Глядя на эти фотографии, его мать была так счастлива, словно сама побывала в этом парке. Глаза её сияли.
И вот настал последний день медового месяца. Олег и Стася решили отметить его в ресторане у самого моря. Приглашали и Ирину Павловну, но та, сославшись на усталость, решила спать пораньше.
- Ну, может, пойдёмте поужинаем сначала? - пыталась убедить её Стася.
- Ой, Стасочка, не хочется, правда. Мне б сейчас только завалиться и спать.
Спорить с ней было бесполезно. Уложив её в постель, молодые пошли в ресторан.
Полная луна, отражаясь от поверхности моря, прокладывала светящуюся дорожку от берега до самого горизонта, чуть трепещущую от мелких волн. В пузатых бокалах при свете луны и фонариков сверкало красное вино.
- Давай! За тебя, Стася! За нас!
- За нас! За наши семейные будни.
- Пускай они станут для нас настоящим праздником.
- Хороший тост!
Крупные ярко-алые икринки с крепкой сверкающей кожицей сыпались в дуршлаг. Ложка, с нажимом скользя по сетке, тёрла их и мяла, оставляя зёрна и стекающий вниз, в кастрюлю, кислый сок. Оставшийся жмых Ирина Павловна клала на марлю и скручивала своими сильными руками, по которым струился тот же сок.
Красная смородина - последняя ягода дачного сезона - в этом году дала щедрый урожай. Если бы не косточки, из неё можно было бы сварить варенье или потолочь и засыпать сахаром, как её чёрную сестрицу. А так ничего, кроме желе, из неё не сделаешь. Поэтому и приходилось долго и упорно выжимать сок.
Сама Стася не могла похвастаться силой рук, и ей досталась более лёгкая работа - мыть ягоды, отдирать от зелёных веток и класть в миску, откуда свекровь сыпала их в дуршлаг. Как и невестка, она почти не ела смородинового желе - у неё от этой ягоды была изжога - но Олег его просто обожал. Это, пожалуй, было его любимым лакомством.
Сам он в этот момент был не дома - Стася послала его на рынок купить картошки и пару мешков сахара. Последнего, судя по количеству сока, понадобится очень много.
"Да, и если будут орехи - фундук - возьми грамм сто-двести. Хочу вечерком пирог испечь".
- Давайте, я потру, - предложила Стася свекрови, когда все ягоды были вымыты и отделены от веток.
- Да нет, спасибо, - отказалась та. - Лучше принеси Аль Бано, поставь. С музыкой и работать веселее.
Стася послушно сбегала в комнату, принеся любимый свекровин диск, и вскоре в кухне зазвучали красивые голоса знаменитой итальянской пары.
- А что дальше-то было? - спросила Ирина Павловна, напоминая невестке, что сюжет нового рассказа, который она только что слушала, затаив дыхание, к несчастью, оборвался из-за бытовых вопросов.
Стася с удовольствием дорассказывала, время от времени прерываясь, чтобы попробовать, готов ли борщ, весело кипевший на плите. И, заметив вслух, что картошка ещё не сварилась, снова возвращалась к повествованию.
- Вот за что я, Стасочка, люблю твои рассказы - это за то, что в них много добра и света.
- Но ведь в них есть и зло, и боль, - возразила Стася.
- Есть, но они никогда не ввергают в уныние. Зло там порой действительно бывает очень сильным, и герои порой страдают ужасно, а всё равно надежда остаётся. Нет эдакого упадничества что ли.
- Стараюсь, - скромно ответила Стася.
Чего-чего а уж этого она стремилась избегать всеми силами. В памяти до сих пор стояли слова жены ссыльного декабриста из фильма "Сонька Золотая Ручка":
"А что ты воровала? Золото и бриллианты? Это не воровство - это баловство. Воровство - это когда у человека отнимают веру и надежду".
Кто-то, возможно, возразит, что за это, однако, не сажают в тюрьму, не отправляют на каторгу - так что ничего криминального в этом нет. Но если завтра президент Ядовцев узаконит, скажем, убийства и грабежи, разве станут они от этого менее отвратительными?
- Ещё что мне нравится, - продолжала свекровь. - У тебя всегда есть место добру и справедливости. А зло всегда оказывается в проигрыше. В наше время это особенно ценно. Сейчас понятие добра и зла настолько размыто, что не поймёшь, что есть что, - с этими словами Ирина Павловна горестно покачала головой.
- А что толку? - махнула рукой Стася. - Всё равно мои рассказы никому не нужны.
- Вот что я тебе скажу, Стасочка: пока хоть один человек их читает, они нужны. А тебя, я думаю, читают всё-таки больше. Ты же их в Интернете размещаешь.
- Да, Ирина Павловна, но этого очень мало. Меня не печатают, для широкой аудитории мои рассказы не доходят. Так что большинство лучше прочтёт какой-нибудь бестселлер, а не будет лазать в Интернете искать Заречную.
- Хотят бестселлер (или как его) - это их проблема. А думающие люди клевать на рекламу не будут. Кстати, Олег мне как-то сказал (ну, когда вы ещё переписывались), что у тебя манера письма, как у Исабель Альенде. А Исабель так трудно найти на русском.
- Да, Олег рассказывал, что читал в оригинале.
- Вот-вот. А тебя, Стасочка, и найти легче, и переводить не надо... Посмотри, борщ не сварился?
Да, кажется, вполне. Можно и отключать.
Только Стася успела повернуть конфорку, как в дверь позвонили. На пороге стоял Олег с двумя тяжёлыми сумками в руках. Поставив сумки на пол, он первым делом поцеловал жену, затем снял с себя куртку, разулся и понёс их на кухню, где мать дотирала последнюю порцию ягод.
- Раздевайся, мой руки, - сказала Стася, разливая по тарелкам борщ.
"Что-то у меня опять голова кружится, - подумала с досадой, чуть не выронив из рук полную тарелку. - Ну, конечно, погода такая - то ветер, то дождь".
Минуты, когда она резала хлеб и ставила чайник, отчего-то показались ей вечностью.
Наконец, когда Стася села за стол, она вдруг поняла, что с трудом может смотреть на этот борщ. Так что съела она свою порцию крайне неохотно. Хотя, по мнению мужа и свекрови, суп получился просто вкуснятина.
Так же с трудом смотрела молодая женщина на бутерброд с маслом, который Олег запивал чаем, и на конфеты с ореховой начинкой - любимое лакомство свекрови. Сама она к сладостям так и не притронулась.
После обеда Олег вымыл посуду, вынес мусорное ведро, а Стася взялась заводить тесто. То ли от чая, то ли ещё отчего-то голова почти перестала кружиться. А поставив пирог в духовку, молодая хозяйка отправилась в большую комнату - после новостей должен был начаться фильм с интересным названием - "Большая глупость".
В самих же новостях Ядовцев первым делом осчастливил зрителей своим присутствием и традиционной первой-тройкой фраз о том, как много он делает для своего народа. Следующая же новость стала для Стаси полной неожиданностью. В Нижнем Новгороде при выходе из автомобиля выстрелом в голову был убит полпред Громашев. Полиция ищет исполнителей и заказчиков этого дерзкого преступления.
"Мы будем мстить, - торжественно обещал президент. - И не успокоимся, пока не приложим всех причастных к этому убийству мордой об стол".
Громашева? Застрелили? Вот те на! Неужели такие, как он, тоже уязвимы? Неужели таких тоже убивают? А ведь ещё за секунду до гибели он сам, наверное, свято верил, что с чиновником такого уровня в принципе не может ничего случиться. Ну да ладно, Бог ему судья!
А вот президента, к которому Стася никогда не питала особой симпатии, его сегодняшнее поведение в её глазах нисколько не возвысило. Ядовцев может быть шокирован, даже взбешён случившемся, но как глава государства он не имел морального права говорить о мести. О том, что преступники должны предстать перед судом, ответить по закону - да, но никак не о том, чтобы сводить счёты. А уж выражение "мордой об стол"... Так мог сказать Серёжка с пятого этажа - грузчик без высшего образования, вдобавок страдающий алкогольной зависимостью. Мог брякнуть кто-нибудь из друзей и сослуживцев Олега. Мог и сам Олег - он всё-таки строитель. Но президенту в телеэфире сам Бог велел выражаться поприличнее.
"Ну вот, а я в своей оде чуть не выставила его интеллигентнейшим человеком с хорошими манерами, - думала Стася. - Вот тебе и манеры".
Последовавший за новостями фильм "Большая глупость" действительно оправдал своё название на сто процентов. Более дурацкой идеи, ровно как и сюжета, Стася, наверное, не смогла бы придумать даже в горячечном бреду. Фильм в итоге так и не досмотрели. Стася вскоре пошла готовить ужин, Олег - вытаскивать бельё из стиральной машинки и развешивать на балконе.
За чисткой картофеля в голове молодой хозяйки, в противовес только что увиденному, рождался новый сюжет. Очередной никому не нужный... Нет, нужный. Пока хоть один человек читает её рассказы, они нужны.
На работе, куда Стася устроилась сразу после окончания медового месяца, она с трудом могла что-то делать. Голова кружилась так, что, казалось, вот-вот оторвётся от тела и начнёт уже в полную силу вращаться вокруг своей оси. Хотя погода была солнечная - даже слишком солнечная для сентября.
- Не знаю уже, что и делать? - пожаловалась она вечером свекрови. - Третий день уже со мной такое.
- Я думаю, стоит подождать, - загадочно улыбнулась Ирина Павловна. - Девять месяцев.
- Девять... - тут Стася осеклась, неожиданно поняв, на что свекровь намекает. - Вы думаете?...
- Именно так. Со мной тоже было такое, когда я Олежку ждала. Но поздравлять пока не буду - пока точно не выяснится. Сходи к врачу.
Олегу, вернувшемуся с работы позже своей жены, решили пока ничего не говорить.
Не сказали ничего и Ане, забежавшей к ним после ужина. Посидели, попили чай с пирогом.
- Классно печёшь, Стаська! Дашь рецептик?
- Да, конечно.
- А то я совсем не умею печь. Скоро замуж выйду...
- Да ты что, Анька? Уже предложение сделал?
- Ага, - кивнула Аня, счастливо улыбаясь. - Приглашаю вас всех в марте.
Олег, Стася и Ирина Павловна принялись дружно поздравлять молодую невесту.
- Ну вот! А ты говорили: никого не полюблю, - покачала головой мать Олега.
Аня в ответ пожала плечами: молодая была, глупая.
Хотя было вполне понятно, почему девочка-школьница, получившая жестокий удар от любимого мальчика, так говорила. Тогда-то и выяснилось, кто был ей настоящим другом, а кто - нет.
"А Олег тогда подошёл и по морде ему врезал", - рассказывала Аня Стасе в одном из задушевных разговоров.
Стася никогда не спрашивала Олега про девушку, из-за которой его выгнали из школы, и Олег ей не рассказывал. Но от неё самой узнала, что этот случай сделал их друзьями.
Сама Стася не слышала Аниных слёз и жалоб на человеческую непорядочность и несправедливость окружающего мира, но отлично представляла, каково было тогда бедной девушке. И от всего сердца благодарила Бога за то, что не дал Ане пронести эти чувства через всю жизнь, не позволил её душе умереть, замёрзнуть навсегда.
А может, именно это бы и случилось, если бы лжи и подлости бывшего возлюбленного не противостояла бы смелость и благородство будущего друга. Пусть их обоих выгнали из школы (не расстреляли же, в самом деле!), но главное - нашёлся человек, который за неё вступился и ни разу потом об этом не пожалел. И кто сказал, что один человек ничего не изменит?
- Олег, у нас будет ребёнок!
Будущий отец застыл на месте, как заколдованный. Где-то с минуту он так стоял, не в силах произнести ни слова. Ошарашенный и растерянный, он неожиданно показался Стасе таким забавным, что она невольно засмеялась:
- Олег, ты чего?
- Стаська! Правда... что ли? Ты...
Наконец, полностью осознав смысл происходящего, он подхватил жену сильными руками и закружил по комнате.
- Стаська! Какое счастье! Как я рад! Я стану папой!
Стася лежала на койке совсем без сил. Их не оставалось даже на то, чтобы пошевелиться. Если бы в этот момент над ней нависла угроза расстрела, она бы, пожалуй, и тогда бы не смогла двинуть ни рукой, ни ногой. Оставалось только водить глазами по палате, наблюдая, как женщины в белых халатах суетятся над малышкой. Над Машенькой.
"Почему она не кричит?" - проносилась в голове тревожная мысль.
Медсестра встряхнула новорождённую, затем звонко шлёпнула по маленькой попке. Девочка, к великой Стасиной радости, тут же ответила на этот акт насилия громким протестом.
- Ну-ну, чего развопилась? - осадила малютку "обидчица", видя, что та не думает успокаиваться. - Уже ж не бью.
"Но ведь била же, злая ты тётя!" - продолжала заходиться в крике Машенька.
А Стасю вдруг неумолимо потянуло в сон. Глаза, следившие за маленькой дочуркой, слипались, переставая воспринимать реальность. Вскоре в палате стало тихо. Должно быть, малышка, наконец, успокоилась.
Из коридора, будто бы сквозь вату, слышался голос Олега. Он вроде бы говорил с медсестрой о новорождённой.
Больше Стася ничего не слышала, потому как погрузилась в глубокий сон. Но прежде сознание зафиксировало новую мыслью: "Я - мама. У меня есть дочь - Машенька".
День рождения малышки отмечали в первые выходные после выписки. Стасины родители, ставшие теперь бабушкой и дедушкой, специально по такому поводу приехали из Москвы. Сама именинница гордо кочевала из одних рук в другие, наслаждаясь в полной мере вниманием, дань которого ей щедро отдавали все родственники и друзья.
- Какая куколка! - слышалось отовсюду. - А чьи это у нас глазки? А чей это у нас носик? А чей это у нас ротик?
Насчёт глазок у Стаси не было никаких сомнений. Эти глаза смотрели на неё, когда Олег её обнимал, целовал, в них она каждый Божий день гляделась, как в зеркало. Она бы узнала их из тысячи глаз.
А носик, ротик - такие Стася тоже видела. В зеркале.
Вскоре вся компания: дедушка, обе бабушки, тётя Олега Лидия Павловна, Аня и её муж Костя, соседи Дима и Валя, друзья Олега Коля и Саша с женой Ирой и, конечно же, счастливые родители - сидели за столом и пили за здоровье новорождённой.
Кто-то предложил включить телевизор, чтобы создавался какой-то фон. Включили, оставили канал, где был какой-то концерт. Впрочем, никто его и не слушал - гостей и хозяев занимали куда более интересные темы.
Стася поймала себя на том, что ей безумно нравится говорить о Маше. Она могла бы целую вечность рассказывать о том, как ожидала её появления девять месяцев, сколько она весила при рождении, как впервые увидела свою Машеньку, как её принесли к матери кормить, и как обрадовался Олег, увидев свою кровинушку. Обрадовался... Не то слово. Он был так взволнован и счастлив, что на миг даже забыл и про цветы, что принёс для Стаси, и про саму Стасю. Впрочем, молодая женщина и не думала ревновать. Ведь для неё самой малышка за девять месяцев стала дороже всего на свете. Даже Олега. Тем более Стася прекрасно понимала, что с появлением Машеньки Олег не стал любить её меньше - ровно как и она его. Просто теперь на свете есть существо, которое они оба любят ещё больше. А друг другу они, напротив, стали ещё дороже. Олег теперь не только любимый, муж - он ещё и отец Машеньки. Это он подарил Стасе ту часть себя, из которой появилась девочка. Как же его меньше любить после этого?
Вдруг отец Стаси как-то странно взглянул на экран телевизора, и глаза его расширились.
- Гляди-ка! Витька, что ли?
Остальные машинально уставились туда же, не понимая до конца, кто так удивил Стасиного папу. Взглянула на экран и Стася.
И вот настал последний день медового месяца. Олег и Стася решили отметить его в ресторане у самого моря. Приглашали и Ирину Павловну, но та, сославшись на усталость, решила спать пораньше.
- Ну, может, пойдёмте поужинаем сначала? - пыталась убедить её Стася.
- Ой, Стасочка, не хочется, правда. Мне б сейчас только завалиться и спать.
Спорить с ней было бесполезно. Уложив её в постель, молодые пошли в ресторан.
Полная луна, отражаясь от поверхности моря, прокладывала светящуюся дорожку от берега до самого горизонта, чуть трепещущую от мелких волн. В пузатых бокалах при свете луны и фонариков сверкало красное вино.
- Давай! За тебя, Стася! За нас!
- За нас! За наши семейные будни.
- Пускай они станут для нас настоящим праздником.
- Хороший тост!
Крупные ярко-алые икринки с крепкой сверкающей кожицей сыпались в дуршлаг. Ложка, с нажимом скользя по сетке, тёрла их и мяла, оставляя зёрна и стекающий вниз, в кастрюлю, кислый сок. Оставшийся жмых Ирина Павловна клала на марлю и скручивала своими сильными руками, по которым струился тот же сок.
Красная смородина - последняя ягода дачного сезона - в этом году дала щедрый урожай. Если бы не косточки, из неё можно было бы сварить варенье или потолочь и засыпать сахаром, как её чёрную сестрицу. А так ничего, кроме желе, из неё не сделаешь. Поэтому и приходилось долго и упорно выжимать сок.
Сама Стася не могла похвастаться силой рук, и ей досталась более лёгкая работа - мыть ягоды, отдирать от зелёных веток и класть в миску, откуда свекровь сыпала их в дуршлаг. Как и невестка, она почти не ела смородинового желе - у неё от этой ягоды была изжога - но Олег его просто обожал. Это, пожалуй, было его любимым лакомством.
Сам он в этот момент был не дома - Стася послала его на рынок купить картошки и пару мешков сахара. Последнего, судя по количеству сока, понадобится очень много.
"Да, и если будут орехи - фундук - возьми грамм сто-двести. Хочу вечерком пирог испечь".
- Давайте, я потру, - предложила Стася свекрови, когда все ягоды были вымыты и отделены от веток.
- Да нет, спасибо, - отказалась та. - Лучше принеси Аль Бано, поставь. С музыкой и работать веселее.
Стася послушно сбегала в комнату, принеся любимый свекровин диск, и вскоре в кухне зазвучали красивые голоса знаменитой итальянской пары.
- А что дальше-то было? - спросила Ирина Павловна, напоминая невестке, что сюжет нового рассказа, который она только что слушала, затаив дыхание, к несчастью, оборвался из-за бытовых вопросов.
Стася с удовольствием дорассказывала, время от времени прерываясь, чтобы попробовать, готов ли борщ, весело кипевший на плите. И, заметив вслух, что картошка ещё не сварилась, снова возвращалась к повествованию.
- Вот за что я, Стасочка, люблю твои рассказы - это за то, что в них много добра и света.
- Но ведь в них есть и зло, и боль, - возразила Стася.
- Есть, но они никогда не ввергают в уныние. Зло там порой действительно бывает очень сильным, и герои порой страдают ужасно, а всё равно надежда остаётся. Нет эдакого упадничества что ли.
- Стараюсь, - скромно ответила Стася.
Чего-чего а уж этого она стремилась избегать всеми силами. В памяти до сих пор стояли слова жены ссыльного декабриста из фильма "Сонька Золотая Ручка":
"А что ты воровала? Золото и бриллианты? Это не воровство - это баловство. Воровство - это когда у человека отнимают веру и надежду".
Кто-то, возможно, возразит, что за это, однако, не сажают в тюрьму, не отправляют на каторгу - так что ничего криминального в этом нет. Но если завтра президент Ядовцев узаконит, скажем, убийства и грабежи, разве станут они от этого менее отвратительными?
- Ещё что мне нравится, - продолжала свекровь. - У тебя всегда есть место добру и справедливости. А зло всегда оказывается в проигрыше. В наше время это особенно ценно. Сейчас понятие добра и зла настолько размыто, что не поймёшь, что есть что, - с этими словами Ирина Павловна горестно покачала головой.
- А что толку? - махнула рукой Стася. - Всё равно мои рассказы никому не нужны.
- Вот что я тебе скажу, Стасочка: пока хоть один человек их читает, они нужны. А тебя, я думаю, читают всё-таки больше. Ты же их в Интернете размещаешь.
- Да, Ирина Павловна, но этого очень мало. Меня не печатают, для широкой аудитории мои рассказы не доходят. Так что большинство лучше прочтёт какой-нибудь бестселлер, а не будет лазать в Интернете искать Заречную.
- Хотят бестселлер (или как его) - это их проблема. А думающие люди клевать на рекламу не будут. Кстати, Олег мне как-то сказал (ну, когда вы ещё переписывались), что у тебя манера письма, как у Исабель Альенде. А Исабель так трудно найти на русском.
- Да, Олег рассказывал, что читал в оригинале.
- Вот-вот. А тебя, Стасочка, и найти легче, и переводить не надо... Посмотри, борщ не сварился?
Да, кажется, вполне. Можно и отключать.
Только Стася успела повернуть конфорку, как в дверь позвонили. На пороге стоял Олег с двумя тяжёлыми сумками в руках. Поставив сумки на пол, он первым делом поцеловал жену, затем снял с себя куртку, разулся и понёс их на кухню, где мать дотирала последнюю порцию ягод.
- Раздевайся, мой руки, - сказала Стася, разливая по тарелкам борщ.
"Что-то у меня опять голова кружится, - подумала с досадой, чуть не выронив из рук полную тарелку. - Ну, конечно, погода такая - то ветер, то дождь".
Минуты, когда она резала хлеб и ставила чайник, отчего-то показались ей вечностью.
Наконец, когда Стася села за стол, она вдруг поняла, что с трудом может смотреть на этот борщ. Так что съела она свою порцию крайне неохотно. Хотя, по мнению мужа и свекрови, суп получился просто вкуснятина.
Так же с трудом смотрела молодая женщина на бутерброд с маслом, который Олег запивал чаем, и на конфеты с ореховой начинкой - любимое лакомство свекрови. Сама она к сладостям так и не притронулась.
После обеда Олег вымыл посуду, вынес мусорное ведро, а Стася взялась заводить тесто. То ли от чая, то ли ещё отчего-то голова почти перестала кружиться. А поставив пирог в духовку, молодая хозяйка отправилась в большую комнату - после новостей должен был начаться фильм с интересным названием - "Большая глупость".
В самих же новостях Ядовцев первым делом осчастливил зрителей своим присутствием и традиционной первой-тройкой фраз о том, как много он делает для своего народа. Следующая же новость стала для Стаси полной неожиданностью. В Нижнем Новгороде при выходе из автомобиля выстрелом в голову был убит полпред Громашев. Полиция ищет исполнителей и заказчиков этого дерзкого преступления.
"Мы будем мстить, - торжественно обещал президент. - И не успокоимся, пока не приложим всех причастных к этому убийству мордой об стол".
Громашева? Застрелили? Вот те на! Неужели такие, как он, тоже уязвимы? Неужели таких тоже убивают? А ведь ещё за секунду до гибели он сам, наверное, свято верил, что с чиновником такого уровня в принципе не может ничего случиться. Ну да ладно, Бог ему судья!
А вот президента, к которому Стася никогда не питала особой симпатии, его сегодняшнее поведение в её глазах нисколько не возвысило. Ядовцев может быть шокирован, даже взбешён случившемся, но как глава государства он не имел морального права говорить о мести. О том, что преступники должны предстать перед судом, ответить по закону - да, но никак не о том, чтобы сводить счёты. А уж выражение "мордой об стол"... Так мог сказать Серёжка с пятого этажа - грузчик без высшего образования, вдобавок страдающий алкогольной зависимостью. Мог брякнуть кто-нибудь из друзей и сослуживцев Олега. Мог и сам Олег - он всё-таки строитель. Но президенту в телеэфире сам Бог велел выражаться поприличнее.
"Ну вот, а я в своей оде чуть не выставила его интеллигентнейшим человеком с хорошими манерами, - думала Стася. - Вот тебе и манеры".
Последовавший за новостями фильм "Большая глупость" действительно оправдал своё название на сто процентов. Более дурацкой идеи, ровно как и сюжета, Стася, наверное, не смогла бы придумать даже в горячечном бреду. Фильм в итоге так и не досмотрели. Стася вскоре пошла готовить ужин, Олег - вытаскивать бельё из стиральной машинки и развешивать на балконе.
За чисткой картофеля в голове молодой хозяйки, в противовес только что увиденному, рождался новый сюжет. Очередной никому не нужный... Нет, нужный. Пока хоть один человек читает её рассказы, они нужны.
На работе, куда Стася устроилась сразу после окончания медового месяца, она с трудом могла что-то делать. Голова кружилась так, что, казалось, вот-вот оторвётся от тела и начнёт уже в полную силу вращаться вокруг своей оси. Хотя погода была солнечная - даже слишком солнечная для сентября.
- Не знаю уже, что и делать? - пожаловалась она вечером свекрови. - Третий день уже со мной такое.
- Я думаю, стоит подождать, - загадочно улыбнулась Ирина Павловна. - Девять месяцев.
- Девять... - тут Стася осеклась, неожиданно поняв, на что свекровь намекает. - Вы думаете?...
- Именно так. Со мной тоже было такое, когда я Олежку ждала. Но поздравлять пока не буду - пока точно не выяснится. Сходи к врачу.
Олегу, вернувшемуся с работы позже своей жены, решили пока ничего не говорить.
Не сказали ничего и Ане, забежавшей к ним после ужина. Посидели, попили чай с пирогом.
- Классно печёшь, Стаська! Дашь рецептик?
- Да, конечно.
- А то я совсем не умею печь. Скоро замуж выйду...
- Да ты что, Анька? Уже предложение сделал?
- Ага, - кивнула Аня, счастливо улыбаясь. - Приглашаю вас всех в марте.
Олег, Стася и Ирина Павловна принялись дружно поздравлять молодую невесту.
- Ну вот! А ты говорили: никого не полюблю, - покачала головой мать Олега.
Аня в ответ пожала плечами: молодая была, глупая.
Хотя было вполне понятно, почему девочка-школьница, получившая жестокий удар от любимого мальчика, так говорила. Тогда-то и выяснилось, кто был ей настоящим другом, а кто - нет.
"А Олег тогда подошёл и по морде ему врезал", - рассказывала Аня Стасе в одном из задушевных разговоров.
Стася никогда не спрашивала Олега про девушку, из-за которой его выгнали из школы, и Олег ей не рассказывал. Но от неё самой узнала, что этот случай сделал их друзьями.
Сама Стася не слышала Аниных слёз и жалоб на человеческую непорядочность и несправедливость окружающего мира, но отлично представляла, каково было тогда бедной девушке. И от всего сердца благодарила Бога за то, что не дал Ане пронести эти чувства через всю жизнь, не позволил её душе умереть, замёрзнуть навсегда.
А может, именно это бы и случилось, если бы лжи и подлости бывшего возлюбленного не противостояла бы смелость и благородство будущего друга. Пусть их обоих выгнали из школы (не расстреляли же, в самом деле!), но главное - нашёлся человек, который за неё вступился и ни разу потом об этом не пожалел. И кто сказал, что один человек ничего не изменит?
- Олег, у нас будет ребёнок!
Будущий отец застыл на месте, как заколдованный. Где-то с минуту он так стоял, не в силах произнести ни слова. Ошарашенный и растерянный, он неожиданно показался Стасе таким забавным, что она невольно засмеялась:
- Олег, ты чего?
- Стаська! Правда... что ли? Ты...
Наконец, полностью осознав смысл происходящего, он подхватил жену сильными руками и закружил по комнате.
- Стаська! Какое счастье! Как я рад! Я стану папой!
Стася лежала на койке совсем без сил. Их не оставалось даже на то, чтобы пошевелиться. Если бы в этот момент над ней нависла угроза расстрела, она бы, пожалуй, и тогда бы не смогла двинуть ни рукой, ни ногой. Оставалось только водить глазами по палате, наблюдая, как женщины в белых халатах суетятся над малышкой. Над Машенькой.
"Почему она не кричит?" - проносилась в голове тревожная мысль.
Медсестра встряхнула новорождённую, затем звонко шлёпнула по маленькой попке. Девочка, к великой Стасиной радости, тут же ответила на этот акт насилия громким протестом.
- Ну-ну, чего развопилась? - осадила малютку "обидчица", видя, что та не думает успокаиваться. - Уже ж не бью.
"Но ведь била же, злая ты тётя!" - продолжала заходиться в крике Машенька.
А Стасю вдруг неумолимо потянуло в сон. Глаза, следившие за маленькой дочуркой, слипались, переставая воспринимать реальность. Вскоре в палате стало тихо. Должно быть, малышка, наконец, успокоилась.
Из коридора, будто бы сквозь вату, слышался голос Олега. Он вроде бы говорил с медсестрой о новорождённой.
Больше Стася ничего не слышала, потому как погрузилась в глубокий сон. Но прежде сознание зафиксировало новую мыслью: "Я - мама. У меня есть дочь - Машенька".
День рождения малышки отмечали в первые выходные после выписки. Стасины родители, ставшие теперь бабушкой и дедушкой, специально по такому поводу приехали из Москвы. Сама именинница гордо кочевала из одних рук в другие, наслаждаясь в полной мере вниманием, дань которого ей щедро отдавали все родственники и друзья.
- Какая куколка! - слышалось отовсюду. - А чьи это у нас глазки? А чей это у нас носик? А чей это у нас ротик?
Насчёт глазок у Стаси не было никаких сомнений. Эти глаза смотрели на неё, когда Олег её обнимал, целовал, в них она каждый Божий день гляделась, как в зеркало. Она бы узнала их из тысячи глаз.
А носик, ротик - такие Стася тоже видела. В зеркале.
Вскоре вся компания: дедушка, обе бабушки, тётя Олега Лидия Павловна, Аня и её муж Костя, соседи Дима и Валя, друзья Олега Коля и Саша с женой Ирой и, конечно же, счастливые родители - сидели за столом и пили за здоровье новорождённой.
Кто-то предложил включить телевизор, чтобы создавался какой-то фон. Включили, оставили канал, где был какой-то концерт. Впрочем, никто его и не слушал - гостей и хозяев занимали куда более интересные темы.
Стася поймала себя на том, что ей безумно нравится говорить о Маше. Она могла бы целую вечность рассказывать о том, как ожидала её появления девять месяцев, сколько она весила при рождении, как впервые увидела свою Машеньку, как её принесли к матери кормить, и как обрадовался Олег, увидев свою кровинушку. Обрадовался... Не то слово. Он был так взволнован и счастлив, что на миг даже забыл и про цветы, что принёс для Стаси, и про саму Стасю. Впрочем, молодая женщина и не думала ревновать. Ведь для неё самой малышка за девять месяцев стала дороже всего на свете. Даже Олега. Тем более Стася прекрасно понимала, что с появлением Машеньки Олег не стал любить её меньше - ровно как и она его. Просто теперь на свете есть существо, которое они оба любят ещё больше. А друг другу они, напротив, стали ещё дороже. Олег теперь не только любимый, муж - он ещё и отец Машеньки. Это он подарил Стасе ту часть себя, из которой появилась девочка. Как же его меньше любить после этого?
Вдруг отец Стаси как-то странно взглянул на экран телевизора, и глаза его расширились.
- Гляди-ка! Витька, что ли?
Остальные машинально уставились туда же, не понимая до конца, кто так удивил Стасиного папу. Взглянула на экран и Стася.
