Грудь её высоко вздымается, в ушах бьется тяжёлый гул. Она устало садится на скамью, поправляет волосы, не скрывая улыбку. Некогда аккуратная прическа, старательно заплетённая матерью каштановая коса, давно распалась на множество прядей; подол длинного алого сарафана почернел от травы – но ей не хочется останавливаться. Пусть ноги Забавы уже налились свинцовой тяжестью, а сапожки на высоких каблучках оставили мозоли, она готова танцевать всю ночь напролет. Ведь эта ночь для неё – последняя.
– Тебе кто-то нравится? – спрашивает она Данко прошлым летом, стоя по щиколотку в реке. В её волосы вплетена лилия, а сарафан намок от воды.
– Да, и ты её знаешь, – отвечает он, и Забава чувствует, как болезненно сжимается сердце.
– Мне тоже кое-кто нравится! – не дослушав, что за имя он хочет произнести, сердито говорит она и брызгает в него водой.
И вот теперь он, Данко, её новоиспечённый супруг, садится рядом. Берёт за руку, и Забава крепко сжимает его ладонь: влажную, дрожащую. Они околдованы древней магией, и даже ненадолго расставаться страшно. Брачные браслеты цепляются боками, и молодожёнам самим хочется обняться крепко-крепко, как когда-то в детстве. Им до сих пор сложно поверить, что всё это происходит с ними. Но самое большое доказательство на их руках.
Кто бы мог подумать, что пришедшие от праотцов, как символ чистоты и процветания брака, браслеты станут для многих пар настоящей погибелью? Только до восхода солнца дана им возможность полюбить друг друга, а иначе волшебство навсегда превратит их в каменные статуи!
Бодрый голос гусляра, заведшего песню молодым, отвлекает Забаву от горестных раздумий. Она вымученно улыбается, слушая мелодию, и оглядывается, выхватывая из толпы знакомые лица, стараясь подарить улыбку на прощание всем и каждому.
Но вот доигрывает последняя нота, допет припев, и Данко подхватывает её на руки. Несёт к дому, прижимая к себе, как величайшую драгоценность. Яркая толпа скандирует пожелания им вслед:
– Объятья ваши будут жаркими,
Поцелуи, словно мёд, – сладкими.
– Молодым за ночку паренька да дочку!
– Пусть в доме будут коровки, овечки, а жили вы как…
Дверь резко хлопает, прерывая громогласные пожелания гостей. Данко откидывает занавесь, отделяющую комнату новобрачных, аккуратно опускает невесту на любовно приготовленное новобрачным ложе и садится рядом, с сомнением оглядывая хлипкие ставни окон.
– Как думаешь, они сюда не вломятся? – задумчиво спрашивает он, отодвигаясь подальше от окна и, на всякий случай, притягивая к себе тяжёлый ковш, подаренный дружкой «на счастье».
– Вряд ли, там еще бочонок пива остался недопитым. К тому же после потешных боев шутников поубавилось, – Забава выразительно смотрит на кулаки супруга, невольно скользит взглядом по ладной фигуре и стремительно краснеет. Глупо краснеть, ведь они женаты! Да и видела она его не только в праздничной рубашке, но и без неё, всё-таки выросли вместе и были лучшими друзьями. Но сердце колотится, и Забава мнёт подол сарафана.
В доме повисает смущённое молчание.
Что скрывается в этом странном томлении, никто из молодоженов не знает. Но оба понимают, что в эту ночь бояться совершить неправильное – абсолютная глупость.
– Ты сегодня очень красивая, – глядя Забаве в глаза, решительно говорит Данко, тянет руку, чтобы поправить выбившуюся прядь, но в последний момент одёргивает. – Жаль, что не для меня наряжалась.
– Сегодня как раз для тебя, – честно отвечает Забава. Скидывает сапожки, с удовольствием вытягивая уставшие ноги, закатывает рукав белоснежной рубашки, обнажая загорелую кожу. Медный браслет на её запястье смотрится громоздко. – Как думаешь, его можно снять?
– Уже пробовал. Никакого результата, кроме загубленных инструментов.
– А если вместе с рукой? – она смотрит на округлившиеся глаза супруга и смеётся. – Шутка. Я понимаю, что не выход. С тем же успехом можно было вообще не жениться.
– Только родичам досталось бы, – он согласно вздыхает и садится на стул. Закон одинаков для всех, независимо от положения в обществе и обстоятельств. Когда незамужние люди, вступая в брачный возраст, отказываются от предложенного союза, их семьи считаются недостойными. Не уберегли детей, недоглядели, раз те нашли возлюбленных до свадьбы. Ведь надетые волшебные браслеты вызывают чувства к супругу только у тех, чьё сердце свободно.
А Данко и Забава давно влюблены.
– Давай не будем грустить? – Забава подмигивает Данко и вытаскивает из-под кровати сундук. Вместо ожидаемого приданного, в нём первосортное вино да пара закопченных цыплят. – Ну, прошу к столу! Хоть наедимся напоследок!
«А почему бы и нет?» – мелькает в голове у Данко. Оторвав куриное крылышко, он вдруг с необычайной остротой ощущает замечательный вкус еды. А ещё у Забавы припрятан вкуснейший вишнёвый пирог, его любимый. Сладкая ягода просто тает на языке, но ему хочется попробовать совсем другого, и он, не отрываясь, смотрит на её розовые губы.
– Не верится, что это наш последний ужин, – тем временем произносит Забава, облизывая пальцы, и, стряхивая с себя грусть, резко мотает головой. – Не расскажешь, в кого тебя угораздило влюбиться? Ты скрывал от меня это целый год. Интересно узнать перед смертью!
– Ещё не догадалась? В тебя, – Данко грустно улыбается и касается пальцем кончика её носа. Она измазалась вишней и выглядит так мило, что в этот момент он влюбляется в неё ещё сильнее. – Я всегда любил только тебя. Жаль, что ты встретила другого.
Надкушенный пирог падает из её рук. Забава неожиданно всхлипывает, закрывая лицо руками.
– Ты чего? Ну, полноте, ты же не виновата, что любишь кого-то! – восклицает он, надеясь её успокоить. И тут понимает, что она не плачет, а смеётся. Подаётся вперед, крепко обнимает его за шею.
– Дурачок, я ведь тебя люблю! Тебя, понимаешь? Люблю! – говорит она счастливым голосом и целует его в сладкие от вишни губы.
А браслеты звенят радостным перезвоном, возвещая о сложившемся союзе.
— Пойдешь прыгать со мной через костер?
Дагор, первый красавец на деревне, задорно улыбнулся и протянул руку. В его глазах мерцали блики огня, маня и затягивая.
— Пойду! — Марьяна, вне себя от внезапно свалившегося счастья, послушно вложила ему свою ладонь, и парень сильным движением поднял её с пригорка. Варя осталась сидеть на поваленном бревне, неуклюже выставив вперёд левую ногу. Длинный сарафан скрывал уродство, но вряд ли кто-то из деревенских о нём забыл.
Впрочем, Варя была счастлива уже тем, что побывала на празднике. Прикрыла глаза, вдыхая терпкий аромат костра — сосновые поленья пахли особым, горьким запахом. Со всех сторон раздавался громкий говор, кружились под звездным небом счастливые пары, и Варя невольно улыбнулась, разглядев, как Марьяна вместе с Дагором с визгом и смехом перепрыгивают через высокий костер.
Хороша была ночь на Ивана Купала, теплая да радостная!
Варя доплела венок и повесила его на склонившиеся ветви ясеня. Белые ромашки и синие колокольчики — венок вышел простеньким, но пышным. Меняться венками ей было не с кем, потому решила Варя отдать своё творение дереву.
Вот только позабыла, что в волшебную ночь ничего не происходит просто так. Налетел легкий ветерок, растрепал косу — и оторвался от ясеня листочек, необычный, ярко-алый. Края золотом отливали, по прожилкам тонким точно кровь бежала. Залюбовалась Варя упавшим в руки листиком, а он возьми и взлети в воздух. Чуть в сторонку отлетел и замер, будто её поджидая. Варя с трудом поднялась и пошла за ним — смешно ей показалось за листиком погоняться, раз уж играть не с кем. Шаг, другой. Всё дальше и дальше уводил её листок с поляны. А как очнулась Варя от наваждения — оказалась одна-одинёшенька в глухом дремучем лесу.
Не слышно ни смеха подруженек, не видно яркого блеска костров. Только сосны поднимаются высокой стеной, ограждают её от остального мира.
Напугалась Варя не на шутку — как из лесу выбираться? Пошла потихоньку, на деревьях зарубки делая да извиняясь перед ними за невольно причиненную боль. И будто услышали они слова, сказанные от чистого сердца — в какой-то момент расступились деревья, сжалились. Вышла Варя на залитую лунным светом поляну.
Смотрела она на поляну и не могла налюбоваться. Всегда считала, что лес хорошо знает, но тут впервые бывала. Журчал узкий ручеек, теряясь в камнях, мхом поросших, росли кустики с земляникой — такой крупной, что сама в ладонь просится. А папоротника вокруг было видимо-невидимо, точно перья диковинных птиц из-под земли вытянулись.
Один папоротник серебром отливал, манил к себе, и застыла рядом с ним девушка, как громом пораженная. Вспомнила Варя, что в ночь на Ивана Купала кто цветок папоротника отыщет, тому неизвестные тропы откроются.
Сорвала она диковинку, к груди прижала, оглянулась испуганно — но, ни грохота, ни шума не услышала, словно не заметил никто. Да и кому заметить, если она в лесу дремучем? Полюбовалась Варя на цветущий папоротник и убрала за пазуху.
Вдруг видит — не дремучий лес впереди, а утоптанная дорожка куда-то ведет. Легко по ней идти, даже нога хромая не тревожит.
Вскорости вышла Варя к празднующим. И словно не полночи минуло, а не было её пару минут — всё также у костра веселилась младшая сестренка, а подружки-хохотушки водили хороводы.
— Ну, полноте, потанцевала и хватит, — строго сказала Варя, подходя к Марьяне. Время было позднее, а мать наказала им возвращаться домой до полуночи. Но не успела выслушать возражения сестрёнки, как небо заволокло тучами, взвился костер высокими искрами, а на поляну выскочило чудо-юдо рогатое, с хвостом да копытами. Огляделось, принюхиваясь, и уверенно к ним поскакало. Дикий визг разнесся по поляне, побежали в разные стороны парочки, Дагор да Марьяна в одну, Варя в другую. Да только до хромоногой дурнушки чудовищу дела не было, за сестренкой-красавицей он помчался. Откинул Дагора в сторону, схватил закричавшую Марьяну за косу, да вместе с ней под землёй и сгинул.
Тихо стало на поляне, что слышно было, как угли догорают. Закричала Варя страшно, стала звать сестру. Да разве дозовешься ту, что под землю утянуло? И следа от чуда-юда не осталось, и где искать его было — неизвестно.
Тут-то у Вари на груди припекать стало. Вспомнила она о папоротнике волшебном, взяла его в руки — под ногами из лунного света дорожка соткалась. Пошла по ней Варя, не слушая подружек, умолявших бросить затею и позвать на помощь.
Долго ли, коротко ли, а вышла Варя к огромному холму. Дорожка у самого холма оборвалась, куда дальше идти — неведомо. С одной стороны Варя смотрит, с другой — нет входа в заколдованный холм. Только смех изнутри слышится, и будто музыка играет.
Так больно и обидно ей стало, что горькие слезы на глаза навернулись. Неужели зазря она столько шла? Неужели не спасти ей сестру любимую?
— О чем пригорюнилась, милая? — раздался позади вкрадчивый голос. Варя подпрыгнула и испуганно обернулась. Смотрел на неё статный молодец, каких она ещё не видывала. Глаза зелёные, как листва после дождя, кудри каштановые, с золотистыми прядями, будто лучики солнца их поцеловали. А от улыбки взгляда не отвести, такая она была лукавая и веселая.
Только нечего было такому красавцу в чаще леса у заколдованного холма делать. Испугалась Варя, прижала к себе заветный папоротник.
— Кто ты? — спросила громко, а у самой голос дрожит, как у зайчонка перепуганного.
— Не узнала меня, невестушка? А ведь сама венок мне подарила, — улыбнулся незнакомец. — Ясень я, дух леса. Проведу тебя в запретный холм, помогу сестру спасти, а взамен… — приблизился он, будто не шагнул — ветром подлетел. Так близко встал, что у Вари сердце быстрее забилось. И не понять, испуганно или сладко. — Взамен со мной в лесу останешься, — прошептал он ей прямо в губы.
Кивнула Варя, покраснела как маков цвет, да только не до смущения было, сестру спасать надо.
— Папоротник тебе ключом послужит. Поднеси его к холму да махни наискось — растворится дверь в подземное царство, — тем временем сказал Ясень, и Варя храбро шагнула вперед. Взмах — раскрылась перед ней расселина, пасть раззявила, в холм зазывая. Страшно Варе, да идти назад без сестренки она не собиралась.
Шагнула она внутрь, темнота вокруг стояла непроглядная. Маленькие ящерки искорками пробегали по стенам, капала вода, создавая дивное звучание. Таинственна красота подземного царства, величественна, но не для простых смертных. Тяжело Варе дышать стало, грудь сдавило.
Вдруг она теплые руки на талии ощутила — не оставил её Ясень, с ней пошел. И как-то легче стало, словно свежим ветерком потянуло, запахом леса родного — увереннее пошла Варя вперед, держа его за руку.
Мимо стен мраморных, мимо друз аметистовых — вышли они в пещеру, самоцветными камнями украшенную. Посреди пещеры той трон стоит хрустальный. Сидит на нём чудо-юдо, драгоценности перебирает, да к Марьяне прикладывает. А сестра Варина как кукла: в одну точку уставилась, не видит и не слышит ничего.
— Ох, чую, человеческим духом пахнет! — потянул носом мохнатый похититель, спрыгнул со своего трона, вглядываясь в тёмные углы. Варя из тени вышла, на него посмотрела бесстрашно. Знал бы кто, как трудно ей взгляд смелый дался!
— Отдай мне сестру мою, Марьяну, — требовательно сказала Варя, но вид её чудо-юдо только позабавил. Затряслась бородка, запрыгали кустистые брови — весело ему смотреть, как девчонка ему войну объявляет!
— Не отдам! Жена она теперь моя, царица подземная, и будет у меня жить, — отсмеявшись, сказал он, а голос у него мерзкий, будто кто камень царапает. — Иди прочь, покуда цела. Или тебя тоже куда приспособлю.
Но Варя не отступает.
— Не для тебя невеста расцвела, не тебе она песни пела! — и с каждым шагом всё ближе к трону подходит. Вот только Марьяна будто не видит её — глядит куда-то с тоской, будто сквозь толщу земную хочет обратно на свежий воздух, на простор родной выйти!
Схватила её Варя за руку, как сквозь воздух провела. Вроде на месте сестренка, а не поймаешь.
— Шустрая какая! — рассмеялся, закряхтел подземный царь, топнул ногой — отлетела Варя прямо в объятия Ясеня. Как чудо-юдо его увидело, так позеленело от злости, ногами затопало так, что камешки с потолка посыпались.
— Вот кто ко мне человека привел! — закричал он страшным голосом. Да только Ясеню до его гнева нет дела. Посмотрел дух леса на него сурово:
— Должок за тобой. Не буянь, выпусти сестру моей невесты, тогда я долг прощу.
— Уж больно много ты за долг просишь, — покачал головой подземный царь. — Будет так: коли выдержит твоя невеста три испытания, пускай забирает сестру. А нет — навеки с ней в моем царстве останется!
Испугалась Варя да делать нечего. Стоило ей согласие дать, как закрутило её, завертело и очутилась она в темном лабиринте. Проход узкий и раздваивается в конце, а у каждой ветви Марьяна стоит.
– Тебе кто-то нравится? – спрашивает она Данко прошлым летом, стоя по щиколотку в реке. В её волосы вплетена лилия, а сарафан намок от воды.
– Да, и ты её знаешь, – отвечает он, и Забава чувствует, как болезненно сжимается сердце.
– Мне тоже кое-кто нравится! – не дослушав, что за имя он хочет произнести, сердито говорит она и брызгает в него водой.
И вот теперь он, Данко, её новоиспечённый супруг, садится рядом. Берёт за руку, и Забава крепко сжимает его ладонь: влажную, дрожащую. Они околдованы древней магией, и даже ненадолго расставаться страшно. Брачные браслеты цепляются боками, и молодожёнам самим хочется обняться крепко-крепко, как когда-то в детстве. Им до сих пор сложно поверить, что всё это происходит с ними. Но самое большое доказательство на их руках.
Кто бы мог подумать, что пришедшие от праотцов, как символ чистоты и процветания брака, браслеты станут для многих пар настоящей погибелью? Только до восхода солнца дана им возможность полюбить друг друга, а иначе волшебство навсегда превратит их в каменные статуи!
Бодрый голос гусляра, заведшего песню молодым, отвлекает Забаву от горестных раздумий. Она вымученно улыбается, слушая мелодию, и оглядывается, выхватывая из толпы знакомые лица, стараясь подарить улыбку на прощание всем и каждому.
Но вот доигрывает последняя нота, допет припев, и Данко подхватывает её на руки. Несёт к дому, прижимая к себе, как величайшую драгоценность. Яркая толпа скандирует пожелания им вслед:
– Объятья ваши будут жаркими,
Поцелуи, словно мёд, – сладкими.
– Молодым за ночку паренька да дочку!
– Пусть в доме будут коровки, овечки, а жили вы как…
Дверь резко хлопает, прерывая громогласные пожелания гостей. Данко откидывает занавесь, отделяющую комнату новобрачных, аккуратно опускает невесту на любовно приготовленное новобрачным ложе и садится рядом, с сомнением оглядывая хлипкие ставни окон.
– Как думаешь, они сюда не вломятся? – задумчиво спрашивает он, отодвигаясь подальше от окна и, на всякий случай, притягивая к себе тяжёлый ковш, подаренный дружкой «на счастье».
– Вряд ли, там еще бочонок пива остался недопитым. К тому же после потешных боев шутников поубавилось, – Забава выразительно смотрит на кулаки супруга, невольно скользит взглядом по ладной фигуре и стремительно краснеет. Глупо краснеть, ведь они женаты! Да и видела она его не только в праздничной рубашке, но и без неё, всё-таки выросли вместе и были лучшими друзьями. Но сердце колотится, и Забава мнёт подол сарафана.
В доме повисает смущённое молчание.
Что скрывается в этом странном томлении, никто из молодоженов не знает. Но оба понимают, что в эту ночь бояться совершить неправильное – абсолютная глупость.
– Ты сегодня очень красивая, – глядя Забаве в глаза, решительно говорит Данко, тянет руку, чтобы поправить выбившуюся прядь, но в последний момент одёргивает. – Жаль, что не для меня наряжалась.
– Сегодня как раз для тебя, – честно отвечает Забава. Скидывает сапожки, с удовольствием вытягивая уставшие ноги, закатывает рукав белоснежной рубашки, обнажая загорелую кожу. Медный браслет на её запястье смотрится громоздко. – Как думаешь, его можно снять?
– Уже пробовал. Никакого результата, кроме загубленных инструментов.
– А если вместе с рукой? – она смотрит на округлившиеся глаза супруга и смеётся. – Шутка. Я понимаю, что не выход. С тем же успехом можно было вообще не жениться.
– Только родичам досталось бы, – он согласно вздыхает и садится на стул. Закон одинаков для всех, независимо от положения в обществе и обстоятельств. Когда незамужние люди, вступая в брачный возраст, отказываются от предложенного союза, их семьи считаются недостойными. Не уберегли детей, недоглядели, раз те нашли возлюбленных до свадьбы. Ведь надетые волшебные браслеты вызывают чувства к супругу только у тех, чьё сердце свободно.
А Данко и Забава давно влюблены.
– Давай не будем грустить? – Забава подмигивает Данко и вытаскивает из-под кровати сундук. Вместо ожидаемого приданного, в нём первосортное вино да пара закопченных цыплят. – Ну, прошу к столу! Хоть наедимся напоследок!
«А почему бы и нет?» – мелькает в голове у Данко. Оторвав куриное крылышко, он вдруг с необычайной остротой ощущает замечательный вкус еды. А ещё у Забавы припрятан вкуснейший вишнёвый пирог, его любимый. Сладкая ягода просто тает на языке, но ему хочется попробовать совсем другого, и он, не отрываясь, смотрит на её розовые губы.
– Не верится, что это наш последний ужин, – тем временем произносит Забава, облизывая пальцы, и, стряхивая с себя грусть, резко мотает головой. – Не расскажешь, в кого тебя угораздило влюбиться? Ты скрывал от меня это целый год. Интересно узнать перед смертью!
– Ещё не догадалась? В тебя, – Данко грустно улыбается и касается пальцем кончика её носа. Она измазалась вишней и выглядит так мило, что в этот момент он влюбляется в неё ещё сильнее. – Я всегда любил только тебя. Жаль, что ты встретила другого.
Надкушенный пирог падает из её рук. Забава неожиданно всхлипывает, закрывая лицо руками.
– Ты чего? Ну, полноте, ты же не виновата, что любишь кого-то! – восклицает он, надеясь её успокоить. И тут понимает, что она не плачет, а смеётся. Подаётся вперед, крепко обнимает его за шею.
– Дурачок, я ведь тебя люблю! Тебя, понимаешь? Люблю! – говорит она счастливым голосом и целует его в сладкие от вишни губы.
А браслеты звенят радостным перезвоном, возвещая о сложившемся союзе.
Глава 4. Цветок папоротника
— Пойдешь прыгать со мной через костер?
Дагор, первый красавец на деревне, задорно улыбнулся и протянул руку. В его глазах мерцали блики огня, маня и затягивая.
— Пойду! — Марьяна, вне себя от внезапно свалившегося счастья, послушно вложила ему свою ладонь, и парень сильным движением поднял её с пригорка. Варя осталась сидеть на поваленном бревне, неуклюже выставив вперёд левую ногу. Длинный сарафан скрывал уродство, но вряд ли кто-то из деревенских о нём забыл.
Впрочем, Варя была счастлива уже тем, что побывала на празднике. Прикрыла глаза, вдыхая терпкий аромат костра — сосновые поленья пахли особым, горьким запахом. Со всех сторон раздавался громкий говор, кружились под звездным небом счастливые пары, и Варя невольно улыбнулась, разглядев, как Марьяна вместе с Дагором с визгом и смехом перепрыгивают через высокий костер.
Хороша была ночь на Ивана Купала, теплая да радостная!
Варя доплела венок и повесила его на склонившиеся ветви ясеня. Белые ромашки и синие колокольчики — венок вышел простеньким, но пышным. Меняться венками ей было не с кем, потому решила Варя отдать своё творение дереву.
Вот только позабыла, что в волшебную ночь ничего не происходит просто так. Налетел легкий ветерок, растрепал косу — и оторвался от ясеня листочек, необычный, ярко-алый. Края золотом отливали, по прожилкам тонким точно кровь бежала. Залюбовалась Варя упавшим в руки листиком, а он возьми и взлети в воздух. Чуть в сторонку отлетел и замер, будто её поджидая. Варя с трудом поднялась и пошла за ним — смешно ей показалось за листиком погоняться, раз уж играть не с кем. Шаг, другой. Всё дальше и дальше уводил её листок с поляны. А как очнулась Варя от наваждения — оказалась одна-одинёшенька в глухом дремучем лесу.
Не слышно ни смеха подруженек, не видно яркого блеска костров. Только сосны поднимаются высокой стеной, ограждают её от остального мира.
Напугалась Варя не на шутку — как из лесу выбираться? Пошла потихоньку, на деревьях зарубки делая да извиняясь перед ними за невольно причиненную боль. И будто услышали они слова, сказанные от чистого сердца — в какой-то момент расступились деревья, сжалились. Вышла Варя на залитую лунным светом поляну.
Смотрела она на поляну и не могла налюбоваться. Всегда считала, что лес хорошо знает, но тут впервые бывала. Журчал узкий ручеек, теряясь в камнях, мхом поросших, росли кустики с земляникой — такой крупной, что сама в ладонь просится. А папоротника вокруг было видимо-невидимо, точно перья диковинных птиц из-под земли вытянулись.
Один папоротник серебром отливал, манил к себе, и застыла рядом с ним девушка, как громом пораженная. Вспомнила Варя, что в ночь на Ивана Купала кто цветок папоротника отыщет, тому неизвестные тропы откроются.
Сорвала она диковинку, к груди прижала, оглянулась испуганно — но, ни грохота, ни шума не услышала, словно не заметил никто. Да и кому заметить, если она в лесу дремучем? Полюбовалась Варя на цветущий папоротник и убрала за пазуху.
Вдруг видит — не дремучий лес впереди, а утоптанная дорожка куда-то ведет. Легко по ней идти, даже нога хромая не тревожит.
Вскорости вышла Варя к празднующим. И словно не полночи минуло, а не было её пару минут — всё также у костра веселилась младшая сестренка, а подружки-хохотушки водили хороводы.
— Ну, полноте, потанцевала и хватит, — строго сказала Варя, подходя к Марьяне. Время было позднее, а мать наказала им возвращаться домой до полуночи. Но не успела выслушать возражения сестрёнки, как небо заволокло тучами, взвился костер высокими искрами, а на поляну выскочило чудо-юдо рогатое, с хвостом да копытами. Огляделось, принюхиваясь, и уверенно к ним поскакало. Дикий визг разнесся по поляне, побежали в разные стороны парочки, Дагор да Марьяна в одну, Варя в другую. Да только до хромоногой дурнушки чудовищу дела не было, за сестренкой-красавицей он помчался. Откинул Дагора в сторону, схватил закричавшую Марьяну за косу, да вместе с ней под землёй и сгинул.
***
Тихо стало на поляне, что слышно было, как угли догорают. Закричала Варя страшно, стала звать сестру. Да разве дозовешься ту, что под землю утянуло? И следа от чуда-юда не осталось, и где искать его было — неизвестно.
Тут-то у Вари на груди припекать стало. Вспомнила она о папоротнике волшебном, взяла его в руки — под ногами из лунного света дорожка соткалась. Пошла по ней Варя, не слушая подружек, умолявших бросить затею и позвать на помощь.
Долго ли, коротко ли, а вышла Варя к огромному холму. Дорожка у самого холма оборвалась, куда дальше идти — неведомо. С одной стороны Варя смотрит, с другой — нет входа в заколдованный холм. Только смех изнутри слышится, и будто музыка играет.
Так больно и обидно ей стало, что горькие слезы на глаза навернулись. Неужели зазря она столько шла? Неужели не спасти ей сестру любимую?
— О чем пригорюнилась, милая? — раздался позади вкрадчивый голос. Варя подпрыгнула и испуганно обернулась. Смотрел на неё статный молодец, каких она ещё не видывала. Глаза зелёные, как листва после дождя, кудри каштановые, с золотистыми прядями, будто лучики солнца их поцеловали. А от улыбки взгляда не отвести, такая она была лукавая и веселая.
Только нечего было такому красавцу в чаще леса у заколдованного холма делать. Испугалась Варя, прижала к себе заветный папоротник.
— Кто ты? — спросила громко, а у самой голос дрожит, как у зайчонка перепуганного.
— Не узнала меня, невестушка? А ведь сама венок мне подарила, — улыбнулся незнакомец. — Ясень я, дух леса. Проведу тебя в запретный холм, помогу сестру спасти, а взамен… — приблизился он, будто не шагнул — ветром подлетел. Так близко встал, что у Вари сердце быстрее забилось. И не понять, испуганно или сладко. — Взамен со мной в лесу останешься, — прошептал он ей прямо в губы.
Кивнула Варя, покраснела как маков цвет, да только не до смущения было, сестру спасать надо.
— Папоротник тебе ключом послужит. Поднеси его к холму да махни наискось — растворится дверь в подземное царство, — тем временем сказал Ясень, и Варя храбро шагнула вперед. Взмах — раскрылась перед ней расселина, пасть раззявила, в холм зазывая. Страшно Варе, да идти назад без сестренки она не собиралась.
Шагнула она внутрь, темнота вокруг стояла непроглядная. Маленькие ящерки искорками пробегали по стенам, капала вода, создавая дивное звучание. Таинственна красота подземного царства, величественна, но не для простых смертных. Тяжело Варе дышать стало, грудь сдавило.
Вдруг она теплые руки на талии ощутила — не оставил её Ясень, с ней пошел. И как-то легче стало, словно свежим ветерком потянуло, запахом леса родного — увереннее пошла Варя вперед, держа его за руку.
Мимо стен мраморных, мимо друз аметистовых — вышли они в пещеру, самоцветными камнями украшенную. Посреди пещеры той трон стоит хрустальный. Сидит на нём чудо-юдо, драгоценности перебирает, да к Марьяне прикладывает. А сестра Варина как кукла: в одну точку уставилась, не видит и не слышит ничего.
— Ох, чую, человеческим духом пахнет! — потянул носом мохнатый похититель, спрыгнул со своего трона, вглядываясь в тёмные углы. Варя из тени вышла, на него посмотрела бесстрашно. Знал бы кто, как трудно ей взгляд смелый дался!
— Отдай мне сестру мою, Марьяну, — требовательно сказала Варя, но вид её чудо-юдо только позабавил. Затряслась бородка, запрыгали кустистые брови — весело ему смотреть, как девчонка ему войну объявляет!
— Не отдам! Жена она теперь моя, царица подземная, и будет у меня жить, — отсмеявшись, сказал он, а голос у него мерзкий, будто кто камень царапает. — Иди прочь, покуда цела. Или тебя тоже куда приспособлю.
Но Варя не отступает.
— Не для тебя невеста расцвела, не тебе она песни пела! — и с каждым шагом всё ближе к трону подходит. Вот только Марьяна будто не видит её — глядит куда-то с тоской, будто сквозь толщу земную хочет обратно на свежий воздух, на простор родной выйти!
Схватила её Варя за руку, как сквозь воздух провела. Вроде на месте сестренка, а не поймаешь.
— Шустрая какая! — рассмеялся, закряхтел подземный царь, топнул ногой — отлетела Варя прямо в объятия Ясеня. Как чудо-юдо его увидело, так позеленело от злости, ногами затопало так, что камешки с потолка посыпались.
— Вот кто ко мне человека привел! — закричал он страшным голосом. Да только Ясеню до его гнева нет дела. Посмотрел дух леса на него сурово:
— Должок за тобой. Не буянь, выпусти сестру моей невесты, тогда я долг прощу.
— Уж больно много ты за долг просишь, — покачал головой подземный царь. — Будет так: коли выдержит твоя невеста три испытания, пускай забирает сестру. А нет — навеки с ней в моем царстве останется!
Испугалась Варя да делать нечего. Стоило ей согласие дать, как закрутило её, завертело и очутилась она в темном лабиринте. Проход узкий и раздваивается в конце, а у каждой ветви Марьяна стоит.
