— Я ему тогда так, между прочим, и сказала: «Шейн, раз уж ты такой расторопный, я тебя с подружкой познакомлю. У меня есть одна, красивая, только чудная немного, живет в лесу». А он только улыбнулся: «Каждая девушка по-своему интересна, Эльда». Видишь, какой галантный?
Мне стало неловко. Мысль о том, что незнакомый парень, да еще жандарм, знает о моем существовании и, возможно, уже слышал про «чудную травницу с опушки», вызвала легкую панику. Не хватало еще ищейки дома!
— Эльда, это нелепо, – поспешно ответила я, чувствуя, как теплеют щеки. – Совсем не ко времени. Да и зачем тебе его на меня разбазаривать? Бери сама, раз он тебе так нравится.
— Пфф! – Эльда фыркнула и закатила глаза с преувеличенным презрением. – Шейн? Да он мне как брат родной после всей той истории с зерном. И потом, у меня уже есть ухажеры. Целых два!
Глава 10
Теяна
Подруга принялась живописать с азартом опытной рассказчицы.
— Первый – молодой пекарь, сын хозяина самой популярной в городе пекарни «Золотой Колос». Кудрявый, как ягненок, розовощекий, пахнет булочками с корицей. – смеялась Эльда. – Вчера принес целую корзину пышек, еще теплых! Говорит, испек специально для меня, пока старик в погреб отлучился. Сладкий, конечно, но... - Она сделала пренебрежительную гримаску. - Весь его мир – это тесто да печь. О чем с ним говорить? О том, как дрожжи играют?
Второй – коренастый парень-охотник из дальнего лесного хутора. Силач! Плечи – во! – Эльда широко развела руками. – Подарил шкурку молодого лисенка – мягкую, рыжую, как твои волосы. Говорит, сам подстрелил, сам выделывал. Лестно, конечно... - Она вздохнула, поглаживая свою косу. - Но он диковатый. Говорит мало, все время норовит обнять. И пахнет лесной дичью. Постоянно. Даже после бани!
Мы протискивались мимо группы девушек, заплетавших друг другу венки из ромашек и васильков. Подружка понизила голос до конспиративного шепота, но глаза ее горели азартом.
— И вот я подумала, ну за кого же мне выходить? За пекаря? Тепло, сытно, но скучно до зевоты. За охотника? Крепко, дико, но медвежатиной пахнуть не хочется. И тут – бац! – слухи!
Она остановилась, заставив и меня замереть, и огляделась по сторонам с преувеличенной таинственностью.
— Говорят, в город прибыл инквизитор! Из самой столицы, - Она выдохнула это слово с придыханием, как будто произнесла имя принца из сказки.
Мое сердце екнуло. Инквизитор. Ледяная волна страха окатила меня с головы до ног. Именно этого я боялась больше всего. Больше чудовищ, больше Бабы Руши. Инквизитор означал костры, пытки, безысходный ужас. Особенно для меня. Особенно если он узнает... обо мне, о том, что было в Линтарии, где раньше я жила. Насильно сглотнула комок в горле, стараясь не выдать паники.
— И... и что?» – спросила и голос прозвучал чуть хрипло. - Разве они не всегда тут? Отделение же есть.
— Нет-нет! – Эльда энергично замотала головой, коса заплясала. - Это новый! Специально присланный. Из столицы, Тея! Представляешь? Говорят, молодой, видный! - Ее глаза мечтательно затуманились. - Видела его, когда он въезжал в город. Ну, издалека, конечно, с балкончика у тетки. Он был верхом, весь такой важный, строгий. Взгляд – как у орла.
Подруга сжала руки у груди.
— Вот он – шанс! Зачем мне пекарь или охотник, когда можно укатить в столицу женой инквизитора? Жить в огромном дворце, носить шелка, ходить на балы. - Она фантазировала вслух, кружась на месте так, что юбка колоколом раскрылась. - Он же наверняка ищет себе достойную пару здесь, раз приехал надолго. Кто, как не я, а?
Я смотрела на нее, эту милую, ветреную, живую девушку, мечтающую о принце-инквизиторе, и внутри все сжималось от ледяного ужаса. Если бы она знала. Если бы она понимала, что такое инквизитор на самом деле. Что он несет таким, как я.
Мысль о том, что этот столичный гость мог уже быть здесь, мог ходить по этим же улицам, мог даже смотреть на меня прямо сейчас – была невыносима.
Я молилась всем богиням, чтобы наши пути никогда не пересеклись. Чтобы инквизитор не узнал о девчонке-травнице с опушки. Чтобы прошлое из Линтарии навсегда осталось похороненным.
— Ну, что ты опять в себя ушла? – Эльда снова дернула меня за рукав, возвращая в шумный, яркий, пахнущий праздником мир. - Смотри! Там начинаются пляски! Пойдем! Может, и твой принц найдется? Хотя... - Она оглядела меня с ног до головы с преувеличенной критичностью. - Тебе бы сначала платье поновее, да волосы прибрать. А то все в своих травах да кореньях. Так и сама в куст превратишься.
Она рассмеялась, и я присоединилась, стараясь, чтобы смех звучал естественно. Это был смех облегчения – что она переключилась, что поток ее мыслей унесся прочь от опасной темы.
Позволила ей увлечь себя к кружащимся парам у музыкантов. Танцы, смех, музыка – все это было щитом от гнетущих мыслей. Старалась раствориться в веселье, чувствовать ритм под ногами, видеть только сияющие лица вокруг, слышать только звонкие мелодии и смех Эльды.
Но тень от пульсирующего амулета с извращенными рунами, тень от страха перед инквизитором и тень от имени Роостара – висели где-то сзади, холодные и неотвратимые. Праздник Середины Лета был в разгаре, но где-то в глубине души я уже чувствовала приближение совсем другой, темной ночи.
А пока... пока я танцевала с подругой, смеялась и старалась верить, что костер в центре площади никогда не сожжет меня саму.
Глава 11
Эшфорд
Теплый ветерок, игравший разноцветными лентами, развешанными между домами, донес до балкона в замке жандармерии смех, музыку и сладковатый запах жареных каштанов. Я стоял в тени каменной балюстрады, словно статуя, высеченная из мрамора скорби и усталости. Черный камзол, тщательно отчищенный от речного ила, но все еще хранящий легкую помятость, сливался с наступающими сумерками. Не человек. Тень на страже спокойствия народа.
Праздник Середины Лета бушевал, как живое, дышащее существо. Фонарики-светлячки мерцали в кронах лип, гирлянды из полевых цветов раскачивались под порывами ветра, разнося аромат ромашки и василька. Музыка – задорные переливы скрипок, бубенцов и дудочек – звала в пляс. Пары кружились, смеялись. Лица сияли неподдельной радостью.
Вот бы пива глоток. А лучше кружечку.
Как давно я смеялся так? По-настоящему? Эта мысль пронзила сознание, острая и незваная. Не тот ледяной, циничный хохот над глупостью преступников или абсурдом канцелярской волокиты. А тот, что рвется из самой глубины, от переполняющего душу тепла. В памяти, словно калейдоскоп, мелькнули осколки былого.
Солнечный луч в витражном окне столичного храма, падающий на белоснежные локоны. «Эвелин, ты согласна?» – мой собственный голос, молодой, дрожащий от надежды. Ее смех, легкий, как шелест дорогого шелка, и кивок, от которого сердце замерло, а потом забилось с бешеной силой. Белое платье, удушающий запах лилий и ее тонкая рука в моей.
Клятва навеки. Глупец.
Брачное ложь, ее кожа под моими пальцами, бархатистая и обманчиво теплая. Страсть, смешанная с нежностью, казавшаяся вечной. «Я тебя люблю, Эшфорд. Только тебя.».
Ложь. Сладкая, как яд.
Стол, заваленный отчетами о нечисти в пригородах. Поздняя ночь. Ее голос, холодный и раздраженный: «Опять? Вечно твоя работа! А бал у герцогини? Ты обещал!». Звон разбитой о камин хрустальной вазы.
Ее слезы. «Ты скучный, Эшфорд! Ты как твой каменный замок – красивый, но холодный и пустой».
Приоткрытая дверь в будуар жены. Полумрак, пробиваемый единственной свечой. Разбросанная одежда. Бесстыдные стоны, перемежающиеся смехом, знакомый голос брата, шепчущий что-то. И ее ответный смех. Шаг вперед. Картина, выжженная в мозгу: их тела, сплетенные на кружевном покрывале семейного ложа.
«Эш! Брат! Это... это не то, что ты думаешь!» – глупые и бесполезные слова Сайруса.
Моя собственная мысль, какой же я болван. И лед. Абсолютный, пронизывающий до костей лед. Ни криков, ни слез – только оглушительный гул в ушах и ледяная пустота, разверзшаяся внутри.
Я сжал кулаки так, что костяшки побелели, а ногти впились в ладони. Боль – слабая, тупая – вернула к настоящему. К этому балкону. К этому провинциальному городишке. К этому оглушительно-веселому празднику, который был мне чужд.
Именно поэтому я схватился за это задание в Эдернии.
Бегство.
Подальше от стен столичного особняка, где каждый портрет, каждый запах, каждый шелест шторы напоминал об измене и предательстве самых близких. Бегство в работу. В роль бездушного механизма Ордена. Здесь я был только Инквизитором Блэкторном. Машиной для расследований и уничтожения нечисти.
Вот поэтому женщинам никогда не надо показывать свои слабости. После этого они «не уходят» даже если сильно себя попросить.
Мой взгляд, скользивший по пестрой, шумящей толпе праздника, словно вдруг замер. Неподалеку от музыкантов, там, где гудение волынки смешивалось со смехом и топотом каблуков, кружились две девушки. Одна – светловолосая, с косой, похожей на спелый колос, смеялась беззаботно, ее синее платье мелькало, как крылья трепещущего мотылька. А вторая…
Рыжая.
Как костер в безлунную ночь. Как расплавленная медь, выплеснутая на закатное небо. Знакомые волосы, цвета дикого огня. Теяна. Травница с опушки. Та самая, что вцепилась в спину чудовища с безумной отвагой, чтобы сорвать проклятый амулет. Которая кричала о человеке там, где я видел лишь монстра.
Девушка смеялась сейчас, запрокинув голову, ловя руку подруги. Звук этого смеха – живой, искренний, слегка хрипловатый – донесся даже сюда, до моего каменного балкона. В каждом ее движении, в сиянии ее изумрудных глаз горела дикая, неукротимая радость, не ведающая светских оков или гнета прошлого.
Я ощутил под черным камзолом странное жжение в груди – не боль, а что-то щемящее, тоскливое. Как будто внутри что-то сжалось.
Утрата.
Утрата самой способности вот так просто… отдаться моменту. Наблюдал за ней, за этим воплощением неудержимой жизни, и чувствовал себя древним, покрытым мхом валуном, на который бесстрашно бьет молодой, бурлящий поток.
Огненные волосы… Карел.
Мысль пронзила сознание, как отравленная стрела. Праздничный шум, запах жареного мяса и сладостей – все это растворилось, сменившись мрачной реальностью двухдневной давности.
***
Пастух сидел на жестком деревянном стуле, закутанный в грубое серое одеяло, сжимая в руках кружку с чаем. Его лицо было бледным, запавшие глаза смотрели пугливо и бессмысленно. Он дрожал, но не от холода – от остаточного ужаса и слабости после превращения.
Я сидел напротив, положив ладони на дубовый стол. Командор Брандт, неподвижный, как изваяние гневного божества, стоял у стены. Его седые, кустистые брови срослись в одну суровую, грозовую складку. Тишина в комнате была густой, тяжелой, нарушаемой только прерывистым дыханием потерпевшего.
— Карел, – начал я. – Ты должен вспомнить. Все. Что было до… до того, как ты перестал быть собой. Любую мелочь.
Пастух сглотнул, кивнул. Голос его был слабым, прерывистым.
— Я... я пастух. Из деревни Верейки, что в двух лигах отсюда. Пасу коз, которых местные мне доверяют. Бабы Руши коз… и других. - Он поморщился, словно имя вызывало неприятные ассоциации. - Давно тут. С детства.
— Хорошо, – кивнул я, пальцы чуть сильнее впились в дерево стола. – Теперь сосредоточься на том дне. Дне, что был перед тем, как ты очнулся у реки, видя мое лицо. Последнем дне перед превращением, что ты помнишь. Что происходило? Шаг за шагом.
Карел зажмурился, вжав пальцы в виски так, что ногти побелели. Будто пытался выдавить память наружу силой.
— Не помню… Все словно в тумане. Голова раскалывалась. Будто молотом били изнутри. Потом, - он резко вдохнул и покачал головой.
— Потом ярость. Страшная. Черная. Все вокруг… все! – враги. Деревья, птицы… даже солнце! Хотелось крушить. Ломать. Рвать зубами. - Парень содрогнулся всем телом, одеяло сползло с худого плеча.
– Я чувствовал себя сильным, ужасно, нечеловечески сильным… Мускулы горели. - Его лицо исказила гримаса муки. - И боль… Кости ломались, выворачивались. Кожа горела, как в кузнечном горне. Трещала. - Голос сорвался на стон. - Потом… тьма. Только тьма и рев в ушах… и потом Ваше лицо, господин.
Я встретился взглядом с Брандтом. В его каменных, непроницаемых глазах читалось то же, что и в моих мыслях. Инквизиции ни разу не удавалось развоплотить заколдованных людей, вернуть им сознание и прежнее тело. Всех чудищ, что встречали просто убивали.
Никто даже не задумывался, что такое может быть человеком. Превращенным. Никогда ведьмы не заходили так далеко. И никогда не было информации о том, как происходит превращение. Теперь эта ценная информация будет внесена во все архивы по всему королевству, а может и за его пределами.
— До ярости, Карел, – настаивал я, понижая голос, делая его еще более вязким, гипнотическим. – До тумана. Что ты делал? Кого видел? Никто не подходил? Не говорил с тобой? Не давал… ничего?
Карел замер, его дыхание на мгновение выровнялось. Потом его бледные, потрескавшиеся губы дрогнули в слабой, болезненной усмешке.
— Девушка… Была девушка. Прекрасная… как сон.
Так и знал! Когда мужик попадает в беду, где-то рядом обязательно притаилась девушка.
— Ну, что, девушка - это очень пространно. Их тут как сельдей в бочке. Какая из себя? Ты ее прежде знал? Опиши.
— Не знаю… точнее, - он говорил с мучительным усилием, продираясь сквозь вату забытья и боли. - В лесу… Месяц, нет, два назад? Шел с пастбища. Западная опушка. Она появилась словно из воздуха. Как фея… лесная дева. - Его глаза на мгновение оживились призрачным восторгом. - Рыжая… Волосы как огонь костра. Глаза зеленые? Или карие? Не помню… Но очень красивые. Удивительно красивая девушка.
Рыжая?
Глава 12
Эшфорд
Словно ледяная игла прошла по моему позвоночнику, оставив за собой мурашки. А может он путает? Может он вспоминает девушку, которую видел уже зверем? Травница же тоже там была.
— Имя? Назвалась ли она?
Карел бессильно покачал головой, и тень разочарования скользнула по его лицу.
— Вы думаете это она? Это невозможно! Она бы никогда… ни за что не причинила бы вреда. Она смеялась. Звонко. Как колокольчик… Любила меня… Подарила, - он вдруг замолчал, - амулет. Да! Деревянный, необычная резьба. Сказала носить всегда. Знак нашей любви.
Пастух вцепился в собственные виски, ногти впились в кожу.
— Я носил! Клянусь! Не снимал. Она велела. А потом... потом этот кошмар! - Его голос сорвался. Парень согнулся на стуле подобно старому деду.
— Успокойся, Карел! Тихо! – Рявкнул Брандт, шагнув вперед, его массивная тень накрыла пастуха. – Дыши глубоко.
Я не сводил с Карела пристального взгляда, сквозь его истерику выискивая крупицы правды. Страх был подлинным. Боль – тоже. Но в его словах была ключевая нить.
— Имя, Карел! – Настаивал я, перекрывая его всхлипы. – Хоть как-то она назвалась? Или как ты называл ее?
Карел, всхлипывая, вытирал лицо кончиком одеяла.
— Я звал ее… Лиреей. Она так и сказала «как прекрасная Лирея из песен старых». Самая прекрасная.
Лирeя. Имя-призрак, имя-ничто, стандартное имя для красавицы из баллад. Тупик.
