– В Магической Академии учусь. Второй курс закончил. Некогда отдыхать, кидай термос. Он совсем рядом, подкрадывается с выключенными фарами.
Мира метнула железяку в окно, вложив в действие максимум усилий. Он пробил стекло и влетел внутрь, после чего рама заполыхала алым. Виновница порадовалась, что зрелище происходило без звукового сопровождения.
Лохматый авантюрист что-то бормотал, отважно влезая в куст. Она же накинула капюшон и юркнула следом за ним. Весь удар пришелся на многострадальную куртку, в которую вцепились коварные колючки.
– О-ой, я же невидимая! Чего они цепляются?
– Тихо! – шикнул соучастник.
По дороге, ориентируясь на красные всполохи, ехал черный хэтчбек. Скрип тормозов, щелчок дверцы и топот ног. Похититель с коробочкой для душ очень торопился завершить черное деяние.
– Бежим! – скомандовал Александр, который, не иначе, обладал зрением кошки в темноте.
И Мира побежала следом, юркнула в салон, мягкий хлопок запираемой дверцы. Она крепко зажмурилась и прокричала:
– Хочу оказаться дома!
«Неправильно сформулировала», – пришло запоздалое понимание.
Мира уже не чувствовала мягкость автомобильного кресла. Провела рядом с собой слегка дрогнувшим пальцем: сидела на деревянном полу, было прохладно и пахло в помещении знакомо. Запах успокаивал.
Собралась с духом и открыла глаза. Все та же ночь за двумя окнами. Угрожающе-бордовая луна заглядывала в комнату, с интересом изучая перепуганную гостью.
Мира заставила себя встать на ноги и дотронуться до шершавой стены. Чуть поодаль стояло нечто, напоминающее габаритами односпальную кровать и больничную тумбочку. Жалюзи подняты, штор нет. Стол, стул, шкаф.
– Попытка номер два, – пробормотала Мира и осторожно направилась к тумбочке.
Судя по очертаниям, там имелась настольная лампа, которую можно включить и рассмотреть новую тюрьму.
Нащупала пальцем кнопку и нажала. Мягкий желтый свет залил комнату, почти не захватывая темные углы. Впрочем, помещение было небольшое и всю обстановку гостья угадала еще в полутьме.
– Аскетично, – выразила она мнение и оценила мохнатый плед на кровати: бежево-коричневая клетка, неяркие оттенки.
И подушка, будто из ее земной спальни украли. Провела рукой по поверхности стола: ни пылинки, ни соринки. Блокнот слева, ручка справа, бумажные стикеры строго по центру – все предметы канцелярии на привычных местах. Листы в блокноте белые и пустые. Подошла к шкафу и решительно распахнула створки. Немного одежды на вешалках: джинсовая куртка, брюки, две футболки и один свитер. Пара новых белых кроссовок – такие она носит летом – чинно стояли на самой нижней полке, выстроив носы под линеечку. Она наклонилась, взяла в руки правый башмак и подошла к лампе. На подошве значился ее тридцать девятый размер.
– Прелестно, – кашлянула она охрипшим голосом. – Меня ждали и готовились.
Еще раз оглядела комнату. Минимализм во все своей красе. Ничего лишнего и оттого тошно. Хоть бы какое-нибудь яркое пятно разбавило эту сине-белую строгость.
Кстати, слабость ушла и вернулась ясность мысли. Прямо с кроссовкой она проследовала к выходу, чтобы узнать масштабы бедствия. Решительно повернула ручку и дернула дверь на себя. Та бесшумно открылась, показав, что в домике есть прихожая и еще три двери. Она их толкала и, чтобы не сойти с ума, перечисляла вслух:
– Ванная, туалет, кухня.
Оборудовано все в той же спартанской манере. Ничего лишнего, нефункционального, радующего глаз или эффектного. Очень сильно захотелось покинуть навязанную обитель, вгоняющую в тоску и уныние. Она не успела обдумать сию привлекательную мысль, потому что в дверь суматошно постучали, через секунду заколотили и взялись с подвыванием голосить:
– А-аткрой, тут солнце встает, а я спать хочу!
Ничего не понимающая Мира распахнула дверь и под ноги ей кинулся рыдающий кактус.
– Базиль?
– Мирушка, на улице *опа, мне там плохо!
Час от часу не легче, ее ушастый кактус ожил и заговорил.
Согласно новому образу, оранжевый горшок превратился в рыжие ботинки, синие глазки с тремя ресничками грустно моргали, рот горестно кривился.
«Ах, да, я же его обиженным нарисовала».
Базиль попытался обнять ее руками-лапами.
– Ой! – отпрыгнула она. – Не колись!
– Я спал, – всхлипнул кактус. – Вдруг сразу солнце и наступило лето. Это неправильно! Я ведь цвести начну. Уже пить хочется.
– Ты видишь сон, – попробовала успокоить его Мира. – Мы скоро проснемся.
– Опять? – заверещал Базиль. – Что за кавардак в жизни? Дом какой-то. Где мое место? Я не люблю менять место. Захирею и умру.
Полуметровый кактус, суетливо постукивая ботинками и размахивая игольчатыми лапами, носился по периметру прихожей, выбирая новое стойбище. Пару минут прыгал рядом с тумбочкой, мечтая чайкой взлететь на столешницу. Мира присела у стены и озадачилась дилеммой: поймать скачущего Базиля и в его шумном обществе проснуться в автомобиле или оставить говорящий экземпляр здесь…
– … пускай обживается. Сейчас только на улицу одним глазком…
Тихонько приоткрыла входную дверь и осторожно выглянула. Застряла в щели, с опаской разглядывая простирающееся зеленое поле с легкомысленными вкраплениями нежно-розовых цветочков. Снизу протиснулись уши и физиономия кактуса, что с великим подозрением уставился в даль неизведанную и потому страшную.
– И где мы? – дрожащим голосом спросил он.
– Не знаю.
– Меня тут съедят! – разорался Базиль. – Ты знаешь, что опунцию едят? Плоды почитают за десерт, ветки крошат в салат, даже иголки употребляют. Кактусоеды проклятые! Закрывай дверь на замок, на цепочку и не выходи. Сидим здесь и боимся.
– Кого? – вздохнула Мира, обозревая пустынное пространство без признаков людей и животных.
Наверное, это и есть тот пресловутый дом, до которого Александр вызывался ее провожать. Нежданно-негаданно она заимела свою недвижимость в Сонном мире.
– А что дальше делать? – уныло поинтересовалась она.
– Меня спрашиваешь? – взорвался Базиль. – С такой адской погодой я вот-вот зацвету, стану привлекательным и меня пустят на краситель.
И он попытался втиснуться в приоткрытую тумбу для обуви. Не поместился, уши помешали.
– Не тебя. Вопрос задан Александру Туголукову.
– Что за хмырь? Он точно не ест кактусы?
– В следующий раз встречу, о-обязательно спрошу. – Захлопнула дверь и крепко зажмурилась. – Хочу проснуться немедленно!
И потеряла опору под ногами, повисела три секунды в воздухе и оказалась сидящей в салоне автомобиля. Словоохотливый водитель отсутствовал, вероятно разыскивая ее в чужом доме. Зато на сиденье осталась валяться пустая коробка из-под нового термоса. Беда с этими термосами! Не приживаются они у Ари. Какое-то время Мира успокаивала дыхание и суматошно колотящееся сердце. Всей душой она противилась безобразию, в которое превратилась ее жизнь. Кому-то, возможно, и нравится вот так лихо мотаться из мира в мир, но не Мирославе Туок.
Жаркое лето сменилось снежной зимой. Знакомый пейзаж за окном заставил собраться с мыслями и вернуться к привычным обязанностям. Между прочим, работу никто не отменял и где-то ее ожидает Ари, сидя нахохлившимся воробушком в пустой раздевалке. После тренировки она всегда замученная и жаждет полдника.
Припаркованный хэтчбек стоял рядом с торговым центром, не вызывая у прохожих никакого удивления. Обычное такси. Мира взглянула на экран телефона и сообразила, что отсутствовала не более полутора часов и, возможно, никто и не заметил ее исчезновения. Мобильник взорвался речитативом, когда путешественница из мира в мир неуклюже покидала салон.
– Через десять минут буду, – отрапортовала она, оценив местоположение. – Уже рядом.
– Что там по еде? – вздохнули в телефоне.
– У меня кактус разговорчивый дома есть, – предложила Мира, деловито поправляя рюкзак. – В Мексике его едят.
– Спаси и сохрани, – пробормотали в ответ. – Я еще не настолько голодна, чтобы до кактусов опуститься. И не надо к тебе домой.
– Как скажешь, – легко согласилась ее нянька, переходя на бег. – Тогда перекусим в кафе, и ты сразу воспрянешь духом.
– Все тело болит, но меня похвалили за усердие и прогиб в талии – больше, похоже, не за что, но я и малому довольна. Увидишь, порву танцем зал. Кстати, пятнадцать минут назад мне звонил и нудил в телефон Коля-барабанщик. Тот славный чел, что заменял его на концерте, порвал малый барабан и…
Мира слушала и бежала рысью, с удивительной легкостью обгоняя прохожих. Силы ее восстановились, и она снова была готова к трудовым свершениям во имя хорошей музыки. Но подкрепиться, и правда, не мешало.
– …если мне выйти с чемоданом тебе навстречу? – спросила Ари.
– Сиди и жди возле шкафчика. С такими раскладами мы пройдем мимо друг друга и не заметим.
– С кем тогда Паша беседовал?
В телефоне зашумело. Кто-то зашел в раздевалку, оглушительно рассмеялся – Мира отодвинула телефон от уха, говорить стало невозможно.
– Дождись меня, – пробормотала она, толкая двери. – Вселенная и ее прихвостни ополчились против нас.
– …найти спокойное место и поесть, – донеслось до нее.
И Мира улыбнулась. Ари с ее аппетитом оставалась островком незыблемости в бушующем море перемен.
Спустя двадцать минут девушки сидели в уютном ресторанчике, вкушали предложенные блюда – курицу на гриле, рис, зеленушку всякую – и отдыхали от приключений сегодняшнего дня. Ари выслушала сжатое повествование Миры о ее новом путешествии в Сонный мир, об Александре Туголукове, о доме для души и ожившем кактусе.
– Бред, – поморщилась она.
И Мира согласно кивнула. Не стала бы и рассказывать, если бы их обеих не зацепило.
– Новый термос надо купить.
– И наушники с шумоподавлением, – напомнила Ари. – Послезавтра тур начинается. Буду спать в самолетах, поездах и где придется.
Рутина не давала сползти на дно отчаяния и топать там ногами в истерике. Рабочий график был плотным. На «болеть, жаловаться и сходить с ума» времени не оставалось. От неприятеля следовало отбиваться в процессе.
Поздним вечером, когда Ари уже спала, а Мира обживала диван в ее зале, переворачивая и взбивая подушку, она внезапно вспомнила про дневник, в который следовало записать хронику дня. Была у нее такая фишка: вечером сжато излагались события, с сухим перечислением места, фактов, имен, с обязательным соблюдением временных рамок. Изложение занимало минут пятнадцать, считалось незыблемой традицией, вносило в рутину порядок, подводило итог и поддерживало незыблемое спокойствие в душе.
Мира озадаченно почесала лоб. Вот не припомнить, чтобы она забывала сесть за дневник. Даже, когда очень уставала, вечерняя летопись считалась разгрузкой и приятным делом.
С трудом заставила себя подняться с дивана. Желания идти к столу не было, все тело болело, восставая нытьем каждой косточки. Она взяла ручку и водила ею по странице через силу. В процессе студент Туголуков превратился в месье Тугоухова, пришлось править, а Базиль был обозван кактусом-параноиком, потому что…
«…ничего особенного не случилось. Ну да, попали не пойми куда. Все одно – веди себя достойно. Лучше забудь».
Последняя сентенция удивила, но она очень устала. Выключила свет и с дневником в руке, в кромешной тьме, на ощупь пошла к дивану. Задела ногой чемодан Ари, отчего-то расстегнула глубокий передний карман и запихнула туда свой дневник. И пошла спать, спать, спать. Последнее неумолкаемым водопадом громыхало в ее измученной голове.
Следующие два дня пролетели в сплошной суматохе. Всего лишь небольшой гастрольный тур, три города и три сольных концерта, но расслабляться было некогда. Начались накладки с билетами, проблемы с командой, Ари слегка приболела, когда нельзя болеть, а следовало выложиться по максимуму на репетициях. Ко всему прочему, в трек-лист концертной программы были включены две новые песни, которые нуждались в доработке.
Спустя пять дней они снова возвращались в столицу, добросовестно отработав гастрольный тур и убившись по полной. Столько трудностей Мира и припомнить-то не могла: гостиницы были отличные – грех жаловаться, но двери в номера превратились в проблему проблем. Магнитные карты отказывались их открывать, не подчиняясь ни певице, ни ее личному менеджеру, ни даже персоналу. С музыкантами тоже сплошные неприятности: то напьются, то потеряются, то интервью сногсшибательное дадут. Басиста следовало нанять нового, не столь разговорчивого и раскрепощенного.
И в довершение, весь тур прошел под знаком болезни. Горло и связки Ари с трудом выдерживали концерт, а выкладывалась солистка по полной, не позволяя зрителям даже заподозрить недомогание, а после она умолкала, переговариваясь со своей командой знаками и записками. Оживала только к саундчеку и на концерт. Этакий обет молчания. Мира всю дорогу носилась с лечебными чаями, таблетками и шарфами, считая часы до окончания чертовых гастролей.
Сидя в аэропорту, она в который раз проверила билеты, документы и оглядела багаж. С памятью Ари происходили странные вещи: расклеившаяся от недомогания, она постоянно норовила что-то забыть и оставить, поэтому ее менеджер таскала два чемодана и два рюкзака за спиной, не доверяя подопечной.
Двадцать минут назад объявили регистрацию на рейс. Сейчас Ари допьет очередной чай, и они поплетутся к стойке.
– Мальчики прислали демоверсию, – просипела Ари. – Я слушала, мне понравилось.
Почти два года она дружила с двумя студентами из Ярославля, которые писали очень даже неплохие стихи.
Мира кивнула, забрала пустой стаканчик у товарки и впихнула его в мусорный бачок.
– Пошли, – скомандовала она, поправляя рюкзаки и хватаясь за ручки чемоданов.
Ари встала и с видом сомнамбулы потащилась следом за ней.
– Девушки, – раздался за их спинами сомневающийся мужской голос. – Вы гитару не забыли?
Мира закрыла глаза. Гитара – это единственное, за что сейчас отвечала Ари. Ее гордость и любовь незабываемая. Забыла.
– Спасибо, – прогундосила Ари, с несчастным видом цепляя гитару на плечо. – Сил моих нет, – тихо жаловалась она мужику-доброжелателю. – Болезнь дала осложнение и теперь у меня склероз.
Мира все это время разбиралась с многочисленным багажом, нечаянно зацепила язычок молнии на чемодане Ари, карман приоткрылся, и она увидела обложку знакомого блокнота.
– Я и забыла про тебя, – пробормотала она, вытаскивая свой дневник и пихая его в большой карман на груди. – Тоже склероз.
Их команда разделилась. Музыканты, за исключением Сани-барабанщика, собирались лететь в Москву следующим рейсом, не торопясь с завершением гастрольного вояжа. Их немая, а оттого злая руководительница улетела, можно и расслабиться. Барабанщик же был обескуражен некоторыми семейными обстоятельствами, в виде преждевременного рождения первенца, поэтому жутко торопился домой.
Когда они взлетели, Мира заставила себя полистать окончательно заброшенный дневник. Блокнот сам собой раскрылся на том месте, где хозяйка описывала сон на качелях и его тяжелые последствия для тела. Мира озадаченно потерла колено: там до сих пор красовался желто-зеленый синяк, и принялась читать дальше. Спустя полчаса она растерянно моргала, понимая, что некто вычеркнул две недели из ее жизни. Воспоминания этого периода подтерли волшебным ластиком, хотя после чтения они стали восстанавливаться красочными обрывками.
Мира метнула железяку в окно, вложив в действие максимум усилий. Он пробил стекло и влетел внутрь, после чего рама заполыхала алым. Виновница порадовалась, что зрелище происходило без звукового сопровождения.
Лохматый авантюрист что-то бормотал, отважно влезая в куст. Она же накинула капюшон и юркнула следом за ним. Весь удар пришелся на многострадальную куртку, в которую вцепились коварные колючки.
– О-ой, я же невидимая! Чего они цепляются?
– Тихо! – шикнул соучастник.
По дороге, ориентируясь на красные всполохи, ехал черный хэтчбек. Скрип тормозов, щелчок дверцы и топот ног. Похититель с коробочкой для душ очень торопился завершить черное деяние.
– Бежим! – скомандовал Александр, который, не иначе, обладал зрением кошки в темноте.
И Мира побежала следом, юркнула в салон, мягкий хлопок запираемой дверцы. Она крепко зажмурилась и прокричала:
– Хочу оказаться дома!
«Неправильно сформулировала», – пришло запоздалое понимание.
Мира уже не чувствовала мягкость автомобильного кресла. Провела рядом с собой слегка дрогнувшим пальцем: сидела на деревянном полу, было прохладно и пахло в помещении знакомо. Запах успокаивал.
Собралась с духом и открыла глаза. Все та же ночь за двумя окнами. Угрожающе-бордовая луна заглядывала в комнату, с интересом изучая перепуганную гостью.
Мира заставила себя встать на ноги и дотронуться до шершавой стены. Чуть поодаль стояло нечто, напоминающее габаритами односпальную кровать и больничную тумбочку. Жалюзи подняты, штор нет. Стол, стул, шкаф.
– Попытка номер два, – пробормотала Мира и осторожно направилась к тумбочке.
Судя по очертаниям, там имелась настольная лампа, которую можно включить и рассмотреть новую тюрьму.
Нащупала пальцем кнопку и нажала. Мягкий желтый свет залил комнату, почти не захватывая темные углы. Впрочем, помещение было небольшое и всю обстановку гостья угадала еще в полутьме.
– Аскетично, – выразила она мнение и оценила мохнатый плед на кровати: бежево-коричневая клетка, неяркие оттенки.
И подушка, будто из ее земной спальни украли. Провела рукой по поверхности стола: ни пылинки, ни соринки. Блокнот слева, ручка справа, бумажные стикеры строго по центру – все предметы канцелярии на привычных местах. Листы в блокноте белые и пустые. Подошла к шкафу и решительно распахнула створки. Немного одежды на вешалках: джинсовая куртка, брюки, две футболки и один свитер. Пара новых белых кроссовок – такие она носит летом – чинно стояли на самой нижней полке, выстроив носы под линеечку. Она наклонилась, взяла в руки правый башмак и подошла к лампе. На подошве значился ее тридцать девятый размер.
– Прелестно, – кашлянула она охрипшим голосом. – Меня ждали и готовились.
Еще раз оглядела комнату. Минимализм во все своей красе. Ничего лишнего и оттого тошно. Хоть бы какое-нибудь яркое пятно разбавило эту сине-белую строгость.
Кстати, слабость ушла и вернулась ясность мысли. Прямо с кроссовкой она проследовала к выходу, чтобы узнать масштабы бедствия. Решительно повернула ручку и дернула дверь на себя. Та бесшумно открылась, показав, что в домике есть прихожая и еще три двери. Она их толкала и, чтобы не сойти с ума, перечисляла вслух:
– Ванная, туалет, кухня.
Оборудовано все в той же спартанской манере. Ничего лишнего, нефункционального, радующего глаз или эффектного. Очень сильно захотелось покинуть навязанную обитель, вгоняющую в тоску и уныние. Она не успела обдумать сию привлекательную мысль, потому что в дверь суматошно постучали, через секунду заколотили и взялись с подвыванием голосить:
– А-аткрой, тут солнце встает, а я спать хочу!
Ничего не понимающая Мира распахнула дверь и под ноги ей кинулся рыдающий кактус.
– Базиль?
– Мирушка, на улице *опа, мне там плохо!
Час от часу не легче, ее ушастый кактус ожил и заговорил.
Согласно новому образу, оранжевый горшок превратился в рыжие ботинки, синие глазки с тремя ресничками грустно моргали, рот горестно кривился.
«Ах, да, я же его обиженным нарисовала».
Базиль попытался обнять ее руками-лапами.
– Ой! – отпрыгнула она. – Не колись!
– Я спал, – всхлипнул кактус. – Вдруг сразу солнце и наступило лето. Это неправильно! Я ведь цвести начну. Уже пить хочется.
– Ты видишь сон, – попробовала успокоить его Мира. – Мы скоро проснемся.
– Опять? – заверещал Базиль. – Что за кавардак в жизни? Дом какой-то. Где мое место? Я не люблю менять место. Захирею и умру.
Полуметровый кактус, суетливо постукивая ботинками и размахивая игольчатыми лапами, носился по периметру прихожей, выбирая новое стойбище. Пару минут прыгал рядом с тумбочкой, мечтая чайкой взлететь на столешницу. Мира присела у стены и озадачилась дилеммой: поймать скачущего Базиля и в его шумном обществе проснуться в автомобиле или оставить говорящий экземпляр здесь…
– … пускай обживается. Сейчас только на улицу одним глазком…
Тихонько приоткрыла входную дверь и осторожно выглянула. Застряла в щели, с опаской разглядывая простирающееся зеленое поле с легкомысленными вкраплениями нежно-розовых цветочков. Снизу протиснулись уши и физиономия кактуса, что с великим подозрением уставился в даль неизведанную и потому страшную.
– И где мы? – дрожащим голосом спросил он.
– Не знаю.
– Меня тут съедят! – разорался Базиль. – Ты знаешь, что опунцию едят? Плоды почитают за десерт, ветки крошат в салат, даже иголки употребляют. Кактусоеды проклятые! Закрывай дверь на замок, на цепочку и не выходи. Сидим здесь и боимся.
– Кого? – вздохнула Мира, обозревая пустынное пространство без признаков людей и животных.
Наверное, это и есть тот пресловутый дом, до которого Александр вызывался ее провожать. Нежданно-негаданно она заимела свою недвижимость в Сонном мире.
– А что дальше делать? – уныло поинтересовалась она.
– Меня спрашиваешь? – взорвался Базиль. – С такой адской погодой я вот-вот зацвету, стану привлекательным и меня пустят на краситель.
И он попытался втиснуться в приоткрытую тумбу для обуви. Не поместился, уши помешали.
– Не тебя. Вопрос задан Александру Туголукову.
– Что за хмырь? Он точно не ест кактусы?
– В следующий раз встречу, о-обязательно спрошу. – Захлопнула дверь и крепко зажмурилась. – Хочу проснуться немедленно!
И потеряла опору под ногами, повисела три секунды в воздухе и оказалась сидящей в салоне автомобиля. Словоохотливый водитель отсутствовал, вероятно разыскивая ее в чужом доме. Зато на сиденье осталась валяться пустая коробка из-под нового термоса. Беда с этими термосами! Не приживаются они у Ари. Какое-то время Мира успокаивала дыхание и суматошно колотящееся сердце. Всей душой она противилась безобразию, в которое превратилась ее жизнь. Кому-то, возможно, и нравится вот так лихо мотаться из мира в мир, но не Мирославе Туок.
Жаркое лето сменилось снежной зимой. Знакомый пейзаж за окном заставил собраться с мыслями и вернуться к привычным обязанностям. Между прочим, работу никто не отменял и где-то ее ожидает Ари, сидя нахохлившимся воробушком в пустой раздевалке. После тренировки она всегда замученная и жаждет полдника.
Припаркованный хэтчбек стоял рядом с торговым центром, не вызывая у прохожих никакого удивления. Обычное такси. Мира взглянула на экран телефона и сообразила, что отсутствовала не более полутора часов и, возможно, никто и не заметил ее исчезновения. Мобильник взорвался речитативом, когда путешественница из мира в мир неуклюже покидала салон.
– Через десять минут буду, – отрапортовала она, оценив местоположение. – Уже рядом.
– Что там по еде? – вздохнули в телефоне.
– У меня кактус разговорчивый дома есть, – предложила Мира, деловито поправляя рюкзак. – В Мексике его едят.
– Спаси и сохрани, – пробормотали в ответ. – Я еще не настолько голодна, чтобы до кактусов опуститься. И не надо к тебе домой.
– Как скажешь, – легко согласилась ее нянька, переходя на бег. – Тогда перекусим в кафе, и ты сразу воспрянешь духом.
– Все тело болит, но меня похвалили за усердие и прогиб в талии – больше, похоже, не за что, но я и малому довольна. Увидишь, порву танцем зал. Кстати, пятнадцать минут назад мне звонил и нудил в телефон Коля-барабанщик. Тот славный чел, что заменял его на концерте, порвал малый барабан и…
Мира слушала и бежала рысью, с удивительной легкостью обгоняя прохожих. Силы ее восстановились, и она снова была готова к трудовым свершениям во имя хорошей музыки. Но подкрепиться, и правда, не мешало.
– …если мне выйти с чемоданом тебе навстречу? – спросила Ари.
– Сиди и жди возле шкафчика. С такими раскладами мы пройдем мимо друг друга и не заметим.
– С кем тогда Паша беседовал?
В телефоне зашумело. Кто-то зашел в раздевалку, оглушительно рассмеялся – Мира отодвинула телефон от уха, говорить стало невозможно.
– Дождись меня, – пробормотала она, толкая двери. – Вселенная и ее прихвостни ополчились против нас.
– …найти спокойное место и поесть, – донеслось до нее.
И Мира улыбнулась. Ари с ее аппетитом оставалась островком незыблемости в бушующем море перемен.
Спустя двадцать минут девушки сидели в уютном ресторанчике, вкушали предложенные блюда – курицу на гриле, рис, зеленушку всякую – и отдыхали от приключений сегодняшнего дня. Ари выслушала сжатое повествование Миры о ее новом путешествии в Сонный мир, об Александре Туголукове, о доме для души и ожившем кактусе.
– Бред, – поморщилась она.
И Мира согласно кивнула. Не стала бы и рассказывать, если бы их обеих не зацепило.
– Новый термос надо купить.
– И наушники с шумоподавлением, – напомнила Ари. – Послезавтра тур начинается. Буду спать в самолетах, поездах и где придется.
Рутина не давала сползти на дно отчаяния и топать там ногами в истерике. Рабочий график был плотным. На «болеть, жаловаться и сходить с ума» времени не оставалось. От неприятеля следовало отбиваться в процессе.
ГЛАВА 4
Поздним вечером, когда Ари уже спала, а Мира обживала диван в ее зале, переворачивая и взбивая подушку, она внезапно вспомнила про дневник, в который следовало записать хронику дня. Была у нее такая фишка: вечером сжато излагались события, с сухим перечислением места, фактов, имен, с обязательным соблюдением временных рамок. Изложение занимало минут пятнадцать, считалось незыблемой традицией, вносило в рутину порядок, подводило итог и поддерживало незыблемое спокойствие в душе.
Мира озадаченно почесала лоб. Вот не припомнить, чтобы она забывала сесть за дневник. Даже, когда очень уставала, вечерняя летопись считалась разгрузкой и приятным делом.
С трудом заставила себя подняться с дивана. Желания идти к столу не было, все тело болело, восставая нытьем каждой косточки. Она взяла ручку и водила ею по странице через силу. В процессе студент Туголуков превратился в месье Тугоухова, пришлось править, а Базиль был обозван кактусом-параноиком, потому что…
«…ничего особенного не случилось. Ну да, попали не пойми куда. Все одно – веди себя достойно. Лучше забудь».
Последняя сентенция удивила, но она очень устала. Выключила свет и с дневником в руке, в кромешной тьме, на ощупь пошла к дивану. Задела ногой чемодан Ари, отчего-то расстегнула глубокий передний карман и запихнула туда свой дневник. И пошла спать, спать, спать. Последнее неумолкаемым водопадом громыхало в ее измученной голове.
Следующие два дня пролетели в сплошной суматохе. Всего лишь небольшой гастрольный тур, три города и три сольных концерта, но расслабляться было некогда. Начались накладки с билетами, проблемы с командой, Ари слегка приболела, когда нельзя болеть, а следовало выложиться по максимуму на репетициях. Ко всему прочему, в трек-лист концертной программы были включены две новые песни, которые нуждались в доработке.
Спустя пять дней они снова возвращались в столицу, добросовестно отработав гастрольный тур и убившись по полной. Столько трудностей Мира и припомнить-то не могла: гостиницы были отличные – грех жаловаться, но двери в номера превратились в проблему проблем. Магнитные карты отказывались их открывать, не подчиняясь ни певице, ни ее личному менеджеру, ни даже персоналу. С музыкантами тоже сплошные неприятности: то напьются, то потеряются, то интервью сногсшибательное дадут. Басиста следовало нанять нового, не столь разговорчивого и раскрепощенного.
И в довершение, весь тур прошел под знаком болезни. Горло и связки Ари с трудом выдерживали концерт, а выкладывалась солистка по полной, не позволяя зрителям даже заподозрить недомогание, а после она умолкала, переговариваясь со своей командой знаками и записками. Оживала только к саундчеку и на концерт. Этакий обет молчания. Мира всю дорогу носилась с лечебными чаями, таблетками и шарфами, считая часы до окончания чертовых гастролей.
Сидя в аэропорту, она в который раз проверила билеты, документы и оглядела багаж. С памятью Ари происходили странные вещи: расклеившаяся от недомогания, она постоянно норовила что-то забыть и оставить, поэтому ее менеджер таскала два чемодана и два рюкзака за спиной, не доверяя подопечной.
Двадцать минут назад объявили регистрацию на рейс. Сейчас Ари допьет очередной чай, и они поплетутся к стойке.
– Мальчики прислали демоверсию, – просипела Ари. – Я слушала, мне понравилось.
Почти два года она дружила с двумя студентами из Ярославля, которые писали очень даже неплохие стихи.
Мира кивнула, забрала пустой стаканчик у товарки и впихнула его в мусорный бачок.
– Пошли, – скомандовала она, поправляя рюкзаки и хватаясь за ручки чемоданов.
Ари встала и с видом сомнамбулы потащилась следом за ней.
– Девушки, – раздался за их спинами сомневающийся мужской голос. – Вы гитару не забыли?
Мира закрыла глаза. Гитара – это единственное, за что сейчас отвечала Ари. Ее гордость и любовь незабываемая. Забыла.
– Спасибо, – прогундосила Ари, с несчастным видом цепляя гитару на плечо. – Сил моих нет, – тихо жаловалась она мужику-доброжелателю. – Болезнь дала осложнение и теперь у меня склероз.
Мира все это время разбиралась с многочисленным багажом, нечаянно зацепила язычок молнии на чемодане Ари, карман приоткрылся, и она увидела обложку знакомого блокнота.
– Я и забыла про тебя, – пробормотала она, вытаскивая свой дневник и пихая его в большой карман на груди. – Тоже склероз.
Их команда разделилась. Музыканты, за исключением Сани-барабанщика, собирались лететь в Москву следующим рейсом, не торопясь с завершением гастрольного вояжа. Их немая, а оттого злая руководительница улетела, можно и расслабиться. Барабанщик же был обескуражен некоторыми семейными обстоятельствами, в виде преждевременного рождения первенца, поэтому жутко торопился домой.
Когда они взлетели, Мира заставила себя полистать окончательно заброшенный дневник. Блокнот сам собой раскрылся на том месте, где хозяйка описывала сон на качелях и его тяжелые последствия для тела. Мира озадаченно потерла колено: там до сих пор красовался желто-зеленый синяк, и принялась читать дальше. Спустя полчаса она растерянно моргала, понимая, что некто вычеркнул две недели из ее жизни. Воспоминания этого периода подтерли волшебным ластиком, хотя после чтения они стали восстанавливаться красочными обрывками.
