Поверенный от Дефриз пристыженно замолк.
— Наша позиция прежняя, — вступил адвокат. — Подсудимая признала вину во всех преступлениях, кроме деяний погибшего мужа, в которых её обвиняли ошибочно. Но мы настаиваем, что именно он и вовлёк её в свои преступления, заморочив голову. Теперь же подсудимая осознала пагубность своих деяний, и раскаивается. На том основании прошу суд проявить милосердие и воздержаться от смертного приговора — не только на время известных обстоятельств, препятствующих исполнению оного, но и после.
— Это возмутительно! — воскликнул поверенный. — Торговый дом Дефриз настаивает на смертной казни! Из–за пиратства мы потерпели непреподъёмные убытки и имеем право на полное воздаяние всем виновным!
— Вы получите такое воздаяние. Разве я просил об оправдании? Подсудимая будет признана виновной и содержаться в неволе до конца своих дней. В Маяковой крепости.
— Откуда она сбежит на следующее утро!
— Пустые домыслы!
— Государев страж Востока подписал специальный указ по этому трибуналу, и в нём прописано ясно: к пиратским главарям снисхождение не допустимо!
— Это лишь рекомендация для коллегии, а не обязательный закон!
— Довольно! — прервал перепалку бургомистр. — Вы оба повторяетесь, всё то же самое я слышал вчера. Это последний наш приговор по пиратам Меднопалого, и я намерен поставить точку сегодня. Говорите оба заключительное слово, ежели вам есть, что сказать. Поверенный от Дефриз?
Собираясь с мыслями, усталый поверенный отёр обильно взмокший лоб.
— Хорошо… — начал он. — Пускай к убыткам Торгового дома отнеслись с пренебрежением…
— Это вовсе не так, поверенный… — примирительно начал бургомистр.
— Прошу прощения, председатель, но я всё же договорю, ибо имею такое право!…
Голос поверенного едва не сорвался на крик, отчего бургомистр замолк, лишь нехотя махнув рукой.
— Пускай убытки семьи Дефриз не столь весомы в глазах судебного собрания, — продолжал поверенный, — но эта женщина лично виновна в зверских расправах над командами наших кораблей. Все они были простыми горожанами, ни в чём не повинными жителями Атрии, которые всего лишь нанялись моряками в наш торговый флот. Разве простит Атрия гибель своих честных граждан?
Поверенный приосанился.
— Слышите этот гул? — молвил он, указав жестом на улицу.
За окнами неистовствовала толпа. Сквозь приглушённый гвалт пробивались иногда отдельные крики и проклятья, но большей частью голоса сливались воедино в нечто, подобное гулу штормового моря.
— Так звучит глас народа, — продолжал поверенный. — Горожане в гневе и требуют возмездия за всех, кто погиб от рук Меднопалого и его пиратов. И они имеют такое право, как и Торговый дом! Но что, если городские власти воспрепятствуют возмездию? Я опасаюсь, что люди захотят свершить его сами.
— Поверенный Торгового дома Дефриз не полномочен говорить именем горожан Атрии! — парировал защитник. — Подобным правом наделён лишь Магистрат, глава которого председательствует на суде. Только так.
— Верно, — кивнул бургомистр. — Нет смысла страшить коллегию народными волнениями. Такой довод слишком слаб, ибо находится вне правосудия… Защитник, ваше заключительное слово.
— Что же… — начал тот. — Я лишь напомню, что на этом процессе уже свершилось достаточно казней. Кто виновен по–настоящему, те получили по заслугам и делам своим. Да, народ требует виселицы для каждого из пиратских главарей, но разве огульная казнь всех без разбору, не вникая в обстоятельства, это возмездие? Это месть! Пускай народ жаждет мести, но следует ли нести её именем правосудия? Прошу, председатель, досточтимая коллегия, спросите себя об этом перед тем, как принять решение.
Бургомистр удовлетворённо кивнул. Заключительное слово пришлось ему по душе.
— Судебному собранию предоставлено достаточно доводов. Поскольку в отношении судьбы подсудимой возник спор, то я обязан вынести вопрос на голосование коллегии. Итак: заслуживает ли Сельдора, вдова Каруна Меднопалого, презренного пиратского короля, снисхождения и помилования? Прошу, от каждого один цветок, алый или белый.
Голосование по традиции проводилось с помощью хризантем, считавшихся символом города. И когда члены коллегии, один за другим, выкладывали каждый свой цветок, лицо поверенного становилось всё мрачней. Белых явно оказывалось больше.
— И моя очередь… — молвил бургомистр.
Последняя хризантема упала на блюдо — тоже белая.
— Неслыханно!… — прошипел поверенный от Дефриз, не в силах отвести глаз от цветочной россыпи. — Это же сговор!
— Тишина! — осадил его бургомистр. — Решение коллегии неоспоримо!
— Да уж ясно! Вы здесь только и делали, что затыкали мне рот и высмеивали! Немало, видать, эта девка поднесла кому–то из награбленного! Но Торговый дом Дефриз не смирится с таким произволом! Никогда!
— Поверенный, — заговорил вдруг судья, один из старших, — Я понимаю ваш гнев. Он справедлив, но замолчите и выслушайте. Да, кровопролитная война с Меднопалым была тяжела, и это мрачная страница нашей истории. Но её должно перевернуть, чтобы свободно следовать в будущее. Пиратский флот сожжён, а большинство их главарей повешены, однако если мы не найдём в себе сил остановиться, то и рана наша никогда не затянется… Вспомните, многие шли в пираты не от хорошей жизни. Эти люди такие же горожане, которым нужно показать, что путь к примирению не закрыт. Если же мы завязнем в своей мести, то так и будем топтаться в болоте прошлого. Лишь обычаи дикарей требуют воздать кровью за кровь.
Но поверенный лишь раздражённо развернулся к дверям и зашагал резкой походкой.
— Все судебные решения утверждает наместник! — обернулся он у выхода. — Государев страж Востока! Мы дойдём и до него, и до самого короля Алариса, если потребуется! Эту девку казнят!!
Тот день начался с луча утреннего солнца, который вдруг полоснул по векам. Открыв глаза, Сельдора поначалу безучастно наблюдала, как мандариновый диск продирается сквозь морскую дымку. Затем вздрогнула, словно очнулась ещё раз, уже по–настоящему, вскочила с лежанки и плотно прижалась щекой к холодной каменной стене Маяковой башни, лишь бы испить новорождённого тепла, пока оно не исчезло…
Окно камеры выходило на север, а значит дневное светило могло заглядывать к Сельдоре только в летние дни — по утрам и вечерам. Минул очередной год, и вот такое утро вновь наступило. Первое утро нового лета.
Не прошло и пары минут, как солнце спряталось за выступом стены. Первое его явление всегда скоротечно, но ведь лето только начиналось. Уже пятое лето в неволе…
Сельдора окинула взглядом пейзаж за окном. Тихое море, подёрнутый мутной пеленой горизонт, белесые небеса, подпачканные перламутровой зарёй, и город… Постылый город, глухой и мрачный, это он лишил её солнца, он заключил её в каменных тисках, украл у неё жизнь и само будущее! Море и небо — они всё время разные, они ежечасно обновляются, дышат, как живые, и только город всегда одинаков.
Атрия не меняется. Она подобна ходячему мертвецу, смрадному трупу, который из могилы поднял злой колдун для одному ему известных целей. Мертвецу не суждено воскреснуть, но и окончательно умереть вне его власти. Он не может вновь упокоить свои кости в земле и потому обречён до скончания времён гнить, вонять и киснуть в собственном тлене.
Пока лето сменяло лето, в ходячий труп превращалась и сама Сельдора. Это делала с ней Атрия: пожирала и постепенно переваривала, делала частью своей противоестественной натуры.
Поначалу Сельдору обрадовал исход трибунала — ведь наврав про раскаяние и прочую дребедень, она сохранила себе жизнь, да и возможность побега. Но попытки бегства провалились, и со временем стала всё чаще посещать мысль: лучше бы её тогда повесили. Так и случилось бы, не окажись общественный защитник настырен и красноречив. Он добился для неё «снисхождения», и теперь с каждым новым днём Сельдора ненавидела его всё сильней.
— Законник перьезадый, урыла б тебя! — буркнула она утреннему небосклону.
Вернее, тюремной решётке перед собственным носом.
В окно вдруг влетел свежий порыв утреннего ветерка, окатив Сельдору воспоминаниями. Вспомнился тот день, когда ей почти удалось сбежать. Она долго смачивала похлёбкой хлипкие прутья в окне прежней камеры… Однажды те проржавели насквозь, и… Тогда она тоже ощутила этот аромат былой свободы!
Но снаружи её почти сразу схватили и в наказание переселили сюда. Теперь хоть высади окно напрочь — сигать пришлось бы на скалы, с высоты. В том, однако, нашлись и плюсы: город здесь меньше лез в глаза, а моря было видно куда больше.
— Мяя!! — раздалось вдруг позади.
В коридоре сидела местная кошка — медного цвета, с аляпистыми жёлтыми пятнами по шёрстке.
— Золотинка! — обрадовалась Сельдора, едва обернувшись. — Давненько не заглядывала!
Она тотчас присела на корточки и призывно похлопала ладонью по полу.
— Ну иди же, что как не своя!
Та ловко прошмыгнула сквозь решётку и, запрыгнув Сельдоре на колени, расположилась там с королевским самодовольством.
Сельдора обожала кошек. Она не знала ни настоящей клички хвостатой хищницы, ни кто её хозяин — а какая, собственно, разница? Главное, ей дозволялось шастать тут повсюду, сколько влезет.
Очевидно, кошку держали здесь против крыс. Сельдора не брезговала делиться с нею и собственной неказистой пищей, отчего Золотинка быстро к ней привязалась, став ей верной подругой на все годы заточения.
— А мне нечем тебя угостить, — пожаловалась Сельдора, любовно наглаживая мурлыкающую кошку. — Кормёжки не приносили пока.
И действительно, в этот раз припозднились. С чего бы?
Вскоре Золотинка и сама поняла, что съестного ей не перепадёт. Разочарованно мяукнув, спрыгнула на пол — и была такова.
— Шкурная задница! — бросила Сельдора ей вслед. — Жратвы нет, из сердца вон?! Впрочем… — она понизила голос. — Я ничем тебя не лучше…
Спать более не хотелось, а до тюремной похлёбки заняться было нечем. Несмотря на уныние, Сельдора не оставляла мыслей о побеге. И однажды в голову пришёл новый план: натренировать кисть руки так, чтобы её можно было протискивать между тесных оконных прутьев.
Она попробовала сложила ладонь лодочкой и проверила — пролезает. Значит и в тюремные кандалы, при случае, пролезет.
Теперь требовалось поддерживать гибкость суставов, и ждать, когда её захотят вывести из камеры. Неважно, куда, зачем и по чьему приказу — рано или поздно такое случится. К ней явится тюремщик и наденет на ноги и руки кандалы, вот только оковы её больше не удержат…
Тут её мечты о побеге прервали крики снаружи. Как правило, городские звуки не доходили на высоту её новой камеры, так что это значило, что там внизу творится нечто серьёзное.
Сельдора прислушалась, выставив ухо к решётке. Кажется, снаружи кто–то отдавал приказы. Затем послышался лязг оружия, стук лошадиных копыт по мостовой… Город–мертвец вдруг решил доказать, будто он ещё живой. Что за нелепость!
Наконец, крики и шум вроде бы затихли… Как вдруг по прибережной улице пробежал вооружённый отряд.
— Война у них там чтоль? — пробормотала Сельдора себе под нос.
Странно… Судя по наружным теням, время шло к полудню, но обычной утренней похлёбки всё не было. Что такое случилось в городе, что это повлияло даже на тюремный распорядок?
— Мяя!
Сельдора обернулась. У дверей сидела всё прежняя Золотинка, а на полу перед ней лежало окровавленное крысиное тельце.
— Мя! — ещё раз мяукнула кошка, гордо потерев мордочку лапой.
Сельдора прыснула.
— Какая же ты умничка, Золотинка! Вот только крыс я не ем… Сырыми точно…
Тут из коридора донёсся гулкий лязг замка. Наружную дверь открывали.
Кошку мигом как ветром сдуло.
В камеру протиснулся объёмистый тюремщик с коровьей рожей. Он обычно и разносил заключённым баланду, но имени своего никогда не называл. Впрочем, даже если бы он и назвался — Сельдора плохо запоминала имена. Людей она различала по кличкам, которые сама для них придумывала. Вот и тюремщика этого она прозвала Коровой.
— Кормёжка сегодня в другом месте, — заявил Корова, поигрывая увесистым жезлом. — Поднимайся и под конвой.
Позади выступили пара его помощников с молотом и кандалами. Для неё.
— Чего там ещё? — буркнула Сельдора, вставая.
Она невольно вздрогнула от собственного голоса — настолько непривычным было его слышать. Слишком уж редко приходилось ей перемолвиться с кем–то хотя бы парой слов.
— Да там… — неуверенно замычал Корова. — Мне с тобой запретили говорить! Шевелись знай.
Пока руки и ноги Сельдоры сковывали цепями, она сохраняла внешнее спокойствие, но тело уже вовсю вспоминало забытые инстинкты. То тут, то там тихонько вздрагивал мускул, а в голове забил тревожный сердечный ритм. Сельдора чуяла, что наступает её момент истины. Вот–вот представится шанс побега. Сейчас её выведут из камеры, а как только Корова отвернётся и потеряет бдительность, можно будет…
— Смотри не выкинь чего, — поймал тот её взгляд на собственном поясе, где свисал короткий кинжал и связка ключей. — Я повадки твои все знаю.
Сельдора мысленно отругала себя за несдержанность. Даже этот туповатый мордач её намерения по лицу прочёл. Но ничего, всё только началось.
Пока её вели по коридорам, где–то впереди на миг показалась Золотинка — мелькнула рыже–пятнистой шёрсткой и тут же спряталась за углом. Похоже, кошка побаивалась местных тюремщиков.
«Вот бы и тебя удалось отсюда забрать!» — думала Сельдора, осторожно прикидывая, легко ли удастся высвободить из кандалов тренированную руку.
Сельдору препроводили в одно из комендантских помещений. Только вот вместо тюремного коменданта там оказалось странноватая компания.
Мужчина в мантии строгого вида, как у начитанного чиновника, тихо беседовал с какой–то важной дамой в богатом наряде. А у стены поодаль стоял навытяжку диковинный смуглокожий стражник, в тюрбане и с кривой саблей за поясом.
Сельдора окинула всех троих быстрым взглядом — оружие имелось только у тюрбаноголового. До чего же он странный… Из никкерских земель?
Чиновник стоял спиной и лица его Сельдора не видела. Старушке же, его собеседнице, давно бы пора поседеть от возраста, однако волосы её упрямо хранили налёт урождённой рыжины.
— Господин бургомистр… — промычал Корова.
Человек в мантии начал оборачиваться на голос…
Бургомистр?!
Сельдору словно молнией прошило. В голове мгновенно сложился план.
Освободиться от кандалов. Взять шишку в мантии в заложники. И бежать. Бежать на свободу!!
Следующие мгновения пронеслись, как в дурмане. Она рванула руку — натренированная кисть сжалась, выскочила из железного кольца. Клочок живой кожи так и остался на нём висеть, но боли Сельдора уже не чувствовала.
Она со всей дури пихнула неуклюжего Корову, вырвав у того цепь ручных кандалов.
Лязгнули кандалы на ногах — падающий тюремщик дернул их на себя. Вдруг раздалось злое шипение пополам с диким кошачьим визгом, и Корова взвыл от боли.
Но Сельдоре было не до этой катавасии. Шишка в мантии стоял рядом, и она рванулась к нему, целясь придушить собственной цепью.
В тот же миг сбоку блеснула острая молния.
— Прочь, не то его удавлю! — возопила Сельдора.
Она уже охватила цепью шею чиновника, как кто–то крепкий и мускулистый повалил их обоих.
Через миг она оказалась прижатой к полу, а горлом ощутила неприятный холодок стального лезвия.
— Наша позиция прежняя, — вступил адвокат. — Подсудимая признала вину во всех преступлениях, кроме деяний погибшего мужа, в которых её обвиняли ошибочно. Но мы настаиваем, что именно он и вовлёк её в свои преступления, заморочив голову. Теперь же подсудимая осознала пагубность своих деяний, и раскаивается. На том основании прошу суд проявить милосердие и воздержаться от смертного приговора — не только на время известных обстоятельств, препятствующих исполнению оного, но и после.
— Это возмутительно! — воскликнул поверенный. — Торговый дом Дефриз настаивает на смертной казни! Из–за пиратства мы потерпели непреподъёмные убытки и имеем право на полное воздаяние всем виновным!
— Вы получите такое воздаяние. Разве я просил об оправдании? Подсудимая будет признана виновной и содержаться в неволе до конца своих дней. В Маяковой крепости.
— Откуда она сбежит на следующее утро!
— Пустые домыслы!
— Государев страж Востока подписал специальный указ по этому трибуналу, и в нём прописано ясно: к пиратским главарям снисхождение не допустимо!
— Это лишь рекомендация для коллегии, а не обязательный закон!
— Довольно! — прервал перепалку бургомистр. — Вы оба повторяетесь, всё то же самое я слышал вчера. Это последний наш приговор по пиратам Меднопалого, и я намерен поставить точку сегодня. Говорите оба заключительное слово, ежели вам есть, что сказать. Поверенный от Дефриз?
Собираясь с мыслями, усталый поверенный отёр обильно взмокший лоб.
— Хорошо… — начал он. — Пускай к убыткам Торгового дома отнеслись с пренебрежением…
— Это вовсе не так, поверенный… — примирительно начал бургомистр.
— Прошу прощения, председатель, но я всё же договорю, ибо имею такое право!…
Голос поверенного едва не сорвался на крик, отчего бургомистр замолк, лишь нехотя махнув рукой.
— Пускай убытки семьи Дефриз не столь весомы в глазах судебного собрания, — продолжал поверенный, — но эта женщина лично виновна в зверских расправах над командами наших кораблей. Все они были простыми горожанами, ни в чём не повинными жителями Атрии, которые всего лишь нанялись моряками в наш торговый флот. Разве простит Атрия гибель своих честных граждан?
Поверенный приосанился.
— Слышите этот гул? — молвил он, указав жестом на улицу.
За окнами неистовствовала толпа. Сквозь приглушённый гвалт пробивались иногда отдельные крики и проклятья, но большей частью голоса сливались воедино в нечто, подобное гулу штормового моря.
— Так звучит глас народа, — продолжал поверенный. — Горожане в гневе и требуют возмездия за всех, кто погиб от рук Меднопалого и его пиратов. И они имеют такое право, как и Торговый дом! Но что, если городские власти воспрепятствуют возмездию? Я опасаюсь, что люди захотят свершить его сами.
— Поверенный Торгового дома Дефриз не полномочен говорить именем горожан Атрии! — парировал защитник. — Подобным правом наделён лишь Магистрат, глава которого председательствует на суде. Только так.
— Верно, — кивнул бургомистр. — Нет смысла страшить коллегию народными волнениями. Такой довод слишком слаб, ибо находится вне правосудия… Защитник, ваше заключительное слово.
— Что же… — начал тот. — Я лишь напомню, что на этом процессе уже свершилось достаточно казней. Кто виновен по–настоящему, те получили по заслугам и делам своим. Да, народ требует виселицы для каждого из пиратских главарей, но разве огульная казнь всех без разбору, не вникая в обстоятельства, это возмездие? Это месть! Пускай народ жаждет мести, но следует ли нести её именем правосудия? Прошу, председатель, досточтимая коллегия, спросите себя об этом перед тем, как принять решение.
Бургомистр удовлетворённо кивнул. Заключительное слово пришлось ему по душе.
— Судебному собранию предоставлено достаточно доводов. Поскольку в отношении судьбы подсудимой возник спор, то я обязан вынести вопрос на голосование коллегии. Итак: заслуживает ли Сельдора, вдова Каруна Меднопалого, презренного пиратского короля, снисхождения и помилования? Прошу, от каждого один цветок, алый или белый.
Голосование по традиции проводилось с помощью хризантем, считавшихся символом города. И когда члены коллегии, один за другим, выкладывали каждый свой цветок, лицо поверенного становилось всё мрачней. Белых явно оказывалось больше.
— И моя очередь… — молвил бургомистр.
Последняя хризантема упала на блюдо — тоже белая.
— Неслыханно!… — прошипел поверенный от Дефриз, не в силах отвести глаз от цветочной россыпи. — Это же сговор!
— Тишина! — осадил его бургомистр. — Решение коллегии неоспоримо!
— Да уж ясно! Вы здесь только и делали, что затыкали мне рот и высмеивали! Немало, видать, эта девка поднесла кому–то из награбленного! Но Торговый дом Дефриз не смирится с таким произволом! Никогда!
— Поверенный, — заговорил вдруг судья, один из старших, — Я понимаю ваш гнев. Он справедлив, но замолчите и выслушайте. Да, кровопролитная война с Меднопалым была тяжела, и это мрачная страница нашей истории. Но её должно перевернуть, чтобы свободно следовать в будущее. Пиратский флот сожжён, а большинство их главарей повешены, однако если мы не найдём в себе сил остановиться, то и рана наша никогда не затянется… Вспомните, многие шли в пираты не от хорошей жизни. Эти люди такие же горожане, которым нужно показать, что путь к примирению не закрыт. Если же мы завязнем в своей мести, то так и будем топтаться в болоте прошлого. Лишь обычаи дикарей требуют воздать кровью за кровь.
Но поверенный лишь раздражённо развернулся к дверям и зашагал резкой походкой.
— Все судебные решения утверждает наместник! — обернулся он у выхода. — Государев страж Востока! Мы дойдём и до него, и до самого короля Алариса, если потребуется! Эту девку казнят!!
***
Тот день начался с луча утреннего солнца, который вдруг полоснул по векам. Открыв глаза, Сельдора поначалу безучастно наблюдала, как мандариновый диск продирается сквозь морскую дымку. Затем вздрогнула, словно очнулась ещё раз, уже по–настоящему, вскочила с лежанки и плотно прижалась щекой к холодной каменной стене Маяковой башни, лишь бы испить новорождённого тепла, пока оно не исчезло…
Окно камеры выходило на север, а значит дневное светило могло заглядывать к Сельдоре только в летние дни — по утрам и вечерам. Минул очередной год, и вот такое утро вновь наступило. Первое утро нового лета.
Не прошло и пары минут, как солнце спряталось за выступом стены. Первое его явление всегда скоротечно, но ведь лето только начиналось. Уже пятое лето в неволе…
Сельдора окинула взглядом пейзаж за окном. Тихое море, подёрнутый мутной пеленой горизонт, белесые небеса, подпачканные перламутровой зарёй, и город… Постылый город, глухой и мрачный, это он лишил её солнца, он заключил её в каменных тисках, украл у неё жизнь и само будущее! Море и небо — они всё время разные, они ежечасно обновляются, дышат, как живые, и только город всегда одинаков.
Атрия не меняется. Она подобна ходячему мертвецу, смрадному трупу, который из могилы поднял злой колдун для одному ему известных целей. Мертвецу не суждено воскреснуть, но и окончательно умереть вне его власти. Он не может вновь упокоить свои кости в земле и потому обречён до скончания времён гнить, вонять и киснуть в собственном тлене.
Пока лето сменяло лето, в ходячий труп превращалась и сама Сельдора. Это делала с ней Атрия: пожирала и постепенно переваривала, делала частью своей противоестественной натуры.
Поначалу Сельдору обрадовал исход трибунала — ведь наврав про раскаяние и прочую дребедень, она сохранила себе жизнь, да и возможность побега. Но попытки бегства провалились, и со временем стала всё чаще посещать мысль: лучше бы её тогда повесили. Так и случилось бы, не окажись общественный защитник настырен и красноречив. Он добился для неё «снисхождения», и теперь с каждым новым днём Сельдора ненавидела его всё сильней.
— Законник перьезадый, урыла б тебя! — буркнула она утреннему небосклону.
Вернее, тюремной решётке перед собственным носом.
В окно вдруг влетел свежий порыв утреннего ветерка, окатив Сельдору воспоминаниями. Вспомнился тот день, когда ей почти удалось сбежать. Она долго смачивала похлёбкой хлипкие прутья в окне прежней камеры… Однажды те проржавели насквозь, и… Тогда она тоже ощутила этот аромат былой свободы!
Но снаружи её почти сразу схватили и в наказание переселили сюда. Теперь хоть высади окно напрочь — сигать пришлось бы на скалы, с высоты. В том, однако, нашлись и плюсы: город здесь меньше лез в глаза, а моря было видно куда больше.
— Мяя!! — раздалось вдруг позади.
В коридоре сидела местная кошка — медного цвета, с аляпистыми жёлтыми пятнами по шёрстке.
— Золотинка! — обрадовалась Сельдора, едва обернувшись. — Давненько не заглядывала!
Она тотчас присела на корточки и призывно похлопала ладонью по полу.
— Ну иди же, что как не своя!
Та ловко прошмыгнула сквозь решётку и, запрыгнув Сельдоре на колени, расположилась там с королевским самодовольством.
Сельдора обожала кошек. Она не знала ни настоящей клички хвостатой хищницы, ни кто её хозяин — а какая, собственно, разница? Главное, ей дозволялось шастать тут повсюду, сколько влезет.
Очевидно, кошку держали здесь против крыс. Сельдора не брезговала делиться с нею и собственной неказистой пищей, отчего Золотинка быстро к ней привязалась, став ей верной подругой на все годы заточения.
— А мне нечем тебя угостить, — пожаловалась Сельдора, любовно наглаживая мурлыкающую кошку. — Кормёжки не приносили пока.
И действительно, в этот раз припозднились. С чего бы?
Вскоре Золотинка и сама поняла, что съестного ей не перепадёт. Разочарованно мяукнув, спрыгнула на пол — и была такова.
— Шкурная задница! — бросила Сельдора ей вслед. — Жратвы нет, из сердца вон?! Впрочем… — она понизила голос. — Я ничем тебя не лучше…
Спать более не хотелось, а до тюремной похлёбки заняться было нечем. Несмотря на уныние, Сельдора не оставляла мыслей о побеге. И однажды в голову пришёл новый план: натренировать кисть руки так, чтобы её можно было протискивать между тесных оконных прутьев.
Она попробовала сложила ладонь лодочкой и проверила — пролезает. Значит и в тюремные кандалы, при случае, пролезет.
Теперь требовалось поддерживать гибкость суставов, и ждать, когда её захотят вывести из камеры. Неважно, куда, зачем и по чьему приказу — рано или поздно такое случится. К ней явится тюремщик и наденет на ноги и руки кандалы, вот только оковы её больше не удержат…
Тут её мечты о побеге прервали крики снаружи. Как правило, городские звуки не доходили на высоту её новой камеры, так что это значило, что там внизу творится нечто серьёзное.
Сельдора прислушалась, выставив ухо к решётке. Кажется, снаружи кто–то отдавал приказы. Затем послышался лязг оружия, стук лошадиных копыт по мостовой… Город–мертвец вдруг решил доказать, будто он ещё живой. Что за нелепость!
Наконец, крики и шум вроде бы затихли… Как вдруг по прибережной улице пробежал вооружённый отряд.
— Война у них там чтоль? — пробормотала Сельдора себе под нос.
Странно… Судя по наружным теням, время шло к полудню, но обычной утренней похлёбки всё не было. Что такое случилось в городе, что это повлияло даже на тюремный распорядок?
— Мяя!
Сельдора обернулась. У дверей сидела всё прежняя Золотинка, а на полу перед ней лежало окровавленное крысиное тельце.
— Мя! — ещё раз мяукнула кошка, гордо потерев мордочку лапой.
Сельдора прыснула.
— Какая же ты умничка, Золотинка! Вот только крыс я не ем… Сырыми точно…
Тут из коридора донёсся гулкий лязг замка. Наружную дверь открывали.
Кошку мигом как ветром сдуло.
***
В камеру протиснулся объёмистый тюремщик с коровьей рожей. Он обычно и разносил заключённым баланду, но имени своего никогда не называл. Впрочем, даже если бы он и назвался — Сельдора плохо запоминала имена. Людей она различала по кличкам, которые сама для них придумывала. Вот и тюремщика этого она прозвала Коровой.
— Кормёжка сегодня в другом месте, — заявил Корова, поигрывая увесистым жезлом. — Поднимайся и под конвой.
Позади выступили пара его помощников с молотом и кандалами. Для неё.
— Чего там ещё? — буркнула Сельдора, вставая.
Она невольно вздрогнула от собственного голоса — настолько непривычным было его слышать. Слишком уж редко приходилось ей перемолвиться с кем–то хотя бы парой слов.
— Да там… — неуверенно замычал Корова. — Мне с тобой запретили говорить! Шевелись знай.
Пока руки и ноги Сельдоры сковывали цепями, она сохраняла внешнее спокойствие, но тело уже вовсю вспоминало забытые инстинкты. То тут, то там тихонько вздрагивал мускул, а в голове забил тревожный сердечный ритм. Сельдора чуяла, что наступает её момент истины. Вот–вот представится шанс побега. Сейчас её выведут из камеры, а как только Корова отвернётся и потеряет бдительность, можно будет…
— Смотри не выкинь чего, — поймал тот её взгляд на собственном поясе, где свисал короткий кинжал и связка ключей. — Я повадки твои все знаю.
Сельдора мысленно отругала себя за несдержанность. Даже этот туповатый мордач её намерения по лицу прочёл. Но ничего, всё только началось.
Пока её вели по коридорам, где–то впереди на миг показалась Золотинка — мелькнула рыже–пятнистой шёрсткой и тут же спряталась за углом. Похоже, кошка побаивалась местных тюремщиков.
«Вот бы и тебя удалось отсюда забрать!» — думала Сельдора, осторожно прикидывая, легко ли удастся высвободить из кандалов тренированную руку.
Сельдору препроводили в одно из комендантских помещений. Только вот вместо тюремного коменданта там оказалось странноватая компания.
Мужчина в мантии строгого вида, как у начитанного чиновника, тихо беседовал с какой–то важной дамой в богатом наряде. А у стены поодаль стоял навытяжку диковинный смуглокожий стражник, в тюрбане и с кривой саблей за поясом.
Сельдора окинула всех троих быстрым взглядом — оружие имелось только у тюрбаноголового. До чего же он странный… Из никкерских земель?
Чиновник стоял спиной и лица его Сельдора не видела. Старушке же, его собеседнице, давно бы пора поседеть от возраста, однако волосы её упрямо хранили налёт урождённой рыжины.
— Господин бургомистр… — промычал Корова.
Человек в мантии начал оборачиваться на голос…
Бургомистр?!
Сельдору словно молнией прошило. В голове мгновенно сложился план.
Освободиться от кандалов. Взять шишку в мантии в заложники. И бежать. Бежать на свободу!!
Следующие мгновения пронеслись, как в дурмане. Она рванула руку — натренированная кисть сжалась, выскочила из железного кольца. Клочок живой кожи так и остался на нём висеть, но боли Сельдора уже не чувствовала.
Она со всей дури пихнула неуклюжего Корову, вырвав у того цепь ручных кандалов.
Лязгнули кандалы на ногах — падающий тюремщик дернул их на себя. Вдруг раздалось злое шипение пополам с диким кошачьим визгом, и Корова взвыл от боли.
Но Сельдоре было не до этой катавасии. Шишка в мантии стоял рядом, и она рванулась к нему, целясь придушить собственной цепью.
В тот же миг сбоку блеснула острая молния.
— Прочь, не то его удавлю! — возопила Сельдора.
Она уже охватила цепью шею чиновника, как кто–то крепкий и мускулистый повалил их обоих.
Через миг она оказалась прижатой к полу, а горлом ощутила неприятный холодок стального лезвия.
