– Спасибо, хорошо, – робко улыбнулась Нерея, поправляя ворот платье.
– Завтра же пришлю к тебе портниху, – пообещал Леандр и, вспомнив зачем он пришёл, добавил, – а у меня для тебя подарок.
Нерея смотрела на протянутый ей браслет, как на свернувшуюся в кольцо змею.
– Обручальный браслет? Но как же та девушка, которая встречала Вас в зале?
– Она моя верейен.
– Жена по договору? – ещё больше перепугалась Нерея. – Вы воин Свальгора?
– Да.
– И раз я ваша невеста, то все подумают…
– Что ты моя делисье. Потому и даю тебе браслет, – начал терять терпение Леандр.
– А как же верейен?
– Завтра отошлю Ибби домой, – ответил Ленадр, хотя всё внутри него противилось этому решению.
– Нет, не надо её отсылать! И браслет я не возьму! – воскликнула Нерея и даже руки за спиной спрятала. – Вы и так спасли меня, назвав своей невестой. Через несколько месяцев наш уговор закончится, и всё вернется на круги своя. А до этого живите, как жили. Не надо из-за меня ничего менять.
Леандр почувствовал, что ему стало легче дышать. Всё-таки Ибби ему очень нравилась, да и с Бенинго не хотелось ссориться, но, чтобы не показалось, что он слишком скоро отказался от своего же решения, Леандр спросил:
– Уверена?
– Да, – твердо сказала Нерея.
– И не пожалеешь?
– Нет.
– Как знаешь, Пташка, – Леандр спрятал браслет в карман. – Я прикажу поставить возле твоих дверей охрану, чтоб никто не докучал.
– Мне нельзя выходить? – встрепенулась Нерея.
– Можно, но под их присмотром. И лучше никому не рассказывай о своём похищении.
– Не буду. Я же поклялась, что не причиню вреда ни вам, ни вашему брату.
– Ладно-ладно. Проси у служанки всё, что тебе нужно. Если что-то случится, зови меня. Ах да, как называется деревня, откуда твой род?
– Септа. Та деревня называется Септа.
– Хорошо. Отдыхай,Пташка, – попрощался Леандр, покидая комнату Нереи в прекрасном расположении духа. Мелхор не прав, он умеет заботиться о других, да и не так это сложно, как оказалось.
Сидя перед зеркалом, Лорена плавными движениями расчесывала густые, черные как смоль волосы. Отложив гребень, она продолжала, как завороженная, смотреть на своё отражение. Лорена медленно поднесла руку к лицу и дотронулась до кожи над переносицей, где наметилась тонкая, едва заметная морщинка – слишком часто она хмурилась в последнее время. Лорена провела пальцами по изогнутой дугой левой брови, а дальше – вниз, по гладкой щеке, от высоких, острых скул к пухлым, сочным, точно спелая вишня, губам. Лорена была красивой, очень красивой. Но для чего ей эта красота, для чего молодость?
Точно злой садовник, которой срезал цветок и запер его в темной душной комнате, Сев заключил договор с Мелхором и запер Лорену в замке. Здесь, за толстыми каменными стенами суждено ей увянуть, превратившись в никому ненужную старуху. Нет, такому не бывать! Она не позволит!
В дверь тихо постучали. После недолгой паузы, стук повторился. Это был условный сигнал. Вскочив с места, Лорена поспешила открыть дверь.
– Входи, – она втянула пришедшего в комнату и снова заперла дверь. – Тебя никто не видел?
– Никто, – подтвердил Васко и склонился, чтобы поцеловать Лорену.
– Если нас поймают - тебя убьют, – попыталась отстраниться она.
– Пусть, – и его губы с жадностью приникли к её губам.
Это была игра. Их игра. Каждую встречу она напоминала об опасности, которая ему грозит, если он будет с ней, и каждый раз получала один и тот же ответ.
С каждым мгновением поцелуи Васко становились всё жарче и настойчивее, рождая в груди Лорены сладостное нетерпение. Она сама потянулась к завязкам на ночной рубашке, освобождая ворот и плечи. Прохладная ткань скользнула по телу, падая к ногам женщины.
Лорене нравилось ощущать, как грубые, шероховатые ладони Васко скользят по её гладкой коже, чуть царапая её. Нравились его страсть и порывистые ласки. Но особенно ей нравилась власть, которую она приобретает над сильным отважным мужчиной, отдаваясь ему. Видеть в его глазах восторг, обожание и даже безумие, когда он смотрит на неё, когда овладевает ею. А после, пресытившись друг другом, лежать у него на груди, слушать, как сильно и часто бьется его сердце, и знать, что оно бьется из-за неё – ради неё. Именно в такие моменты Лорена чувствовала себя важной, особенной и по-настоящему живой.
Лора нежно провела пальчиком по левому запястью Васко, следуя за узором свальгоровой печати. Она скользила по сизым, клубящимся как туман завиткам, в которых угадывались неясные тени, по начинавшимся на плече черным перьям крыла к левой груди Васко, на которой хищно раскрыв клюв изображалась голова ворона.
«Интересно, какой рисунок у Мелхора?» – подумала Лорена, но в слух произнесла другое:
– Почему ты никогда не рассказывал о том, как решил стать воином Свальгора?
- Нечего рассказывать, – пожал плечами Васко. – Шла война. Отца убили, а мать умерла в голодный год. Я тогда маленький был и ничего не помню. Мне уже после соседи рассказали. Они меня и подкармливали, не давали умереть. Они же и прозвали Васко-вороненок из-за цвета волос. Смешно, даже имени рода нет. Однажды на деревню напали арнийцы. Дома подожгли. Людей – кого перебили, кого в рабство забрали. Меня с остальными детьми в клетку посадили. Мы маленькие, всем страшно – все ревём. И вдруг воин на коне и в доспехах. Мне в тот момент его доспехи краше солнца показались. Он и его отряд всех врагов перебили и освободили нас. Тогда-то я и решил отправиться в столицу и стать воином. Долго шёл. Ел что придётся, спал на земле. Хорошо если добрый хозяин пустит в хлев переночевать и нальёт горячей похлёбки. Не за так, конечно, приходилось помогать по хозяйству. А как до столицы добрался, стало полегче. Пошёл к кузнецу в ученики.
– Как же трудно тебе пришлось, – прошептала Лорена, чувствуя как сердце кольнуло от жалости к маленькому, одинокому Васко.
– Тогда все так жили – война же.
Приподнявшись на руках, Лорена заглянула в лицо Васко, но не увидела в нем боли или печали. Он и правда так думал, не жалея себя и не ища жалости у других.
– Трудно было пройти испытание? Знаешь, ведь мой отец его так и не прошёл.
– Трудно, – признал Васко, – но главное знать для кого или чего ты всё это делаешь и не свернуть назад.
– И чего же ты хотел?
– Семью и дом.
– И всё? – Лорену немного разочаровало такое простое желание.
– И всё.
– Какой же тебе дар достался? – не сдержала любопытство она.
– Не скажу.
– Даже мне? – удивленно вскинула брови Лора, не привыкшая чтобы Васко ей в чём-то отказывал.
– Особенно тебе, иначе ты меня к себе не подпустишь.
– Выходит, зря страдал на испытании, – насмешливо фыркнула она, уязвленная отказом Васко. – Ни семьи, ни дома, ещё и дар достался, что рассказать стыдно.
– Ты - моя семья, мой дом! – с жаром ответил ей Васко, крепко прижимая к себе и целуя. Лорена хотела было возмутиться, но вспомнив его рассказ, решила, что пусть этой ночью делает, что хочет.
С тяжёлым сердцем Сигвальд возвращался домой, и даже предстоящая встреча с Анникой и сыном не радовала. Как роальд Арне, Сигвальд понимал, что поступил правильно, защитив свою страну от войны с соседом и от возможной внутренней борьбы за престол, что часто бывает намного разорительнее и кровопролитнее любого внешнего вторжения. Но как брат и как сын – казалось, что висевшее на цепочке кольцо жжёт кожу. Он не сдержал данное отцу слово, что станет надежной защитой и опорой для их крошки Иданир, и теперь она одна в чужой стране, а её жизнь полностью зависит от благородства людей, в чьих руках она оказалась. Как роальд, Сигвальд мог бы потребовать у Мелхора ответ за похищение гревин, но он сам лишил себя этой возможности, объявив её мёртвой. Страх за Иданир и сознание собственного бессилия железными кольцами сковали его сердце, не давая дышать.
– Рад приветствовать Вас, мой роальд, – склонился перед Сигвальдом распорядитель замка.
– Как идет подготовка приданного гревин Эйдин? – спрыгивая с коня, спросил Сигвальд.
– Дней через десять будет готово, – после небольшой заминки ответил распорядитель. Составлением преданного занималась элдринген Исгерд, и о настоящих сроках он мог только догадываться.
– Пусть ускорятся, – приказал Сигвальд и стремительной походкой направился в кабинет. – Если нужно, наймите больше людей.
– Да, роальд.
– Прикажите послать за Агне. Пусть явится, немедленно!
– Да, роальд, – дверь в кабинет захлопнулась прямо перед носом согнувшегося в поклоне распорядителя.
Впервые после женитьбы Сигвальд не бежал в покои Анники, чтобы поскорее заключить её в свои объятия. Тревога за Иданир не давала ему наслаждаться тихими семейным радостям, требуя незамедлительных действий. Потому Сигвальд сел за стол и, обмакнув перо в чернила, написал два письма. Первое предназначалось арнийскому послу в столице Рэмира. Вскользь упоминая о подготовке к свадьбе, Сигвальд требовал разузнать, не случилось ли чего необычного во дворце суверена и не появился ли там какой-нибудь новый человек. Второе письмо было Мелхору. В нём Сигвальд в дружеских выражениях подтверждал, что заключенное весной соглашение о браке остается в силе, что оговоренное приданное невесты почти готово, и в скором времени она отправится к жениху для проведения свадебного обряда, после которого между их государствами окончательно восстановится мир. Письмо не содержало ничего нового, но Сигвальду было важно узнать дальнейшие намерения Мелхора. Возможно, его женитьба на Эйдин, как и похищение Иданир, заранее спланированный политический шаг, а значит, нужно готовиться к худшему.
Только Сигвальд запечатал письма, как в дверь постучали.
– Войдите, – разрешил он. На пороге кабинета появился Агне, старший брат Аннике. Как и у сестры, у него было открытое, доброе лицо.
– Закрой дверь, – попросил Сигвальд, доставая из верхнего ящика стола мешочек с золотыми монетами.
– Как можно скорее передай эти письма послу в Рэмире, – сказал он, передавая Агне письма и мешочек с монетами. – Деньги тебе на дорожные расходы. Но назад не торопись, дождись ответа от посла. А до этого погуляй по городу, можешь даже сопроводить посла во дворец, когда он понесёт письмо для Мелхора. И главное присматривайся и прислушивайся ко всему. Меня интересует всё, даже самые незначительные слухи.
– Хорошо, – спрятал письма Агне. – Но, что-то случилось?
– Нет, ничего, – Сигвальд на прощание обнял шурина, дружески хлопнув его по спине. – Береги себя, иначе Анника мне голову оторвёт.
Агне улыбнулся и, поклонившись, ушёл. Сигвальд знал, что может полностью доверять Агне, что тот сделает всё, что в его силах, и потому оставалось только ждать. Но именно ожидание казалось сейчас страшнее всего. Сигвальд многое бы отдал, чтобы оказаться рядом с Беренгером и знать, что каждый шаг приближает к спасению Иданир. Но Беренгер свободен в своих действиях, а Сигвальд – роальд и должен защищать своё государство и свою семью, защищать Аннике и малыша Ульве.
При мысли о жене и сыне, первым желанием Сигвальда было немедленно идти к ним. Но здраво рассудив, что раз уж он в своих покоях, то лучше вначале смыть дорожную пыль и переодеться, Сигвальд толкнул дверь в комнату, да так и замер на пороге.
Ожидавшая его Анника поднялась со стула, но не кинулась, как прежде, обнимать и целовать вернувшегося после долгой разлуки мужа, а замерла, глядя на него глазами побитой собаки.
И Сигвальд рад был бы подойти и утешить свою Аннику, да только он не понимал, когда и чем успел её обидеть. Выбитый из колеи холодным приемом, Сигвальд не решался нарушить молчания. Неправильность происходящего тяготила, и стараясь заполнить гнетущую тишину, он подошёл к кровати и принялся стягивать кафтан.
– Хорошо добрался, – хрустким, ломким голосом спросила Анника.
– Да, хорошо, – повернулся к ней Сигвальд, обрадованный тем, что жена заговорила первой.
– А как та женщина? – нет, Анника не упрекала: она просто не умела упрекать и требовать, но ей жизненно важно было задать этот вопрос, узнать, иначе она бы просто задохнулась от той тяжести, что семь дней сдавливала ей грудь, мешая дышать.
«Глупая, что же ты себе надумала?» – с нежностью подумал Сигвальд, но в слух лишь бросил безразличное: – Она умерла.
– Как?! – воскликнула Анника, умудрившись в одно короткое слово вложить все те чувства, что овладели ею в тот миг. Здесь было и облегчение, что соперницы, которую Анника за эти дни успела возненавидеть, больше нет, и жгучий стыд за свою радость, и сожаление о чьей-то оборвавшейся раньше времени жизнь – ведь та, другая, наверняка была красивой и молодой.
– Болезнь – «чёрная смерть».
– Но мне сказали…
– Какие бы сплетни ты не слышала, теперь они не имеют никакого значения – гревин Иданир умерла.
– Ты прав, – губы Анники дрогнули и заливаясь слезами, она бросилась на шею к мужу и, обнимая и целуя его, снова и снова повторяла. – Прости меня. Прости!
Сердце Сигвальда сжалось от жалости. Как же ему хотел рассказать ей всю правду. Тогда не было бы слёз, надуманных подозрений и ненужных объяснений. Но Сигвальд знал, что правда принесёт куда больше горя. Нет уж, пусть лучше Анника мучается от ревности к призракам, чем до конца своих дней проживет в страхе за Ульве и тех детей, которые у них ещё родятся.
Нерея вязала, сидя у окна. Спицы так и порхали у неё в руках, и один ряд ровных, аккуратных петель ложился поверх другого. Нереи не нравилось рукодельничать, но каждую осень она вязала четыре пары носков для своих рыцарей. Мама, посмеиваясь, называла их дубами, намекая на Великое Дерево, что держит мир. Они и правда были теми, на ком держался мир Нереи, и каждую осень она превращалась в ворожею. «Пусть они будут здоровы, пусть обойдет их беда и чужая зависть», - нашёптывала Нерея, сидя над вязанием. Но судьба оказалась глуха к её наговорам, или же это Нерея была не слишком настойчива в своих просьбах. Сначала в Извечные края ушла мама. За нею последовал отец – он слишком сильно её любил, чтобы продолжать жить дальше. Дядя Ивар держался ради Нереи, но и его съела тоска. Сигвальд женился, и уже его Анника ворожила ему на удачу. И только верный Беренгер оставался рядом с Нереей.
Теперь же вязание приобрело совсем другой смысл. В прежней жизни, когда Нерею звали Иданир, её мир был огромен и разноцветен. Как только с полей сходил снег, никто и ничто не могло удержать Нерею дома. У неё сразу же появлялся ворох неотложных дел. Но больше всего ей нравилось гулять по лесу. Нерея могла бродить по нему с рассвета и до заката, собирать ягоды или искать лекарственные травы. А зимой, когда всё покрыто снегом, выйти на пригорок и смотреть до рези в глазах на поблескивающую на солнцах бесконечную солнечную равнину. И дышать, дышать свежим, морозным, так что обжигает горло, воздухом. Как же Нереи не хватало всего этого теперь, когда её жизнь ограничивалась четырьмя стенами. Вначале всё было не так уж и плохо. Леандр выполнил обещание и прислал портних. Но когда платья были пошиты: яркий, разноцветный тканевый базар и несмолкаемый гул разговора пропали, оставив после себя гнетущую тишину и унылое однообразие. Три раза в день приходила Нив, приносила еду, заправляла или разбирала постель и говорила, говорила, говорила, рассказывая о последних сплетнях в замке.
– Завтра же пришлю к тебе портниху, – пообещал Леандр и, вспомнив зачем он пришёл, добавил, – а у меня для тебя подарок.
Нерея смотрела на протянутый ей браслет, как на свернувшуюся в кольцо змею.
– Обручальный браслет? Но как же та девушка, которая встречала Вас в зале?
– Она моя верейен.
– Жена по договору? – ещё больше перепугалась Нерея. – Вы воин Свальгора?
– Да.
– И раз я ваша невеста, то все подумают…
– Что ты моя делисье. Потому и даю тебе браслет, – начал терять терпение Леандр.
– А как же верейен?
– Завтра отошлю Ибби домой, – ответил Ленадр, хотя всё внутри него противилось этому решению.
– Нет, не надо её отсылать! И браслет я не возьму! – воскликнула Нерея и даже руки за спиной спрятала. – Вы и так спасли меня, назвав своей невестой. Через несколько месяцев наш уговор закончится, и всё вернется на круги своя. А до этого живите, как жили. Не надо из-за меня ничего менять.
Леандр почувствовал, что ему стало легче дышать. Всё-таки Ибби ему очень нравилась, да и с Бенинго не хотелось ссориться, но, чтобы не показалось, что он слишком скоро отказался от своего же решения, Леандр спросил:
– Уверена?
– Да, – твердо сказала Нерея.
– И не пожалеешь?
– Нет.
– Как знаешь, Пташка, – Леандр спрятал браслет в карман. – Я прикажу поставить возле твоих дверей охрану, чтоб никто не докучал.
– Мне нельзя выходить? – встрепенулась Нерея.
– Можно, но под их присмотром. И лучше никому не рассказывай о своём похищении.
– Не буду. Я же поклялась, что не причиню вреда ни вам, ни вашему брату.
– Ладно-ладно. Проси у служанки всё, что тебе нужно. Если что-то случится, зови меня. Ах да, как называется деревня, откуда твой род?
– Септа. Та деревня называется Септа.
– Хорошо. Отдыхай,Пташка, – попрощался Леандр, покидая комнату Нереи в прекрасном расположении духа. Мелхор не прав, он умеет заботиться о других, да и не так это сложно, как оказалось.
***
Сидя перед зеркалом, Лорена плавными движениями расчесывала густые, черные как смоль волосы. Отложив гребень, она продолжала, как завороженная, смотреть на своё отражение. Лорена медленно поднесла руку к лицу и дотронулась до кожи над переносицей, где наметилась тонкая, едва заметная морщинка – слишком часто она хмурилась в последнее время. Лорена провела пальцами по изогнутой дугой левой брови, а дальше – вниз, по гладкой щеке, от высоких, острых скул к пухлым, сочным, точно спелая вишня, губам. Лорена была красивой, очень красивой. Но для чего ей эта красота, для чего молодость?
Точно злой садовник, которой срезал цветок и запер его в темной душной комнате, Сев заключил договор с Мелхором и запер Лорену в замке. Здесь, за толстыми каменными стенами суждено ей увянуть, превратившись в никому ненужную старуху. Нет, такому не бывать! Она не позволит!
В дверь тихо постучали. После недолгой паузы, стук повторился. Это был условный сигнал. Вскочив с места, Лорена поспешила открыть дверь.
– Входи, – она втянула пришедшего в комнату и снова заперла дверь. – Тебя никто не видел?
– Никто, – подтвердил Васко и склонился, чтобы поцеловать Лорену.
– Если нас поймают - тебя убьют, – попыталась отстраниться она.
– Пусть, – и его губы с жадностью приникли к её губам.
Это была игра. Их игра. Каждую встречу она напоминала об опасности, которая ему грозит, если он будет с ней, и каждый раз получала один и тот же ответ.
С каждым мгновением поцелуи Васко становились всё жарче и настойчивее, рождая в груди Лорены сладостное нетерпение. Она сама потянулась к завязкам на ночной рубашке, освобождая ворот и плечи. Прохладная ткань скользнула по телу, падая к ногам женщины.
Лорене нравилось ощущать, как грубые, шероховатые ладони Васко скользят по её гладкой коже, чуть царапая её. Нравились его страсть и порывистые ласки. Но особенно ей нравилась власть, которую она приобретает над сильным отважным мужчиной, отдаваясь ему. Видеть в его глазах восторг, обожание и даже безумие, когда он смотрит на неё, когда овладевает ею. А после, пресытившись друг другом, лежать у него на груди, слушать, как сильно и часто бьется его сердце, и знать, что оно бьется из-за неё – ради неё. Именно в такие моменты Лорена чувствовала себя важной, особенной и по-настоящему живой.
Лора нежно провела пальчиком по левому запястью Васко, следуя за узором свальгоровой печати. Она скользила по сизым, клубящимся как туман завиткам, в которых угадывались неясные тени, по начинавшимся на плече черным перьям крыла к левой груди Васко, на которой хищно раскрыв клюв изображалась голова ворона.
«Интересно, какой рисунок у Мелхора?» – подумала Лорена, но в слух произнесла другое:
– Почему ты никогда не рассказывал о том, как решил стать воином Свальгора?
- Нечего рассказывать, – пожал плечами Васко. – Шла война. Отца убили, а мать умерла в голодный год. Я тогда маленький был и ничего не помню. Мне уже после соседи рассказали. Они меня и подкармливали, не давали умереть. Они же и прозвали Васко-вороненок из-за цвета волос. Смешно, даже имени рода нет. Однажды на деревню напали арнийцы. Дома подожгли. Людей – кого перебили, кого в рабство забрали. Меня с остальными детьми в клетку посадили. Мы маленькие, всем страшно – все ревём. И вдруг воин на коне и в доспехах. Мне в тот момент его доспехи краше солнца показались. Он и его отряд всех врагов перебили и освободили нас. Тогда-то я и решил отправиться в столицу и стать воином. Долго шёл. Ел что придётся, спал на земле. Хорошо если добрый хозяин пустит в хлев переночевать и нальёт горячей похлёбки. Не за так, конечно, приходилось помогать по хозяйству. А как до столицы добрался, стало полегче. Пошёл к кузнецу в ученики.
– Как же трудно тебе пришлось, – прошептала Лорена, чувствуя как сердце кольнуло от жалости к маленькому, одинокому Васко.
– Тогда все так жили – война же.
Приподнявшись на руках, Лорена заглянула в лицо Васко, но не увидела в нем боли или печали. Он и правда так думал, не жалея себя и не ища жалости у других.
– Трудно было пройти испытание? Знаешь, ведь мой отец его так и не прошёл.
– Трудно, – признал Васко, – но главное знать для кого или чего ты всё это делаешь и не свернуть назад.
– И чего же ты хотел?
– Семью и дом.
– И всё? – Лорену немного разочаровало такое простое желание.
– И всё.
– Какой же тебе дар достался? – не сдержала любопытство она.
– Не скажу.
– Даже мне? – удивленно вскинула брови Лора, не привыкшая чтобы Васко ей в чём-то отказывал.
– Особенно тебе, иначе ты меня к себе не подпустишь.
– Выходит, зря страдал на испытании, – насмешливо фыркнула она, уязвленная отказом Васко. – Ни семьи, ни дома, ещё и дар достался, что рассказать стыдно.
– Ты - моя семья, мой дом! – с жаром ответил ей Васко, крепко прижимая к себе и целуя. Лорена хотела было возмутиться, но вспомнив его рассказ, решила, что пусть этой ночью делает, что хочет.
Глава 10
С тяжёлым сердцем Сигвальд возвращался домой, и даже предстоящая встреча с Анникой и сыном не радовала. Как роальд Арне, Сигвальд понимал, что поступил правильно, защитив свою страну от войны с соседом и от возможной внутренней борьбы за престол, что часто бывает намного разорительнее и кровопролитнее любого внешнего вторжения. Но как брат и как сын – казалось, что висевшее на цепочке кольцо жжёт кожу. Он не сдержал данное отцу слово, что станет надежной защитой и опорой для их крошки Иданир, и теперь она одна в чужой стране, а её жизнь полностью зависит от благородства людей, в чьих руках она оказалась. Как роальд, Сигвальд мог бы потребовать у Мелхора ответ за похищение гревин, но он сам лишил себя этой возможности, объявив её мёртвой. Страх за Иданир и сознание собственного бессилия железными кольцами сковали его сердце, не давая дышать.
– Рад приветствовать Вас, мой роальд, – склонился перед Сигвальдом распорядитель замка.
– Как идет подготовка приданного гревин Эйдин? – спрыгивая с коня, спросил Сигвальд.
– Дней через десять будет готово, – после небольшой заминки ответил распорядитель. Составлением преданного занималась элдринген Исгерд, и о настоящих сроках он мог только догадываться.
– Пусть ускорятся, – приказал Сигвальд и стремительной походкой направился в кабинет. – Если нужно, наймите больше людей.
– Да, роальд.
– Прикажите послать за Агне. Пусть явится, немедленно!
– Да, роальд, – дверь в кабинет захлопнулась прямо перед носом согнувшегося в поклоне распорядителя.
Впервые после женитьбы Сигвальд не бежал в покои Анники, чтобы поскорее заключить её в свои объятия. Тревога за Иданир не давала ему наслаждаться тихими семейным радостям, требуя незамедлительных действий. Потому Сигвальд сел за стол и, обмакнув перо в чернила, написал два письма. Первое предназначалось арнийскому послу в столице Рэмира. Вскользь упоминая о подготовке к свадьбе, Сигвальд требовал разузнать, не случилось ли чего необычного во дворце суверена и не появился ли там какой-нибудь новый человек. Второе письмо было Мелхору. В нём Сигвальд в дружеских выражениях подтверждал, что заключенное весной соглашение о браке остается в силе, что оговоренное приданное невесты почти готово, и в скором времени она отправится к жениху для проведения свадебного обряда, после которого между их государствами окончательно восстановится мир. Письмо не содержало ничего нового, но Сигвальду было важно узнать дальнейшие намерения Мелхора. Возможно, его женитьба на Эйдин, как и похищение Иданир, заранее спланированный политический шаг, а значит, нужно готовиться к худшему.
Только Сигвальд запечатал письма, как в дверь постучали.
– Войдите, – разрешил он. На пороге кабинета появился Агне, старший брат Аннике. Как и у сестры, у него было открытое, доброе лицо.
– Закрой дверь, – попросил Сигвальд, доставая из верхнего ящика стола мешочек с золотыми монетами.
– Как можно скорее передай эти письма послу в Рэмире, – сказал он, передавая Агне письма и мешочек с монетами. – Деньги тебе на дорожные расходы. Но назад не торопись, дождись ответа от посла. А до этого погуляй по городу, можешь даже сопроводить посла во дворец, когда он понесёт письмо для Мелхора. И главное присматривайся и прислушивайся ко всему. Меня интересует всё, даже самые незначительные слухи.
– Хорошо, – спрятал письма Агне. – Но, что-то случилось?
– Нет, ничего, – Сигвальд на прощание обнял шурина, дружески хлопнув его по спине. – Береги себя, иначе Анника мне голову оторвёт.
Агне улыбнулся и, поклонившись, ушёл. Сигвальд знал, что может полностью доверять Агне, что тот сделает всё, что в его силах, и потому оставалось только ждать. Но именно ожидание казалось сейчас страшнее всего. Сигвальд многое бы отдал, чтобы оказаться рядом с Беренгером и знать, что каждый шаг приближает к спасению Иданир. Но Беренгер свободен в своих действиях, а Сигвальд – роальд и должен защищать своё государство и свою семью, защищать Аннике и малыша Ульве.
При мысли о жене и сыне, первым желанием Сигвальда было немедленно идти к ним. Но здраво рассудив, что раз уж он в своих покоях, то лучше вначале смыть дорожную пыль и переодеться, Сигвальд толкнул дверь в комнату, да так и замер на пороге.
Ожидавшая его Анника поднялась со стула, но не кинулась, как прежде, обнимать и целовать вернувшегося после долгой разлуки мужа, а замерла, глядя на него глазами побитой собаки.
И Сигвальд рад был бы подойти и утешить свою Аннику, да только он не понимал, когда и чем успел её обидеть. Выбитый из колеи холодным приемом, Сигвальд не решался нарушить молчания. Неправильность происходящего тяготила, и стараясь заполнить гнетущую тишину, он подошёл к кровати и принялся стягивать кафтан.
– Хорошо добрался, – хрустким, ломким голосом спросила Анника.
– Да, хорошо, – повернулся к ней Сигвальд, обрадованный тем, что жена заговорила первой.
– А как та женщина? – нет, Анника не упрекала: она просто не умела упрекать и требовать, но ей жизненно важно было задать этот вопрос, узнать, иначе она бы просто задохнулась от той тяжести, что семь дней сдавливала ей грудь, мешая дышать.
«Глупая, что же ты себе надумала?» – с нежностью подумал Сигвальд, но в слух лишь бросил безразличное: – Она умерла.
– Как?! – воскликнула Анника, умудрившись в одно короткое слово вложить все те чувства, что овладели ею в тот миг. Здесь было и облегчение, что соперницы, которую Анника за эти дни успела возненавидеть, больше нет, и жгучий стыд за свою радость, и сожаление о чьей-то оборвавшейся раньше времени жизнь – ведь та, другая, наверняка была красивой и молодой.
– Болезнь – «чёрная смерть».
– Но мне сказали…
– Какие бы сплетни ты не слышала, теперь они не имеют никакого значения – гревин Иданир умерла.
– Ты прав, – губы Анники дрогнули и заливаясь слезами, она бросилась на шею к мужу и, обнимая и целуя его, снова и снова повторяла. – Прости меня. Прости!
Сердце Сигвальда сжалось от жалости. Как же ему хотел рассказать ей всю правду. Тогда не было бы слёз, надуманных подозрений и ненужных объяснений. Но Сигвальд знал, что правда принесёт куда больше горя. Нет уж, пусть лучше Анника мучается от ревности к призракам, чем до конца своих дней проживет в страхе за Ульве и тех детей, которые у них ещё родятся.
Глава 11
Нерея вязала, сидя у окна. Спицы так и порхали у неё в руках, и один ряд ровных, аккуратных петель ложился поверх другого. Нереи не нравилось рукодельничать, но каждую осень она вязала четыре пары носков для своих рыцарей. Мама, посмеиваясь, называла их дубами, намекая на Великое Дерево, что держит мир. Они и правда были теми, на ком держался мир Нереи, и каждую осень она превращалась в ворожею. «Пусть они будут здоровы, пусть обойдет их беда и чужая зависть», - нашёптывала Нерея, сидя над вязанием. Но судьба оказалась глуха к её наговорам, или же это Нерея была не слишком настойчива в своих просьбах. Сначала в Извечные края ушла мама. За нею последовал отец – он слишком сильно её любил, чтобы продолжать жить дальше. Дядя Ивар держался ради Нереи, но и его съела тоска. Сигвальд женился, и уже его Анника ворожила ему на удачу. И только верный Беренгер оставался рядом с Нереей.
Теперь же вязание приобрело совсем другой смысл. В прежней жизни, когда Нерею звали Иданир, её мир был огромен и разноцветен. Как только с полей сходил снег, никто и ничто не могло удержать Нерею дома. У неё сразу же появлялся ворох неотложных дел. Но больше всего ей нравилось гулять по лесу. Нерея могла бродить по нему с рассвета и до заката, собирать ягоды или искать лекарственные травы. А зимой, когда всё покрыто снегом, выйти на пригорок и смотреть до рези в глазах на поблескивающую на солнцах бесконечную солнечную равнину. И дышать, дышать свежим, морозным, так что обжигает горло, воздухом. Как же Нереи не хватало всего этого теперь, когда её жизнь ограничивалась четырьмя стенами. Вначале всё было не так уж и плохо. Леандр выполнил обещание и прислал портних. Но когда платья были пошиты: яркий, разноцветный тканевый базар и несмолкаемый гул разговора пропали, оставив после себя гнетущую тишину и унылое однообразие. Три раза в день приходила Нив, приносила еду, заправляла или разбирала постель и говорила, говорила, говорила, рассказывая о последних сплетнях в замке.
