А еще цепи, два железных таза и пилы, ножницы, гвозди и пассатижи. Никита перебирал их, задумчиво рассказывая, сейчас вертел в руках щипцы. Ответа он не ждал — рот у человека был замотан скотчем. — В общем, такой же мудак. К тому же каннибал. Я заставил его сожрать собственный нос, прежде чем убил. Надо было яйца, но я побрезговал. Кошку забрал… дверь оставил открытой, вроде как сбежала, но забрал. Думал, ну чего она тут. Так эта пушистая тварь…
Мужчина, который до этого сверлил его взглядом и упрямо молчал, вздрогнул, когда что-то электронное пискнуло. Никита недовольно глянул на электронные часы, из последних моделей, в которые мог поместиться целый компьютер. Глянул и тут же потерял интерес к жертве, поднялся, все так же глядя на экран, и, достав пистолет, три пули выпустил ему в живот. На экране часов было пикселями выведено: «Нам конец, добей».
Домой Никита ввалился в вечерние сумерки, свет в гостиной включать не стал. Вышедший на шум Тимур щурился, пытаясь понять, кто вернулся, наконец окликнул:
— Ник?
— Я, я, — отозвался тот. Экран телевизора вспыхнул, но вместо сетки передач там была карта, на которой были обозначены три точки: две рядом друг с другом и одна в стороне. Ник пальцами увеличил местность, где были две точки.
— Что происходит? — спросил Тимур. Ничего ему не отвечая, Ник подобрал телефон со стола в гостиной, нажал на нем быстрый вызов и в тишине дома раздалось приглушенное:
— Давай быстро, у меня совещание.
— Тогда Глеб звонить не будет. Все в порядке, мы все вернулись уже.
— Молодцы, отдыхайте, — в голосе послышалось что-то похожее на зависть. Он, судя по голосам на фоне, правда был на совещании, а не у проституток.
— Ник, ты соврал, — зачем-то обвинил Тимур. Никита пожал плечами, уверенно заявил:
— А ты меня не выдашь. Давай так, если через пять часов не позвоню, то там в подвале, около котла, есть три кнопки. Вот тебе ключ, их надо будет нажать.
— И что тогда случится?
— Ничего, — легкомысленно отозвался Никита. — А потом большие перемены.
— Что происходит?
— Тебя это пока что не касается. Но я все же думаю, что мы вернемся. Но если чего, позаботься о кошке.
— В масках детонатор.
Ева до этого смотрела в пол. Их оставили в какой-то каморке, связанными по рукам и ногам, посадили на металлические стулья, впаянные в пол. После этих слов подняла голову, всмотрелась в светящуюся неярким неоном маску Глеба.
— Я отправил Второму сообщение. Как только он вернется на базу, он нас убьет. Осталось дотерпеть. Поэтому же они не могут снять маски — если попытаются, то они тоже сдетонируют… не знаю только, откуда они это знают.
Сообщения были всегда заготовлены, и самым первым именно это, предсмертное. Чтобы такое отправить, нужно было только две кнопки зажать, и Глеб успел до того, как его обездвижили ударом приклада в лицо. То ли упал он удачно, то ли хорошо спланировал падение, но часы после него разбило до состояния металлолома.
— Значит все, конец? — спросила Ева спокойно. Глеб кивнул. — Почему ты не сбежал?
— Не могу сказать. Не уверен, что знаю.
— Дурак, — так же безразлично отозвалась Ева, наклонив голову к плечу. Спину ломило от неудобного и жесткого стула. Их везли куда-то недолго, около двух-трех часов, в одном багажнике. Больше всего ее беспокоило то, что с ними сделали фото — связанные «Черти» и люди в масках. Ева впервые осознала, что еще не ощущала себя частью «Чертей». Так, стажер. К дому привыкла, а к миссиям еще нет. И умирать за нее, еще не совсем часть команды, за человека почти постороннего, казалось действительно чем-то глупым.
А самое странное — убивать было страшнее, чем сейчас ждать, когда придут убивать их. Только снова это унизительное положение жертвы… оно не давало покоя.
Открылась железная дверь каморки, в которой их держали, и повеяло холодом, где-то внизу играла тяжелая музыка, но сюда доносились только басы и обрывки мелодий. Напротив двери было четверо мужчин спортивного типа в черном, с балаклавами вместо масок.
— Бомбы, значит, — один из них присел на корточки, коснулся маски Евы, словно снять хотел. Внутри все сжалось от страха, но противник отпустил тут же. — Что, если мы на бабе проверим?
— Проверьте, — снисходительно разрешил Глеб. Маски до этого осматривали, чтобы понять, как их снимать. Они казались приросшими к коже лица. Глеб был спокоен, как святой, готовившийся принять мученическую смерть.
— Груздь, не трогай. Там правда система какая-то…
— Так бабу убьем, он сговорчивее станет.
— А кто знает, кто из них сговорчивее?
— Понятно, что баба будет сговорчивее, — раздраженно обернулся через плечо Груздь.
— Я слышал, когда чекисты расстреливали, бабы как-то более стойко это переносили. Как и пытки, если дело детей не касалось, — произнес третий. — А впрочем… если сильно постараться.
— Давайте дадим им шанс, — вперед вышел один, который до этого, говорил мягко, как с друзьями. — Нам нужно узнать — на кого вы работаете? Кто вам оплачивает все эти ваши дурацкие гаджеты? Кто вас набирает?
— Сам Дьявол, — ответил Глеб, но в голосе, даже исковерканном электроникой, проскользнуло что-то издевательское.
— А где живет дьявол? Кем работает? Как тут его зовут?
— Вы что, тупые? — вступила Ева, и она говорила серьезно, зло, словно правду. — Вам же сказали. Мы умирали уже раз десять, но всякий раз он нас с того света вытаскивал и…
Груздь ударил по лицу, зацепив маску — Ева почувствовала вкус крови во рту.
— Слушай, Манул. Давай с бабы начнем. Она-то может и не расколется, а вот друг ее не просто так спасать ломанулся, хотя мог через окошко свалить.
— А и начнем, — кивнул тот, что до этого играл «доброго полицейского». И тогда завертелось — надвинулась вся эта толпа одетых в черное, Еве отстегнули ноги от стула, но тут же скрепили их между собой, как труп поволокли из коморки в комнату, бросили на пол. Бронежилеты с них сняли еще до того, как бросить в багажник, теперь же затрещала ткань черной брезентовой куртки. Еве казалось, что она упала в воду и ее несет куда-то. Она словно бы задыхалась в этой черноте, но тело расслабилось — она не могла сделать ничего, она не сопротивлялась, даже когда предложение: «Давайте для начала сиськи отрежем!» встретили одобрительных хохотом. Разрезали футболу и упругую материю спортивного лифчика. В рваной ткани, словно в открытой ране с черными краями, теперь белело голое тело с пятнами сосков. Что-то начало подниматься изнутри, из души, хотелось сопротивляться, хотя бы в рожу плюнуть, но и тут мешала маска. Она не давала кусаться, а со связанными руками, против четверых, придавленная к полу, Ева не могла ничего. Лезвие охотничьего ножа коснулся припухлости груди, потом самым кончиком лезвия середины соска. И тут же нажали так, что показалась кровь, тело залихорадило.
— Кто ваш хозяин? — снова спросила черная река то ли у Глеба, то ли у нее. И тут Еву затрясло так сильно, что все тело задергалось как от тока. Она не сразу сама поняла — это был не мандраж, ее душил смех.
— Выблядки, — рычащим голосом произнесла она. — Я башку отрастила, чтобы вернуться и убивать таких, как вы. Думаете, если вы мне что-то отрежете, оно не отрастет? Можете меня на куски разрезать, сжечь и каждый уголек похоронить за сто километров друг от друга, но через полгода я буду резать уже вас.
Нож надавил сильнее, вошел в мягкую жировую ткань и уперся в ребра. Хотя Ева вздрогнула, она продолжала, словно не так сильна была раздирающая боль:
— Мы не люди. Мы не чувствуем боли. Сколько бы нас не убивали — мы вернемся в ваш проклятый мир. И сожрем всех…
Нож дернулся, наотмашь резанул по лицу, появилась рана от виска до брови, чудом не зацепила глаз, который теперь заливало кровью. И Ева вдруг поняла, что стало тише, пропал задор. И дело было не в ее словах, а в славе «Чертей». Она не была их частью, но становилась сейчас, почти что посмертно. Следующий разрез появился на шее — профессиональный, не такой глубокий, чтобы убить, но болезненный. Похоже, с нее собирались снимать кожу, во всяком случае так Ева подумала. И всерьез испугалась, когда стало темно. Она не простила бы себе сейчас, потеряй она сознание. Но тело еще ощущало себя, тело болело, и вокруг нее из тишины появилось раздосадованное:
— Какого хера?.. Что там?..
И сразу после этого маска Евы мигнула, как сломанная вывеска, и погасла. Так же поступила маска Глеба с секундной задержкой. И после этого подмигнула уже третья маска, над Евой и напротив Глеба.
— Добрый вечер, — произнес искаженный голос Никиты, и черная река, которая до этого тащила, держала, и крутила, окрасилась в красный, запахла знакомо резкой кровью, взорвалась криками и хрипением.
Спустя несколько минут Еву вздернули на ноги, и только по тому, что ей стали расстегивать цепь на руках, она поняла, что это — свои.
— Твой пистолет, — вежливо пояснил Никита, всунув ей в руку оружие. В шею кольнуло неприятно. Раньше этого не нужно было применять, но Еве говорили об этом. Стимулятор вперемешку с обезболивающим. Подействовало почти сразу – теперь раны уже не казались такими невыносимыми, можно было двигаться. — Тут еще много мразей, которых надо убить, и теперь они слышали, что мы тут.
Еве дважды объяснять не надо было — она проверила, снят ли пистолет с предохранителя и вместе с ним направилась к двери, прикрывать своих. Никита тем временем подошел к Глебу, заскрежетали замки и цепи.
— А теперь, друг, обними меня, ибо на поясе моем твоя кобура, — глухо посмеялся Ник. Глеб все делал молча, даже щелчка снятия с предохранителя не было, пистолеты уже были готовы. — А теперь… давайте раз***м тут все.
Ева скинула с себя порванную одежду, сняла более-менее целую с ближайшего трупа и надела. Водолазка тут же пропиталась кровью. В висок ей ткнулось что-то твердое, и девушка осторожно приняла, ощупала.
— Прибор ночного видения, — пояснил Никита.
— А ты?
— Я и так смогу. И Глеб сможет. Помни одно — когда будешь стрелять, видно вспышку, все будут целиться туда. Не стой на месте, прикрой нас.
И вот снова это чувство — словно в темноте с ней разговаривал не тот Никита, которого она знала, а кто-то другой… вполне себе разумный.
— Готовы? — спросил Глеб. — Сколько их там?
— Еще шестеро, — сказал Ник и, словно фокусник, открыл дверь из этого закутка.
Комната находилась на втором этаже чего-то, похожего на пустой склад — гофрированная крыша, бетонные балки стен. И полное отсутствие окон. Внизу с фонариком у щитка двое еще пытались починить проводку, еще трое стояли поодаль, чего-то ждали. Похоже, крики они либо не слышали, либо приняли за естественные звуки для комнаты, в которой пытают людей. Ник почти кубарем, как-то по-звериному скатился с лестницы, Глеб выстрелил, ориентируясь на свет фонарика — по пули в затылок каждому «электрику». Фонарик загремел по полу и больше никто его поднимать не рисковал. Раздались новые выстрелы — стреляли по тому месту, где только что был Глеб. Никита как какое-то чудовище подкатился к палившим и рубанул почти наугад — Ева сняла второго стрелявшего, которого Ник не успевал достать. Третий стрелявший рухнул уже от пули Глеба. Ник поднялся и стряхнул с широкого прямоугольного лезвия кровь, он старался держаться спиной к Еве. Вбегающие на склад были как на ладони — Ева пристрелила двоих, и больше никто к ним не совался.
— Глеб, сколько? — спросил Никита, после того, как в течении минуты прислушивался.
— Плюс семеро, — нехотя отозвался Глеб.
— Я наверстаю, — пообещал Ник. Глеб уверенно пошел к выходу, Никита задержался и вперед пошел только услышав, что Ева спускается по лестнице.
Домой они доехали перевязанные наспех, чуть ли не марлей из машины. Некогда, потому что не было уверенности, что убили всех, да и адреналин и допинг гнал вперед. По-настоящему больно стало уже дома — Ева легла на пол в гостиной, прижимала к груди присохшую марлю. Никита посмотрел на это, пожал плечами и перешагнул через нее. Их встречал бледный Тимур — сел рядом с девушкой, открыл аптечку и достал из нее шприц, наполнил прозрачным, ткнул в горевшее от ран лицо. Как раз стимулятор понемногу начинал отпускать, возвращалась мстительная навязчивая боль. Ева доверяла, не пыталась помешать Тимуру, попросила только: «Грудь еще». Она хотела и водолазку задрать, вызвав у подростка румянец до самых ушей, но вся ткань прилипла к телу. Глеб звонил.
— Нам нужна «Скорая». Третья ранена. Серьезно, но не смертельно… что значит, почему раньше не сказали?.. Ник? — Глеб удивленно уставился на психа, тот улыбнулся во все зубы, развернулся идти к лестнице, но споткнулся об собственные ноги и рухнул лицом вперед. Больше он не вставал, за всем этим с перил спокойно наблюдала кошка. — А у Ника, кажется, еще серьезнее… — проворчал Глеб.
Лица Ева не чувствовала, словно была на приеме у стоматолога, который вместо десен заморозил ей щеку. Она забрала у Тимура шприц, остаток вколола в грудь прямо через тряпки. От нее на полу оставались красные разводы, к Нику шли такие же красные отпечатки обуви.
***
Ева впервые оказалась в этой больнице. Тут было много детей, их громкие голоса раздавались с первого этажа. Кажется, было время ужина. Бесстрастный и привычный врач, ни о чем не спрашивая, с водой оторвал ткань от тела, смыл кровь и начал зашивать по все тому же обезболивающему, что ей вкололи дома. Начал с груди, в то время как Ева сидела, откинувшись на спинку медицинского кресла, а в руку ей по капле поступала какая-то прозрачная жидкость, от которой было тепло. Она уже привыкла не задавать вопросов.
В комнату протиснулся Глеб с синяком над глазом, одетый в докторский халат. Кроме синяка других ран видно не было, и Ева почувствовала зависть.
— Никита выкарабкается, — шепотом сказал Глеб. Ева приоткрыла один глаз, над которым не было пореза и который не заплыл, спросила прямо:
— Что это за место?
— Детская больница. Леонид дает на нее деньги, очень много. И они без лишних вопросов зашивают и лечат нас.
Доктор продолжал орудовать иглой, делая вид, что его тут нет, и непонятно было, как он относился к такой повинности. Возможно, он считал, что это киллеры местного авторитета, которых постоянно кромсают в разборках. Скорее всего, он думал, что лучше так, чем лишать детей шанса на выздоровление.
— Ник нас спас, — кивнул Глеб и, больше не развивая тему, собирался выходить, но Ева окликнула:
— Как выглядела Вика?
— Как ты, — честно признал Глеб. — Только щеки были полные. У тебя впалые… И нос у нее был более округлый.
— Она просила передать, что ты не виноват, — Ева прикрыла глаза. После пережитого ей казалось, что она попала на курорт с оздоровительными процедурами. Неприятными, но после них будет так хорошо. Глеб потоптался на пороге, сверля затылок доктора взглядом, но решился сказать только:
— Виноват.
Никите выделили отдельную палату, прямо как в американских фильмах, с уютными занавесками на окне, с телевизором напротив кровати и небольшим полустоликом-полуподносом. Лицо его, впрочем, оставалось пепельно-серым. На открывшуюся дверь он отреагировал, приоткрыв один глаз, попытался улыбнуться так же, как раньше. Леонид сел на стул около кровати, упер локти в колени.
Мужчина, который до этого сверлил его взглядом и упрямо молчал, вздрогнул, когда что-то электронное пискнуло. Никита недовольно глянул на электронные часы, из последних моделей, в которые мог поместиться целый компьютер. Глянул и тут же потерял интерес к жертве, поднялся, все так же глядя на экран, и, достав пистолет, три пули выпустил ему в живот. На экране часов было пикселями выведено: «Нам конец, добей».
***
Домой Никита ввалился в вечерние сумерки, свет в гостиной включать не стал. Вышедший на шум Тимур щурился, пытаясь понять, кто вернулся, наконец окликнул:
— Ник?
— Я, я, — отозвался тот. Экран телевизора вспыхнул, но вместо сетки передач там была карта, на которой были обозначены три точки: две рядом друг с другом и одна в стороне. Ник пальцами увеличил местность, где были две точки.
— Что происходит? — спросил Тимур. Ничего ему не отвечая, Ник подобрал телефон со стола в гостиной, нажал на нем быстрый вызов и в тишине дома раздалось приглушенное:
— Давай быстро, у меня совещание.
— Тогда Глеб звонить не будет. Все в порядке, мы все вернулись уже.
— Молодцы, отдыхайте, — в голосе послышалось что-то похожее на зависть. Он, судя по голосам на фоне, правда был на совещании, а не у проституток.
— Ник, ты соврал, — зачем-то обвинил Тимур. Никита пожал плечами, уверенно заявил:
— А ты меня не выдашь. Давай так, если через пять часов не позвоню, то там в подвале, около котла, есть три кнопки. Вот тебе ключ, их надо будет нажать.
— И что тогда случится?
— Ничего, — легкомысленно отозвался Никита. — А потом большие перемены.
— Что происходит?
— Тебя это пока что не касается. Но я все же думаю, что мы вернемся. Но если чего, позаботься о кошке.
***
— В масках детонатор.
Ева до этого смотрела в пол. Их оставили в какой-то каморке, связанными по рукам и ногам, посадили на металлические стулья, впаянные в пол. После этих слов подняла голову, всмотрелась в светящуюся неярким неоном маску Глеба.
— Я отправил Второму сообщение. Как только он вернется на базу, он нас убьет. Осталось дотерпеть. Поэтому же они не могут снять маски — если попытаются, то они тоже сдетонируют… не знаю только, откуда они это знают.
Сообщения были всегда заготовлены, и самым первым именно это, предсмертное. Чтобы такое отправить, нужно было только две кнопки зажать, и Глеб успел до того, как его обездвижили ударом приклада в лицо. То ли упал он удачно, то ли хорошо спланировал падение, но часы после него разбило до состояния металлолома.
— Значит все, конец? — спросила Ева спокойно. Глеб кивнул. — Почему ты не сбежал?
— Не могу сказать. Не уверен, что знаю.
— Дурак, — так же безразлично отозвалась Ева, наклонив голову к плечу. Спину ломило от неудобного и жесткого стула. Их везли куда-то недолго, около двух-трех часов, в одном багажнике. Больше всего ее беспокоило то, что с ними сделали фото — связанные «Черти» и люди в масках. Ева впервые осознала, что еще не ощущала себя частью «Чертей». Так, стажер. К дому привыкла, а к миссиям еще нет. И умирать за нее, еще не совсем часть команды, за человека почти постороннего, казалось действительно чем-то глупым.
А самое странное — убивать было страшнее, чем сейчас ждать, когда придут убивать их. Только снова это унизительное положение жертвы… оно не давало покоя.
Открылась железная дверь каморки, в которой их держали, и повеяло холодом, где-то внизу играла тяжелая музыка, но сюда доносились только басы и обрывки мелодий. Напротив двери было четверо мужчин спортивного типа в черном, с балаклавами вместо масок.
— Бомбы, значит, — один из них присел на корточки, коснулся маски Евы, словно снять хотел. Внутри все сжалось от страха, но противник отпустил тут же. — Что, если мы на бабе проверим?
— Проверьте, — снисходительно разрешил Глеб. Маски до этого осматривали, чтобы понять, как их снимать. Они казались приросшими к коже лица. Глеб был спокоен, как святой, готовившийся принять мученическую смерть.
— Груздь, не трогай. Там правда система какая-то…
— Так бабу убьем, он сговорчивее станет.
— А кто знает, кто из них сговорчивее?
— Понятно, что баба будет сговорчивее, — раздраженно обернулся через плечо Груздь.
— Я слышал, когда чекисты расстреливали, бабы как-то более стойко это переносили. Как и пытки, если дело детей не касалось, — произнес третий. — А впрочем… если сильно постараться.
— Давайте дадим им шанс, — вперед вышел один, который до этого, говорил мягко, как с друзьями. — Нам нужно узнать — на кого вы работаете? Кто вам оплачивает все эти ваши дурацкие гаджеты? Кто вас набирает?
— Сам Дьявол, — ответил Глеб, но в голосе, даже исковерканном электроникой, проскользнуло что-то издевательское.
— А где живет дьявол? Кем работает? Как тут его зовут?
— Вы что, тупые? — вступила Ева, и она говорила серьезно, зло, словно правду. — Вам же сказали. Мы умирали уже раз десять, но всякий раз он нас с того света вытаскивал и…
Груздь ударил по лицу, зацепив маску — Ева почувствовала вкус крови во рту.
— Слушай, Манул. Давай с бабы начнем. Она-то может и не расколется, а вот друг ее не просто так спасать ломанулся, хотя мог через окошко свалить.
— А и начнем, — кивнул тот, что до этого играл «доброго полицейского». И тогда завертелось — надвинулась вся эта толпа одетых в черное, Еве отстегнули ноги от стула, но тут же скрепили их между собой, как труп поволокли из коморки в комнату, бросили на пол. Бронежилеты с них сняли еще до того, как бросить в багажник, теперь же затрещала ткань черной брезентовой куртки. Еве казалось, что она упала в воду и ее несет куда-то. Она словно бы задыхалась в этой черноте, но тело расслабилось — она не могла сделать ничего, она не сопротивлялась, даже когда предложение: «Давайте для начала сиськи отрежем!» встретили одобрительных хохотом. Разрезали футболу и упругую материю спортивного лифчика. В рваной ткани, словно в открытой ране с черными краями, теперь белело голое тело с пятнами сосков. Что-то начало подниматься изнутри, из души, хотелось сопротивляться, хотя бы в рожу плюнуть, но и тут мешала маска. Она не давала кусаться, а со связанными руками, против четверых, придавленная к полу, Ева не могла ничего. Лезвие охотничьего ножа коснулся припухлости груди, потом самым кончиком лезвия середины соска. И тут же нажали так, что показалась кровь, тело залихорадило.
— Кто ваш хозяин? — снова спросила черная река то ли у Глеба, то ли у нее. И тут Еву затрясло так сильно, что все тело задергалось как от тока. Она не сразу сама поняла — это был не мандраж, ее душил смех.
— Выблядки, — рычащим голосом произнесла она. — Я башку отрастила, чтобы вернуться и убивать таких, как вы. Думаете, если вы мне что-то отрежете, оно не отрастет? Можете меня на куски разрезать, сжечь и каждый уголек похоронить за сто километров друг от друга, но через полгода я буду резать уже вас.
Нож надавил сильнее, вошел в мягкую жировую ткань и уперся в ребра. Хотя Ева вздрогнула, она продолжала, словно не так сильна была раздирающая боль:
— Мы не люди. Мы не чувствуем боли. Сколько бы нас не убивали — мы вернемся в ваш проклятый мир. И сожрем всех…
Нож дернулся, наотмашь резанул по лицу, появилась рана от виска до брови, чудом не зацепила глаз, который теперь заливало кровью. И Ева вдруг поняла, что стало тише, пропал задор. И дело было не в ее словах, а в славе «Чертей». Она не была их частью, но становилась сейчас, почти что посмертно. Следующий разрез появился на шее — профессиональный, не такой глубокий, чтобы убить, но болезненный. Похоже, с нее собирались снимать кожу, во всяком случае так Ева подумала. И всерьез испугалась, когда стало темно. Она не простила бы себе сейчас, потеряй она сознание. Но тело еще ощущало себя, тело болело, и вокруг нее из тишины появилось раздосадованное:
— Какого хера?.. Что там?..
И сразу после этого маска Евы мигнула, как сломанная вывеска, и погасла. Так же поступила маска Глеба с секундной задержкой. И после этого подмигнула уже третья маска, над Евой и напротив Глеба.
— Добрый вечер, — произнес искаженный голос Никиты, и черная река, которая до этого тащила, держала, и крутила, окрасилась в красный, запахла знакомо резкой кровью, взорвалась криками и хрипением.
Спустя несколько минут Еву вздернули на ноги, и только по тому, что ей стали расстегивать цепь на руках, она поняла, что это — свои.
— Твой пистолет, — вежливо пояснил Никита, всунув ей в руку оружие. В шею кольнуло неприятно. Раньше этого не нужно было применять, но Еве говорили об этом. Стимулятор вперемешку с обезболивающим. Подействовало почти сразу – теперь раны уже не казались такими невыносимыми, можно было двигаться. — Тут еще много мразей, которых надо убить, и теперь они слышали, что мы тут.
Еве дважды объяснять не надо было — она проверила, снят ли пистолет с предохранителя и вместе с ним направилась к двери, прикрывать своих. Никита тем временем подошел к Глебу, заскрежетали замки и цепи.
— А теперь, друг, обними меня, ибо на поясе моем твоя кобура, — глухо посмеялся Ник. Глеб все делал молча, даже щелчка снятия с предохранителя не было, пистолеты уже были готовы. — А теперь… давайте раз***м тут все.
Ева скинула с себя порванную одежду, сняла более-менее целую с ближайшего трупа и надела. Водолазка тут же пропиталась кровью. В висок ей ткнулось что-то твердое, и девушка осторожно приняла, ощупала.
— Прибор ночного видения, — пояснил Никита.
— А ты?
— Я и так смогу. И Глеб сможет. Помни одно — когда будешь стрелять, видно вспышку, все будут целиться туда. Не стой на месте, прикрой нас.
И вот снова это чувство — словно в темноте с ней разговаривал не тот Никита, которого она знала, а кто-то другой… вполне себе разумный.
— Готовы? — спросил Глеб. — Сколько их там?
— Еще шестеро, — сказал Ник и, словно фокусник, открыл дверь из этого закутка.
Комната находилась на втором этаже чего-то, похожего на пустой склад — гофрированная крыша, бетонные балки стен. И полное отсутствие окон. Внизу с фонариком у щитка двое еще пытались починить проводку, еще трое стояли поодаль, чего-то ждали. Похоже, крики они либо не слышали, либо приняли за естественные звуки для комнаты, в которой пытают людей. Ник почти кубарем, как-то по-звериному скатился с лестницы, Глеб выстрелил, ориентируясь на свет фонарика — по пули в затылок каждому «электрику». Фонарик загремел по полу и больше никто его поднимать не рисковал. Раздались новые выстрелы — стреляли по тому месту, где только что был Глеб. Никита как какое-то чудовище подкатился к палившим и рубанул почти наугад — Ева сняла второго стрелявшего, которого Ник не успевал достать. Третий стрелявший рухнул уже от пули Глеба. Ник поднялся и стряхнул с широкого прямоугольного лезвия кровь, он старался держаться спиной к Еве. Вбегающие на склад были как на ладони — Ева пристрелила двоих, и больше никто к ним не совался.
— Глеб, сколько? — спросил Никита, после того, как в течении минуты прислушивался.
— Плюс семеро, — нехотя отозвался Глеб.
— Я наверстаю, — пообещал Ник. Глеб уверенно пошел к выходу, Никита задержался и вперед пошел только услышав, что Ева спускается по лестнице.
***
Домой они доехали перевязанные наспех, чуть ли не марлей из машины. Некогда, потому что не было уверенности, что убили всех, да и адреналин и допинг гнал вперед. По-настоящему больно стало уже дома — Ева легла на пол в гостиной, прижимала к груди присохшую марлю. Никита посмотрел на это, пожал плечами и перешагнул через нее. Их встречал бледный Тимур — сел рядом с девушкой, открыл аптечку и достал из нее шприц, наполнил прозрачным, ткнул в горевшее от ран лицо. Как раз стимулятор понемногу начинал отпускать, возвращалась мстительная навязчивая боль. Ева доверяла, не пыталась помешать Тимуру, попросила только: «Грудь еще». Она хотела и водолазку задрать, вызвав у подростка румянец до самых ушей, но вся ткань прилипла к телу. Глеб звонил.
— Нам нужна «Скорая». Третья ранена. Серьезно, но не смертельно… что значит, почему раньше не сказали?.. Ник? — Глеб удивленно уставился на психа, тот улыбнулся во все зубы, развернулся идти к лестнице, но споткнулся об собственные ноги и рухнул лицом вперед. Больше он не вставал, за всем этим с перил спокойно наблюдала кошка. — А у Ника, кажется, еще серьезнее… — проворчал Глеб.
Лица Ева не чувствовала, словно была на приеме у стоматолога, который вместо десен заморозил ей щеку. Она забрала у Тимура шприц, остаток вколола в грудь прямо через тряпки. От нее на полу оставались красные разводы, к Нику шли такие же красные отпечатки обуви.
***
Ева впервые оказалась в этой больнице. Тут было много детей, их громкие голоса раздавались с первого этажа. Кажется, было время ужина. Бесстрастный и привычный врач, ни о чем не спрашивая, с водой оторвал ткань от тела, смыл кровь и начал зашивать по все тому же обезболивающему, что ей вкололи дома. Начал с груди, в то время как Ева сидела, откинувшись на спинку медицинского кресла, а в руку ей по капле поступала какая-то прозрачная жидкость, от которой было тепло. Она уже привыкла не задавать вопросов.
В комнату протиснулся Глеб с синяком над глазом, одетый в докторский халат. Кроме синяка других ран видно не было, и Ева почувствовала зависть.
— Никита выкарабкается, — шепотом сказал Глеб. Ева приоткрыла один глаз, над которым не было пореза и который не заплыл, спросила прямо:
— Что это за место?
— Детская больница. Леонид дает на нее деньги, очень много. И они без лишних вопросов зашивают и лечат нас.
Доктор продолжал орудовать иглой, делая вид, что его тут нет, и непонятно было, как он относился к такой повинности. Возможно, он считал, что это киллеры местного авторитета, которых постоянно кромсают в разборках. Скорее всего, он думал, что лучше так, чем лишать детей шанса на выздоровление.
— Ник нас спас, — кивнул Глеб и, больше не развивая тему, собирался выходить, но Ева окликнула:
— Как выглядела Вика?
— Как ты, — честно признал Глеб. — Только щеки были полные. У тебя впалые… И нос у нее был более округлый.
— Она просила передать, что ты не виноват, — Ева прикрыла глаза. После пережитого ей казалось, что она попала на курорт с оздоровительными процедурами. Неприятными, но после них будет так хорошо. Глеб потоптался на пороге, сверля затылок доктора взглядом, но решился сказать только:
— Виноват.
***
Никите выделили отдельную палату, прямо как в американских фильмах, с уютными занавесками на окне, с телевизором напротив кровати и небольшим полустоликом-полуподносом. Лицо его, впрочем, оставалось пепельно-серым. На открывшуюся дверь он отреагировал, приоткрыв один глаз, попытался улыбнуться так же, как раньше. Леонид сел на стул около кровати, упер локти в колени.
