АННОТАЦИЯ
Его история могла закончиться в стенах психиатрической клиники, куда он попадает после попытки самоубийства, но неожиданное предложение принять участие в рискованном эксперименте обеспечивает ему второй шанс. Теперь жизнь Никиты Шалабанова тесно связана с таинственным Клубом Почитателей Тлена, излюбленным местом фриков, о котором ходят многочисленные слухи и предположения. Он знает, что не похож на других, и четко разделяет грань между дозволенным и недопустимым, существуя в мире отверженных, но все меняется с появлением в его жизни девушки, которую не отталкивает его нелюдимость и мрачный неформальный вид.
Когда эксперимент проваливается и выходит из-под контроля, вскрываются темные тайны и опасные секреты, способные убивать, становится слишком трудно отличить правду от лжи, а друга от злейшего врага. Чтобы сохранить то немногое, что у него осталось, Никите придется взглянуть в лицо своему самому жуткому страху, вновь пропустить через себя весь негатив тяжелого прошлого и осознать ценность собственной жизни… пока не истекло его время.
Пока навеки не закрылись двери Клуба Почитателей Тлена.
В романе присутствуют откровенные сцены, сцены насилия и курения, встречается ненормативная лексика. Возможны описания психологически тяжелых моментов.
Вторая книга из серии "Клуб Почитателей Тлена", по сюжету тесно связана с первой.
ПРОЛОГ
Едва заметный огонек выпуклой камеры наблюдения, прикрученной к самому потолку, бесшумно разворачивается следом за тремя посетителями, вошедшими в двойные двери один за другим. Человек в белом халате придерживает створку. Высокий, хорошо сложенный для своих лет мужчина, одетый в безупречный черный костюм, так не вяжущийся с мрачной обителью безысходности и отчаяния, хмуро рассматривает двери по обе стороны длинного коридора, машинально вчитываясь в таблички с номерами.
- Сюда, пожалуйста.
Мужчине не нравится это место, насквозь пропитанное неугасаемой болью и душераздирающими криками безнадежных больных, запертых в тесных палатах низкосортной клиники, хуже и ужаснее которой ему еще не доводилось видеть за всю свою жизнь. Было чистейшим безумием приехать сюда в компании немолодого серба, о чьем прошлом ему известно достаточно, чтобы никогда не связываться с этим человеком, но он готов впутаться даже в самую безнадежную авантюру, лишь бы от их шаткого сотрудничества вышел хоть какой-нибудь толк.
На все готов, только бы спасти единственную дочь.
Его вынужденный спутник, небритый широкоплечий крепыш в распахнутой на мощной груди кожаной куртке, останавливается рядом с узкой дверью под номером «213», украшенной маленьким решетчатым окном, и разворачивается лицом к их провожатому, щуплому старику в длинном белом халате, занимающему должность главврача клиники.
- Здесь?
Покосившись на молчаливого мужчину в костюме, доктор кивает.
- Вы можете посмотреть в окошко, если не хотите заходить внутрь, - словно уловив настрой важного посетителя, предлагает он, сделав неопределенный взмах ладонью.
Ничего не ответив, мужчина подходит ближе к двери и сквозь местами заляпанное стекло заглядывает внутрь одиночной палаты. Поперек узкой постели, заправленной покрывалом грязного зеленого цвета, сидит, подтянув колени к подбородку и обхватив их ладонями, худосочный паренек в свободных белых штанах и длинной рубашке такого же цвета. Типичная одежда пациентов, здесь все так выглядят. Эта больничная роба для них, как клеймо, знак принадлежности к миру, не имеющему ничего общего с тем, что остался за плотными дверями клиники.
- Знакомьтесь, Никита Константинович Шалабанов, - комментирует тем временем пожилой доктор, неслышно приблизившись к мужчине, внимательно рассматривающему пациента.
На вид парню не дать даже восемнадцати. У него взлохмаченные черные волосы, заметно отросшая челка, падающая ему на лоб, и странный отсутствующий взгляд, упирающийся в безликую противоположную стену, на которой нет ничего, кроме слоя старой краски. Мужчина невольно хмурится, не сводя глаз с пациента, из-за которого они и приехали в эту жуткую дыру, так резко контрастирующую с презентабельной частной клиникой, где совсем недавно проходила курс лечения его дочь. Ему откровенно не нравится то, что он видит, но времени на импровизированный кастинг слишком мало, и выбора, похоже, в самом деле не остается.
- Сколько ему лет? – отрывисто интересуется он, не сводя глаз с парня, запертого в тесной клетке из четырех обшарпанных стен.
- Три месяца назад исполнилось двадцать два.
- Серьезно?
- У мальчика было трудное детство, впрочем, и юность не лучше, - доктор вздыхает, поворачиваясь к крепышу в кожанке, но обращаясь исключительно к немногословному мужчине.
- Его мать была дешевой опустившейся проституткой, - хрипловатым голосом вступает серб, обменявшись короткими взглядами с доктором, безмолвно передавшим ему эстафету рассказа. – Всем было плевать, но потом соседи обратили на них внимание, стали писать жалобы, дамочку попытались лишить родительских прав за аморальный образ жизни, но ей каким-то образом удалось собрать достаточное количество подписей и положительных характеристик, так что опека решила не связываться, и сына ей вернули. Однажды она вытянула бумажник у состоятельного клиента, и тот заявился к ней чинить разборки в компании своих отпетых дружков. К несчастью, пацан в тот день находился дома. Эти отморозки хорошенько отпинали его и заперли в комнате, чтоб не путался под ногами. Мать избили, жестоко изнасиловали и оставили умирать под истошные крики беспомощного ребенка. Говорят, он сумел выломать замок – сколько силы скрывается в этом тщедушном теле? – и провел возле истерзанного тела матери больше суток, пока вызванные соседями полицейские не ворвались в разгромленную квартиру и не передали его в руки специалистов. Не знаю, насколько все это правда, но мальчишка в самом деле остался круглым сиротой, предоставленным самому себе. Затем были годы в детском доме, в котором Никита так и не смог найти общего языка со сверстниками, далее выпуск, сорванная учеба, к которой он никогда не проявлял особого рвения, длинная череда беспорядочных преступных связей, затем срыв, и вот он, наконец, перед нами.
В отвратительной, отрицающей все медицинские нормы клинике для душевнобольных отбросов общества, где парня заперли после неудавшейся попытки суицида. Последнее играло против того, чтобы делать на него ставку, но серб настаивал, что им нужно взглянуть на Шалабанова и строить выводы уже после личной встречи.
- Зачем мне все это знать? – грубо обрывает мужчина, весьма недовольный тем, что его против воли вовлекают в жизнь этого отверженного психа за дверью двести тринадцатой палаты. – Мне без разницы, кто он. Меня интересует только моя дочь.
- Я лишь объясняю, с кем вы будете иметь дело, чтобы в будущем это не стало для вас неожиданным сюрпризом. Разумеется, история этого мальчика так и останется его историей, вам совершенно ни к чему вникать в чужие проблемы.
- Наверняка он еще и наркоман, - хмурится мужчина в костюме.
- Не без… определенных вредных привычек, - разводит руками доктор.
- Это перебор. Я уже отобрал в компанию к собственной дочери бывшего пьяницу, о чем, скорее всего, пожалею, - при этих словах спутник мужчины хмурит брови, но проглатывает замечание, не комментируя. – Теперь еще этот молодой торчок…
- Он нужен вам, - серб тоже смотрит сквозь стекло на безмолвного пациента, за все время так и не сменившего позы. – А вы, в свою очередь, очень нужны ему. Он в отчаянии, и это не дешевая демонстрация для привлечения внимания. Если парню не помочь, вот прямо сейчас не протянуть руку помощи, он обязательно улучит момент, чтобы сделать это снова, и следующая его попытка свести счеты с жизнью может оказаться удачнее предыдущей.
- По-вашему, я должен заняться всеми ему подобными?
- От вас не требуется настолько широких жестов. Но если вы поможете этому мальчику, он отплатит вам тем же.
- Как я могу доверить свою дочь такому типу? – лишь теперь мужчина отворачивается от окошка, бросая взгляд на серба, чьей идеей и был этот несуразный мальчишка в больничном рубище. – Неуравновешенный наркоман, имеющий склонности к суициду, мертвый уже при жизни, еще и с таким багажом прошлого, будет ошиваться возле нее сутками напролет – по-вашему, я совершенный псих, чтобы собственноручно под всем этим подписаться?
- Вам нечего опасаться, в этом плане Никита не опасен, - вступает доктор, обращая на себя внимание обоих мужчин. – Он склонен к агрессии, но это не так критично, как вам сейчас может показаться. Посттравматическое стрессовое расстройство – серьезный диагноз, на фоне которого у Никиты наблюдаются навязчивые воспоминания о травмирующих событиях, нарушения сна из-за постоянных ночных кошмаров, повышенная раздражительность, тревожность, стремление отгородиться от социума, как следствие, нарушение социальной адаптации… Это приобретенное, на самом деле Никита чуткий, очень ранимый мальчик, с которым жизнь обошлась не в меру сурово, вот почему он в конечном итоге оказался здесь, в этой палате. Ему нужна помощь… как, впрочем, и вашей дочери, насколько я могу судить.
- Он даже сейчас под действием какой-то психотропной дряни, - недовольно замечает мужчина, возвращаясь взглядом к обсуждаемому пациенту двести тринадцатой палаты, апатичному, не догадывающемуся о том, что в эти самые минуты трое людей за дверью решают его дальнейшую судьбу.
- Это не наркотик, - усмехается доктор. – Всего лишь нейролептики успокаивающего действия.
- Бессмыслица. Его просто опасно отсюда выпускать.
- Из клиники прямиком на улицу, без соответствующего присмотра – да, возможно. Но у нас ведь несколько иной случай. Все то, о чем вы поведали мне в прошлую нашу беседу, вполне можно использовать и для лечения этого пациента. Не могу сказать, насколько эффективно сработает ваш… экспериментальный план, психокоррекция слишком ненадежна даже под круглосуточным наблюдением высококлассных профессионалов, но боюсь, для этого мальчика все равно не существует альтернативы, так что хуже мы уже не сделаем.
- Вы сами говорили, что наемные актеры не подойдут для реализации вашей задумки, все должно быть естественным, максимально приближенным к реальности во избежание непредвиденной осечки, разве не так? – поддерживает крепыш.
- Все так, но я не хочу переборщить с естественностью, - цедит мужчина сквозь зубы, раздираемый изнутри мучительным противоречием серьезного выбора, который либо спасет его девочку, либо окончательно уничтожит ее хрупкую расщепленную психику. – Этот парень нестабилен: что, если он внезапно потеряет над собой контроль и нападет на мою дочь, или выкинет еще какой-нибудь номер и все испортит, с кого мне спрашивать в таком случае? Кто будет нести за него ответственность, если сам он не в состоянии отвечать за себя?
- Я, - тихо, но довольно решительно отвечает серб, чем удивляет обоих собеседников.
- Вы? – в голосе мужчины слишком явно слышится недоверчивое пренебрежение, но его спутника это не задевает:
- Анатолий Степанович, я готов взять на себя персональную ответственность за все действия этого мальчика, - ровным голосом подтверждает крепыш, кивнув подбородком в сторону палаты. – Никита еще слишком молод, чтобы бросать его на обочине жизни, когда он даже толком не видел ее, не распробовал как следует, какого это – жить на свете не в роли вечного изгоя, которого шпыняют все кому не лень, а рядом с людьми, которым он будет небезразличен, которые будут заботиться о нем, - продолжает после небольшой паузы. - Он ищет смерти. Если вы передумаете насчет него и оставите Никиту здесь, он пропадет. Вы сами видите. Кроме вас, ему никто больше не поможет. Я обещаю присматривать за ним, он будет находиться под моим контролем все двадцать четыре часа в сутки, а значит, я в любом случае успею вмешаться раньше, чем он сделает что-то не то.
- Кто бы, в свою очередь, присмотрел за вами, а, Стевич?
Серб угрюмо молчит, зная, что ему нечем возразить против меткого замечания. Еще совсем недавно он пил днями и ночами, вливал в себя все, что горит, не просыхая даже в перерывах между поисками очередной подзаправки и кормлением своего трехцветного кота Мурзика. Если б не этот влиятельный человек с его масштабной задумкой по реабилитации психического состояния любимой дочери, с которой произошло что-то страшное, лишившее девушку разума, все по-прежнему текло бы своим чередом, ведя его к неминуемому саморазрушению. Анатолий Степанович дал ему шанс изменить жизнь к лучшему, который серб, в свою очередь, хотел бы распространить на одинокого, всеми отверженного мальчика за дверью двести тринадцатой палаты. И хотя прагматичный Стевич не слишком верил в успех предстоящего дела, задуманного безутешным, но могущественным отцом совместно с лучшими специалистами в области психологии, он действительно ощущал решимость, крепнущую готовность взять на себя обязательства присматривать за кем-то еще более слабым, чем он сам.
За ним. Этим парнем.
- Вы правы в том, что актеры нам не подходят, хотя с ними все было бы не в пример проще: дал задание, заплатил условленную сумму и знай себе, наблюдай за исполнением. Только моей дочери не нужен спектакль, каким бы дорогостоящим он ни был. Ей нужна именно жизнь, настоящая, без каких-либо прикрас. Жизнь, в которой она сможет самостоятельно найти свое место.
- Вы уже ступили на этот путь, - ненавязчиво напоминает Стевич, видя метания, отражающиеся на лице его спутника.
- У меня не было выхода.
- С вашими возможностями о таком даже не говорят. Вот у этого несчастного, никому не нужного мальчика выхода нет вовсе, Анатолий Степанович. Только в ваших силах проявить милосердие и дать ему крошечный шанс к выживанию. Да, вы можете наплевать на это и выбрать кого-то менее проблемного, можете даже нанять первоклассного актера, который будет читать написанный вами текст, но если хотите знать мое мнение, Анатолий Степанович, Никита Шалабанов именно тот, кто вам нужен.
- Я так не думаю. Даже внешне… - мужчина осекается, вновь принимаясь рассматривать безучастного парня на железной койке, худого, нескладного даже в мешковатой больничной одежде, скрывающей мальчишеское тело. – Выглядит слабаком. Нет, он не потянет эту роль.
- Выбор за вами, - Стевич устраивает руки на груди, тоже глядя сквозь окошко в двери. – Но внешность – далеко не самое главное, Анатолий Степанович. Мы слепим из него то, что нам нужно, переоденем в подходящие шмотки, пробьем где-нибудь пирсинг или еще что-то в этом духе, ваши люди подберут ему правильный имидж. И он станет тем, кого вы хотите видеть.
- Почему именно он? – оборачивается к Стевичу мужчина. Тот отвечает не сразу:
- Потому что с этим парнем не все кончено. Он на дне, но не сломлен, ему еще можно помочь.
- О чем вы говорите, Стевич? Он не боец. В его глазах я вижу только обреченность, он давным-давно сдался, ему уже на все глубоко плевать.
- Зато он как никто сможет понять вашу дочь, стать ей настоящим другом, с которым ей будет комфортно общаться как с равным, потому что теперь они на одной стороне, это ли не главное?
- Серафима сейчас очень уязвима, особенно в эмоциональном плане. Что, если он начнет вдалбливать в ее голову свои суицидальные мысли? Однажды… - шумно вздыхает. – Однажды мы едва вытащили ее с того света. Что, если…
