— Во даёт!
— Не может такого быть!
И до глубокого вечера не отпускала она мальчишку, пока тот не рассказал им всё — без единой утайки! А затем Гарри впервые скрестил с Неслабоками палочки, и впервые сказал взволновано их девиз. И отчего-то он вдруг подумал, что это всё — навсегда.
И вмиг — стал счастливым мальчишкой.
* * *
Следующим днём, где-то около полудня, Гарри действительно был возле кабинета зельеварения, как и обещал. Более того, он самостоятельно нашёл дорогу, что случилось с ним впервые — обыкновенно в подземельях он постоянно плутал. На пути ему встречались уже знакомые лица, многие с ним здоровались, многие улыбались и трепали его всей пятернёй; особенно любили Гарри старые привидения, самые старые, те, что были от основания Хогвартса. Они так и норовили увязаться за мальчиком и побеседовать с ним о жизни при смерти. Ох, как же Гарри это любил! Никогда в жизни ему не выпадало столько внимания, и чувство было ново и очень приятно.
Но вот он добрался, не заблудившись. Ничего не менялось в этом коридоре без окон, только зажигались и гасли факелы, строя из себя солнце. Гарри подошёл к двери и постучал.
Вначале ему никто не ответил. Наверное, прошла целая минута, прежде чем из-за двери выглянула довольная морда Синьора и оскалилась:
— Глядите-ка, пришёл, — сказал он, моргнув глазом. — А ты молодец!
Гарри расцвёл от такой похвалы, улыбнулся и тоже моргнул в ответ.
— Давай шустрее, заходи и делай, как договаривались, — и Синьор отодвинулся, пропуская мальчонку внутрь.
— А мне что-нибудь будет? — тихо спросил Гарри.
Макаронина снисходительно на него глянул, но произнёс только сомнительное:
— Лишь хорошее.
В классе на него уставилось несчётное количество глаз. Все они, любопытные, предвкушающие, таили в себе веселье. А ещё немножечко страха.
Ведь кто не боится Снейпа, верно?
Итак, они все сидели за партами и смотрели, а Гарри робко им улыбался.
Когда Синьор тщательно прикрыл дверь, заведомо высунувшись в коридор и оглядевшись, и когда он встал перед мальчишкой, весь такой внушительный и полный решимости, Гарри — нужно это признать — захотел убежать поскорее. Но тут Макаронина вновь мигнул глазом и взял его за руку, словно маленького.
— Пошли, Мелочь. Минутное дело! Ты только не трусь.
Но Мелочь строптиво приросла к полу.
Из толпы учеников, тот самый рыжий в веснушках, несмело хихикнул:
— Он же малявка. Не сможет!
— Иди-иди, там ничего плохого, — подбодрила Гарри девчушка, сидящая рядом за партой.
— Всего лишь немного посмеёмся, — подбодрила ещё одна, издалека.
Но мальчишки уже заладили:
— Ой, не сможет!
— Не сможет!
— Откуда такая трусиха?
Гарри сильно сжал руку Синьора, а потом вдруг рванулся, на деревянных ногах направился к преподавательскому столу, на котором стояла склянка.
И тут:
— Клац! — дрогнула ручка и повернулась.
У Синьора сердце — в пятки, у всех остальных перехватило дыхание, и дети в мгновение ока — быстрее, скорее! — все по своим местам.
Таким вот образом маленький Гарри и оказался под столом, вжавшись в ножку.
У Макаронины потемнело в глазах, когда он увидел торчащие ноги. Значительная часть Гарри всё-таки прикрывалась, к тому же, в таком полумраке, но стоило Снейпу сесть за свой стол — и всё, верная смерть, смерть в страшных муках.
Но вот грозный, высокий, пугающий преподаватель — уже в кабинете.
— Настой растопырника — это настой, который...
В своей обыкновенно манере начал Снейп прямо с порога, и никто даже пикнуть не смел — все послушно схватились за перья. Только Макаронина почему-то выводил не конспект, а страшные закорючки. И думал о Гарри.
В то же время сам Гарри ничуть о себе не думал. То есть он, конечно, боялся, но скорее не Снейпа, а того, что опять подвёл Неслабок.
«Вот так несправедливость!» — думал он про себя.
И украдкой глядел на то, что же творится в классе.
...Вдруг мантия за Снейпом привычно взлетела, и преподаватель направился вверх по ступеням, но не к кафедре, а — Великий Мерлин! — к столу.
— ПРОФЕССОР! — сам не свой взревел Макаронина и выскочил с места.
Северус от неожиданности споткнулся на полпути. Теперь Синьор знал, что будет сниться ему в кошмарах — вот этот недобрый взгляд.
— П-п-профессор... — повторил Макаронина осипшим голосом, тяжело дыша. — М-м-можно выйти?
«Нет, не то! Совсем не то!» — зазвенело у Синьора в голове, но было для этого слишком поздно.
Снейп медленно, опасно сложил руки на груди, запахнувшись в мантию. Его лицо было каменным, абсолютно, и это предвещало только ужасные вещи.
Однако когда Макаронина уже раздавал свои шоколадные лягушки наследникам и подписывал завещание, зельевар лишь сказал ему едко и тихо:
— Идите.
Макаронина шумно сглотнул и... сел обратно на место.
Брови Снейпа взлетели вверх, он наклонил голову, не отрывая опасного взгляда от ученика, и с нажимом спросил:
— Мистер Олдфорд?
Тут Макаронина почти согласился, что и вправду не прочь посетить туалет.
Однако он сказал, едва ворочая языком:
— Не, я перехотел, — и хлопнул своими испуганными глазами. А потом подумал немножко и прибавил очень вежливо: — но спасибо.
Подумал ещё.
— Большое, — закончил Синьор наконец.
Словно размер «спасибо» мог что-нибудь изменить.
Профессор Снейп смотрел на него сверху вниз, как ворона смотрит с дерева на козявку. Честное слово, Макаронина думал на полном серьёзе, что он вполне поместится в котёл и превратится в отличный гарнир. А Снейп приправит его растопырником. И съест!
А пока Синьор видел, как его разливают по чашкам и супницам, тишина в классе становилась густой. Все сидели и ждали, когда же рванёт.
И рвануло, но только совсем не так.
— Можно я за него? — вдруг послышалось из угла.
Дети обернулись и увидели толстобрюхого мальчишку с розовыми щеками — ох, как же он был похож на Малину! Такой же круглый и забавный, только младше Малины на пару лет. Он робко тянул свою руку — и всё краснел, краснел, краснел...
— Я тоже хочу! — вдруг взметнулась в воздух ещё одна ручка, сухенькая и обцарапанная, с ногтями, остриженными под корень. Зверь тянула её смело и с вызовом.
И ещё одна рука. И ещё. И все до единой!..
...А в это время Гарри заскучал. Оно и верно, ведь уж пять минут, как он скрючился под столом, а любоваться на чужие ботинки, по его мнению, весьма сомнительное удовольствие. Если вы, конечно, не обувщик.
Итак, он тихохонько выглянул из-под стола. Постоял, посмотрел на широкую спину профессора, на лес рук, на вытянутые лица детей, а затем аккуратно пополз рукой по столешнице — прямо к зельям.
Макаронина икнул так громко, что сам испугался. Гарри взял двумя пальцами флакончик и показал его Синьору, мол, этот или какой другой? Синьор не ответил.
«Наверное, чем-то занят» — беспечно рассудил Гарри и взял ещё один пузырёк.
А Макаронина действительно был занят — абсолютно, бесповоротно — был занят Снейпом.
Тот побелевшими от злости губами говорил нелицеприятные вещи. Что-то про лодырей и сорванные уроки. Поэтому Гарри пришлось выкручиваться самому.
На столе было целых пять флаконов, а ещё куча пергаментов и две стопки книг. Гарри решил действовать методом исключения — и исключил все свои нелюбимые цвета. Осталось только жёлтое зелье и зелье чуть-чуть сероватое. Мальчишка, предприимчиво озираясь, взял оба флакона и начал на них смотреть. Но выбор был слишком тяжёл, и Гарри в скором времени сдался.
Пришлось менять критерии.
«Правильное то, — думал он, — которое стояло посередине стола, а не в куче».
Гарри посмотрел на зелья, которые он уже давно подтянул к себе, и понял, что все они перепутались.
«Оно стояло посередине, потому что Макаронина специально поставил его туда, на самое видное место».
Но легче не становилось.
«Ну, — мученически вздохнул он, сливая все зелья в один флакон, — а что ж делать!»
Девочки, тихо сидевшие за первой партой, вытаращили глаза и отшатнулись. Одна из них готовилась взвизгнуть, а другая зачем-то тыкала в Гарри пальцем и страшно вращала глазами. Странные тётки!
Однако Снейп их заметил и рявкнул так громко, так грозно, что, кажется, треснули стены:
— ТИХО! — и крутанулся по направлению к ним, оставив несчастного Синьора позади. — Вы что, думаете...
Вот тут-то Северус и заметил Гарри. Тот стоял очень скромно — на преподавательском стуле; в одной руке колба с зельем неприличного цвета, в другой перо. Гарри аккуратно, под взглядом Снейпа, помещал перо в колбу и болтал им там, перемешивал.
Не прошло и секунды, как внутри мальчика оказалась эта гремучая смесь: Гарри вдруг — раз! — и опрокинул колбу в себя одним махом.
В это мгновение Макаронина искренно схватился за сердце взмокшей ладонью, а весь класс задержал дыхание; Снейп же прирос к месту, и, столь невозмутимо-неподвижный, он взирал на происходящее сверху вниз, и ни единый мускул не дрогнул в его лице.
Вот такая вот шутка выходила у Неслабок — скорее штука, чем шутка.
Все и всё замерло в ожидании. Тридцать пар глаз таращилось на Гарри, а Гарри с пустой колбой таращился в ответ. Он стоял, возвышался над всеми, как герой, на самом деле будучи только легендой. И самое удивительное, самое поразительное случилось позже, когда все ребята, как один, ахнули, и волной пробежал шепоток от первых рядов до последних:
— Гарри Поттер!
— Это же Гарри Поттер!
— Мальчик-который-выжил! Смотрите!
А легенда стояла пред ними, потрясённо разинув рот, — совсем не легенда, пожалуй, а лишь мальчишка. Вот, что молния делает с человеком.
У Северуса в лице, наконец-то, проступило нечто, что можно было бы назвать эмоцией. Она отразилась в изгибе рта и бровей, и Снейп, серый, Снейп, грозный, смотрел на черноволосую голову, на пару зелёных глаз и думал, что в его возрасте пора научиться делать ошибки. Но ни одной ошибки в своей жизни, как потом выяснится, Северус не сделает запланировано.
Такая вот своенравная штука — жизнь.
...Во взрослом мире люди всё перевернули с ног на голову — им вдруг стала важнее фамилия, чем человек. Она будто шла впереди хозяина и вещала, мол, или любите, или не жалуйте.
— Гарри Поттер, — вкрадчивым голосом, тихо, медленно выговаривал Снейп, обходя мальчишку вокруг, — та самая знаменитость.
Гарри смятенными глазами следил за учителем. Затем он, слегка неуверенно, дёрнул себя за чуб, скосил на него глаза, пальцем ткнул в появившийся — как печально, опять! — шрам... и понял, что сказать-то и нечего. Он единственно, что смог улыбнуться, да и то излишне тревожной улыбкой.
Строго, приосанившись, Снейп говорил. Нет, не говорил, а приказывал:
— Всем вон, — тихо, но властно.
И все, словно только и ждали, выскакивали со своих мест, спешили к дверям, снося парты и стулья — каждый из них понимал, что всё это — не к добру, и лучше бы поскорее удрать. Так незамысловато, зато по-взрослому благоразумно.
Как многим позже поведали очевидцы, профессор Снейп тёмной фурией летел из класса следом за всеми, не медля, не раздумывая, а в руках у него был — вы только представьте себе! — не кто иной, как тот самый Мальчик.
Мальчик-Который-Выжил.
«Почему бы, собственно, и нет?» перво-наперво привело Гарри в кабинет директора Дамблдора, а вовсе не к Запретному лесу. Как позже окажется, одно ну никак не случается без другого. Дамблдор и всё с приставкой «запретно» всюду, всегда — нераздельно.
Помявшись у двери, Гарри с усилием её приоткрыл и сунул нос в щель. Дамблдор сидел в кресле возле окна, сложив руки, и то ли спал, то ли думал с закрытыми глазами. Синий помпон от ночного колпака висел над его носом и подпрыгивал, когда директор закреплял особенно мудрую мысль робким всхрапом.
Бесшумно мальчик подошёл к чародею и хорошенько в него вгляделся. Подёргал чуть-чуть за бороду. Ткнул пальцем в одну из звёзд на пижаме.
— Пф-ф… — отозвался директор, словно сдувшийся шар.
Гарри счёл это разрешением на разговор.
— Сэр, я хочу спросить, — решительно заявил он, приосанившись.
Дамблдор пожевал губами, а его голова клюнула воздух, мол, «приятно послушать вас, мистер Поттер». Очки у профессора съехали на нос, а сцепленные пальцы рук медленно накренились куда-то в сторону. Директор Дамблдор был весь внимание!
— Я хочу спросить, — чуть скромнее повторил Гарри, — где можно взять волшебную палочку.
Директор упорно молчал, только его седой ус вздувался и оседал от сопения.
— Мне очень нужно, — чуть не взмолился мальчишка, отчаявшись. — Честное слово, нужно!
Тут рука директора не выдержала и упала, но, увы, неудачно. Нацелившись на подлокотник, она всё же соскользнула с него и повисла, пальцем указывая куда-то в пол. Гарри любопытно посмотрел, куда именно, и радостно ахнул: на расшитом ковре лежала раскрытая книга, красивая, притягательная, с шевелящимися картинками, и — вот это радость! — палец указывал именно на неё.
Гарри аккуратно присел на пол рядом с толстенной книжкой и с трудом затащил её к себе на колени.
— Хогвартс, — шёпотом прочитал он заголовок, водя пальцем по строчке. — Ещё одно место рождения.
«Интересненько», — заключил Гарри.
И вот, по слогам, по буковке, он вычитал поразительную историю: «Запретный лес — колыбельная для душ волшебников. Каждое дерево здесь есть и будет душа».
А ещё через пару абзацев, что: «…необходимо не только волшебное древо, но и часть существа. Например, жила дракона или шерсть кошки, или…»
— Ах! — осенился Гарри, даже не дочитав, и подпрыгнул, глаза его загорелись, а рот изогнулся. — Я вас понял! Так вот, оказывается, где… как!..
И совершенно непочтительно скинув книгу на пол, он вылетел из кабинета, как маленькое торнадо, снося по пути игрушки, бумаги, перепрыгивая через стул, по лестнице с громким топотом — вниз! Затем, хохоча, по коридору, вновь по лестнице — вниз, и вниз, и вниз, и прыгая неустанно, весело.
Теперь-то он точно покажет всем Неслабокам, кто такой Гарри Поттер!
И спустя четверть часа он уже вышагивал в сторону леса, ничуть не смутившись ни высоких деревьев, ни карканья воронья. Ведь настоящие волшебники не боятся. А Гарри, конечно, был настоящим: одна лишь проблема — палочку отыскать! Ну и научиться чуть-чуть колдовать…
А так, пустяковое это дело — волшебником быть!
* * *
Самое лучшее в распорядке дня — это когда его вовсе нет. Гарри с огорчением вспоминал годы у Дурслей, когда все дни напролёт он растрачивал на учёбу, мытьё полов и посуды. То ли дело Хогвартс! С утра до вечера можно было разведывать, веселиться и любопытничать. И лишь изредка кто-то из взрослых возмущался установившемуся порядку вещей.
А вообще, Гарри ничего не мешало. Даже ходить одному по лесу — ничего и никто!
И это привело к тому, что Хагрид обшаривал все кусты на опушке, а у Гарри тем временем…
А у Гарри!
…деревья переплетались где-то над головой, пели птицы, выводили такие нежные трели, что щемило детское сердце, а в воздухе — запах смолы и хвои.
Мальчик стоял на пеньке, разувшись, и чувствовал.
Он сказал в никуда, никому:
— Если бы я был волшебной палочкой, я бы рос здесь.
И звучали слова как-то по-особенному, по-взрослому. Гарри так понравилось, что он не сказал теперь, а закричал звонким голосом:
— Ах, если бы я был волшебной палочкой!..
Закричал так, что вспорхнули малиновки, заголосили возмущённо дрозды. А Гарри — хулиган, мальчишка! — расхохотался и обнял дерево.
— Не может такого быть!
И до глубокого вечера не отпускала она мальчишку, пока тот не рассказал им всё — без единой утайки! А затем Гарри впервые скрестил с Неслабоками палочки, и впервые сказал взволновано их девиз. И отчего-то он вдруг подумал, что это всё — навсегда.
И вмиг — стал счастливым мальчишкой.
* * *
Следующим днём, где-то около полудня, Гарри действительно был возле кабинета зельеварения, как и обещал. Более того, он самостоятельно нашёл дорогу, что случилось с ним впервые — обыкновенно в подземельях он постоянно плутал. На пути ему встречались уже знакомые лица, многие с ним здоровались, многие улыбались и трепали его всей пятернёй; особенно любили Гарри старые привидения, самые старые, те, что были от основания Хогвартса. Они так и норовили увязаться за мальчиком и побеседовать с ним о жизни при смерти. Ох, как же Гарри это любил! Никогда в жизни ему не выпадало столько внимания, и чувство было ново и очень приятно.
Но вот он добрался, не заблудившись. Ничего не менялось в этом коридоре без окон, только зажигались и гасли факелы, строя из себя солнце. Гарри подошёл к двери и постучал.
Вначале ему никто не ответил. Наверное, прошла целая минута, прежде чем из-за двери выглянула довольная морда Синьора и оскалилась:
— Глядите-ка, пришёл, — сказал он, моргнув глазом. — А ты молодец!
Гарри расцвёл от такой похвалы, улыбнулся и тоже моргнул в ответ.
— Давай шустрее, заходи и делай, как договаривались, — и Синьор отодвинулся, пропуская мальчонку внутрь.
— А мне что-нибудь будет? — тихо спросил Гарри.
Макаронина снисходительно на него глянул, но произнёс только сомнительное:
— Лишь хорошее.
В классе на него уставилось несчётное количество глаз. Все они, любопытные, предвкушающие, таили в себе веселье. А ещё немножечко страха.
Ведь кто не боится Снейпа, верно?
Итак, они все сидели за партами и смотрели, а Гарри робко им улыбался.
Когда Синьор тщательно прикрыл дверь, заведомо высунувшись в коридор и оглядевшись, и когда он встал перед мальчишкой, весь такой внушительный и полный решимости, Гарри — нужно это признать — захотел убежать поскорее. Но тут Макаронина вновь мигнул глазом и взял его за руку, словно маленького.
— Пошли, Мелочь. Минутное дело! Ты только не трусь.
Но Мелочь строптиво приросла к полу.
Из толпы учеников, тот самый рыжий в веснушках, несмело хихикнул:
— Он же малявка. Не сможет!
— Иди-иди, там ничего плохого, — подбодрила Гарри девчушка, сидящая рядом за партой.
— Всего лишь немного посмеёмся, — подбодрила ещё одна, издалека.
Но мальчишки уже заладили:
— Ой, не сможет!
— Не сможет!
— Откуда такая трусиха?
Гарри сильно сжал руку Синьора, а потом вдруг рванулся, на деревянных ногах направился к преподавательскому столу, на котором стояла склянка.
И тут:
— Клац! — дрогнула ручка и повернулась.
У Синьора сердце — в пятки, у всех остальных перехватило дыхание, и дети в мгновение ока — быстрее, скорее! — все по своим местам.
Таким вот образом маленький Гарри и оказался под столом, вжавшись в ножку.
У Макаронины потемнело в глазах, когда он увидел торчащие ноги. Значительная часть Гарри всё-таки прикрывалась, к тому же, в таком полумраке, но стоило Снейпу сесть за свой стол — и всё, верная смерть, смерть в страшных муках.
Но вот грозный, высокий, пугающий преподаватель — уже в кабинете.
— Настой растопырника — это настой, который...
В своей обыкновенно манере начал Снейп прямо с порога, и никто даже пикнуть не смел — все послушно схватились за перья. Только Макаронина почему-то выводил не конспект, а страшные закорючки. И думал о Гарри.
В то же время сам Гарри ничуть о себе не думал. То есть он, конечно, боялся, но скорее не Снейпа, а того, что опять подвёл Неслабок.
«Вот так несправедливость!» — думал он про себя.
И украдкой глядел на то, что же творится в классе.
...Вдруг мантия за Снейпом привычно взлетела, и преподаватель направился вверх по ступеням, но не к кафедре, а — Великий Мерлин! — к столу.
— ПРОФЕССОР! — сам не свой взревел Макаронина и выскочил с места.
Северус от неожиданности споткнулся на полпути. Теперь Синьор знал, что будет сниться ему в кошмарах — вот этот недобрый взгляд.
— П-п-профессор... — повторил Макаронина осипшим голосом, тяжело дыша. — М-м-можно выйти?
«Нет, не то! Совсем не то!» — зазвенело у Синьора в голове, но было для этого слишком поздно.
Снейп медленно, опасно сложил руки на груди, запахнувшись в мантию. Его лицо было каменным, абсолютно, и это предвещало только ужасные вещи.
Однако когда Макаронина уже раздавал свои шоколадные лягушки наследникам и подписывал завещание, зельевар лишь сказал ему едко и тихо:
— Идите.
Макаронина шумно сглотнул и... сел обратно на место.
Брови Снейпа взлетели вверх, он наклонил голову, не отрывая опасного взгляда от ученика, и с нажимом спросил:
— Мистер Олдфорд?
Тут Макаронина почти согласился, что и вправду не прочь посетить туалет.
Однако он сказал, едва ворочая языком:
— Не, я перехотел, — и хлопнул своими испуганными глазами. А потом подумал немножко и прибавил очень вежливо: — но спасибо.
Подумал ещё.
— Большое, — закончил Синьор наконец.
Словно размер «спасибо» мог что-нибудь изменить.
Профессор Снейп смотрел на него сверху вниз, как ворона смотрит с дерева на козявку. Честное слово, Макаронина думал на полном серьёзе, что он вполне поместится в котёл и превратится в отличный гарнир. А Снейп приправит его растопырником. И съест!
А пока Синьор видел, как его разливают по чашкам и супницам, тишина в классе становилась густой. Все сидели и ждали, когда же рванёт.
И рвануло, но только совсем не так.
— Можно я за него? — вдруг послышалось из угла.
Дети обернулись и увидели толстобрюхого мальчишку с розовыми щеками — ох, как же он был похож на Малину! Такой же круглый и забавный, только младше Малины на пару лет. Он робко тянул свою руку — и всё краснел, краснел, краснел...
— Я тоже хочу! — вдруг взметнулась в воздух ещё одна ручка, сухенькая и обцарапанная, с ногтями, остриженными под корень. Зверь тянула её смело и с вызовом.
И ещё одна рука. И ещё. И все до единой!..
...А в это время Гарри заскучал. Оно и верно, ведь уж пять минут, как он скрючился под столом, а любоваться на чужие ботинки, по его мнению, весьма сомнительное удовольствие. Если вы, конечно, не обувщик.
Итак, он тихохонько выглянул из-под стола. Постоял, посмотрел на широкую спину профессора, на лес рук, на вытянутые лица детей, а затем аккуратно пополз рукой по столешнице — прямо к зельям.
Макаронина икнул так громко, что сам испугался. Гарри взял двумя пальцами флакончик и показал его Синьору, мол, этот или какой другой? Синьор не ответил.
«Наверное, чем-то занят» — беспечно рассудил Гарри и взял ещё один пузырёк.
А Макаронина действительно был занят — абсолютно, бесповоротно — был занят Снейпом.
Тот побелевшими от злости губами говорил нелицеприятные вещи. Что-то про лодырей и сорванные уроки. Поэтому Гарри пришлось выкручиваться самому.
На столе было целых пять флаконов, а ещё куча пергаментов и две стопки книг. Гарри решил действовать методом исключения — и исключил все свои нелюбимые цвета. Осталось только жёлтое зелье и зелье чуть-чуть сероватое. Мальчишка, предприимчиво озираясь, взял оба флакона и начал на них смотреть. Но выбор был слишком тяжёл, и Гарри в скором времени сдался.
Пришлось менять критерии.
«Правильное то, — думал он, — которое стояло посередине стола, а не в куче».
Гарри посмотрел на зелья, которые он уже давно подтянул к себе, и понял, что все они перепутались.
«Оно стояло посередине, потому что Макаронина специально поставил его туда, на самое видное место».
Но легче не становилось.
«Ну, — мученически вздохнул он, сливая все зелья в один флакон, — а что ж делать!»
Девочки, тихо сидевшие за первой партой, вытаращили глаза и отшатнулись. Одна из них готовилась взвизгнуть, а другая зачем-то тыкала в Гарри пальцем и страшно вращала глазами. Странные тётки!
Однако Снейп их заметил и рявкнул так громко, так грозно, что, кажется, треснули стены:
— ТИХО! — и крутанулся по направлению к ним, оставив несчастного Синьора позади. — Вы что, думаете...
Вот тут-то Северус и заметил Гарри. Тот стоял очень скромно — на преподавательском стуле; в одной руке колба с зельем неприличного цвета, в другой перо. Гарри аккуратно, под взглядом Снейпа, помещал перо в колбу и болтал им там, перемешивал.
Не прошло и секунды, как внутри мальчика оказалась эта гремучая смесь: Гарри вдруг — раз! — и опрокинул колбу в себя одним махом.
В это мгновение Макаронина искренно схватился за сердце взмокшей ладонью, а весь класс задержал дыхание; Снейп же прирос к месту, и, столь невозмутимо-неподвижный, он взирал на происходящее сверху вниз, и ни единый мускул не дрогнул в его лице.
Вот такая вот шутка выходила у Неслабок — скорее штука, чем шутка.
Все и всё замерло в ожидании. Тридцать пар глаз таращилось на Гарри, а Гарри с пустой колбой таращился в ответ. Он стоял, возвышался над всеми, как герой, на самом деле будучи только легендой. И самое удивительное, самое поразительное случилось позже, когда все ребята, как один, ахнули, и волной пробежал шепоток от первых рядов до последних:
— Гарри Поттер!
— Это же Гарри Поттер!
— Мальчик-который-выжил! Смотрите!
А легенда стояла пред ними, потрясённо разинув рот, — совсем не легенда, пожалуй, а лишь мальчишка. Вот, что молния делает с человеком.
У Северуса в лице, наконец-то, проступило нечто, что можно было бы назвать эмоцией. Она отразилась в изгибе рта и бровей, и Снейп, серый, Снейп, грозный, смотрел на черноволосую голову, на пару зелёных глаз и думал, что в его возрасте пора научиться делать ошибки. Но ни одной ошибки в своей жизни, как потом выяснится, Северус не сделает запланировано.
Такая вот своенравная штука — жизнь.
...Во взрослом мире люди всё перевернули с ног на голову — им вдруг стала важнее фамилия, чем человек. Она будто шла впереди хозяина и вещала, мол, или любите, или не жалуйте.
— Гарри Поттер, — вкрадчивым голосом, тихо, медленно выговаривал Снейп, обходя мальчишку вокруг, — та самая знаменитость.
Гарри смятенными глазами следил за учителем. Затем он, слегка неуверенно, дёрнул себя за чуб, скосил на него глаза, пальцем ткнул в появившийся — как печально, опять! — шрам... и понял, что сказать-то и нечего. Он единственно, что смог улыбнуться, да и то излишне тревожной улыбкой.
Строго, приосанившись, Снейп говорил. Нет, не говорил, а приказывал:
— Всем вон, — тихо, но властно.
И все, словно только и ждали, выскакивали со своих мест, спешили к дверям, снося парты и стулья — каждый из них понимал, что всё это — не к добру, и лучше бы поскорее удрать. Так незамысловато, зато по-взрослому благоразумно.
Как многим позже поведали очевидцы, профессор Снейп тёмной фурией летел из класса следом за всеми, не медля, не раздумывая, а в руках у него был — вы только представьте себе! — не кто иной, как тот самый Мальчик.
Мальчик-Который-Выжил.
Глава вторая - Тренируясь на кошках
«Почему бы, собственно, и нет?» перво-наперво привело Гарри в кабинет директора Дамблдора, а вовсе не к Запретному лесу. Как позже окажется, одно ну никак не случается без другого. Дамблдор и всё с приставкой «запретно» всюду, всегда — нераздельно.
Помявшись у двери, Гарри с усилием её приоткрыл и сунул нос в щель. Дамблдор сидел в кресле возле окна, сложив руки, и то ли спал, то ли думал с закрытыми глазами. Синий помпон от ночного колпака висел над его носом и подпрыгивал, когда директор закреплял особенно мудрую мысль робким всхрапом.
Бесшумно мальчик подошёл к чародею и хорошенько в него вгляделся. Подёргал чуть-чуть за бороду. Ткнул пальцем в одну из звёзд на пижаме.
— Пф-ф… — отозвался директор, словно сдувшийся шар.
Гарри счёл это разрешением на разговор.
— Сэр, я хочу спросить, — решительно заявил он, приосанившись.
Дамблдор пожевал губами, а его голова клюнула воздух, мол, «приятно послушать вас, мистер Поттер». Очки у профессора съехали на нос, а сцепленные пальцы рук медленно накренились куда-то в сторону. Директор Дамблдор был весь внимание!
— Я хочу спросить, — чуть скромнее повторил Гарри, — где можно взять волшебную палочку.
Директор упорно молчал, только его седой ус вздувался и оседал от сопения.
— Мне очень нужно, — чуть не взмолился мальчишка, отчаявшись. — Честное слово, нужно!
Тут рука директора не выдержала и упала, но, увы, неудачно. Нацелившись на подлокотник, она всё же соскользнула с него и повисла, пальцем указывая куда-то в пол. Гарри любопытно посмотрел, куда именно, и радостно ахнул: на расшитом ковре лежала раскрытая книга, красивая, притягательная, с шевелящимися картинками, и — вот это радость! — палец указывал именно на неё.
Гарри аккуратно присел на пол рядом с толстенной книжкой и с трудом затащил её к себе на колени.
— Хогвартс, — шёпотом прочитал он заголовок, водя пальцем по строчке. — Ещё одно место рождения.
«Интересненько», — заключил Гарри.
И вот, по слогам, по буковке, он вычитал поразительную историю: «Запретный лес — колыбельная для душ волшебников. Каждое дерево здесь есть и будет душа».
А ещё через пару абзацев, что: «…необходимо не только волшебное древо, но и часть существа. Например, жила дракона или шерсть кошки, или…»
— Ах! — осенился Гарри, даже не дочитав, и подпрыгнул, глаза его загорелись, а рот изогнулся. — Я вас понял! Так вот, оказывается, где… как!..
И совершенно непочтительно скинув книгу на пол, он вылетел из кабинета, как маленькое торнадо, снося по пути игрушки, бумаги, перепрыгивая через стул, по лестнице с громким топотом — вниз! Затем, хохоча, по коридору, вновь по лестнице — вниз, и вниз, и вниз, и прыгая неустанно, весело.
Теперь-то он точно покажет всем Неслабокам, кто такой Гарри Поттер!
И спустя четверть часа он уже вышагивал в сторону леса, ничуть не смутившись ни высоких деревьев, ни карканья воронья. Ведь настоящие волшебники не боятся. А Гарри, конечно, был настоящим: одна лишь проблема — палочку отыскать! Ну и научиться чуть-чуть колдовать…
А так, пустяковое это дело — волшебником быть!
* * *
Самое лучшее в распорядке дня — это когда его вовсе нет. Гарри с огорчением вспоминал годы у Дурслей, когда все дни напролёт он растрачивал на учёбу, мытьё полов и посуды. То ли дело Хогвартс! С утра до вечера можно было разведывать, веселиться и любопытничать. И лишь изредка кто-то из взрослых возмущался установившемуся порядку вещей.
А вообще, Гарри ничего не мешало. Даже ходить одному по лесу — ничего и никто!
И это привело к тому, что Хагрид обшаривал все кусты на опушке, а у Гарри тем временем…
А у Гарри!
…деревья переплетались где-то над головой, пели птицы, выводили такие нежные трели, что щемило детское сердце, а в воздухе — запах смолы и хвои.
Мальчик стоял на пеньке, разувшись, и чувствовал.
Он сказал в никуда, никому:
— Если бы я был волшебной палочкой, я бы рос здесь.
И звучали слова как-то по-особенному, по-взрослому. Гарри так понравилось, что он не сказал теперь, а закричал звонким голосом:
— Ах, если бы я был волшебной палочкой!..
Закричал так, что вспорхнули малиновки, заголосили возмущённо дрозды. А Гарри — хулиган, мальчишка! — расхохотался и обнял дерево.
