Тогда она всё больше задумывалась о том, где же всё–таки оказалась. И чем больше она об этом думала, тем сильнее ей казалось, что Ласточка что–то скрывает. Не по злому замыслу — зла в ней не чуялось — а будто пытается от чего–то уберечь.
Однажды Тания собралась с духом и решилась всё–таки задать вопрос, который давно её волновал. И будь теперь что будет.
— Скажи мне правду… Я ведь на самом деле умерла тогда? Там, на озере? Я утонула, даже не выходя из горячки? Это мир мёртвой жизни?
Ласточка, которая мирно ткала в углу своей горницы, замерла. Ткацкий станок остановился и затих.
Не поворачиваясь к Тании, она заговорила.
— Аще бы так? Оже тебя с братом засыпало давно камнями ещё в горних дебрях? А всё яко таче было — сон один да наважденье? Любы тебе речи такие? Люди не признают смерть свою николи, занеже она для них неизведома.
— Так так или не так? Я хочу знать правду.
— Нет, не так. В мире моём нет места смерти.
Ласточка поднялась от станка и подошла к одной из полок, где хранились знахарские порошки. За одной из ступок прятались песочные часы.
Она достала часы с полки и гордо потрясла ими у Тании перед самым носом.
— Аже!
— Чего «аже»? Это песочные часы. Что я должна в них увидеть?
— Время уходит, а песок течёт из горней полмы. Идеже пересыпется он весь, день окончится. Опосля я переверну часы, и тогда день зачнется опять.
— И что? Как это всё связано со смертью?
— А то! Что бывает, ежели песок уже ссыпался весь и замер, а часы ещё не перевернули? Они тогда живы или нет? И течёт ли тогда время, иль и оно умирает?
Ожидая в вопросе какого–то подвоха, Тания осторожно приняла часы из рук Ласточки. Внимательно пригляделась, как струйка песка вытекает из одной половины в другую. Ничего необычного.
— Часы это просто часы, — ответила она наконец. — Это стекло и песок, не более. Время всегда идёт, даже если его никто не отмеряет часами…
Ласточка улыбнулась.
— Вот как? Елико же случится, еже песочные часы перевернуть до сроку?
— Песок начнёт пересыпаться обратно, но время будет идти по–прежнему вперёд! — уверенно ответила Тания.
И не долго думая, она перевернула ласточкины часы.
Однако назло любым здравым ожиданиям струйка песка текла теперь снизу вверх. Вопреки самой тяжести, как ни в чем ни бывало.
— Чего?! — вытаращилась Тания. — Что ещё за фокус? Как песок сыпется снизу вверх?!
Ласточка весело хихикнула.
— Елико ни показываю, а всегда пугаетесь равно! В мире людей часы — то лишь часы, но здесь всё не так! Здесь другие порядки. Что ты с ними ни делай, а мои часы не вернутся вспять, покуда время вперёд идёт. Здесь часы — не просто часы. То душа моего дня.
Она забрала песочные часы из рук Тании и осторожно водрузила обратно на полку.
— Ты тоже песочные часы, — заключила она. — Твой песок пересыпался и застыл, но это не конец. Всё зачнется опять, ежели перевернуть часы. И опять наступит новый день. Так и используй его, как должно!
— И как же это?
Ласточка удручённо всплеснула руками.
— Отдыхай и поправляйся! — сказала она повелительным тоном, протягивая невесть откуда взявшуюся кружку с новой порцией коричневого зелья.
Тания кружку приняла, но не выпила, а тоскливо заглянула внутрь, будто пытаясь разглядеть там дно.
— А когда… Когда мои песочные часы перевернутся? Когда я смогу вернуться обратно?
— А ты приметила, что песка в часах моих едва осталось? День уж на исходе. Скоро песок совсем кончится, и взойдёт солнце. И я тотчас переверну часы, якоже Искуситель не пробудился б. Тогда ты и сможешь вернуться. До новой денницы.
Неясно, какой срок имела ввиду Ласточка под словом «день». Тания точно провела здесь времени уж не на один день. Она ложилась спать и просыпалась, но за окном неизменно алела одна и та же заря. Темноты никогда не бывало, но и полноценного дневного света тоже. Так сколько же длился этот бесконечный день Ласточки? Неделю? Год? Век? Или сотню столетий?
Тания вдруг поймала себя на мысли, что вовсе не хочет этого знать. Она попала в волшебное место, где время словно замерло. Место, где можно забыть все напасти прежнего мира, жестокого и бездушного. Она вдруг осознала: сколько бы ей ни позволили здесь находиться — ей этого будет мало.
Когда Тания просыпалась, то перво–наперво шла проверять цветник на берегу. Хотя время в этом мире и завязло само в себе, подобно застарелой патоке, но жизнь вовсе не остановилась. В свете вечной зари Тания наблюдала, как одни цветы опадают и умирают, чтобы дать распуститься другим. В траве под её ногами временами прошмыгивали невидимые зверьки — наверное, полевые мыши — а в воде при её появлении иногда слышался плеск или недовольное кваканье.
Лишь старое колесо водяной мельницы не менялось. Оно всегда вращалось с одним и тем же мерным поскрипыванием, словно отмеряя неумолимое течение времени. Будто оно подражало в чем–то тем песочным часам, а может — как знать — тайно мечтало занять их место.
С цветника Тания каждый раз возвращалась вооружённая свежим букетом. Ведь цветы здорово оживляли убранство её комнаты, изначально весьма скудное.
Да и сама хижина ведьмы была довольно–таки проста. Если не считать сарая во дворе, комнат имелось только две: та, где жила Тания, и другая, где Ласточка работала.
Ведьма все время неустанно ткала на своём станке. Ткала самые разные полотна: белёные, цветные, однотонные и с диковинными орнаментами, не походившими ни на что. Тания даже ни разу не видела Ласточку спящей. На вопрос, зачем ей столько ткать — ведь в доме в избытке есть и постели, и скатерти, и полотенца, и даже для самой Тании нашлось целое неношеное платье — та отвечала всегда одно: «На новый день обновка потребна!»
Вокруг этого «нового дня» крутились все мысли Ласточки. Всё, что она ни делала, она делала ради нового дня, который должен был начаться, как только взойдёт солнце. Изредка она поминала и таинственного Искусителя, который должен проснуться с восходом солнца, но в то же время не должен просыпаться никогда.
По лицу Ласточки пробегала тогда смутная тень, и она невольно косилась на полку с песочными часами.
Эти песочные часы были самой удивительной вещицей в странном ведьмином мире. Тания всё не могла забыть, как песок в них перетекал снизу вверх, вопреки законам тяжести. Ей очень хотелось разглядеть часы получше, изучить и даже поэкспериментировать. Но она не смела притрагиваться к ним на глазах у Ласточки. А поскольку Ласточка сидела за ткацким станком почти постоянно — а когда не сидела, то занималась другой работой по дому — то и о песочных часах пришлось со временем забыть.
Вскоре Тания начала скучать. Чтобы не сидеть без дела, она давно пыталась предложить Ласточке свою помощь в её беспрерывных хлопотах. Но максимум, что та ей дозволяла — это убираться в горнице с метлой, таскать воду с речки, варить различные похлёбки, да готовить тот буро–горький травяной настой. Его, похоже, было принято здесь пить вместо воды.
Однажды Тания попросила Ласточку дать ей поработать на ткацком станке. Та вначале замерла от неожиданности, а потом обернулась и строго покачала указательным пальцем, сопроводив такой жест таинственной улыбкой.
— Аще дам тебе ткать, то солнце, чего добре, до сроку взойдёт! — молвила она. — Ты же не знаешь выделки узора! Ты вообще здешних правил не знаешь.
Свои вещи из мира людей — одежду и прочие — Тания держала в горнице, под утлой кроватью. Странное дело, она стала бояться их, едва они там оказались. Она стала бояться даже заглядывать под кровать, словно там обитало жуткое чудище. А со временем стала бояться даже думать о том, что у неё под кроватью что–то спрятано.
На самом деле она боялась собственной прошлой жизни. Ведь здесь, в логове Ласточки, она обрела совсем другую жизнь. Здесь не существовало ни боли, ни отчаяния, а одна лишь безмятежность и покой. Здесь Тания плыла, словно в колыбели, по течению могучей полноводной реки, у которой не видать берегов. Реки под названием Вечность.
Но всё же скука и однообразие брали со временем своё. Иногда она задумывалась: как там Жведень и все остальные, кому удалось уплыть по водам озера Трифир? Спаслись ли они? И что происходит теперь в мире, который она бросила на произвол судьбы? Ведь она даже счёт времени тут потеряла.
И раз проснувшись утром — если понятие утра вообще имело здесь смысл — Тания вдруг решилась. Что–то внутри словно толкнуло её сбить давно заведённый распорядок. Вместо того, чтобы, как обычно, пойти к берегу реки за свежими цветами, она опустилась на колени перед кроватью. Не долго думая, запустила руку прямиком в мрачную темень. И быстро нащупав в пыли что–то жёсткое, решительно потянула на себя.
Спустя несколько минут она стояла облачённой в старую походную одежду — с атрийским панцирем из кожаных пластин и клинком за спиной. Расшитое ведьмовскими орнаментами ласточкино платье осталось лежать в стороне, никому более не нужное.
Но кроме платья, ещё две вещи оставались бесхозными. Тания страшилась к ним притронуться.
Первым была старая скрипка. Реанне этот потёртый инструмент был так дорог! И даже тогда, когда волей ночного демона она оказалась отрезана от собственного подсознания, не способная ничего пожелать, лишённая человеческой воли, даже тогда она находила в этом предмете некую особую ценность. Находила одним лишь разумом и логической рациональностью, которые у неё ещё оставались. Реанна сочла «правильным» таскать эту скрипку с собой.
Но Реанны больше не было. Эта скрипка — всё, что от неё теперь осталось. Она словно бы сама обратилась собственной скрипкой.
Вторым же предметом была чудная серебристая книга из подземелий Закатных гор. Загадочный дух Старого мира, Фамильяр, всей силы которого Тания не понимала до сих пор. Он олицетворял собой всё, через что Тания прошла с того самого злополучного дня, когда Поющие пещеры разрушило землетрясением. И он же оставался самой сильной её связью с прежней жизнью.
Пока Тания глядела на серебристую книгу, ей становилось только страшней. Как она смогла так легко забыть всё, что произошло? Как она забыла, для чего вообще заключила с Фамильяром договор? Он открыл ей, что Шамина никакая не богиня. Что именно Шамина в прошлом и сотворила каменную чуму, которая забрала у неё матушку и отца, да и вообще всех, кого она знала.
Она же хотела свергнуть её и уничтожить! Она же хотела избавить людей от самодурской власти её Чтецов! Она же хотела дать миру людей свободу!
— Я задержалась здесь, — прошептала Тания. — Слишком надолго!
И потянула руку к серебристой книге.
В тот же миг дверь позади неожиданно распахнулась.
— Привееет! — раздался радостный голос Ласточки. — Возбнутилась уже? А я целебного отвару несу!
Тания вздрогнула, как будто её застали за воровством, и резко развернулась.
В нос тут же ударил аромат горячего пара из протянутой кружки.
— Завтрак почти готов! — весело сообщила Ласточка. — Утренняя похлёбка!
Но едва Тания взяла кружку с коричневым настоем, как позади вдруг раздалось громыхание. На пол повалилась скрипка, которую она неосторожно задела спиной. А следом упала и серебристая книга. Отпружинив упругими страницами от пола, она, как назло, отскочила в сторону, прямо Ласточке под ноги.
Та недоуменно нахмурилась. Она только сейчас заметила необычный наряд Тании.
— Ты разве уже уходить собралась? Но ведь песок в часах ещё не высыпался…
— Но я не хочу больше ждать! Я должна вернуться немедленно.
— Тебе лучше быть осторожней со своими желаниями, — помрачнела Ласточка. — Особливо здесь. А не то, чего добре, Искуситель пробудится…
— Да знать я ничего не желаю ни про какого Искусителя! — рявкнула Тания. — Там людям нужна моя помощь! Что я здесь делаю? Сколько времени промотала даром, набузыривая эту горькую жижу с болот?
Однако ведьма лишь сделала строгое лицо.
— Тебе придётся дождаться, покуда песок в часах не иссякнет. Тогда миры снова пересекутся и ты вернёшься назад. А до того я никак не смогу тебя вернуть. Таковы здешние порядки.
Тания в сердцах, едва не разлив, отставила кружку на окно и нагнулась за скрипкой. А когда она оторвала от скрипки глаза — проверяла, не повредилась ли та при падении, — Ласточка уже протягивала ей серебристую книгу.
— Держи, да поосторожней со своим добром. Это, вестимо, тоже ценная вещица.
Тания отложила скрипку в сторону и сердито протянула руку.
Но едва она прикоснулась к книге кончиками пальцев, как мир застыл, словно время застопорилось между соседними мгновениями. Лицо Ласточки вдруг сделалось каким–то нереальным, словно бы нарисованным сверкающими нитями на чёрном холсте. Да и вся комната сделалась такой же странной, словно бы ненастоящей.
А затем видение схлопнулось в немыслимой круговерти. Перед глазами перепуганной Тании стали проноситься чудные образы.
И голоса. Голоса неведомых эпох загремели прямо в голове.
«Покажи мне Крожский эксперимент. Ещё раз».
Так молвил статный человек с благородными чертами лица. Он глядит на собственное отражение, а голову венчает изящная золотая ветвь. Тания не смогла оторваться от его глаз… Они же точь–в–точь, как у Реанны!…
«А можно… Можно мне посмотреть на тебя без маски?»
Что? Неужели это маленький Чтец?
Но он исчез, едва появившись, а вместо него явился человек в чудном облачении. В зубах держит странную дымную палочку, и даже дышит через неё.
«Ты за своим рыцарством не видишь людей! Ты их используешь. Но вот я… Я друзей не предаю».
А затем картина запылала божественным пламенем. Светом поглотило весь мир, словно началось великое очищение.
Но из сияющей пустоты вновь возник человек в золотом венце.
«Отражение — это лишь копия… Но может ли оно стать важнее оригинала? Стать более настоящим? Я не знаю… Вот почему ты живёшь. И я».
Видения ускорялись. Лица мелькали один за другим, а голоса накладывались друг на друга, сливаясь в один бурный поток. Тания разбирала лишь обрывки фраз.
«Нужен ли людям Олимп?! А нужны ли мирозданию такие боги?»
«Но это же абсурд! Как в природе могут «появиться» новые законы?»
«Это оружие — последний шанс выиграть войну! Все исследования засекречены…»
«Именно мы сотворили судьбу! Вот что это значит!»
«Не тебе меня учить! — сверкнули нечеловечески синие глаза. — Я знаю, что такое добро! И кто такие люди!»
И вновь статный человек в золотом венце. Он держит в руке что–то чёрное, а в глазах его — тоска и обречённость.
«Я нашёл… Теперь ясен смысл Крожского эксперимента… И всего, что случилось потом… Выходит, такова наша судьба… Но я не смогу. Никогда! Из–за меня человечество погибнет…»
«Это маска. Твоё отражение оказалось сильнее тебя. Все остальное — ненастоящее».
«Ты преступаешь директиву! Я приказываю!»
«Ты не вправе мне приказывать. Ты не человек. Я служу человечеству».
«Прости меня, Семнадцатый. Я не таков… мы все не такие, какими ты нас видишь. Но именно поэтому только ты один и сможешь нас спасти… Прощай…»
«Прощай…»
Последнее слово прогремело в полном мраке. Прогремело так, что Тания едва не закричала от рези в ушах.
Вдруг морок видений рассеялся. Тания обнаружила себя в прежней ведьминой хижине, и Ласточка всё ещё протягивала ей серебристую книгу.
Запоздало вскрикнув, Тания выронила книгу из рук, словно ею обжегшись.
— Что это было?!! Что он мне показал? Это что, Старый мир?!
Однажды Тания собралась с духом и решилась всё–таки задать вопрос, который давно её волновал. И будь теперь что будет.
— Скажи мне правду… Я ведь на самом деле умерла тогда? Там, на озере? Я утонула, даже не выходя из горячки? Это мир мёртвой жизни?
Ласточка, которая мирно ткала в углу своей горницы, замерла. Ткацкий станок остановился и затих.
Не поворачиваясь к Тании, она заговорила.
— Аще бы так? Оже тебя с братом засыпало давно камнями ещё в горних дебрях? А всё яко таче было — сон один да наважденье? Любы тебе речи такие? Люди не признают смерть свою николи, занеже она для них неизведома.
— Так так или не так? Я хочу знать правду.
— Нет, не так. В мире моём нет места смерти.
Ласточка поднялась от станка и подошла к одной из полок, где хранились знахарские порошки. За одной из ступок прятались песочные часы.
Она достала часы с полки и гордо потрясла ими у Тании перед самым носом.
— Аже!
— Чего «аже»? Это песочные часы. Что я должна в них увидеть?
— Время уходит, а песок течёт из горней полмы. Идеже пересыпется он весь, день окончится. Опосля я переверну часы, и тогда день зачнется опять.
— И что? Как это всё связано со смертью?
— А то! Что бывает, ежели песок уже ссыпался весь и замер, а часы ещё не перевернули? Они тогда живы или нет? И течёт ли тогда время, иль и оно умирает?
Ожидая в вопросе какого–то подвоха, Тания осторожно приняла часы из рук Ласточки. Внимательно пригляделась, как струйка песка вытекает из одной половины в другую. Ничего необычного.
— Часы это просто часы, — ответила она наконец. — Это стекло и песок, не более. Время всегда идёт, даже если его никто не отмеряет часами…
Ласточка улыбнулась.
— Вот как? Елико же случится, еже песочные часы перевернуть до сроку?
— Песок начнёт пересыпаться обратно, но время будет идти по–прежнему вперёд! — уверенно ответила Тания.
И не долго думая, она перевернула ласточкины часы.
Однако назло любым здравым ожиданиям струйка песка текла теперь снизу вверх. Вопреки самой тяжести, как ни в чем ни бывало.
— Чего?! — вытаращилась Тания. — Что ещё за фокус? Как песок сыпется снизу вверх?!
Ласточка весело хихикнула.
— Елико ни показываю, а всегда пугаетесь равно! В мире людей часы — то лишь часы, но здесь всё не так! Здесь другие порядки. Что ты с ними ни делай, а мои часы не вернутся вспять, покуда время вперёд идёт. Здесь часы — не просто часы. То душа моего дня.
Она забрала песочные часы из рук Тании и осторожно водрузила обратно на полку.
— Ты тоже песочные часы, — заключила она. — Твой песок пересыпался и застыл, но это не конец. Всё зачнется опять, ежели перевернуть часы. И опять наступит новый день. Так и используй его, как должно!
— И как же это?
Ласточка удручённо всплеснула руками.
— Отдыхай и поправляйся! — сказала она повелительным тоном, протягивая невесть откуда взявшуюся кружку с новой порцией коричневого зелья.
Тания кружку приняла, но не выпила, а тоскливо заглянула внутрь, будто пытаясь разглядеть там дно.
— А когда… Когда мои песочные часы перевернутся? Когда я смогу вернуться обратно?
— А ты приметила, что песка в часах моих едва осталось? День уж на исходе. Скоро песок совсем кончится, и взойдёт солнце. И я тотчас переверну часы, якоже Искуситель не пробудился б. Тогда ты и сможешь вернуться. До новой денницы.
Неясно, какой срок имела ввиду Ласточка под словом «день». Тания точно провела здесь времени уж не на один день. Она ложилась спать и просыпалась, но за окном неизменно алела одна и та же заря. Темноты никогда не бывало, но и полноценного дневного света тоже. Так сколько же длился этот бесконечный день Ласточки? Неделю? Год? Век? Или сотню столетий?
Тания вдруг поймала себя на мысли, что вовсе не хочет этого знать. Она попала в волшебное место, где время словно замерло. Место, где можно забыть все напасти прежнего мира, жестокого и бездушного. Она вдруг осознала: сколько бы ей ни позволили здесь находиться — ей этого будет мало.
Когда Тания просыпалась, то перво–наперво шла проверять цветник на берегу. Хотя время в этом мире и завязло само в себе, подобно застарелой патоке, но жизнь вовсе не остановилась. В свете вечной зари Тания наблюдала, как одни цветы опадают и умирают, чтобы дать распуститься другим. В траве под её ногами временами прошмыгивали невидимые зверьки — наверное, полевые мыши — а в воде при её появлении иногда слышался плеск или недовольное кваканье.
Лишь старое колесо водяной мельницы не менялось. Оно всегда вращалось с одним и тем же мерным поскрипыванием, словно отмеряя неумолимое течение времени. Будто оно подражало в чем–то тем песочным часам, а может — как знать — тайно мечтало занять их место.
С цветника Тания каждый раз возвращалась вооружённая свежим букетом. Ведь цветы здорово оживляли убранство её комнаты, изначально весьма скудное.
Да и сама хижина ведьмы была довольно–таки проста. Если не считать сарая во дворе, комнат имелось только две: та, где жила Тания, и другая, где Ласточка работала.
Ведьма все время неустанно ткала на своём станке. Ткала самые разные полотна: белёные, цветные, однотонные и с диковинными орнаментами, не походившими ни на что. Тания даже ни разу не видела Ласточку спящей. На вопрос, зачем ей столько ткать — ведь в доме в избытке есть и постели, и скатерти, и полотенца, и даже для самой Тании нашлось целое неношеное платье — та отвечала всегда одно: «На новый день обновка потребна!»
Вокруг этого «нового дня» крутились все мысли Ласточки. Всё, что она ни делала, она делала ради нового дня, который должен был начаться, как только взойдёт солнце. Изредка она поминала и таинственного Искусителя, который должен проснуться с восходом солнца, но в то же время не должен просыпаться никогда.
По лицу Ласточки пробегала тогда смутная тень, и она невольно косилась на полку с песочными часами.
Эти песочные часы были самой удивительной вещицей в странном ведьмином мире. Тания всё не могла забыть, как песок в них перетекал снизу вверх, вопреки законам тяжести. Ей очень хотелось разглядеть часы получше, изучить и даже поэкспериментировать. Но она не смела притрагиваться к ним на глазах у Ласточки. А поскольку Ласточка сидела за ткацким станком почти постоянно — а когда не сидела, то занималась другой работой по дому — то и о песочных часах пришлось со временем забыть.
Вскоре Тания начала скучать. Чтобы не сидеть без дела, она давно пыталась предложить Ласточке свою помощь в её беспрерывных хлопотах. Но максимум, что та ей дозволяла — это убираться в горнице с метлой, таскать воду с речки, варить различные похлёбки, да готовить тот буро–горький травяной настой. Его, похоже, было принято здесь пить вместо воды.
Однажды Тания попросила Ласточку дать ей поработать на ткацком станке. Та вначале замерла от неожиданности, а потом обернулась и строго покачала указательным пальцем, сопроводив такой жест таинственной улыбкой.
— Аще дам тебе ткать, то солнце, чего добре, до сроку взойдёт! — молвила она. — Ты же не знаешь выделки узора! Ты вообще здешних правил не знаешь.
***
Свои вещи из мира людей — одежду и прочие — Тания держала в горнице, под утлой кроватью. Странное дело, она стала бояться их, едва они там оказались. Она стала бояться даже заглядывать под кровать, словно там обитало жуткое чудище. А со временем стала бояться даже думать о том, что у неё под кроватью что–то спрятано.
На самом деле она боялась собственной прошлой жизни. Ведь здесь, в логове Ласточки, она обрела совсем другую жизнь. Здесь не существовало ни боли, ни отчаяния, а одна лишь безмятежность и покой. Здесь Тания плыла, словно в колыбели, по течению могучей полноводной реки, у которой не видать берегов. Реки под названием Вечность.
Но всё же скука и однообразие брали со временем своё. Иногда она задумывалась: как там Жведень и все остальные, кому удалось уплыть по водам озера Трифир? Спаслись ли они? И что происходит теперь в мире, который она бросила на произвол судьбы? Ведь она даже счёт времени тут потеряла.
И раз проснувшись утром — если понятие утра вообще имело здесь смысл — Тания вдруг решилась. Что–то внутри словно толкнуло её сбить давно заведённый распорядок. Вместо того, чтобы, как обычно, пойти к берегу реки за свежими цветами, она опустилась на колени перед кроватью. Не долго думая, запустила руку прямиком в мрачную темень. И быстро нащупав в пыли что–то жёсткое, решительно потянула на себя.
Спустя несколько минут она стояла облачённой в старую походную одежду — с атрийским панцирем из кожаных пластин и клинком за спиной. Расшитое ведьмовскими орнаментами ласточкино платье осталось лежать в стороне, никому более не нужное.
Но кроме платья, ещё две вещи оставались бесхозными. Тания страшилась к ним притронуться.
Первым была старая скрипка. Реанне этот потёртый инструмент был так дорог! И даже тогда, когда волей ночного демона она оказалась отрезана от собственного подсознания, не способная ничего пожелать, лишённая человеческой воли, даже тогда она находила в этом предмете некую особую ценность. Находила одним лишь разумом и логической рациональностью, которые у неё ещё оставались. Реанна сочла «правильным» таскать эту скрипку с собой.
Но Реанны больше не было. Эта скрипка — всё, что от неё теперь осталось. Она словно бы сама обратилась собственной скрипкой.
Вторым же предметом была чудная серебристая книга из подземелий Закатных гор. Загадочный дух Старого мира, Фамильяр, всей силы которого Тания не понимала до сих пор. Он олицетворял собой всё, через что Тания прошла с того самого злополучного дня, когда Поющие пещеры разрушило землетрясением. И он же оставался самой сильной её связью с прежней жизнью.
Пока Тания глядела на серебристую книгу, ей становилось только страшней. Как она смогла так легко забыть всё, что произошло? Как она забыла, для чего вообще заключила с Фамильяром договор? Он открыл ей, что Шамина никакая не богиня. Что именно Шамина в прошлом и сотворила каменную чуму, которая забрала у неё матушку и отца, да и вообще всех, кого она знала.
Она же хотела свергнуть её и уничтожить! Она же хотела избавить людей от самодурской власти её Чтецов! Она же хотела дать миру людей свободу!
— Я задержалась здесь, — прошептала Тания. — Слишком надолго!
И потянула руку к серебристой книге.
В тот же миг дверь позади неожиданно распахнулась.
— Привееет! — раздался радостный голос Ласточки. — Возбнутилась уже? А я целебного отвару несу!
Тания вздрогнула, как будто её застали за воровством, и резко развернулась.
В нос тут же ударил аромат горячего пара из протянутой кружки.
— Завтрак почти готов! — весело сообщила Ласточка. — Утренняя похлёбка!
Но едва Тания взяла кружку с коричневым настоем, как позади вдруг раздалось громыхание. На пол повалилась скрипка, которую она неосторожно задела спиной. А следом упала и серебристая книга. Отпружинив упругими страницами от пола, она, как назло, отскочила в сторону, прямо Ласточке под ноги.
Та недоуменно нахмурилась. Она только сейчас заметила необычный наряд Тании.
— Ты разве уже уходить собралась? Но ведь песок в часах ещё не высыпался…
— Но я не хочу больше ждать! Я должна вернуться немедленно.
— Тебе лучше быть осторожней со своими желаниями, — помрачнела Ласточка. — Особливо здесь. А не то, чего добре, Искуситель пробудится…
— Да знать я ничего не желаю ни про какого Искусителя! — рявкнула Тания. — Там людям нужна моя помощь! Что я здесь делаю? Сколько времени промотала даром, набузыривая эту горькую жижу с болот?
Однако ведьма лишь сделала строгое лицо.
— Тебе придётся дождаться, покуда песок в часах не иссякнет. Тогда миры снова пересекутся и ты вернёшься назад. А до того я никак не смогу тебя вернуть. Таковы здешние порядки.
Тания в сердцах, едва не разлив, отставила кружку на окно и нагнулась за скрипкой. А когда она оторвала от скрипки глаза — проверяла, не повредилась ли та при падении, — Ласточка уже протягивала ей серебристую книгу.
— Держи, да поосторожней со своим добром. Это, вестимо, тоже ценная вещица.
Тания отложила скрипку в сторону и сердито протянула руку.
Но едва она прикоснулась к книге кончиками пальцев, как мир застыл, словно время застопорилось между соседними мгновениями. Лицо Ласточки вдруг сделалось каким–то нереальным, словно бы нарисованным сверкающими нитями на чёрном холсте. Да и вся комната сделалась такой же странной, словно бы ненастоящей.
А затем видение схлопнулось в немыслимой круговерти. Перед глазами перепуганной Тании стали проноситься чудные образы.
И голоса. Голоса неведомых эпох загремели прямо в голове.
«Покажи мне Крожский эксперимент. Ещё раз».
Так молвил статный человек с благородными чертами лица. Он глядит на собственное отражение, а голову венчает изящная золотая ветвь. Тания не смогла оторваться от его глаз… Они же точь–в–точь, как у Реанны!…
«А можно… Можно мне посмотреть на тебя без маски?»
Что? Неужели это маленький Чтец?
Но он исчез, едва появившись, а вместо него явился человек в чудном облачении. В зубах держит странную дымную палочку, и даже дышит через неё.
«Ты за своим рыцарством не видишь людей! Ты их используешь. Но вот я… Я друзей не предаю».
А затем картина запылала божественным пламенем. Светом поглотило весь мир, словно началось великое очищение.
Но из сияющей пустоты вновь возник человек в золотом венце.
«Отражение — это лишь копия… Но может ли оно стать важнее оригинала? Стать более настоящим? Я не знаю… Вот почему ты живёшь. И я».
Видения ускорялись. Лица мелькали один за другим, а голоса накладывались друг на друга, сливаясь в один бурный поток. Тания разбирала лишь обрывки фраз.
«Нужен ли людям Олимп?! А нужны ли мирозданию такие боги?»
«Но это же абсурд! Как в природе могут «появиться» новые законы?»
«Это оружие — последний шанс выиграть войну! Все исследования засекречены…»
«Именно мы сотворили судьбу! Вот что это значит!»
«Не тебе меня учить! — сверкнули нечеловечески синие глаза. — Я знаю, что такое добро! И кто такие люди!»
И вновь статный человек в золотом венце. Он держит в руке что–то чёрное, а в глазах его — тоска и обречённость.
«Я нашёл… Теперь ясен смысл Крожского эксперимента… И всего, что случилось потом… Выходит, такова наша судьба… Но я не смогу. Никогда! Из–за меня человечество погибнет…»
«Это маска. Твоё отражение оказалось сильнее тебя. Все остальное — ненастоящее».
«Ты преступаешь директиву! Я приказываю!»
«Ты не вправе мне приказывать. Ты не человек. Я служу человечеству».
«Прости меня, Семнадцатый. Я не таков… мы все не такие, какими ты нас видишь. Но именно поэтому только ты один и сможешь нас спасти… Прощай…»
«Прощай…»
Последнее слово прогремело в полном мраке. Прогремело так, что Тания едва не закричала от рези в ушах.
Вдруг морок видений рассеялся. Тания обнаружила себя в прежней ведьминой хижине, и Ласточка всё ещё протягивала ей серебристую книгу.
Запоздало вскрикнув, Тания выронила книгу из рук, словно ею обжегшись.
— Что это было?!! Что он мне показал? Это что, Старый мир?!
