Вот тогда староста Жольт и собрал всех на сход и сказал, что жить надобно дальше, как всегда и жили, и про дикую охоту не вспоминать более, будто и не было её вовсе. Кто просватан был, тех в жены и брать, как сговорено было.
- А Яцинт ко мне сватов заслать не успел, - вздохнула Марица. - И теперь не шлёт отчего-то. Может оттого, что больна я? А если так, то что же он о здоровье моём не справится у матушки? Уж она бы мне сказала, если б приходил он.
Так слово за слово, мысль за мыслью, и испугалась Марица, что покинул её Яцинт и знаться больше не желает. Да за что ей такое? Провинилась она перед ним чем-то? Уж чиста её честь, всем в деревне известно, что сбежала она с барского пира. А может, прознал Яцинт, что нога у неё больная, и испугался, что Марица калекой сделалась и потому теперь в жёны её брать не желает?
Так день ото дня изводила она себя мыслями об Яцинте и молчании его. Еле дождалась Марица срока, когда нога малость поджила. Первым делом пошла она на мельницу вроде как по делу, а вроде как и в надежде Яцинта невзначай повстречать. Идёт Марица по большаку, а за ней ребятишки бегут и кричат:
- Марица-болотница, расскажи, как полуночника в кузне видела, да с кромешниками на болоте зналась.
Бегут за ней да дразнятся и смеются. Еле отогнала Марица от себя проказников, а как до мельницы дошла, так сразу Яцинта и увидала. Смотрит он на неё растерянно, ничего сказать не может, так Марица сама первой к нему подошла.
- Что ж ты, Яцинт, говорил, что слово своё всегда держишь, а про меня позабыл вовсе.
Устыдился тут парень, голову опустил, да пробурчал:
- Так время ли, болезная ты была.
- Болезная, да на ногу, а не на оба уха. Хоть бы словечко от тебя услышать, да и того не случилось.
- Так ведь, - замялся Яцинт, - люди сказывают, что на болотах ты кузнеца повстречала.
- Повстречала.
- И что ногу он твою излечил в обмен на обещание.
- Какое такое обещание? - удивилась Марица.
- Всякую ночь на болота ходить и кромешников во тьме выкликивать да в кузню зазывать, а всякого странника перехожего щупу в жертву заманивать, чтоб скормить ему душу чужую, тогда-то только он тебе твою и вернёт.
Как услышала это Марица, так и сказала:
- Дурак ты, Яцинт. Как и Хуба. Оба вы дурни, раз в такие сказки верите. Нет никакого полуночника. И кромешников тоже нет. Выдумки всё это для малых детушек. Уж в годы твои бы ума понабраться стоит...
И развернулась Марица, да спешным шагом, на какой способна была, домой засеменила. Идёт она и слёзы еле сдерживает, до того на Яцинта обиделась и обозлилась. Ведь обманул он её. Сам в жены обещал взять, чтоб не плакала никогда больше, а сам... Напраслину на неё такую возвёл, без вины виноватой сделал. А ведь когда-то даже поцеловал! Да как же так? Поцеловал, в сердце томление зажёг, а сам жениться передумал?!
Как дошла Марица до дома, так на кровать кинулась, лицом в подушку уткнулась и изревелась вся. День плакала, другой, а на третий, как вернулся отец с поля, подошёл он к ней неспешно, за спину больную хватаясь, да сказал:
- Ну хватит уж. На сыне мельника свет клином сошелся что ль? Будет у тебя ещё жених, да не один. И получше его будут.
- Не будут, - хлюпала она носом. - Я теперь Марица-болотница, за чужими душами охотница. Уж лучше бы не спасал меня кузнец, лучше б утонула я в топи...
Осерчал тут отец от слов таких:
- Ишь, чего удумала! На болоте её кинуть! Уж не яд ли тебе щупов в голову ударил? Вон, сестрица твоя двоюродная в петлю лезть хотела оттого, что поругана, а ты в болото хочешь потому как честь свою сохранила? Марица-болотница... Ребятишки несмышлёные подразнят и забудут, а женихи сватов всё равно пришлют. Вон староста Жольт сказал, чтоб все сговоренные свадьбы сим летом сыграли. А внук-то его младший так ни к кому посвататься не успел, как знал... И к кому он сватов пришлёт, если во всей деревни из девиц на выданье одна ты и Хела чисты остались? К хелиной бабке даже сам староста не сунется. Знамо теперь, к нам его сваты приедут.
- Они в другие деревни поедут, где барин ещё не был, к невестам тамошним присматриваться.
- Может, и поедут, - признал отец. - А в нашей деревне ты самая видная невеста и есть.
Уж день прошёл, другой и точно - пожаловали к марицину двору сваты. Да не от внука старосты-то, а от Яцинта.
Мать у печки бегает, стол гостям накрывает, да приговаривает:
- Марица у нас рукодельница знатная. Пока с ногой, болезная, дома сидела, столько перепряла да переткала. Знатное за ней приданое будет.
Уж сколько бы матушка дочь не нахваливала, сколько бы мельник с женой полотнами и тканями не восторгались, а, как обещал, спросил батюшка Марицу:
- Что, дочь, пойдёшь ли за Яцинта?
- Не пойду, - тут же ответила она, - болезная я для него сильно.
Так со словами этими встала она из-за стола и похромала прочь от гостей.
Ох и кричала матушка, когда сваты из дома спешно ушли, что неблагодарную дочь вырастила. А отец сказал:
- Помню, обещал я тебе, что дам по сердцу жениха выбрать. Так чем Яцинт плох был? Вазуль мне сказывал, что до дома он тебя провожал, а ты и рада тому была.
Надулась Марица после материнской брани, да отцу хмуро сказывает:
- Пока в болоте не искупалась, рада была, а теперь нет.
- Это отчего же так?
И рассказала Марица отцу, как обидел её Яцинт словом.
- А ты его, стало быть, в отместку тоже? - вопросил отец. - Ой, дочь... хоть и знатная ты не по годам пряха и ткачиха, да ума всё-таки не нажила ещё. Из-за глупости такой и сватам отказывать?
- Обидел он меня сильно, батюшка.
- Обидел? Сглупил он, да хоть вовремя опомнился. А ты вот ещё больше дел наворотила. Э-эх, такого парня отвергла, глупая ты...
Хотела Марица на отца обидеться за слова такие, да разве можно на родителя сердиться и не слушаться его? Вот если б батюшка как многие её мнения спрашивать не стал и сговорил её за Яцинта, тогда бы пошла Марица за него, никуда бы не делась - родительской воле всегда покорным надо быть. А так батюшка сам ей решать судьбу свою дал. Вот только что же она руками своими, языком своим бескостным натворила? От обиды всё дурной, от обиды! Ой, и глупость натворила страшную... Ведь обещал её Яцинт любить и не обижать никогда, вот и любил бы - была б тогда Марица самой счастливой из жёнок во всей деревне. Ведь скольких девиц родители и не спрашивают ни о чём вовсе - отдают в семью мужа с концами, а бьёт ли он её, или куском хлеба её и детишек их попрекает - им то и знать неинтересно. А тут батюшка волю дал, так испоганила себе жизнь Марица, что и не исправить уже ничего. Да ещё бабушка говаривала ей:
- Вот для чего родители над детьми поставлены - чтобы по малолетству своему делов не наворотили.
В тоске горькой проходили дни. Хоть и прав оказался батюшка, потянулись к их двору сваты, да только всё не те. Теперь не Марица, сами батюшка с матушкой им отказывали. Один жених ленивым слывёт, у другого ртов в доме много, что жить тесно будет, а у кого пьяницы в роду - знамо и сам такой же будет и прогуляет всё добро нажитое. Разве дочери в мужья непутёвого парня пожелаешь?
А Марице и смотреть на сватов с женихами не хотелось. Не их она ждала, другого увидеть надеялась. Да только не воротится Яцинт, хоть всю жизнь его прожди. А тут услышала Марица от соседей, что мельник в соседнюю деревню поехал. Знамо для чего - невесту Яцинту присматривать. Совсем приуныла Марица, что белый свет стал не мил и вся работа из рук валится. Осерчала на неё мать:
- Вот, совсем обленилась, что и помощи от тебя никакой. Коровник толком не вычистила, зерна от камушков плохо перебрала, вон, каша вся на зубах хрустит. И точно, кому такая хозяйка в доме нужна? Никто тебя, дурную и безрукую, замуж не возьмёт, так и будешь всю жизнь на отцовской шее сидеть, а потом на братовой...
Долго бы ещё матушка Марицу распекала, да тут постучалась в окно соседка, да сказала запыхавшись, что торговец в деревню приехал. Заохала тут мать, забегала по дому:
- А у меня ж тесто вот-вот подойдет, скоро в печь сажать надо! А ещё зерна перебрать!.. А ещё... - как кончила она метаться, так на Марицу грозно поглядела и сказала, - Вот что, сама к торговцу пойдёшь, иглы да пряный порошок прикупишь.
Со словами этими выбежала она из дома, а куда, Марица и разглядеть не успела. Вернулась мать с тряпицей в земле перемазанной, развернула её, а там три гиняка медяных. Протянула она монеты Марице, да грозно так сказала:
- Смотри, чтоб иглы с порошком принесла, а на глупости другие и смотреть не смей.
Ох и бежала Марица со всех ног к торговцу, боялась не поспеть. Вдруг кто другой иглы и порошок пряный вперёд неё раскупит? А если и не привёз торговец того, так уж лучше домой без игл и порошка и вовсе не возвращаться.
Как добежала Марица да окраины деревни, где телега торговца остановилась, так увидала, что обступили её со всех сторон девки и жёнки, что не протолкнуться. По счастью, привёз торговец в деревню и иглы и порошок пряный в количестве немалом, что и Марице хватило.
- А что ты, красавица, колечек али серёжек посмотреть не хочешь? - спрашивал торговец.
- Матушка не велела, - ответила ему Марица, а сама на девок смотрит, что серёжки наперебой перемеряют, и вздыхает.
- Да присмотрись ты, товар у меня знатный, добрая прибавка к твоему приданому будет.
- А чего ей приданое? - скривились девки, да на Марицу злобно зыркнули. - Её и голодранкой в жёны возьмут. Вон, всей деревне горе, а она одна целёхонька.
Хотела Марица уже скорее от телеги домой бежать, пока не загнобили её, да тут бабы на девок прикрикнули:
- Ишь, чем попрекать нашли, лахудры! Сами-то чего за господским столом рассиживали, не шелохнулись? Вон бы, самим на болото бежать, честь спасать, а вы, значит, на яства барские польстились.
Пристыдились девки, головы опустили, а иные и всплакнули вовсе, о дне том страшном припомнив.
А бабы уж о сказанном и позабыли, у торговца кружки всякие да лохани испрашивают да перебирают:
- Да, хороша посудина, не то, что у кузнеца здешнего. У него всяк штуковина с синеватым отливом по металлу-то. Знамо, волшба какая, уж и страшно из такой кружки пить, вдруг порча какая в ней с водой в тебя изольётся или болезнь.
- А чего за кузнец у вас такой? - полюбопытствовал торговец.
- Фарко звать его. Уж и не знаем кто он такой. К нам не ходит, зато с незнатью вражной знается, полуночника каждую ночь в кузню кликает.
Выслушал торговец бабьи сплетни, да вздохнул тяжко:
- Эх, от жизни такой и с полуночником можно задружиться.
- Это какой такой-то? Знаешь ты кузнеца что ли?
- Знавал раньше, когда он в деревне другой жил, что во владениях господина Эктора. Ох, и натерпелся он тогда, ох, как жизнь его искорёжила.
А бабы с девками уже рты пораскрывали, да давай с торговца рассказ про Фарко тянуть, любопытно ж всем. И Марица не удержалась, хоть и было ей боязно к матушке с покупкой опоздать, а ведь всё интересно про спасителя своего что новое узнать.
- Когда был он мальчонкой, - сказывал торговец, - прознал барин его, что искусен Фарко в резьбе всякой по дереву. То ложку с узором немыслимым вырежет, то наличник зверями и птицами резными украсит. Так понравились барину его художества, что решил он отдать Фарко в обучение мастеру городскому, столичному. Да только к чему барину узоры на дереве, дом-то у него каменный. Вот и решил он, пусть Фарко у кузнеца учится, а как освоит кузнечную премудрость, пусть скуёт ему узорчатые ворота вокруг всего его поместья. Что поделать, отняли дворовые слуги Фарко от семьи и в город, в столицу, значит, свезли. Ой, как мать его убивалась и плакала, как отец досадовал. Ведь был Фарко старшим да единственным сыном в семье, а тут раз, и не стало его, и когда вернётся, неизвестно уж. Время в учении долго тянулось, а как стал Фарко кузнецом и домой воротился, так никого в нём и не застал. Сестёр барин продал в горничные господам разным, отца другому помещику в карты проиграл. А мать, стало быть, одна жила, да не долго - померла с горя в одиночестве. Вот так и остался Фарко один хозяйничать в отчем доме. Под кузню его перестроил, работать начал. А барин исправно ему работу-то подкидывал, уж очень ему ворота узорчатые не терпелось вокруг поместья поставить. И день, и ночь как проклятущий ковал Фарко в кузне своей прутья да загибал их фигуристо, лишь бы барин рад был. Пока трудился Фарко над барским заказом, подумал, что надобно ему в дом и хозяйку привести, жениться, значит, вздумал. А ведь какую красавицу себе приглядел, такую рукодельницу... Уж сколько парней за ней ходило да возле отчего дома околачивалось, чтоб хоть глазком на неё лишний раз взглянуть. А она и носа за порог не казала и невзначай у окошка не прохаживалась, отец строгий не велел, берёг её. А как Фарко к ней посватался, отец так сразу и согласен был дочь за него отдать, все ведь в деревне знают, что кузнец работящий, к браге не пристрастившийся. Да когда ему бражничать, если и барский наказ с воротами нужно успеть сделать и деревенским всяко разное выковать. В общем, настал день свадьбы, вся деревня гуляла и за молодых радовалась, да только кончилось веселье, когда в деревню экипаж господский пожаловал. Желал барин, значит, чтоб невесту тотчас же к нему в поместье свезли, потому как он над деревней хозяин, а значит, всякую жёнку прежде мужа сам испытать должен - так уж по бесстыжему его разумению во всех его деревнях заведено было. Фарко воспротивился, да только слуги его не спрашивали, оттолкнули, невесту в экипаж посадили, да к барину повезли. А Фарко руки опускать не стал, сыскал коня и следом поскакал. Как добрался он до поместья, так увидал, как невесту его в дом заводят, и к ней кинулся. Пытались его слуги прогнать, да куда там. А барин возню услышал и приказал кузнеца тоже в дом пустить, да только не для того чтоб его выслушать и с невестой обратно с миром отпустить. Барин-то... ох, изверг... над невестой надругался прямо на глазах у Фарко, пока его слуги по рукам и ногам держали, а после приказал его за ослушание кнутом бить и в темницу на хлеб и воду посадить.
Тут от истории такой бабы заохали, девки всплакнули, о своём позоре вспомнив, а Марица глазами захлопала, поняла теперь, откуда у кузнеца на спине шрамы такие страшные.
А торговец-то рассказ свой дальше продолжает:
- С месяц продержал барин Фарко в темнице, а потом на свет белый его, измождённого и тощего, отпустил, да наказал за месяц простой в работе наверстать, а не то и вовсе насмерть плетьми забить грозился. Вернулся Фарко в деревню, а там в доме жена его ждёт... иль невеста ещё пока, тут уж и не разберёшь. Что поделать, обоим им от барина досталось, а жить то с этим как-то дальше надо. Уж выхаживала она Фарко, день и ночь от него с отварами и повязками не отходила, лишь бы язвы гнойные на спине залечить. В общем, прошло время, нормально они зажили, как все люди. Да вот только иной раз видно было, саднила в душе у кузнеца мысль, что не одному ему жена его, красавица, принадлежит. Уж год прошёл, не вспоминал про неё барин, да вот барыня вдруг заинтересовалась. Пожелала она себе, значит, прислужницу нанять из деревенских. Вот жена Фарко и приглянулась ей. Кузнец, знамо дело, против был, да кто бы его спрашивал. Одно хорошо, что барыня отчего-то не с барином под одной крышей жила, а в отдельном доме, как на выселках.
- А Яцинт ко мне сватов заслать не успел, - вздохнула Марица. - И теперь не шлёт отчего-то. Может оттого, что больна я? А если так, то что же он о здоровье моём не справится у матушки? Уж она бы мне сказала, если б приходил он.
Так слово за слово, мысль за мыслью, и испугалась Марица, что покинул её Яцинт и знаться больше не желает. Да за что ей такое? Провинилась она перед ним чем-то? Уж чиста её честь, всем в деревне известно, что сбежала она с барского пира. А может, прознал Яцинт, что нога у неё больная, и испугался, что Марица калекой сделалась и потому теперь в жёны её брать не желает?
Так день ото дня изводила она себя мыслями об Яцинте и молчании его. Еле дождалась Марица срока, когда нога малость поджила. Первым делом пошла она на мельницу вроде как по делу, а вроде как и в надежде Яцинта невзначай повстречать. Идёт Марица по большаку, а за ней ребятишки бегут и кричат:
- Марица-болотница, расскажи, как полуночника в кузне видела, да с кромешниками на болоте зналась.
Бегут за ней да дразнятся и смеются. Еле отогнала Марица от себя проказников, а как до мельницы дошла, так сразу Яцинта и увидала. Смотрит он на неё растерянно, ничего сказать не может, так Марица сама первой к нему подошла.
- Что ж ты, Яцинт, говорил, что слово своё всегда держишь, а про меня позабыл вовсе.
Устыдился тут парень, голову опустил, да пробурчал:
- Так время ли, болезная ты была.
- Болезная, да на ногу, а не на оба уха. Хоть бы словечко от тебя услышать, да и того не случилось.
- Так ведь, - замялся Яцинт, - люди сказывают, что на болотах ты кузнеца повстречала.
- Повстречала.
- И что ногу он твою излечил в обмен на обещание.
- Какое такое обещание? - удивилась Марица.
- Всякую ночь на болота ходить и кромешников во тьме выкликивать да в кузню зазывать, а всякого странника перехожего щупу в жертву заманивать, чтоб скормить ему душу чужую, тогда-то только он тебе твою и вернёт.
Как услышала это Марица, так и сказала:
- Дурак ты, Яцинт. Как и Хуба. Оба вы дурни, раз в такие сказки верите. Нет никакого полуночника. И кромешников тоже нет. Выдумки всё это для малых детушек. Уж в годы твои бы ума понабраться стоит...
И развернулась Марица, да спешным шагом, на какой способна была, домой засеменила. Идёт она и слёзы еле сдерживает, до того на Яцинта обиделась и обозлилась. Ведь обманул он её. Сам в жены обещал взять, чтоб не плакала никогда больше, а сам... Напраслину на неё такую возвёл, без вины виноватой сделал. А ведь когда-то даже поцеловал! Да как же так? Поцеловал, в сердце томление зажёг, а сам жениться передумал?!
Как дошла Марица до дома, так на кровать кинулась, лицом в подушку уткнулась и изревелась вся. День плакала, другой, а на третий, как вернулся отец с поля, подошёл он к ней неспешно, за спину больную хватаясь, да сказал:
- Ну хватит уж. На сыне мельника свет клином сошелся что ль? Будет у тебя ещё жених, да не один. И получше его будут.
- Не будут, - хлюпала она носом. - Я теперь Марица-болотница, за чужими душами охотница. Уж лучше бы не спасал меня кузнец, лучше б утонула я в топи...
Осерчал тут отец от слов таких:
- Ишь, чего удумала! На болоте её кинуть! Уж не яд ли тебе щупов в голову ударил? Вон, сестрица твоя двоюродная в петлю лезть хотела оттого, что поругана, а ты в болото хочешь потому как честь свою сохранила? Марица-болотница... Ребятишки несмышлёные подразнят и забудут, а женихи сватов всё равно пришлют. Вон староста Жольт сказал, чтоб все сговоренные свадьбы сим летом сыграли. А внук-то его младший так ни к кому посвататься не успел, как знал... И к кому он сватов пришлёт, если во всей деревни из девиц на выданье одна ты и Хела чисты остались? К хелиной бабке даже сам староста не сунется. Знамо теперь, к нам его сваты приедут.
- Они в другие деревни поедут, где барин ещё не был, к невестам тамошним присматриваться.
- Может, и поедут, - признал отец. - А в нашей деревне ты самая видная невеста и есть.
Уж день прошёл, другой и точно - пожаловали к марицину двору сваты. Да не от внука старосты-то, а от Яцинта.
Мать у печки бегает, стол гостям накрывает, да приговаривает:
- Марица у нас рукодельница знатная. Пока с ногой, болезная, дома сидела, столько перепряла да переткала. Знатное за ней приданое будет.
Уж сколько бы матушка дочь не нахваливала, сколько бы мельник с женой полотнами и тканями не восторгались, а, как обещал, спросил батюшка Марицу:
- Что, дочь, пойдёшь ли за Яцинта?
- Не пойду, - тут же ответила она, - болезная я для него сильно.
Так со словами этими встала она из-за стола и похромала прочь от гостей.
Ох и кричала матушка, когда сваты из дома спешно ушли, что неблагодарную дочь вырастила. А отец сказал:
- Помню, обещал я тебе, что дам по сердцу жениха выбрать. Так чем Яцинт плох был? Вазуль мне сказывал, что до дома он тебя провожал, а ты и рада тому была.
Надулась Марица после материнской брани, да отцу хмуро сказывает:
- Пока в болоте не искупалась, рада была, а теперь нет.
- Это отчего же так?
И рассказала Марица отцу, как обидел её Яцинт словом.
- А ты его, стало быть, в отместку тоже? - вопросил отец. - Ой, дочь... хоть и знатная ты не по годам пряха и ткачиха, да ума всё-таки не нажила ещё. Из-за глупости такой и сватам отказывать?
- Обидел он меня сильно, батюшка.
- Обидел? Сглупил он, да хоть вовремя опомнился. А ты вот ещё больше дел наворотила. Э-эх, такого парня отвергла, глупая ты...
Хотела Марица на отца обидеться за слова такие, да разве можно на родителя сердиться и не слушаться его? Вот если б батюшка как многие её мнения спрашивать не стал и сговорил её за Яцинта, тогда бы пошла Марица за него, никуда бы не делась - родительской воле всегда покорным надо быть. А так батюшка сам ей решать судьбу свою дал. Вот только что же она руками своими, языком своим бескостным натворила? От обиды всё дурной, от обиды! Ой, и глупость натворила страшную... Ведь обещал её Яцинт любить и не обижать никогда, вот и любил бы - была б тогда Марица самой счастливой из жёнок во всей деревне. Ведь скольких девиц родители и не спрашивают ни о чём вовсе - отдают в семью мужа с концами, а бьёт ли он её, или куском хлеба её и детишек их попрекает - им то и знать неинтересно. А тут батюшка волю дал, так испоганила себе жизнь Марица, что и не исправить уже ничего. Да ещё бабушка говаривала ей:
- Вот для чего родители над детьми поставлены - чтобы по малолетству своему делов не наворотили.
В тоске горькой проходили дни. Хоть и прав оказался батюшка, потянулись к их двору сваты, да только всё не те. Теперь не Марица, сами батюшка с матушкой им отказывали. Один жених ленивым слывёт, у другого ртов в доме много, что жить тесно будет, а у кого пьяницы в роду - знамо и сам такой же будет и прогуляет всё добро нажитое. Разве дочери в мужья непутёвого парня пожелаешь?
А Марице и смотреть на сватов с женихами не хотелось. Не их она ждала, другого увидеть надеялась. Да только не воротится Яцинт, хоть всю жизнь его прожди. А тут услышала Марица от соседей, что мельник в соседнюю деревню поехал. Знамо для чего - невесту Яцинту присматривать. Совсем приуныла Марица, что белый свет стал не мил и вся работа из рук валится. Осерчала на неё мать:
- Вот, совсем обленилась, что и помощи от тебя никакой. Коровник толком не вычистила, зерна от камушков плохо перебрала, вон, каша вся на зубах хрустит. И точно, кому такая хозяйка в доме нужна? Никто тебя, дурную и безрукую, замуж не возьмёт, так и будешь всю жизнь на отцовской шее сидеть, а потом на братовой...
Долго бы ещё матушка Марицу распекала, да тут постучалась в окно соседка, да сказала запыхавшись, что торговец в деревню приехал. Заохала тут мать, забегала по дому:
- А у меня ж тесто вот-вот подойдет, скоро в печь сажать надо! А ещё зерна перебрать!.. А ещё... - как кончила она метаться, так на Марицу грозно поглядела и сказала, - Вот что, сама к торговцу пойдёшь, иглы да пряный порошок прикупишь.
Со словами этими выбежала она из дома, а куда, Марица и разглядеть не успела. Вернулась мать с тряпицей в земле перемазанной, развернула её, а там три гиняка медяных. Протянула она монеты Марице, да грозно так сказала:
- Смотри, чтоб иглы с порошком принесла, а на глупости другие и смотреть не смей.
Ох и бежала Марица со всех ног к торговцу, боялась не поспеть. Вдруг кто другой иглы и порошок пряный вперёд неё раскупит? А если и не привёз торговец того, так уж лучше домой без игл и порошка и вовсе не возвращаться.
Как добежала Марица да окраины деревни, где телега торговца остановилась, так увидала, что обступили её со всех сторон девки и жёнки, что не протолкнуться. По счастью, привёз торговец в деревню и иглы и порошок пряный в количестве немалом, что и Марице хватило.
- А что ты, красавица, колечек али серёжек посмотреть не хочешь? - спрашивал торговец.
- Матушка не велела, - ответила ему Марица, а сама на девок смотрит, что серёжки наперебой перемеряют, и вздыхает.
- Да присмотрись ты, товар у меня знатный, добрая прибавка к твоему приданому будет.
- А чего ей приданое? - скривились девки, да на Марицу злобно зыркнули. - Её и голодранкой в жёны возьмут. Вон, всей деревне горе, а она одна целёхонька.
Хотела Марица уже скорее от телеги домой бежать, пока не загнобили её, да тут бабы на девок прикрикнули:
- Ишь, чем попрекать нашли, лахудры! Сами-то чего за господским столом рассиживали, не шелохнулись? Вон бы, самим на болото бежать, честь спасать, а вы, значит, на яства барские польстились.
Пристыдились девки, головы опустили, а иные и всплакнули вовсе, о дне том страшном припомнив.
А бабы уж о сказанном и позабыли, у торговца кружки всякие да лохани испрашивают да перебирают:
- Да, хороша посудина, не то, что у кузнеца здешнего. У него всяк штуковина с синеватым отливом по металлу-то. Знамо, волшба какая, уж и страшно из такой кружки пить, вдруг порча какая в ней с водой в тебя изольётся или болезнь.
- А чего за кузнец у вас такой? - полюбопытствовал торговец.
- Фарко звать его. Уж и не знаем кто он такой. К нам не ходит, зато с незнатью вражной знается, полуночника каждую ночь в кузню кликает.
Выслушал торговец бабьи сплетни, да вздохнул тяжко:
- Эх, от жизни такой и с полуночником можно задружиться.
- Это какой такой-то? Знаешь ты кузнеца что ли?
- Знавал раньше, когда он в деревне другой жил, что во владениях господина Эктора. Ох, и натерпелся он тогда, ох, как жизнь его искорёжила.
А бабы с девками уже рты пораскрывали, да давай с торговца рассказ про Фарко тянуть, любопытно ж всем. И Марица не удержалась, хоть и было ей боязно к матушке с покупкой опоздать, а ведь всё интересно про спасителя своего что новое узнать.
- Когда был он мальчонкой, - сказывал торговец, - прознал барин его, что искусен Фарко в резьбе всякой по дереву. То ложку с узором немыслимым вырежет, то наличник зверями и птицами резными украсит. Так понравились барину его художества, что решил он отдать Фарко в обучение мастеру городскому, столичному. Да только к чему барину узоры на дереве, дом-то у него каменный. Вот и решил он, пусть Фарко у кузнеца учится, а как освоит кузнечную премудрость, пусть скуёт ему узорчатые ворота вокруг всего его поместья. Что поделать, отняли дворовые слуги Фарко от семьи и в город, в столицу, значит, свезли. Ой, как мать его убивалась и плакала, как отец досадовал. Ведь был Фарко старшим да единственным сыном в семье, а тут раз, и не стало его, и когда вернётся, неизвестно уж. Время в учении долго тянулось, а как стал Фарко кузнецом и домой воротился, так никого в нём и не застал. Сестёр барин продал в горничные господам разным, отца другому помещику в карты проиграл. А мать, стало быть, одна жила, да не долго - померла с горя в одиночестве. Вот так и остался Фарко один хозяйничать в отчем доме. Под кузню его перестроил, работать начал. А барин исправно ему работу-то подкидывал, уж очень ему ворота узорчатые не терпелось вокруг поместья поставить. И день, и ночь как проклятущий ковал Фарко в кузне своей прутья да загибал их фигуристо, лишь бы барин рад был. Пока трудился Фарко над барским заказом, подумал, что надобно ему в дом и хозяйку привести, жениться, значит, вздумал. А ведь какую красавицу себе приглядел, такую рукодельницу... Уж сколько парней за ней ходило да возле отчего дома околачивалось, чтоб хоть глазком на неё лишний раз взглянуть. А она и носа за порог не казала и невзначай у окошка не прохаживалась, отец строгий не велел, берёг её. А как Фарко к ней посватался, отец так сразу и согласен был дочь за него отдать, все ведь в деревне знают, что кузнец работящий, к браге не пристрастившийся. Да когда ему бражничать, если и барский наказ с воротами нужно успеть сделать и деревенским всяко разное выковать. В общем, настал день свадьбы, вся деревня гуляла и за молодых радовалась, да только кончилось веселье, когда в деревню экипаж господский пожаловал. Желал барин, значит, чтоб невесту тотчас же к нему в поместье свезли, потому как он над деревней хозяин, а значит, всякую жёнку прежде мужа сам испытать должен - так уж по бесстыжему его разумению во всех его деревнях заведено было. Фарко воспротивился, да только слуги его не спрашивали, оттолкнули, невесту в экипаж посадили, да к барину повезли. А Фарко руки опускать не стал, сыскал коня и следом поскакал. Как добрался он до поместья, так увидал, как невесту его в дом заводят, и к ней кинулся. Пытались его слуги прогнать, да куда там. А барин возню услышал и приказал кузнеца тоже в дом пустить, да только не для того чтоб его выслушать и с невестой обратно с миром отпустить. Барин-то... ох, изверг... над невестой надругался прямо на глазах у Фарко, пока его слуги по рукам и ногам держали, а после приказал его за ослушание кнутом бить и в темницу на хлеб и воду посадить.
Тут от истории такой бабы заохали, девки всплакнули, о своём позоре вспомнив, а Марица глазами захлопала, поняла теперь, откуда у кузнеца на спине шрамы такие страшные.
А торговец-то рассказ свой дальше продолжает:
- С месяц продержал барин Фарко в темнице, а потом на свет белый его, измождённого и тощего, отпустил, да наказал за месяц простой в работе наверстать, а не то и вовсе насмерть плетьми забить грозился. Вернулся Фарко в деревню, а там в доме жена его ждёт... иль невеста ещё пока, тут уж и не разберёшь. Что поделать, обоим им от барина досталось, а жить то с этим как-то дальше надо. Уж выхаживала она Фарко, день и ночь от него с отварами и повязками не отходила, лишь бы язвы гнойные на спине залечить. В общем, прошло время, нормально они зажили, как все люди. Да вот только иной раз видно было, саднила в душе у кузнеца мысль, что не одному ему жена его, красавица, принадлежит. Уж год прошёл, не вспоминал про неё барин, да вот барыня вдруг заинтересовалась. Пожелала она себе, значит, прислужницу нанять из деревенских. Вот жена Фарко и приглянулась ей. Кузнец, знамо дело, против был, да кто бы его спрашивал. Одно хорошо, что барыня отчего-то не с барином под одной крышей жила, а в отдельном доме, как на выселках.
