, чего изменить нельзя. А что от барина убежала и честь свою спасла, так тому гордиться должна. Ведь сколько девок и жёнок этой ночью перепортили... иные теперь и жить с позором таким не хотят, вон, по всем дворам воют, честь свою оплакивают. А тебя барин-то мёртвой считает. Пусть и думает так, иначе не будет тебе жизни. Ты только скажи, дочь, что кузнец-то, не обидел как тебя?
- Что ты батюшка! Это ж он меня от верной смерти из болота вытащил, да яд вместе с кровью из ноги выпустил. Уж ходить я сейчас не могу не по злобе его, а по милости. А если б он мне ногу не порезал, так померла б я в корчах.
- Эх, не про ту обиду я спрашивал, да ладно, понял я, что всё с тобой ладно. А нога заживёт скоро. И спина моя тоже.
Шли дни, сменяли их ночи, а Марица всё в постели лежала, да изредка по дому и двору ходила, ногу больную, тряпицей замотанную, еле переставляя. Ждала она, что навестит её кто из подруг, да одна лишь Хела к Марице и пришла.
- А с Дорикой-то что? - спрашивала её Марица.
- Плохо всё, - опустила глаза Хела. - Намедни мать её в сарае нашла, а она уж петлю связала, через балку перекинула - давиться собиралась. Насилу мать её из петли вытащила. Да если б одна такая Дорика была. Вон, две сестрицы, Нумика и Габика, за руки взявшись к реке пошли, так и утопились, что и не нашли их, видно течением далеко унесло. А всё оттого, что ждали они женихов своих, которым посватаны уж были, а те сказали, что не надо им товара порченого, оттого сёстры и утопиться пожелали.
