– А?
– Срочно, к нему, – Ленка мотнула головой в сторону кабинета руководителя. – Альберт вызывает прямо сейчас. Злой, как тысяча чертей.
Тут сердчишко у меня ёкнуло не на шутку. Я взяла блокнот и ручку, и пошла к руководителю службы в кабинет. Робко постучала в дверь.
– Да! Заходите! – гаркнули из-за двери.
Я вошла. За большим столом сидел Альберт. Высокий, он не терялся за этим внушительным столом, а сливался с ним в единое гигантское бюрократическое целое. Положив одну руку на столешницу, второй он делал пометки в вычитываемом документе. Оторвав глаза от документа, он медленно начал говорить:
– Надежда. Я сделал вам одолжение, когда назначил вас исполняющим обязанности начальника отдела. Я надеялся, что вы оцените этот аванс и отнесетесь со всей серьезностью к оказанному ВАМ доверию.
Это заявление возмутило меня до глубины души: моего мнения по этому поводу вообще не спрашивали.
Тем временем Альберт стал разгоняться, повышая голос все сильнее.
– Но вы, как я понимаю, – продолжал он, – отнеслись халатно к своей должности и моему доверию.
Да в чем уже дело-то? Крутился в голове тревожный вопрос.
– Вы в пятницу отчеты давали на сверку ведомствам? Давали. Так объясните мне теперь, - последнее он уже практически кричал мне в лицо, тряся какими-то подвернувшимися под руку бумажками. – Объясните мне, почему в форме 037-г у минздрава такая цифра, у минсоца такая же, а у нас – вот такая?! Где еще 12 человек?!
Твою мать. До меня дошел ужас произошедшего: я так увлеклась своими трансформациями, что не проверила толком за Машуней форму, и отдала распечатанные и подписанные Альбертом отчеты для утверждения в краевую администрацию.
– Почему? – орал на меня Альберт, преимущественно красный, но со вздувшейся голубой веной на лбу. – Почему они мне сейчас звонят, и я как мальчик перед ними тут оправдываюсь? Что у нас, статистика считать не умеет? У нас тут одни пэтэушники работают? Позорище! Что вы на это скажете?
– Я... мы все исправим, пересчитаем, – я стыдно заблеяла не своим голосом, в шоке от того, что на меня так кричат.
– У вас полчаса. И сразу ко мне с докладом, почему так вышло и кто виноват.
Белая, как мел, я вышла из кабинета Альберта. От внешней стороны двери отскочила, словно ошпаренная, Ленка.
– Ухо не повредила? – резко спросила я ее и пулей унеслась по коридору. Дверь в наш кабинет распахнула с таким грохотом, что коллеги подскочили от внезапности.
– Маша, живо показывай тридцать седьмую! Тамара Егоровна, поднимайте все пятничные документы, выверяйте, не дай бог еще косяки всплывут.
Атмосфера в кабинете из вялой и сонной мгновенно сменилась на тревожно-рабочую.
Я чувствовала себя несправедливо обиженной, оскорбленной, при этом получившей по заслугам. Мы были людьми, и несмотря на то, что собирали информацию по большей части из автоматизированных систем отчетности, человеческого фактора никто не отменял. Ошибки всегда вкрадывались, бывало и при Викторыче, нам влетало не на шутку. Но тот даже если и ворчал или выговаривал за промахи, то никогда не делал это зло, да и ругался больше для виду, уж очень был человечным. С Альбертом он умел ладить, к тому же уж точно не принимал близко к сердцу подобные ситуации.
Наша пятничная ошибка была совершенно некритичной и легко исправлялась, ни в какие дальнейшие документы она еще не успела попасть. Единственное, что делало ее ужасной – задетое чувство собственного величия руководителя Краевой службы статистики.
– Ну а ты как хотела, Надь? – приговаривала Егоровна. – Быть начальником, это не только за большим компьютером сидеть. Теперь на всех планерках будет тебя чихвостить.
– Да что заладили-то все! Не хотела я быть никаким начальником. И не буду. Пусть ищет другого. – Очень не хотелось плакать при коллегах, но слезы уже стояли в глазах. Пришлось сходить в туалет и умыться. Я злилась на себя за халатность, на Машуню за невнимательность, на Егоровну я злилась в последнее время итак, по умолчанию.
Спустя полчаса я доложила Альберту, что мы все исправили. Тот уже пришел в благодушное настроение и даже сказал что-то ободряющее, мол, со всеми бывает. Но у меня осталась серьезная и злая обида за утренний инцидент.
Домой ехала в полуистеричном состоянии, чуть не поцеловав на перекрёстке белую «ниву», водитель которой забыл показать поворотник. Матерясь как сапожник, запарковалась за тридевять земель от дома, и уныло потащилась в супермаркет.
Во мне не осталось и следа от трансформационной энергии.
«Нужно благодарить Вселенную, нужно быть ресурсной, нужно быть легкой, нужно то, нужно это. Ничего никому не нужно! Всё это лохотрон для дурочек, все эти трансформации и прочее».
Не хотелось ни авокадо, ни зеленых яблок, перед глазами плыли чипсы, пицца, ведро мороженого и шоколадка. Набрав полную корзину вредностей, я оценила очередь на основной кассе как бесперспективную, и пошла на кассу самообслуживания. Пакетов не было. Пришлось раздраженно просить продавца подать пакет и опять возвращаться на свою кассу, на которой уже стояла моя корзинка.
На соседней кассе самообслуживался высокий мужчина в шапочке с крошечным помпоном. Пока я «пикала» шоколадки, мужчина что-то говорил себе под нос. Я мельком глянула на него: показалось, что он говорит со мной:
– Не знаете, как эти зубочистки пробиваются?
Я пожала плечами и продолжила заниматься своими покупками.
– Странно, не получается почему-то.
Он пытался сканировать свою единственную покупку – зубочистки, что очень плохо у него получалось.
– Как это вообще делается? Не пикает.
– Слушайте, - накопившееся во мне раздражение решило, что это самый подходящий повод выйти из берегов. – А почему вы у меня это спрашиваете? У меня тут вот написано «специалист министерства самообслуживания»? – я стала стучать себе рукой по куртке в районе груди и надвигаться на него.
Мужчина, опешив, сделал шаг назад.
– Давайте сюда свои зубочистки! – рявкнула я.
Он крепко сжимал в руке пластиковую коробочку, и потихоньку пятился. Но я все-таки вырвала их и истерично стала водить перед сканером штрихкодов. Наконец, мне удалось выбрать нужный угол, и касса сказала «пик». Под ошалевшим взглядом «помпончика» я поставила с размаху злополучные зубочистки на место для корзины, и вернулась к своим покупкам.
На выходе из магазина мужчина с помпончиком укоризненно произнес:
– Вот вы вроде симпатичная девушка, но нервишки бы подлечить не помешало.
Я молча прошла мимо.
«Да, Надежда, флиртуешь ты еще лучше, чем ходишь на свидания! Легкость, обаяние и женственность так и прут!».
Следующий день был знаменателен тем, что помимо унылого рабочего дня, не отмеченного ни плохими, ни хорошими событиями, на календаре значилась дата 18 февраля.
С утра мне прилетело Ирискино: «На сегодня всё в силе?»
Всё было в силе, ведь за участие в тренинге великой Шивы Татаки мной уже было уплачено пять тысяч рублей, а билеты были невозвратными. Как только часы пробили шесть, я мгновенно собралась и погнала, если можно было так сказать с учетом вечерних пробок.
В холле концертного зала мы с Ириской не сразу нашлись. Я покрутилась возле гардероба, потом прогулялась туда-сюда перед дверями большого зала, пока не наткнулась на подругу, которая стояла с телефонной трубкой у уха.
– Кому звонишь? – со спины подкралась к ней я.
Ириска подпрыгнула, а затем недоуменно сказала:
– Тебе вообще-то!
Тут я ощутила, что в сумке, действительно, жужжит телефон, незаметный в общем равномерном гуле. Ириска как всегда выглядела эффектно: с ровным загаром, идеальным макияжем, в ярко-розовом брючном костюме, который на ней смотрелся не пошло, а очень органично.
Среди людей, толпившихся у входа в зал, я не обнаружила ни одного мужчины. Вернее, один было затесался, но по-видимому, просто привел пожилую родственницу, а сам поспешно скрылся. Женщины всех возрастов прохаживались, переговаривались друг с другом, отовсюду слышалось: «практики», «аффирмации», «сила рода» и другие загадочные словечки и выражения. Мне казалось, что все эти женщины пришли сюда из одной общины, и только я не вписываюсь в эту канву.
Двери распахнулись и всех пригласили в зал. Наши места оказались очень близко к сцене, что меня очень опечалило: потому что я надеялась вздремнуть.
Гуру женственности задерживалась, было откровенно скучно и клонило в сон.
Ириска тормошила меня и показывала свои потрясающие фотографии с новой фотосессии в стиле пин-ап.
И вот, свет сначала приглушили, затем ярко осветили сцену. На экране за сценой запустили видео с медленно раскрывающимся лотосом под расслабляющую музыку. На сцене на фоне раскрытого цветка возникла небольшая фигурка: немолодая женщина в чалме и свободной белой одежде.
У женщины оказался на удивление звучный голос, контрастировавший с хрупким сложением. Усиленный микрофоном, он стал разноситься по залу. Ириска пискнула, в восторге, сжимая мою руку. Я скептически смотрела, выжидая, что сейчас будет.
Но ничего поражающего воображение не случилось. Шива много говорила, иногда вворачивала шутки и подспудно информацию о своих платных онлайн-курсах, выставляя их приобретение идеальным средством для решения тех или иных проблем в жизни.
На очередном рекламном блоке о сборнике аффирмаций, исцеляющем бесплодие, я задремала…
Я стою по пояс в болотной жиже. Рядом со мной сидит крокодил, и тараща желтые глаза с тонкими вертикальными зрачками, хлопает пастью, извлекая из нее человеческую речь:
- Ты должна задать сама себе вопрос, глядя в зеркало: я Женщина, или же безмолвная деревяшка? Ответь сама себе: кто ты?
Я молча смотрю на него.
- Кто ты? – продолжает лязгать зубастым ртом крокодил.
- Я женщина, – слабо бормочу я.
- Не верю! – орет крокодил. – Я тебе выказал доверие, назначив на должность исполняющего обязанности женщины! А ты разочарование! Тупая деревяшка!
Он бросается на меня, больно кусая в бок.
Я с силой отпихиваю его в сторону.
– Надька, совсем сдурела! Что ты дерешься? – услышала я голос Ириски. Оказывается, она пыталась меня разбудить, толкая локтем в бок, за что получила серьезной сдачи. С усилием стряхнув с себя остатки сна, я зевнула.
Шива ходила между рядов, и выбирая случайных женщин, поднимала их с мест:
– Кто ты? – кричала она, будто чудотворец из американского шоу, и подставляла микрофон темноволосой крупной женщине:
– Я женщина! – орала в микрофон брюнетка.
– Не забывай этого никогда! – кричала ей в ответ Шива Татаки.
Все это выглядело, как театр абсурда. Ириска смотрела на сие сумасшедшее действо, будто завороженная. Я же вспомнила, что обещала удалить ее из друзей, если на тренинге будет нечто подобное.
Вдруг фигурка в белом нависла прямо надо мной, и угрожающе спросив в микрофон: «Кто ты?», - сунула мне его под нос для ответа. Вся аудитория выжидающе посмотрела на меня.
Я отрицательно помотала головой.
– Кто ты?! – еще громче выкрикнула гуру.
– Я... женщина…, – тихо прошептала я в микрофон. По залу прокатились смешки.
– Нет, ты не чувствуешь себя женщиной! Не обманывай! Кто ты? – она повысила голос.
– Я женщина, – ответила я громче.
- Кто? – агрессивно заорала Татаки. – Я не слышу?
- Да женщина, я ЖЕНЩИНА! – заорала я в микрофон, что было сил, а затем схватила подвернувшуюся под руку Ирискину белую сумку и бросила ей в гуру тантропсихологии, нейопроецирования и специалиста по раскрытию женственности Шиву Татаки. Прямо в лицо. А затем в слезах выбежала из зала под удивленное жужжание женского роя.
– Надька, ты безнадежна, – говорила мне Ириска у гардероба, подавая бумажные салфетки. – Нам повезло, что Шива заявление в полицию не написала. Но рекомендовала тебе попить глицинчика. Она, кстати, сказала, что раньше неврологом в поликлинике работала. И главное, нет бы своей сумкой кидаться, она мою хватает чуть что!
Дома я грустно налила себе чай, сделала бутерброд, и взяла из шкафа шоколадку. Со всем этим добром, залезла на диван с ногами, и откусила кусок бутера. Зазвонил телефон. Я быстро дожевала и взяла трубку.
– Надь, привет! – сказал в трубку Сергей.
– Привет, – настороженно ответила я, гадая, зачем он звонит.
– Я так понял, что наше прошлое свидание тебе не очень понравилось. Может, повторим?
Я отложила бутерброд и шоколадку в сторону.
Пришел долгожданный март, а зима не ушла. Ничего удивительного для того, кто живет в Сибири. Минусовые температуры продолжаются, на короткое время сменяются оттепелями, но снова возвращаются. Март – это для нас больше зима, чем весна. Душу греет световой день: он прибывает ощутимо. Вот он молодец, его я хвалю.
Первого марта мне положено поздравлять Конфуция, потому что у него Всемирный день кошек. И я всегда покупаю ему по такому поводу паштет премиум-класса. Конфуций радуется пару минут, пока ест, а остаток дня дуется на меня и громко орет, возможно даже матерится, потому что понимает – оказывается, на нем раньше экономили. Осознать, что на тебе экономят равно познать боль.
Я думаю, что именно поэтому на Восьмое марта от злопамятного Конфуция я не получаю ничего, точнее сказать ничего нового: в лотке все по-старому. И это неплохо. Ведь однажды утром обнаружить в кошачьем туалете нечто необычное – страшнейшая примета, к серьезным тратам.
В этом году главный женский праздник выпал на пятницу. И это тоже хорошо: само собой, поздравления от мужчин приятны всегда, но главное, сокращенный рабочий день с плавным переходом в выходные. И женщины у нас сегодня все нарядные, красивые, благоухающие духами.
К моему приходу на столе в поллитровой баночке из-под майонеза стоят три хилых розовых тюльпана: два из них совсем загрустили, а третий еще ничего, держится бодро. Это наши мужчины создают праздничное настроение. В преимущественно женском коллективе 8 марта для мужчин все равно, что судный день. Страшит неизбежностью. В каких-то коллективах, может быть, еще пытаются проявлять креативность, но наши давно сдулись. Поэтому каждый год мы удивленно обнаруживаем на своих рабочих местах по три тюльпана, а на обеде идем в конференц-зал есть пиццу или суши и слушать поздравления от тех несчастных, кто не успел спрятаться на больничном или в отпуске.
– Как мило, тюльпанчики! – Машуня зашла в кабинет и шлепнула сумку на стул. – Так неожиданно! И приятно.
При этом мы с Егоровной переглянулись, как два ветерана.
– Неожиданно было в позапрошлом году, – пояснила Егоровна, – когда мы по одному тюльпану обнаружили на своих столах. А Ленке аж целых два подбросили. Потом выяснилось, что это кадровичка заболела и не пришла, ну они на соседний Ленкин стол и положили лишний, чтоб не пропадал. А в этом пока все идет по плану.
Я тоже посмеялась, вспомнив Ленкино недоумение, а для себя решила. Раз эти печальные и слабые тюльпаны – всё, что мне светит в праздничный день, то куплю сама себе цветы по дороге домой. А лучше какой-нибудь необычный комнатный цветок. И пойду с ним, гордая. Уверена, если бы Сергей был в городе, он обязательно подарил бы мне цветы по такому поводу. Но ему понадобилось срочно уехать в длительную командировку на север края. И наши отношения свелись к вялой романтической переписке, состоящей из «добрых утр» и «спокойных ночей». Вот и сегодня с утра я получила от него открытку с букетом роз и стандартным поздравлением в стихах.
– Срочно, к нему, – Ленка мотнула головой в сторону кабинета руководителя. – Альберт вызывает прямо сейчас. Злой, как тысяча чертей.
Тут сердчишко у меня ёкнуло не на шутку. Я взяла блокнот и ручку, и пошла к руководителю службы в кабинет. Робко постучала в дверь.
– Да! Заходите! – гаркнули из-за двери.
Я вошла. За большим столом сидел Альберт. Высокий, он не терялся за этим внушительным столом, а сливался с ним в единое гигантское бюрократическое целое. Положив одну руку на столешницу, второй он делал пометки в вычитываемом документе. Оторвав глаза от документа, он медленно начал говорить:
– Надежда. Я сделал вам одолжение, когда назначил вас исполняющим обязанности начальника отдела. Я надеялся, что вы оцените этот аванс и отнесетесь со всей серьезностью к оказанному ВАМ доверию.
Это заявление возмутило меня до глубины души: моего мнения по этому поводу вообще не спрашивали.
Тем временем Альберт стал разгоняться, повышая голос все сильнее.
– Но вы, как я понимаю, – продолжал он, – отнеслись халатно к своей должности и моему доверию.
Да в чем уже дело-то? Крутился в голове тревожный вопрос.
– Вы в пятницу отчеты давали на сверку ведомствам? Давали. Так объясните мне теперь, - последнее он уже практически кричал мне в лицо, тряся какими-то подвернувшимися под руку бумажками. – Объясните мне, почему в форме 037-г у минздрава такая цифра, у минсоца такая же, а у нас – вот такая?! Где еще 12 человек?!
Твою мать. До меня дошел ужас произошедшего: я так увлеклась своими трансформациями, что не проверила толком за Машуней форму, и отдала распечатанные и подписанные Альбертом отчеты для утверждения в краевую администрацию.
– Почему? – орал на меня Альберт, преимущественно красный, но со вздувшейся голубой веной на лбу. – Почему они мне сейчас звонят, и я как мальчик перед ними тут оправдываюсь? Что у нас, статистика считать не умеет? У нас тут одни пэтэушники работают? Позорище! Что вы на это скажете?
– Я... мы все исправим, пересчитаем, – я стыдно заблеяла не своим голосом, в шоке от того, что на меня так кричат.
– У вас полчаса. И сразу ко мне с докладом, почему так вышло и кто виноват.
Белая, как мел, я вышла из кабинета Альберта. От внешней стороны двери отскочила, словно ошпаренная, Ленка.
– Ухо не повредила? – резко спросила я ее и пулей унеслась по коридору. Дверь в наш кабинет распахнула с таким грохотом, что коллеги подскочили от внезапности.
– Маша, живо показывай тридцать седьмую! Тамара Егоровна, поднимайте все пятничные документы, выверяйте, не дай бог еще косяки всплывут.
Атмосфера в кабинете из вялой и сонной мгновенно сменилась на тревожно-рабочую.
Я чувствовала себя несправедливо обиженной, оскорбленной, при этом получившей по заслугам. Мы были людьми, и несмотря на то, что собирали информацию по большей части из автоматизированных систем отчетности, человеческого фактора никто не отменял. Ошибки всегда вкрадывались, бывало и при Викторыче, нам влетало не на шутку. Но тот даже если и ворчал или выговаривал за промахи, то никогда не делал это зло, да и ругался больше для виду, уж очень был человечным. С Альбертом он умел ладить, к тому же уж точно не принимал близко к сердцу подобные ситуации.
Наша пятничная ошибка была совершенно некритичной и легко исправлялась, ни в какие дальнейшие документы она еще не успела попасть. Единственное, что делало ее ужасной – задетое чувство собственного величия руководителя Краевой службы статистики.
– Ну а ты как хотела, Надь? – приговаривала Егоровна. – Быть начальником, это не только за большим компьютером сидеть. Теперь на всех планерках будет тебя чихвостить.
– Да что заладили-то все! Не хотела я быть никаким начальником. И не буду. Пусть ищет другого. – Очень не хотелось плакать при коллегах, но слезы уже стояли в глазах. Пришлось сходить в туалет и умыться. Я злилась на себя за халатность, на Машуню за невнимательность, на Егоровну я злилась в последнее время итак, по умолчанию.
Спустя полчаса я доложила Альберту, что мы все исправили. Тот уже пришел в благодушное настроение и даже сказал что-то ободряющее, мол, со всеми бывает. Но у меня осталась серьезная и злая обида за утренний инцидент.
Домой ехала в полуистеричном состоянии, чуть не поцеловав на перекрёстке белую «ниву», водитель которой забыл показать поворотник. Матерясь как сапожник, запарковалась за тридевять земель от дома, и уныло потащилась в супермаркет.
Во мне не осталось и следа от трансформационной энергии.
«Нужно благодарить Вселенную, нужно быть ресурсной, нужно быть легкой, нужно то, нужно это. Ничего никому не нужно! Всё это лохотрон для дурочек, все эти трансформации и прочее».
Не хотелось ни авокадо, ни зеленых яблок, перед глазами плыли чипсы, пицца, ведро мороженого и шоколадка. Набрав полную корзину вредностей, я оценила очередь на основной кассе как бесперспективную, и пошла на кассу самообслуживания. Пакетов не было. Пришлось раздраженно просить продавца подать пакет и опять возвращаться на свою кассу, на которой уже стояла моя корзинка.
На соседней кассе самообслуживался высокий мужчина в шапочке с крошечным помпоном. Пока я «пикала» шоколадки, мужчина что-то говорил себе под нос. Я мельком глянула на него: показалось, что он говорит со мной:
– Не знаете, как эти зубочистки пробиваются?
Я пожала плечами и продолжила заниматься своими покупками.
– Странно, не получается почему-то.
Он пытался сканировать свою единственную покупку – зубочистки, что очень плохо у него получалось.
– Как это вообще делается? Не пикает.
– Слушайте, - накопившееся во мне раздражение решило, что это самый подходящий повод выйти из берегов. – А почему вы у меня это спрашиваете? У меня тут вот написано «специалист министерства самообслуживания»? – я стала стучать себе рукой по куртке в районе груди и надвигаться на него.
Мужчина, опешив, сделал шаг назад.
– Давайте сюда свои зубочистки! – рявкнула я.
Он крепко сжимал в руке пластиковую коробочку, и потихоньку пятился. Но я все-таки вырвала их и истерично стала водить перед сканером штрихкодов. Наконец, мне удалось выбрать нужный угол, и касса сказала «пик». Под ошалевшим взглядом «помпончика» я поставила с размаху злополучные зубочистки на место для корзины, и вернулась к своим покупкам.
На выходе из магазина мужчина с помпончиком укоризненно произнес:
– Вот вы вроде симпатичная девушка, но нервишки бы подлечить не помешало.
Я молча прошла мимо.
«Да, Надежда, флиртуешь ты еще лучше, чем ходишь на свидания! Легкость, обаяние и женственность так и прут!».
Следующий день был знаменателен тем, что помимо унылого рабочего дня, не отмеченного ни плохими, ни хорошими событиями, на календаре значилась дата 18 февраля.
С утра мне прилетело Ирискино: «На сегодня всё в силе?»
Всё было в силе, ведь за участие в тренинге великой Шивы Татаки мной уже было уплачено пять тысяч рублей, а билеты были невозвратными. Как только часы пробили шесть, я мгновенно собралась и погнала, если можно было так сказать с учетом вечерних пробок.
В холле концертного зала мы с Ириской не сразу нашлись. Я покрутилась возле гардероба, потом прогулялась туда-сюда перед дверями большого зала, пока не наткнулась на подругу, которая стояла с телефонной трубкой у уха.
– Кому звонишь? – со спины подкралась к ней я.
Ириска подпрыгнула, а затем недоуменно сказала:
– Тебе вообще-то!
Тут я ощутила, что в сумке, действительно, жужжит телефон, незаметный в общем равномерном гуле. Ириска как всегда выглядела эффектно: с ровным загаром, идеальным макияжем, в ярко-розовом брючном костюме, который на ней смотрелся не пошло, а очень органично.
Среди людей, толпившихся у входа в зал, я не обнаружила ни одного мужчины. Вернее, один было затесался, но по-видимому, просто привел пожилую родственницу, а сам поспешно скрылся. Женщины всех возрастов прохаживались, переговаривались друг с другом, отовсюду слышалось: «практики», «аффирмации», «сила рода» и другие загадочные словечки и выражения. Мне казалось, что все эти женщины пришли сюда из одной общины, и только я не вписываюсь в эту канву.
Двери распахнулись и всех пригласили в зал. Наши места оказались очень близко к сцене, что меня очень опечалило: потому что я надеялась вздремнуть.
Гуру женственности задерживалась, было откровенно скучно и клонило в сон.
Ириска тормошила меня и показывала свои потрясающие фотографии с новой фотосессии в стиле пин-ап.
И вот, свет сначала приглушили, затем ярко осветили сцену. На экране за сценой запустили видео с медленно раскрывающимся лотосом под расслабляющую музыку. На сцене на фоне раскрытого цветка возникла небольшая фигурка: немолодая женщина в чалме и свободной белой одежде.
У женщины оказался на удивление звучный голос, контрастировавший с хрупким сложением. Усиленный микрофоном, он стал разноситься по залу. Ириска пискнула, в восторге, сжимая мою руку. Я скептически смотрела, выжидая, что сейчас будет.
Но ничего поражающего воображение не случилось. Шива много говорила, иногда вворачивала шутки и подспудно информацию о своих платных онлайн-курсах, выставляя их приобретение идеальным средством для решения тех или иных проблем в жизни.
На очередном рекламном блоке о сборнике аффирмаций, исцеляющем бесплодие, я задремала…
Я стою по пояс в болотной жиже. Рядом со мной сидит крокодил, и тараща желтые глаза с тонкими вертикальными зрачками, хлопает пастью, извлекая из нее человеческую речь:
- Ты должна задать сама себе вопрос, глядя в зеркало: я Женщина, или же безмолвная деревяшка? Ответь сама себе: кто ты?
Я молча смотрю на него.
- Кто ты? – продолжает лязгать зубастым ртом крокодил.
- Я женщина, – слабо бормочу я.
- Не верю! – орет крокодил. – Я тебе выказал доверие, назначив на должность исполняющего обязанности женщины! А ты разочарование! Тупая деревяшка!
Он бросается на меня, больно кусая в бок.
Я с силой отпихиваю его в сторону.
– Надька, совсем сдурела! Что ты дерешься? – услышала я голос Ириски. Оказывается, она пыталась меня разбудить, толкая локтем в бок, за что получила серьезной сдачи. С усилием стряхнув с себя остатки сна, я зевнула.
Шива ходила между рядов, и выбирая случайных женщин, поднимала их с мест:
– Кто ты? – кричала она, будто чудотворец из американского шоу, и подставляла микрофон темноволосой крупной женщине:
– Я женщина! – орала в микрофон брюнетка.
– Не забывай этого никогда! – кричала ей в ответ Шива Татаки.
Все это выглядело, как театр абсурда. Ириска смотрела на сие сумасшедшее действо, будто завороженная. Я же вспомнила, что обещала удалить ее из друзей, если на тренинге будет нечто подобное.
Вдруг фигурка в белом нависла прямо надо мной, и угрожающе спросив в микрофон: «Кто ты?», - сунула мне его под нос для ответа. Вся аудитория выжидающе посмотрела на меня.
Я отрицательно помотала головой.
– Кто ты?! – еще громче выкрикнула гуру.
– Я... женщина…, – тихо прошептала я в микрофон. По залу прокатились смешки.
– Нет, ты не чувствуешь себя женщиной! Не обманывай! Кто ты? – она повысила голос.
– Я женщина, – ответила я громче.
- Кто? – агрессивно заорала Татаки. – Я не слышу?
- Да женщина, я ЖЕНЩИНА! – заорала я в микрофон, что было сил, а затем схватила подвернувшуюся под руку Ирискину белую сумку и бросила ей в гуру тантропсихологии, нейопроецирования и специалиста по раскрытию женственности Шиву Татаки. Прямо в лицо. А затем в слезах выбежала из зала под удивленное жужжание женского роя.
– Надька, ты безнадежна, – говорила мне Ириска у гардероба, подавая бумажные салфетки. – Нам повезло, что Шива заявление в полицию не написала. Но рекомендовала тебе попить глицинчика. Она, кстати, сказала, что раньше неврологом в поликлинике работала. И главное, нет бы своей сумкой кидаться, она мою хватает чуть что!
Дома я грустно налила себе чай, сделала бутерброд, и взяла из шкафа шоколадку. Со всем этим добром, залезла на диван с ногами, и откусила кусок бутера. Зазвонил телефон. Я быстро дожевала и взяла трубку.
– Надь, привет! – сказал в трубку Сергей.
– Привет, – настороженно ответила я, гадая, зачем он звонит.
– Я так понял, что наше прошлое свидание тебе не очень понравилось. Может, повторим?
Я отложила бутерброд и шоколадку в сторону.
Глава 8. Восьмое марта
Пришел долгожданный март, а зима не ушла. Ничего удивительного для того, кто живет в Сибири. Минусовые температуры продолжаются, на короткое время сменяются оттепелями, но снова возвращаются. Март – это для нас больше зима, чем весна. Душу греет световой день: он прибывает ощутимо. Вот он молодец, его я хвалю.
Первого марта мне положено поздравлять Конфуция, потому что у него Всемирный день кошек. И я всегда покупаю ему по такому поводу паштет премиум-класса. Конфуций радуется пару минут, пока ест, а остаток дня дуется на меня и громко орет, возможно даже матерится, потому что понимает – оказывается, на нем раньше экономили. Осознать, что на тебе экономят равно познать боль.
Я думаю, что именно поэтому на Восьмое марта от злопамятного Конфуция я не получаю ничего, точнее сказать ничего нового: в лотке все по-старому. И это неплохо. Ведь однажды утром обнаружить в кошачьем туалете нечто необычное – страшнейшая примета, к серьезным тратам.
В этом году главный женский праздник выпал на пятницу. И это тоже хорошо: само собой, поздравления от мужчин приятны всегда, но главное, сокращенный рабочий день с плавным переходом в выходные. И женщины у нас сегодня все нарядные, красивые, благоухающие духами.
К моему приходу на столе в поллитровой баночке из-под майонеза стоят три хилых розовых тюльпана: два из них совсем загрустили, а третий еще ничего, держится бодро. Это наши мужчины создают праздничное настроение. В преимущественно женском коллективе 8 марта для мужчин все равно, что судный день. Страшит неизбежностью. В каких-то коллективах, может быть, еще пытаются проявлять креативность, но наши давно сдулись. Поэтому каждый год мы удивленно обнаруживаем на своих рабочих местах по три тюльпана, а на обеде идем в конференц-зал есть пиццу или суши и слушать поздравления от тех несчастных, кто не успел спрятаться на больничном или в отпуске.
– Как мило, тюльпанчики! – Машуня зашла в кабинет и шлепнула сумку на стул. – Так неожиданно! И приятно.
При этом мы с Егоровной переглянулись, как два ветерана.
– Неожиданно было в позапрошлом году, – пояснила Егоровна, – когда мы по одному тюльпану обнаружили на своих столах. А Ленке аж целых два подбросили. Потом выяснилось, что это кадровичка заболела и не пришла, ну они на соседний Ленкин стол и положили лишний, чтоб не пропадал. А в этом пока все идет по плану.
Я тоже посмеялась, вспомнив Ленкино недоумение, а для себя решила. Раз эти печальные и слабые тюльпаны – всё, что мне светит в праздничный день, то куплю сама себе цветы по дороге домой. А лучше какой-нибудь необычный комнатный цветок. И пойду с ним, гордая. Уверена, если бы Сергей был в городе, он обязательно подарил бы мне цветы по такому поводу. Но ему понадобилось срочно уехать в длительную командировку на север края. И наши отношения свелись к вялой романтической переписке, состоящей из «добрых утр» и «спокойных ночей». Вот и сегодня с утра я получила от него открытку с букетом роз и стандартным поздравлением в стихах.
