Но сказать было нечего. Лучше приберечь это… поговорить с Кано. Она смогла повернуть голову чтобы посмотреть на рыцаря, торчавшего столбом на краю поляны. «Мы сильнее чем он думает, Кано. Мы сильнее его».
Словно боги решили немедленно подтвердить это – девушка-бард услышала рыдания. Эльф ревел на груди у Руэлли, почему-то повторяя снова и снова «нет, нет…» словно она заразила его этим словом, как болезнью.
Лучница что-то спросила, снова по-эльфийски. Этьерри начал отвечать, захлебываясь словами, потом оттолкнул ее, огляделся со свирепым взглядом. Достал зачем-то из ножен меч, который носил на поясе, и, кажется, попытался им зарезаться. Медведеоборотень поймал его, сжал в объятиях, ухитрившись отнять оружие. Подскочила и эльфийка, сунула под нос эльфу свой флакон. Безумец успокоился не сразу. Но прежним все же не стал. Сильхе снова слышала его песню, почему-то теперь двухголосую. Фоном шла глубоко печальная тема, от которой наворачивались слезы и приходили воспоминания. Друст – «никто и пальцем», Беллия – «если будет надо, я умру за него», шелест сгорающих листов блокнота, голос арахны – «прошу о милосердии». То, с чем нельзя, да и не надо бороться. А с остальным - да.
- Думаешь, так все и закончится? – рядом стоял неслышно подошедший маг. - Думаешь, ты опять победила? Не думай. С ним это не впервые. И Фолкаэрен твой мы нашли. Этьерри решил, что если не выйдет сделать тебя убийцей людей, так одного ты все равно прикончишь, друга своего. Или он тебя. Для получения силы всегда нужна жертва. Завтра туда пойдем… а сегодня вам устроят прощание по эльфийски.
Сильхе слышала про обычай прощаний у эльфов. Ничего страшного или болезненного. Те, кто прощаются, дарят уходящим подарки. Поэтому не понимала злорадства в голосе мага, хотя Армалу не нужен особый повод, чтобы злорадствовать. И все же она постаралась взглядом спросить: «И что?»
- Увидишь, - хмыкнул он. – Такая честь для вас обоих.
Угроза, предвкушение, еще злорадство.
«За что ты так нас ненавидишь?» - она спросила бы, если бы ради этого стоило выдавать тайну, показывать, насколько она свободна. Но если маг один раз прочел вопрос во взгляде, может, прочтет и во второй?
Явно собиравшийся отойти Армал задержался, взгляд изменился. Что это? Зависть?
- Так вообще быть не должно, - сказал он, - что кому-то всё и даже просить не надо, а другим ничего, если не пахать сначала в университете, потом просто работать на каждого, кто платит. Даже боги делают тебе подарки! За что? Ты же ничего из себя не представляешь! Просто девка с кинтарой… и громким голосом, да. Но громкий не значит красивый. А у тебя еще и друзей куча, небось по любовнику в каждом городе. Но ты же не умеешь правильно распорядиться подарками!
Она прищурилась – новый вопрос: «А что бы сделал ты?» Наверное, когда кто-то долго читает чужие мысли, возникает связь, и даже безо всякой магии потом выходит понимать несказанное. Потому что Армал ответил и на это:
- Я бы мир перевернул. Струна бога, сила бога! Я годами коплю силу чтобы сделать что-то такое… перед эльфом унижаюсь, чтобы он… А ты просто ничего не делаешь! Даже сейчас вот врезала бы мне и всем остальным и улетела на крыльях ветра!
«Дурак ты, маг, - мысленно ответила Сильхе. – Все начинают одинаково. Пашут «сначала в университете, а потом просто работать на каждого, кто платит». Продолжают учиться и пахать всю жизнь. Только так и становятся чем-то. Не потому, что им что-то подарил бог». Но вряд ли он услышал такой ответ. И хорошо, если не услышал.
- Ты заслуживаешь всего, что с тобой произойдет, - сказал Армал и отошел, наверняка решив, что теперь она только об этом и будет думать.
Но ошибся. Просто было не до этого. Если опекун, ухитрившийся отметиться и в истории с инорасцами – а есть ли что-то, где нет его следа? – не придет, надо помочь себе самим.
По счастью, тут все еще был тот, кто помогал. Медведеоборотень снова принес еды, той же каши, и ей, и Кано. Распутав связанные руки Сильхе, больше не стал ее связывать. Девушка-бард сидела, прислонившись спиной к дереву и оценивала возможность сесть ближе к Кано. На этот раз костром занимался не он, а тот же медведеоборотень. Потом он присоединился к остальным у огня – разговоры там велись совершенно беззвучно, кажется, маг окружил «тишиной» костер и сидящих у него. Сильхе знала, что это не позволяет тем, кто внутри, слышать происходящее за границей круга заклинания. Можно было попробовать…
- Кано, - тихо позвала она.
Он чуть-чуть повернул голову, Сильхе почувствовала почти счастье. Значит, у него тоже появилось немного свободы.
- Жив, - сказал он.
Она и сама видела, что жив, хотя снова начинал походить на скелет, а может просто так лег вечерний свет. Но рыцарь вложил в это слово гораздо больше… Если бы только Сильхе могла слышать его песню!
- Можно говорить, пока они сидят под заклятьем, - сообщила девушка. – Но осторожно. Иногда смотрят.
В самом деле, то один, то другой посматривали на пленников, чаще всего маг и эльфийка. Идти им все равно было некуда, да и не было пока свободы для побега.
- Ты как?
Обычный вопрос, чаще всего звучащий глупо.
- Я есть, - сказала она.
- Он не?..
- Нет. Передумал. Слушай. Что ты собираешься делать? Какую жертву?.. Не себя. Пожалуйста.
Он долго молчал, потом спросил:
- А для чего я нужен? И кому?
- Мне! – мгновенно ответила она. – И Беллии.
- Хорошо, что она ушла, - Кано снова помолчал. – Еще бы и за нее беспокоился. Помочь не мог.
- Если я не буду в порядке, как-нибудь все равно буду, - выдала она самое длинное. – Не беспокойся за меня.
Просьба такая же глупая, как вопрос «как ты».
Наверное, надо было сказать ему об «Эльфийском прощании». Но можно сделать лучше, поддержать рыцаря. Может, у Кано и не было своей песни, но хватит и той, общей.
Девушка тихо пропела шесть нот, вложив в голос всю надежду, какая у нее была, всю силу, всю свою веру в него, в себя и богов, сложивших мозаику именно так. Всю нерастраченную на Друста нежность. Сердце рвануло, но не болью, а предчувствием. Словно луч рассвета дотянулся из тьмы или кто-то ответил на песню.
Но вернуться нельзя, лишь снаружи и внутрь - и домой,
Есть четверка дверей, а у пятой не хватит ступеней.
А Она, если спросишь, ответит тебе: «Он не мой».
Улыбнись своей тени.
«Она?!» Сильхе перестала что-то видеть и слышать, выпала из мира, вылетела прочь на крыльях догадки, от которой было так же хорошо, как и плохо, потому что она уже начала привыкать и если ошибается, если поняла неправильно, сердце разорвется. «А пусть, - подумала она. – С нами сегодня будут прощаться… и я тоже попрощаюсь с собой».
От костра снова донеслись всхлипы – кажется, опять Этьерри. Да что с ним такое?
По счастью эльф быстро успокоился. А потом к Сильхе подошла Руэлли. Сказала:
- Пойдем, - и протянула руку, чтобы помочь встать.
Неожиданная мягкость в голосе и неожиданность жеста. Сильхе приняла его ради самого жеста, а не потому что нужна была помощь, встала. Тело снова слушалось, жадно впитывало дозволенную ему свободу. Эльфийка подвела девушку к костру, усадила рядом с медведем на невесть откуда взявшийся плетеный травяной коврик. Слева сидел маг, он только раз глянул и тут же отвернулся. Кано усадили напротив нее с другой стороны костра на такой же коврик. Она улыбнулась ему: «Все хорошо, ничего не бойся». В приготовлениях и правда не было ничего страшного. Инорасцы расселись на примерно равном расстоянии друг от друга. Все убрали прочь оружие и постарались как-то себя украсить. Медведь пригладил жесткие, вечно торчавшие дыбом волосы. Гномы надели по широкому кованому браслету, видимо, означавшему какой-то статус. Магу было проще – явно применил магию, потому что вряд ли он таскал с собой такую шикарную расшитую серебром и камнями мантию цвета вечернего неба. Эльфийка не нарушила традиции, нашла где-то поздние цветы и украсила волосы, ухитрившись вплести в них целую ленту мелких белых бутонов. Похоже только Этьерри остался как был, в длинной темной скупо вышитой тунике, но позволил Руэлли сплести сложную из тончайших прядей косу на правом виске.
В Сильхе проснулся бард: она наблюдала, стараясь подмечать и запоминать подробности. Никто не делал резких движений, наверное, это считалось некрасивым. Каждый сел напротив другого, вечно неразлучные гномы ради такого наконец разделились. Так и вышло, что Руэлли сидела напротив мадведеоборотня Марчега, маг и Этьерри на одной линии, проведенной через костер, как гномы, как Сильхе и Кано. Сначала казалось, что ошибка, и эльфы должны занять место против друг друга, как представители одной расы… Но видимо принцип был другой. Может, общность. И, пожалуй, у мага с эльфом и правда было куда больше общего.
Совсем стемнело, но огонь хорошо разгонял темноту. Инорасцы негромко переговаривались полушепотом обо всякой ерунде, как собравшиеся на пирушку старые друзья, с улыбками, шутками, дружескими тычками в плечо, голоса гудели, накладываясь друг на друга, и этот фон забивал уши и погружал разум в туман. Напряжение все росло и Сильхе не знала, что с ним делать. Слишком много звуков, и нет гармонии.
Но ведь гармония – инструмент барда. Девушка начала тихо петь, сначала для себя, без слов, а потом, глядя на Кано через огонь, выбрала простую песенку для него:
- Меня встречал зеленый сад
Когда рассвет на землю лег,
Когда, рассыпав дождь и град,
Весна ступила на порог.
Он весел был и ярок был,
Насквозь пропитанный весной,
В нем теплый свет как воду пил
Мой верный друг со мной.
Он услышал, кивнул с улыбкой. Девушка продолжила:
- Растаял снег и жадный лист
Под теплым нежится лучом.
День летний входит, светел, чист,
В зеленый сад, зеленый дом.
Вдыхал всей грудью запах роз,
И синь небес, и шум лесной,
И соль морей, и запах гроз
Мой верный друг со мной.
Не долог праздник. Дождь шумит,
Осенний ставя всем предел.
Зеленый сад затих, молчит,
И лист в нем яркий поредел.
Пусть золото и серебро
Ему подарят праздник свой!
Здесь будет вновь искать добро
Мой верный друг со мной.
Странно, но ей никто не мешал петь и не запрещал. Голоса постепенно затихали, а последний куплет она пропела уже в тишине:
- Зимой лишь только тих и нем
Зеленый дом, зеленый сад.
Листва здесь яркая зачем?
Покою он и неге рад.
И так я думаю – пускай
Он выспится и отдохнет.
Настанет срок и в этот край
Опять весна придет.
Немудрящая песенка, которую, в сущности, тоже поют для фона, закончилась. И что-то еще вместе с ней.
- Прощаюсь, - сказал старший гном. И заговорил на гномьем, частя и торопясь, словно его подгоняли, выплескивая что-то.
Сверху, над всеми словами, звучала музыка, суровая и простая, и она продолжилась, когда он замолчал. Огонь с той стороны, где сидел заговоривший гном, вытянулся завитками-лозами, тонкими, странными для огня, распрямлявшимися и снова скручивавшимися в кольцо. Не пламя – цветок. Слишком красивый, чтобы не смотреть. Лозы возникали и исчезали не просто так, они создавали очертания и фигуры, невыносимо немые. Хотелось подарить им голос.
Сильхе и сама не заметила, что уже поёт – тот мотив, что слышался поверх слов гнома, тот, что не мешал им. Не мешал, как она почти сразу поняла, воспоминаниям.
Кано участвовал в этом по-своему – что-то шептал, качал головой. Музыка воспоминаний – как подарок? В чем его смысл и ценность?
Что-то копилось внутри неё, обретало форму, а потом сразу, рывком превратилось в чувства. Липкая сладость самообмана, его же горечь, боль от надежды, ярость, непонимание, равнодушие.
- Прощаюсь, - сказал медведеоборотень.
А с его стороны – насмешка, над собой, когда не хочется смеяться, над другими, даже над богами, от которых нет никакого толку, и какая-то очень старая обида. Не так сильно и ярко, но понятнее. И заметнее, что лицо вдруг разгладилось, сделалось спокойнее, когда Сильхе пропела и эту мелодию. Уже понимая, что и зачем им дарят. Но в этом не было ни зла, ни позора. Они все что-то отдавали, что-то ненужное и неприятное, сбрасывали, но не просто так, а в нее и рыцаря. Они все что-то завершали тут, чтобы потом начать новое.
Руэлли – горькое счастье помогать, не получая благодарности, и неблагодарность тех, кому однажды помог, потому что они вдруг решили, что их теперь обязаны спасать постоянно.
Этьерри – неожиданно скорбь, которую она приняла как свою, близкую.
Второй гном – одиночество…
Все слишком острое, чтобы быть ненастоящим, как горячее варево, которое вдруг выплеснули на них с Кано.
Но недостаточно горячее для них обоих. Вот сейчас они смотрели друг на друга через костер – вместо огня тонкие усики и лозы - и были просто двумя людьми, которые заканчивают свою историю чтобы потом начать другую. Они были сильнее тех, кто навязывал им собственных призраков.
Мысль о призраках возникла не просто так. За границей круга на пределе восприятия скользило белое облако, зыбкая фигура, которую сопровождал тихий шелковый шелест. Задержать взгляд на призраке не удавалось, но мягкие движения успокаивали, примиряли все те разные жгучие чувства, которыми одаривали инорасцы. Только Армал с этим не спешил и пламя с его стороны оставалось обычными лепестками огня.
Маг словно услышал ее мысли – вдруг встал и молча отошел куда-то в темноту. Сильхе покосилась на пустое место… но оно уже не было пустым. Сначала она увидела лишь туман, а потом в нем нарисовалась темная фигура без лица.
- И чего вы все… от меня хотите? – спросил голос, показавшийся знакомым.
- Кто ты? – спросила Руэлли удивленно, но без тревоги.
- И правда… кто я… Тот кто однажды дал старому голему вместо работы пустое задание, всего несколько действий. Написал на картонке «Если некто пройдет до конца улицы и бросит в канал белый камень, то громкие голоса перестанут тревожить ночь и день, превратившись в шепот». Мои соседи сделались тише мышей. Я тот, кто повторил эксперимент и понял как это работает…
- Если ты хочешь участвовать в нашем ритуале, то должен с чем-то попрощаться, - перебила Руэлли. – Иначе… иначе, боюсь, мы так будем сидеть вечно у огня, которому не нужны дрова.
И правда, все что было в костре давно прогорело, но тонкие лозы пламени продолжали виться и биться.
- Легко. Прощаюсь с нуждой выполнять просьбы и желания, которые никак меня не касаются, - голос был спокойным и вот это спокойствие Сильхе точно узнала. – Разрываю связь между тем что было, и тем, что есть. Делаюсь снова свободным.
На нее обрушились разом смешанные чувства, куски чужой памяти, надежд, страхов, силы и слабости. Действительно горячее варево, горячее костра. Потому что это была всего лишь одна ошибка, желать больше, чем можешь поднять, только для того, чтобы почувствовать себя человеком. Потому что все хотят голема для работы, голема для красоты, голема для защиты и никто никогда не бывает доволен работой. Потому кто квадратные картонки коричневой бумаги так легко заполнить словами и отдать тоже голему, ведь ему ничего не надо объяснять, и можно даже научить говорить спасибо. И если очередной недовольный клиент ударит мастера, можно отплатить ему. Только не до смерти, потому что смерть что-то меняет, даже если убил не ты, даже если человек сам упал с моста.
Словно боги решили немедленно подтвердить это – девушка-бард услышала рыдания. Эльф ревел на груди у Руэлли, почему-то повторяя снова и снова «нет, нет…» словно она заразила его этим словом, как болезнью.
Лучница что-то спросила, снова по-эльфийски. Этьерри начал отвечать, захлебываясь словами, потом оттолкнул ее, огляделся со свирепым взглядом. Достал зачем-то из ножен меч, который носил на поясе, и, кажется, попытался им зарезаться. Медведеоборотень поймал его, сжал в объятиях, ухитрившись отнять оружие. Подскочила и эльфийка, сунула под нос эльфу свой флакон. Безумец успокоился не сразу. Но прежним все же не стал. Сильхе снова слышала его песню, почему-то теперь двухголосую. Фоном шла глубоко печальная тема, от которой наворачивались слезы и приходили воспоминания. Друст – «никто и пальцем», Беллия – «если будет надо, я умру за него», шелест сгорающих листов блокнота, голос арахны – «прошу о милосердии». То, с чем нельзя, да и не надо бороться. А с остальным - да.
- Думаешь, так все и закончится? – рядом стоял неслышно подошедший маг. - Думаешь, ты опять победила? Не думай. С ним это не впервые. И Фолкаэрен твой мы нашли. Этьерри решил, что если не выйдет сделать тебя убийцей людей, так одного ты все равно прикончишь, друга своего. Или он тебя. Для получения силы всегда нужна жертва. Завтра туда пойдем… а сегодня вам устроят прощание по эльфийски.
Глава сороковая. Эльфийское прощание. Горячее варево. Визит тени
Сильхе слышала про обычай прощаний у эльфов. Ничего страшного или болезненного. Те, кто прощаются, дарят уходящим подарки. Поэтому не понимала злорадства в голосе мага, хотя Армалу не нужен особый повод, чтобы злорадствовать. И все же она постаралась взглядом спросить: «И что?»
- Увидишь, - хмыкнул он. – Такая честь для вас обоих.
Угроза, предвкушение, еще злорадство.
«За что ты так нас ненавидишь?» - она спросила бы, если бы ради этого стоило выдавать тайну, показывать, насколько она свободна. Но если маг один раз прочел вопрос во взгляде, может, прочтет и во второй?
Явно собиравшийся отойти Армал задержался, взгляд изменился. Что это? Зависть?
- Так вообще быть не должно, - сказал он, - что кому-то всё и даже просить не надо, а другим ничего, если не пахать сначала в университете, потом просто работать на каждого, кто платит. Даже боги делают тебе подарки! За что? Ты же ничего из себя не представляешь! Просто девка с кинтарой… и громким голосом, да. Но громкий не значит красивый. А у тебя еще и друзей куча, небось по любовнику в каждом городе. Но ты же не умеешь правильно распорядиться подарками!
Она прищурилась – новый вопрос: «А что бы сделал ты?» Наверное, когда кто-то долго читает чужие мысли, возникает связь, и даже безо всякой магии потом выходит понимать несказанное. Потому что Армал ответил и на это:
- Я бы мир перевернул. Струна бога, сила бога! Я годами коплю силу чтобы сделать что-то такое… перед эльфом унижаюсь, чтобы он… А ты просто ничего не делаешь! Даже сейчас вот врезала бы мне и всем остальным и улетела на крыльях ветра!
«Дурак ты, маг, - мысленно ответила Сильхе. – Все начинают одинаково. Пашут «сначала в университете, а потом просто работать на каждого, кто платит». Продолжают учиться и пахать всю жизнь. Только так и становятся чем-то. Не потому, что им что-то подарил бог». Но вряд ли он услышал такой ответ. И хорошо, если не услышал.
- Ты заслуживаешь всего, что с тобой произойдет, - сказал Армал и отошел, наверняка решив, что теперь она только об этом и будет думать.
Но ошибся. Просто было не до этого. Если опекун, ухитрившийся отметиться и в истории с инорасцами – а есть ли что-то, где нет его следа? – не придет, надо помочь себе самим.
По счастью, тут все еще был тот, кто помогал. Медведеоборотень снова принес еды, той же каши, и ей, и Кано. Распутав связанные руки Сильхе, больше не стал ее связывать. Девушка-бард сидела, прислонившись спиной к дереву и оценивала возможность сесть ближе к Кано. На этот раз костром занимался не он, а тот же медведеоборотень. Потом он присоединился к остальным у огня – разговоры там велись совершенно беззвучно, кажется, маг окружил «тишиной» костер и сидящих у него. Сильхе знала, что это не позволяет тем, кто внутри, слышать происходящее за границей круга заклинания. Можно было попробовать…
- Кано, - тихо позвала она.
Он чуть-чуть повернул голову, Сильхе почувствовала почти счастье. Значит, у него тоже появилось немного свободы.
- Жив, - сказал он.
Она и сама видела, что жив, хотя снова начинал походить на скелет, а может просто так лег вечерний свет. Но рыцарь вложил в это слово гораздо больше… Если бы только Сильхе могла слышать его песню!
- Можно говорить, пока они сидят под заклятьем, - сообщила девушка. – Но осторожно. Иногда смотрят.
В самом деле, то один, то другой посматривали на пленников, чаще всего маг и эльфийка. Идти им все равно было некуда, да и не было пока свободы для побега.
- Ты как?
Обычный вопрос, чаще всего звучащий глупо.
- Я есть, - сказала она.
- Он не?..
- Нет. Передумал. Слушай. Что ты собираешься делать? Какую жертву?.. Не себя. Пожалуйста.
Он долго молчал, потом спросил:
- А для чего я нужен? И кому?
- Мне! – мгновенно ответила она. – И Беллии.
- Хорошо, что она ушла, - Кано снова помолчал. – Еще бы и за нее беспокоился. Помочь не мог.
- Если я не буду в порядке, как-нибудь все равно буду, - выдала она самое длинное. – Не беспокойся за меня.
Просьба такая же глупая, как вопрос «как ты».
Наверное, надо было сказать ему об «Эльфийском прощании». Но можно сделать лучше, поддержать рыцаря. Может, у Кано и не было своей песни, но хватит и той, общей.
Девушка тихо пропела шесть нот, вложив в голос всю надежду, какая у нее была, всю силу, всю свою веру в него, в себя и богов, сложивших мозаику именно так. Всю нерастраченную на Друста нежность. Сердце рвануло, но не болью, а предчувствием. Словно луч рассвета дотянулся из тьмы или кто-то ответил на песню.
Но вернуться нельзя, лишь снаружи и внутрь - и домой,
Есть четверка дверей, а у пятой не хватит ступеней.
А Она, если спросишь, ответит тебе: «Он не мой».
Улыбнись своей тени.
«Она?!» Сильхе перестала что-то видеть и слышать, выпала из мира, вылетела прочь на крыльях догадки, от которой было так же хорошо, как и плохо, потому что она уже начала привыкать и если ошибается, если поняла неправильно, сердце разорвется. «А пусть, - подумала она. – С нами сегодня будут прощаться… и я тоже попрощаюсь с собой».
От костра снова донеслись всхлипы – кажется, опять Этьерри. Да что с ним такое?
По счастью эльф быстро успокоился. А потом к Сильхе подошла Руэлли. Сказала:
- Пойдем, - и протянула руку, чтобы помочь встать.
Неожиданная мягкость в голосе и неожиданность жеста. Сильхе приняла его ради самого жеста, а не потому что нужна была помощь, встала. Тело снова слушалось, жадно впитывало дозволенную ему свободу. Эльфийка подвела девушку к костру, усадила рядом с медведем на невесть откуда взявшийся плетеный травяной коврик. Слева сидел маг, он только раз глянул и тут же отвернулся. Кано усадили напротив нее с другой стороны костра на такой же коврик. Она улыбнулась ему: «Все хорошо, ничего не бойся». В приготовлениях и правда не было ничего страшного. Инорасцы расселись на примерно равном расстоянии друг от друга. Все убрали прочь оружие и постарались как-то себя украсить. Медведь пригладил жесткие, вечно торчавшие дыбом волосы. Гномы надели по широкому кованому браслету, видимо, означавшему какой-то статус. Магу было проще – явно применил магию, потому что вряд ли он таскал с собой такую шикарную расшитую серебром и камнями мантию цвета вечернего неба. Эльфийка не нарушила традиции, нашла где-то поздние цветы и украсила волосы, ухитрившись вплести в них целую ленту мелких белых бутонов. Похоже только Этьерри остался как был, в длинной темной скупо вышитой тунике, но позволил Руэлли сплести сложную из тончайших прядей косу на правом виске.
В Сильхе проснулся бард: она наблюдала, стараясь подмечать и запоминать подробности. Никто не делал резких движений, наверное, это считалось некрасивым. Каждый сел напротив другого, вечно неразлучные гномы ради такого наконец разделились. Так и вышло, что Руэлли сидела напротив мадведеоборотня Марчега, маг и Этьерри на одной линии, проведенной через костер, как гномы, как Сильхе и Кано. Сначала казалось, что ошибка, и эльфы должны занять место против друг друга, как представители одной расы… Но видимо принцип был другой. Может, общность. И, пожалуй, у мага с эльфом и правда было куда больше общего.
Совсем стемнело, но огонь хорошо разгонял темноту. Инорасцы негромко переговаривались полушепотом обо всякой ерунде, как собравшиеся на пирушку старые друзья, с улыбками, шутками, дружескими тычками в плечо, голоса гудели, накладываясь друг на друга, и этот фон забивал уши и погружал разум в туман. Напряжение все росло и Сильхе не знала, что с ним делать. Слишком много звуков, и нет гармонии.
Но ведь гармония – инструмент барда. Девушка начала тихо петь, сначала для себя, без слов, а потом, глядя на Кано через огонь, выбрала простую песенку для него:
- Меня встречал зеленый сад
Когда рассвет на землю лег,
Когда, рассыпав дождь и град,
Весна ступила на порог.
Он весел был и ярок был,
Насквозь пропитанный весной,
В нем теплый свет как воду пил
Мой верный друг со мной.
Он услышал, кивнул с улыбкой. Девушка продолжила:
- Растаял снег и жадный лист
Под теплым нежится лучом.
День летний входит, светел, чист,
В зеленый сад, зеленый дом.
Вдыхал всей грудью запах роз,
И синь небес, и шум лесной,
И соль морей, и запах гроз
Мой верный друг со мной.
Не долог праздник. Дождь шумит,
Осенний ставя всем предел.
Зеленый сад затих, молчит,
И лист в нем яркий поредел.
Пусть золото и серебро
Ему подарят праздник свой!
Здесь будет вновь искать добро
Мой верный друг со мной.
Странно, но ей никто не мешал петь и не запрещал. Голоса постепенно затихали, а последний куплет она пропела уже в тишине:
- Зимой лишь только тих и нем
Зеленый дом, зеленый сад.
Листва здесь яркая зачем?
Покою он и неге рад.
И так я думаю – пускай
Он выспится и отдохнет.
Настанет срок и в этот край
Опять весна придет.
Немудрящая песенка, которую, в сущности, тоже поют для фона, закончилась. И что-то еще вместе с ней.
- Прощаюсь, - сказал старший гном. И заговорил на гномьем, частя и торопясь, словно его подгоняли, выплескивая что-то.
Сверху, над всеми словами, звучала музыка, суровая и простая, и она продолжилась, когда он замолчал. Огонь с той стороны, где сидел заговоривший гном, вытянулся завитками-лозами, тонкими, странными для огня, распрямлявшимися и снова скручивавшимися в кольцо. Не пламя – цветок. Слишком красивый, чтобы не смотреть. Лозы возникали и исчезали не просто так, они создавали очертания и фигуры, невыносимо немые. Хотелось подарить им голос.
Сильхе и сама не заметила, что уже поёт – тот мотив, что слышался поверх слов гнома, тот, что не мешал им. Не мешал, как она почти сразу поняла, воспоминаниям.
Кано участвовал в этом по-своему – что-то шептал, качал головой. Музыка воспоминаний – как подарок? В чем его смысл и ценность?
Что-то копилось внутри неё, обретало форму, а потом сразу, рывком превратилось в чувства. Липкая сладость самообмана, его же горечь, боль от надежды, ярость, непонимание, равнодушие.
- Прощаюсь, - сказал медведеоборотень.
А с его стороны – насмешка, над собой, когда не хочется смеяться, над другими, даже над богами, от которых нет никакого толку, и какая-то очень старая обида. Не так сильно и ярко, но понятнее. И заметнее, что лицо вдруг разгладилось, сделалось спокойнее, когда Сильхе пропела и эту мелодию. Уже понимая, что и зачем им дарят. Но в этом не было ни зла, ни позора. Они все что-то отдавали, что-то ненужное и неприятное, сбрасывали, но не просто так, а в нее и рыцаря. Они все что-то завершали тут, чтобы потом начать новое.
Руэлли – горькое счастье помогать, не получая благодарности, и неблагодарность тех, кому однажды помог, потому что они вдруг решили, что их теперь обязаны спасать постоянно.
Этьерри – неожиданно скорбь, которую она приняла как свою, близкую.
Второй гном – одиночество…
Все слишком острое, чтобы быть ненастоящим, как горячее варево, которое вдруг выплеснули на них с Кано.
Но недостаточно горячее для них обоих. Вот сейчас они смотрели друг на друга через костер – вместо огня тонкие усики и лозы - и были просто двумя людьми, которые заканчивают свою историю чтобы потом начать другую. Они были сильнее тех, кто навязывал им собственных призраков.
Мысль о призраках возникла не просто так. За границей круга на пределе восприятия скользило белое облако, зыбкая фигура, которую сопровождал тихий шелковый шелест. Задержать взгляд на призраке не удавалось, но мягкие движения успокаивали, примиряли все те разные жгучие чувства, которыми одаривали инорасцы. Только Армал с этим не спешил и пламя с его стороны оставалось обычными лепестками огня.
Маг словно услышал ее мысли – вдруг встал и молча отошел куда-то в темноту. Сильхе покосилась на пустое место… но оно уже не было пустым. Сначала она увидела лишь туман, а потом в нем нарисовалась темная фигура без лица.
- И чего вы все… от меня хотите? – спросил голос, показавшийся знакомым.
- Кто ты? – спросила Руэлли удивленно, но без тревоги.
- И правда… кто я… Тот кто однажды дал старому голему вместо работы пустое задание, всего несколько действий. Написал на картонке «Если некто пройдет до конца улицы и бросит в канал белый камень, то громкие голоса перестанут тревожить ночь и день, превратившись в шепот». Мои соседи сделались тише мышей. Я тот, кто повторил эксперимент и понял как это работает…
- Если ты хочешь участвовать в нашем ритуале, то должен с чем-то попрощаться, - перебила Руэлли. – Иначе… иначе, боюсь, мы так будем сидеть вечно у огня, которому не нужны дрова.
И правда, все что было в костре давно прогорело, но тонкие лозы пламени продолжали виться и биться.
- Легко. Прощаюсь с нуждой выполнять просьбы и желания, которые никак меня не касаются, - голос был спокойным и вот это спокойствие Сильхе точно узнала. – Разрываю связь между тем что было, и тем, что есть. Делаюсь снова свободным.
На нее обрушились разом смешанные чувства, куски чужой памяти, надежд, страхов, силы и слабости. Действительно горячее варево, горячее костра. Потому что это была всего лишь одна ошибка, желать больше, чем можешь поднять, только для того, чтобы почувствовать себя человеком. Потому что все хотят голема для работы, голема для красоты, голема для защиты и никто никогда не бывает доволен работой. Потому кто квадратные картонки коричневой бумаги так легко заполнить словами и отдать тоже голему, ведь ему ничего не надо объяснять, и можно даже научить говорить спасибо. И если очередной недовольный клиент ударит мастера, можно отплатить ему. Только не до смерти, потому что смерть что-то меняет, даже если убил не ты, даже если человек сам упал с моста.
