— Думаешь, что так избежишь смерти, княже? Я тебе в этом не помощница. Не я накладывала проклятие — не мне и снимать.
Мьямир молча смотрел на неё и вдруг с отчаянием взмолился:
— Сними проклятие, прошу! Мне не нужно ни бессмертия, ни силы! Я хочу лишь жить, как все люди, и умереть от старости или в битве. А не от того, что у меня сердце встало на тридцать третью зиму... Прошу тебя! — вновь повторил князь, и боль послышалась в его голосе.
Гарунда с печалью промолвила:
— Мне жаль тебя, княже, но я не та, кого ты ищешь.
— Врёшь! — голос Мьямира дрогнул, и князь вскочил на ноги. — Откуда же ты знала, что я приду?
— Во снах тебя видела, — отозвалась знахарка тихо. — Но больно ты к Миране привязан... Не будь её, да не разразись в Лисьей Пади Белая смерть, верно, давно уж явился бы ты по мою душу.
Мьямир склонил голову, и тёмно стало его лицо:
— Ты видишь, колдунья, я пришёл к тебе один, — процедил он. — Я даю тебе слово, что не убью тебя, если ты снимешь проклятие с моего рода.
Гарунда вновь упрямо покачала головой, и длинные волосы её рассыпались по плечам. Луна заглянула в отворённое окно, и мертвенный свет коснулся тёмных прядей. Нашла луна ту душу, что пойдёт за ней сегодня, нашла...
— Что передать мне твоим предкам в чертогах Халльфры, княже? — просто спросила Гарунда.
Мьямир обнажил меч и направил его остриё на знахарку. В любовно отполированном лезвии отразилась половинка луны, словно кем-то уже порубленная пополам.
— Почему ты не боишься меня? — нахмурился князь. — Почему даже не пыталась сбежать, раз знала, что я приду?
— Куда мне бежать? — удивилась Гарунда. — Будто ты не станешь искать меня всюду.
— Последний раз предлагаю, колдунья...
— Руби, княже, — перебила она. — Только знай: не принесёт тебе радости моя смерть.
— Я не верю тебе! — воскликнул Мьямир.
Видят боги, как не хотел он убивать эту знахарку! Как готов был прожить жизнь обычного человека, отказавшись от вечных поисков колдовской силы и бессмертия... Да готов ли был в самом деле? Мьямир сжал зубы от злости на самого себя: нет, он врал в лицо этой женщине. Он до дрожи жаждал силы — той силы, которую желали и его отец, и его дед, и все, кто жил перед ними — вплоть до Рована, сына Гвара, впервые замахнувшегося на колдуна. И в то же время Мьямир мечтал освободиться от этой жажды. Это она, а вовсе не ранняя смерть, стала настоящим проклятием его рода — проклятием, наложенным не Ингом Серебряным, а самим Рованом...
Мьямир зажмурился и закрыл лицо свободной ладонью: ему хотелось заорать что было мочи, лишь бы битва в его собственном сердце, наконец, утихла. Мертвенный холод прижатой ко лбу руки отрезвил князя и придал ему сил. Стиснув рукоять меча, он размахнулся и одним движением снёс Гарунде голову. С глухим стуком покатилась она, ударилась об край лавки и упала на пол. Тело так и осталось сидеть, лишь наклонилось немного вбок и припало к стене, на которой чернел теперь глубокий след от княжеского меча.
Мьямир стоял посреди дома, но ничего не происходило. Он и не знал толком, чего ждал, но отец говорил, будто сила колдуна должна войти в его тело, а сам колдун — рассыпаться в прах. Но с упавшей на пол головы стекала густая тёмная кровь. Вот уже подобралась она к носкам сапогов, и Мьямир отступил на шаг. Гарунда не рассыпалась в прах, и никакая сила не наполняла тело князя.
«Не принесёт тебе радости моя смерть... не принесёт тебе радости... не принесёт...» — раздалось у него в ушах, и Мьямир, наконец, закричал во весь голос, осознавая, что проиграл очередную битву. Знахарка оказалась обычным человеком. «Что передать мне твоим предкам в чертогах Халльфры?». Князь вонзил лезвие в остановившееся сердце женщины, но и тогда колдовская сила не потекла по его жилам. В отчаянии Мьямир принялся беспорядочно размахивать мечом, но лишь чужая кровь забрызгала все его одежды и блестящими каплями осела на вспотевшем лице.
«Что передать мне твоим предкам, княже?..»
— Да скоро сам им всё передам! — зло бросил Мьямир.
Он повернулся и с ненавистью пнул дверь, забыв, что она открывается вовнутрь, и на краткий, но жуткий миг уверовал, что навсегда теперь заперт с изрезанной покойной. Затем ужас схлынул с него. Мьямир схватился за ручку и рванул дверь на себя, вывалившись вон. Конь поднял удивлённую морду и переступил с ноги на ногу при виде хозяина. Уронив меч, князь обхватил животное руками за горячую шею и уткнулся лицом в пышную гриву.
Нельзя же вот так ходить и убивать всех вокруг, нельзя же... И ведь сколько убитых уже, а колдуна как не было, так и нет. Да остались ли ещё колдуны на свете? Не сказки ли это?.. Найдёт ли Мирана кого-то в Диких горах? Вернётся ли вообще оттуда? И Мьямир, чуть отдышавшись, отпустил коня. Теперь надо бы сжечь дом знахарки вместе с телом, да пустить слух — мол, не помогла Гарунда кому-то, и пришли по её душу разгневанные родственники...
Князь поднял глаза и поглядел в небо, откуда взирала на него далёкая и равнодушная половинка луны. Сколько зим пройдёт, сколько князей ещё родится после него — сможет ли хоть кто-то из них освободиться от власти этого проклятия, разорвать бесконечную цепь убийств? И Мьямир обречённо вздохнул, зная, что всё равно расскажет своему сыну Улльгару: убивший колдуна сам станет колдуном.
И не будет этому конца.
Не было, казалось, конца и дням, проведённым в пути. Алая Стынь давно осталась позади, но пики Диких гор до сих пор не показывались — кутались они в тёмный туман, похожий на грозовое облако. На западе простиралась бесконечная масса Вязкого леса, и его корявые изогнутые ивы зловеще шуршали листьями издалека. Отряд двигался на большом расстоянии от них, но Гимри старался не выпускать гиблый лес из виду, чтобы не углубляться сильно на восток.
Тропа мельчала и зарастала травой, то и дело вовсе исчезая: люди в эти места совались редко. Приходили лишь воры, жаждавшие гадурского золота, да охотники на дикое зверьё. Те же, кто искал колдунов, шли обычно другой дорогой, погребённой ныне под камнями.
Деревень больше не попадалось, только разрушенные дома глядели на путников провалами окон. То были осколки процветавшего прежде Гадурского княжества, чьи земли поросли ивами да соснами. Слава северного Гадур-града гремела когда-то по всему алльдскому краю. Говорят, мастера высекли крепость прямо в одной из гор Дикой гряды, и широкая тропа вела туда через плодородные поля. Где же теперь эти поля? Пожухлая трава торчит из облысевшей земли. Мертвы и гадурцы: пируют они в чертогах Халльфры, а их дома догнивают свои последние дни.
Гимри вёл отряд мимо погибших деревень. Он не решался останавливаться на ночлег даже в тех домах, у которых сохранились крыши. Всё чудилось предводителю, будто бледные призраки бродят среди почерневших стен да плачут по ушедшему времени. Живым людям такое соседство ни к чему. И воины продолжали путь, провожая взглядом развалины деревень.
— Почему эти дома ещё стоят? — удивилась Мирана. — Ведь Гадурское княжество исчезло давным-давно. Им в пору бы развалиться и сгнить.
Атвир хмыкнул:
— Так все эти земли проклятые, — поделился он.
Вдруг в одном из домов с грохотом упала доска, подняв ворох пыли. Ерка, лошадь Мираны, испуганно попятилась, едва не сбив коня Атвира.
— Правду говорю! — возвестил дружинник, ловя поводья Ерки. В глазах его мелькнул суеверный страх. — Стоит держаться подальше от этих мест!
Ллара крепче прижала к себе маленькую дочь госпожи и испуганно оглянулась.
— Помоги нам Дияр! — зашептала она. — Проведи мимо погибели!
— Коли суждено умереть, так ни Дьяр, ни Гумгвар не помогут, — мрачно промолвил Тангур, поравнявшись со служанкой.
Он окинул неприязненным взглядом покосившиеся дома, поросшие кустами и травами, и сплюнул — совсем как Хугар, которому преданно служил. Атвир покачал головой:
— Лучше б ты не плевал на эту землю.
— А то — что? — огрызнулся Тангур.
— Мало ли что...
— Не останавливаемся! — раздался зычный голос Гимри. — Скоро темнеет!
Разговоры стихли, и люди подстегнули коней, чтобы быстрей миновать мрачную деревню. Она оказалась последней на многие дни пути, и потянулись мимо леса, богатые грибами, ягодами да дичью. Лучник Хьянг, из людей Хугара, прямо на ходу стрелял птиц, и в день сбивал по три-четыре. Но на отряд из больше двадцати человек этого всё равно было мало. Воины устали и подстёгивали измученных лошадей хлеще и злее, чем раньше, но дорога под ногами, будто заколдованная, вилась и вилась, не приводя никуда.
— А что ж мы всё до Гадурской равнины никак не дойдём? — спросил как-то Хугар на привале. — Не сбились ли мы с пути, а, Гимри?
Он говорил нарочито громко, и дружинники смолкли, напряжённо прислушиваясь к его словам. Предводитель устало прикрыл глаза: опять Хугар пытается посеять раздор — на сей раз внутри отряда.
— Нет, не сбились. Дорога верная, — ответил Гимри, тоже повышая голос. — Но, видно, Вязкий лес сильно разросся: никак мы его не обойдём. Можно, конечно, ещё ускориться, но...
— Да куда уж скорее? — усмехнулся Хугар. — Загнать лошадей хочешь, предводитель?
— Ну вот поэтому я и не хочу ускоряться. И так быстро идём.
— Только Дьяру известно, сколько дней мы на самом деле в пути, — послышалось негромкое бормотание из-за спины воеводы. — Мне одному кажется, что скоро уже осень?
— Нет, братишка, — Хугар оскалился, поглядев на дружинника косым глазом. — Скоро действительно осень. А мы всё бродим тут и бродим.
— Мы так не договаривались! — вмешался Тангур. Его побитое лицо уже зажило после столкновения с кулаками Гимри в деревне, и молодой воин вновь стал дерзким и злым. — Князь обещал нам денег за этот поход. Ну, мы согласились проводить Мирану до Диких гор и обратно. Тут идти-то... тьфу. А мы уже сколько ходим? Ты, Гимри, свои цели какие-то преследуешь? Отвечай: куда ты нас ведёшь? — он решительно ткнул рукой вперёд: — Гор даже не видно!
Гимри поднялся и расправил плечи, и Тангур отступил на шаг, чувствуя, как вновь заныли скулы от давних ударов. Но предводитель даже не поглядел на него, лишь прочистил горло и возвестил так, чтобы слышали все:
— Парни! Кто устал и считает, что зря тратит время — я никого не держу. Можете уходить.
— Гимри, — в ужасе шепнула Мирана, — они же разорят Алую Стынь, если пойдут назад одни.
— Они не пойдут, — тихо, но твёрдо отрезал Гимри.
— Ишь — не держит он никого, — сплюнул Хугар. — Князь обещал нам хорошую награду, если мы Мирану притащим живой. Ты нам столько не заплатишь.
— Тогда вам стоит терпеть, — спокойно произнёс предводитель. — Мы не просто идём в соседний город. Мы ищем колдуна в Диких горах. Вряд ли Мьямир обещал вам, что это будет легко. Его предки теряли сотни воинов и умирали сами, пытаясь сделать то же самое. А вы что, решили, будто для вас это будет легче? С чего бы?
— Правильно, предводитель! — подхватил Атвир, тоже вставая. — Мне ещё бабка рассказывала, как Инг Серебряный обокрал Рована и скрылся с его золотом. Конечно, он наложил всякие чары на дорогу к горам — вот Вязкий лес и тянется! Колдун явно не любит гостей. Так что нам нельзя отступать и спорить. Нужно продолжать идти! Гор достигнет самый упорный!
Гимри положил руку на плечо Атвира и благодарно сжал. Атвир всегда поддерживал его во всём, но сейчас это особенно тронуло предводителя. Он знал, что его воинам тоже приходится нелегко: нынче уже и есть старались понемногу, чтобы экономить припасы. Но эти люди всё равно идут за ним и верят ему. Всего десять — нет, без Говара уже девять человек, зато каких! Но больше всех преданы ему были эти трое: Говар, Атвир и Тарм.
Зим десять назад — таким же вот странным летом, которое то без конца поливало дождями, то вдруг светило иссушающим солнцем, — Атвир с разбегу врезался прямо в Гимри, едва не сбив того с ног. Тогда они чуть не подрались из-за этого. Но их оттащил друг от друга Винлинг, подхватив обоих за шкирку, будто щенков:
«Ну, парни, что стряслось?»
«Он в меня врезался! — негодовал Гимри. — И даже не извинился!»
«А что это ты встал на дороге, разинув рот?» — разозлился Атвир.
Винлинг же рассмеялся:
«И куда ты так спешил, что едва не опрокинул моего воина?»
«Я... — брови Атвира взметнулись: — Неужто ты Винлинг?»
«А что тебе нужно от Винлинга?»
«Я слышал, ты в крепости, и хотел напроситься в твою дружину, — выпалил Атвир. — Мне сказали: ты уже выдвигаешься... Вот я и бежал! Я тоже хочу защищать Лисью Падь от ерилльских псов! И чтоб им пусто было!»
«Вон оно что... — Винлинг оценивающе оглядел его. — Мало кто способен пошатнуть моего Гимри, просто влетев в него. Ты принят!»
Атвир повернулся к Гимри и тепло улыбнулся, словно они были знакомы уже тысячу зим:
«Я не желал тебя оскорбить. Только боялся опоздать», — и он решительно протянул руку.
Гимри помедлил, пристально всматриваясь в его лицо. Но Атвир умел улыбаться так, что невозможно было не расплыться в ответной улыбке. И Гимри, сам себе удивляясь — ведь он никогда не заводил друзей вот так сразу, — легко ухватился за тёплую руку и крепко её пожал. Ему захотелось вдруг, чтобы этот человек в самом деле присоединился к дружине да стоял с ним, Гимри, бок о бок всегда... И так и случилось.
Битва выдалась очень тяжёлой. Вдвоём они волокли по бранному полю раненого соратника. Он был без сознания и потерял много крови, и Гимри силился вспомнить имя молодого дружинника: если тот помрёт, не придя в себя, кто помянет его? Кому поведать о его гибели? Но имя никак не шло на ум.
Гимри и сам получил ранение: левая рука была сломана, а по бедру бежала алая струйка из глубокого пореза. Нога болела, однако двигалась. Но и это казалось ерундой... Только что они потеряли великого Винлинга: сам ерилльский князь Илльтор сразил его, расколов череп. Но битва уже измотала всех, даже вражеский князь едва держался на ногах, глядя как падает тело Винлинга к его сапогам. И тогда схватился Гимри за свой меч и из последних сил воткнул его в Илльтора.
Оба войска теперь лишились своих предводителей. Беспорядочно летели стрелы со всех сторон, и было уже не ясно, кто стреляет: свои или чужие? Винлинг лежал посреди поля с застрявшим в голове топором. Не поднимется больше могучий воин, чьё имя наводило ужас не только на Ерилль-град, но и даже на распростёршийся с юга Горн. Не вернётся он домой, к любимой жене и молодой дочери...
Тарм Кудряшка заслонял друзей, выставив перед собой по щиту в каждой руке. Стрелы всё неслись, остро вонзаясь в землю и протыкая лежащих тут и там людей. Одна стрела угодила Тарму в голень пониже колена. Он осел, скривившись от боли, но не опустил щитов. Гимри чувствовал, что и у него самого уже нет никаких сил, и Атвир с трудом помогает ему, едва приподнимая тело раненого над землёй. Они хотели оттащить соратника подальше от творившейся кругом кутерьмы, в которой того могли затоптать, да думали ринуться в битву снова...
Солнце вдруг брызнуло из-за туч, и ярко загорелась залитая кровью кольчуга павшего Винлинга, едва не ослепив Гимри. И тогда поднялся он во весь рост, не страшась больше вражеских стрел. Вытер грязное лицо рукавом, оглядывая следы побоища. Неравны оказались силы в этом бою, и лисьепадских воинов полегло куда больше, чем ерилльских. Нужно отступить и ждать подкрепления: князь Мьямир обещал лично его привести... И Гимри закричал что было мочи:
Мьямир молча смотрел на неё и вдруг с отчаянием взмолился:
— Сними проклятие, прошу! Мне не нужно ни бессмертия, ни силы! Я хочу лишь жить, как все люди, и умереть от старости или в битве. А не от того, что у меня сердце встало на тридцать третью зиму... Прошу тебя! — вновь повторил князь, и боль послышалась в его голосе.
Гарунда с печалью промолвила:
— Мне жаль тебя, княже, но я не та, кого ты ищешь.
— Врёшь! — голос Мьямира дрогнул, и князь вскочил на ноги. — Откуда же ты знала, что я приду?
— Во снах тебя видела, — отозвалась знахарка тихо. — Но больно ты к Миране привязан... Не будь её, да не разразись в Лисьей Пади Белая смерть, верно, давно уж явился бы ты по мою душу.
Мьямир склонил голову, и тёмно стало его лицо:
— Ты видишь, колдунья, я пришёл к тебе один, — процедил он. — Я даю тебе слово, что не убью тебя, если ты снимешь проклятие с моего рода.
Гарунда вновь упрямо покачала головой, и длинные волосы её рассыпались по плечам. Луна заглянула в отворённое окно, и мертвенный свет коснулся тёмных прядей. Нашла луна ту душу, что пойдёт за ней сегодня, нашла...
— Что передать мне твоим предкам в чертогах Халльфры, княже? — просто спросила Гарунда.
Мьямир обнажил меч и направил его остриё на знахарку. В любовно отполированном лезвии отразилась половинка луны, словно кем-то уже порубленная пополам.
— Почему ты не боишься меня? — нахмурился князь. — Почему даже не пыталась сбежать, раз знала, что я приду?
— Куда мне бежать? — удивилась Гарунда. — Будто ты не станешь искать меня всюду.
— Последний раз предлагаю, колдунья...
— Руби, княже, — перебила она. — Только знай: не принесёт тебе радости моя смерть.
— Я не верю тебе! — воскликнул Мьямир.
Видят боги, как не хотел он убивать эту знахарку! Как готов был прожить жизнь обычного человека, отказавшись от вечных поисков колдовской силы и бессмертия... Да готов ли был в самом деле? Мьямир сжал зубы от злости на самого себя: нет, он врал в лицо этой женщине. Он до дрожи жаждал силы — той силы, которую желали и его отец, и его дед, и все, кто жил перед ними — вплоть до Рована, сына Гвара, впервые замахнувшегося на колдуна. И в то же время Мьямир мечтал освободиться от этой жажды. Это она, а вовсе не ранняя смерть, стала настоящим проклятием его рода — проклятием, наложенным не Ингом Серебряным, а самим Рованом...
Мьямир зажмурился и закрыл лицо свободной ладонью: ему хотелось заорать что было мочи, лишь бы битва в его собственном сердце, наконец, утихла. Мертвенный холод прижатой ко лбу руки отрезвил князя и придал ему сил. Стиснув рукоять меча, он размахнулся и одним движением снёс Гарунде голову. С глухим стуком покатилась она, ударилась об край лавки и упала на пол. Тело так и осталось сидеть, лишь наклонилось немного вбок и припало к стене, на которой чернел теперь глубокий след от княжеского меча.
Мьямир стоял посреди дома, но ничего не происходило. Он и не знал толком, чего ждал, но отец говорил, будто сила колдуна должна войти в его тело, а сам колдун — рассыпаться в прах. Но с упавшей на пол головы стекала густая тёмная кровь. Вот уже подобралась она к носкам сапогов, и Мьямир отступил на шаг. Гарунда не рассыпалась в прах, и никакая сила не наполняла тело князя.
«Не принесёт тебе радости моя смерть... не принесёт тебе радости... не принесёт...» — раздалось у него в ушах, и Мьямир, наконец, закричал во весь голос, осознавая, что проиграл очередную битву. Знахарка оказалась обычным человеком. «Что передать мне твоим предкам в чертогах Халльфры?». Князь вонзил лезвие в остановившееся сердце женщины, но и тогда колдовская сила не потекла по его жилам. В отчаянии Мьямир принялся беспорядочно размахивать мечом, но лишь чужая кровь забрызгала все его одежды и блестящими каплями осела на вспотевшем лице.
«Что передать мне твоим предкам, княже?..»
— Да скоро сам им всё передам! — зло бросил Мьямир.
Он повернулся и с ненавистью пнул дверь, забыв, что она открывается вовнутрь, и на краткий, но жуткий миг уверовал, что навсегда теперь заперт с изрезанной покойной. Затем ужас схлынул с него. Мьямир схватился за ручку и рванул дверь на себя, вывалившись вон. Конь поднял удивлённую морду и переступил с ноги на ногу при виде хозяина. Уронив меч, князь обхватил животное руками за горячую шею и уткнулся лицом в пышную гриву.
Нельзя же вот так ходить и убивать всех вокруг, нельзя же... И ведь сколько убитых уже, а колдуна как не было, так и нет. Да остались ли ещё колдуны на свете? Не сказки ли это?.. Найдёт ли Мирана кого-то в Диких горах? Вернётся ли вообще оттуда? И Мьямир, чуть отдышавшись, отпустил коня. Теперь надо бы сжечь дом знахарки вместе с телом, да пустить слух — мол, не помогла Гарунда кому-то, и пришли по её душу разгневанные родственники...
Князь поднял глаза и поглядел в небо, откуда взирала на него далёкая и равнодушная половинка луны. Сколько зим пройдёт, сколько князей ещё родится после него — сможет ли хоть кто-то из них освободиться от власти этого проклятия, разорвать бесконечную цепь убийств? И Мьямир обречённо вздохнул, зная, что всё равно расскажет своему сыну Улльгару: убивший колдуна сам станет колдуном.
И не будет этому конца.
Глава 5. Проклятые земли
Не было, казалось, конца и дням, проведённым в пути. Алая Стынь давно осталась позади, но пики Диких гор до сих пор не показывались — кутались они в тёмный туман, похожий на грозовое облако. На западе простиралась бесконечная масса Вязкого леса, и его корявые изогнутые ивы зловеще шуршали листьями издалека. Отряд двигался на большом расстоянии от них, но Гимри старался не выпускать гиблый лес из виду, чтобы не углубляться сильно на восток.
Тропа мельчала и зарастала травой, то и дело вовсе исчезая: люди в эти места совались редко. Приходили лишь воры, жаждавшие гадурского золота, да охотники на дикое зверьё. Те же, кто искал колдунов, шли обычно другой дорогой, погребённой ныне под камнями.
Деревень больше не попадалось, только разрушенные дома глядели на путников провалами окон. То были осколки процветавшего прежде Гадурского княжества, чьи земли поросли ивами да соснами. Слава северного Гадур-града гремела когда-то по всему алльдскому краю. Говорят, мастера высекли крепость прямо в одной из гор Дикой гряды, и широкая тропа вела туда через плодородные поля. Где же теперь эти поля? Пожухлая трава торчит из облысевшей земли. Мертвы и гадурцы: пируют они в чертогах Халльфры, а их дома догнивают свои последние дни.
Гимри вёл отряд мимо погибших деревень. Он не решался останавливаться на ночлег даже в тех домах, у которых сохранились крыши. Всё чудилось предводителю, будто бледные призраки бродят среди почерневших стен да плачут по ушедшему времени. Живым людям такое соседство ни к чему. И воины продолжали путь, провожая взглядом развалины деревень.
— Почему эти дома ещё стоят? — удивилась Мирана. — Ведь Гадурское княжество исчезло давным-давно. Им в пору бы развалиться и сгнить.
Атвир хмыкнул:
— Так все эти земли проклятые, — поделился он.
Вдруг в одном из домов с грохотом упала доска, подняв ворох пыли. Ерка, лошадь Мираны, испуганно попятилась, едва не сбив коня Атвира.
— Правду говорю! — возвестил дружинник, ловя поводья Ерки. В глазах его мелькнул суеверный страх. — Стоит держаться подальше от этих мест!
Ллара крепче прижала к себе маленькую дочь госпожи и испуганно оглянулась.
— Помоги нам Дияр! — зашептала она. — Проведи мимо погибели!
— Коли суждено умереть, так ни Дьяр, ни Гумгвар не помогут, — мрачно промолвил Тангур, поравнявшись со служанкой.
Он окинул неприязненным взглядом покосившиеся дома, поросшие кустами и травами, и сплюнул — совсем как Хугар, которому преданно служил. Атвир покачал головой:
— Лучше б ты не плевал на эту землю.
— А то — что? — огрызнулся Тангур.
— Мало ли что...
— Не останавливаемся! — раздался зычный голос Гимри. — Скоро темнеет!
Разговоры стихли, и люди подстегнули коней, чтобы быстрей миновать мрачную деревню. Она оказалась последней на многие дни пути, и потянулись мимо леса, богатые грибами, ягодами да дичью. Лучник Хьянг, из людей Хугара, прямо на ходу стрелял птиц, и в день сбивал по три-четыре. Но на отряд из больше двадцати человек этого всё равно было мало. Воины устали и подстёгивали измученных лошадей хлеще и злее, чем раньше, но дорога под ногами, будто заколдованная, вилась и вилась, не приводя никуда.
— А что ж мы всё до Гадурской равнины никак не дойдём? — спросил как-то Хугар на привале. — Не сбились ли мы с пути, а, Гимри?
Он говорил нарочито громко, и дружинники смолкли, напряжённо прислушиваясь к его словам. Предводитель устало прикрыл глаза: опять Хугар пытается посеять раздор — на сей раз внутри отряда.
— Нет, не сбились. Дорога верная, — ответил Гимри, тоже повышая голос. — Но, видно, Вязкий лес сильно разросся: никак мы его не обойдём. Можно, конечно, ещё ускориться, но...
— Да куда уж скорее? — усмехнулся Хугар. — Загнать лошадей хочешь, предводитель?
— Ну вот поэтому я и не хочу ускоряться. И так быстро идём.
— Только Дьяру известно, сколько дней мы на самом деле в пути, — послышалось негромкое бормотание из-за спины воеводы. — Мне одному кажется, что скоро уже осень?
— Нет, братишка, — Хугар оскалился, поглядев на дружинника косым глазом. — Скоро действительно осень. А мы всё бродим тут и бродим.
— Мы так не договаривались! — вмешался Тангур. Его побитое лицо уже зажило после столкновения с кулаками Гимри в деревне, и молодой воин вновь стал дерзким и злым. — Князь обещал нам денег за этот поход. Ну, мы согласились проводить Мирану до Диких гор и обратно. Тут идти-то... тьфу. А мы уже сколько ходим? Ты, Гимри, свои цели какие-то преследуешь? Отвечай: куда ты нас ведёшь? — он решительно ткнул рукой вперёд: — Гор даже не видно!
Гимри поднялся и расправил плечи, и Тангур отступил на шаг, чувствуя, как вновь заныли скулы от давних ударов. Но предводитель даже не поглядел на него, лишь прочистил горло и возвестил так, чтобы слышали все:
— Парни! Кто устал и считает, что зря тратит время — я никого не держу. Можете уходить.
— Гимри, — в ужасе шепнула Мирана, — они же разорят Алую Стынь, если пойдут назад одни.
— Они не пойдут, — тихо, но твёрдо отрезал Гимри.
— Ишь — не держит он никого, — сплюнул Хугар. — Князь обещал нам хорошую награду, если мы Мирану притащим живой. Ты нам столько не заплатишь.
— Тогда вам стоит терпеть, — спокойно произнёс предводитель. — Мы не просто идём в соседний город. Мы ищем колдуна в Диких горах. Вряд ли Мьямир обещал вам, что это будет легко. Его предки теряли сотни воинов и умирали сами, пытаясь сделать то же самое. А вы что, решили, будто для вас это будет легче? С чего бы?
— Правильно, предводитель! — подхватил Атвир, тоже вставая. — Мне ещё бабка рассказывала, как Инг Серебряный обокрал Рована и скрылся с его золотом. Конечно, он наложил всякие чары на дорогу к горам — вот Вязкий лес и тянется! Колдун явно не любит гостей. Так что нам нельзя отступать и спорить. Нужно продолжать идти! Гор достигнет самый упорный!
Гимри положил руку на плечо Атвира и благодарно сжал. Атвир всегда поддерживал его во всём, но сейчас это особенно тронуло предводителя. Он знал, что его воинам тоже приходится нелегко: нынче уже и есть старались понемногу, чтобы экономить припасы. Но эти люди всё равно идут за ним и верят ему. Всего десять — нет, без Говара уже девять человек, зато каких! Но больше всех преданы ему были эти трое: Говар, Атвир и Тарм.
Зим десять назад — таким же вот странным летом, которое то без конца поливало дождями, то вдруг светило иссушающим солнцем, — Атвир с разбегу врезался прямо в Гимри, едва не сбив того с ног. Тогда они чуть не подрались из-за этого. Но их оттащил друг от друга Винлинг, подхватив обоих за шкирку, будто щенков:
«Ну, парни, что стряслось?»
«Он в меня врезался! — негодовал Гимри. — И даже не извинился!»
«А что это ты встал на дороге, разинув рот?» — разозлился Атвир.
Винлинг же рассмеялся:
«И куда ты так спешил, что едва не опрокинул моего воина?»
«Я... — брови Атвира взметнулись: — Неужто ты Винлинг?»
«А что тебе нужно от Винлинга?»
«Я слышал, ты в крепости, и хотел напроситься в твою дружину, — выпалил Атвир. — Мне сказали: ты уже выдвигаешься... Вот я и бежал! Я тоже хочу защищать Лисью Падь от ерилльских псов! И чтоб им пусто было!»
«Вон оно что... — Винлинг оценивающе оглядел его. — Мало кто способен пошатнуть моего Гимри, просто влетев в него. Ты принят!»
Атвир повернулся к Гимри и тепло улыбнулся, словно они были знакомы уже тысячу зим:
«Я не желал тебя оскорбить. Только боялся опоздать», — и он решительно протянул руку.
Гимри помедлил, пристально всматриваясь в его лицо. Но Атвир умел улыбаться так, что невозможно было не расплыться в ответной улыбке. И Гимри, сам себе удивляясь — ведь он никогда не заводил друзей вот так сразу, — легко ухватился за тёплую руку и крепко её пожал. Ему захотелось вдруг, чтобы этот человек в самом деле присоединился к дружине да стоял с ним, Гимри, бок о бок всегда... И так и случилось.
Битва выдалась очень тяжёлой. Вдвоём они волокли по бранному полю раненого соратника. Он был без сознания и потерял много крови, и Гимри силился вспомнить имя молодого дружинника: если тот помрёт, не придя в себя, кто помянет его? Кому поведать о его гибели? Но имя никак не шло на ум.
Гимри и сам получил ранение: левая рука была сломана, а по бедру бежала алая струйка из глубокого пореза. Нога болела, однако двигалась. Но и это казалось ерундой... Только что они потеряли великого Винлинга: сам ерилльский князь Илльтор сразил его, расколов череп. Но битва уже измотала всех, даже вражеский князь едва держался на ногах, глядя как падает тело Винлинга к его сапогам. И тогда схватился Гимри за свой меч и из последних сил воткнул его в Илльтора.
Оба войска теперь лишились своих предводителей. Беспорядочно летели стрелы со всех сторон, и было уже не ясно, кто стреляет: свои или чужие? Винлинг лежал посреди поля с застрявшим в голове топором. Не поднимется больше могучий воин, чьё имя наводило ужас не только на Ерилль-град, но и даже на распростёршийся с юга Горн. Не вернётся он домой, к любимой жене и молодой дочери...
Тарм Кудряшка заслонял друзей, выставив перед собой по щиту в каждой руке. Стрелы всё неслись, остро вонзаясь в землю и протыкая лежащих тут и там людей. Одна стрела угодила Тарму в голень пониже колена. Он осел, скривившись от боли, но не опустил щитов. Гимри чувствовал, что и у него самого уже нет никаких сил, и Атвир с трудом помогает ему, едва приподнимая тело раненого над землёй. Они хотели оттащить соратника подальше от творившейся кругом кутерьмы, в которой того могли затоптать, да думали ринуться в битву снова...
Солнце вдруг брызнуло из-за туч, и ярко загорелась залитая кровью кольчуга павшего Винлинга, едва не ослепив Гимри. И тогда поднялся он во весь рост, не страшась больше вражеских стрел. Вытер грязное лицо рукавом, оглядывая следы побоища. Неравны оказались силы в этом бою, и лисьепадских воинов полегло куда больше, чем ерилльских. Нужно отступить и ждать подкрепления: князь Мьямир обещал лично его привести... И Гимри закричал что было мочи:
