НАПРОРОЧЕННАЯ
Кто я такая и как очутилась на безлюдном берегу?
Местный лорд узнает во мне давно пропавшую дочь. Король присылает приглашение во дворец. А Слепая Провидица и вовсе объявляет, что именно мне надлежит исполнить пророчество и спасти королевство. И каждый из них преследует свои цели.
Я же хочу разгадать загадку своего прошлого и не стать при этом пешкой в чужой игре. Не потерять ни голову, ни свободу, ни сердце. Вот только последнее условие – невыполнимое…
– Да она просто выжила из ума!
Король Эрдинеи, Владетель Светлой Гавани, повелитель Туманных холмов и Серебряного леса, правитель Седых Равнин, Заступник народов перед богами, Справедливый Судия, карающий и вознаграждающий, и прочая, и прочая, и прочая, Даниэль ал Астен раздраженно швырнул в стену кубок. По счастью, пустой, так что пятен не образовалось. Да и сама посудина, кажется, даже не помялась, даром что золотая.
Карен ал Дартон, лучший друг и правая рука правителя, со вздохом покачал головой.
– Поосторожнее, Дан, – посоветовал вполголоса. – Во-первых, не стоит ритуальными чашами расшвыриваться, не так поймут. А во-вторых, Слепая Провидица не могла выжить из ума.
– Точно! – горько подхватил Даниэль. – Нельзя лишиться того, чего отродясь не было.
Карен непочтительно зажал ему рот ладонью, прошипел прямо в ухо:
– А твой рассудок куда подевался? Нас же подслушивать могут, об этом не подумал?
В огромном беломраморном зале с узкими стрельчатыми окнами они находились вдвоем. Лишь статуи Матери взирали с немым укором с постаментов вдоль стен, да колыхалась едва заметно полупрозрачная завеса, скрывавшая дверь в покои Провидицы. Но Карен прав: в таких местах и у стен зачастую имеются уши. Так что Даниэль прикусил до боли губу, сдерживая рвущиеся наружу злые слова.
Как же некстати! Он и без того только-только свыкся, смирился с тонким золотым обручем, возложенным на его голову в этом самом храме всего лишь пять месяцев назад. Двоюродный дядюшка скончался внезапно, его сыновей еще в прошлом году скосила неведомая хворь, новая жена понести не успела, и вот Даниэль, никогда не задумывавшийся о престоле, неожиданно для самого себя очутился на троне. И рад бы отказаться, но…
Всяческих «но» было много, проблем навалилось столько, что ему за все прошедшее после коронации время ни разу не удалось не то, что выспаться как следует, а поспать больше четырех часов подряд. Козни, интриги, даже парочка заговоров – житье правителя легким и беззаботным язык бы назвать не повернулся. А еще во дворец вереницей потянулись незамужние девы: каждый придворный, имевший дочь соответствующего возраста, видел себя в мечтаниях королевским тестем. И в довершение всего – предсказание Слепой Провидицы! И что со всем этим поделать – Даниэль даже не представлял.
– А если замолчать? – спросил он с надеждой. – Ничего жрица нам не сказала. Или пролепетала какую-то чушь, мы с тобой ни слова не разобрали.
Карен развел руками.
– Думаешь, не сработает?
– Уверен. Это ты в столице не появлялся, а я бывал, хоть и наездами. Пророчице верят, ее слова – воля самой Матери, донесенная ее устами. И жрицы точно слышали, а они молчать не станут.
Даниэль вздрогнул и покосился на закрытый балкончик, откуда предсказанию внимали жрицы Матери. Они покинули зал сразу же после того, как упало последнее слово, но кто сказал, что не подслушивают и не подглядывают из какой-нибудь потайной комнатки? Поэтому Даниэль поспешно осенил себя знаком Матери и жестом указал Карену на дверь. Дары принесли еще на рассвете, и настоятельница приняла их весьма благосклонно, после чего и провела правителя с другом в зал, и лично позвала Слепую Провидицу. Та объявила вчера, что у нее имеется предсказание для короля – и Даниэлю пришлось отменить все запланированные дела и ехать, проклиная все на свете, в Храм. Знал бы он тогда, к чему это приведет, сказался бы смертельно больным и избежал встречи. Впрочем, он подозревал, что это его бы не спасло.
Сознание возвращалось постепенно. Сначала я почувствовала холод. Дикий, зверский холод, сковавший все тело, заставивший онеметь ноги и руки. Потом вернулся слух.
Кап! Кап! Кап! Редкие капли, быстро сменившиеся негромким шелестом. Дождь? Да, похоже на дождь. И еще ледяной ветер, пробирающий до костей. И что-то твердое, впивающее в спину острыми гранями. Холодно. Мокро. Больно.
Я застонала и попыталась перевернуться, но ничего не получилось. Зато меня услышали.
– Кит, поди-ка глянь, что там?
– Где, батя?
– Да там, за валуном. Как собака скулила. Глянь, не приблудилась ли шавка какая?
Детский голос зазвучал обрадованно:
– А оставить дозволишь? Ну, если приблудная, а?
– Там поглядим, – проворчал бас.
Шорох шагов по гальке, и изумленное совсем рядом, над ухом:
– Не шавка это, батя! Девка тут! Да не нашенская! Из богатых! Вона, платье-то какое!
И снова шаги, но теперь не быстрые и легкие, а тяжелые, грузные. Невидимый пока что «батя», похоже, любил подкрепиться как следует.
Я хотела открыть глаза, но тут же вновь зажмурилась от нестерпимой рези. Пришлось полагаться только на слух. И вместо слов из пересохшего горла вырвался хриплый невнятный сип.
– Эк, как ей погано-то, бедолаге! – посочувствовал бас. – Ну, будет, будет! Сейчас я вас в тепло-то отнесу, госпожа, а моя хозяйка зельем каким напоит. Она в зельях разбирается, хозяйка-то моя! А ты, Кит, бегом дуй в замок!
– А… а что сказать-то, а, батя? – растерялся мальчишка.
– А как есть, так и кажи. Нашли, значит, благородную на берегу. Пусть пошлют кого забрать. Глядишь, и награда какая перепадет.
– Да точно ли? – засомневался сын. – Не скажут ли, что это мы ее… того?
Мне бы испугаться, но сил на страх не осталось. И о том, что с отца и сына станется еще бросить находку в воду, для верности привязав камень к ногам, я подумала с каким-то жутким равнодушием. Будто и не со мной все это происходило.
Дождь усилился, ледяные струи били в лицо, стекали по продрогшему телу. В ушах шумело, перед плотно закрытыми веками вращались огненные круги, голову раскалывало от боли. Может, оно и к лучшему, если все закончится? Пусть даже так.
– Да не, – немного помедлив, ответил отец. – К чему бы нам? И вона, поглянь, на пальцах кольца-то какие, с камнями! И в ушах серьги! Мы их не снимем, а будь душегубами – точно б содрали, как пить дать!
Аргумент, однако. Не уверена, конечно, что он убедит хозяина замка – впрочем, что мне о нем известно? И о замке, и о хозяине? А ничего.
– Батя, – заговорил мальчишка, понизив голос так, что его едва получалось расслышать через завывания ветра, – а кольца-то и впрямь дорогие. Мож, снимем одно, а? Самое маленькое?
– Да я тебя!.. – вопреки моим ожиданиям рассердился родитель потенциального воришки. – Мы с матерью чему тебя, паршивца, учили! Дуй в замок, кому говорю! А я пока снесу ее в нашу хибару.
К плечу прикоснулась обжигающе-горячая ладонь.
– Ишь, заледенела вся.
– А не померла часом?
– Ты здесь еще?
Вышло грозно, так грозно, что даже я вздрогнула. А потом на меня что-то упало. Нечто тяжелое, но теплое, тут же прикрывшее от дождя.
– Вот так, – проворчал мужчина, поднимая меня на руки. – Вот вы и не замерзнете, госпожа. Нам тут близехонько, а моя хозяйка – она кого хошь на ноги поставит. Уж я-то знаю, что говорю. Вот по весне…
Он бормотал себе под нос что-то об опрокинувшейся лодке, о лихорадке, о том, как его жена – «хозяйка» – вылечила болящих какими-то отварами и припарками. Густой добродушный бас звучал колыбелью, и я снова провалилась в забытье. Не то сон, похожий на обморок, не то обморок, похожий на сон.
***
В себя я пришла в тепле, лежа на чем-то мягком. Пахло травами и рыбной похлебкой, и еще чем-то горьковато-острым, незнакомым. Болело все тело, руки и ноги кололо миллионами иголок, спину ломило, голова раскалывалась. Зато резь в глазах почти ушла, осталась лишь мутноватая пелена. Где бы я ни находилась, там было темно, льющийся откуда-то сверху призрачный лунный свет толком не давал рассмотреть даже очертаний предметов. Похоже, меня положили на тюфяк на полу – вот и все, о чем удалось догадаться. А за стенкой спорили незнакомые голоса.
– А я говорю, что нельзя ее сейчас никуда переносить! – с горячностью доказывала кому-то женщина. – До утра не трогайте!
– Так у нас приказ…
– Помрет она из-за твоего приказа, – а это уже знакомый бас. – Ты мою хозяйку слушай, она верно говорит.
Хм, а супруга-то, похоже, куда образованнее мужа. Во всяком случае, в речи ее не проскальзывали простонародные словечки, говорила она чисто, правильно. Любопытно.
– Мало ли что ведьма сказала!
– Ты это, поосторожней-то, парень! Я не погляжу, что самому лорду служишь, так отделаю…
– Довольно! – повысила голос женщина. – Разбудите бедняжку. Она спит пока, я ей настоя дала. А вы возвращайтесь в замок и передайте лорду: если хочет увидеть госпожу – пусть сам приходит.
– Сдурела совсем? Эй, ты, ты чего?
– Гран! Прекрати немедленно!
– А и прекращу! Вот только поясню кое-кому, как вести себя надобно в чужом доме – и сразу прекращу!
– Гран! Они – слуги лорда! Нам не нужны неприятности!
– А ведьма дело говорит, ты ее слушай!
Треск, болезненный вскрик, громкий хлопок дверью.
– Точно разбудили, – озабоченно произнесла женщина. – Пойду, проверю, как там она.
Я поняла, что хозяйка дома направляется ко мне, но как себя с ней следует вести – понятия не имела. Мысли ворочались в голове снулыми рыбинами, быстро соображать никак не получалось. И тело слушалось плохо, в чем я убедилась, попытавшись поднять руку и отвести упавшую на лицо прядь волос. Воздух будто сгустился, стал вязким, словно кисель, и любое, самое легкое и привычное движение требовало огромных усилий.
Едва слышно скрипнула дверь, на пороге вырос темный силуэт, подсвеченный зажженным фонарем в руках женщины. Тусклого света не хватало, чтобы разглядеть ее лицо, я только и смогла увидеть, что она высока и стройна, даже, пожалуй, худощава. Легкими шагами приблизилась она ко мне, умостилась на краю тюфяка, поставила фонарь прямо на пол. На мой лоб легла прохладная сухая ладонь.
– Не спишь, – констатировала хозяйка. – Ну, как ты, девочка?
Как я?
– Не знаю, – с трудом прохрипела я.
Она издала короткий смешок.
– Не знаешь, значит? Но говорить можешь – уже хорошо. И жить будешь. Повезло тебе. Другим, насколько мне известно, не так посчастливилось.
Другим? О ком это она?
Тем временем женщина прищелкнула пальцами, фонарь разгорелся ярче, и я смогла рассмотреть свою спасительницу. Молодое красивое лицо с правильными чертами, разве что нос чуточку длинноват, но ее красоту это нисколько не портило. Темные глаза под черными дугами бровей. Ярко-рыжие, поистине огненные волосы заплетены в толстую косу и короной уложены вокруг головы. Платье синее, наглухо закрытое, с воротником-стойкой и длинными, прикрывающими запястья, рукавами. Не похожа она на жену бедного рыбака, вот совсем не похожа! Такую женщину легко представить где-нибудь во дворце, разодетой в парчу и бархат, сидящей на троне и отдающей повеления казнить или миловать. Или в доспехах, с мечом в руке ведущей войско на битву. На худой конец, за массивным столом красного дерева, подписывающей указы. Но вот она здесь, в скудно обставленной комнате с белеными стенами и потолком. Из всей обстановки – только мой тюфяк, стол и два стула у противоположной стены, да еще низкий комод, а на нем – глиняный кувшин и два стакана.
– Зря мой муж послал Кита к лорду, – говорила эта странная женщина, хмурясь. – Надо было принести тебя сюда и велеть сыну держать язык за зубами. Но что сожалеть о том, что сделано?
Вот здесь она права. Обратно котлеты, как известно, в вырезку не превратятся.
– Надин. Так меня зовут. А как твое имя?
Я открыла рот – и захлопнула его в растерянности. Потому что имени своего не помнила. Вообще ничего не помнила. Ни имени, ни того, кто я, черт подери, такая! И каким образом очутилась вечером на берегу – тоже не могла сказать!
– Воды? – тут же спросила Надин.
Встала, подошла к кувшину, послышалось бульканье, и я невольно облизнула пересохшие губы, горло стиснуло спазмом. Пить хотело неимоверно.
– Вот так. – Надин придержала мне голову. – Мелкими глотками, понемногу. И не больше трети стакана, а то и стошнить может.
Странный привкус был у этой воды, кисловато-сладкий, непривычный. Но затхлостью она не отдавала, и я не стала забивать себе голову, наслаждалась приятной прохладой, смягчающей горло. Пила так, как велела хозяйка, понемногу, задерживала глотки во рту, но все равно стакан опустел слишком быстро. Я жадно посмотрела на кувшин, но Надин, перехватившая мой взгляд, покачала головой:
– Потом. Спустя время. А утром я тебе похлебки дам.
При мысли о еде мой желудок судорожно сжался, и я прикрыла рот рукой.
– Это пока ты есть не хочешь, – понимающе усмехнулась собеседница. – Но к утру тебе станет лучше. А перед сном выпьешь настойку.
На настойку я была согласна. Если бы в этом скромном домике кто-то захотел меня отравить, то выполнил свой замысел уже давно, пока я валялась в беспамятстве. Чего проще – разжал зубы да залил в рот, придерживая, чтобы не захлебнулась. А и захлебнулась бы – итог один.
– Так, значит, не знаешь своего имени?
– Не помню, – призналась я.
Говорить стало легче, горло уже не царапало наждаком, губы не болели так, словно вот-вот треснут до крови.
Надин кивнула.
– А где жила? Кто твои родители? Замужем?
Мне захотелось взвыть от отчаяния. Вместо воспоминаний образовалась огромная черная дыра с клубящимся внутри темным зловещим туманом. Как ни старалась я припомнить хоть что-либо, как ни напрягалась, силясь рассмотреть хотя бы очертания, все усилия вызывали лишь головную боль.
Но… но если у меня есть родители или муж, то они ведь будут искать дочь и жену, верно?
Наверное, надежда отразилась на моем лице, потому что Надин нахмурилась. Поколебалась, словно решаясь на что-то, и быстро заговорила:
– Завтра лорд захочет тебя увидеть. Скрыть, что ты потеряла память, не выйдет. Запомни одно: что бы он ни сказал тебе – соглашайся. Не смей перечить. Что бы ни услышала, поняла?
– Да, – шепнула я, ничего, впрочем, не понимая.
– Вот и отлично. А сейчас выпей еще чуть-чуть воды и полежи спокойно, я настойку приготовлю. Уснешь без сновидений, а к утру тебе станет легче.
И я все вспомню?
Но вопрос так и не задала. Догадывалась, какой услышу ответ, и не хотела, чтобы он был озвучен.
Надин не солгала: к утру мне действительно стало легче. Я смогла самостоятельно приподняться и сесть на импровизированной постели. Хозяйка принесла мне таз с водой и полотенце – умыться.
– До ванной не дойдешь, а на себе тащить я тебя не хочу. Попросила бы мужа, но он в море на рассвете ушел.
И она прикусила губу, покосилась встревоженно на приоткрытую дверь. Кажется, я догадывалась, что ее беспокоило.
– В море? А как же этот ваш лорд? Который из замка? Не боится твой муж, что тебя обидят?
Поразительная беспечность! Вчера ввязался в драку из-за жены, а сегодня бросил ее одну, зная, что лорд захочет полюбоваться на спасенную недоутопленницу. Либо сам заявится, либо опять слуг пришлет – какая разница!
АННОТАЦИЯ
Кто я такая и как очутилась на безлюдном берегу?
Местный лорд узнает во мне давно пропавшую дочь. Король присылает приглашение во дворец. А Слепая Провидица и вовсе объявляет, что именно мне надлежит исполнить пророчество и спасти королевство. И каждый из них преследует свои цели.
Я же хочу разгадать загадку своего прошлого и не стать при этом пешкой в чужой игре. Не потерять ни голову, ни свободу, ни сердце. Вот только последнее условие – невыполнимое…
ПРОЛОГ
– Да она просто выжила из ума!
Король Эрдинеи, Владетель Светлой Гавани, повелитель Туманных холмов и Серебряного леса, правитель Седых Равнин, Заступник народов перед богами, Справедливый Судия, карающий и вознаграждающий, и прочая, и прочая, и прочая, Даниэль ал Астен раздраженно швырнул в стену кубок. По счастью, пустой, так что пятен не образовалось. Да и сама посудина, кажется, даже не помялась, даром что золотая.
Карен ал Дартон, лучший друг и правая рука правителя, со вздохом покачал головой.
– Поосторожнее, Дан, – посоветовал вполголоса. – Во-первых, не стоит ритуальными чашами расшвыриваться, не так поймут. А во-вторых, Слепая Провидица не могла выжить из ума.
– Точно! – горько подхватил Даниэль. – Нельзя лишиться того, чего отродясь не было.
Карен непочтительно зажал ему рот ладонью, прошипел прямо в ухо:
– А твой рассудок куда подевался? Нас же подслушивать могут, об этом не подумал?
В огромном беломраморном зале с узкими стрельчатыми окнами они находились вдвоем. Лишь статуи Матери взирали с немым укором с постаментов вдоль стен, да колыхалась едва заметно полупрозрачная завеса, скрывавшая дверь в покои Провидицы. Но Карен прав: в таких местах и у стен зачастую имеются уши. Так что Даниэль прикусил до боли губу, сдерживая рвущиеся наружу злые слова.
Как же некстати! Он и без того только-только свыкся, смирился с тонким золотым обручем, возложенным на его голову в этом самом храме всего лишь пять месяцев назад. Двоюродный дядюшка скончался внезапно, его сыновей еще в прошлом году скосила неведомая хворь, новая жена понести не успела, и вот Даниэль, никогда не задумывавшийся о престоле, неожиданно для самого себя очутился на троне. И рад бы отказаться, но…
Всяческих «но» было много, проблем навалилось столько, что ему за все прошедшее после коронации время ни разу не удалось не то, что выспаться как следует, а поспать больше четырех часов подряд. Козни, интриги, даже парочка заговоров – житье правителя легким и беззаботным язык бы назвать не повернулся. А еще во дворец вереницей потянулись незамужние девы: каждый придворный, имевший дочь соответствующего возраста, видел себя в мечтаниях королевским тестем. И в довершение всего – предсказание Слепой Провидицы! И что со всем этим поделать – Даниэль даже не представлял.
– А если замолчать? – спросил он с надеждой. – Ничего жрица нам не сказала. Или пролепетала какую-то чушь, мы с тобой ни слова не разобрали.
Карен развел руками.
– Думаешь, не сработает?
– Уверен. Это ты в столице не появлялся, а я бывал, хоть и наездами. Пророчице верят, ее слова – воля самой Матери, донесенная ее устами. И жрицы точно слышали, а они молчать не станут.
Даниэль вздрогнул и покосился на закрытый балкончик, откуда предсказанию внимали жрицы Матери. Они покинули зал сразу же после того, как упало последнее слово, но кто сказал, что не подслушивают и не подглядывают из какой-нибудь потайной комнатки? Поэтому Даниэль поспешно осенил себя знаком Матери и жестом указал Карену на дверь. Дары принесли еще на рассвете, и настоятельница приняла их весьма благосклонно, после чего и провела правителя с другом в зал, и лично позвала Слепую Провидицу. Та объявила вчера, что у нее имеется предсказание для короля – и Даниэлю пришлось отменить все запланированные дела и ехать, проклиная все на свете, в Храм. Знал бы он тогда, к чему это приведет, сказался бы смертельно больным и избежал встречи. Впрочем, он подозревал, что это его бы не спасло.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сознание возвращалось постепенно. Сначала я почувствовала холод. Дикий, зверский холод, сковавший все тело, заставивший онеметь ноги и руки. Потом вернулся слух.
Кап! Кап! Кап! Редкие капли, быстро сменившиеся негромким шелестом. Дождь? Да, похоже на дождь. И еще ледяной ветер, пробирающий до костей. И что-то твердое, впивающее в спину острыми гранями. Холодно. Мокро. Больно.
Я застонала и попыталась перевернуться, но ничего не получилось. Зато меня услышали.
– Кит, поди-ка глянь, что там?
– Где, батя?
– Да там, за валуном. Как собака скулила. Глянь, не приблудилась ли шавка какая?
Детский голос зазвучал обрадованно:
– А оставить дозволишь? Ну, если приблудная, а?
– Там поглядим, – проворчал бас.
Шорох шагов по гальке, и изумленное совсем рядом, над ухом:
– Не шавка это, батя! Девка тут! Да не нашенская! Из богатых! Вона, платье-то какое!
И снова шаги, но теперь не быстрые и легкие, а тяжелые, грузные. Невидимый пока что «батя», похоже, любил подкрепиться как следует.
Я хотела открыть глаза, но тут же вновь зажмурилась от нестерпимой рези. Пришлось полагаться только на слух. И вместо слов из пересохшего горла вырвался хриплый невнятный сип.
– Эк, как ей погано-то, бедолаге! – посочувствовал бас. – Ну, будет, будет! Сейчас я вас в тепло-то отнесу, госпожа, а моя хозяйка зельем каким напоит. Она в зельях разбирается, хозяйка-то моя! А ты, Кит, бегом дуй в замок!
– А… а что сказать-то, а, батя? – растерялся мальчишка.
– А как есть, так и кажи. Нашли, значит, благородную на берегу. Пусть пошлют кого забрать. Глядишь, и награда какая перепадет.
– Да точно ли? – засомневался сын. – Не скажут ли, что это мы ее… того?
Мне бы испугаться, но сил на страх не осталось. И о том, что с отца и сына станется еще бросить находку в воду, для верности привязав камень к ногам, я подумала с каким-то жутким равнодушием. Будто и не со мной все это происходило.
Дождь усилился, ледяные струи били в лицо, стекали по продрогшему телу. В ушах шумело, перед плотно закрытыми веками вращались огненные круги, голову раскалывало от боли. Может, оно и к лучшему, если все закончится? Пусть даже так.
– Да не, – немного помедлив, ответил отец. – К чему бы нам? И вона, поглянь, на пальцах кольца-то какие, с камнями! И в ушах серьги! Мы их не снимем, а будь душегубами – точно б содрали, как пить дать!
Аргумент, однако. Не уверена, конечно, что он убедит хозяина замка – впрочем, что мне о нем известно? И о замке, и о хозяине? А ничего.
– Батя, – заговорил мальчишка, понизив голос так, что его едва получалось расслышать через завывания ветра, – а кольца-то и впрямь дорогие. Мож, снимем одно, а? Самое маленькое?
– Да я тебя!.. – вопреки моим ожиданиям рассердился родитель потенциального воришки. – Мы с матерью чему тебя, паршивца, учили! Дуй в замок, кому говорю! А я пока снесу ее в нашу хибару.
К плечу прикоснулась обжигающе-горячая ладонь.
– Ишь, заледенела вся.
– А не померла часом?
– Ты здесь еще?
Вышло грозно, так грозно, что даже я вздрогнула. А потом на меня что-то упало. Нечто тяжелое, но теплое, тут же прикрывшее от дождя.
– Вот так, – проворчал мужчина, поднимая меня на руки. – Вот вы и не замерзнете, госпожа. Нам тут близехонько, а моя хозяйка – она кого хошь на ноги поставит. Уж я-то знаю, что говорю. Вот по весне…
Он бормотал себе под нос что-то об опрокинувшейся лодке, о лихорадке, о том, как его жена – «хозяйка» – вылечила болящих какими-то отварами и припарками. Густой добродушный бас звучал колыбелью, и я снова провалилась в забытье. Не то сон, похожий на обморок, не то обморок, похожий на сон.
***
В себя я пришла в тепле, лежа на чем-то мягком. Пахло травами и рыбной похлебкой, и еще чем-то горьковато-острым, незнакомым. Болело все тело, руки и ноги кололо миллионами иголок, спину ломило, голова раскалывалась. Зато резь в глазах почти ушла, осталась лишь мутноватая пелена. Где бы я ни находилась, там было темно, льющийся откуда-то сверху призрачный лунный свет толком не давал рассмотреть даже очертаний предметов. Похоже, меня положили на тюфяк на полу – вот и все, о чем удалось догадаться. А за стенкой спорили незнакомые голоса.
– А я говорю, что нельзя ее сейчас никуда переносить! – с горячностью доказывала кому-то женщина. – До утра не трогайте!
– Так у нас приказ…
– Помрет она из-за твоего приказа, – а это уже знакомый бас. – Ты мою хозяйку слушай, она верно говорит.
Хм, а супруга-то, похоже, куда образованнее мужа. Во всяком случае, в речи ее не проскальзывали простонародные словечки, говорила она чисто, правильно. Любопытно.
– Мало ли что ведьма сказала!
– Ты это, поосторожней-то, парень! Я не погляжу, что самому лорду служишь, так отделаю…
– Довольно! – повысила голос женщина. – Разбудите бедняжку. Она спит пока, я ей настоя дала. А вы возвращайтесь в замок и передайте лорду: если хочет увидеть госпожу – пусть сам приходит.
– Сдурела совсем? Эй, ты, ты чего?
– Гран! Прекрати немедленно!
– А и прекращу! Вот только поясню кое-кому, как вести себя надобно в чужом доме – и сразу прекращу!
– Гран! Они – слуги лорда! Нам не нужны неприятности!
– А ведьма дело говорит, ты ее слушай!
Треск, болезненный вскрик, громкий хлопок дверью.
– Точно разбудили, – озабоченно произнесла женщина. – Пойду, проверю, как там она.
Я поняла, что хозяйка дома направляется ко мне, но как себя с ней следует вести – понятия не имела. Мысли ворочались в голове снулыми рыбинами, быстро соображать никак не получалось. И тело слушалось плохо, в чем я убедилась, попытавшись поднять руку и отвести упавшую на лицо прядь волос. Воздух будто сгустился, стал вязким, словно кисель, и любое, самое легкое и привычное движение требовало огромных усилий.
Едва слышно скрипнула дверь, на пороге вырос темный силуэт, подсвеченный зажженным фонарем в руках женщины. Тусклого света не хватало, чтобы разглядеть ее лицо, я только и смогла увидеть, что она высока и стройна, даже, пожалуй, худощава. Легкими шагами приблизилась она ко мне, умостилась на краю тюфяка, поставила фонарь прямо на пол. На мой лоб легла прохладная сухая ладонь.
– Не спишь, – констатировала хозяйка. – Ну, как ты, девочка?
Как я?
– Не знаю, – с трудом прохрипела я.
Она издала короткий смешок.
– Не знаешь, значит? Но говорить можешь – уже хорошо. И жить будешь. Повезло тебе. Другим, насколько мне известно, не так посчастливилось.
Другим? О ком это она?
Тем временем женщина прищелкнула пальцами, фонарь разгорелся ярче, и я смогла рассмотреть свою спасительницу. Молодое красивое лицо с правильными чертами, разве что нос чуточку длинноват, но ее красоту это нисколько не портило. Темные глаза под черными дугами бровей. Ярко-рыжие, поистине огненные волосы заплетены в толстую косу и короной уложены вокруг головы. Платье синее, наглухо закрытое, с воротником-стойкой и длинными, прикрывающими запястья, рукавами. Не похожа она на жену бедного рыбака, вот совсем не похожа! Такую женщину легко представить где-нибудь во дворце, разодетой в парчу и бархат, сидящей на троне и отдающей повеления казнить или миловать. Или в доспехах, с мечом в руке ведущей войско на битву. На худой конец, за массивным столом красного дерева, подписывающей указы. Но вот она здесь, в скудно обставленной комнате с белеными стенами и потолком. Из всей обстановки – только мой тюфяк, стол и два стула у противоположной стены, да еще низкий комод, а на нем – глиняный кувшин и два стакана.
– Зря мой муж послал Кита к лорду, – говорила эта странная женщина, хмурясь. – Надо было принести тебя сюда и велеть сыну держать язык за зубами. Но что сожалеть о том, что сделано?
Вот здесь она права. Обратно котлеты, как известно, в вырезку не превратятся.
– Надин. Так меня зовут. А как твое имя?
Я открыла рот – и захлопнула его в растерянности. Потому что имени своего не помнила. Вообще ничего не помнила. Ни имени, ни того, кто я, черт подери, такая! И каким образом очутилась вечером на берегу – тоже не могла сказать!
– Воды? – тут же спросила Надин.
Встала, подошла к кувшину, послышалось бульканье, и я невольно облизнула пересохшие губы, горло стиснуло спазмом. Пить хотело неимоверно.
– Вот так. – Надин придержала мне голову. – Мелкими глотками, понемногу. И не больше трети стакана, а то и стошнить может.
Странный привкус был у этой воды, кисловато-сладкий, непривычный. Но затхлостью она не отдавала, и я не стала забивать себе голову, наслаждалась приятной прохладой, смягчающей горло. Пила так, как велела хозяйка, понемногу, задерживала глотки во рту, но все равно стакан опустел слишком быстро. Я жадно посмотрела на кувшин, но Надин, перехватившая мой взгляд, покачала головой:
– Потом. Спустя время. А утром я тебе похлебки дам.
При мысли о еде мой желудок судорожно сжался, и я прикрыла рот рукой.
– Это пока ты есть не хочешь, – понимающе усмехнулась собеседница. – Но к утру тебе станет лучше. А перед сном выпьешь настойку.
На настойку я была согласна. Если бы в этом скромном домике кто-то захотел меня отравить, то выполнил свой замысел уже давно, пока я валялась в беспамятстве. Чего проще – разжал зубы да залил в рот, придерживая, чтобы не захлебнулась. А и захлебнулась бы – итог один.
– Так, значит, не знаешь своего имени?
– Не помню, – призналась я.
Говорить стало легче, горло уже не царапало наждаком, губы не болели так, словно вот-вот треснут до крови.
Надин кивнула.
– А где жила? Кто твои родители? Замужем?
Мне захотелось взвыть от отчаяния. Вместо воспоминаний образовалась огромная черная дыра с клубящимся внутри темным зловещим туманом. Как ни старалась я припомнить хоть что-либо, как ни напрягалась, силясь рассмотреть хотя бы очертания, все усилия вызывали лишь головную боль.
Но… но если у меня есть родители или муж, то они ведь будут искать дочь и жену, верно?
Наверное, надежда отразилась на моем лице, потому что Надин нахмурилась. Поколебалась, словно решаясь на что-то, и быстро заговорила:
– Завтра лорд захочет тебя увидеть. Скрыть, что ты потеряла память, не выйдет. Запомни одно: что бы он ни сказал тебе – соглашайся. Не смей перечить. Что бы ни услышала, поняла?
– Да, – шепнула я, ничего, впрочем, не понимая.
– Вот и отлично. А сейчас выпей еще чуть-чуть воды и полежи спокойно, я настойку приготовлю. Уснешь без сновидений, а к утру тебе станет легче.
И я все вспомню?
Но вопрос так и не задала. Догадывалась, какой услышу ответ, и не хотела, чтобы он был озвучен.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Надин не солгала: к утру мне действительно стало легче. Я смогла самостоятельно приподняться и сесть на импровизированной постели. Хозяйка принесла мне таз с водой и полотенце – умыться.
– До ванной не дойдешь, а на себе тащить я тебя не хочу. Попросила бы мужа, но он в море на рассвете ушел.
И она прикусила губу, покосилась встревоженно на приоткрытую дверь. Кажется, я догадывалась, что ее беспокоило.
– В море? А как же этот ваш лорд? Который из замка? Не боится твой муж, что тебя обидят?
Поразительная беспечность! Вчера ввязался в драку из-за жены, а сегодня бросил ее одну, зная, что лорд захочет полюбоваться на спасенную недоутопленницу. Либо сам заявится, либо опять слуг пришлет – какая разница!
