Тело начинает трястись до невозможности. Еще чуть-чуть и начну рыдать.
— Я: Слушай, я, кажется, не готов тебя сейчас хостить. Можешь вернуться к ребятам на Чаадаева?
— Богдан: Хм, ну ок.
Не пренебрегая самоунижением, пытаюсь довести ситуацию до максимального комфорта потерпевшего. Вызываю Яндекс.Такси за свои деньги, тысячи раз извиняюсь перед Богданом. Богдан на меня обиделся, считает, что поступил с ним по-крысиному. Морально Богдан выходит из этой ситуации победителем.
Богдан: «Эх, знал бы я, что мне здесь не рады, так бы и остался у ребят».
Да, я кинул Богдана. Мог предупредить его заранее, что хостить не могу, прикинуться, что заболел. Все, что угодно, только не доводить ситуацию до абсурда, когда человек уже к тебе приехал, порог перешел, а ты его на ночь глядя на три буквы посылаешь.
Короче, я не идеален. Даже хуже — иррационален.
Шенген
Пати
Из полусотни запросов на вписку в Таллине откликается лишь один добродушный итальянец Леонардо. Переехал в Эстонию по рабочему контракту в сфере научных исследований — короче говоря, ученый он, физик. Леонардо тут нравится: он слегка упорот по тишине и плохой погоде, хотя до сих пор не привык к эстонской интровертности. Сейчас, правда, Лео сидит на чемоданах — он нашел новый контракт в Праге, переедет через три месяца.
«У меня нет интернета на телефоне, так что в субботу, если нужно связаться, лучше использовать старомодные текстовые сообщения :)».
Доехав до Таллина на ночном поезде из Москвы, я коротаю световой день в старом городе. Небо серое, воздух влажный, на дворе суббота, улицы опустевшие, пахнет жареными марципанами. Выйдя с вокзала, натыкаюсь на мемориальную табличку в память об Ельцине. Центр Таллина безумно красив, бетонных коробок как будто бы нет. Пытаюсь разогреть свой английский после полугода заточения в Пензе, но тщетно — мне отвечают на русском. Подкрепляясь по дороге марципанами, я передвигаюсь между достопримечательностями вплоть до наступления темноты. Если на улице темно — значит, Леонардо уже дома.
Дойдя пешком до милого райончика с отреставрированными деревянными домами, ищу на карте тот домик, где живет Леонардо. Отыскав нужные дом, этаж, квартиру, я попадаю на квартирник с кучей разношерстных друзей моего хоста. В просторной двухэтажной хате собралось порядка пятнадцати человек. На столе фужеры с вином, на кухне Леонардо со своим итальянским другом готовит поленту с овощным рагу.
Тусовка собралась достаточно международная. Леонардо делит жилплощадь с русским и американцем корейского происхождения. Помимо сожителей, с нами тусят итальянский друг Лео, пакистанец, пять эстонок и еще человек пять, происхождение которых не помню. Тусовка пропитана вайбом «хюгге» — датского слова, вошедшего в обиход миллениалов из Восточной Европы.
Знакомлюсь с эстонками, начинаю задавать типовые вопросы о жизни в этой стране. Девочкам нравится, что мне интересно, как они живут. Все-таки страна у них маленькая, провинциальная, ездят сюда по расчету: русские — за закупами, скандинавы — за дешевым пойлом, яппи — за отсутствием бюрократии. Кажется, никому не интересно нутро этой странной страны со странным языком. Оглядываясь назад, мне кажется, что у меня были странные интересы: когда тебе двадцать один, куда более уместно интересоваться девочками, нежели странами.
Когда мои вопросы закончились, а уровень алкоголя в крови поднялся до уровня «распутность», я нахожу себя в откровенной беседе с эстонкой с именем Анетт.
— Анетт: А кем работает твоя мама?
— Я: Бухгалтером, а твоя?
— Анетт: Воспитателем в детском саду... Как ты думаешь, твоя мама гордится тобой?
— Я: Вообще, она лично ездила в этот четверг на вокзал провожать меня до Москвы. У нее было хорошее настроение, поцеловала меня в щечку и пожелала удачи. Думаю, да, она мной гордится. А твоя?
— Анетт: Да, моя мама гордится мной)))
Полночь. Вино в хате кончилось, а полента уже не лезет в желудок. Разогревшись, ребята решают выйти на танцы в клуб. Мне хочется замутить в эту ночь интрижку с Анетт, она очень милая и очень пьяная. К ней подкатывает какой-то эстонец, но он не помеха — парень ни о чем, разве что на одном языке разговаривает. Леонардо его тоже невзлюбил, ибо парень наглейшим образом просил остаться у нас на ночь — ясно же было, что диван в эти выходные за мной. Вместо эстонца мне дико мешает усталость, накопившаяся с ночи в плацкартном вагоне и шенгенской таможней в семь утра. Остаюсь дома, раскладываю диван, вырубаюсь.
Воскресенье проходит гораздо спокойнее. В городе тепло и солнечно, я гуляю по парку Кардиорг и смотрю на море, ребята лечатся от похмелья. Вечером Леонардо идет играть в водное поло, я остаюсь наедине с пачкой фиников, которую сметаю буквально за одно мгновенье.
Утро понедельника, мне пора на автовокзал, чтобы сесть на автобус до Риги. Перед выходом болтаю с Кимом — калифорнийским соседом Леонардо.
— Ким: Наслаждайся Латвией.
— Я: Мне показалось или ты только что сказал: «Наслаждайся мафией?»
— Ким: Нет, Миша, — наслаждайся Латвией)))
Завтрак
В автобусе Таллин–Рига весело. Тусуюсь на галерке с ирландцем преклонного возраста, колесящим по Балтике ради дешевого пойла. Обсудив таллинский бар Depeche Mode, перекатываемся к теме величия ирландского народа.
— Ирландец: А помнишь «Список Шиндлера»?
— Я: Ну да, но Шиндлер ведь не был ирландцем.
— Ирландец: Нет, актер в роли Шиндлера — ирландец!
— Я, про себя: Господи, как провинциально...
По иронии судьбы мой хост в Риге тоже итальянец и тоже ученый. Лоренцо, правда, не физик, а химик. В свободное от научных исследований время Лоренцо ходит на бальные танцы и преподает итальянский в лингвистической школе.
— Я: Лоренцо, а зачем латышам учить итальянский?
— Лоренцо: В том-то и дело, что незачем. Ну съездят они разок в отпуск, ну закажут они что-то в местном ресторане. На этом все.
— Я: Финита ля комедия.
Перед сном Лоренцо просит сделать массаж: «У меня со спиной проблемы, помоги, пожалуйста». Я не откажу, он же меня вписал. Но все равно стремно: квартирка маленькая, мы наедине, темная ночь — кто знает, что там у него в голове. Процедура напоминает мне массаж батиной спины. У бати всю жизнь были проблемы со спиной, поэтому мне не привыкать к растиранию мази по волосатой мужской спине.
На следующее утро мне хочется жрать — в путешествиях вообще постоянно хочется жрать. Причем не что-то локальное, изысканное — а просто все, что попадется под руку.
— Я: Лоренцо, а что у тебя на завтрак?
— Лоренцо: Я не предоставляю своим гостям завтрак. Для завтрака тебе нужно найти кафе.
— Я, про себя: Массаж тебе, значит, пожалуйста, а кофе с круассаном тебе поделиться западло...
В Риге меня настигает мрачное балтийское одиночество. Остаюсь один на один с самим собой, провожу остаток второго дня в Риге в заедании одиночества. День спасает весеннее солнце: в голове крутятся песни группы Brainstorm, я изучаю изумительно красивую рижскую библиотеку, поднимаюсь на тридцатый этаж сталинской высотки, пытаюсь рассмотреть панораму города из маленького окошка в пятнах и пыли. Единственный за день уличный разговор заканчивается странно:
Афроамериканец с суровым взглядом: «Иисус любит тебя. Иисус создал мир, в котором мы живем. Все наши творения и есть рука Иисуса. До тех пор, пока мы верим в Иисуса, наш мир будет прочно стоять. Иисус любит тебя».
Короче, если Иисус любит меня, то пусть он подарит мне напарника по путешествиям.
Кастрюля
Вместо продолжения евротура от Риги к Вильнюсу я еду из Риги в Калининград, сделав крюк с двойным пересечением границы России с шенгенской зоны. Крюк стоит мне нервов, прохождения границы в три ночи и заплывшей в ночном автобусе шеи.
Погода на берегу Балтийского моря снова испортилась, в Калининграде промозглый дождь и серое небо. Город удручает: промзоны с гаражами в самом центре, убитые дороги, залитые дождем лужи на асфальте, соседствующие с хрущевками старые немецкие здания, безвкусная «Рыбацкая Деревня».
Из плюсов — бизнес-ланч за триста рублей в суши-баре и огромный орган в соборе Канта. Из нейтрального — отсутствие отечественного автопрома, город целиком и полностью принадлежит иномаркам. В сравнении с Ригой и Таллином город никакой. А может, это просто мои грязные русофобские мысли. Трудно сказать что конкретно вызывает отвращение, если отвращение вызывает все вокруг и сразу.
Местные бабули в общении приятные: открыто идут на контакт, делятся со мной деталями жизни в державном анклаве.
«Тяжело к родственникам в Россию ездить, если нет шенгенской визы. Если ехать на поезде, то литовцы обычно дают транзитную визу, но с ней из поезда даже не выйдешь. На самолете получается дорого, на автобусе — долго».
После обеда мне пишет Маша.
«Да, приезжай, когда удобно, мы сегодня дома. Только напиши минут за 30-40. Хорошей прогулки, жалко, что погода сегодня такая... позавчера было +20, и все ходили в футболках».
Маша живет с мужем Глебом на улице Карла Маркса. Судя по виду, дом был построен немцами, это потом подтвердили сами ребята. Маша с Глебом из Подмосковья, в Калининград переехали год назад. Ребятам надоела суматоха, многолюдство, хочется чего-то более спокойного, уединенного. Маша с Глебом работают из дома: Маша фрилансит на копирайтерских заказах, Глеб программирует на PHP.
С Машей и Глебом забываю о пейзажах Калининграда, растворяюсь в душевной атмосфере кухонных разговоров, достаточно органично вписываюсь в их быт. После латышской социальной изоляции этот вечер — то, что доктор прописал.
Поужинав, заваливаемся на диван смотреть фильм с Томом Крузом. Фильм воистину унылый, меня вырубает спустя час просмотра. Ребята со мной солидарны.
Утром спешу на вокзал, чтобы успеть на поезд до Вильнюса. Впопыхах готовлю себе овсянку и в конечном счете подпаливаю кастрюлю. И сколько раз мне мать говорила на маленьком огне варить! Заливаю в кастрюлю горячую воду с разбавленной Fairy. Затем заливаю тысячи извинений в уши ребят.
Короче, в постскриптуме к отзыву на кауче Маша напишет: «Кастрюля в порядке))».
Зубная щетка
В Литве уже потеплее, чем в Латвии и в Эстонии. На кауче наконец-то отвечают коренные жители. Из трех откликнувшихся литовцев выбираю остановиться у Лукаса.
ABOUT ME
«Я могу быть разным в разной обстановке и окружении, и люди вокруг меня могут лучше понять, кто я такой – нежели я здесь что-то про себя напишу».
Лукас — добродушный пацан. Ему двадцать пять, родом из Каунаса и говорит, что в Каунасе круче, чем в Вильнюсе: люди, бары, баскетбол. Работает видеооператором на местном телеканале, вне работы ведет жизнь здорового человека: друзья, девушка, увлечение музыкой и игрой в софтбол. У Лукаса я первый серфер, но с его стороны не читалось никакого напряжения: все проходит естественно, на расслабоне.
К моему приходу Лукас ставит на своем спотифае невероятно гармоничную музыку. Ужинаем рисом с курицей. У нас взаимный интерес к жизни друг друга, начинаем выпаливать вопрос за вопросом друг другу: политика, быт, нравы, люди. Как у любого добропорядочного литовца в возрасте от 16 до 35 лет, у Лукаса сквозит «пора валить».
«Слушай, у нас тут бедновато, провинциально, делать особо нечего, люди хмурые. Я в UK жил полгода, сейчас вот хочу туда переехать насовсем».
Уйдя из дома Лукаса утром, я шагаю целый день по солнечному Вильнюсу: поднимаюсь на местные холмы, залипаю в магазинах виниловых пластинок, стресс-тестирую свой желудок литовской кухней. После обеда Лукас сигналит, что у него осталась моя зубная щетка. Обыгрываю эту тему в отзыве Лукасу на кауче:
«В результате нашей дружбы я подарил ему свою собственную зубную щетку. Нет, вы правильно прочитали — зубная щетка как часть моей души. Надеюсь, ему было приятно».
Лукас пишет, что улыбался до ушей, когда читал мой отзыв.
Короче, оставлять у хостов свою зубную щетку — это хорошая идея для традиции.
Уручье
Беларусь — не Россия и даже не Белоруссия, но здесь я чувствую себя как дома. Скоростной поезд Вильнюс—Минск едет два с половиной часа. Литовцы ставят штамп перед выходом на платформу как в аэропорту. Белорусы ставят штамп после первой остановки в Молодечно. Штампы ставит дядя в форме, у него огромный живот размером с цистерну. Ходит по вагону вальяжно, будто выпил и не закусил.
С вокзала спускаюсь в метро, сажусь на синюю ветку до конечной в Уручье. Минск кажется Москвой в миниатюре: столичный флер, много людей, очереди за валютой. В метро не давка, а так — тесненько. Станции объявляют на белорусском, внутри меня смеется маленький шовинист. Небо Минска такое же серое, как небо Таллина, Риги и Вильнюса — но уже какое-то свое, домашнее.
На станции Уручье встречаю своих хостов — Сережу и Ваню. Сережа в Минске пять лет, переехал из Лиды — это в западной части Беларуси на границе с Литвой. Работает Сережа digital-маркетологом как самозанятый: клепает сайты, настраивает рекламу, заказы берет исключительно в валюте. Ваня работает в детском садике и живет вместе с Сережей в двухкомнатной квартире в новостройке.
Уручье напоминает питерский Парнас, где я ночевал у друга прошлой весной: синяя ветка метро и конечная, окраина, новостройки-человейники, ветрено и холодно. Сережа с Ваней выделяют мне диван на кухне, в который я помещаюсь за счет своего маленького роста. На десерт привезенный из Вильнюса торт «Шакотис», напоминающий с виду сгоревшую елку.
Сережа: «Производство убыточное, язык наш угробили, инфляция жуткая, к валюте доверия никакого. Лукашенко — поехавший дед, уйдет разве что ногами вперед. Закон еще этот глупый о тунеядстве. На прошлых выходных у нас в центре протесты были — всех перебили, всех посадили. Не вижу здесь будущего. У меня вот “Карта поляка” по бабушкиным корням, надо уже язык их выучить и валить с концами».
Утром прощаюсь с Сережей и Ваней и еду на Плошчу Незалежнасці на встречу с каучсерферами, предложившими показать мне Минск. Собираю вокруг себя незнакомых друг другу двух девочек и двух мальчиков, студентов лет двадцати. В Минске пасмурно, город кажется пустым. Пройдясь по историческому центру, тусуемся часик-два на Октябрьской, после чего идем в сторону ЦУМа. В основном общаемся о путешествиях и последнем протесте против закона о тунеядстве. У ребят такое же подавленное настроение и те же мысли о «Карте поляка».
Попрощавшись с ребятами на «Якуба Коласа», еду до «Купаловской» на встречу в баре с каучсерфером, пятым по счету в Минске. Его зовут Валя, родом из Донбасса, переехал в 2014-м с женой Светой и ее дочкой от первого брака. Валя работает в EPAM DevOps-инженером, Света — учительницей начальных классов в школе. Витя любит Минск и путешествия по Европе, в основном на мотоцикле. Пользуясь нестандартным бэкграундом и разницей в возрасте, Валя вбрасывает в беседу парочку жизненных мудростей.
«История с Донбассом научила меня тому, что дом — это не там, где ты квартиру купил, а там, где сердце твое в тепле, а душа — в гармонии. Была у меня квартира в Донецке, а что с нее толку, если я там сейчас жить не могу и не хочу. Эти события заставили меня поменять свое представление о том, что такое мой дом и где он находится».
На жизнь в Беларуси Валя смотрит позитивно: город чистый, электричество дешевое, батька харизматичный.
— Я: Слушай, я, кажется, не готов тебя сейчас хостить. Можешь вернуться к ребятам на Чаадаева?
— Богдан: Хм, ну ок.
Не пренебрегая самоунижением, пытаюсь довести ситуацию до максимального комфорта потерпевшего. Вызываю Яндекс.Такси за свои деньги, тысячи раз извиняюсь перед Богданом. Богдан на меня обиделся, считает, что поступил с ним по-крысиному. Морально Богдан выходит из этой ситуации победителем.
Богдан: «Эх, знал бы я, что мне здесь не рады, так бы и остался у ребят».
Да, я кинул Богдана. Мог предупредить его заранее, что хостить не могу, прикинуться, что заболел. Все, что угодно, только не доводить ситуацию до абсурда, когда человек уже к тебе приехал, порог перешел, а ты его на ночь глядя на три буквы посылаешь.
Короче, я не идеален. Даже хуже — иррационален.
Шенген
Пати
Из полусотни запросов на вписку в Таллине откликается лишь один добродушный итальянец Леонардо. Переехал в Эстонию по рабочему контракту в сфере научных исследований — короче говоря, ученый он, физик. Леонардо тут нравится: он слегка упорот по тишине и плохой погоде, хотя до сих пор не привык к эстонской интровертности. Сейчас, правда, Лео сидит на чемоданах — он нашел новый контракт в Праге, переедет через три месяца.
«У меня нет интернета на телефоне, так что в субботу, если нужно связаться, лучше использовать старомодные текстовые сообщения :)».
Доехав до Таллина на ночном поезде из Москвы, я коротаю световой день в старом городе. Небо серое, воздух влажный, на дворе суббота, улицы опустевшие, пахнет жареными марципанами. Выйдя с вокзала, натыкаюсь на мемориальную табличку в память об Ельцине. Центр Таллина безумно красив, бетонных коробок как будто бы нет. Пытаюсь разогреть свой английский после полугода заточения в Пензе, но тщетно — мне отвечают на русском. Подкрепляясь по дороге марципанами, я передвигаюсь между достопримечательностями вплоть до наступления темноты. Если на улице темно — значит, Леонардо уже дома.
Дойдя пешком до милого райончика с отреставрированными деревянными домами, ищу на карте тот домик, где живет Леонардо. Отыскав нужные дом, этаж, квартиру, я попадаю на квартирник с кучей разношерстных друзей моего хоста. В просторной двухэтажной хате собралось порядка пятнадцати человек. На столе фужеры с вином, на кухне Леонардо со своим итальянским другом готовит поленту с овощным рагу.
Тусовка собралась достаточно международная. Леонардо делит жилплощадь с русским и американцем корейского происхождения. Помимо сожителей, с нами тусят итальянский друг Лео, пакистанец, пять эстонок и еще человек пять, происхождение которых не помню. Тусовка пропитана вайбом «хюгге» — датского слова, вошедшего в обиход миллениалов из Восточной Европы.
Знакомлюсь с эстонками, начинаю задавать типовые вопросы о жизни в этой стране. Девочкам нравится, что мне интересно, как они живут. Все-таки страна у них маленькая, провинциальная, ездят сюда по расчету: русские — за закупами, скандинавы — за дешевым пойлом, яппи — за отсутствием бюрократии. Кажется, никому не интересно нутро этой странной страны со странным языком. Оглядываясь назад, мне кажется, что у меня были странные интересы: когда тебе двадцать один, куда более уместно интересоваться девочками, нежели странами.
Когда мои вопросы закончились, а уровень алкоголя в крови поднялся до уровня «распутность», я нахожу себя в откровенной беседе с эстонкой с именем Анетт.
— Анетт: А кем работает твоя мама?
— Я: Бухгалтером, а твоя?
— Анетт: Воспитателем в детском саду... Как ты думаешь, твоя мама гордится тобой?
— Я: Вообще, она лично ездила в этот четверг на вокзал провожать меня до Москвы. У нее было хорошее настроение, поцеловала меня в щечку и пожелала удачи. Думаю, да, она мной гордится. А твоя?
— Анетт: Да, моя мама гордится мной)))
Полночь. Вино в хате кончилось, а полента уже не лезет в желудок. Разогревшись, ребята решают выйти на танцы в клуб. Мне хочется замутить в эту ночь интрижку с Анетт, она очень милая и очень пьяная. К ней подкатывает какой-то эстонец, но он не помеха — парень ни о чем, разве что на одном языке разговаривает. Леонардо его тоже невзлюбил, ибо парень наглейшим образом просил остаться у нас на ночь — ясно же было, что диван в эти выходные за мной. Вместо эстонца мне дико мешает усталость, накопившаяся с ночи в плацкартном вагоне и шенгенской таможней в семь утра. Остаюсь дома, раскладываю диван, вырубаюсь.
Воскресенье проходит гораздо спокойнее. В городе тепло и солнечно, я гуляю по парку Кардиорг и смотрю на море, ребята лечатся от похмелья. Вечером Леонардо идет играть в водное поло, я остаюсь наедине с пачкой фиников, которую сметаю буквально за одно мгновенье.
Утро понедельника, мне пора на автовокзал, чтобы сесть на автобус до Риги. Перед выходом болтаю с Кимом — калифорнийским соседом Леонардо.
— Ким: Наслаждайся Латвией.
— Я: Мне показалось или ты только что сказал: «Наслаждайся мафией?»
— Ким: Нет, Миша, — наслаждайся Латвией)))
Завтрак
В автобусе Таллин–Рига весело. Тусуюсь на галерке с ирландцем преклонного возраста, колесящим по Балтике ради дешевого пойла. Обсудив таллинский бар Depeche Mode, перекатываемся к теме величия ирландского народа.
— Ирландец: А помнишь «Список Шиндлера»?
— Я: Ну да, но Шиндлер ведь не был ирландцем.
— Ирландец: Нет, актер в роли Шиндлера — ирландец!
— Я, про себя: Господи, как провинциально...
По иронии судьбы мой хост в Риге тоже итальянец и тоже ученый. Лоренцо, правда, не физик, а химик. В свободное от научных исследований время Лоренцо ходит на бальные танцы и преподает итальянский в лингвистической школе.
— Я: Лоренцо, а зачем латышам учить итальянский?
— Лоренцо: В том-то и дело, что незачем. Ну съездят они разок в отпуск, ну закажут они что-то в местном ресторане. На этом все.
— Я: Финита ля комедия.
Перед сном Лоренцо просит сделать массаж: «У меня со спиной проблемы, помоги, пожалуйста». Я не откажу, он же меня вписал. Но все равно стремно: квартирка маленькая, мы наедине, темная ночь — кто знает, что там у него в голове. Процедура напоминает мне массаж батиной спины. У бати всю жизнь были проблемы со спиной, поэтому мне не привыкать к растиранию мази по волосатой мужской спине.
На следующее утро мне хочется жрать — в путешествиях вообще постоянно хочется жрать. Причем не что-то локальное, изысканное — а просто все, что попадется под руку.
— Я: Лоренцо, а что у тебя на завтрак?
— Лоренцо: Я не предоставляю своим гостям завтрак. Для завтрака тебе нужно найти кафе.
— Я, про себя: Массаж тебе, значит, пожалуйста, а кофе с круассаном тебе поделиться западло...
В Риге меня настигает мрачное балтийское одиночество. Остаюсь один на один с самим собой, провожу остаток второго дня в Риге в заедании одиночества. День спасает весеннее солнце: в голове крутятся песни группы Brainstorm, я изучаю изумительно красивую рижскую библиотеку, поднимаюсь на тридцатый этаж сталинской высотки, пытаюсь рассмотреть панораму города из маленького окошка в пятнах и пыли. Единственный за день уличный разговор заканчивается странно:
Афроамериканец с суровым взглядом: «Иисус любит тебя. Иисус создал мир, в котором мы живем. Все наши творения и есть рука Иисуса. До тех пор, пока мы верим в Иисуса, наш мир будет прочно стоять. Иисус любит тебя».
Короче, если Иисус любит меня, то пусть он подарит мне напарника по путешествиям.
Кастрюля
Вместо продолжения евротура от Риги к Вильнюсу я еду из Риги в Калининград, сделав крюк с двойным пересечением границы России с шенгенской зоны. Крюк стоит мне нервов, прохождения границы в три ночи и заплывшей в ночном автобусе шеи.
Погода на берегу Балтийского моря снова испортилась, в Калининграде промозглый дождь и серое небо. Город удручает: промзоны с гаражами в самом центре, убитые дороги, залитые дождем лужи на асфальте, соседствующие с хрущевками старые немецкие здания, безвкусная «Рыбацкая Деревня».
Из плюсов — бизнес-ланч за триста рублей в суши-баре и огромный орган в соборе Канта. Из нейтрального — отсутствие отечественного автопрома, город целиком и полностью принадлежит иномаркам. В сравнении с Ригой и Таллином город никакой. А может, это просто мои грязные русофобские мысли. Трудно сказать что конкретно вызывает отвращение, если отвращение вызывает все вокруг и сразу.
Местные бабули в общении приятные: открыто идут на контакт, делятся со мной деталями жизни в державном анклаве.
«Тяжело к родственникам в Россию ездить, если нет шенгенской визы. Если ехать на поезде, то литовцы обычно дают транзитную визу, но с ней из поезда даже не выйдешь. На самолете получается дорого, на автобусе — долго».
После обеда мне пишет Маша.
«Да, приезжай, когда удобно, мы сегодня дома. Только напиши минут за 30-40. Хорошей прогулки, жалко, что погода сегодня такая... позавчера было +20, и все ходили в футболках».
Маша живет с мужем Глебом на улице Карла Маркса. Судя по виду, дом был построен немцами, это потом подтвердили сами ребята. Маша с Глебом из Подмосковья, в Калининград переехали год назад. Ребятам надоела суматоха, многолюдство, хочется чего-то более спокойного, уединенного. Маша с Глебом работают из дома: Маша фрилансит на копирайтерских заказах, Глеб программирует на PHP.
С Машей и Глебом забываю о пейзажах Калининграда, растворяюсь в душевной атмосфере кухонных разговоров, достаточно органично вписываюсь в их быт. После латышской социальной изоляции этот вечер — то, что доктор прописал.
Поужинав, заваливаемся на диван смотреть фильм с Томом Крузом. Фильм воистину унылый, меня вырубает спустя час просмотра. Ребята со мной солидарны.
Утром спешу на вокзал, чтобы успеть на поезд до Вильнюса. Впопыхах готовлю себе овсянку и в конечном счете подпаливаю кастрюлю. И сколько раз мне мать говорила на маленьком огне варить! Заливаю в кастрюлю горячую воду с разбавленной Fairy. Затем заливаю тысячи извинений в уши ребят.
Короче, в постскриптуме к отзыву на кауче Маша напишет: «Кастрюля в порядке))».
Зубная щетка
В Литве уже потеплее, чем в Латвии и в Эстонии. На кауче наконец-то отвечают коренные жители. Из трех откликнувшихся литовцев выбираю остановиться у Лукаса.
ABOUT ME
«Я могу быть разным в разной обстановке и окружении, и люди вокруг меня могут лучше понять, кто я такой – нежели я здесь что-то про себя напишу».
Лукас — добродушный пацан. Ему двадцать пять, родом из Каунаса и говорит, что в Каунасе круче, чем в Вильнюсе: люди, бары, баскетбол. Работает видеооператором на местном телеканале, вне работы ведет жизнь здорового человека: друзья, девушка, увлечение музыкой и игрой в софтбол. У Лукаса я первый серфер, но с его стороны не читалось никакого напряжения: все проходит естественно, на расслабоне.
К моему приходу Лукас ставит на своем спотифае невероятно гармоничную музыку. Ужинаем рисом с курицей. У нас взаимный интерес к жизни друг друга, начинаем выпаливать вопрос за вопросом друг другу: политика, быт, нравы, люди. Как у любого добропорядочного литовца в возрасте от 16 до 35 лет, у Лукаса сквозит «пора валить».
«Слушай, у нас тут бедновато, провинциально, делать особо нечего, люди хмурые. Я в UK жил полгода, сейчас вот хочу туда переехать насовсем».
Уйдя из дома Лукаса утром, я шагаю целый день по солнечному Вильнюсу: поднимаюсь на местные холмы, залипаю в магазинах виниловых пластинок, стресс-тестирую свой желудок литовской кухней. После обеда Лукас сигналит, что у него осталась моя зубная щетка. Обыгрываю эту тему в отзыве Лукасу на кауче:
«В результате нашей дружбы я подарил ему свою собственную зубную щетку. Нет, вы правильно прочитали — зубная щетка как часть моей души. Надеюсь, ему было приятно».
Лукас пишет, что улыбался до ушей, когда читал мой отзыв.
Короче, оставлять у хостов свою зубную щетку — это хорошая идея для традиции.
Уручье
Беларусь — не Россия и даже не Белоруссия, но здесь я чувствую себя как дома. Скоростной поезд Вильнюс—Минск едет два с половиной часа. Литовцы ставят штамп перед выходом на платформу как в аэропорту. Белорусы ставят штамп после первой остановки в Молодечно. Штампы ставит дядя в форме, у него огромный живот размером с цистерну. Ходит по вагону вальяжно, будто выпил и не закусил.
С вокзала спускаюсь в метро, сажусь на синюю ветку до конечной в Уручье. Минск кажется Москвой в миниатюре: столичный флер, много людей, очереди за валютой. В метро не давка, а так — тесненько. Станции объявляют на белорусском, внутри меня смеется маленький шовинист. Небо Минска такое же серое, как небо Таллина, Риги и Вильнюса — но уже какое-то свое, домашнее.
На станции Уручье встречаю своих хостов — Сережу и Ваню. Сережа в Минске пять лет, переехал из Лиды — это в западной части Беларуси на границе с Литвой. Работает Сережа digital-маркетологом как самозанятый: клепает сайты, настраивает рекламу, заказы берет исключительно в валюте. Ваня работает в детском садике и живет вместе с Сережей в двухкомнатной квартире в новостройке.
Уручье напоминает питерский Парнас, где я ночевал у друга прошлой весной: синяя ветка метро и конечная, окраина, новостройки-человейники, ветрено и холодно. Сережа с Ваней выделяют мне диван на кухне, в который я помещаюсь за счет своего маленького роста. На десерт привезенный из Вильнюса торт «Шакотис», напоминающий с виду сгоревшую елку.
Сережа: «Производство убыточное, язык наш угробили, инфляция жуткая, к валюте доверия никакого. Лукашенко — поехавший дед, уйдет разве что ногами вперед. Закон еще этот глупый о тунеядстве. На прошлых выходных у нас в центре протесты были — всех перебили, всех посадили. Не вижу здесь будущего. У меня вот “Карта поляка” по бабушкиным корням, надо уже язык их выучить и валить с концами».
Утром прощаюсь с Сережей и Ваней и еду на Плошчу Незалежнасці на встречу с каучсерферами, предложившими показать мне Минск. Собираю вокруг себя незнакомых друг другу двух девочек и двух мальчиков, студентов лет двадцати. В Минске пасмурно, город кажется пустым. Пройдясь по историческому центру, тусуемся часик-два на Октябрьской, после чего идем в сторону ЦУМа. В основном общаемся о путешествиях и последнем протесте против закона о тунеядстве. У ребят такое же подавленное настроение и те же мысли о «Карте поляка».
Попрощавшись с ребятами на «Якуба Коласа», еду до «Купаловской» на встречу в баре с каучсерфером, пятым по счету в Минске. Его зовут Валя, родом из Донбасса, переехал в 2014-м с женой Светой и ее дочкой от первого брака. Валя работает в EPAM DevOps-инженером, Света — учительницей начальных классов в школе. Витя любит Минск и путешествия по Европе, в основном на мотоцикле. Пользуясь нестандартным бэкграундом и разницей в возрасте, Валя вбрасывает в беседу парочку жизненных мудростей.
«История с Донбассом научила меня тому, что дом — это не там, где ты квартиру купил, а там, где сердце твое в тепле, а душа — в гармонии. Была у меня квартира в Донецке, а что с нее толку, если я там сейчас жить не могу и не хочу. Эти события заставили меня поменять свое представление о том, что такое мой дом и где он находится».
На жизнь в Беларуси Валя смотрит позитивно: город чистый, электричество дешевое, батька харизматичный.
