Мечта взбалмошной блондинки сбылась: её принц наконец-то выносил её на руках из воды. Только она сама уже не могла испытать столь долгожданную радость, потому что ничего не видела и не чувствовала.
На берегу Эльнара, исполнявшая в экспедиции роль полевого медика, сразу оказала Юле первую помощь, но это не помогло — та по-прежнему находилась без сознания. К счастью, через несколько минут подъехала «скорая». Пострадавшую погрузили в машину. Ярослав, уже успевший переодеться в сухую одежду, которую дал ему Семён, отправился с ней в больницу. А московский чиновник Владимир Васильевич наблюдал за этим, стоя чуть поодаль под раскидистой лозой.
Проводив взглядом машину «скорой помощи», Семён натянул мокрую футболку своего друга и мрачно сказал, обращаясь к ребятам:
— Баста, карапузики, купаться сегодня больше не будем. Все валите в лагерь. Не дай бог кого увижу на пляже, быстро улетите с раскопок домой. Я пока за старшего, все вопросы ко мне. А чтобы некогда было языками чесать, сегодня копаем, пока солнце не сядет. Всем всё ясно? Тогда давайте отсюда: девочки на кухню, мальчики на раскоп. Приду — проверю.
Семён пользовался среди студентов, работавших в экспедиции, большим авторитетом. Поэтому, несмотря на то, что порой он вёл себя как клоун, его распоряжения, касающиеся работы на раскопе, исполнялись так же беспрекословно, как и распоряжения начальника экспедиции. Подавленные и напуганные ситуацией ребята поплелись в лагерь, а когда никого из них не осталось на пляже, Семён подошёл к чиновнику, всё так же стоявшему под деревом, и хмуро сказал:
— Уезжайте отсюда, Владимир Васильевич. Это для вашей же пользы. Вы сами всё видели.
Мужчина недоверчиво усмехнулся:
— Вы все здесь как сговорились. Полчаса назад Ярослав сказал то же самое, даже теми же словами. Хм… а мне казалось, ты ему завидуешь.
При этих словах в глазах Семёна вдруг сверкнула дикая, звериная злость. Скрипнув зубами, он отчаянно сжал кулаки и вдруг громко расхохотался прямо в лицо большому начальнику.
— Что? Завидую? Да кто я такой, чтобы завидовать богам! Мне-то наплевать, если вы копыта откинете из-за собственной твердолобости. Я сейчас говорю это только потому, что Ярику не всё равно, он за вас волнуется. Уезжайте сегодня же, потому что вы следующий. Юлька — просто дура, но она недавно при нас высказала здесь своё желание. Она хотела, чтобы Ярик её спас, когда она тонуть станет. Не верите? А вспомните, чего хотели вы? Прогуляться в мир иной и вернуться целеньким? Не выйдет. Ни у кого не получалось, и у вас не выйдет. Поэтому просто оставьте свою затею, слышите? Вам надо бежать отсюда, и прямо сейчас, если дорожите собственной жизнью.
В мгновение ока снисходительное, но добродушное выражение чиновника стало мрачным и угрожающим.
— Что ты себе позволяешь, молокосос?!
Однако Семён не испугался. Он смотрел прямо, не отводя взгляда, и по всему было видно, что он готов ответить за свои слова, а если надо, то и повторить их. Поняв это, «главный по тарелочкам» лишь со злости стиснул зубы и, повернувшись, зашагал по тропинке, ведущей к тому месту, где он оставил свой джип.
Семён окликнул его.
— Владимир Васильевич!
В его голосе больше не было вызова, и мужчина невольно оглянулся, замедлив шаг. Семён по-прежнему смотрел прямо на него, дыша тяжело и взволнованно, и вдруг, размашисто перекрестившись, достал из-под мокрой майки нательный крестик.
— Господь мне свидетель, — проговорил он, дрожащими губами целуя крест. — Ради тех, кто вам дорог, ради тех, кто любит вас, — откажитесь от этой затеи! Я буду молиться, чтобы сегодня с вами ничего не случилось.
Владимир Васильевич ничего не ответил. Молча отвернулся и тяжёлой медленной походкой зашагал прочь. А едва он скрылся за пышной зеленью прибрежных лоз, Сэм со стоном отчаяния упал на колени и в бессильной злости ударил кулаком по земле. Из глаз его по щекам катились крупные слёзы.
— Господи! Умоляю, защити этого идиота! Я на всё готов, что хочешь сделаю, только дай знак! Ведь если он умрёт, Ярик до конца своих дней будет считать себя виноватым…
Лас и раньше знал, что на свете существует закон подлости, но сегодня, кажется, он почувствовал его на себе в полной мере. Минуты тянулись, словно резиновые, накладки следовали одна за другой. Назначенное время сдачи диплома перенесли на час, потому что у председателя комиссии что-то случилось. Когда он, наконец, приехал, то преподы ещё час о чём-то совещались на кафедре. Потом начали вызывать студентов: первыми пошли те, кто сдавал обычный экзамен, а тем, кто писал диплом, пришлось ждать ещё примерно два часа. Лас уже не знал, каким богам молиться, только чтобы всё скорее закончилось. Однако боги сыграли с ним ещё одну злую шутку: из всех дипломников его вызвали последним. И на часах было уже почти шесть вечера.
К этому времени эльфёнок окончательно понял, что его лёгкое предэкзаменационное волнение превратилось в сильный психоз. Он не знал, чем себя занять, и уже был готов от бессилия биться головой о стену. Без конца доставая из сумки выключенный телефон и подолгу глядя на тёмный экран, Лас размышлял, стоит или не стоит звонить ребятам. Что там сейчас происходит в лагере? Ведь если что-то случится, ему никто не станет звонить или писать сообщения: все знают, что он сдаёт диплом, и даже если начнётся Армагеддон, эльфёнок узнает об этом последним.
Нарядные однокурсники, сгрудившись стайками в том же коридоре, уже весело планировали, в каком кафе отметить сдачу, и куда потом пойти гулять. А Лас мрачно сидел на подоконнике, для прикрытия положив на колени раскрытую папку со своей работой (он повторяет!), и все его мысли тревожно и рассеянно блуждали на холмах у реки.
Как защищался, он почти не помнил. Тезисы были выучены уже наизусть, и Лас, пожалуй, мог бы без запинки рассказать свою тему, даже если бы его разбудили ночью. Впрочем, сейчас ему было совершенно всё равно, каким будет итоговый результат, лишь бы вопросов поменьше и уйти отсюда побыстрее. Поэтому, как только председатель экзаменационной комиссии объявил, что его защита окончена, Лас пулей вылетел за дверь и бегом помчался на автобусную остановку.
По дороге от городского центра до того района, где находился краеведческий музей, он успел позвонить всем. Сначала родителям, чтобы не переживали. Потом ребятам. И тут выяснилось, что волновался он не напрасно. Телефоны Итиля и Сэма молчали. Алиэ со вчерашнего вечера была дома, и в лагерь планировала приехать только завтра с утра. Эльфёнок дозвонился лишь Миле, хотя тоже не с первого раза. Когда в трубке раздался её звонкий голос, Лас испытал большое облегчение.
— Привет, Назар! Как у тебя дела?
— Всё в порядке, защитился. А вы там как?
— У нас всё плохо. Лучше я тебе сразу скажу, да? — в её голосе послышались нотки неуверенности. Лас почувствовал, как всё внутри у него похолодело.
— Конечно, давай, я и так весь день себе места не нахожу, — быстро сказал он, пока Мила не передумала.
— Тогда слушай. Юльку увезли в больницу: она играла на воде и доигралась. Ярослав ездил с ней, только что вернулся. Сказал, жива, но он такой подавленный, что к нему страшно подходить. Боюсь, дело плохо. Он пошёл в «капитанскую», я обещала посторожить, чтобы его никто не беспокоил. И ещё: «главный по тарелочкам» уехал. Я видела, как он садился в свой джип. Такой злой был, ужас! Когда Юльку увезли, мы все пошли в лагерь, а Семён остался с ним на пляже. Не знаю, что у них там случилось, но точно ничего хорошего.
— Вот, блин… — с досадой пробормотал Лас и, сразу спохватившись, добавил: — Спасибо тебе. Я уже еду, минут через десять буду у вас.
— Очень ждём! — выдохнула Мила.
В действительности Ласу потребовалось гораздо больше времени, чем десять минут. Выйдя на остановке недалеко от здания краеведческого музея, он бегом промчался сквозь частный сектор до самого бугра. Дальше пришлось спускаться медленнее, иначе на крутых скользких тропинках, ведущих под гору, можно было свернуть себе шею. Ещё какое-то время ушло на то, чтобы обогнуть лагерь и зайти в него с противоположной стороны от той, где располагался основной раскоп, иначе его могли заметить студенты и задержать разговорами. Когда за очередным холмом показался торчащий из земли ржавый крест старинной часовни, сердце Ласа невольно ёкнуло, и он припустил под гору во всю прыть. Конспирация увенчалась успехом: на подходе к «капитанской» палатке эльфёнок не встретил никого, даже Милу. Пытаясь хоть немного отдышаться, он замедлил шаг и осторожно подошёл ближе.
Внутри творилось что-то странное. За приглушённой вознёй, похожей на драку, вдруг последовал звон разбитого стекла, потом хриплый голос Сэма: «Ишь, чего удумал! Какую рожу дал Господь, такую и носи!» — и звонкий звук пощёчины, сменившийся трагической тишиной.
Лас бросился вперёд, чувствуя, как от шока и мгновенного осознания ситуации темнеет в глазах. Когда он ворвался внутрь, то увидел, что Итиль лежит на спине в центре палатки, а сверху сидит Сэм, крепко прижимая к полу его раскинутые руки. Рядом валяются осколки зеркала и нож, которым они пользовались при обработке находок. Ласу не нужно было ничего объяснять, он сразу понял, что здесь произошло: после происшествия с Юлей у Итиля окончательно сдали нервы, и он решил изуродовать себе лицо, чтобы больше ни одной девушке не пришло в голову на него заглядываться. Итиль всегда считал, что будь у него другая внешность, проблем было бы гораздо меньше. Но Сэм, видимо, тоже был сильно на взводе. И хотя менестрель успел остановить друга, тот способ, которым он это сделал, мог навсегда положить конец их отношениям. Сейчас казалось, что от молний, сверкающих в их устремлённых друг на друга взглядах, палатка вот-вот загорится.
Ситуация была слишком серьёзная, и Лас прекрасно понимал это — умом. Однако тело уже совершенно ему не подчинялось. Столь долго длившееся нервное напряжение, наконец, достигло своей высшей точки и нашло выход, и Лас почувствовал, что теперь тоже не может с собой справиться. Упав на табурет у входа, он истерически расхохотался.
— Ой, не могу, вы что творите, дураки? — давясь от смеха и размазывая по щекам слёзы, проговорил он. — Сэм слезь с него, пожалуйста! Если вас сейчас увидят девушки, нам всем конец!
Моментально вспыхнув до самых кончиков ушей, Семён вскочил на ноги. Итиль сел на полу, потирая запястья. Выражение злости на его лице сменилось растерянностью: он явно был поражён тем, какую неожиданную силу Сэм проявил в этой борьбе. Обстановка перестала быть столь взрывоопасной, и тогда Лас, отчаянно пытавшийся унять нервный смех, достал из своего рюкзака бутылку коньяка и разлил поровну в три кружки. Этот коньяк однокурсницы заботливо сунули ему ещё в коридоре учебного корпуса, пока эльфёнок ждал своей очереди. Тогда это представлялось совершенно ненужным, зато сейчас пришлось очень кстати.
— Кажется, нас всех понесло, — сказал Лас, протягивая кружки обоим друзьям. — Хотя, наверное, ничего странного в этом нет: напряжение чудовищное, даже воздух вокруг звенит. Итиль, ты тоже пей, тебе больше всех досталось. Считай, что это просто горькое лекарство.
Ярослав, всегда питавший к спиртному отвращение, сейчас лишь молча принял кружку из рук Ласа и, зажмурившись, выпил. На его щеке всё ещё алело заметное пятно. Покосившись на него, Семён тяжело вздохнул и, также залпом осушив свою кружку, сказал:
— Прости. Нервы ни к чёрту. Когда увидел тебя с ножом, у меня просто крышу сорвало.
Итиль смущённо отвёл глаза.
— Это ты меня прости. Вам со мной одни проблемы, — и добавил, понизив голос почти до шёпота: — Юля в коме. Врач сказал, хорошо, если доживёт до утра.
Несколько минут в «капитанской» палатке висела тишина. Такая, что было слышно, как по брезентовым стенам бьются проснувшиеся к вечеру ночные бабочки. Ситуация действительно была пугающей, но сейчас друзьям, как никогда, нужно было скорее вернуть себе спокойный и адекватный взгляд на вещи.
Первым молчание нарушил Сэм:
— Её-то за что? Девица хоть и глупая, но совершенно безобидная. Вон, как те мотыльки.
Лас только покачал головой:
— За отца, он давно уже там отметился, — и рассказал то, что вчера услышал от Милы.
Теперь всё встало на свои места. Отец Юли, продававший подросткам наркотики, вероятно, уже давно находился под наблюдением существ из иного мира. Поэтому она первая попала под удар, как только крест старинной часовни был поднят на поверхность, и в приоткрытую дверь хлынул поток потусторонней силы. Стала ясна и причина той странной тревоги, которая внезапно охватила всех, кто откапывал крест: и необычному поведению, и нервным срывам, и вспышкам пророческого дара — всему нашлось объяснение. Друзья просто чувствовали, что Небесный поезд мчится навстречу, он уже на пути в мир живых, куда раньше ему была дорога закрыта.
— Вероятно, часовня и есть тот разрушенный вокзал, где раньше останавливался Поезд, — догадался Лас. — Как только равновесие между мирами нарушилось, наши желания сразу стали сбываться с сумасшедшей скоростью. Вылезло наружу вообще всё: даже то, что мы сами прятали от себя, боясь, как бы это случайно не исполнилось.
При этих словах Ярослав и Семён смущённо переглянулись. Разумеется, их глубокая привязанность, полная чувства вины, тепла и заботы, ревности, соперничества и собственничества, вдобавок опутанная клубком разнообразных конфликтов, давно напоминала рассыпанный порох; не хватало только искры, чтобы всё вспыхнуло и взорвалось. Однажды на этих же самых холмах они уже чуть было вот так же не подрались, и только вмешательство Ласа спасло их от полного разрыва отношений. Сейчас, по сути, ситуация повторилась, словно конфликт, не доведённый до конца несколько лет назад, снова воскрес в памяти и заиграл новыми красками.
Заметив, какими взглядами обменялись его друзья, Лас понимающе кивнул и со вздохом добавил:
— И это мы ещё были более или менее готовы к подобным неожиданностям. Но потом настанет очередь наших студентов. А «главный по тарелочкам» вообще уже считай покойник. Если сегодня Небесный поезд придёт за Юлькой, то, боюсь, и он тоже…
Они втроём снова тревожно переглянулись: теперь их предположения относительно судьбы московского чиновника превратились в твёрдую уверенность.
— Я сказал ему, чтобы убирался отсюда, — мрачно заметил Семён. — Но скорее ангелы посыплются с небес, чем он поверит, что дело серьёзное.
— Так вот почему он был такой злой… — пробормотал Лас, вспомнив слова Милы. Учитывая сложившиеся обстоятельства, он не сомневался, что Семён, которому в последнее время с большим трудом удавалось сдерживать себя, наконец, высказал «главному по тарелочкам» всё, что думает, не стесняясь в выражениях. Лас боялся даже представить, какие последствия мог бы иметь подобный разговор… конечно, если Владимир Васильевич останется жив.
Впрочем, ещё неизвестно, доживут ли они сами до утра. Когда Небесный поезд на полном ходу вылетит в мир живых, случится катастрофа. Те, кто сейчас находится в лагере археологов, скорее всего либо умрут, либо повредятся в рассудке, а дальше…
Лас встретился взглядом с Итилем и вздрогнул, поняв, что сейчас они подумали об одном и том же. У них больше нет времени ни на то, чтобы выработать какую-то стратегию, ни даже на то, чтобы позвать на помощь своих наставников.
На берегу Эльнара, исполнявшая в экспедиции роль полевого медика, сразу оказала Юле первую помощь, но это не помогло — та по-прежнему находилась без сознания. К счастью, через несколько минут подъехала «скорая». Пострадавшую погрузили в машину. Ярослав, уже успевший переодеться в сухую одежду, которую дал ему Семён, отправился с ней в больницу. А московский чиновник Владимир Васильевич наблюдал за этим, стоя чуть поодаль под раскидистой лозой.
Проводив взглядом машину «скорой помощи», Семён натянул мокрую футболку своего друга и мрачно сказал, обращаясь к ребятам:
— Баста, карапузики, купаться сегодня больше не будем. Все валите в лагерь. Не дай бог кого увижу на пляже, быстро улетите с раскопок домой. Я пока за старшего, все вопросы ко мне. А чтобы некогда было языками чесать, сегодня копаем, пока солнце не сядет. Всем всё ясно? Тогда давайте отсюда: девочки на кухню, мальчики на раскоп. Приду — проверю.
Семён пользовался среди студентов, работавших в экспедиции, большим авторитетом. Поэтому, несмотря на то, что порой он вёл себя как клоун, его распоряжения, касающиеся работы на раскопе, исполнялись так же беспрекословно, как и распоряжения начальника экспедиции. Подавленные и напуганные ситуацией ребята поплелись в лагерь, а когда никого из них не осталось на пляже, Семён подошёл к чиновнику, всё так же стоявшему под деревом, и хмуро сказал:
— Уезжайте отсюда, Владимир Васильевич. Это для вашей же пользы. Вы сами всё видели.
Мужчина недоверчиво усмехнулся:
— Вы все здесь как сговорились. Полчаса назад Ярослав сказал то же самое, даже теми же словами. Хм… а мне казалось, ты ему завидуешь.
При этих словах в глазах Семёна вдруг сверкнула дикая, звериная злость. Скрипнув зубами, он отчаянно сжал кулаки и вдруг громко расхохотался прямо в лицо большому начальнику.
— Что? Завидую? Да кто я такой, чтобы завидовать богам! Мне-то наплевать, если вы копыта откинете из-за собственной твердолобости. Я сейчас говорю это только потому, что Ярику не всё равно, он за вас волнуется. Уезжайте сегодня же, потому что вы следующий. Юлька — просто дура, но она недавно при нас высказала здесь своё желание. Она хотела, чтобы Ярик её спас, когда она тонуть станет. Не верите? А вспомните, чего хотели вы? Прогуляться в мир иной и вернуться целеньким? Не выйдет. Ни у кого не получалось, и у вас не выйдет. Поэтому просто оставьте свою затею, слышите? Вам надо бежать отсюда, и прямо сейчас, если дорожите собственной жизнью.
В мгновение ока снисходительное, но добродушное выражение чиновника стало мрачным и угрожающим.
— Что ты себе позволяешь, молокосос?!
Однако Семён не испугался. Он смотрел прямо, не отводя взгляда, и по всему было видно, что он готов ответить за свои слова, а если надо, то и повторить их. Поняв это, «главный по тарелочкам» лишь со злости стиснул зубы и, повернувшись, зашагал по тропинке, ведущей к тому месту, где он оставил свой джип.
Семён окликнул его.
— Владимир Васильевич!
В его голосе больше не было вызова, и мужчина невольно оглянулся, замедлив шаг. Семён по-прежнему смотрел прямо на него, дыша тяжело и взволнованно, и вдруг, размашисто перекрестившись, достал из-под мокрой майки нательный крестик.
— Господь мне свидетель, — проговорил он, дрожащими губами целуя крест. — Ради тех, кто вам дорог, ради тех, кто любит вас, — откажитесь от этой затеи! Я буду молиться, чтобы сегодня с вами ничего не случилось.
Владимир Васильевич ничего не ответил. Молча отвернулся и тяжёлой медленной походкой зашагал прочь. А едва он скрылся за пышной зеленью прибрежных лоз, Сэм со стоном отчаяния упал на колени и в бессильной злости ударил кулаком по земле. Из глаз его по щекам катились крупные слёзы.
— Господи! Умоляю, защити этого идиота! Я на всё готов, что хочешь сделаю, только дай знак! Ведь если он умрёт, Ярик до конца своих дней будет считать себя виноватым…
Часть 9
Лас и раньше знал, что на свете существует закон подлости, но сегодня, кажется, он почувствовал его на себе в полной мере. Минуты тянулись, словно резиновые, накладки следовали одна за другой. Назначенное время сдачи диплома перенесли на час, потому что у председателя комиссии что-то случилось. Когда он, наконец, приехал, то преподы ещё час о чём-то совещались на кафедре. Потом начали вызывать студентов: первыми пошли те, кто сдавал обычный экзамен, а тем, кто писал диплом, пришлось ждать ещё примерно два часа. Лас уже не знал, каким богам молиться, только чтобы всё скорее закончилось. Однако боги сыграли с ним ещё одну злую шутку: из всех дипломников его вызвали последним. И на часах было уже почти шесть вечера.
К этому времени эльфёнок окончательно понял, что его лёгкое предэкзаменационное волнение превратилось в сильный психоз. Он не знал, чем себя занять, и уже был готов от бессилия биться головой о стену. Без конца доставая из сумки выключенный телефон и подолгу глядя на тёмный экран, Лас размышлял, стоит или не стоит звонить ребятам. Что там сейчас происходит в лагере? Ведь если что-то случится, ему никто не станет звонить или писать сообщения: все знают, что он сдаёт диплом, и даже если начнётся Армагеддон, эльфёнок узнает об этом последним.
Нарядные однокурсники, сгрудившись стайками в том же коридоре, уже весело планировали, в каком кафе отметить сдачу, и куда потом пойти гулять. А Лас мрачно сидел на подоконнике, для прикрытия положив на колени раскрытую папку со своей работой (он повторяет!), и все его мысли тревожно и рассеянно блуждали на холмах у реки.
Как защищался, он почти не помнил. Тезисы были выучены уже наизусть, и Лас, пожалуй, мог бы без запинки рассказать свою тему, даже если бы его разбудили ночью. Впрочем, сейчас ему было совершенно всё равно, каким будет итоговый результат, лишь бы вопросов поменьше и уйти отсюда побыстрее. Поэтому, как только председатель экзаменационной комиссии объявил, что его защита окончена, Лас пулей вылетел за дверь и бегом помчался на автобусную остановку.
По дороге от городского центра до того района, где находился краеведческий музей, он успел позвонить всем. Сначала родителям, чтобы не переживали. Потом ребятам. И тут выяснилось, что волновался он не напрасно. Телефоны Итиля и Сэма молчали. Алиэ со вчерашнего вечера была дома, и в лагерь планировала приехать только завтра с утра. Эльфёнок дозвонился лишь Миле, хотя тоже не с первого раза. Когда в трубке раздался её звонкий голос, Лас испытал большое облегчение.
— Привет, Назар! Как у тебя дела?
— Всё в порядке, защитился. А вы там как?
— У нас всё плохо. Лучше я тебе сразу скажу, да? — в её голосе послышались нотки неуверенности. Лас почувствовал, как всё внутри у него похолодело.
— Конечно, давай, я и так весь день себе места не нахожу, — быстро сказал он, пока Мила не передумала.
— Тогда слушай. Юльку увезли в больницу: она играла на воде и доигралась. Ярослав ездил с ней, только что вернулся. Сказал, жива, но он такой подавленный, что к нему страшно подходить. Боюсь, дело плохо. Он пошёл в «капитанскую», я обещала посторожить, чтобы его никто не беспокоил. И ещё: «главный по тарелочкам» уехал. Я видела, как он садился в свой джип. Такой злой был, ужас! Когда Юльку увезли, мы все пошли в лагерь, а Семён остался с ним на пляже. Не знаю, что у них там случилось, но точно ничего хорошего.
— Вот, блин… — с досадой пробормотал Лас и, сразу спохватившись, добавил: — Спасибо тебе. Я уже еду, минут через десять буду у вас.
— Очень ждём! — выдохнула Мила.
В действительности Ласу потребовалось гораздо больше времени, чем десять минут. Выйдя на остановке недалеко от здания краеведческого музея, он бегом промчался сквозь частный сектор до самого бугра. Дальше пришлось спускаться медленнее, иначе на крутых скользких тропинках, ведущих под гору, можно было свернуть себе шею. Ещё какое-то время ушло на то, чтобы обогнуть лагерь и зайти в него с противоположной стороны от той, где располагался основной раскоп, иначе его могли заметить студенты и задержать разговорами. Когда за очередным холмом показался торчащий из земли ржавый крест старинной часовни, сердце Ласа невольно ёкнуло, и он припустил под гору во всю прыть. Конспирация увенчалась успехом: на подходе к «капитанской» палатке эльфёнок не встретил никого, даже Милу. Пытаясь хоть немного отдышаться, он замедлил шаг и осторожно подошёл ближе.
Внутри творилось что-то странное. За приглушённой вознёй, похожей на драку, вдруг последовал звон разбитого стекла, потом хриплый голос Сэма: «Ишь, чего удумал! Какую рожу дал Господь, такую и носи!» — и звонкий звук пощёчины, сменившийся трагической тишиной.
Лас бросился вперёд, чувствуя, как от шока и мгновенного осознания ситуации темнеет в глазах. Когда он ворвался внутрь, то увидел, что Итиль лежит на спине в центре палатки, а сверху сидит Сэм, крепко прижимая к полу его раскинутые руки. Рядом валяются осколки зеркала и нож, которым они пользовались при обработке находок. Ласу не нужно было ничего объяснять, он сразу понял, что здесь произошло: после происшествия с Юлей у Итиля окончательно сдали нервы, и он решил изуродовать себе лицо, чтобы больше ни одной девушке не пришло в голову на него заглядываться. Итиль всегда считал, что будь у него другая внешность, проблем было бы гораздо меньше. Но Сэм, видимо, тоже был сильно на взводе. И хотя менестрель успел остановить друга, тот способ, которым он это сделал, мог навсегда положить конец их отношениям. Сейчас казалось, что от молний, сверкающих в их устремлённых друг на друга взглядах, палатка вот-вот загорится.
Ситуация была слишком серьёзная, и Лас прекрасно понимал это — умом. Однако тело уже совершенно ему не подчинялось. Столь долго длившееся нервное напряжение, наконец, достигло своей высшей точки и нашло выход, и Лас почувствовал, что теперь тоже не может с собой справиться. Упав на табурет у входа, он истерически расхохотался.
— Ой, не могу, вы что творите, дураки? — давясь от смеха и размазывая по щекам слёзы, проговорил он. — Сэм слезь с него, пожалуйста! Если вас сейчас увидят девушки, нам всем конец!
Моментально вспыхнув до самых кончиков ушей, Семён вскочил на ноги. Итиль сел на полу, потирая запястья. Выражение злости на его лице сменилось растерянностью: он явно был поражён тем, какую неожиданную силу Сэм проявил в этой борьбе. Обстановка перестала быть столь взрывоопасной, и тогда Лас, отчаянно пытавшийся унять нервный смех, достал из своего рюкзака бутылку коньяка и разлил поровну в три кружки. Этот коньяк однокурсницы заботливо сунули ему ещё в коридоре учебного корпуса, пока эльфёнок ждал своей очереди. Тогда это представлялось совершенно ненужным, зато сейчас пришлось очень кстати.
— Кажется, нас всех понесло, — сказал Лас, протягивая кружки обоим друзьям. — Хотя, наверное, ничего странного в этом нет: напряжение чудовищное, даже воздух вокруг звенит. Итиль, ты тоже пей, тебе больше всех досталось. Считай, что это просто горькое лекарство.
Ярослав, всегда питавший к спиртному отвращение, сейчас лишь молча принял кружку из рук Ласа и, зажмурившись, выпил. На его щеке всё ещё алело заметное пятно. Покосившись на него, Семён тяжело вздохнул и, также залпом осушив свою кружку, сказал:
— Прости. Нервы ни к чёрту. Когда увидел тебя с ножом, у меня просто крышу сорвало.
Итиль смущённо отвёл глаза.
— Это ты меня прости. Вам со мной одни проблемы, — и добавил, понизив голос почти до шёпота: — Юля в коме. Врач сказал, хорошо, если доживёт до утра.
Несколько минут в «капитанской» палатке висела тишина. Такая, что было слышно, как по брезентовым стенам бьются проснувшиеся к вечеру ночные бабочки. Ситуация действительно была пугающей, но сейчас друзьям, как никогда, нужно было скорее вернуть себе спокойный и адекватный взгляд на вещи.
Первым молчание нарушил Сэм:
— Её-то за что? Девица хоть и глупая, но совершенно безобидная. Вон, как те мотыльки.
Лас только покачал головой:
— За отца, он давно уже там отметился, — и рассказал то, что вчера услышал от Милы.
Теперь всё встало на свои места. Отец Юли, продававший подросткам наркотики, вероятно, уже давно находился под наблюдением существ из иного мира. Поэтому она первая попала под удар, как только крест старинной часовни был поднят на поверхность, и в приоткрытую дверь хлынул поток потусторонней силы. Стала ясна и причина той странной тревоги, которая внезапно охватила всех, кто откапывал крест: и необычному поведению, и нервным срывам, и вспышкам пророческого дара — всему нашлось объяснение. Друзья просто чувствовали, что Небесный поезд мчится навстречу, он уже на пути в мир живых, куда раньше ему была дорога закрыта.
— Вероятно, часовня и есть тот разрушенный вокзал, где раньше останавливался Поезд, — догадался Лас. — Как только равновесие между мирами нарушилось, наши желания сразу стали сбываться с сумасшедшей скоростью. Вылезло наружу вообще всё: даже то, что мы сами прятали от себя, боясь, как бы это случайно не исполнилось.
При этих словах Ярослав и Семён смущённо переглянулись. Разумеется, их глубокая привязанность, полная чувства вины, тепла и заботы, ревности, соперничества и собственничества, вдобавок опутанная клубком разнообразных конфликтов, давно напоминала рассыпанный порох; не хватало только искры, чтобы всё вспыхнуло и взорвалось. Однажды на этих же самых холмах они уже чуть было вот так же не подрались, и только вмешательство Ласа спасло их от полного разрыва отношений. Сейчас, по сути, ситуация повторилась, словно конфликт, не доведённый до конца несколько лет назад, снова воскрес в памяти и заиграл новыми красками.
Заметив, какими взглядами обменялись его друзья, Лас понимающе кивнул и со вздохом добавил:
— И это мы ещё были более или менее готовы к подобным неожиданностям. Но потом настанет очередь наших студентов. А «главный по тарелочкам» вообще уже считай покойник. Если сегодня Небесный поезд придёт за Юлькой, то, боюсь, и он тоже…
Они втроём снова тревожно переглянулись: теперь их предположения относительно судьбы московского чиновника превратились в твёрдую уверенность.
— Я сказал ему, чтобы убирался отсюда, — мрачно заметил Семён. — Но скорее ангелы посыплются с небес, чем он поверит, что дело серьёзное.
— Так вот почему он был такой злой… — пробормотал Лас, вспомнив слова Милы. Учитывая сложившиеся обстоятельства, он не сомневался, что Семён, которому в последнее время с большим трудом удавалось сдерживать себя, наконец, высказал «главному по тарелочкам» всё, что думает, не стесняясь в выражениях. Лас боялся даже представить, какие последствия мог бы иметь подобный разговор… конечно, если Владимир Васильевич останется жив.
Впрочем, ещё неизвестно, доживут ли они сами до утра. Когда Небесный поезд на полном ходу вылетит в мир живых, случится катастрофа. Те, кто сейчас находится в лагере археологов, скорее всего либо умрут, либо повредятся в рассудке, а дальше…
Лас встретился взглядом с Итилем и вздрогнул, поняв, что сейчас они подумали об одном и том же. У них больше нет времени ни на то, чтобы выработать какую-то стратегию, ни даже на то, чтобы позвать на помощь своих наставников.
