Конечно же, Зореслав не позволил поминкам по моей почившей любви продолжиться в каком-нибудь веселом месте, вытащив из меня адрес, он поехал к моему дому. Я все время брыкалась и пыталась отделаться от заботливой мамочки, чтобы свалить на праздник по случаю окончания у меня Дурского периода, вот только все попытки были тщетны. Я больше не могла сдерживаться, до того стало мне себя жалко, что не осталось сил на сопротивление. Ну сколько эти издевательства судьбы будут вообще продолжаться?..
— Мало мне было этого унижения, так ты был призван добить меня своим безразличием?! — громко выкрикнула в потолок его машины я, но даже после этого выпада на лице Зореслава я не могла прочесть ни одной эмоции.
Он вообще ничего не говорил, но продолжал действовать с каменной мимикой. Этот сумасшедший мужчина помог мне выйти из машины и не убиться. После Радич завел меня в дом, небрежно бросил мою сумку и подписанное Велесовым заявление на тумбочку в прихожей. Только по его резким действиям, которые он хоть и старался смягчать, но не мог, я поняла, что внутри он не так спокоен, как снаружи.
На этом все не закончилось. Радич повел меня дальше, открывая двери попадавшихся на пути комнат, пока не нашел ванную. Я стала упираться сильнее, поэтому и он приложил больше стараний, чтобы исполнить задуманное. Мы буквально ввалились в душевую кабинку. Я могла бы ввалиться туда одна, но мои пьяные ноги находили препятствия даже там, где их нет. Радич просто подставил свое плечо под мою стремящуюся к стене голову, после чего был уже не так благороден.
Убедившись, что я более или менее устойчиво стою, он стал стаскивать с меня одежду.
— Чего ты удумал тут?! — крикнула я, пытаясь поколотить Зореслава за распускание рук. — Отпусти!
Вот тут его и прорвало. Сильные пальцы схватили меня за плечи и слегка встряхнули, а в следующий миг голос Радича прокатился по мне катком, заставив дрогнуть:
— Где?! В каких местах он касался тебя?!
Я не решалась отвечать, потому что меня не покидало ощущение охватывающего с головы до ног стыда. Струя теплой воды хлынула под ноги, но я почти и не почувствовала ее безобидных прикосновений, ведь в этом помещении уже и так все клокотало под градусом кипения.
Руки моего злополучного любовника стащили с меня платье. Его взгляд ни разу не выказал заинтересованности, потому что в этот момент он был одержим другим, более ядовитым чувством. Не прерываясь, он снял с меня и белье. Я больше не препятствовала, потому что даже в этом, почти мертвом от алкоголя состоянии, прекрасно ощущала его боль и разочарование. Пусть хоть убьет меня здесь, к чему теперь играть в недотрогу… Такова ирония судьбы, что как бы я ни пыталась уверить и Радича, и себя в отсутствии чувств к нему, именно из-за Зореслава я сейчас умирала от сожалений и проклинала себя за случившееся. И, что еще хуже, я не могла и слова сказать, потому как любое мое оправдание только больше отвернуло бы Радича от меня. Однако я не оправдывалась не только по этой причине.
Наверное, я могла бы открыть ему все свои карты, рассказав, для чего на самом деле пошла в отель, но сейчас точно был не тот момент. Потому я просто стояла и плакала, когда его сильные, но бережные руки смывали с моего тела любое напоминание о Владе. Это непередаваемое чувство. Стыда, ненависти, жалости.
Меня тошнило не от текилы, не от духоты, наполнившей ванную горячим паром, меня выворачивало от его прикосновений ко мне. Я умирала от омерзения происходящего, но я не знала, как остановить все это. Мои попытки закрыться, выпроводить Зореслава были безуспешными. Мой плач не действовал на этого оглохшего от своей ревности мужчины, а я уже не чувствовала под собой ног. Голая, мокрая, с растрепанными волосами и потекшей косметикой — вот такой я запомнюсь ему, мужчине, проявлявшему ко мне искренность с самой первой нашей встречи… Вот она, моя искренность в ответ. Вот я, настоящая.
— Разве ты не видишь, что это насилие?.. — отпустив всякую обиду вместе с надеждой сохранить в нем к себе хоть немного уважения, абсолютно безучастно произнесла я.
Радич не остановился, но его действия стали менее импульсивными, это было похоже на инерцию, когда водитель уже не жмет на педаль газа, но машина некоторое время все равно катится вперед. Мне сейчас нужно было остановить этот грузовик, который своей тяжелой поступью мог окончательно раздавить мое чуть-чуть не добитое сердце.
— И каждое твое действие пугает меня все больше…
Мне не нужна была его забота, мне жизненно необходимо было, чтобы он ушел. Только так пройдет это невыносимое чувство. Этот позор был несмываемым, а потому каждая попытка удалить грязь с моего тела только еще сильнее втирает его под кожу, в самую душу.
Горечь у этих слез была другая, в ней не было обиды. В ней было что-то более фатальное, необратимое, что-то такое, что не позволит больше существовать прежнему. Моя судьба не подтолкнула меня к этим переменам — она меня до них допинала, и теперь, кажется, пришло время понять, что шрамы от ее ударов пусть и затянутся однажды, но ни одной пластической операции их не убрать. Только благодаря этим рваным уродливым бороздам мы помним часто несправедливые и всегда болезненные уроки, что хладнокровно преподала нам жизнь.
Мокрая, голая, разбитая собственными иллюзиями, я безмолвно плакала, не имея сил больше ни к чему. Я знала, что эта боль не убьет меня. Я это совершенно точно знала, как и то, что рискую повторить все снова.
Да, я хотела, чтобы он остался со мной, но только не здесь, не сейчас и никогда… Это могло быть лишь в другой реальности, там, где не происходило этого случая… Он увидел меня такой, какой я никогда сама себя не видела, и сейчас не тот случай, когда я хочу думать, насколько сильно его покоробила такая вот я, потому что себя я покоробила необратимо.
Чтобы принять, нужно простить. На это мне потребуется время и, непременно, что-то такое, что позволит мне вновь собой гордиться. По всей видимости, сейчас в моей жизни должна произойти некая перестройка — процесс, в котором я ищу не просто утешения, а скорее облегчения. И начнется он с работы над ошибками. Вот почему будет совершенно невыносимо смотреть на то, как во мне еще больше разочаровывается мужчина, чьего разочарования я желаю меньше всего. Для начала мне нужно избавиться от собственного. Разочарования.
— Пожалуйста, уходи… — прошептала я.
* * *
Зореслав ушел. Ушел, оставив рядом со мной все былые свои признания и чувства. Разочарование наконец-то отрезвило его прозябающее в мечтаниях сердце. Он сдался. Это я поняла по последнему взгляду на меня. Черт, мне уже даже не горько. Свой лимит слез и сожалений я уже давно израсходовала, как и все мыслимые и немыслимые авансы. Пора остановиться. Пора выдохнуть и кое над чем поразмыслить, иначе я просто сойду с ума. Один поезд всегда отправлялся не с моего вокзала, а второй я упустила, когда стучалась в двери, для меня не предназначенные. В этой суете как могла бы я быть счастлива? Как бы я могла заметить это счастье, когда следовала иному расписанию?..
Итак, я ушла из компании, наконец приняв тот факт, что переменилась ко всему, что окружает. У меня больше не было цели вкалывать как проклятой, и я поздно, но все же поняла, что моя любовь несправедливо принадлежала лишь боссу, а нужно было хотя бы немного отдавать и самой себе, уважать себя. Влад умело пользовался своим исключительным положением в моем сердце. Через мои искренние и оттого слепые чувства он просто-напросто использовал меня для достижения целей в работе.
Современный термин «обезжиривание сотрудника» — это ужасно циничная вещь, но то, как изощренно его применил ко мне Влад, я бы назвала чистой жестокостью. Пока я наивно хлопала ресницами, вздыхая по этому негодяю, меня в это время просто обезжиривали. Мною пользовались, зная, что я не смогу отказать в сверхурочной работе, что поеду в самую дальнюю командировку, останусь в офисе на выходные. Я делала все, и притом Владу даже не надо было говорить прямо, стоило лишь намекнуть, и дальше можно было не переживать ни о чем. Все исполнялось в лучшем виде.
Я могла безответно любить, но я не могла безответно любить, когда знаю, что меня считают дурой. Именно то, что Влад так сыграл на моих чувствах, думаю, и стало главной болью для меня. Если я изначально слабо верила в то, что Влад может быть со мной, то в его благородстве никогда не сомневалась. Развенчание идеала намного хуже крушения несбыточной любви.
Нет, я не жалела, что любила этого человека, что была ему бесконечно предана, но, разочаровавшись в Велесове, тотчас же остыла и ко всему, что с ним связано. Работа никогда не приносила мне удовольствия, поэтому теперь я с легким сердцем оставляла ее. Теперь мне хотелось чего-то более постоянного, чем тот песочный мост, который я старательно воздвигала для своих устремлений, пока его опоры в одночасье не превратились в пыль, моментально обнулив мои прошлые титанические усилия.
Я устала жить на износ и больше не намеревалась. Зря я, что ли, выстрадала все эти потери за последние дни? Все определенно не может быть зря! Мне просто необходимо было измениться и найти свое счастье. Все эти духоподъемные лозунги, конечно, хороши и даже мотивируют, но только пока ты безостановочно их повторяешь. Оставшись один на один с неопределенностью, понимаешь: это только в душе у тебя мотор, а на деле — педали. И приходится смело в эту неопределенность шагать, потому что больше-то и некуда. Одно я поняла наверняка: судьба не ставит перед тобой задачи, их инициатором можешь быть только ты сам, однако она отлично умеет убеждать в их необходимости, когда обесценивает все то, что ты ревностно хранил у сердца долгое время.
Через риелторское агентство я выставила на продажу свой огромный особняк, который так и не стал мне домом, и купила новый, уютный, но небольшой. Параллельно с этим я зарегистрировалась на бирже фриланса в качестве финансового и экономического консультанта, где, к моему удивлению, у меня сразу появилась работа. Так что отныне не было никаких сверхурочных, выходные по желанию, а еще — никаких людей вокруг и потенциальных сердцеедов. Как и было запланировано, я повернула довольно круто и даже время от времени собой гордилась, хотя и порой поражалась тому, как перемены к лучшему могут так легко даваться. Не то чтобы я пыталась таким образом забыть былое, в конце концов, если человек не оглядывается назад, он не может измениться, просто теперь в центре моих желаний была я сама.
С течением времени мысли в моей голове все больше прояснялись, да и чувства. И я сейчас не про те, которыми бредила последние два года…
Зореслав Радич. Единственный человек из моей прошлой жизни, перед которым мне до сих пор было стыдно за свое поведение. И это ощущение будто бы даже не проходило, а только все усиливалось.
К слову, переехав, я стала соседкой чете Малаховых, а точнее, это они поспособствовали скорейшему решению моего жилищного вопроса. Дом, который мне в итоге очень понравился, предложили именно Малаховы. Так мы стали добрыми друзьями и часто проводили вечера за совместным ужином.
Юрий Сергеевич предложил мне работу в своей компании, и я согласилась, но не от безысходности, а скорее чтобы отплатить за заботу и поддержку, которыми они окружили меня с тех пор, как я перевернула всю свою жизнь. А еще я знала, что моя помощь Юрию Сергеевичу очень пригодится, потому что он давно уже планировал расширение, но за отсутствием в штате специалиста по развитию все время откладывал, боясь потерять то, что имеет. В общем, я могла быть полезна и потому ответила на предложение положительно, пусть у меня уже и была работа с хорошей оплатой.
Эльмира Борисовна часто приглашала меня в гости, и вскоре я стала бывать у них с тем же постоянством, что и у себя дома. Эта удивительно молодая душой женщина буквально заражала меня своим оптимизмом. Много времени мы проводили в ее оранжерее, ухаживая за пышно цветущим садом и сплетничая как две закадычные подруги. Спустя несколько недель я стала чуть ли не экспертом в садоводстве и постепенно оживила свой маленький дом самыми разнообразными растениями. У меня наконец появилось время для того, чтобы заботиться еще о чем-то, кроме благополучия Влада Велесова. Моя жизнь постепенно нащупала эту золотую середину и приблизилась к гармонии.
Так, в большой компании или даже лучше — в большом семейном кругу, мы встретили Новый год. Малаховы позвали в свой просторный уютный дом не только меня, но и Софку с Андреем, с которыми с недавних пор тоже близко сдружились. Помимо нас собралась и вся их многочисленная семья, такие же радушные и дружелюбные, как сами хозяева дома. Необычайно светлые люди, рядом с которыми вновь обретаешь веру в человечество после недавнего полного разочарования.
Благодаря новому укладу моей жизни и окружавшим меня замечательным людям теперь все наконец наладилось: работа в удовольствие, уютный быт, время на встречи с подругами, коих я вспомнила заново. И я не зря монотонно перечисляю все то счастье, которым меня наградила моя новая жизнь за прошлые болезненные неудачи, будто складываю их все на чашу весов, где противоположная принадлежала лишь одному предмету — моему сердцу.
По прошествии нескольких месяцев, когда уже точно можно было объективно, без эмоций и я все спрашивала себя: счастлива ли я теперь, когда источник моих бед позади и больше не вызывает в душе даже кратких вспышек осуждения? Пришло ли ко мне успокоение, после того как меня покинуло беспокойство? На все эти вопросы я отвечу разочарованно односложно — нет…
Я не счастлива, и не пришло ко мне никакое успокоение, потому что мои счастье и успокоение, как выяснилось, зависели совсем от другого человека.
С момента нашей последней встречи, в том злополучном месте, где я распрощалась со старой жизнью, прошло уже полгода. Снег сошел, но и ароматы новой весны были мне недоступны. Сейчас я повсюду чувствовала только гарь. То был запах сердца, которое обожглось. Воспоминания и сожаления продолжали терзать мою душу в фоновом режиме. Это походило на хроническую боль в некогда травмированных суставах, на ноющее в мышцах от постоянных перегрузок чувство, если не прогрессирующее, то уж точно не заживающее. Но однажды мне пришлось принять этот диагноз.
— Здравствуй, Катюша! — как всегда тепло приветствовала Марина Николаевна и в сентиментальном порыве даже обняла меня.
— Марина Николаевна, вы меня удивили этим звонком, — стараясь скрыть свое беспокойство, улыбнулась я. Получилось не очень похоже на безобидную улыбку.
Она протянула мне электронный блокнот, который я оставила в ящике своего стола. Пришлось забрать, ведь Марина Николаевна не знала связанных с этой вещью негативных воспоминаний, она лишь хотела как лучше.
— Никогда не нравился этот гаджет, но оттого он не терял своей значимости для меня. Ведь это подарок босса на первую годовщину совместной работы, — пренебрежительно бросила я и эти слова, и чертов блокнот.
— На самом деле я искала предлог, чтобы лично передать тебе вот это, — посмеялась она над моей подозрительностью и вслед за записной книжкой протянула небольшой конверт, расшитый лентами и цветами. По золотому тиснению на вложенной в него открытке я поняла, что именно вручила мне моя бывшая коллега.
— Мало мне было этого унижения, так ты был призван добить меня своим безразличием?! — громко выкрикнула в потолок его машины я, но даже после этого выпада на лице Зореслава я не могла прочесть ни одной эмоции.
Он вообще ничего не говорил, но продолжал действовать с каменной мимикой. Этот сумасшедший мужчина помог мне выйти из машины и не убиться. После Радич завел меня в дом, небрежно бросил мою сумку и подписанное Велесовым заявление на тумбочку в прихожей. Только по его резким действиям, которые он хоть и старался смягчать, но не мог, я поняла, что внутри он не так спокоен, как снаружи.
На этом все не закончилось. Радич повел меня дальше, открывая двери попадавшихся на пути комнат, пока не нашел ванную. Я стала упираться сильнее, поэтому и он приложил больше стараний, чтобы исполнить задуманное. Мы буквально ввалились в душевую кабинку. Я могла бы ввалиться туда одна, но мои пьяные ноги находили препятствия даже там, где их нет. Радич просто подставил свое плечо под мою стремящуюся к стене голову, после чего был уже не так благороден.
Убедившись, что я более или менее устойчиво стою, он стал стаскивать с меня одежду.
— Чего ты удумал тут?! — крикнула я, пытаясь поколотить Зореслава за распускание рук. — Отпусти!
Вот тут его и прорвало. Сильные пальцы схватили меня за плечи и слегка встряхнули, а в следующий миг голос Радича прокатился по мне катком, заставив дрогнуть:
— Где?! В каких местах он касался тебя?!
Я не решалась отвечать, потому что меня не покидало ощущение охватывающего с головы до ног стыда. Струя теплой воды хлынула под ноги, но я почти и не почувствовала ее безобидных прикосновений, ведь в этом помещении уже и так все клокотало под градусом кипения.
Руки моего злополучного любовника стащили с меня платье. Его взгляд ни разу не выказал заинтересованности, потому что в этот момент он был одержим другим, более ядовитым чувством. Не прерываясь, он снял с меня и белье. Я больше не препятствовала, потому что даже в этом, почти мертвом от алкоголя состоянии, прекрасно ощущала его боль и разочарование. Пусть хоть убьет меня здесь, к чему теперь играть в недотрогу… Такова ирония судьбы, что как бы я ни пыталась уверить и Радича, и себя в отсутствии чувств к нему, именно из-за Зореслава я сейчас умирала от сожалений и проклинала себя за случившееся. И, что еще хуже, я не могла и слова сказать, потому как любое мое оправдание только больше отвернуло бы Радича от меня. Однако я не оправдывалась не только по этой причине.
Наверное, я могла бы открыть ему все свои карты, рассказав, для чего на самом деле пошла в отель, но сейчас точно был не тот момент. Потому я просто стояла и плакала, когда его сильные, но бережные руки смывали с моего тела любое напоминание о Владе. Это непередаваемое чувство. Стыда, ненависти, жалости.
Меня тошнило не от текилы, не от духоты, наполнившей ванную горячим паром, меня выворачивало от его прикосновений ко мне. Я умирала от омерзения происходящего, но я не знала, как остановить все это. Мои попытки закрыться, выпроводить Зореслава были безуспешными. Мой плач не действовал на этого оглохшего от своей ревности мужчины, а я уже не чувствовала под собой ног. Голая, мокрая, с растрепанными волосами и потекшей косметикой — вот такой я запомнюсь ему, мужчине, проявлявшему ко мне искренность с самой первой нашей встречи… Вот она, моя искренность в ответ. Вот я, настоящая.
— Разве ты не видишь, что это насилие?.. — отпустив всякую обиду вместе с надеждой сохранить в нем к себе хоть немного уважения, абсолютно безучастно произнесла я.
Радич не остановился, но его действия стали менее импульсивными, это было похоже на инерцию, когда водитель уже не жмет на педаль газа, но машина некоторое время все равно катится вперед. Мне сейчас нужно было остановить этот грузовик, который своей тяжелой поступью мог окончательно раздавить мое чуть-чуть не добитое сердце.
— И каждое твое действие пугает меня все больше…
Мне не нужна была его забота, мне жизненно необходимо было, чтобы он ушел. Только так пройдет это невыносимое чувство. Этот позор был несмываемым, а потому каждая попытка удалить грязь с моего тела только еще сильнее втирает его под кожу, в самую душу.
Горечь у этих слез была другая, в ней не было обиды. В ней было что-то более фатальное, необратимое, что-то такое, что не позволит больше существовать прежнему. Моя судьба не подтолкнула меня к этим переменам — она меня до них допинала, и теперь, кажется, пришло время понять, что шрамы от ее ударов пусть и затянутся однажды, но ни одной пластической операции их не убрать. Только благодаря этим рваным уродливым бороздам мы помним часто несправедливые и всегда болезненные уроки, что хладнокровно преподала нам жизнь.
Мокрая, голая, разбитая собственными иллюзиями, я безмолвно плакала, не имея сил больше ни к чему. Я знала, что эта боль не убьет меня. Я это совершенно точно знала, как и то, что рискую повторить все снова.
Да, я хотела, чтобы он остался со мной, но только не здесь, не сейчас и никогда… Это могло быть лишь в другой реальности, там, где не происходило этого случая… Он увидел меня такой, какой я никогда сама себя не видела, и сейчас не тот случай, когда я хочу думать, насколько сильно его покоробила такая вот я, потому что себя я покоробила необратимо.
Чтобы принять, нужно простить. На это мне потребуется время и, непременно, что-то такое, что позволит мне вновь собой гордиться. По всей видимости, сейчас в моей жизни должна произойти некая перестройка — процесс, в котором я ищу не просто утешения, а скорее облегчения. И начнется он с работы над ошибками. Вот почему будет совершенно невыносимо смотреть на то, как во мне еще больше разочаровывается мужчина, чьего разочарования я желаю меньше всего. Для начала мне нужно избавиться от собственного. Разочарования.
— Пожалуйста, уходи… — прошептала я.
* * *
Глава 9
Зореслав ушел. Ушел, оставив рядом со мной все былые свои признания и чувства. Разочарование наконец-то отрезвило его прозябающее в мечтаниях сердце. Он сдался. Это я поняла по последнему взгляду на меня. Черт, мне уже даже не горько. Свой лимит слез и сожалений я уже давно израсходовала, как и все мыслимые и немыслимые авансы. Пора остановиться. Пора выдохнуть и кое над чем поразмыслить, иначе я просто сойду с ума. Один поезд всегда отправлялся не с моего вокзала, а второй я упустила, когда стучалась в двери, для меня не предназначенные. В этой суете как могла бы я быть счастлива? Как бы я могла заметить это счастье, когда следовала иному расписанию?..
Итак, я ушла из компании, наконец приняв тот факт, что переменилась ко всему, что окружает. У меня больше не было цели вкалывать как проклятой, и я поздно, но все же поняла, что моя любовь несправедливо принадлежала лишь боссу, а нужно было хотя бы немного отдавать и самой себе, уважать себя. Влад умело пользовался своим исключительным положением в моем сердце. Через мои искренние и оттого слепые чувства он просто-напросто использовал меня для достижения целей в работе.
Современный термин «обезжиривание сотрудника» — это ужасно циничная вещь, но то, как изощренно его применил ко мне Влад, я бы назвала чистой жестокостью. Пока я наивно хлопала ресницами, вздыхая по этому негодяю, меня в это время просто обезжиривали. Мною пользовались, зная, что я не смогу отказать в сверхурочной работе, что поеду в самую дальнюю командировку, останусь в офисе на выходные. Я делала все, и притом Владу даже не надо было говорить прямо, стоило лишь намекнуть, и дальше можно было не переживать ни о чем. Все исполнялось в лучшем виде.
Я могла безответно любить, но я не могла безответно любить, когда знаю, что меня считают дурой. Именно то, что Влад так сыграл на моих чувствах, думаю, и стало главной болью для меня. Если я изначально слабо верила в то, что Влад может быть со мной, то в его благородстве никогда не сомневалась. Развенчание идеала намного хуже крушения несбыточной любви.
Нет, я не жалела, что любила этого человека, что была ему бесконечно предана, но, разочаровавшись в Велесове, тотчас же остыла и ко всему, что с ним связано. Работа никогда не приносила мне удовольствия, поэтому теперь я с легким сердцем оставляла ее. Теперь мне хотелось чего-то более постоянного, чем тот песочный мост, который я старательно воздвигала для своих устремлений, пока его опоры в одночасье не превратились в пыль, моментально обнулив мои прошлые титанические усилия.
Я устала жить на износ и больше не намеревалась. Зря я, что ли, выстрадала все эти потери за последние дни? Все определенно не может быть зря! Мне просто необходимо было измениться и найти свое счастье. Все эти духоподъемные лозунги, конечно, хороши и даже мотивируют, но только пока ты безостановочно их повторяешь. Оставшись один на один с неопределенностью, понимаешь: это только в душе у тебя мотор, а на деле — педали. И приходится смело в эту неопределенность шагать, потому что больше-то и некуда. Одно я поняла наверняка: судьба не ставит перед тобой задачи, их инициатором можешь быть только ты сам, однако она отлично умеет убеждать в их необходимости, когда обесценивает все то, что ты ревностно хранил у сердца долгое время.
Через риелторское агентство я выставила на продажу свой огромный особняк, который так и не стал мне домом, и купила новый, уютный, но небольшой. Параллельно с этим я зарегистрировалась на бирже фриланса в качестве финансового и экономического консультанта, где, к моему удивлению, у меня сразу появилась работа. Так что отныне не было никаких сверхурочных, выходные по желанию, а еще — никаких людей вокруг и потенциальных сердцеедов. Как и было запланировано, я повернула довольно круто и даже время от времени собой гордилась, хотя и порой поражалась тому, как перемены к лучшему могут так легко даваться. Не то чтобы я пыталась таким образом забыть былое, в конце концов, если человек не оглядывается назад, он не может измениться, просто теперь в центре моих желаний была я сама.
С течением времени мысли в моей голове все больше прояснялись, да и чувства. И я сейчас не про те, которыми бредила последние два года…
Зореслав Радич. Единственный человек из моей прошлой жизни, перед которым мне до сих пор было стыдно за свое поведение. И это ощущение будто бы даже не проходило, а только все усиливалось.
К слову, переехав, я стала соседкой чете Малаховых, а точнее, это они поспособствовали скорейшему решению моего жилищного вопроса. Дом, который мне в итоге очень понравился, предложили именно Малаховы. Так мы стали добрыми друзьями и часто проводили вечера за совместным ужином.
Юрий Сергеевич предложил мне работу в своей компании, и я согласилась, но не от безысходности, а скорее чтобы отплатить за заботу и поддержку, которыми они окружили меня с тех пор, как я перевернула всю свою жизнь. А еще я знала, что моя помощь Юрию Сергеевичу очень пригодится, потому что он давно уже планировал расширение, но за отсутствием в штате специалиста по развитию все время откладывал, боясь потерять то, что имеет. В общем, я могла быть полезна и потому ответила на предложение положительно, пусть у меня уже и была работа с хорошей оплатой.
Эльмира Борисовна часто приглашала меня в гости, и вскоре я стала бывать у них с тем же постоянством, что и у себя дома. Эта удивительно молодая душой женщина буквально заражала меня своим оптимизмом. Много времени мы проводили в ее оранжерее, ухаживая за пышно цветущим садом и сплетничая как две закадычные подруги. Спустя несколько недель я стала чуть ли не экспертом в садоводстве и постепенно оживила свой маленький дом самыми разнообразными растениями. У меня наконец появилось время для того, чтобы заботиться еще о чем-то, кроме благополучия Влада Велесова. Моя жизнь постепенно нащупала эту золотую середину и приблизилась к гармонии.
Так, в большой компании или даже лучше — в большом семейном кругу, мы встретили Новый год. Малаховы позвали в свой просторный уютный дом не только меня, но и Софку с Андреем, с которыми с недавних пор тоже близко сдружились. Помимо нас собралась и вся их многочисленная семья, такие же радушные и дружелюбные, как сами хозяева дома. Необычайно светлые люди, рядом с которыми вновь обретаешь веру в человечество после недавнего полного разочарования.
Благодаря новому укладу моей жизни и окружавшим меня замечательным людям теперь все наконец наладилось: работа в удовольствие, уютный быт, время на встречи с подругами, коих я вспомнила заново. И я не зря монотонно перечисляю все то счастье, которым меня наградила моя новая жизнь за прошлые болезненные неудачи, будто складываю их все на чашу весов, где противоположная принадлежала лишь одному предмету — моему сердцу.
По прошествии нескольких месяцев, когда уже точно можно было объективно, без эмоций и я все спрашивала себя: счастлива ли я теперь, когда источник моих бед позади и больше не вызывает в душе даже кратких вспышек осуждения? Пришло ли ко мне успокоение, после того как меня покинуло беспокойство? На все эти вопросы я отвечу разочарованно односложно — нет…
Я не счастлива, и не пришло ко мне никакое успокоение, потому что мои счастье и успокоение, как выяснилось, зависели совсем от другого человека.
С момента нашей последней встречи, в том злополучном месте, где я распрощалась со старой жизнью, прошло уже полгода. Снег сошел, но и ароматы новой весны были мне недоступны. Сейчас я повсюду чувствовала только гарь. То был запах сердца, которое обожглось. Воспоминания и сожаления продолжали терзать мою душу в фоновом режиме. Это походило на хроническую боль в некогда травмированных суставах, на ноющее в мышцах от постоянных перегрузок чувство, если не прогрессирующее, то уж точно не заживающее. Но однажды мне пришлось принять этот диагноз.
— Здравствуй, Катюша! — как всегда тепло приветствовала Марина Николаевна и в сентиментальном порыве даже обняла меня.
— Марина Николаевна, вы меня удивили этим звонком, — стараясь скрыть свое беспокойство, улыбнулась я. Получилось не очень похоже на безобидную улыбку.
Она протянула мне электронный блокнот, который я оставила в ящике своего стола. Пришлось забрать, ведь Марина Николаевна не знала связанных с этой вещью негативных воспоминаний, она лишь хотела как лучше.
— Никогда не нравился этот гаджет, но оттого он не терял своей значимости для меня. Ведь это подарок босса на первую годовщину совместной работы, — пренебрежительно бросила я и эти слова, и чертов блокнот.
— На самом деле я искала предлог, чтобы лично передать тебе вот это, — посмеялась она над моей подозрительностью и вслед за записной книжкой протянула небольшой конверт, расшитый лентами и цветами. По золотому тиснению на вложенной в него открытке я поняла, что именно вручила мне моя бывшая коллега.
