Янук Елена Федоровна
Умирающий мир
Не очень далекое будущее. Вырвавшийся из лабораторий вирус делит население земли на носителей и просто людей. В течение ста лет выжившие в кровавых событиях мутанты, которых в просторечии называют упырями, строят некое подобие феодального общества, полностью превращая людей в корм.
Протестные движения и попытки освобождения остаются в прошлом. На планете людей меньше процента. Из-за угрозы голодного вымирания упыри организовывают некое подобие ферм, на которых разводят людей.
Счастливых владельцев ферм мало, остальное население, обращенное в мутантов, бродит по свету в поисках пропитания — человеческой крови, без которой теряют силу, а при длительном голодании и рассудок, превращаясь в диких зверей. Напряжение между сытой элитой и голодными упырями нарастает. Голодные начинают нападать на фермы, угрожая полностью уничтожить пропитание для элиты.
На фоне всеобщего упадка разворачивается история молодой девушки, попавшей из детского питомника на ферму.
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас.
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Николай Гумилев.
— Пошла отсюда! Прилипла к стене! — Главный охранник детского питомника в раздражении замахнулся и, оказавшаяся не в том месте и не в то время, Восемьдесят восьмая отлетела к темно-зеленой бетонной стене коридора. Ей повезло, что у него в руках ничего не оказалось, да и удар пришелся вскользь, что называется «замахнулся не с руки».
Восемьдесят восьмая отделалась только шишкой на голове и синяком на колене — остальные охранники, жадно следившие за происходящим, этим фактом были явно разочарованы.
Девушки вокруг меня возбужденно загудели, выражая этим гомоном скорее любопытство, чем возмущение или сочувствие. Но тут же последовал злобный окрик главного охранника и все мгновенно стихло. Наше стадо, опустив головы, послушно прижалось к стене. Однако, несмотря на это, главный еще раз рявкнул:
— Вы!.. Заткнулись! — и, обведя нас полным ненависти взглядом, обратился уже к охране. — Где недоносок, что пошел за ключами? Долго мне еще их ждать?! — Бесцветные, как у всех упырей, живущих на полуголодной ежедневной пайке, глаза главного охранника постепенно наливались кровью.
Само по себе это зрелище не из приятных: под наплывом крови зрачок делался едва заметен, глаза упыря становились полностью кроваво-красными, теряя последнее сходство с человеческим взглядом. Это значило, что упырь вот-вот утратит контроль и здесь начнется резня, в которой никто из людей не выживет.
Только вчера вечером, когда таскала в прачечную грязные пеленки, услышала разговор двух надзирателей, которые жаловались, что хозяева совсем обнаглели и держат их впроголодь так, что они начинают высыхать. И сейчас им нужен только повод, чтобы начать бойню.
Восемьдесят восьмая, встрепенувшись, с трудом по стеночке поднялась и бессмысленно улыбнулась в пустоту. И вновь куда-то направилась. Внутренне напрягшись, я не сводила с нее глаз. Лишь бы она не издавала звуков! Иначе упыри от нее точно не отстанут, пока не доберутся до крови. Тогда всем конец…
Я с ненавистью оглядела толпу охранников у входа, но тут же отвела взгляд. Ничем не наученная Восемьдесят восьмая через минуту вновь оказалась на пути новых стражей, а все от того, что нас бросили в узком коридоре, где из-за вделанных в стену клеток для скота и втроем разойтись непросто.
Чтоб ее не покалечили, я схватила девушку за руку и быстро подтянула к себе, убирая из-под удара, идущего к нам с ключами упыря. Пребывая в своих непонятных фантазиях, благо она не сопротивлялась. Повезло, что у девушки спокойная фаза. Будь она в возбуждении, мне бы не поздоровилось.
Наконец, принесли ключ и нас всех затолкали в одну клетку.
Я с облегчением отпустила руку Восемьдесят восьмой, все еще не сводя с нее настороженного взгляда. Теперь хоть никто не будет пинать моих спутниц. Для охраны нет большей радости, чем под предлогом сопротивления разбить головы скоту и добраться до бесплатной крови.
Для Восемьдесят восьмой ничего не изменилось. Девушка пребывала где-то в своих мыслях, и шуметь не собиралась. Мне вдруг стало ее так жаль! За что это все с нами?..
Поддавшись эмоциям, я на миг обняла ее… Главный охранник, который сопровождал нас, уставился на меня тяжелым взглядом. Я тут же отодвинулась и, опустив голову, прижалась к стене. Меня злило собственное волнение о девушке: зачем ее жалеть, ведь в отличие от меня, ее и так помиловала природа, лишив рассудка.
Силы быстро кончились, и я устало присела на корточки.
Запахнула края грубого балахона, прикрыв им носки, (обувь нам не полагалась), я сжалась в комочек и принялась почти до головокружения дышать на продрогшие ладони. Эх, если бы можно было теплым дыханием достать до заледеневших ног!.. Устало сжала озябшие руки в кулаки, пытаясь согреться.
Теперь бы дождаться броневиков-перевозчиков!
Равнодушно рассматривая незнакомый коридор, нас сюда до этого никогда не приводили, я удивлялась, как внезапно все изменилось. Только два дня назад нашу 0546-группу признали созревшей и решили отправить на расплод, как тут же пришли заказы с ферм.
Девушек тщательно перебрали. Лучших пятнадцатилетних забрали на личные фермы Архонта и его родственников, а отходы, типа меня, — собрали и под охраной привели сюда, в сортировочный узел, чтобы отправить в дикие места к неизвестным хозяевам.
Подписав разрешение на продажу, довольно потирая руки, хозяин детского питомника сказал:
— Пришло время и вам продолжить род людской… — Он еще много чего говорил, но мои спутницы остались равнодушны, а я скривилась от отвращения. В питомнике я много возилась с малышами, и даже очень любила это занятие, но самой иметь ребенка? Ни за что!
Я не желаю такого никому! Никому не желаю стать кормом, тем более, своему ребенку! И, надеюсь только на то, что для меня все быстро кончится.
Время тянулось и тянулось очень медленно. Сидя в коридорной клетке с остальными проданными на развод девушками из 0546-группы, ничего не оставалось, как наблюдать за охранниками, вечно голодными, терпящими приказы хозяев только из-за ежедневной порции крови. Вот уж кто никогда не менялся так это упыри — абсолютно неинтересное зрелище.
Пятьдесят четвертая громко застонала, за что один из охранников с остервенением ударил прикладом автомата по решеткам клетки, всполошив остальных. Кто хоть немного соображал, вжавшись в стену, замерли от страха, и я в том числе, а те, кто мысленно обитал в далеких мирах, всполошились, громко вскрикивая.
Это могло плохо кончиться для всех, но нам «повезло», в приемное отделение, наставив на них оружие, завели десяток нормальных людей с воли: избитых, окровавленных, отчаявшихся, но нормальных. Видимо, это были две семьи, с ними вошли разновозрастные дети.
Я смотрела на них, не отрываясь.
Дети плакали, кто-то скрипел зубами, гневно оглядывая охранников. Тот, что ударил Восемьдесят восьмую, подхватил самого тощего из мужчин, одетого в штаны из сшитых лоскутов, и лохматую куртку с торчащими кусками меха, и куда-то поволок. Скорее всего, украл себе на обед, пока добытых людей не пересчитали и не сдали хозяину. За ним радостно потянулись остальные охранники.
Владелец питомника наверняка уже празднует. Такая удача, впервые за несколько лет где-то в лесах захватили скот, взращенный не на спец. веществах, а на нормальном подножном корме. Говорят, у таких кровь намного сильнее и слаще.
Пятнадцать лет назад меня похожим образом доставили сюда. Отец погиб еще в лесу, защищая нас. Мама закрыла мне ладонью глаза, чтоб я ничего не видела. В памяти остались только хруст кости и сосущие звуки. Она умерла чуть позже, ее забрал кто-то из окружения архонта и высушил досуха. Когда-то давно, оставшись одна, я сильно страдала, а сейчас… сейчас полностью окаменела.
И я знала, что будет с этими людьми. И даже не сочувствовала.
Собранный сегодня «урожай» поделят. Стариков — на утилизацию, молодых мужчин — на фермы с частой дойкой, женщин — на расплод. Только детей оставят, и будут терпеливо выращивать для элиты, упырей из окружения главного архонта.
При поимке мама сбавила несколько лет и меня записали трехлетней, — из-за постоянного недоедания в бегах я не выглядела на свои шесть. А вообще-то упырям в реальности абсолютно плевать на возраст пищи. Третий номер из нашей группы продали упырю в двенадцать, приписав ей три года, на самом деле никого не волновало, что с ней будет.
Коридор был длинный и прямой, а осчастливленные дармовой кровью охранники забыли закрыть дверь, позволяя сквозняку с легкостью вытягивать из озябших тел остатки тепла. Затекшие от холода суставы не гнулись, я еле поменяла позу, грея ноги чуть теплыми ладонями. Хорошо, что никто не цеплялся, что сижу на корточках, а не стою, как остальные. Местные охранники очень любили демонстрировать недовольство рабами.
Но мне недолго осталось на них «любоваться». Сюда уже два раза заходил водитель и сопровождающие груз упыри с оружием, которые только и ждали, когда им принесут документы с подписью владельца. Едва они их получат, нас разместят по секторам бронированных грузовиков для перевозки и отправят новым хозяевам.
Чтобы добраться до Стронтавской фермы, места, куда меня продали, броневикам предстояло переправиться по мосту через залив и проехать две сотни километров суши. В общем, нам предстояло долго и нудно двигаться по бездорожью к отдаленным фермам.
Кроме Стронтавской фермы там были и другие, расположенные друг от друга в дне пути. Все это я узнала от нашей управляющей, как ее звали упыри «Тысяча первой» или «Главной», как ее называли мы, человека, так как упыря ставить на такую должность нельзя. Она вкратце и рассказала, что меня ждет:
— Зачем в такой дали от Столицы устраивать ферму — непонятно, какие там злодеяния творятся — я не знаю, но паниковать рано. Ты, главное, дорогу перетерпи. Потом на месте разберешься. Может там будет не все так плохо… — Судя по тону, Главная и сама в это не верила, устало вздохнув, она добавила:
— А пока иди, собирайся…
Оглядев свою коробку, вновь пожалела, что географический атлас не влез сюда, я и так оставила здесь необходимое, чтобы всунуть любимые книги, но атлас не поместился. И это было горе.
Книги. Единственная причина, по которой я не хотела покидать питомник. Это все случайно найденная на чердаке заброшенная библиотека, удивительно, как за это время ее не использовали на растопку.
Высокий упырь в великолепном защитном пластиковом комбинезоне, которые носили только высшие уровни охраны при архонте, гордо пронесся мимо… и оставил дверь полностью распахнутой. Что ему вечно голодные охранники или замерзающий скот? Он — элита! Остальные грязь под ногами.
Но к этому моменту сил на ненависть не хватало, и я была готова идти на Стронтавскую ферму пешком лишь бы чуть согреться!
Наконец из главного корпуса пришел слуга управляющего питомником и передал планшет с документами на продажу высокому упырю в черном кожаном костюме.
По его знаку клетки открыли и нас вывели.
— И куда этих? — безучастно спросил один из охранников рядом с ним, который вывел нас.
— За залив, в Дикий район. Там по пути восемь ферм подряд. Из трех пришел заказ. Еще два пункта в Старом городе. — И оглядев документы, подвел итог:
— Сначала в город, потом к Диким.
— Ничего себе подряд, — присвистнул второй охранник. — Там такие дебри! Между фермами за день не добраться!
Слушая разговор охраны, я с толпой девчонок выбралась на улицу, где нас уже ждали открытые грузовые броневики. Нас рассадили внутрь и машины тронулись.
В грузовом отсеке броневика было не так холодно, как в продуваемом всеми ветрами коридоре, но ехать было все равно тяжело. Девочки с пониженным интеллектом, дико раздражаясь, постоянно нервничали и кидались с кулаками друг на друга из-за малейшего прикосновения, чего в дергающемся грузовике никак не избежать. И кроме прочих неудобств, здесь никого не кормили и всеобщее раздражение обострялось от постоянного чувства голода.
Вода, кое-какие удобства, чтобы из-за нас не останавливаться, здесь были, но они не компенсировали отсутствие еды и тепла в железной коробке, для идеальной дезинфекции, оббитой тонким пластиком.
Мучительно тянулись часы в пути, а мы все ехали и ехали, громыхая гусеницами грузового броневика, который как щепку в водовороте кидало из одной ямы в другую. Прошел день, второй…
За эти дни девушек в машине поубавилось и стало немного тише. Охранники в нарушение правил позволяли фермерам забирать девушек из чужих заказов, — главное, как можно больше продать! Недостачу можно списать на гибель в дороге. Так что всех, более-менее физически здоровых, уже раскупили. Когда нас в отсеке осталось только трое, стало совсем тихо и спокойно.
На одной из последних остановок для продажи рабов, солдаты загрузили к нам даму в возрасте. Наверно ей уже лет тридцать с чем-то. Я таких старых людей еще не видела.
— Ну что, нагулялась? — Смеясь, поинтересовался бровастый упырь, подсаживая улыбающуюся женщину к нам в отсек. Дама со стянутыми в хвост спутанными грязными волосами радостно помахала остальным охранникам, перед тем как они окончательно закрыли люки.
По едва слышным смешкам охраны я поняла, что это женщина — пойманная беглянка. Зачастую, такие рабы сдавались перевозчикам сами, так как путешествовать без охраны смертельно опасно, вокруг бродили целые стаи одичавших упырей, как их еще звали, отбросов.
— Девочки? Как настроение? — весело спросила новенькая, оглядывая хмурых обитательниц кузова. Мои соседки промолчали, тупо уставившись в пол, так за дни пути измучились и их уже ничего не интересовало.
Я молча рассматривала странный наряд незнакомки: синие обтягивающие брюки и теплый свитер. Все было старым и рванным, но, кажется, именно в связи с этим она ощущала свое превосходство, так как, то и дело разглаживала гладкую ткань на коленях и поправляла свитер, с презрением посматривая в сторону наших грубых одинаковых балахонов. Также эта неунывающая женщина продолжила без остановки говорить:
— Что нюни распустили? Вот увидите, будет хорошо! На фермах можно нормально жить, радуйтесь, что в питомнике на расплод не определили, вот точно ад вживую! Мне вот, жить осталось всего ничего, а и радуюсь каждой минуте, каждому новому лицу…
Она весело лопотала о своей радости, надеясь призвать нас в собеседники. Однако меня ее веселье раздражало, а девушки, которых продали вместе со мной, не умели поддерживать беседу — побочный эффект развития в бездушной среде без родителей. Я — счастливица, первые шесть лет со мной были мама и папа. У них же отняли родителей при рождении.
Упырей не волновало умственное развитие будущего корма, им от нас нужно только физическое здоровье. Так что о себе я заботилась сама и сейчас предпочитала не высовываться, соответствуя безликому окружению. Однако незнакомка как-то выделила меня из прочих, и теперь пыталась разговорить.
— Ты… вот ты, у тебя взгляд живой, чего прячешься? Я не укушу. — Радостная новенькая присела со мной рядом.
— Хочешь, научу, чтобы из тебя не пили? Понимаешь? Вообще не пили. Будешь на них работать, рожать детей, а куда без этого? И все. Только работать. Ты книги видела когда-нибудь?
Умирающий мир
Не очень далекое будущее. Вырвавшийся из лабораторий вирус делит население земли на носителей и просто людей. В течение ста лет выжившие в кровавых событиях мутанты, которых в просторечии называют упырями, строят некое подобие феодального общества, полностью превращая людей в корм.
Протестные движения и попытки освобождения остаются в прошлом. На планете людей меньше процента. Из-за угрозы голодного вымирания упыри организовывают некое подобие ферм, на которых разводят людей.
Счастливых владельцев ферм мало, остальное население, обращенное в мутантов, бродит по свету в поисках пропитания — человеческой крови, без которой теряют силу, а при длительном голодании и рассудок, превращаясь в диких зверей. Напряжение между сытой элитой и голодными упырями нарастает. Голодные начинают нападать на фермы, угрожая полностью уничтожить пропитание для элиты.
На фоне всеобщего упадка разворачивается история молодой девушки, попавшей из детского питомника на ферму.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ФЕРМА
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас.
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Николай Гумилев.
ПРОЛОГ
— Пошла отсюда! Прилипла к стене! — Главный охранник детского питомника в раздражении замахнулся и, оказавшаяся не в том месте и не в то время, Восемьдесят восьмая отлетела к темно-зеленой бетонной стене коридора. Ей повезло, что у него в руках ничего не оказалось, да и удар пришелся вскользь, что называется «замахнулся не с руки».
Восемьдесят восьмая отделалась только шишкой на голове и синяком на колене — остальные охранники, жадно следившие за происходящим, этим фактом были явно разочарованы.
Девушки вокруг меня возбужденно загудели, выражая этим гомоном скорее любопытство, чем возмущение или сочувствие. Но тут же последовал злобный окрик главного охранника и все мгновенно стихло. Наше стадо, опустив головы, послушно прижалось к стене. Однако, несмотря на это, главный еще раз рявкнул:
— Вы!.. Заткнулись! — и, обведя нас полным ненависти взглядом, обратился уже к охране. — Где недоносок, что пошел за ключами? Долго мне еще их ждать?! — Бесцветные, как у всех упырей, живущих на полуголодной ежедневной пайке, глаза главного охранника постепенно наливались кровью.
Само по себе это зрелище не из приятных: под наплывом крови зрачок делался едва заметен, глаза упыря становились полностью кроваво-красными, теряя последнее сходство с человеческим взглядом. Это значило, что упырь вот-вот утратит контроль и здесь начнется резня, в которой никто из людей не выживет.
Только вчера вечером, когда таскала в прачечную грязные пеленки, услышала разговор двух надзирателей, которые жаловались, что хозяева совсем обнаглели и держат их впроголодь так, что они начинают высыхать. И сейчас им нужен только повод, чтобы начать бойню.
Восемьдесят восьмая, встрепенувшись, с трудом по стеночке поднялась и бессмысленно улыбнулась в пустоту. И вновь куда-то направилась. Внутренне напрягшись, я не сводила с нее глаз. Лишь бы она не издавала звуков! Иначе упыри от нее точно не отстанут, пока не доберутся до крови. Тогда всем конец…
Я с ненавистью оглядела толпу охранников у входа, но тут же отвела взгляд. Ничем не наученная Восемьдесят восьмая через минуту вновь оказалась на пути новых стражей, а все от того, что нас бросили в узком коридоре, где из-за вделанных в стену клеток для скота и втроем разойтись непросто.
Чтоб ее не покалечили, я схватила девушку за руку и быстро подтянула к себе, убирая из-под удара, идущего к нам с ключами упыря. Пребывая в своих непонятных фантазиях, благо она не сопротивлялась. Повезло, что у девушки спокойная фаза. Будь она в возбуждении, мне бы не поздоровилось.
Наконец, принесли ключ и нас всех затолкали в одну клетку.
Я с облегчением отпустила руку Восемьдесят восьмой, все еще не сводя с нее настороженного взгляда. Теперь хоть никто не будет пинать моих спутниц. Для охраны нет большей радости, чем под предлогом сопротивления разбить головы скоту и добраться до бесплатной крови.
Для Восемьдесят восьмой ничего не изменилось. Девушка пребывала где-то в своих мыслях, и шуметь не собиралась. Мне вдруг стало ее так жаль! За что это все с нами?..
Поддавшись эмоциям, я на миг обняла ее… Главный охранник, который сопровождал нас, уставился на меня тяжелым взглядом. Я тут же отодвинулась и, опустив голову, прижалась к стене. Меня злило собственное волнение о девушке: зачем ее жалеть, ведь в отличие от меня, ее и так помиловала природа, лишив рассудка.
Силы быстро кончились, и я устало присела на корточки.
Запахнула края грубого балахона, прикрыв им носки, (обувь нам не полагалась), я сжалась в комочек и принялась почти до головокружения дышать на продрогшие ладони. Эх, если бы можно было теплым дыханием достать до заледеневших ног!.. Устало сжала озябшие руки в кулаки, пытаясь согреться.
Теперь бы дождаться броневиков-перевозчиков!
Равнодушно рассматривая незнакомый коридор, нас сюда до этого никогда не приводили, я удивлялась, как внезапно все изменилось. Только два дня назад нашу 0546-группу признали созревшей и решили отправить на расплод, как тут же пришли заказы с ферм.
Девушек тщательно перебрали. Лучших пятнадцатилетних забрали на личные фермы Архонта и его родственников, а отходы, типа меня, — собрали и под охраной привели сюда, в сортировочный узел, чтобы отправить в дикие места к неизвестным хозяевам.
Подписав разрешение на продажу, довольно потирая руки, хозяин детского питомника сказал:
— Пришло время и вам продолжить род людской… — Он еще много чего говорил, но мои спутницы остались равнодушны, а я скривилась от отвращения. В питомнике я много возилась с малышами, и даже очень любила это занятие, но самой иметь ребенка? Ни за что!
Я не желаю такого никому! Никому не желаю стать кормом, тем более, своему ребенку! И, надеюсь только на то, что для меня все быстро кончится.
Время тянулось и тянулось очень медленно. Сидя в коридорной клетке с остальными проданными на развод девушками из 0546-группы, ничего не оставалось, как наблюдать за охранниками, вечно голодными, терпящими приказы хозяев только из-за ежедневной порции крови. Вот уж кто никогда не менялся так это упыри — абсолютно неинтересное зрелище.
Пятьдесят четвертая громко застонала, за что один из охранников с остервенением ударил прикладом автомата по решеткам клетки, всполошив остальных. Кто хоть немного соображал, вжавшись в стену, замерли от страха, и я в том числе, а те, кто мысленно обитал в далеких мирах, всполошились, громко вскрикивая.
Это могло плохо кончиться для всех, но нам «повезло», в приемное отделение, наставив на них оружие, завели десяток нормальных людей с воли: избитых, окровавленных, отчаявшихся, но нормальных. Видимо, это были две семьи, с ними вошли разновозрастные дети.
Я смотрела на них, не отрываясь.
Дети плакали, кто-то скрипел зубами, гневно оглядывая охранников. Тот, что ударил Восемьдесят восьмую, подхватил самого тощего из мужчин, одетого в штаны из сшитых лоскутов, и лохматую куртку с торчащими кусками меха, и куда-то поволок. Скорее всего, украл себе на обед, пока добытых людей не пересчитали и не сдали хозяину. За ним радостно потянулись остальные охранники.
Владелец питомника наверняка уже празднует. Такая удача, впервые за несколько лет где-то в лесах захватили скот, взращенный не на спец. веществах, а на нормальном подножном корме. Говорят, у таких кровь намного сильнее и слаще.
Пятнадцать лет назад меня похожим образом доставили сюда. Отец погиб еще в лесу, защищая нас. Мама закрыла мне ладонью глаза, чтоб я ничего не видела. В памяти остались только хруст кости и сосущие звуки. Она умерла чуть позже, ее забрал кто-то из окружения архонта и высушил досуха. Когда-то давно, оставшись одна, я сильно страдала, а сейчас… сейчас полностью окаменела.
И я знала, что будет с этими людьми. И даже не сочувствовала.
Собранный сегодня «урожай» поделят. Стариков — на утилизацию, молодых мужчин — на фермы с частой дойкой, женщин — на расплод. Только детей оставят, и будут терпеливо выращивать для элиты, упырей из окружения главного архонта.
При поимке мама сбавила несколько лет и меня записали трехлетней, — из-за постоянного недоедания в бегах я не выглядела на свои шесть. А вообще-то упырям в реальности абсолютно плевать на возраст пищи. Третий номер из нашей группы продали упырю в двенадцать, приписав ей три года, на самом деле никого не волновало, что с ней будет.
Коридор был длинный и прямой, а осчастливленные дармовой кровью охранники забыли закрыть дверь, позволяя сквозняку с легкостью вытягивать из озябших тел остатки тепла. Затекшие от холода суставы не гнулись, я еле поменяла позу, грея ноги чуть теплыми ладонями. Хорошо, что никто не цеплялся, что сижу на корточках, а не стою, как остальные. Местные охранники очень любили демонстрировать недовольство рабами.
Но мне недолго осталось на них «любоваться». Сюда уже два раза заходил водитель и сопровождающие груз упыри с оружием, которые только и ждали, когда им принесут документы с подписью владельца. Едва они их получат, нас разместят по секторам бронированных грузовиков для перевозки и отправят новым хозяевам.
Чтобы добраться до Стронтавской фермы, места, куда меня продали, броневикам предстояло переправиться по мосту через залив и проехать две сотни километров суши. В общем, нам предстояло долго и нудно двигаться по бездорожью к отдаленным фермам.
Кроме Стронтавской фермы там были и другие, расположенные друг от друга в дне пути. Все это я узнала от нашей управляющей, как ее звали упыри «Тысяча первой» или «Главной», как ее называли мы, человека, так как упыря ставить на такую должность нельзя. Она вкратце и рассказала, что меня ждет:
— Зачем в такой дали от Столицы устраивать ферму — непонятно, какие там злодеяния творятся — я не знаю, но паниковать рано. Ты, главное, дорогу перетерпи. Потом на месте разберешься. Может там будет не все так плохо… — Судя по тону, Главная и сама в это не верила, устало вздохнув, она добавила:
— А пока иди, собирайся…
Оглядев свою коробку, вновь пожалела, что географический атлас не влез сюда, я и так оставила здесь необходимое, чтобы всунуть любимые книги, но атлас не поместился. И это было горе.
Книги. Единственная причина, по которой я не хотела покидать питомник. Это все случайно найденная на чердаке заброшенная библиотека, удивительно, как за это время ее не использовали на растопку.
Высокий упырь в великолепном защитном пластиковом комбинезоне, которые носили только высшие уровни охраны при архонте, гордо пронесся мимо… и оставил дверь полностью распахнутой. Что ему вечно голодные охранники или замерзающий скот? Он — элита! Остальные грязь под ногами.
Но к этому моменту сил на ненависть не хватало, и я была готова идти на Стронтавскую ферму пешком лишь бы чуть согреться!
Наконец из главного корпуса пришел слуга управляющего питомником и передал планшет с документами на продажу высокому упырю в черном кожаном костюме.
По его знаку клетки открыли и нас вывели.
— И куда этих? — безучастно спросил один из охранников рядом с ним, который вывел нас.
— За залив, в Дикий район. Там по пути восемь ферм подряд. Из трех пришел заказ. Еще два пункта в Старом городе. — И оглядев документы, подвел итог:
— Сначала в город, потом к Диким.
— Ничего себе подряд, — присвистнул второй охранник. — Там такие дебри! Между фермами за день не добраться!
Слушая разговор охраны, я с толпой девчонок выбралась на улицу, где нас уже ждали открытые грузовые броневики. Нас рассадили внутрь и машины тронулись.
В грузовом отсеке броневика было не так холодно, как в продуваемом всеми ветрами коридоре, но ехать было все равно тяжело. Девочки с пониженным интеллектом, дико раздражаясь, постоянно нервничали и кидались с кулаками друг на друга из-за малейшего прикосновения, чего в дергающемся грузовике никак не избежать. И кроме прочих неудобств, здесь никого не кормили и всеобщее раздражение обострялось от постоянного чувства голода.
Вода, кое-какие удобства, чтобы из-за нас не останавливаться, здесь были, но они не компенсировали отсутствие еды и тепла в железной коробке, для идеальной дезинфекции, оббитой тонким пластиком.
Мучительно тянулись часы в пути, а мы все ехали и ехали, громыхая гусеницами грузового броневика, который как щепку в водовороте кидало из одной ямы в другую. Прошел день, второй…
За эти дни девушек в машине поубавилось и стало немного тише. Охранники в нарушение правил позволяли фермерам забирать девушек из чужих заказов, — главное, как можно больше продать! Недостачу можно списать на гибель в дороге. Так что всех, более-менее физически здоровых, уже раскупили. Когда нас в отсеке осталось только трое, стало совсем тихо и спокойно.
На одной из последних остановок для продажи рабов, солдаты загрузили к нам даму в возрасте. Наверно ей уже лет тридцать с чем-то. Я таких старых людей еще не видела.
— Ну что, нагулялась? — Смеясь, поинтересовался бровастый упырь, подсаживая улыбающуюся женщину к нам в отсек. Дама со стянутыми в хвост спутанными грязными волосами радостно помахала остальным охранникам, перед тем как они окончательно закрыли люки.
По едва слышным смешкам охраны я поняла, что это женщина — пойманная беглянка. Зачастую, такие рабы сдавались перевозчикам сами, так как путешествовать без охраны смертельно опасно, вокруг бродили целые стаи одичавших упырей, как их еще звали, отбросов.
— Девочки? Как настроение? — весело спросила новенькая, оглядывая хмурых обитательниц кузова. Мои соседки промолчали, тупо уставившись в пол, так за дни пути измучились и их уже ничего не интересовало.
Я молча рассматривала странный наряд незнакомки: синие обтягивающие брюки и теплый свитер. Все было старым и рванным, но, кажется, именно в связи с этим она ощущала свое превосходство, так как, то и дело разглаживала гладкую ткань на коленях и поправляла свитер, с презрением посматривая в сторону наших грубых одинаковых балахонов. Также эта неунывающая женщина продолжила без остановки говорить:
— Что нюни распустили? Вот увидите, будет хорошо! На фермах можно нормально жить, радуйтесь, что в питомнике на расплод не определили, вот точно ад вживую! Мне вот, жить осталось всего ничего, а и радуюсь каждой минуте, каждому новому лицу…
Она весело лопотала о своей радости, надеясь призвать нас в собеседники. Однако меня ее веселье раздражало, а девушки, которых продали вместе со мной, не умели поддерживать беседу — побочный эффект развития в бездушной среде без родителей. Я — счастливица, первые шесть лет со мной были мама и папа. У них же отняли родителей при рождении.
Упырей не волновало умственное развитие будущего корма, им от нас нужно только физическое здоровье. Так что о себе я заботилась сама и сейчас предпочитала не высовываться, соответствуя безликому окружению. Однако незнакомка как-то выделила меня из прочих, и теперь пыталась разговорить.
— Ты… вот ты, у тебя взгляд живой, чего прячешься? Я не укушу. — Радостная новенькая присела со мной рядом.
— Хочешь, научу, чтобы из тебя не пили? Понимаешь? Вообще не пили. Будешь на них работать, рожать детей, а куда без этого? И все. Только работать. Ты книги видела когда-нибудь?
