Питаться правильно и не поднимать чрезмерных тяжестей – это вообще очень по-женски, где-то здесь кроется секрет долголетия и житейский успех. Мужчины по сравнению с более слабыми подругами просто глупцы.
Особенно, влюбленные.
Чувства.
Нектар, вкус которого уже никогда не забудешь, лишь раз попробовав на языке. Соломинка, способная переломить спину верблюда – если он мужчина. И неважно, человек или бог. Тяжела корона? Ты просто еще не отведал неразделенной любви. Женщины с рождения умеют выдерживать это испытание. Они могут любить на разрыв, терпеливо, молча, через муку и страдание, не прося взаимности, годами не видя объект своей страсти, просто потому что для них испытывать любые чувства так же естественно, как дышать. Их не подтачивает изнутри яд эмоциональных переживаний, а только делает сильнее. Мужчину – превращает в песчаный колосс с рассыпавшимися в прах ногами.
Дворец Счастья уже несколько дней не оправдывал свое громкое название, а Северные покои, которые всегда поступали в распоряжение Рогара, когда он бывал проездом в этих землях, раньше не приходили в такой плачевный вид. Бархатные портьеры, обрамлявшие окна с видом на цветущий сад, покрылись пятнами вина и воска, в воздухе повис тяжелый затхлый смрад прогоревших свечей и тел, взмокших от похоти и страха. Из разбитых светильников пролито масло на полу, в него можно макать пальцы и мазать женские груди, бедра, губы, чтобы потом любоваться, как они блестят в солнечном свете или при слабой луне, изгибаясь, открываясь, покачиваясь под мучительные стоны.
Скользкими пальцами Рогар впился в длинные волосы той, что стонала сейчас под ним на четвереньках, оттянул голову девушки назад, прижался щекой к мокрому от пота виску.
– Тебе нравится?
– О-о-о, мой дей… – протяжно выдохнула она, подмахивая ему бедрами снизу вверх и закатив глаза в экстазе.
Ложь. Притворство. Чисто женская попытка угодить тому, кто сильнее. Но ничего более вразумительного Рогар не мог от них добиться – от всех тех, что уже несколько дней и ночей проходили через его постель – только стоны, жаркие клятвы и искаженные от страсти лица. Он ни на секунду не верил им, но все равно с каким-то навязчивым упорством продолжал трахать, вглядываясь в черты и выискивая там хоть один проблеск правды.
– И насколько нравится? – он стиснул волосы любовницы сильнее. Имени ее не спросил, да и плевать, все равно за дверью уже ждет другая.
– Вы такой большой… о-о-о… вы так глубоко во мне…
Девушка задрожала, и Рогар ощутил, как она бьется в его руках, одновременно сокращаясь внутри вокруг его члена. С раздражением оттолкнул обмякшее тело и вышел из нее. Они все кончают, одна за другой, а он не может достигнуть оргазма с тех самых пор, как начал их трахать. Тело механически возбуждается от вида раскрытого женского лона или если заставить очередную девицу ласкать себя ртом, но в голове ровный белый шум, без кривой, скачущей от всплесков эмоций, без острого напряжения, которое всегда предшествует блаженному взрыву и излиянию.
Он не может кончить, потому что, глядя на женщин, не видит их.
Простынь, некогда белоснежная и накрахмаленная до хруста, теперь вся в пятнах крови – по числу тех, кто расстался с девственностью на ней. Низ живота у Рогара тоже весь перемазан кровью, каждая новая девка, входящая в дверь, со страхом смотрит туда, но его это не беспокоит. Он не брал их силой, а предлагал им выбор. Терпеливо и даже в предвкушении переломного момента, всем, кого слуги по очереди вталкивали в двери покоев, он указывал на меч, положенный у кровати, и давал обещание, что не тронет, если девушка выберет не его.
И какой итог?! Скольких он уже лишил невинности? Двадцать бедняжек? Двадцать пять? Да кто здесь считает! Нет, ему нужно найти хотя бы одну, которая выберет меч, и тогда он успокоится и перестанет искать. Хотя бы одна во всем Паррине, но должна быть достаточно разумной, чтобы не становиться на четвереньки перед деем на запачканную кровью своих сестер по несчастью постель и не кричать, когда он протаранит ее лоно, изрыгая проклятья!
В какой-то момент он подумал, что всему виной меч. Этот, новый, ему сделал тот же мастер, который ковал и предыдущий, отданный на милость океанских вод – собственно, для этого и пришлось вернуться в Паррин и снова навестить Симона. Но, может, рукоять не та? Длина не подходит?
Тогда Рогар приказал принести столько оружия на любой вкус, сколько найдется, и теперь его покои помимо пятен украшали мечи, ножи и кинжалы, разложенные на креслах, полу, подушках и столах. Рогар не торопил девушек, он позволял им осмотреться, выбрать тот, что по вкусу, даже передумать, если взгляд в последний момент упадет на что-то еще. Но все они выбирали его, дея. Дрожали от ужаса, оглядывая его обнаженное, перемазанное кровью тело, зажмуривались, когда он начинал их ласкать, но ни одна не попыталась вырваться или остановить его.
Какого черта они делали неправильный выбор?!
Он задавался этим вопросом и теперь, когда отошел, чтобы напиться, пока оттраханная им до потери сознания девка приходила в себя, сползала с постели и на негнущихся ногах, прижимая руки к низу живота, кое-как ковыляла к выходу. Говорят, что женщина не может испытать оргазм в первую ночь из-за неприятных ощущений от потери невинности. Все так, но если истязать ее долго и целенаправленно, рано или поздно боль сменяется удовольствием и жертва начинает сама умолять о продолжении мучений. Не секрет, что можно наказать наслаждением и удовлетворить болью, чем-то подобным, пожалуй, и пользовался Рогар.
Но удовлетворить себя, как и напиться до полного охмеления, у него не получалось. Что же он за бог, если сам себе помочь не может?!
Он обернулся, когда хлопнула дверь. Очередная девственница из плеяды тех, кого согнали во дворец со всего Паррина, топталась на дорогом, испачканном ковре, не смея поднять глаза на дея. Голая, потому что он приказал не подавать ему женщин в одежде, пытающаяся прикрыться длинными волосами. Блондинка, но на это тоже плевать. Плевать на все, кроме того, какой она сделает выбор.
Рогар озвучил требование, и миловидное личико девушки исказилось от подкативших слез.
– Мой дей…
– Выбирай! – заорал он внезапно для себя самого, потому что солнце уже в четвертый раз подбиралось к восходу и даже боги могут устать от того, что пытают самих себя. – Выбирай гребаный меч или будет хуже!
Но она лишь с видом замученной овцы, отданной на заклание и смирившейся со своей участью, косилась на оружие и мотала головой. Рогар не заметил, как в руке появился кнут. «Ты такой нежный», – шептала ему Исси в их первую брачную ночь. Кажется, уже тысяча лет миновала с тех пор, когда он был на Подэре с Исси. Тогда он мог позволить себе роскошь быть с женщиной нежным. Неужели это Эра так исковеркала его? Беззащитная, лишенная зла и насилия Эра, ради которой ему пришлось измениться? Или всему виной влияние радужной стены?
– Выбирай!
Алая полоса пересекла тонкую ключицу и грудь, раскроив кожу надвое, и по трепещущему телу потекла кровь. Девица зарыдала в голос, некрасиво пуская сопли.
– Я не буду, мой дей! Куском железа… я не могу! Вы сказали, что можно… с вами…
– Выбирай гребаный меч!
Новый удар рассек ей кожу от скулы до уголка рта, и это плохо, на лице теперь может остаться шрам. Надо взять себя в руки, надо загнать ярость поглубже внутрь, под контроль, но как это сделать, если трясет и скручивает от одной мысли, что, возможно, на всей Эре не найдется девушки, способной не выбрать дея. Трясет и скручивает, стоит вспомнить, как жалобно кричала та, что плыла за его баргом, пока не скрылась из виду. Если бы она плыла за ним, за Рогаром… он бы уже сам бросился за борт и устремился ей навстречу.
Но он прекрасно понимал, почему она пытается догнать его чертов барг.
Девушка с испорченным лицом, рыдая, упала на колени, поползла по ковру к дею, и Рогар выронил кнут, почувствовав, что она покрывает поцелуями его ступни. Брезгливо отпихнул ее ногой, отошел подальше. Сел на край постели, обхватив голову руками и согнувшись. Он – идиот. Конченый безумец. Возможно, всему виной Паррин, расслабленный под нетвердой рукой Симона, привыкший к тому, что бог – это нечто мягкое и безобидное, почти не показывающееся из-за высоких стен дворца. Шокированные настоящим деем женщины просто не знают, что делать. Тут сложно кого-то винить, мало кто знает, что Дворец Счастья – это тюрьма Симона, в которую он заточен в обмен на право жить. Возможно, надо попытаться поискать в других землях, как уже много лет ищут кнестов. Но зачем продолжать этот самообман? И что станет с ним, Рогаром, если он все-таки дойдет до края и убедится, что больше ни одна женщина на Эре…
– Я могу сделать вам приятно, мой дей… мне подсказали… – трясущимися руками девушка погладила его бедра, подалась лицом к низу живота. Кровь текла по ее щеке и груди, капала на пол и на самого Рогара, но бедняжка словно не замечала своих увечий.
Находится под действием шока, подумал он, устало вынимая из-под кровати баночку с Благословением, которую привык держать под рукой на всякий случай. Рогар мазал рассеченную кожу девушки, пока она сидела на полу между его расставленных ног и неумело сосала ему член, захлебываясь и давясь слезами, и не чувствовал ничего, кроме тупого онемения. Но так было лучше. Вся прошлая жизнь вдруг прояснилась в ином свете, и он понял, как ужасно ошибался. Он любил Эру вместо того, чтобы жестко ею владеть, как владел в этих покоях этими женщинами. Неразделенная любовь стоила жизни его матери, которую он тоже любил, и, возможно, стоила жизни Исси и детям, которых он давно уже не видел и ничего о них не слышал.
Он променял их всех на Эру и что сделал потом? Приготовился променять Эру на крохотного неразумного рачонка, которого вдруг после стольких лет, проведенных здесь, тоже полюбил? И где теперь рачонок? К чему все пришло? Если бы Рогар не дал волю чувствам, она бы точно была жива. Он не предоставил бы ей выбор, не пожалел бы ее, а просто взял, и тогда, возможно, его тяга к ней прошла бы, угасла, как огонек свечи на истлевшем фитиле, а самолюбие не пострадало. Кто бы мог подумать, что он окажется таким болезненно самолюбивым? Что сделала с ним Эра, ведь раньше он был не таким!
Что сделала с ним власть. Груз и сладость, прочно въевшиеся в его тело. Как и яд нежеланного чувства.
Рогар размышлял над этим, машинально вдавливая девушку в грязную постель. И потом, когда совсем не удивился, что опять не кончил. Отвлечься от размышлений заставил разве что нежданный гость, который явился вместо новой жертвы.
– Хватит! Ты должен остановиться! – с порога заявил Симон и решительно захлопнул за собой дверь перед носом слуг. Закутанный в длинный шелковый ночной халат, все с той же рыжей бородой, которую так лелеял, умасливал и подстригал все эти годы, он по-хозяйски прошелся по покоям, распахнул окна пошире и поморщился, оглядывая погром. – Что это за выставка оружия? Ты сорвался с цепи и окончательно обезумел?! Я давно не видел тебя таким! С той самой ночи, когда…
Не договорив, он качнул головой. Рогар молча смерил его взглядом и предпочел уткнуться в кувшин. Симон слаб, как женщина, потому что в свое время открыто признал, что не хочет бороться за власть. Наверное, поэтому не умер, как другие боги, с перерезанным горлом. Действительно, это ведь так удобно – жить в роскошном дворце подальше от разлома, наслаждаться всеми преимуществами, которые может дать высокое происхождение. Его клетка – золотая, и ему явно в ней хорошо.
– Я старался быть хорошим хозяином, – в глазах Симона плескалась жалость, за это опять с неистовой силой хотелось его убить. Прирезать просто так, за компанию к прочим, чтобы окончательно закрепить за собой громкую славу. – Но ты уже злоупотребляешь моим гостеприимством.
– Хозяином?! – усмехнулся Рогар, отбрасывая кувшин. – Ты серьезно хочешь, чтобы я напомнил, кто здесь настоящий хозяин?!
Симон умолк, жалости в глазах стало больше. Точно, надо прирезать. Сегодня же. Два бога на одну Эру – это нонсенс.
– Мне жалко девушек, – тихо проговорил бородач, – и я пришел сказать, что больше девственниц не осталось. Нужно время, чтобы собрать еще партию по Паррину… но я не стану этого делать. Придется успокаивать и вразумлять хотя бы этих, многих, пожалуй, возьму во дворец, других верну в семьи с щедрой платой. Да уж, хлопот уйма. Если хочешь продолжать напиваться и предаваться разврату – бери моих служанок, они все обучены искусству любви. – Он покосился на брошенный кнут. – Даже самой… м-м-м… искушенной. Это все, что я могу предложить. Не желаешь – отправляйся куда подальше. Почему бы тебе не провернуть что-то подобное у себя в цитадели? Так и представляю лицо Ириллин, когда она так же войдет к тебе.
Рогар скрипнул зубами и вышел на балкон, оставив Симона в покоях. Предрассветный сад безмятежно дремал в серой дымке, лишь откуда-то издалека доносилась музыка и приглушенный смех, похоже, праздновали очередной день сбора урожая, или день зеленых ветвей, или день, когда птицы в гнездах отложили необычайно много яиц. Во Дворце Счастья нет места печали и каждый день – праздник. Впрочем, как оказалось, девственниц тут тоже немного.
За спиной едва слышно прошелестел шелковый халат.
– Нет, ты серьезно думал, что кто-то из моих бедных девочек решится лишить себя невинности твоими мечами? Да ни одна нормальная женщина ни за что…
Рогар чуть повернул голову, и Симон осекся.
– Бог ты мой… – пораженно прошептал он, хотя это было всего лишь устойчивое выражение, а не прямое обращение к дею, – неужели нашлась такая? И что же с ней стало потом? Судя по тому, что я теперь наблюдаю – ничего хорошего.
Рогар помолчал, разглядывая алеющую полоску неба далеко над зубчатыми стенами, окружившими дворец.
– Ты послал лодку в тот квадрат, который я показывал на карте? – спросил он наконец.
– Отправил быстрый весельный шлюп, – пожал плечами Симон, – но что там надо было найти? Люди доложили, что обнаружили только океан, куда ни глянь. Только вода и больше ничего.
– Там был остров.
– Клочок суши два на два метра шириной на краю обозначенного периметра? Да, я слышал об этом. Но там только голые камни, на которых ничего не растет. Волны даже перекидываются через них во время прилива. Там спрятан какой-то клад?
Рогар ничего не ответил, стараясь удержать и продлить в себе недавно обретенную ненависть к любым чувствам. Если бы на том крохотном островке, который он заметил краем глаза в последнюю секунду, кто-то спасся, люди Симона нашли и привезли бы ее. И тогда она, напуганная и обрадованная, умоляла бы ее пощадить, или пусть бы просто стояла со своим упрямым блеском в глазах и лихорадочным румянцем на стиснутых скулах – он бы ее оставил, даже если бы она вздумала визжать и кидаться в него чем-нибудь тяжелым.
Но так даже лучше. Не любить никого и ничего, запретить себе даже малую вероятность такого. Симон прав, он обезумел и сорвался, и так происходит каждый раз, когда он к чему-то прикипает сердцем. Подобного не должно повториться.
– Это как-то связано с Шионом? – не отставал бородач. – На мальчике нет живого места! Если бы ты не привез его ко мне, он бы точно скончался, даю тебе слово. Я, конечно, врачую его в полную силу, не жалею Благословения…
Особенно, влюбленные.
Чувства.
Нектар, вкус которого уже никогда не забудешь, лишь раз попробовав на языке. Соломинка, способная переломить спину верблюда – если он мужчина. И неважно, человек или бог. Тяжела корона? Ты просто еще не отведал неразделенной любви. Женщины с рождения умеют выдерживать это испытание. Они могут любить на разрыв, терпеливо, молча, через муку и страдание, не прося взаимности, годами не видя объект своей страсти, просто потому что для них испытывать любые чувства так же естественно, как дышать. Их не подтачивает изнутри яд эмоциональных переживаний, а только делает сильнее. Мужчину – превращает в песчаный колосс с рассыпавшимися в прах ногами.
Дворец Счастья уже несколько дней не оправдывал свое громкое название, а Северные покои, которые всегда поступали в распоряжение Рогара, когда он бывал проездом в этих землях, раньше не приходили в такой плачевный вид. Бархатные портьеры, обрамлявшие окна с видом на цветущий сад, покрылись пятнами вина и воска, в воздухе повис тяжелый затхлый смрад прогоревших свечей и тел, взмокших от похоти и страха. Из разбитых светильников пролито масло на полу, в него можно макать пальцы и мазать женские груди, бедра, губы, чтобы потом любоваться, как они блестят в солнечном свете или при слабой луне, изгибаясь, открываясь, покачиваясь под мучительные стоны.
Скользкими пальцами Рогар впился в длинные волосы той, что стонала сейчас под ним на четвереньках, оттянул голову девушки назад, прижался щекой к мокрому от пота виску.
– Тебе нравится?
– О-о-о, мой дей… – протяжно выдохнула она, подмахивая ему бедрами снизу вверх и закатив глаза в экстазе.
Ложь. Притворство. Чисто женская попытка угодить тому, кто сильнее. Но ничего более вразумительного Рогар не мог от них добиться – от всех тех, что уже несколько дней и ночей проходили через его постель – только стоны, жаркие клятвы и искаженные от страсти лица. Он ни на секунду не верил им, но все равно с каким-то навязчивым упорством продолжал трахать, вглядываясь в черты и выискивая там хоть один проблеск правды.
– И насколько нравится? – он стиснул волосы любовницы сильнее. Имени ее не спросил, да и плевать, все равно за дверью уже ждет другая.
– Вы такой большой… о-о-о… вы так глубоко во мне…
Девушка задрожала, и Рогар ощутил, как она бьется в его руках, одновременно сокращаясь внутри вокруг его члена. С раздражением оттолкнул обмякшее тело и вышел из нее. Они все кончают, одна за другой, а он не может достигнуть оргазма с тех самых пор, как начал их трахать. Тело механически возбуждается от вида раскрытого женского лона или если заставить очередную девицу ласкать себя ртом, но в голове ровный белый шум, без кривой, скачущей от всплесков эмоций, без острого напряжения, которое всегда предшествует блаженному взрыву и излиянию.
Он не может кончить, потому что, глядя на женщин, не видит их.
Простынь, некогда белоснежная и накрахмаленная до хруста, теперь вся в пятнах крови – по числу тех, кто расстался с девственностью на ней. Низ живота у Рогара тоже весь перемазан кровью, каждая новая девка, входящая в дверь, со страхом смотрит туда, но его это не беспокоит. Он не брал их силой, а предлагал им выбор. Терпеливо и даже в предвкушении переломного момента, всем, кого слуги по очереди вталкивали в двери покоев, он указывал на меч, положенный у кровати, и давал обещание, что не тронет, если девушка выберет не его.
И какой итог?! Скольких он уже лишил невинности? Двадцать бедняжек? Двадцать пять? Да кто здесь считает! Нет, ему нужно найти хотя бы одну, которая выберет меч, и тогда он успокоится и перестанет искать. Хотя бы одна во всем Паррине, но должна быть достаточно разумной, чтобы не становиться на четвереньки перед деем на запачканную кровью своих сестер по несчастью постель и не кричать, когда он протаранит ее лоно, изрыгая проклятья!
В какой-то момент он подумал, что всему виной меч. Этот, новый, ему сделал тот же мастер, который ковал и предыдущий, отданный на милость океанских вод – собственно, для этого и пришлось вернуться в Паррин и снова навестить Симона. Но, может, рукоять не та? Длина не подходит?
Тогда Рогар приказал принести столько оружия на любой вкус, сколько найдется, и теперь его покои помимо пятен украшали мечи, ножи и кинжалы, разложенные на креслах, полу, подушках и столах. Рогар не торопил девушек, он позволял им осмотреться, выбрать тот, что по вкусу, даже передумать, если взгляд в последний момент упадет на что-то еще. Но все они выбирали его, дея. Дрожали от ужаса, оглядывая его обнаженное, перемазанное кровью тело, зажмуривались, когда он начинал их ласкать, но ни одна не попыталась вырваться или остановить его.
Какого черта они делали неправильный выбор?!
Он задавался этим вопросом и теперь, когда отошел, чтобы напиться, пока оттраханная им до потери сознания девка приходила в себя, сползала с постели и на негнущихся ногах, прижимая руки к низу живота, кое-как ковыляла к выходу. Говорят, что женщина не может испытать оргазм в первую ночь из-за неприятных ощущений от потери невинности. Все так, но если истязать ее долго и целенаправленно, рано или поздно боль сменяется удовольствием и жертва начинает сама умолять о продолжении мучений. Не секрет, что можно наказать наслаждением и удовлетворить болью, чем-то подобным, пожалуй, и пользовался Рогар.
Но удовлетворить себя, как и напиться до полного охмеления, у него не получалось. Что же он за бог, если сам себе помочь не может?!
Он обернулся, когда хлопнула дверь. Очередная девственница из плеяды тех, кого согнали во дворец со всего Паррина, топталась на дорогом, испачканном ковре, не смея поднять глаза на дея. Голая, потому что он приказал не подавать ему женщин в одежде, пытающаяся прикрыться длинными волосами. Блондинка, но на это тоже плевать. Плевать на все, кроме того, какой она сделает выбор.
Рогар озвучил требование, и миловидное личико девушки исказилось от подкативших слез.
– Мой дей…
– Выбирай! – заорал он внезапно для себя самого, потому что солнце уже в четвертый раз подбиралось к восходу и даже боги могут устать от того, что пытают самих себя. – Выбирай гребаный меч или будет хуже!
Но она лишь с видом замученной овцы, отданной на заклание и смирившейся со своей участью, косилась на оружие и мотала головой. Рогар не заметил, как в руке появился кнут. «Ты такой нежный», – шептала ему Исси в их первую брачную ночь. Кажется, уже тысяча лет миновала с тех пор, когда он был на Подэре с Исси. Тогда он мог позволить себе роскошь быть с женщиной нежным. Неужели это Эра так исковеркала его? Беззащитная, лишенная зла и насилия Эра, ради которой ему пришлось измениться? Или всему виной влияние радужной стены?
– Выбирай!
Алая полоса пересекла тонкую ключицу и грудь, раскроив кожу надвое, и по трепещущему телу потекла кровь. Девица зарыдала в голос, некрасиво пуская сопли.
– Я не буду, мой дей! Куском железа… я не могу! Вы сказали, что можно… с вами…
– Выбирай гребаный меч!
Новый удар рассек ей кожу от скулы до уголка рта, и это плохо, на лице теперь может остаться шрам. Надо взять себя в руки, надо загнать ярость поглубже внутрь, под контроль, но как это сделать, если трясет и скручивает от одной мысли, что, возможно, на всей Эре не найдется девушки, способной не выбрать дея. Трясет и скручивает, стоит вспомнить, как жалобно кричала та, что плыла за его баргом, пока не скрылась из виду. Если бы она плыла за ним, за Рогаром… он бы уже сам бросился за борт и устремился ей навстречу.
Но он прекрасно понимал, почему она пытается догнать его чертов барг.
Девушка с испорченным лицом, рыдая, упала на колени, поползла по ковру к дею, и Рогар выронил кнут, почувствовав, что она покрывает поцелуями его ступни. Брезгливо отпихнул ее ногой, отошел подальше. Сел на край постели, обхватив голову руками и согнувшись. Он – идиот. Конченый безумец. Возможно, всему виной Паррин, расслабленный под нетвердой рукой Симона, привыкший к тому, что бог – это нечто мягкое и безобидное, почти не показывающееся из-за высоких стен дворца. Шокированные настоящим деем женщины просто не знают, что делать. Тут сложно кого-то винить, мало кто знает, что Дворец Счастья – это тюрьма Симона, в которую он заточен в обмен на право жить. Возможно, надо попытаться поискать в других землях, как уже много лет ищут кнестов. Но зачем продолжать этот самообман? И что станет с ним, Рогаром, если он все-таки дойдет до края и убедится, что больше ни одна женщина на Эре…
– Я могу сделать вам приятно, мой дей… мне подсказали… – трясущимися руками девушка погладила его бедра, подалась лицом к низу живота. Кровь текла по ее щеке и груди, капала на пол и на самого Рогара, но бедняжка словно не замечала своих увечий.
Находится под действием шока, подумал он, устало вынимая из-под кровати баночку с Благословением, которую привык держать под рукой на всякий случай. Рогар мазал рассеченную кожу девушки, пока она сидела на полу между его расставленных ног и неумело сосала ему член, захлебываясь и давясь слезами, и не чувствовал ничего, кроме тупого онемения. Но так было лучше. Вся прошлая жизнь вдруг прояснилась в ином свете, и он понял, как ужасно ошибался. Он любил Эру вместо того, чтобы жестко ею владеть, как владел в этих покоях этими женщинами. Неразделенная любовь стоила жизни его матери, которую он тоже любил, и, возможно, стоила жизни Исси и детям, которых он давно уже не видел и ничего о них не слышал.
Он променял их всех на Эру и что сделал потом? Приготовился променять Эру на крохотного неразумного рачонка, которого вдруг после стольких лет, проведенных здесь, тоже полюбил? И где теперь рачонок? К чему все пришло? Если бы Рогар не дал волю чувствам, она бы точно была жива. Он не предоставил бы ей выбор, не пожалел бы ее, а просто взял, и тогда, возможно, его тяга к ней прошла бы, угасла, как огонек свечи на истлевшем фитиле, а самолюбие не пострадало. Кто бы мог подумать, что он окажется таким болезненно самолюбивым? Что сделала с ним Эра, ведь раньше он был не таким!
Что сделала с ним власть. Груз и сладость, прочно въевшиеся в его тело. Как и яд нежеланного чувства.
Рогар размышлял над этим, машинально вдавливая девушку в грязную постель. И потом, когда совсем не удивился, что опять не кончил. Отвлечься от размышлений заставил разве что нежданный гость, который явился вместо новой жертвы.
– Хватит! Ты должен остановиться! – с порога заявил Симон и решительно захлопнул за собой дверь перед носом слуг. Закутанный в длинный шелковый ночной халат, все с той же рыжей бородой, которую так лелеял, умасливал и подстригал все эти годы, он по-хозяйски прошелся по покоям, распахнул окна пошире и поморщился, оглядывая погром. – Что это за выставка оружия? Ты сорвался с цепи и окончательно обезумел?! Я давно не видел тебя таким! С той самой ночи, когда…
Не договорив, он качнул головой. Рогар молча смерил его взглядом и предпочел уткнуться в кувшин. Симон слаб, как женщина, потому что в свое время открыто признал, что не хочет бороться за власть. Наверное, поэтому не умер, как другие боги, с перерезанным горлом. Действительно, это ведь так удобно – жить в роскошном дворце подальше от разлома, наслаждаться всеми преимуществами, которые может дать высокое происхождение. Его клетка – золотая, и ему явно в ней хорошо.
– Я старался быть хорошим хозяином, – в глазах Симона плескалась жалость, за это опять с неистовой силой хотелось его убить. Прирезать просто так, за компанию к прочим, чтобы окончательно закрепить за собой громкую славу. – Но ты уже злоупотребляешь моим гостеприимством.
– Хозяином?! – усмехнулся Рогар, отбрасывая кувшин. – Ты серьезно хочешь, чтобы я напомнил, кто здесь настоящий хозяин?!
Симон умолк, жалости в глазах стало больше. Точно, надо прирезать. Сегодня же. Два бога на одну Эру – это нонсенс.
– Мне жалко девушек, – тихо проговорил бородач, – и я пришел сказать, что больше девственниц не осталось. Нужно время, чтобы собрать еще партию по Паррину… но я не стану этого делать. Придется успокаивать и вразумлять хотя бы этих, многих, пожалуй, возьму во дворец, других верну в семьи с щедрой платой. Да уж, хлопот уйма. Если хочешь продолжать напиваться и предаваться разврату – бери моих служанок, они все обучены искусству любви. – Он покосился на брошенный кнут. – Даже самой… м-м-м… искушенной. Это все, что я могу предложить. Не желаешь – отправляйся куда подальше. Почему бы тебе не провернуть что-то подобное у себя в цитадели? Так и представляю лицо Ириллин, когда она так же войдет к тебе.
Рогар скрипнул зубами и вышел на балкон, оставив Симона в покоях. Предрассветный сад безмятежно дремал в серой дымке, лишь откуда-то издалека доносилась музыка и приглушенный смех, похоже, праздновали очередной день сбора урожая, или день зеленых ветвей, или день, когда птицы в гнездах отложили необычайно много яиц. Во Дворце Счастья нет места печали и каждый день – праздник. Впрочем, как оказалось, девственниц тут тоже немного.
За спиной едва слышно прошелестел шелковый халат.
– Нет, ты серьезно думал, что кто-то из моих бедных девочек решится лишить себя невинности твоими мечами? Да ни одна нормальная женщина ни за что…
Рогар чуть повернул голову, и Симон осекся.
– Бог ты мой… – пораженно прошептал он, хотя это было всего лишь устойчивое выражение, а не прямое обращение к дею, – неужели нашлась такая? И что же с ней стало потом? Судя по тому, что я теперь наблюдаю – ничего хорошего.
Рогар помолчал, разглядывая алеющую полоску неба далеко над зубчатыми стенами, окружившими дворец.
– Ты послал лодку в тот квадрат, который я показывал на карте? – спросил он наконец.
– Отправил быстрый весельный шлюп, – пожал плечами Симон, – но что там надо было найти? Люди доложили, что обнаружили только океан, куда ни глянь. Только вода и больше ничего.
– Там был остров.
– Клочок суши два на два метра шириной на краю обозначенного периметра? Да, я слышал об этом. Но там только голые камни, на которых ничего не растет. Волны даже перекидываются через них во время прилива. Там спрятан какой-то клад?
Рогар ничего не ответил, стараясь удержать и продлить в себе недавно обретенную ненависть к любым чувствам. Если бы на том крохотном островке, который он заметил краем глаза в последнюю секунду, кто-то спасся, люди Симона нашли и привезли бы ее. И тогда она, напуганная и обрадованная, умоляла бы ее пощадить, или пусть бы просто стояла со своим упрямым блеском в глазах и лихорадочным румянцем на стиснутых скулах – он бы ее оставил, даже если бы она вздумала визжать и кидаться в него чем-нибудь тяжелым.
Но так даже лучше. Не любить никого и ничего, запретить себе даже малую вероятность такого. Симон прав, он обезумел и сорвался, и так происходит каждый раз, когда он к чему-то прикипает сердцем. Подобного не должно повториться.
– Это как-то связано с Шионом? – не отставал бородач. – На мальчике нет живого места! Если бы ты не привез его ко мне, он бы точно скончался, даю тебе слово. Я, конечно, врачую его в полную силу, не жалею Благословения…
